Новый барин

Вы слышали? Хозяин наш сменился,
Именье продано.И челядь. С молотка.
И новый барин к нам уже явился,
И жизнь грядущая не будет уж сладка.

Владелец новый, барин дюже лютый,
Горяч и резок, на расправу скор,
До встречи с ним остались нам минуты,
Он требует, чтоб вышли все во двор.

Девчонка резвая бежала по поместью,
Всех к дому призывая подойти,
И в это время, преисполнен спеси,
Хозяин новый встал ей на пути.

По что бежишь ты мимо, не учтиво,
Остановив девчонку, он спросил
Елейным голосом, надменно и фальшиво,
А после, оплеуху ей влепил.

Девица крепостная задохнулась,
Хозяин прежний так не поступал,
Щеки горящей бережно коснулась,
А барин новый, ругань продолжал:

Совсем ты дура -девка обнаглела?
Зачем орешь как будто бы пожар?
И почему ты бегаешь без дела?
Ступай на кухню, ставить самовар.

А на ночь, принесешь мне свечи,
Он продолжал,в нее впиявив взор,
Рассматривая, грудь, лицо, и плечи.
Тогда, с тобой продолжу разговор.

Девчонка не на шутку испугалась,
И в кухню, ставить самовар пошла,
А во дворе, вся челядь собиралась,
Приказов нового хозяина ждала.

Окинув взглядом души крепостные,
Их барин между делом, известил,
Что распорядки будут впредь иные,
Что их владелец прежний распустил.

И что теперь, за каждую оплошность,
Их на конюшне наказанье ждёт,
Что ценит он, лишь полную покорность,
А лень и дурь, с них розгами собьёт.

А про меж тем, на кухне, страхом маясь,
И слыша с улицы, весь этот разговор,
Слезами девка крепостная обливалась,
На стуле сидя, в пол потупив взор.

А самовар кипел, пар выпуская,
Кухарка Глашка, в кухню забежав,
Подай же чай скорее, дрянь такая!
Змеёй шипела, губы в нитку сжав.

Девчонка, что звалась Наташкой, кстати,
Лишь на мгновенье подняла свой взор,
Промолвив - То, забота бабы Кати,
И замолчала, кончив разговор.

Кухарка Глаша, тётка очень злая,
Наташку, ненавидя всей душой,
Глазами злобными ее испепеляя,
Замыслив что-то, покачала головой.

Куда запропастилась баба Катя?
Чай барину нести давно пора,
Куда она ушла, совсем не кстати,
Не вовремя, исчезнув со двора.

Неужто ей, девчонке подневольной,
Придётся чай и ужин подавать...
Тут Глашка входит, и твердит довольно:
Заставила ты барина серчать!

Хозяин ждет давно в столовой ужин,
А бабу Катю, в поле он послал.
Тебе прислуживать самой всё ж будет нужно,
Мне давеча, так барин сам сказал!

Смеялась тётка, глядя на Наташку,
Сквозь хохот продолжая говорить:
К тебе ж я подходила, замарашка,
А ты изволила, нахалка, мне дерзить!

И барину, конечно, я сказала,
Не хочешь, мол, ты ужин подавать!
Ах, будь ты проклята!-Наташка прошептала,
И побежала самовар снимать.

Мечась по кухне, грохоча сервизом,
Для ужина пыталась всё собрать.
И думая о том, что вечер близок,
Старалась дрожь в своих руках унять.

Перекрестившись спешно в красный угол,
Поднос взяла, заставленный едой,
С лицом горящим, словно жаркий уголь,
От страха пред ужасною бедой.

И поспешив в столовую скорее,
Чтоб барина сильнее не сердить,
Она запнулась за порог, у двери,
Поднос свой умудрившись уронить.

Растяпа, дрянь, безрукая мерзавка,
Взбешенный барин на нее кричал,
Тебя без этого, ждала уж плеть и лавка,
В глаза ей глядя, очень зло сказал.

Убрать всё быстро! И позвать мне Глашу,
Пусть чай и ужин мне, она подаст,
Отужинав, я зад тебе раскрашу,
Дав подзатыльник, барин кончил сказ.

Собрав осколки, на полу убравшись,
Насмешки злые, Глашкины, стерпев,
И горьких слёз, потоки постаравшись,
Сдержать, на стул скрипучий сев,

Молилась тихо, шевеля губами,
На тёмной кухне сидя, чуть дыша,
На дверь косясь испуганно глазами,
И маялась, в груди ее душа.

Наташка, на конюшню, дрянь такая!
Послышался противный Глашкин зов,
И к Господу отчаянно взывая,
Она пошла, чтоб поротой быть в кровь.

В конюшне тихо. Полумрак. И свечи.
Неярко освещают всё вокруг,
Что тень печальную, бросают ей на плечи,
Сливаясь светом, в мрачный желтый круг.

Скамью тяжелую, уныло освещая,
И розги мокрые, что у скамьи лежат,
И барина, вожжами что играя,
На девку крепостную бросил взгляд.

Ну, что стоишь, раззява? Раздевайся!
Он ухмыляясь, строго ей твердил,
Да шевелись, скорее оголяйся,
Чтоб я совсем, тебя, мерзавка, не убил.

Дрожа и плача, бедная Наташка,
Передник свой сняла и сарафан,
Оставив лишь короткую рубашку,
От взгляда барского, свой защищая стан.

Отбросив вожжи, пояс поправляя,
К Наташке он вплотную подошел,
За подбородок взял, в глаза ей глядя,
Сказал ей зло: Конец тебе пришел.

Совсем, негодница, ты совесть потеряла,
Тебе ж раздеться отдан был приказ.
Девчонка бедная, вся от стыда сгорала,
Под взглядом жадным, строгих барских глаз.

Простите, пощадите, умоляю!
Шептала девушка, в пол опуская взгляд,
Я только честь свою оберегаю...
Довольно! Уши от тебя болят.

Рубашку снять! Я повторять не буду,
Не забывай, бесправная душа,
Что стоишь ты, не больше, чем посуда,
Разбитая тобой, по три гроша.

Рубашку белую, дрожа, с себя снимала,
А по щекам, солёная слеза,
И груди спелые, локтями прикрывала,
В ладошки, свои прятала глаза.

Пред барином осталась обнаженный,
Прикрыв рукой, всё, что смогла прикрыть,
Стыдом палящим, будто обожженной,
Позора этого не в силах пережить.

А барин, плотоядно усмехаясь,
Ей - Опусти-ка руки говорит,
Стыдом и страхом девки упиваясь,
Ладонью грубо, по груди скользит.

Соски нещадно крутит и сжимает,
Покуда не услышит боли крик,
Девчонка крепостная понимает,
Что к плачу жертв своих, хозяин уж привык.

Что бесполезны, о пощаде слёзы,
Что к милости, бессмысленно взывать,
Что засвистят над телом белым розги,
Что наказанья ей не миновать.

Вожжами барин вяжет ноги, руки,
За талию верёвкой притянул,
Помех чтоб не было, безжалостной науке,
Струной на лавке, девку растянул.

И розги свист, врывается в сознанье,
И опускается быстрей, чем взмах ресниц,
Ивовый прут, не зная состраданья,
Рубцами рвёт ей кожу ягодиц.

Сечёт мучительно, с протягом, не жалея,
Хозяин зол. И розог не щадит,
Уж попа в кровь запорота алеет,
От слёз и криков девка уж хрипит.

Как прутья измочалил и отбросил,
Он девку крепостную отвязал,
Ничком на стог соломы ее бросил,
Когда ее, с тяжелой лавки снял.

И на нее, всем телом навалившись.
Ей попу иссеченную сжимал,
И больно, в ее губы впившись,
Он грубо их, кусал и целовал.

Рукой жестокой в лоно проникая,
Он естество ее, на части словно рвал,
За волосы мучительно таская,
Он по щекам безжалостно хлестал.

Запугивал, что не уйдёт живая,
Коль не захочет ночь с ним провести.
Сдалась Наташка, слёзы проливая,
За жизнь свою, готова всё снести.

И до рассвета, из покоев барских,
Всё всхлипы раздавалися в ночи,
на ложе белом, да с размахом царским,
Утехам плотским, строго он учил.

Насильничал, жестоко издевался,
пока вдруг всё, не изменилось вмиг,
И с губ Наташкиных теперь уже срывался,
То сладкий стон, то наслажденья крик.

А за порогом спальни, злюка Глашка,
Себе от злости волосы рвала,
Что не смогла она, сгнобить Наташку,
И с нею счёты, снова не свела.