Фантазия

I

Господи, прости того,
Кто вмешал мне в пищу яд:
Он иным несчастьем смят.

Господи, прими меня,
Но как есть, не понукай.
Бренный облик, остывай.

Зависть черная порою
Вас одолевает,
И таланта что изгоя
Та не принимает.

II

Заложи корабль мне, друг,
Чьи бока крылаты,
Чья спина – сплетенье дуг,
Создающих латы.
Долго незачем искать –
На виду художник:
Боль походную не снять –
Сгинул подорожник.

Наш герой осклабился, опушке поклонился,
Сел и пригорюнился, стал сжевывать травинку.
Стороной изнаночной припасник оголился,
Но извлек дантевский томик, хлеба ломоть, крынку,
В крынке молоко.

И пока аскет-Арист
Счастьем наслаждался,
Я чертил сраженьялист,
Силой расставлялся.
Я готовился к тому,
Что снесу утраты.
Не остаться б одному –
Жертвою расплаты.
Не пристало размышлять мне, время подходило,
Хохотала по ветру засмертная ведунья:
«Сколько самозваных государей уводила!»
Хвастала, наверное, да что – она колдунья!
Сводная сестра.

И зажглись стрелами тучи,
Гром звучал нежданно звонче,
Гибнущего дух был круче,
Чем обычно, все истонча.
Колыхался яркий пламень,
Множил многие борозды –
Не произрастает травень,
Плугом где пройдутся звезды.
Все окрасилось, все несравненно ново,
И над тем есть проклинающее слово!

Дантевский томик тлел,
Листами шуршал, что кричал –
Что чувствовал, что неминуче.
Горбушки свирепый оскал,
Казалось, поглотит все тучи –
Бессилен был, но смел.

А наш герой стоял
И к крынке припал – не отнять,
Она не давала ему
Ни слышать, ни зреть-обонять,
Что гению знать ни к чему…
А ветер знаменья ваял…

III

Испивши молока до дна,
Я крикнул в поднебесье:
«Тебе не будет отдана
Ни часть моя, ни весь я!

Грядет великая пора,
Все люди будут братья.
Нейду, пророк, - нейдет гора,
И в том не буду лгать я.

Велит мне избранный мной путь
Простых людей чураться,
Те ж не дадут мне отдохнуть,
Лишь б кровью замараться.

Носитель заповедных слов,
Ритмически сложенных,
Имею тысячи голов,
 Чтоб каждой быть сверженной!

И тем живу покуда я
Что форменный умелец,
Скрываю подлинное «я»
Под мастером безделиц.

На что покой, давай сперва –
Снесу я когоченья,
Вся жизнь цветаста и полна
Все новых злоключений.

Свобода сладостней всего
И глас заветной стали!
Желаешь задушить его?
Ты стоик! Что ж, едва ли!

Бесстрастию природы – нет!
Апатий клич – не слышу!
Любить свой «рок» его совет
В определенной нише!

Мудрец! Как жалко то звучит,
Как глупо-бестревожно!
Вот гладь небесная вспучит –
И сгинем мы, возможно:

Кто не решал простых дилемм,
Кто мудр, кто коронован…
И ты смиришься, верно, с тем,
Что слог твой уготован!

Разверзться подо мной земля
Не в состоянье! Знаешь,
Все почему? Да только я
Есть личность, ты внимаешь?!

А что вложу всецело я
В последнее понятье?
Я созидаю то, друзья,
Что созерцают братья!»

IV

Я всемогущ! Я рок! Я единица мирозданья!
И мной не пренебречь!
Я разжигатель самосознанья,
Бич понукающий,
Меч покарающий,
Меч!

А ты, пиит, песчинка во Вселенной, пыль и камень,
Что есть обычный тлен.
Заколотив крестом домашний ставень,
Носишься, плачущий,
Сызнова алчущий
Стен.

Предал ты веру, предался безумию,
Как называл ты его, вольнодумию.
Вот дерзновенно творишь заклинание,
Чем обрекаешь себя на заклание,
Значит, ни есть оправдаться стараниям.

Ты предпочел моему подчинению
Волю, и будешь подвергнут гонению.
Я уничтожу тебя, возомнивший,
И развенчаю тебя осенивший
Пагубный дар, в бой светилом манивший.

Горе тому, кто покинет берлогу,
Переступить возжелав мне дорогу!

Что ж, теперь вини себя
В происках, несчастный.
Не любим и не любя,
Как урод ужасный,
Ты скитаешься по-свет,
Уповав на Слово –
Не на мой литой совет!
И за то сурово
Будешь ты наказан ново,
Ибо слог твой – полоумный бред!

Так молвил я. И действо началось – поет душа.
Но то не лица – смерчи появлялись,
Материю что пожирали, бешено кружа…
Меж ними две фигурки кувыркались…

V

1
Сеть заклинаний готова, и вот,
Словно ленивую жирную рыбу,
Я подвигаю небесную глыбу:
Даром рокочет – далече падет.
Тут замечаю я подле себя:
Наго, прекрасно, бездыханно тело,
Девичья грудь свежей кровью алела –
Злилась стихия, невинных губя!

2
«Диво какое!» - я мыслил. Но вдруг
Очи раскрылись ее, и шептала
Хрипло она (чем себя содрогала –
Подлинна боль) – моя Муза и друг.
Кровь изливалась из колотых ран,
Я был бессилен облегчить страданье,
Ясно, не мог обратить истеканье –
Зрел, убиваясь, на девичий стан.

«Гордый, ты прав, что восстал. Не мирись
С тем, что тобой понукают, бичуя –
Ты в состоянье извергнуть: «Хочу я!
То моя воля!» Ковром не стелись!
Но за апологетичность твою
Я погибаю, что есть вдохновленье –
Видимо, жизни суть есть обновленье –
Сгину – кто ступит за бренность мою…»

4
Я закричал: «Дева, мучишь меня,
Но мы отсюда уйдем невредимы,
С утра продолжим свой путь, нелюдимы –
Все как и прежде Граали граня.
Не допущу я кончины твоей –
Ты мне милее, чем прелесть Вселенной –
Пусть захлебнется волной белопенной,
Пусть обагряется кровью своей!..»

5
Тут захватил нас обещанный шквал,
Смерчи взвились – поступь неумолима,
Пасти разверзли – десна оголима,
Где подымался жемчуженный вал –
Нечем кусаться, седые деды!..
Вот вам клеймо раскаленным металлом! –
И языки счезли сожженным жалом
В складках спаленной на треть бороды.

6
Я не скупился на струи огня –
Грозно разбрызгивал без трафарета,
Бил заклинаньем все стороны света
И хохотал, каждый столп приструня.
Свойства стихии – не меньше вреда,
Мы ж удалялись поспешно отсюда.
Знал ли тогда, что за мною Иуда
Следовать будет везде и всегда…

VI

Рок посрамлен и да здравствует рок!
Я ль не предмет поклоненья?
Что есть история? То есть урок
В новые те поколенья,
Что обойти вкруг меня поспешат.
Я есть господская воля!
Нужен воды леденящей ушат,
Чтоб утвердилась их доля!

Помните, други, был некий пиит,
Сильный в волшбе боевитой?
Он-то сейчас с сталью в сердце лежит,
Дурнем никчемным убитый.
Да, он засады коварной избег
И удалился оттуда…

Но для мудреца, сколько б ни был философ далек,
Всамделишно, свой воплотится беззубый Иуда!

27, ночь 27-28 декабря 1999 г.

(25 декабря мне исполнилось 15)