У памятника поэту-земляку Павлу Васильеву

Поэты - достояние народное,
но так уж повелось с былых времён -
при жизни быть поэтам неугодными,
а после смерти - доски для имён,
мемориальные, на стенах их жилищ,
в музейный статус скромно возведённых:
"Здесь жил, - запомни этот дом, дружище, -
поэт народный, в край родной влюблённый"...

А после смерти толпы толкователей -
различных "ведов" жизни и стихов - 
доносят до утробы обывателей
значенье взглядов, жестов, чувств и слов...
Всё пережёвано и перетёрто - ешьте!
В контексте обстоятельств и времён,
извольте, нам мозги промоют прежде,
чем мы откроем сочинений пыльный том...

И над строфой душой вспотев,
мы начинаем между строчек
читать судьбу поэта, "съев"
от толкователей кусочек...
С щемящею в груди тоской
пред сколь великим - столь безликим
мы постигаем: он - живой,
как мы, а не веков реликвия...
Он нам сказал лишь то, что он сказал,
и был таким, каким не мог не быть он:
чуть тоньше чувствовал, чуть больше понимал,
чуть меньше нас боялся быть убитым...
А мы - народ! - толпа "жрецов" голодных...
Костюмный перешив пиджак на френч,
инакомыслящих, нетаккакнадоподданных
мы убивали, не умея их беречь.
Мы пели: "Широка страна моя родная..." -
да, широка, в ней лагерей не счесть!
Гордились: "Я другой такой страны не знаю..." -
да, нет другой, где не в чести поэта честь...
 
Слюнявым пальцем лист перевернув,
мы постигаем душу слов поэта
и, глубже стих его вдохнув,
петь начинаем то, что им не спето...
И любим мы уже как он и вместе с ним,
его пронзаясь человечностью,
мы на ветру сегодняшнем  дрожим,
встав рядом на пороге вечности...

Поэты - достояние народное,
но так уж повелось с былых времён -
при жизни быть опально неугодными,
а после... Жить в сердцах: моём... твоём...