Та девушка, которую люблю

Зелёных президентов лики
пред ним струились в полутьме квартиры,
и с улицы гулящих женщин крики
звучали, словно сломанные лиры.

Они могли бы быть подругами поэта,
и жили б беззаботно, небогато,
но занялись торговлей – и за это
их уважают лучшие ребята.

И пусть они нежданно потускнели,
пусть чистоту и резвость потеряли,
но лучшего они достичь сумели
и лучшими они, достигнув, стали.

На нашей улице писал я сочиненье,
в окошко глядя. Вечерело. Свет,
довольно сложные производя движенья,
ладошкой тёплою ложился на паркет.

Я слышал птичий крик в ветвях деревьев тёмных:
они кричали громко для меня.
Я слышал философский диспут двух евреев неуёмных,
но мысль их презирал, любовь к звучанию храня.

Звучанье стало для меня исконным смыслом звука:
не трёп бессмысленный, а вымпел и сигнал,
я этот звук – нездешнюю прилуку –
простейшими словами рисовал.

И каждый звук имел расположенье,
он был вон там, а всё же шёл из вен,
и, как девчонки каждое движенье,
он вспыхивал, как галлюциноген.

Мир изменялся, словно по приказу,
когда пичуга, жутко голося,
вот в тех ветвях слепить пыталась фразу,
ни красоты, ни смысла не спрося.

Он был таким, каким он был извечно,
был звонким и  -  был непонятно где,
был под присмотром женщины беспечной,
заведомо не склонной к лабуде.

Был отнесён в руках довольно грязных
сияющей соринкою в сверчке
в ту жуть лиан там, в чащах непролазных,
развёвших Конго в сломанном ларьке,

где, как дитя отсталости и тропик,
как афрожрица со змеёй во лбу,
едва видна (белеет смутно топик)
та девушка, которую люблю . -

От остального мало было проку,
хоть это бледное запястье – просто жуть! -
Но этой ночью к этому уроку
я ничего - в довесок - не скажу.