остывший борщ

   Удивительно –  стоять перед дверью и ждать, когда она откроется. Особенно, когда тебе уже рассказали, что в семье восемь детей.
Что такое расти в большой семье, я знаю не понаслышке, и хотя нас было вдвое меньше, война и мир сменялись в нашем доме с завидной частотой.
   Случайно или нет – я оказалась перед дверью небольшого деревенского дома, готового принять любого человека, нуждающегося в отдыхе, пище, и добром слове.
Звонок. И дверь распахнулась. Но как! Раз, два, три, четыре, пять! Пять пар глаз, одинаковых, да, удивительно друг на друга похожих, смелых, любопытных, внимательных, заглянули сразу в самую глубь, звонкими колокольчиками зазвенели детские голоса, тонкие, нежные руки замелькали в проеме двери.
  Пять девчонок, пять – как оказалось при ближайшем рассмотрении – разных и по-своему особенных жемчужин, бесконечное богатство звуков, цветов, мелодий. Роза, полная июньского солнца, веснушчатая, бойкая, снисходительная. Света, красивая, грациозная и робкая. София, белокурая, дерзкая, смешная. Яна, вся в завитушках, стеснительная, нежная. И Вера, большеглазая, немного грустная, но бесконечно прелестная в своей недетской грусти.
  Все вместе они проводят нас в зал, усадят на диван, и сами сядут рядом, каждая на свое место. Целая армия, настоящая команда. Сначала они будут осторожничать, вести себя, как и положено воспитанным детям. Но мы остаемся дольше, чем просто гости. А значит, мы еще много чего узнаем: узнаем, например, что старшие сестра и брат вот-вот должны вернуться из летнего лагеря, что самый младший брат, которому только исполнился год, крепко спит в своей кроватке наверху, что Роза учится играть на аккордеоне, Света умеет делать колесо; Яна и София, чтобы показать свои спортивные успехи, принесут из детской коврик и начнут кувыркаться до головокружения, а Вера, самая младшая из пятерых, принесет свои любимые игрушки. Чуть позже придет их мама, накроет на стол, накормит всех пятерых, и только потом, собрав со стола груду тарелок, накроет по новой, уже для нас. Вместе мы будем есть вкуснейший борщ со сметаной, а двери кухни будут открываться беспрестанно, принося с собой то неразрешимую проблему непонятной игры, то поцарапанную коленку, то любопытного малыша. Сама Юля будет есть остывший  борщ, но ничем не покажет ни усталости, ни раздражения. Она улыбается, губы, глаза, руки, все улыбается, все в ней радуется, но радуется не на показ, а из твердой убежденности, что быть мамой – и есть предназначение женщины, единственное и самое правильное.
  Знакомая, с которой я оказалась в этом доме, знает Юлю уже давно. Увлеченная идеей как можно дольшего нестарения, она привезла на пробу многообещающую косметику, а я недоумевала, зачем Юле какие-то там мази, она и так для своих лет выглядит молодо. Ну да, пара морщинок, синяки под глазами, немного тусклая кожа. Но ведь и не двадцать же ей лет… Мне казалось, не каждая женщина выглядит так свежо в свои сорок пять. А потом, когда я сказала это вслух, Юля улыбнулась, отрезала мне кусочек домашнего торта, и сказала: «В тридцать четыре, в свои тридцать четыре». 
  На руках она держала уже проснувшегося Вениамина, который мог бы быть ее первым и возможно, единственным сыном. А за дверями слышались крики, смех, плач, музыка, и топот ног. Я смотрела на нее и видела, глубоко в ее глазах, тихий свет любви и счастья. И не при чем тут недосыпания, сношенная одежда и отсутствие времени на себя. Просто счастье – оно у каждого свое. У Юли оно восьмикратное.