Das Ich

В Красноколбасном переулке,
где коммунизм победил,
когда-то я собой родился,
когда-то я собою жил.

Я там лежал на одеяле,
жил, неосознанный пока,
комочки шерсти щекотали
мне розоватые бока.

Отец был слесарь-алкоголик.
Он был веселым мужиком.
Он смастерил однажды столик,
хотя и не был столяром.

Там жизнь была – неделя строго,
иначе – незачем и жить.
Там я – не сразу, непомногу
стал подниматься и ходить.

Там жизнь – большим фонтаном била,
когда на кухне лопнет кран,
и, помню, детвора любила
стремглав сбегаться под фонтан.

И каждый, краном орошаем,
визжал, как резали его,
и в целом жизнь казалась раем
и – я замечу! – ни с чего.

Хотя...  тогда водились души
(их признавал и аппарат!).
Бывало: слесарь водку глушит,
а всё ж душе сердечно рад.

Бывало, ангел появлялся,
такой хороший и большой,
но педофилом оказался,
и было то нехорошо.

И, чтобы этой теме вняли –
источник знания забил:
мы много новых слов узнали!
И «педераст» – и «педофил»!

Наш педофил – советской сборки! –
детей не портил никогда,
ходил почти что в гимнастерке,
как было принято тогда.

Потом, хоть маленький, но веский,
был телевизор разрешен.
Он хрипы в быт привнес и трески –
и это было хорошо.

На нем картинки голубые
носились наперегонки
про молотьбу, про посевные…
Шли «Голубые Огоньки»,

где, неприятные наружно
(мы их любили всем двором!),
Кобзон и Хиль нам пели дружно
о лесорубе с топором,

каким советские народы
весь мир избавят от  [власти капитала]
О, где же вы, былые годы!
О, где же вы, святые дни!