А звёзды в воде не тонут

   
«А ЗВЁЗДЫ В ВОДЕ НЕ ТОНУТ»

   Александр Вилорович Новиков — это  поэтическое имя.
  Обычно поэты не величают себя по отчеству. Знаю я о нём немного. В декабре  2010 года проводил его творческую встречу в библиотеке Артём-ГРЭС,  общением своим оставил приятное впечатление на женскую  публику, был негромок, скромен, читал с листа,  рассказывал о себе, делился своей философией жизни, исполнял песни на свои стихи под гитару.  Он архитектор по образованию, рисует, сочиняет музыку, ведёт семейную жизнь,  где-то служит, воспитывает трёх дочерей, серьёзно погружён в древнюю историю —  но не  в ту, что происходит из Торы, а в ту, что из Вед.
   Лет двадцать о нём ничего не было слышно, а в конце восьмидесятых годов, говорят,  он был задирист и громок на поэтических выступлениях во Владивостоке, входил в какую-то шумную поэтическую группировку, название которой не могу вспомнить. Я познакомился с ним в галерее «Порт-Мэй» пару лет назад,  представил нас Александр Лобычев, литературный критик.   Возвращение к публике Александра Вилоровича Новикова началось с  города Артёма, заезживал в библиотеку имени Крупской. 
   В конце 2011 года у него вышла  книга без названия,  «Стихотворения», куда вошли  произведения 2003— 2010 годов.  Не зная его прежних стихов, не могу провести генезис его  творческого пути за двадцать лет:  с чего начинал, от чего ушёл в своей поэтике… А  к чему пришёл мы найдём в его прекрасно изданной книге, включающей пять разделов: «Песни древнему чину», «Места, которые я здесь облюбовал», «Твой полуостров спит», «Два билета в кино», «Укромные бухты».
  Дыхание в его стихах широкое, просторное, длинное как осенний горизонт над заливом. Графический рисунок его стихов вычерчен отчётливо,  подробно прорисованы  детали южно-приморского  пейзажа. Но главное он рисует невозможное: воздух.  Слово его рождается где-то на грани рисунка и музыки, остаётся точным,  почти обнажённым, без метафорических украшений, без пышности и радужности. Голая мысль.
   «Едва касается бумаги карандаш /И белому листу не говорит, а шепчет./ Но если придавить его чуть-чуть покрепче,/ Становится густым и просто входит в раж. / Хоть наперёд оно ничего не обещает — / Легко вокруг оси рука его вращает: / И воздух появляется уже, / и ясные черты едва ли уловимы, / Но можно угадать и берега залива, / И лёгких облаков передвижение, / И мальчик на песке лозою буквы пишет, / И море пенное волною дышит, / И в полосе прибоя юркий краб / Старается укрыться — боком-боком! / И в глубине далёкой / Плывёт корабль».
  Поэтическое мышление Александра Вилоровича Новикова пространственное: есть высота, глубина, горизонт. Как  видим, здесь не обошлось без его архитектурных занятий. Всё это пространство наполнено любовью. И эросом, и семейным ладом, и мужской дружбой…   Не пафосная торжественность правит его медленным стихом. Так выводят в море лодки, яхты, корабли…  Кажется, этот стиль  порождён также присутствием моря.
   Однако обретение  стиля мышления  проходит не сразу. 
   «Долгие годы исканий, находок, предчувствий, / Книг открыванье внезапно на нужной странице, / Тайны истории, связи науки с искусством, / Яви с невидимым, знания и интуиции.// Мира картина меняется дальше и выше, / Шире и глубже, вторые и первые планы. / И уже, кажется, можно услышать / Музыку  сфер и дыхание океана, // Можно почуять, откуда появится ветер, / И напрягать паруса, чтобы дул не напрасно./ Так собирают цветную мозаику дети. / Так постепенно в умах обретается ясность».
   Этот стиль ясного прозрачного мышления современной поэзией утрачен, ибо утрачен смысл всеобщей связи вещей и слова. И  потому книга Александра Вилоровича Новикова может показаться одинокой, как случайный человек на пустынном берегу моря.  Его слово  стремится восстановить связь   с «азбучными истинами»  древнего русского языка.  Ведь «музыку-то слов,  куда её зароешь?»  Стало быть, другой  гранью мышления его становится эзотерика русского слова,  заложенной в древнесловенской буквице.   
   «Попробуй говорить нормальными словами — /  Вельми, вельми богат чудесный наш язык! / И не пристало нам равняться головами / На тех, кто скудноват и думать не привык. // Давай с себя растить культуру речи / И чувства поверять потоком точных слов, / И музыку её, ни звуком не калеча, / Лелеять и беречь, как самою любовь!»
  Кстати, напомним одну из  двадцати восьми этих  азбучных истин, которые являются молитвой древних славян, славящих своих богов. «Ас живёт как слово цельное снизошло и повсеместно утвердилось».  Эти забытые истины интуитивно пытается  восполнить поэзия  Александра Вилоровича Новикова.
   Обозначив векторы поэтического мышления, мы обнаруживаем, что сходятся они на имени «человек».  «Всего интересней на свете природа и люди». Чин «человека» в нашей современной русской истории отвергнут постмодернистским стихотворчеством. Он также  не в чести у  государственных чинов,  намеренно оперирующих не категориями личности и  гражданина,   а безликим понятием «население»,  которое не осознаёт  ни  духовных  ценностей своих, ни  исторического места своего.    
    А что делать?
    «В роще заоконной/ У этих берегов / Я ходил влюблённый / В поисках богов. // Стройный и красивый / Тополь молодой / Набирался силы, / Стоя над водой. // Кончен век двадцатый, / И не счесть потерь. / Что же нам, ребята? / Что же нам теперь? // Пить чистую водицу, / Петь славу родникам. / А уж кому молиться, / Так своим богам».
    Фигура поэта, взывающего к образу человека, видится одинокой и неуместной в  широком  негуманистическом пространстве.  Поэт становится хранителем облюбованного им места, которое  согревает своим словом. Он оглядывает его вширь и вдаль, ввысь и вглубь. Это место-пространство держится на его честном  слове.
    «Всё тайное, о чём тебе мне не сказать, / Что помогает нам в  единое связать / Приметы прежних дней с событиями ныне…»  — вот с таким  поэтическое заданием берётся   поэт за грифельный   карандаш  и белую бумагу.  И в этом деле он не знаток, но всегда  ученик. «Природа она такая — / Лишь кажется, что проста! — / Не всех она допускает / К своим заповедным местам, // Не всем открывает душу/ Сурова порой на вид — / И надо научиться слушать / Всё, что она говорит. // Что говорит упрямым, / Пока ещё молодым, / Хотя бы голосом мамы, / Хотя бы ветром седым».
    До сих пор я говорил всего лишь об элементах конструкции, в которой осуществляется поэтическое мышление  Александра Вилоровича Новикова, об   архитектурных чертежах его поэтического мироздания.
   Удивительно,  как  необъятное холодное  пульсирующее пространство, которое сужается и расширяется в его стихах,  постепенно, слово за словом наполняется  задушевным говором, песней, запахом, вкусом, домашним уютом, теплом. 
   Читатель  входит  в книгу, располагается в ней  удобно, по-свойски, и начинает собеседовать  с  хозяином.     Зачастую новомодные поэты в погоне за искрами  смысловых эффектов, сталкивая слова со словами,  к сожалению, не  высекают новых  смыслов, а теряют их целиком. Хочу  напомнить  ещё одну азбучную истину древнесловенской буквицы: «Жизнь обильная на земле гармонирует и с вселенной и с общиной, создавая древо мироздания». Разве другой может быть поэзия, являясь творением по природе своей?  Слово его остаётся всегда  в привычных границах своего смысла, зато  пространство этого  слова дышит, живёт,  ширится…
  «В стране заснеженной в холодном январе, / Свистя, гуляет ветер на дворе, / Трещит мороз. В домах тепло, уютно — пьют чай, ведут неспешный разговор, / Поют вполголоса и подпевают чудно./ Когда на стёклах ледяной узор, / Искуснику незримому подвластный, / Достигнет всех графических вершин / И сон туманит взор твой ясный — / На мягкую постельку поспешим, / Укроемся широким одеялом…»
 И начинает твориться целомудренный эрос...