Он в храм входил

Он в храм входил по стеночке, сторонкой
и в боковину шёл, и молча плакал  там
под закопчённой свечками иконкой,
а, покидая храм, глядел в глаза попам
с таким прискорбием,  что, сотрясаясь в рясах,
они в огне стыда горели, как  в  проказе;

Клялись и каялись всю ночь с молитвой,
всю ночь толкли грехи  под плачи  псалтыря.
Но грезился всё  Он  –  грозой  омытый,
со  взором пристальным и ясным,  как заря  –
как вышёл  к ним  босой из боковой сторонки,
где  Богородицина высилась иконка. 

Всё  виделся  Его скудельный крестик –
огнь ярый от креста на миг занявший храм –
тьмы  страждущих чудес, но чуждых чести,
и тьмы  иных, где скрыт не покаянный  срам.
Сквозь жидкость стен, качавшихся волною,
был виден рыбий блеск ошую  аналоя.

Слепые иноки – внезапной бурей
при самом входе в храм  поваленные  ниц,
оборотясь к раскрывшейся лазури,
впивали свет цветком порушенных зениц:
над ночью горечи,  где уж брели без силы –
вдруг вознеслось стремительно светило!

Культю чела,  порубленную плетью
баюкал первый - тот, кто свой аршин любя,
им мерил коммунизм в тамбовском бреде,
а крестную судьбу прикинул на себя.
Второй кричал: – "Где Ржев?!", - горелым глазом зыркал.
А третий – лоб крестил обрывком бескозырки.