Невский экспресс - рассказ о пережитом

 
Вот уже скоро три года (27 ноября 2009 года)  трагедии  Невского экспресса.  Многие подумают:  зачем писать,  ворошить прошлое, нужно забыть  и жить дальше.   А  если  не забывается  и напоминает   тебе  каждой  очередной трагедией:  разбившегося самолёта  или  перевернувшегося автобуса  с  детьми?
Ведь никто не застрахован  от несчастья.  Я  хочу, чтобы  люди помнили  и  ценили  каждый  прожитый день и даже мгновения, были бережны  к своим  близким,  друзьям, да  просто знакомым  -  сегодня, а не завтра, когда бывает уже поздно.  Может  быть  мы  все,  стали  бы   чуточку  добрее.
Я посвящаю свой рассказ Двизовой  Лене, которая пережила трагедию, но ушла,  всего  на шаг  от жизни.

Часть 1. От радости - до печали

        Невский экспресс  мчал  меня на всех порах  из Москвы   в  Санкт-Петербург. За  окнами было темно и  я,  к моему  глубокому сожалению,  не  могла  наслаждаться  пробегающими  мимо  пейзажами. Стояла  глубокая осень, ноябрь и погода не предвещала перемен  к лучшему, но настроение было почему-то радостное,  ещё бы, такая неожиданная командировка,  и  кстати, ведь у моей подруги  Любаши –  юбилей,  и возможность  лично ее поздравить несказанно радовала, вот  ведь повезло!  Просто удача!   И  мысленно примеряла ей мой подарок – шелковую, элегантную,  французскую пижамку  цвета  ванили, которую я  накануне так тщательно выбирала  в  Марьинском  пассаже.  А  еще настроение  поднимали  мои  попутчики  – молодые, весёлые, шумливые, постоянно куда-то перетекающие  из нашего вагона  и  вскоре возвращающиеся  вновь, видимо  уже подзаправившись в вагоне-ресторане.  В таком  приятном  настроении я приближалась к моему  Питеру.
С  недавних пор я полюбила этот город, совсем непохожий   на Москву,   такой  величественный  и неповторимый, своими  историческими памятниками и парками, широкой, волнующей   Невой   и бесконечными арками ажурных  мостов.  А ещё,    потому,  что меня там всегда ждали  мои друзья   - Люба, Антон и их милая дочурка Танечка.   И   я  представила, как мы сидим  в тёплой уютной кухне за  столом  и  под гитару,  и вино поём  до самого утра песни, как бывало ни раз.  И  под размеренный  стук  колес, стали припоминаться строки, которые посвящались моим друзьям и Питеру:

Когда  экспресс меня доставит
С  запасом  свежих  новостей,
Как радостно встречаться с вами
И  в дымке Питерских  ночей
Лететь в авто через каналы
По улочкам  и   площадям,
Любуясь с милыми друзьями
Прекрасным Алым парусам!
А в старой питерской квартирке
Немало  выпито  вина
И под надрывный звон гитары
Поём до самого утра.

      Было всегда приятно встречаться здесь,  со  своими коллегами и друзьями, которые вот  уже более десяти лет приезжают из разных уголков нашей необъятной родины в начале июня, в пору неповторимых   Питерских  белых  ночей,  на  конференцию  "Телематика",   посвященную информационным технологиям  и  после  научных  диспутов, разбредаются стайками по городу  на  Неве  и  его окрестностям,  ведь  здесь  всегда найдётся    что  посмотреть.

     Вот,  уже   через  пять  минут  одиннадцать вечера,  а  там  и  до  конечной  -  рукой  подать.  Аня,  моя соседка  слева,  милая  и общительная девушка  из  Петербурга,  дремала у окошка  в откинутом  кресле.   Напротив,  за  столиком сидели  и  мирно беседовали двое импозантных среднего возраста мужчин, изредка поглядывая в нашу сторону и  потягивая  из банки  пиво.  Я  сидела,  с раскрытым  журналом,  но никак не могла сосредоточиться  на чтении,  так  как  сверху  в  нескольких  метрах  от  меня  висела  панель  телевизора, где транслировался знакомый фильм  и  мне это мешало.

     На  повороте поезд  резко качнуло,   как будто что-то  толкнуло вагон, он  приподнялся, накренился вправо,  - в мозгу промелькнуло,  - что это сон или  явь?  –  не  может такого быть!  Вагон соскочил с рельс, - я это поняла сразу, и   на
скорости  в двести километров  в час  ещё некоторое время скачкообразно двигался  вперед,  затем  на  той  же   скорости  он   стал   
заваливаться  в  правую сторону, инстинктивно левой  рукой  я крепко  ухватилась за переднее кресло,  и как бы защищаясь,  вытянула правую  руку  вперед навстречу неотвратимому падению, ещё  миг ...    темнота,  полёт , столкновения с  кем то  в воздухе,  острая боль.  В таком перевернутом состоянии вагон  протащило  еще  с километр,  и  так  же  неожиданно  он  остановился,   как вкопанный.  Тишина,  мёртвая, гнетущая тишина, всё замерло.  От тишины давило в ушах,  где-то подо мной я уловила легкое шевеление, тяжёлый  вздох   и  всё смолкло. –  "Господи, где я, неужели на том свете?"  -  опять промелькнуло в  голове.  Стояла просто какая-то неживая, нереальная тишина  и только   в тусклом  проёме  света  от  уличного фонаря  кружилась спиралью  пыль.

     Вдруг  в  тишине,  кто-то громко выругался,  я даже  вздрогнула  от неожиданности,  появился лучик  яркого  света  от  мобильного  телефона, тот же взволнованный голос стал громко  и быстро объяснять кому-то о случившемся, видимо  в службу спасения, просил   помощь,  и как можно скорее.  Как  я поняла позже,  это  был  наш проводник, крепкий  молодой  мужчина,  встречавший  нас  у  вагона на Ленинградском вокзале в Москве. Через минуту, очнувшись от  первого шока, зашевелились  люди  и  вокруг стали  появляться словно светлячки, лучики   от  телефонов, звонки,  взволнованные голоса  родным, знакомым.   

     Я  стала  различать силуэты  людей,  со  мной явно было что-то не так, но не могла понять что.  Привыкнув  к темноте  и, приглядевшись,  взглянула  на правую руку,  и  обомлела, она оставалась вытянутой вперед передо мной, но какой-то нереальной, на кисти зияла рваная рана  из  которой,  как провода, торчали  не  то сухожилия, не  то вены, а большой палец  был  вывернут в противоположную сторону. Надсадно ныло  в правом плече,  это  ныла  разорванная ключица, которая  переместилась куда-то под лопатку, по лицу стекала теплая  липкая кровь,  справа  выше  виска на голове были  две открытые  раны.  Какой  ужас! - подумала я,-  но главное ведь жива!  Боль была тупой,  как  всё  мое общее состояние, видимо шоковое, а  потому заторможенное, и было полное ощущение, выброшенной из места обитания на сушу полуживой  рыбы.

     Что делать, попыталась подвигать пальцами, вроде шевелятся, это очень хорошо, значит не  всё ещё потеряно, будем жить.  На левой  руке висела моя открытая сумка,  той же левой я стала искать в  ней  свой мобильный, о счастье, на  дне лежал  именно он.  Дрожащей  рукой  я  осторожно  извлекла  его   и,  автоматически,  на  ощупь  набрала  номер  домашнего телефона,  -  послышался гудок,  второй  и  вот  уже мне ответил,  до  боли  знакомый  голос  мужа,   –  «Ну,  что  доехала?»,  -    голос,   предательски  задрожал,   -  «Почти,   у  нас  тут  катастрофа,  перевернулся  наш  вагон», -   в  ответ  уже взволнованный  крик,  -   «Что, как это!?»,  -  я  сбивчиво  ответила,  –«Нормально,  главное  я жива,  только поранилась,  не волнуйся,  позвоню позже».
Да, ещё  ведь  Любе надо скорее позвонить, она же с Антоном собирается на Московский вокзал, встречать меня…

Я  сидела,   на  сгрудившихся  подо мной  вещах,  как  в  воронке.   Вокруг   началось движение, постепенно пришедших  в  себя от оцепенения,  людей,  пытавшихся  найти  выход  из  перевернутого, изуродованного вагона.  У кого-то  из  пассажиров  нашёлся  фонарик, который  осветил  меня,   и  тут же послышались взволнованные голоса,   -  «Вы ранены, как зовут, сейчас  поможем, только  найдём  выход  из  вагона», куском  какой-то арматуры стали  бить  в  верхнее окно, оно теперь располагалось  прямо  над  моей головой  и  на меня посыпались стекла, я машинально прикрыла  своим  полушубком  раненые  руку  и  голову,  кто-то стал  объяснять,  что это глупо,  ведь через  верх  мы  не сможем  вытащить раненых людей. 

Сориентировавшись в  темноте,  наш проводник-спаситель, стал вышибать ногами боковой люк, из которого тут же  хлынул  поток свежего холодного воздуха. «Как  бы  вас  вытащить, - обратился  он  ко мне,  -  да вы  вся  в крови,  у кого есть спиртное?», -  рядом  послышалось,  -  «У меня есть…», -  и  на  мою голову  и  руку полилась прохладная  тэкилла,  но боли  я не почувствовала. С другой стороны  вагона подошел мужчина, и  я услышала, где-то сбоку внизу слабый  женский голос, - «Ребята, я  еще живая, не ходите по мне»,  -  мне стало страшно, там под завалами ещё  живые люди, - «Пожалуйста, помогите ей, а потом  и мне,  я потерплю» …

 Мы  с  Леной,  так  звали  женщину,  которую  ребята  одну  из  первых  откопали  из  завала вещей,  кресел  и  разрушенных частей обшивки   и осторожно на руках  вынесли  из  вагона, сидели  на откосе на разломанных креслах, вылетевших  из вагона  при падении.  Было темно  и  холодно, подбежала  моя  попутчица  Аня, - «Как  хорошо, что вы живы!», –   взволнованно  сказала  она, - «А  я, только шишку на голове набила, да рука немного ноет».   «Анечка, девочка,  как хорошо, что  ты  в порядке», -  с грустной радостью ответила я. 
Недалеко  на  столбе  горел   фонарь,  и  тускло освещал  ужасающую картину:  у перевернутого на  бок вагона суетились люди,  вытаскивая  пострадавших  и уже погибших людей, через выбитый люк в полу,  их  клали рядом с вагоном прямо на путях  и накрывали одеждой.   За  нашим перевернутым вагоном, стоял  почти поперек рельсов  последний  вагон состава, а  весь состав скрывала темнота.  Все воспринималось  как  в старом, замедленном кино про войну, после бомбёжки, все случившееся  никак не походило на реальность.

  Осмотревшись, я увидела,  за спиной в глубине дощатый длинный барак, на жилой дом - это было мало похоже.  К нам то  и дело подходили люди  и спрашивали, чем помочь, может позвонить родным,  одна девушка отдала мне свой теплый  длинный шерстяной шарф, которым  перевязала мою оголенную замерзающую поясницу. На мое счастье ноги были  целы, и  я могла идти самостоятельно, хотя в голове стоял постоянный  звон  и  ныло  плечо.
У моей попутчицы Лены были ранены ноги и голова,  во время падения поезда она угодила  в проём окна,  и  ее  ноги волокло по рельсам и шпалам, пока поезд резко не затормозил, обуви не было, брюки разорваны, вся  в  крови, перемешенной с грязью.  К нам подошли двое  мужчин, набросили  на неё чьё-то  пальто,   с их помощью мы  с Леной  кое-как добрели  до  барака и  вошли в теплое помещение, где на стенах висели счетчики и какая-то аппаратура.  Здесь  находилась подстанция, которая обслуживала местную ЛЭП, линию электропередач.  Сюда приносили  и приводили все новых  и новых раненых  людей, а потом  и умерших, и от такой ужасающей  картины  было не  по себе.   Все сидели кружком  на полу, прислонившись  к  стенам  и,  исподволь,  разглядывая  друг  друга.  Настроение  было гнетущим, и уже далеко  не тем радужным, в котором  я пребывала еще какие-то полчаса назад, с горечью подумалось:  «от радости  до печали  и правда – один шаг».
 В голове, как молоточком, застучало:

Живём - как  полустанки  проезжаем,
Задуматься  о жизни –  время  нет.
За что порой  нас  Ангел  покидает,
И отчего вдруг  рушится весь  свет?

Ну  почему  судьба  порой  жестока,
И в чём скажи, мы провинились к ней?
Вдруг  навзничь опрокинулась  дорога, 
Оставив страх  и пустоту в глазах людей.
 

Часть 2.  Бесконечная дорога домой

       Было далеко за полночь.  Нас, девять пострадавших человек из Москвы, разместили в светлом фойе Заозёрского военного госпиталя.  Остальных направляли в центральную больницу города Бологое.  Лену, измученную тяжёлой дорогой и тряской, сердобольные сестры  и няни положили на кушетку, суетились и охали возле раненных, уставших от ожидания людей. Там, где произошла эта катастрофа, не было подъездных путей, а только грунтовая вся в колдобинах  и ямах дорога, по которой нас везли, кое-как разместив по лавкам на разбитом старом оазике километров десять  до ожидавших нас на шоссе машин скорой помощи.
      При ярком свете я узнала знакомых  по нашему вагону, семейную пару – мужа и жену, как

позже выяснилось, мужчина был большим начальником районного масштаба в Москве, именно он, в перевернутом вагоне предложил свою бутылку с тэкиллой, неизвестно каким образом, оставшуюся целой  у него в руках при падении, чтобы залить мои раны.  Я сидела на  кресле-каталке  и жадно пила воду.
Вошли два врача в белых халатах, один был заведующий  госпиталем, а другой  хирург, они  внимательно стали разглядывать нас. Мы смотрели на них, как на богов, которые вот сейчас облегчат нам жизнь, и станет не так нестерпимо муторно,  измученным  и душе и телу. 
      Они  подошли ко мне поближе, тихо переговариваясь,  изучая мои раны.   В затянувшейся паузе, я набралась смелости, и произнесла, - «Вот видите, всю красоту испортили, пожалуйста, зашейте меня получше»,
- указывая на раненную голову и руку, - «Она еще может шутить!», - улыбаясь, заметил  хирург, -  «Это обнадёживает!».

      Очнулась я от наркоза в палате, когда было уже совсем светло, было тепло и чисто, рядом на кровати спала Лена с повязкой на голове, похожей на шапочку, обе ноги ее тоже перевязаны.   
Осторожно ощупала голову, повязка закрывала правый  глаз и это меня пугало, на правой  руке была лангета,  плечо - крест на крест на груди крепко забинтовано,  -  значит,  меня  уже  подлатали. 
Да, видок у нас ещё тот, - грустно  усмехнулась я.

Увидев, рядом на тумбочке свой мобильник,  решила позвонить домой, чтоб не волновались,   мы в госпитале  и с нами все в порядке.  Минуту говорила по телефону с Сашей, так зовут мужа, как вдруг открылась дверь в палату и на пороге, с удивлением увидела его с телефоном в руке, а рядом взволнованного сына Дениса. «Господи, как вы тут?» -  Слёзы радости навернулись на глаза.  Всю ночь, сменяя друг друга, они гнали  ко мне сюда на машине из Москвы, и не найдя меня в Бологое, искали в  темноте дорогу в военный городок. «Как я вас люблю, мои дорогие!», - и на душе стало теплее.

      К  Леночке тоже  приехали дочь Наташа с зятем Юрой  из Питера и бережно хлопотали возле неё, не зная, чем угостить, как утешить и успокоить. Лена ехала тогда в Невском экспрессе из Москвы, чтобы навестить свою дочь, которая год назад вышла замуж и уехала жить в Санкт-Петербург, да к тому же ждала ребёнка. Потеряв в прошлом году мужа, Лена всю свою любовь и внимание перенесла на молодых, всячески стараясь помочь, вот и ездила каждые два-три месяца к ним в гости, с полными сумками своих домашних заготовок.

      Вскоре выяснилось, что всех москвичей будут отправлять на вертолётах в Москву в Институт имени Склифосовского, так распорядились МЧС и правительство. Стало так тоскливо, не  хотелось уезжать из этого тёплого, уютного госпиталя, где о нас так трепетно заботились доктора и медсестры.  Всех одели в теплые вещи   и поместили,  словно в кокон, в подвесные люльки, которые крепились в вертолёте друг над другом. Опустился туман, было промозгло и холодно, закладывало уши от  шума работающих двигателей и винта вертолёта, видимость плохая, да к тому же пошел мокрый снег, погода явно была не для полётов.

       Вертолёт  трясло  и кидало,  было темно, даже страшно, спасатели  и медперсонал стояли в проходах и молчали, слышались только неразборчивые команды летчиков, да переговоры с наземными службами. «Из огня – да в полымя!», - грустно подумала я. Очень хотелось пить, но спросить об этом я не решилась, уж очень тяжёлая была атмосфера. Я закрыла глаза, подумав, - будь, что будет!

И  вновь разбушевалась  непогода,
Я  в мыслях  поминаю всех святых.
Запущен винт, штурвал готов к полёту.
Крепки объятия спасателей моих.

И словно кто-то крутит киноленту
Той прошлой жизни, от заката до зори.
Себя  я вижу  -  девочкою  с  бантом,
Ещё  наивною,    не  знающей  беды.


    После посадки в Домодедовском аэропорту, нас разместили по скорым машинам и колонной, под вой сирен, мы помчались по забитому машинами третьему кольцу в сторону Института Склифосовского.   Дорога мне показалась  бесконечной,  тело ломило  и  болело, мучила  жажда.

     Когда  подъехали к больнице уже стемнело. Нас  повезли в сторону реанимационного отделения,  как вдруг меня ослепили вспышки фотоаппаратов. В голове мелькнула горькая мысль, - этим журналистам нужны только сенсации, от стремления любыми путями показать всю боль изувеченных  и вымученных  людей, - меня колотило и возмущало до глубины души,
-  как они только могут?!  В  этот момент я  их  ненавидела.   
Хотелось  закричать  им  в  лицо:

И  словно  вороньё  над  угощеньем,
Слетелись к пиршеству,толкутся и галдят,
В  каком-то  полудиком  упоенье  -
Больнее  сделать  жертве норовят!

Очнитесь,  вы,  безумные, постойте!
Сенсация  для  вас  важней креста?
Зачем вам наша  боль и наши слёзы!
Ведь  это  плачет  и скорбит душа!


ЧАСТЬ 3. Возвращение к жизни и смерти

     Мы  лежали  в  реанимационном  отделении Института Склифосовского  в одной  большой  палате, яркое освещение резало глаза, здесь были  мужчины  и женщины - все вместе, кто-то стонал, кто-то бредил.    Меня  колотило то ли  от холода, то ли  от  нервного перенапряжения.  Прошло уже более 4 часов утомительной дороги, боль возвращалась,   и  я уже не могла  понять, что  болит,  болело  всё. 
В  сопровождении  группы  врачей, вошел  лысый невысокий человек,
его представили  как директора  института  травматологии, не тратя время зря, стал  знакомиться  с  историей  болезни  каждого  из  вновь прибывших пострадавших,  на  ходу  громко отдавая указания  медицинскому персоналу. 

Ко мне подошёл молодой медбрат и попытался ввести  в  вену иглу, чтобы поставить капельницу с раствором, вены куда-то пропали, и меня кололи в запястья,  было больно. Поискала глазами Лену, она лежала недалеко справа от меня и  около нее уже суетились две медсестры.  Я, - то забывалась во сне,  то вдруг вновь просыпалась от  стонов,  очередного привезенного больного,  и  так  продолжалось  всю долгую ночь.

На следующее  утро  всех разместили по палатам, и  мы с Леной оказались опять вместе, что нас  порадовало. Здесь,  в  двухместной, чистой,  небольшой комнатке видимо ещё  долго придётся нам  залечивать свои раны  и  приходить в себя. Со временем наше  жилище стало преображаться, появились цветы, они  стояли  везде: на столе,  холодильнике,  на полу, принесли из дома  маленький телевизор, обогреватель. Бесконечно звонили мобильники от родных, коллег и знакомых, даже из других городов, я так им всем благодарна за поддержку. Разрешили посещение, но строго по списку.   

Вот  так началась наша новая жизнь, наполненная  каждодневными обследованиями  врачами-специалистами  от  нейрохирургов  до психоаналитиков, просвечивания  и измерения на незнакомой нам новейшей аппаратуре, посещением барокамеры,  и  другими разнообразными процедурами, казалось,  этому не будет конца. Одно утешение вселяло веру скорое выздоровление -  что о тебе помнят, беспокоятся  и  ждут.

Как-то я проснулась от  яркого  солнца,  которое заглянуло в замершее окно нашей палаты. На крышах  домов  уже  лежал  белый пушистый  снег,  а небо было такое чистое  и  ярко голубое,  что  я залюбовалась  зимним  пейзажем,  за окном  весело и беззаботно чирикали воробьи. "Господи, как хорошо, спасибо, что оставил  меня в живых!" - прошептала я  и вдруг,  из глаз  ручьём  полились горячие слёзы. 

Всплыли  картины  пережитой  катастрофы,  лица  искалеченных, израненных  и,  так  нелепо, погибших людей.  И  ещё, тот последний, возможно предсмертный вздох неизвестного мне человека, в искорёженном вагоне... Промелькнула страшная мысль, - ведь они уже никогда не увидят этого яркого, теплого солнца и синего неба, и никого больше не увидят! - слезы не прекращались, а всё лились потоком и лились.

И слёзы льются всё сильней,
За что, Господь, такие муки?!
За всё, за всё - прости людей,
К тебе в надежде простиравших руки!

Им  не  увидеть  радости  земной,
И не  услышать песен журавлиных,
Никто  уж  не подарит  им  весной
Подснежников  или фиалок дивных.


Пришла сестра, сделала успокоительный  укол  и  постепенно  я  затихла.
Позже к нам ещё  много  раз  приходила  врач-психолог,  сдержанная, милая   женщина, которая  вела с нами долгие  беседы, и  мы постепенно оттаивали  и  успокаивались, картины  пережитого стали  отступать.

Через неделю, нас посетил  священник отец Василий, который служил в маленькой церквушке при Институте Склифосовского. У  него  были большие,   печальные серые глаза, он  исповедал нас. Такое действо  было первый  раз в моей жизни, на душе и вправду стало  легче, чище, спокойнее.  Лена, в  отличие от меня, была  глубоко верующим человеком,   соблюдала  посты. Часто я видела, как она молится, особенно  скорбила  по  рано  ушедшему мужу, с которым  была  когда-то  счастлива.

 За небольшое время, как я познакомилась с Леной, мы быстро сблизились, она оказалась открытым добрым человеком,  в ее рассказах о своей  жизни, было что-то очень схожее и близкое мне самой. Мы понимали друг друга с полуслова, по-доброму  шутили и посмеивались друг над другом из-за своей временной нетрудоспособности.  Её  полюбили  все -  врачи,  сёстры, и нянечки, и  ласково  называли  НАША  ЛЕНОЧКА.

Помню по  рассказам,  что   Лена  работала  в структурах Сбербанка,  была начальником отдела бухгалтерского учета, ее  ценили на  работе, как прекрасного специалиста, и любили за добродушный нрав и искреннюю отзывчивость ко  всем  без различия.  Каждый день ее навещали коллегии  по очереди, даже ревновали ее друг к другу, что меня очень смешило.

 Мы строили планы на будущее, у  нас  появился   второй  День Рождения,  который  мы намеревались всегда  праздновать  вместе –  27 ноября. 
А  ещё  гадали, какое придумать  имя  для  будущей внучки, которая должна была  появиться через 5 месяцев  и  которую, она с трепетом  ждала.  Мы
с  иронией называли  друг друга Сиамскими близнецами-сестрами, так как Лена не могла ходить,  а я не всегда  могла что-то сделать только одной левой рукой, так что мы всё  делали вместе.

Так, у нас появилась традиция чаепития, я наливала  и  приносила кипятить воду,  а  Лена  заваривала и  разливала  по чашкам   чай.  А  после,  до самой полуночи,  мы  шептались    "о своём - девичьем",  или  я  читала ей свои  лирические стихи:

 Мне грустно без тебя и пусто без тебя,
 Хочу  к  тебе  прижаться  потеснее,
 Согреться от тепла  твоих любимых рук
 И всё забыть, что  было, поскорее.
 Хочу шептать тебе слова безумные,
 Печали отвести и снять хандру,
 И чтоб забыв про тяготы ненужные,
 Обняв  тебя,  проснуться  по утру.
 
Нас  готовили  к  очередным операциям: меня – на  ключице,  а  Лену  -  на ногах. 
Была уже середина декабря, мороз разрисовал наши окна, было зябко даже в  палате.  Но общая  атмосфера была теплой  и  непринужденной,  наши  сослуживцы, друзья  и родные буквально  заваливали нас подарками и разными вкусностями, которые мы делили поровну, потому что уже не представляли себе, что  может  быть  иначе.

Лене  не терпелось скорее встать на ноги, для реабилитации к ней прикрепили молодого специалиста из медперсонала и он  объяснял, как будут проходить их занятия  и подгонял для неё снаряжение, чему  она  несказанно  радовалась.   
И  всё  чаще  мы  говорили  о скором  возвращении  домой, к  родным, ведь, как говориться, дома и стены помогают!

Приближался новый год. Мы нарядили  маленькую ёлочку, развесили  гирлянды, чтобы хоть как-то  скрасить однообразную больничную жизнь.  К  нам    заглядывали  в  гости  больные, медсёстры,  а порой заходил  и  сам заведующий отделением Сергей Викторович, добрейший и заботливый человек. Он как то особенно опекал нас с Леной,  рассказывал  о новостях,  делился  впечатлениям, рассказывал свежие анекдоты,  да  ещё любил погонять с  нами чайку, любуясь светом  мерцающих  разноцветных  лампочек,  в  преддверии  новогодних  праздников.

ЭПИЛОГ.

Лена умерла  15 января,  после последней перенесенной операции, у неё оторвался тромб  и, оставаясь ещё  некоторое время в  памяти, она спокойно спросила у  перепуганной  медсестры, -  «Я  что, умираю?!»

Эта новость прозвучала для меня, как  гром среди  ясного неба!
Меня выписали  за  день до Нового 2010 года  и  Лена, прощаясь со мной,  горько расплакалась, как будто  предчувствовала, что  мы уже никогда больше не увидимся. Проститься  с  Леной  в  Институт Склифосовского  пришло  много людей -  родных, друзей и  коллег  по работе.  И  прощаясь  с  ней  навсегда,  я  принесла  ей  букет  тёмных  алых   роз  и  обратилась к  присутствующим со словами:  "Нас  с  Леной  свела  общая  беда – катастрофа Невского экспресса.  Но сколько  было любви  к  жизни  и  силы  воли  в  этой  замечательной,  женщине, которая,  ни  на  минуту не позволила  себе  и  другим  усомниться,  что  мы  всё преодолеем  и  вернёмся  к  полноценной  жизни". 
С чувством глубокой благодарности  я  посвящаю ей  эти  строки:

 Светом ярким вошла в мою жизнь и ушла,
 Как  в  тумане,  растаяв  безмолвно,
 Так  уходят  лишь  на   небо  и  навсегда,
 Чтоб  родиться  звездой  небосклона!

 Наша встреча с тобой была так коротка,
 Она  послана  свыше   -  от  Бога!
 Она  силы  дала,  она  веру  дала,
 Но  взяла  твою  душу  до  срока!

 Будут мчаться года, словно вдаль поезда,
 Всё  во  внуках  вернётся -   бесспорно.
 Я  в душе сберегу образ  твой навсегда,
 Светлый, близкий,  как  образ Мадонны!
__________________________________
Автор, очевидец Наталия Семушкина
ноябрь 2011 года.