Костёр подо льдом. Стихи и поэма. Орёл. 2009

Костер

ВИКТОР ЕВГРАФОВ
КОСТЕР ПОДО ЛЬДОМ
Стихи и поэма
 2000 – 2008гг.
Виктор Владимирович Евграфов родился 2 мая 1945 года в поселке Абизь Республики
Коми. С 1950 по 2002 год жил и работал в Красноярске. Журналист, автор многочисленных статей, репортажей, очерков, рецензий, телерадиопередач о театре, кино, музыкальной жизни, народном творчестве. Заслуженный работник культуры России, лауреат Пятой Артиады народов РФ. В Красноярске изданы два поэтических сборника: «Обреченное сердце» (1997г.) и «Открытая миру душа. Стихи и поэма» (1999г.)
     В Орле живет с 2002 года. В 2006 году в издательстве «Орлик» вышла в свет книга стихов Любить – глагол бессмертный».   
Автор сердечно благодарит всех своих друзей, которые помогли издать эту книгу. Отдельная благодарность заслуженному деятель искусств России, художественному руководителю театра «Свободное пространство» Александру Михайлову и заместителю директора театра Любови Поляк за компьютерную поддержку.
           Русскому языку
Мы задолжали друг другу благие слова.
Искренность чувств омертвела. Она в дефиците.
Как на дрожжах, разрастается бурно хула,
Слышится близкое эхо обвальных событий.

Тучи растут оттого, что болтливый язык
Блудословечки в пространство бездумно пускает.
Всходы проброшенных слов разбегаются вмиг.
Разума зерна под ними неслышно страдают.

Жнем сорняки. Собираем их в книги-снопы
Мыслей дырявых. Готов каравай ядовитый.
Кормится им поколенье  текучей толпы,
В ней вызревает сосед наш, ментально убитый.

Рушится мир? Русла чувств обмелели? Плевать!
Скоро, наверное, мы не заметим рассвета.
В ложе из слов кочевряжных мы будем дремать,
Речи-обманки смакуя спокойно при этом.

Что же нам делать? Предпримем фильтрацию слов.
Срочной прополки достоин сорняк наш язычный.
Мысли дурные прогоним из  яви и снов,
Где процветает отверженный ум горемычный.

Выйдем на путь просветления – мысли-друзья
Нас посетят. И язык наш очищенным станет.
С лингво-бедою нам тихо смириться нельзя.
Мир добродетельный в этой стезе не оставит

Новых строителей объединительных слов,
Новых прорабов ментальной судьбы поколенья.
Души протянем  друг другу – закроется ров,
Где погибает упавший  порыв вдохновенья.
                ххх
Отринув, не вернешь
Того, кто сердцу близок.
И обморок ночей
В нагую ткань войдет.
В тоске не отдохнешь,
И горизонт так низок,
Что без блажных затей
Змеею поползешь.
Крушить сознанья вал
Стальные силы рады.
А где найти приют
Мятущейся душе?
Всевышний заказал
Старинные обряды,
А их почти не ждут.
И ссорятся уже
Верховные жрецы
Злодеевой науки,
Рождая на скаку
Восторженный хаос.
Ослепшие жнецы
Серпами режут руки,
И стынет на бегу
Поток безмолвных слез.
А жизнь на острие
Потерянной надежды,
Как гильотинный миг,
Когда сверкает нож.
Стирает бытие
Вчерашних дней одежды.
Прилипчивый ярлык
В двойное сальто вхож.
Под коркою земли
Тектоника бушует,
И, вырвавшись наверх,
Золу не бережет.
Отверженные дни
Созвучия взыскуют
И золотых утех,
Когда бессилье жжет.
Но час добра – един.
Он светозарья полон.
И возвратятся все,
Кто дорог и любим.
Забвенья господин,
Гнезда родного Ворон,
Задумчиво летит
К сородичам своим.
                ххх
Любовь сильнее боли,
Мощнее урагана.
Любовной драмы роли
Загадочны, желанны.
Роднят и убивают,
Страдая вдохновенно,
Побьют и приласкают,
Изчезнувши мгновенно.
Любовь сиротски плачет,
Смеется через слезы,
В надеждах светлых прячет
Обманчивые грезы.
                ххх

Я хочу, чтоб случилось у нас все легко
И без пены кипело в огне молоко.
На ромашковый луг снизошел легкий бриз,
Озорной Купидон робко сел на карниз.
Я хочу, чтоб глаза твои зрили покой.
Красота твоя грустная стала рекой.
На другом берегу возвышается дом.
Вот причалил к нему неотвязный паром.
Постаревшие доски на сходнях скрипят.
Вышла на берег троица серых котят,
Провожая в ночное седого коня.
Я хочу, чтобы ты не ушла от меня.
                ххх
Костер подо льдом –
Моя нежность мужская.
Мы рядом. Вдвоем.
Без огня дым летает.
Костер расправляет
Твердь хладного снега,
И льдина плывет,
Обойдя борт ковчега.
Костер  перекинулся
В землю сухую.
Березу костер пожалел
Молодую.
Обжечь позабыл он
Опавшую крону,
И берег ожил,
Теплотой обновленный.
Костер подо льдом –
Животворная сила.
И нежность мужская
Объятья раскрыла.
                ххх
Солнце светит только для тебя,
Для моей единственной любимой.
Ветреной улыбкой сентября
Холодеет зной неумолимый.

Но среди ресниц очей твоих
Заблудилось, убегая, лето.
Значит, наша песня недопета,
И куплет расписан на двоих.

Значит, еще рано доставать
С дальних полок зимнюю одежду.
Можно без натуги ожидать
Спутницу терпения – надежду.

Нам с тобою хватит ясных дней,
Чтоб друг в друге праведно согреться.
Осенью становится теплей,
Если живо любящее сердце.
                ***      
               
        Скифянка
В ночи расколотой,
Беззвездной
Луна прорежется шальная.
Раскосой нежностью скифянки
Вольется в выстуженный сон.
Зимой пронзительно морозной
Я к молчаливой полонянке
Войду, удобных троп не зная –
Силен, и молод, и влюблен.

Наивной прелестью Востока
Сбежались брови-горностаи.
Две синих льдинки – два упрека
Нахмурятся и упадут
К ресницам темным.
Нету срока
Полету соколиной стаи.
Табун коней под цокот дробный
Подков – к ристалищу ведут.

Закружится степная буря.
Живой очаг старинной юрты
Ее погасит постепенно…
Позволь кошму чуть приоткрыть?
Сквозь дым я пробегу, не щурясь,
Остановлюсь. Настанет утро.
Я закричу, как оглашенный:
Хочу скифянку полюбить!

Но где-то падает без стука
Звезда моей любви тревожной.
Ее поднять, конечно, можно.
Молчит протоптанная степь.
И приласкает осторожно
Свободы верная порука,
Ее надежная подруга –
Готовая к ударам плеть.

Войти к скифянке 
Вдрызг разбитым,
Прочесть в глазах,
Зарей умытых,
Загадку резаного века?
Спокойно вольницы лицо.
Но подан конь. Стучит копытом.
В зените день. Верста открыта.
И новорожденная веха
С уздечки сбросила кольцо.
               ххх
     Уехавшей в Кельн
Европы дивная картина –
Дворцы. Дороги. Желтый дым.
Укомплектована чужбина
Супердизайном бытовым.

Страна в красивой упаковке,
А россиянам делать что?
Уклад немецкий – хвост морковки
На проезжающем авто.

А где-то города родные.
От Запада – восточный бок.
Вздыхает, хмурится Россия.
Над ней – неумолимый рок.

Закрыть грин-карту и вернуться?
Но вспять идти не суждено.
Дожди тугие нервно льются
На эмигрантское окно.

И одинокими ночами
Нерукотворный монолит –
Отчизна с грустными глазами
В притворе памяти стоит. 
                ххх
Темнеют лица. Гаснут дни.
Погодные несоответствия.
Мигают ранние огни.
Все торопливее приветствия.
Промозглый ветер просвистел
Вблизи воинственного холода.
Забытый странник улетел
В страну, где нет пурги и голода.
                ххх
Рука не подчиняется
Сознанью.
Но хочется в холсте оставить
Крик памяти
О сущем и ушедшем.
О скорби сердца
И печали духа,
О радости невольных отражений
И обретений, зыбких и ненужных,
Где триумфатор гибнет, улыбаясь,
Прощаясь
С каждым прожитым мгновеньем
Своей судьбы…
И холст в себя вбирает
Беспечность красок.
Холст их разрывает
На миллионы цветопробуждений,
Вобравших Космос.
                ххх               

                Певице Ю.Гарбуз
Фигурка тонкая молчит,
А Сильва кантиленно плачет.
Но это ничего не значит.
Вокал – капризный индивид.
Услышится октавы лад,
И голос обреченно вздрогнет.
Стоккатный обличитель дробный
Нас покорить, конечно, рад.
Не отдадимся мы ему –
Додекафонии собрату.
Улыбки муз, призыв Эрато
Развеют каверзную тьму.
В единстве с нежною мечтой
Рулады звучного сопрано
Закроют нам былые раны.
Звук  не расстанется с душой.
                ххх


Дева раньше умрет,
Отрок позже родится,
Не сфальшивит
На звуке нагретом кларнет.
Старец песню споет.
Не успеет сноситься
Бахромой золоченой
Расшитый жилет.
Зашнуруют прорехи в котомках
Ваганты.
Колесница прозрений
Еще далека.
Стрелки движутся вверх,
Пробуждая куранты.
Загораются ярче
Огни маяка.
***
Дворянское
Графиня сказала княгине:
Отдам котильон маркизу.
Маркиз, лорнируя к Зине,
Смущал комплиментами Лизу.
А Марфинька нюхала соли
В предобморочном упованьи.
Жених ее на антресолях
Проигрывал состоянье,
Надеясь приданое Марфы
Под звуки божественной арфы
Спустить на бегах и в рулетку
-- Иртеньев, возьмите котлетку!
-- Мерси, дорогая графиня.
Вы очень любезны, княгиня.
На свадьбу пожалуйте-с, право.
Налево, потом направо
Пары танцуют в зале.
Благоухает розарий.
Пряча амурные бденья.
В залоге у банка именье.
***
Ты уедешь…
Обнимет тебя Петербург,
Отразится лицо твое
В мороке древних каналов.
Не заметишь,
Когда твой невенчанный,
Преданный друг
Воплотится
В изменчивой памяти
Давних обвалов.
Лихорадка утихнет.
Усмешки натянутой дрожь
Обойдет стороной,
Но ее ты окликнешь едва ли…
Петербург иногда
На любовника смерти похож,
Или рыцаря радости
В солнечно-бледном овале.
Уезжай…уезжай…
Я, быть может,
Приближусь к тебе,
Когда нас разорвет
Неизбежность слепого ухода.
До свиданья. Прощай!
Погоди…
На соседнем столбе
Провода натянулись,
И тонет в капризах погода.
                ххх
Сумрак в комнате лижется горький--
Черной шкурой играет кот.
Поменялись местами настройки –
Невпопад и наоборот.

Форте крикнуло звуком рьяным,
Опрокинулся терций жбан.
Тромб струны – инфаркт фортепьяно,
Реанимационный канкан.

На ковре без ворсинки – утрата,
Ноты валятся набекрень.
Умирает, всхипнув, соната –
Дышит в трубку завтрашний день.
***.

Стал вечер, радостный и странный,
Мороз на окна вьюгу гнал.
Я имя нежное – Лиана
В себя со страхом поселял.

Оно со мной в близи желанной,
Молчанием озарено,
Купалось в счастье первозданном…
И это было, как в кино,

И это было, как в романе
Без фронтисписного листа,
Как бриз в бездонном океане,
Как переправа без моста.

Лианная лазурь звучала
Под неусыпный флажолетт,
Лианной повести начало
Возникло. А концовки – нет…

Но имя оживало в сердце,
Как в крошке-атоме – протон.
И вот уж загрустило скерцо,
Засуетился вальс-миньон.

И от маслинных глаз Лианы
Взахлеб вскружилась голова…
Срываю лепестки нирваны,
И тают в нежности слова.
***
                Юному другу
Ты только живи
В безразделье дуэльного роста.
Ты только живи
И, ответив на главный вопрос
О вере своей,
Оторви нежной кожи коросту,
И выйди на свет,
Обойдя эшафотный помост.
И в этот момент
На сияньи уверенных истин,
Когда  обозначится
Громкозащитный процесс,
Себя сохрани,
Как на дереве рубленом листья,
Себе подари
Благодать без приставочки «экс».
И в новом ажуре
Взыскующе-искренней драмы
Ты будешь любить,
Без оглядки на скорый конец.
У юности скорбной
В окне очень крепкие рамы,
И друг непритворный –
Из чистых алмазов венец.
***
Вот и кончается песня, и рифма устала.
Что же мне делать, пожалуйста, друг мой, скажи?
Может, начать свою жизнь с лихого начала
Там, где встречаются доблестные виражи?

Может быть, снова найти молодую подругу,
Чтобы себя, отдаленного, в ней узнавать?
Может, уйти на большак, где кудесница-вьюга
В снежной метели позволит тебе умирать?

Годы, как судьи, один приговор оглашают.
Хочешь, не хочешь, пора на последний этап.
Вещая птица над полем пустынным страдает,
Падает снежная крошка с опущенных лап.

Бдит часовой на посту – то бессонная память
Верно хранит обозначенный жизнью рубеж.
Близкое время – далекое время отправить
В Море Забвенья? Но след от прожитого свеж.

Ветр не иссушит, и дождь этот след не размоет.
Жизнь моя – неоконченной песни куплет.
Время подхватит и легким кивком удостоит
Гром поражений и тихую радость побед.
***
В ничто опустит нас пробег заката.
Мой старший брат, воскресни и приди.
Без властных дум и жажды вечной злата
Утерянный сосуд с Добром найди.

И поделись хоть каплею единой
Отысканного в сумраке Добра.
Отскочет меч от головы невинной,
В заклание назначенной с утра.

Мой старший брат – мой Рок неумолимый,
Дай руку, и пребуду я вовек,
Со всеми, кто любил и был любимым,
Кто шел наперекор теченью рек,

Кто выстрадал судьбу в одежде белой.
Отринув притяженье Зла и Тьмы.
Веди меня к венцу надежды смелой,
Ее чертог поддержим вместе мы.
                ххх
                КАЗНЬ СВЯЩЕННИКА
               
                ПОЭМА
          Год 1918-й
                1
Мгла ноября. Затянутая стужа.
Овраг подковой гнутой в землю врос.
Гуляет ветер, будто бы натруженный
Старик. К березе жвачный лист прирос.
Бредут понуро горемыки драные,
Им тычет в спины ружьями конвой.
В тряпицах грязных – гноевые раны
Сочатся сукровицею живой.
Кто эти люди? Белые повстанцы,
Пытавшиеся злую власть пресечь.
Но красного костра протуберанцы
Их выжгли в корень. Дробная картечь
Расстрела скоро всех положит лихо
На смертно-безащитном рубеже.
Бредет  колонна сумрачно и тихо.
Запас надежды кончился уже.
Но не для всех. Один приговоренный
Поверх голов на палачей глядит.
Всем своим ликом чистым, просветленным
Молитву безголосую творит.
Его молитвой Бог великий правил
В канун ухода с бешеной земли.
Священник русский, имя – отче Павел
Сказал себе: «Лишь Господу внемли!
Вы, бедные, не знающие чести,
Ревнивые защитники хулы.
Вы – жертвы безрассудно дикой мести.
Не ведаете, что творите вы.»
Один из краснозвездных грозно хрюкнул,
Подняв по ветру пуговичный нос.
--Молчи, поповское отродье! – гукнул
И смолк, как будто к челюсти прирос
Язык щербатый. Серенькие глазки –
Две бляшки пустопсового свинца
Без мысли и тепла, без доброй ласки
Вонзились в грудь церковного отца.
Черна душа плебейского Зоила.
Торжественен и скорбен Павла лик.
Уездный комиссар Попов Гаврила
Глазенками блудливыми приник
К затвору старой тозовской винтовки.
-- Сейчас в расход пойдешь, проклятый поп!
Затряс своей плешивою головкой,
Утер со лба ладонью гнусный пот,
Оскалился улыбкою зажатой,
И кулаком по носу Павла – вздынь!
-- Гаврила, перестань! Ну, виноват он!
Ну, враг…А мы же люди…Ну, остынь.
Ведь не на пир ведем врагов, на плаху!
Нам злобствовать бы вроде не к лицу,
Большевики, небось.
И тут папаху 
Швырнул Гаврила в ноги молодцу,
Тщедушнейшему парню, конвоиру,
Который рядом с комиссаром был.
--Белогвардейцев защищаешь, Кира?
Теряешь революционный пыл?
-- Свихнулся ты, братуха-бедолага.
--Молчи, или пришью тебя, урод!
Парнишка смолкнул. Вот и край оврага,
Худеющей березы голый свод.
У кромки вырытой природой ямы
Стена из человечьих тел. И тишь.
Поручик юный плачет: «Мама. Мама!
Прости меня!» Шуршит полевка-мышь.
Раздетая толпа приговоренных
Застыла, сохраняя вздох земной.
Один священник Павел, озаренный
Фаворским светом, будто бы в иной
Сейчас он пребывает атмосфере.
Наитье на истерзанном челе.
Глаз синих пара пребывает в вере,
Что добрый час наступит на земле.
-- Ружья к плечам! – орет Попов Гаврила.
Мелькнула оружейных палок гроздь.
И вдруг… команда в воздухе застыла.
И выпал из людской стены не гвоздь,
А капля крови пролилась случайно
С разбитого Гаврилою лица
Священника. И будто бы нечаянно
Упала у подножья подлеца.
Гаврила голову склонил, и видит:
Смородиною алою в траве
Кровь Павла на растворы не изыдет,
Алеет в безысходном ноябре.
-- Огонь! – звереет комиссар плюгавый.
Залп. Морок. Убиенные лежат
Бессудно. Трупы приняла канава.
Долг выполнил ревкомовский солдат.
                2
Злорадная улыбка комиссара
Покрыла жизней скошенных валки.
Но вдруг, как от внезапного удара,
Он отшатнулся. Силам вопреки,
Встал Павел Друбин, презирая раны,
Превозмогая смертной вязки боль.
Попов Гаврила скрючился престранно
И проскрипел:
-- Уволь меня, уволь!
Не верю в воскресения святые, --
Вскричал в испуге тертый атеист.
Священник приоткрыл глаза больные,
И прошептал: «Господь мой, дай мне лист,
Чтоб написал свое я завещанье
Той, что еще на землю не взошла.
Укрытое столетьем покаянье
С моей судьбы в свою бы вобрала.
Ей отмолить грехи наши мирские
Повелевают зовы всех начал.
Мы с нею люди близкие, родные,
Хоть я ее не видел, не встречал…»
-- Будь проклято поповское отродье!
Гаврила пнул священника в живот
И выстрелил опять. И метко вроде,
Но Друбин устоял. Его оплот
Всевластной Веры подарил знаменье,
Чтобы сказать последнее прощай
Наследнице далекой: «В воскресенье
Через сто лет к оврагу приезжай,
Иль на кладбище, где нас похоронят,
И помолись, родная, за меня…»
Осклизлый ветер тучи нервно гонит.
Мокреет забубенная стерня.
Гаврила, страхом душным обозленный,
Стреляет, топчет батюшки лицо.
Но не под силу погасить прощенный
И мудрый взор. Ему заподлецо
Закрыть просторный дух христианина.
В бессилье Гавря на траву упал.
Слюною комиссарская скотина
Исходит. Друбин Павел умирал,
Без злобы на Попова Гаврю глядя.
Душа летела в горние края.
На этом в поэтической тетради
Остановилась рукопись моя.
Но в дебрях Рока нету остановки.
В гражданскую Гаврила уцелел.
Забросил в ящик старую винтовку,
Писать стихи наш комиссар засел.
В тенетах приснопамятного РаППа
Гнобил таланты лихо и внахлест.
Репрессий замороченная лапа
Достала и его. Пришел донос
На Гаврю. От дружка с войны гражданской,
От Киры, что хотел остановить
На казни памятной поступок шпанский.
Пришлось Гавриле сухари сушить.
На Колыму, чрез тюрьмы и этапы,
Попов Гаврила прибыл, наконец.
И здесь, на зоне, местные сатрапы
Достойный обозначили конец.
В параше утопили. Сгинул разом
Гулаговской баланды Робеспьер.
Финал маячит над моим рассказом:
Исчезнул из поэмы пионер
Расстрелов. И кому какое дело,
Где тлеют кости Гаври. Смыто зло?
Тут продолженье темы прилетело,
Как сдунутое впопыхах крыло.
                3
                Год 2008
Век двадцать первый, жесткий и упрямый,
Перерожденье истин нам явил.
Мы поменяли знаки в панораме
Событий, в расстановке вех и сил,
Что отложились на хребте сознанья
Изрядным паком доли солевой.
Разрушены привычные мечтанья.
На подиуме стрессовый плейбой
Играет в крексфекспекс. И сексодромы
Заполнили  владыческий эфир.
Куда деваться от приват-содома,
Где наш неразрушаемый Кумир?
Он есть. Смотри: потоптаны ограды
Кладбищенских, забытых деревень.
Успокоенье предков стало садом
Заброшенным. Вместо березы – пень.
По тропкам многолетий не шагают
Удалых современников стопы.
Крапивою могилы зарастают.
Сыреют отрешенные гробы.
Овраг покрыт бушующим бурьяном
Густеет жирность сомкнутых плевел.
С тревогой смотрит девушка Марьяна
Туда, где в прошлом веке на расстрел
Вели ее священника-прадеда.
Фигурки тонкой одинокий лад.
Очки. В глазах тоска, а не победа
Суровости над негой. В них – разлад
Души кристально чистой, как алмазы,
И хрупкой, как в младенчестве слеза.
Она пришла на кладбище не сразу.
Ей сон явился: в церкви образа
Истомой первородной истекали,
А в нимбе проступал трагичный лик
Священника. Марьяне подсказали
Сны памяти забытый материк,
Где встретил смерть гонимый отче Павел.
Явился деве в страждущем гнезде
Потусторонней воли. «Я оставил,
Правнученька, послание тебе.
Сними с меня проклятье от лукавого,
Воинственно слепого палача
Попова Гаври, комиссара бравого,
Он в нас стрелял нелепо, сгоряча,
Он злобой обрастал необозренной,
Закончив в яме мерзкой путь земной.
Прости его молитвой сокровенной.
В две тыщи восемнадцатом за мной
Приди, и в нашем уголке разбитом
Соединится родственная связь
Души живущей и души пробитой.
Союз священных прав получит власть.
И будет мне спокойно на том свете.
Тебе я благодатный дар пошлю.
Правнучка тоже может быть в ответе
За прадеда. Приди сюда, молю!»
Стих зов. И лик трагичный растворился.
В распадке утра сон ночной пропал.
В Марьяну голос прадеда вселился
И много лет покоя не давал.
В пике ее сегодняшнем смятенном,
В угарных буднях преходящих дней
Зовет ее призыв небес нетленный
И долг, всех остальных долгов сильней.
И потому красавица Марьяна
С глазами ненаписанных икон
За годом год идет к тому бурьяну.
Там протрубит призывный геликон,
Лишь только срок, посланьем обозначенный,
Наступит. Вмиг проклятие падет.
Марьяна долгим ожиданьем схвачена.
Страдает, любит, мучается, ждет.
И верность предкам славным сохраняя,
В соитьи с маргинальной суетой,
Своею жизнью трепетно играет
На скрипочке с натянутой струной.
И с нею осень. Скользкая дорога.
Приют усопших – брошеный погост.
На мученика Павла смотрит строго
С креста не снятый мученик Христос.
               
                Ноябрь 2008г.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1.Русскому языку…………………………..
2. «Отринув, не вернешь…»…………………
3.»Любовь сильнее боли…»…………….
4. «Я хочу, чтоб случилось у вас все легко…»…………………..
5.«Костер подо льдом…»………………………………
6. «Солнце светит только для тебя…»…………………….
7.Скифянка………………………
8.Уехавшей в Кельн…………………
9. «Темнеют лица…»……………..
10. «Рука не подчиняется…»……………….
11. «Фигурка тонкая молчит…»…………..
12.»Дева раньше умрет…»………………
13. Дворянское……………………
14. «Сумрак в комнате лижется горький…»……….
15. «Стыл вечер, радостный и странный…»…………………
16. «Ты только живи…»…………….
17. «Вот и кончается песня…»…………
18. «В ничто опустит нас пробег заката…»…………….
19. Казнь священника. Поэма. ………………………