Великий перелом. Глава 1. Гугеноты и католики

                «Главное – определить Главное».
                АБС. «Стажёры».

Как отмечал уж я неоднократно,
Савве оставил наследство Кронид
Очень тяжёлое. И неопрятный
Имидж имела Управа и вид.
Бывшие были кругом «жаббервоги»
(Предназначалась для них ведь Земля),
Кой-как прошедши земные дороги,
Здесь и осели, занятия для.
С Материка же на «Белые Скалы»,
Где Управление это стоит,
(Иль в подпространстве) в количестве малом
Юный «дворянчик» усердно спешит.
Школу центральную бойко кончая,
К нам направлялися честно служить
Выпускники из небесного рая –
«Биться с незнаньем» и Землю любить.
Чистые помыслами «де Ла Моли»,
Иль антипод его, с словом, как сталь,
«Де Коконнас» с необузданной волей.
Не помышляли, что ждёт их печаль
(Юный «Ла Моль» – это Лермочкин Миша,
Встретимся мы с ним в дальнейшем не раз.
Коля ж Гозанов, как в книге напишет
«Папа Дюма» – «Аннибал Коконнас»),
Не помышляли, что ждёт их не только –
Даже не столько, – идеи борьба,
Сколько борьба с скрытой подлостью, сколько
Битва за право дышать здесь. Судьба
Юных стажёров и всех МНС-ов
Часто была тяжела и темна:
Или служите чужим интересам,
Иль ваша жизнь здесь совсем не нужна.
И натолкнувшись на ложь и коварство,
На вероломство «красавцев-мужчин» –
Старших чинов у «Небесного Царства», –
«Гибли» без видимых, вроде» причин;
Или же сами они становились
Под пистолет на Земле в двадцать шесть;
Или на шпагах на смерть они бились –
Бились друг с другом за гордую честь;
Иль без разбора они объявляли:
«Бездари все!» – торопливо весьма;
Иль безнадёжно они запивали;
Или, бедняги, сходили с ума.

Ну а иные, придя, осмотрелись,
«Поняли жизнь» – что здесь нужно «китам» –
И «применительно к подлости», спелись
С тем, кто сильней и поближе к властям.
(Яркий пример был – месье Ленуалло.
«Папа Дюма» показал нам хитро
Его «Морвелем» в романе сначала,
Ну а потом уж – как «граф Монсоро».)
По ветру пущено их воспитанье,
Руки они подают палачам,
Гибкое – «взрослое» – стало сознанье:
«С саблей на танки идти что ль?» А там
Не далеко этим юным «Морвелям»
Прямо до «Кабошей» или «Рене».
Выгодно сильным служить в самом деле
И приспособиться можно вполне.
Вот, например, этот «Кабош». Фигура
Мрачная, но удивительная.
Был он учёная шибко натура:
Слава врача-то действительная.
И далеко эта слава ходила,
Даже известна на Материке:
Только приехал «Ла Моль», но уж силу
Знал он в таинственной этой руке.
И он действительно врач был отменный,
Высококвалифицированный:
Вылечил он «Коконнаса» мгновенно
И жить бы с пользой он мог «для страны».
Он так и жил, видно, здесь поначалу,
Бойко «дворянские» раны леча
В доме своём. И не думал ни мало,
Что исполнят будет роль палача.
Но вот однажды к нему обратились –
Он же учёный и специалист! –
С просьбой: мол, мы над задачею бились –
И положили задачи той лист.
И «специфическая» та задача
«Кабошу» так не пришлась по нутру!
Но предъявивший сказал: «А иначе
Труп ваш безгласный найдут по утру!»
Может, заказчик высокой был назван,
Тот, кому требовалось дать ответ,
Или Наина пришла, точно язва,
Но не посмел он ответить им «нет».
Ну а когда он узнал примененье,
В практике тяжкую поступь того,
Что он в теории выдал решенье, –
Сил не осталось уже у него.
Счёл он погибшим себя в то мгновенье,
Дух его сломлен был и удручён.
Стал он орудьем суда Управленья,
Слеп и безгласен: он стал палачом.
«…Что, грят, колючку ты изобретаешь?
– Точно, колючку, как востры клыки.
– Против волков, гришь? Ты пользы не знаешь.
Что ж, молодец. Оплетём рудники!»

Вот этим сбродом всем, конгломератом
«Нерастворимых друг в друге» людей,
Правил Директор наш молодцевато,
Грозный в интригах своих чародей.
«Шпаги», «кинжалы» – его инструменты
Самодержавные. Громы метал
На подчинённым в иные моменты
И компроматом он их усмирял.
Сам был воспитан на этих он «шпагах».
Смолоду нравилось даже ему
Поупражняться на этих беднягах
Ловкой интригой, во славу уму.
Это досье всё: «кинжалы» и «шпаги»,
И «аркебузы», что в ряд там стоят.
В «папках» секретный были «бумаги» –
На всех «придворных» его компромат.
И «аркебуза» иль «острая шпага» – 
Это какой-то его документ,
Где зафиксирован некий бедняга,
Что он проштрафился в некий момент.
Ведь в Управленье богов очень много,
Но здесь, увы, каждый каждому враг.
Что ж это значит: «Смерть данного бога
От аркебузы, кинжала и шпаг»?
А коль документ начальству представить
И доказательно разоблачить –
Гнусность и подлость прилюдно ославить, –
Это про бога и значит «убить».
Он здесь лишается права работы
И отправляется на Материк,
В «чистку». А это кому же охота:
Здесь он, как хочется, делать привык.

Как выражаются, «в общем и целом»,
Всё Управленье – «гремучая смесь»,
Нет только искры. Но Савва умело
С «смесью» работал и присно, и днесь.
В общем, была в равновесье система.
А ни одна равновесная смесь,
Коль отгораживают её стены,
Внутренней силой не может привесть
К неравновесному вновь состоянью,
Если извне никто импульс не даст.
Термодинамике даст это знанье,
Но применимо оно и у нас,
В обществе, будь то там люди иль боги.
Но наш Директор был сам элемент
Этой системы. Усилия многих
Попусту тщились создать «прен-цен-дент».
В тёмной интриге весь «двор» не случайно:
Дело тогда только даст им успех,
Если оно скрыто тёмною тайной
От д’Юмадона, КОМКОНа, от всех.
Но главным образом, тайна скрывает
Эти интриги от Материка:
Пусть представитель его меньше знает,
Пусть под вуалью всё видит слегка.
К цивилизации этой первичной,
Что породила и Землю, и нас,
Пусть лишь доходит, что всё здесь отлично,
Думают пусть, что дела – «перший класс!»
И он привык уж, терпя над собою
Власть той Наины, с которой вдвоём
Здесь вытворяли, бывало, такое!
И он не думал тогда ни о чём.
Думал, что молодость – вечная штука,
Вечно веселье и шумный базар.
Только Шекспир-то преподал науку:
«Юность-то рвущийся, братец, товар!»
Он постарел. И росла в нём усталость
От той борьбы. И покоя в ней нет.
С возрастом мудрость его разрасталась,
Понял он вдруг: суета всё сует!

А Управление всё разрасталось,
Всё прибывала к нему молодёжь.
Кто уходил, ну а что оставалось –
В силу входило, ядри её вошь!
И постепенно росла возле «Трона»
Тайная, «жадная эта толпа»,
Та, что «таилась под сенью закона» –
Хитро-коварна, отнюдь не глупа.
И он всё чаще себе отмечает:
Принципы власти всё больше сбоят,
Что «короля» чаще «свита играет»,
«Меч» тяжелеет и кости болят.
Бог, за века нахлебавшийся густо
От окружавшей той «жадной толпы»,
Всё размышлял теперь долго и грустно:
«Как надоели мне «злые клопы»!
Как они ловко мутируют, точно
Пища родная для них креозот!
Видно, мой принцип работы порочный,
Видно, в тупик этот принцип ведёт:
«Пусть он хоть вор, интриган-провокатор,
Тип вероломный и жадный, ЗАТО
Он замечательный администратор,
Может людьми управлять, как никто!»
Новые эти «затошники» дерзко
Старых теснят всё сильней и сильней.
Странно: мне видеть теперь их уж мерзко,
А рождены-то в системе моей!»

Но, как сказал Цицерон: «Ошибётся
Тот, кто считает: «Так будет всегда!»,
Если ему в благоденстве живётся.
Эта уверенность – в пальцах вода».
Так и народная мудрость глаголет:
«Масленица не навечно коту!»
И вот настал этот «пост» по неволе:
Гонит Инспектор в кровавом поту!
Внешний работает катализатор –
И нарушает в системе баланс.
И вот Директор, спокойный когда-то,
Актом Проверки повергнут был в транс.
И он решение принял крутое:
Круг разорвать тот порочный, когда
Вслед одному заступают здесь двое
Точно таких же мерзавцев. Беда
Так разрослась, что грозит она делу –
Цивилизации бедной Земли.
И хоть он стар был, но сердце болело:
Здесь его люди-детишки росли.
Но он был мудр: революции дело
Так, с кондачка, не удастся провесть.
Надо её подготовить умело,
Чтобы не вспыхнула кровь здесь и месть.
«Кадры решают ведь всё». Значит, надо
Принцип подбора их переменить.
И вот такая пред Саввой шарада:
«Главное – Главное определить».
И в кабинете своём в Управленье
Определил, записав на скрижаль:
«Главное в деле всего становленья,
В деле прогресса – так это мораль.
Но чтоб земной человек был морален
И чтоб при этом не был лицемер,
Нужно, чтоб каждый из нас был кристален
И подавал в сей морали пример».

Ну а коль принял он то положенье,
То и другое он должен принять:
Определять ОН не может движенье,
Должен другому он руль передать.
Он слишком связан неправедным прошлым,
Слишком зависит от этой «толпы
Жадной у Трона». И шаг будет пошлым:
Кровью омыты у Саввы стопы.
И он сказал себе, как Моисею:
«Нет, не войдёшь в эту «Землю» и ты,
Прошлое камнями тянет за шею,
Власть свою сложишь у этой черты».
Что ж, надо срочно искать Человека,
Что не зацеплен «затошником» здесь,
Что не запачкан душою от века,
Как на ладони, прозрачный чтоб весь.
И чтоб, с одной стороны, был он молод,
Чтоб перспектива была впереди,
Чтоб не томил его старческий холод,
Сердце горячее билось в груди. 
Но и с другой стороны, безусловно
Был чтоб достаточно опытен он,
Квалифицирован был бы он, словно
Сам д’Юмадон и в интриг силён.
Чтобы он справился с кучей «придворных»,
Что распустил наш Директор-старик,
Чтобы «фанатиков, баб этих вздорных»
Ставил на место его ученик.
Чтоб «перестали жить кровью чужою,
Жить перестали чужою слезой».
Чтоб не поддался он волчьему вою,
Что окружит его плотной стеной.
И претендента нашёл в «мушкетёрах»
Трёх знаменитых («гасконец» не в счёт):
«Ждал Арамис, кто ж наследником скоро
Будет объявлен?» – глядел он вперёд.
И вот когда отыскал эту редкость,
Высмотрел жемчуга это зерно
В куче навоза, себя он за меткость
Сам похвалил: «Молодец! Вот оно!
Нет, не могу от него отказаться,
Хоть он, конечно, немного строптив:
Тот, кто способен здесь сопротивляться,
Тот и подходит под этот мотив!»

Но почему Савва выбрал младого
Из кандидатов, не опытного,
Вместо, к примеру, «матёрого дога»,
(Как нам Дюма скажет сам про него),
Карла Маргакова (в мифах «Гермеса»),
Мастера в деле с народом Земли?
Или Вязанского (ну, «Геркулеса»,
Как обозвать его в мифах смогли)?
Или любимца, Толстушкина Феба?
Первому «Трон» предложил д’Юмадон
Фебу. Но тот увлечён этим не был
И отказал в просьбе той Аполлон.
Карл же Маргаков амбиций был полон,
Рвался буквально Атос на «престол»,
Средь претендентов играл своё соло
И на борьбу на любую он шёл:
«Чтоб у «наследника» быть мне министром?
Снова слугой быть и снова рабом?
Происхожденье моё слишком чисто,
Слишком высок «Лотарингский мой дом»!
И коли нет повелителя Саввы,
Я – «самый-самый».А этот мужик,
Этот Быкоцкий, мальчишка бездарный,
Что «есть с тарелки едва лишь привык»,
Разве меня в чём-нибудь превосходит,
Не говоря уж о прочих богах?
Все они бездари. Вот и выходит:
«Лошадь моя победит на бегах!».»
Видно, и в голову не приходило,
Что же за качество выше всего
Савва ценил. Это качество было
Недостижимое и для него.
Был он способен на заговор грязный,
Объединяясь с такими людьми,
Как Ленуалло. Сей тип безобразный
Был для Атоса полезен вельми.
Но хоть и склонен он был к авантюре,
Сильно Амвросию в том уступал.
Был пред Амвросием в миниатюре,
Хоть его явно он и презирал.
Высокомерно взирал сей вельможа
Барски-надменно на вся и на всё:
«Все вы – ничто предо мною!». И всё же
Сам-то он был и ни то, и ни сё:
Был недостаточно он интриганом,
Чтобы интригой «Короны» достичь.
Натиск ума всё сметал ураганом,
Всё… претендентов на «Трон» лишь опричь.
Но недостаточно был благороден
И бескорыстен, чтоб претендовать
На образец в этом новом подходе,
Чтобы собой новый курс основать.
Знал это Савва. Толстой же напишет:
«Белые видели красного в нём,
Красные – белого». Будто не слышит:
Определённость нужна же во всём!

Ну а Вязанский был тип недалёкий
И без Быкоцкого – просто кулак
Мощный – и всё. И кругом там намёки,
Что сей мечтатель о «Троне» – дурак.
Мысль ваша больше в тупик не упрётся,
Признак моральный здесь был применён:
«Власти достоин, кто меньше к ней рвётся,
Кто честолюбьем не обременён».
И был Быкоцкий потом откровенен.
О честолюбье своём говорил,
Как об особенном уровне лени –
Сколько желанье потребует сил:
«Да, я хочу быть Директором. Только
Стоит подумать мне, как же здесь быть
С той конкуренцией и через сколько
«Трупов» придётся мне переступить –
Сразу мои опускаются руки:
Нет, видно, власть над Землёй не по мне.
Мне не нужны эти адовы муки,
Буду в науке сидеть, в тишине.
Я человек без особых амбиций,
Лишь бы моё было прочно со мной.
Не нарушают мои пусть границы –
Я не нарушу границы чужой».

Знал наш Директор, отлично при этом,
Что в Управленье, с уходом его,
«Плач по Египту» накроет планету,
Хоть не любили его самого.
«Ибо каков бы здесь ни был правитель,
Много «людей» есть, которым при нём
Жизнь не плоха была. А местный житель
Мог примириться с любым «королём».
Но кроме «плача», поднимется в «стае
Этих волков» угрожающий вой.
Логика этих «клыкастых» простая,
А поворот был опасно крутой:
Власти «затошникв» он угрожает.
Ну а они, свой блюдя интерес,
Зубы покажут. И он это знает,
Не ожидает от жизни чудес.

Да, оказалась Проверка тем внешним
Фактором, что всколыхнул небеса.
И в равновесии этом кромешном
Быстро и бурно процесс начался.
Боги почуяли сразу ВОЗМОЖНОСТЬ
Для перемен. И у них родилась
Слабо ещё и весьма осторожно
Эта надежда на НОВУЮ власть.
А у других начались опасенья,
Что перемены те произойдут,
Что в ихней жизни грядёт измененье
А с ним – и беды на небе их ждут.
И раздробился на фракции этот
Конгломерат и процесс этот рос.
И вот в две партии выросло это:
«Про-» или «Контра» – был «вот в чём вопрос».
Именно то, что на небе творилось, –
Что разделило небесный народ, –
То на земле так же и отразилось.
И появился тут брат-гугенот.
(Ночь избиения тех гугенотов
Прямо в Париже была далеко,
Через два века на эту «работу»
«Спущена» будет Наина легко.
И эта Медичи злобою дышит
И нагоняет на ближних всех страх.
Просто в романе Дюма нам опишет
ОБРАЗ того, что прошло в небесах.)
Масла в огонь же подлил и Директор,
Как заработал его Спецотдел.
Слабенький Руди ещё был протектор
Сил реформатских и тихо сидел.
Страсти же в небе уже накалились.
«Нюкты»-Кронида наследники те
«Счёты сводить» в Спецотделе пустились
И «закрывали долги» в простоте.
Но разделилось на «левых» и «правых»
Общество, бывшее старым давно.
Было полно греховодников бравых
«Справа» и «слева» – в грехах всё равно.
И лишь те партии определились,
То меж собой небо стали делить:
Все повлиять на Директора тщились,
На свою сторону перетащить.
(Смену Директора предполагали
Лишь до тех пор, как вернули ему
Полный комплект всех небесных регалий,
Да и с лихвой: заму там самому
Даже пришлось часть своих полномочий
Взять у Наины и Савве отдать.
Так что и те, кто сменить Савву хочет,
Вовсе о том перестали мечтать.)
А д,Юмадон, как Директор Управы,
Был, между прочим, себе на уме:
Он был арбитром меж «левых» и «правых»,
Чтоб не столкнулись открыто оне.
И он не раз похвалил себя тихо
За то, что этот отдал Спецотдел
Карлу Маргакову: действовать лихо,
Но без предвзятости Карл здесь умел:
Был он «ни то и ни сё». И открыто
Сторону не занимал никого.
Как бы «над схваткой» он был деловито,
Чем и гордился превыше всего.
Но по подсказкам старинного друга
Горбикова, ловко им управлял
Савва, когда выбирая из круга,
Он кандидатов «под меч» подставлял.
Ну а тот круг, из кого выбирал он,
Как ни чудно на поверхностный взгляд,
То меньшинство в небесах составляло,
Что «реформатским» звалося подряд.
И намечая сего кандидата,
«Метко стрелял из своих аркебуз» –
Выписку делал он из компромата,
Чтоб «закатить» в Спецотдел тот «арбуз».
Слух разнесся по всему Управленью:
«Наш д’Юмадон «за католиков» сам!»
Даже Маргаков и то с увлеченьем
В это поверил, назло чудесам.
Стал «говорящим» наш Карл «попугаем»
В стане «католиков». Центром же сил
Консервативных была, как мы знаем,
Тихо Наина (Дюма сообщил).
А «говорящим» таким «попугаем»
У реформаторов был «Адмирал» –
Старый сотрудник небесного «рая»,
Что по реформам в «раю» обмирал.
Ну а «начальником не говорящим»
Этого «попки» и был д’Юмадон.
Но был невидим сей «факел горящий»,
Так как Директор был сам убеждён:
Раз для себя уж «табу» он поставил,
Что «не войдёт в землю новую» он,
То греховодника старого ставил
«Под аркебузу» старик д’Юмадон.
Карлу «сдавая» сего «Адмирала»,
Целый «портфель» компромата набрал
Савва, Директор. И то означало:
Сразу двух зайцев он тем убивал.
Этим умиротворял он Наину
И консерваторов партию всю,
И рисовал им такую картину:
«Я же за вас, мои други, стою!»
Одновременно же тайное действо
Он учинял: расчищал втихаря
Место Рудольфу. И это «злодейство»
Было проделано Саввой не зря:
Тщательно скрытый завесою дыма,
За «Адмиралом» стоял д’Юмадон.
Этим он с толку сбивал и Наину,
Планам её возводил он заслон.
Жертвовал Савва «ферзём под ударом» –
Зело запачкан грехом «Адмирал»,
Компрометировать будет он даром
Только Рудольфа – он так рассуждал.
Зато сторонников Руди активных –
Жилина, Лермочкина – д’Юмадон
«Прятал» от Карла и их негативных
Материалов не выставил он.
Полюбопытствовал даже у Карла
Савва: где старый сейчас «Адмирал»?
Карл же небрежно ответил: «Сначала
Званья свои «Адмирал» потерял.
Ну а потом «обезглавили» дядю:
Всех должностей «Адмирал» был лишён,
После чего же, на возраст не глядя,
Был в препараторы переведён.
На Материк же, в Тартар, не послали:
Много грехов, но не тяжки они.
Так что «карболкой» их не «отмывали»,
Здесь коротает старик свои дни».
Чтоб усыпить неусыпность Наины,
Савва поездку организовал,
Чтоб убедилася эта вражина,
Как поживает «её» «Адмирал».
«Труп», мол, врага завсегда пахнет сладко,
Так что не морщи, Наинушка, нос».
И он продолжил, пусть тихо, но гладко
Дело заветное двигать всерьёз.