Интернационал

эпиграф:
Кто был ничем — тот станет всем!

ИНТЕРНАЦИОНАЛ


Шестидесятичетырехлетний пенсионер Владимир Прокопьевич закончил пить чай. Своими дрожащими бледными, худыми пальцами он осторожно взял за промокшую ниточку чайный пакетик и швырнул его в мусорное ведро, стоявшее возле раковины.
Владимир Прокопьевич одел на свои варикозные ступни с пожелтевшими и иссохшимися пятками старые потрепанные тапочки, поднялся со стула и, шаркая ногами по полу, вышел из кухни. Зайдя в свою комнату, он открыл форточку настежь. С улицы пахнуло весенней свежестью, слышны были детские голоса, доносившиеся с игровой площадки. Владимир Прокопьевич посмотрел в окно, проследил как во дворе корпеет над автомобильным мотором какой-то мужчина.
Владимир Прокопьевич отошёл от кона и включил телевизор, который ему на прошлый день рождения купил сын. Черный экран засветился изображением с помехами. Владимир Прокопьевич поводил антенной, сигнал выровнялся и картинка стала четкой и ясной.
Жена Владимира Прокопьевича находилась в санатории, куда отправилась лечиться и отдыхать. Ее муж уже вторую неделю находился в праздном одиночестве, ненадолго нарушавшемся визитами сына, который каждый день приходил в три часа дня делать укол и приносил кое-какие продукты для отца.
Владимир Прокопьевич уселся в кресло и начал щелкать по кнопкам на пульте. На одном из каналов шел выпуск новостей.
Владимир Прокопьевич сделал звук громче. В новостях сообщали о состоявшейся недавно рокировке в правительстве страны. Пенсионер с интересом слушал и покачивал головой, щуря свои маленькие серые глаза с тяжелыми лиловыми мешками под ними, глубокие морщины на его одутловатом лице с большими скулами смешно двигались, большой мясистый угреватый нос грозно вздымался над беззвучно шамкающим слова удивления маленьким ртом с потрескавшимися губами. Седая щетина пробивалась наружу и неровно покрывала нижнюю часть лица. Редкие волосы на голове прилипли к облысевшей макушке, украшенной старческими пятнами. Уши с огромными мочками двигались в такт челюсти, которая образовывала небольшой раздвоенный подбородок.
Сюжет закончился и Владимир Прокопьевич посмотрел на часы. Они показывали половину второго. Через полтора часа должен был приехать сын Миша делать укол.
Следующий сюжет был о предвыборном съезде КПРФ. Пенсионер жадно вперился глазами в экран, сделал звук еще громче, глотая вниманием каждое слово. Сюжет закончился и старик, опрокинувшись в кресло, сокрушенно помотал головой и пробормотал:
-Совсем охуели, одни уроды порядок в стране навести не могут, а другие, кто мог бы, хлюпают, тут, ****ь, съезды устраивают, хлюпают то...
Владимир Прокопьевич замолчал и выпучил глаза. Он резко вскочил с кресла, отсоединил телевизор от сети, и, пропихнув его в форточку, выбросил вниз. Телевизор с шумом упал на землю, разбившись на куски. Владимир Прокопьевич завопил и полез под свою кровать, оттуда он достал тяжелую строительную кувалду и потрепанное красное знамя с дырой посередине. Пенсионер разделся догола и начал губами прислоняться к красному знамени, приговаривая:
-Хорошенькое мое… миленькое… сладкое… добренькое… нежное… хорошенькое… нежненькое такое… хорошее… мм… как люблю тебя… обожаю… миленькое мое… да… да… именно миленькое… сладкое… как персичек… как персички в Геленджике то… помнишь… да… да… хорошее...
Владимир Прокопьевич жадно припал губами к знамени и целовал его с языком. Целовал долго, потом взял в руки и заботливо положил на свою кровать.
Пенсионер схватил кувалдой и несколькими сильными ударами проломил дыру в стене.
Тут же из дыры стали вылезать грязные люди в ватниках, в шапках-ушанках, бабушки в платках, уставшие рабочие, дети-оборванцы и начинающие политработники. Владимир Прокопьевич поцеловал знамя и начал выбивать кувалдой дыру в противоположной стене.
Люди в комнате оживленно двигались, ругались матом, трогали друг друга за лица, норовясь оторвать хотя бы маленький кусочек.
Владимир Прокопьевич закончил ломать стену и бросил в образовавшуюся дыру красное знамя. Тут же из дыры в комнату полетели свежие горячие буханки хлеба и дорогие дубленки. Люди жадно хватали их и ели на ходу, чавкая и хохоча.
Владимир Прокопьевич запрыгал и захлопал в ладоши. Он снова полез под кровать и достал грязный гипсовый бюст Ленина и начал лизать своим больным старческим шершавым языком лысину гипсового вождя пролетариата.
Люди продолжали есть, запах их немытых тел заполнил комнату, слышались мат и ругань. Владимир Прокопьевич трогал Ленина за гипсовые губы и с чмоканьем и сладострастным постаныванием лизал грязную лысину.
Люди перестали есть и замолчали.
Владимир Прокопьевич отбросил Ленина в сторону и встал, вытянув руки перед людьми. Он открыл рот и запел:
-Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!
Люди вытащили из карманов финки и по очереди стали наносить удары Владимиру Прокопьевичу. Комната снова наполнилась шумом, руганью и нецензурной бранью, люди кричали громко, но никто из них не мог заглушить зычный, героический бас истекающего кровью Владимира Прокопьевича:
-Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
В углу комнаты сидел мальчик в ватнике и доедал дубленку, закусывая хлебным мякишем. Он достал из-за пазухи пистолет и, прицелившись в висок Владимира Прокопьевича, выстрелил.
Люди с ликованием закричали в десятки глоток.