Цветы для Марии

О, бред,
не приносящий мне вреда!
Встают перед глазами города,
столетья похоронены в обломках
могучих фортов, крепостей и тонких
листов пергамента, хрустящих, как песок,
и я от истины почти на волосок
и, кажется, коснусь ее руками,
но явь так перепутана со снами,
что даже розовеющий восток
мне между ними не прочертит грани.
Кровь Цезаря на мраморном полу,
татарских ханств бесчисленные орды,
суровой Скандинавии фиорды
и льющие кипящую смолу
ковши на крепостной стене -
Откуда сон такой живет во мне?
Где прячутся его истоки? -
Старик над морем на крутой скале
бросает в пену песенные строки.
И в приближеньи лодок и галер,
в перемещеньи времени и вер,
в смешеньи запахов огня, крови и хвои
заметил каждый, как бродили двое,
.........................................................
.........................................................
 

ДОРОГА В ГАЛИЛЕЮ
I.
Уже прошла пора дождей,
И гиацинты распустились,
Мы незаметно очутились
У смены веры и вождей,
Не думай ни о чем, плети
Свои венки цветов весенних,
Две трети пройдено пути,
И сил уж нет на возвращенье.
О завтрашнем рискнем забыть,
Сегодняшнего дня усладу
Давай возьмем себе в награду
За то, что с нами может быть.
Смотри, как много здесь цветов!
Какое странное смешенье:
Они со всех земных лугов,
Как всем заблудшим утешенье.
Вот ландыш - лилия долин!
Рука дрожит, его срывая,
Тебе головками кивая,
Весь грустью тихою томим,
Вот незабудок синий дым.
Идем! В их голубом смятеньи,
Светлея, исчезают тени,
И столько неба нам двоим!
Ты помнишь Иерусалим?
Там розы пламенели грустно,
Рожденные внезапным чувством,
Так скоро увядали с ним.
Далекий Иерусалим!
Там жизнь любая быстротечна.
А здесь все ласково и вечно,
И мы над вечностью парим.
 

II.
Послушай,
как пахнет жасмин.
И им взбудораженный воздух
дурманом тебе окружает.
Ло-
  ма-
    ют-
      ся
стебли в руках твоих белых, как пена.
Несмело
дрожат лепестки,
объятые смутным желаньем.
Ты ищешь признанья.
В руках твоих тонких и нежных
безбрежно
подобное море любви...
Глазами меня не зови –
Боюсь их
И знай: я свой собственный узник,
Мари…

 
III.
В танце, Мария, кружись.
Жизнь
нас к краю несет неустанно.
Пусть звучат барабаны.
В танце, Мария, кружись.
Покажись!
Окажись
хоть немного уменья
слова выбирать,
разбросать,
как каменья,
и заставить сверкать,
как алмазы сверкают,
и прекрасного тайну
каждой гранью
своей
отражают.
В танце, Мария, кружись!
Покрывала слетают
с твоих плеч,
как беспечные крылья
улетающих птиц,
их увлечь
не хватает усилья.
Обрывается речь.
В твоем множестве лиц
я недвижим и тих.
Скрыли
разноцветной вуали
все вокруг лоскуты,
словно крылья,
они отлетали,
и ты
была в каждом из них.
В этом алом, оранжевом, тонком,
голубом, исчезающем, звонком,
в сумасшедшем кружении ног,
в лихорадочном вихре дорог,
где и боль, и усталость,
ты была и осталась,
словно самая малость –
к одинокому жалость.
 

ВОЕННО-ГРУЗИНСКАЯ ДОРОГА

Твое белое было в моих руках.
твое красное было в моих губах,
золотое и гладило, и щекотало,
звонкое каждою клеткой звучало.

Твое синее было бездонно, как день,
твое черное было приятно, как тень,
твое робкое было, как шорох, как вздох,
твое нежное было, как утро, как мох.

Новой веры нехитрый секрет обращенья.
Где теперь эти краски и ощущенья?
Я ловлю эти мысли на каждом шагу
и тебя в глубине своего
берегу.
 
Ты за тысячу верст,
Через тысячу мест.
У тебя та же арка и тот же подъезд,
У меня – только память и бледность листа,
Остальное – ничто,
В остальном – пустота.

В мире нет самолетов
И давки у касс,
Ни железнодорожных полотен,
Ни трасс,
Ни судов – ничего –
Ни морского пути.
Есть всего лишь, всего
Пара ног, чтоб дойти.
 

ОТСТУПЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Часы разлук,
года разлук.
Размерен стук
часов, и круг
замкнулся вдруг.
Как в камере со стен вода,
бегут года.
Туда-сюда
часы шагов,
шаги часов.
Как крепок на двери засов,
как стражник жаден и суров
до кошельков.
Как медленны часы разлук.
Часы разлук, года разлук.
Зловещий звук
коварных вьюг.
Где верных слуг
надежный круг?
Часы шагов,
шаги часов.
Где лай избалованных псов
и вздрагивание ноздрей
моих коней?
В пустом окне
огней испуг,
случайный смех ночных подруг,
в прикосновеньи губ и рук
очнемся вдруг.
Часы шагов,
шаги часов.
И стыдно свеч,
и стыдно слов.
Часы разлук,
года разлук.
Где ты, мой друг?
 

ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Я хочу вернуться вечером,
когда город уже спит,
и лишь в одном окне горит
свет устало и доверчиво.
Все навстречу дому просится,
но слепой, глухой, немой
запахнусь вечерней тьмой,
как плащом,
до переносицы.
След кровавый ног ободранных,
прячусь в страхе от витрин,
словно беглый господин
после бунта своих подданных.
И в подъезде без огней,
где все с детства еще вызнанно,
дверь мне скрипнет укоризненно:
- Где ты был так много дней?

МОЖАЙСКОЕ ШОССЕ

Дверь порывисто открой,
будто ты ждала за нею,
шарф, наброшенный на шею,
вьется, как пчелиный рой.

Он зловеще, как петля,
жадно, как рука Иуды,
тянется из тьмы, оттуда,
где ни света, ни тепла,

Где на разных полюсах
мы с тобой друг другу руки
тянем в ужасе разлуки,
врозь на рваных парусах.
 
Не пугайся. Все прошло.
Я пришел. Открыты двери.
Можешь верить и не верить,
быть заплаканной, смешной.

Разгляди меня, узнай
в этом страннике усталом,
что со мною было, стало,
если любишь,
принимай.

Наша встреча, как тогда -
помнишь? - в сумрачной пещере,
так же, как у этой двери,
встреча
раз и навсегда.
 
Помнишь,
мы с тобою были,
умирали, воскресали,
с нетерпеньем встречи ждали,
мир менялся.
Мы любили.

Сколько ты имен носила?
Анна и Анастасия,
Суламифь, Мария, Ольга,
Сольвейг, Золушка, Изольда...

Снова этот сладкий бред
сумерек библиотечных,
отражает пламя свечки
наших радостей и бед,
наших встреч былых картины,
как дрожанье паутины,
паутины тонкой дрожь
хрупко –

дунешь и порвешь,
хрупко
в шелесте листа
наши встречи повторили:
Счет годам ведем с Христа,
Жизнь любви несем с Марии...
1981 г.