Параллели

Чёртов будильник! Она открывает глаза и пытается пальцем нащупать кнопку.
Ей снился прекрасный каминный зал. Вера встаёт, достаёт коробку
с его старыми письмами – бумага вытерлась и пожелтела.
Вера шепчет – а ты ведь злился бы, если б знал, что твоё совершенное тело
не стирается из моей головы, как и песни твои мальчуковые, дерзкие.
Но в прекрасном каминном зале, увы – только портрет с улыбкою деспота,
только оружие на стене, холодной точёной сталью сверкая.
Плачет – хоть бы разочек пришёл ко мне настоящим! Но он-то знает,
что и так невозможно его забыть, год за годом, столетие за столетием.
Она закрывает рот, чтоб не выть. Пробует, хватит ли соли в омлете.
А соли всегда даже более чем – вся её жизнь пересолена напрочь.
В каминном зале холодные стены. В её квартире корицей пахнет,
чтоб, если вдруг он когда-то придёт, не во сне, а вот просто так, через двери –
корицу почувствует, сделает вдох, и скажет ей – Здравствуй, Вера.

Чёртово утро! Он открывает глаза и злится, что не задёрнуты шторы.
Одевшись, Гарольд спускается в зал, палкой трогает ворох
в потухшем старом камине, достаёт её старые письма.
Глинтвейн на столике стынет. Дворецкий, волнуясь, ищет
потерянное пенсне. Гарольд смотрит в письма и улыбается –
она приходила к нему во сне. Она всегда с ним играется
в эту вечную их игру – где нет ни правил, ни результата.
Он не любит вставать поутру, зато с радостью смотрит закаты.
Потому что живёт лишь от сна до сна, уже вот какое столетие.
Она всегда ему снится одна, всегда в этом милом берете.
Он ведь честно пытался её найти в своей серой реальности – тщетно.
По какому б ни шёл пути – ловит лишь в дуновении ветра
еле слышимый запах корицы. Но он исчезает быстро.
Гарольд выпил глинтвейн и вышел. В камине погасла искра.

Они снятся друг другу две тысячи лет. Только живут не в одной параллели.
Она ежедневно готовит ему обед. Он ждёт, что она вдруг проснётся в его постели.