Любить глагол бессмертный. Стихи. Орёл. 2006

Издательство Александра Воробьёва.

ВИКТОР ЕВГРАФОВ
 
             ЛЮБИТЬ – ГЛАГОЛ  БЕССМЕРТНЫЙ


                Стихи 1997  -- 2006 годов
                Орел
               
                Издатель Александр Воробьев
                2006
Виктор Владимирович Евграфов родился 2 мая 1945 года в пос. Абизь Республики Коми.
С 1950 по 2002 год жил в Красноярске. Журналист. Окончил Уральский государственный университет,  факультет  журналистики. Работал в газетах, на радио, телевидении Красноярского края. Писал статьи, репортажи, очерки,  готовил радио- и телепередачи о людях культуры и искусства, занимался рецензированием спектаклей и кинофильмов, читал публичные лекции от Бюро пропаганды киноискусства и общества «Знание».
В Красноярске вышли и два сборника стихотворений: «Обреченное сердце» (1997) и «Открытая миру душа» (1999).
     В Орле с 2002 года. Публиковался в газетах «Орловский вестник», «Поколение», «Орловская правда». Вел на областном радио авторскую программу «Авансцена».
Заслуженный работник культуры России. Лауреат пятой Артиады народов Российской Федерации. Член Союза журналистов и Союза театральных деятелей РФ.               
Россия
В отказе эмигрантская стихия.
Обетованный рай нам не познать.
Я буду до конца с тобой, Россия.
В земле родной не страшно умирать.

Во мне болят дубеющие язвы
Твоих просторов и души твоей.
Умчаться за кордон – поступок разве,
На переправе поменять коней.

Шлею истерли дней безумных кони.
Устали, откричавшись, седоки.
Но продолжают резвую погоню
За прибылью гнилые дураки.

А нужно ли бежать в чужие дали,
Чтобы себя, пропащего, догнать?
Страну отцов по крохам растерзали,
А по кускам легко  ее собрать?

А если сжать кулак в железной воле…
Перестоять и горе претерпеть.
Не жалуясь на нищенскую  долю,
Смекалкою в работе преуспеть.

Умами россиян спасти Отчизну –
Не это ли наш святозванный долг?
Чтоб справил на погосте свою тризну
Насилия герой – безродный волк.

И войны горькой кровью подавились
В горении священного костра.
А люди в новом веке народились
Под знаком правды, чести и добра.

Родительница нации – Россия…
Склоненную главу ее поднять
Всем миром. Не сумеем? Не осилим?
Такому в жизни нашей не бывать.

Не верю в предсказания плохие.
От них  стране моей не по нутру.
Я буду до конца с тобой, Россия.
Пока в слезах ты – верь мне! – Не умру.
                ***
Тревожатся затянутые раны
На теле обездоленной земли.
В долине смерти зреют ураганы,
И тонут в тихой бухте корабли.

За этой болью – плач тысячелетий,
Услышанный случайно в древнем сне.
Его титан разбуженный заметит.
Пигмей промолвит: «это не ко мне.»

Но разве боль леченью поддается,
Когда торнадо резко почву бьет?
Пигмей, он в центре шторма не согнется.
Титан и в штиле смерть свою найдет.

Завидуй, сильный, стойкости пигмея,
Прижатого к родному очагу.
Титан слабеет, падать не умея.
Пигмей растет и стрелы шлет врагу.

Куда летят отравленные стрелы –
Тайфунами плодится тишина.
Титаны гибнут, плача неумело.
Пигмей хохочет… и гремит война.

И в смехе этом оживают раны
Еще не состоявшихся вендетт.
И дышат лавой огненной вулканы,
И ураганам укорота нет.
                ***               
 Мгновение разъято на секунды,
На доли микровремени Вселенной.
И, кажется, собрать их невозможно
В одну неповторимую минуту.
И, кажется,  уменьшится пространство
Твоей души.
И разорвется полночь.
Восстанет победительная смерть
Над жизнью, изначально обреченной.
Уйти? Куда?
А где же будет сила,
Способная дыханье удержать,
Когда стремится жизнь в крутую пропасть?
Что нам поможет точность обрести
В шатающемся маятнике кармы?
Я знаю лишь единственную силу,
С которой одолеем разрушенье,
И гамма торопящихся секунд
В одну минуту вечную вольется.
У силы этой уже имя есть – любовь…
В ней соки жизни смерть утопят.
Секунде бытия дадут надежду
На продолженье праведного рода.
Любовь рождает дерзкую свободу
И счастья заповедного  дорогу
Глазам, ослепшим от кинжала тьмы.
В любви нет «я».
В ней только «ты» и «мы».
И наш безбрежный мир.
Открытый космос
В любимых душах ищет отраженье
И проникает в страждущее сердце,
Чтобы найти в нем плачущего Бога.
Слезами счастья и слезами горя
Разрушенное время воссоздать.
Любить – глагол бессмертный.
Ждать. Прощать. Вернуться.
К звездам меркнущим подняться.
Любить.
На гребне жизни удержаться.
Любить…
И в ближнем Божий свет познать.
                ***               
Беззащитна любовь
Перед роком, диктующим волю.
Но не будет ее –
И умрет наступающий день.
Светит солнце мое.
Я иду по бескрайнему полю.
Приседает с оглядкой
Безмолвная спутница – тень.
Я в ладонях несу
Новорожденных чувств озаренье.
Безграничен простор
Для полета влюбленных сердец.
Пью по капле росу.
Увертюру поет пробужденье.
И доверчивый взор
Мне дарит милосердный творец.
                ***               
                Два станса.
                Ирине Лапардиной               
Чего же ты сердишься?
Иль непогода достала?
Прощанья и встречи,
И новый неведомый путь.
Цыганка-любовь
Нас во времени страшном узнала,
И в неге расслабленной
Нам не дает отдохнуть.
Безверия ветер
Сдувает спокойствия крышу.
Ломается голос.
Гуляет душевный сквозняк.
Охрипший фальцет напрягается.
Легкие дышат
Прокуренным воздухом. Вдох!
А на выдох никак.
И хочется плакать.
Но слез на бульварах не видно.
Шагаешь по жизни, как в маске,
С пристойным лицом.
Безверия ветер
Десяток пощечин обидных
Тебе надает,
А «простите» уже на потом.
Сладка карамель суеты.
Горьковата начинка.
В словах недосказанных
Вмиг растекается яд.
Упал, и все кончилось…
Перелетела песчинка
В далекую степь.
Там забытые камни молчат.
                ***            
Я буду молчать…
Ты, наверное, лучше поймешь
Молчанье,
Чем бусы заезженных слов-близнецов.
Я буду кричать…
Не услышишь.
Но что-то в себе обретешь.
И нежной улыбкой твое озарится лицо.

И в нашей любви,
Где «приди» с «не хочу» говорит.
Как брат и сестра,
Как «отдай» и «бери»,
Как « ты мой»,
Молчанья язык
Вдохновенную музу дарит.
И доброй сердечности
Необходимый покой.
Я буду молчать.
Не услышишь ты больше меня.
Но сердце – смотри! –
В проникающем ритме стучит.
Хочу ожидать
На углу телефонном тебя,
Где ветер октябрьский
Листья сухие кружит.
                ***               
                Флоксы
Чем пахнут флоксы?
Нежностью твоей.
Они на грусть
Двух карих глаз похожи.
К ним подойдет
Несведущий прохожий.
Они закроют трепет лепестков
Перед чужой протянутой рукою.
Они придут к тебе,  когда покоя
Запросит одинокая душа
Печальной женщины,
Красивой и желанной.
И поцелуй, простой и долгожданный,
Опустится  на губы не спеша.
                ***               
                Монолог
                Л. Богдановой.
От любви мне сделана прививка
Богом и расшатанной судьбой.
Ты – моя случайная ошибка.
Сон не в руку. Отрицатель мой.

Я живу в устойчивой горячке
Бега по истоптанной тропе.
Не жалею. Не прошу подачки.
Не скучаю больше по тебе.

Но когда привычный бум остынет
И попросит правды тишина,
Образ твой нежданный память вынет
И подскажет мне: живи одна.

Звонкое  «люблю» в полете вольном
Вмиг найдет забытой раны грусть.
И легко. И радостно. И больно.
Счастье опоздало? Ну и пусть.
                ***               
Как боимся сказать: я люблю…
Как боимся.
Равнодушия маску надев, хоронимся
За колючей решеткою слов. Не дадимся
Светлокрылому чувству обнять и украсть
Одиночество наше в заботах бегучих.
Встречи радостной миг задержался на круче
Пауз ломких, которые громче органа звучат,
Обещаний наивных, как стая пушистых галчат.
И желание быть: до конца, до отдачи
Сердца робкого – младшего брата удачи,
Что зовет за собой  и надежды рождает.
Как боимся сказать: я тебя принимаю,
Я люблю, я свободна, я счастлива… Да?
Не пугайся и не отойди в никуда,
Разреши тишиной благодарной вернуться.
Я люблю…  Я любима. Святые проснутся
Взором чистым сияющий мир одарить,
Равнодушия панцирь в любви растворить.
                ***               
Счастье – это светлое утро,
Когда любимая твоя
Просыпается рядом с тобой
И ждет любви.
Счастье – это возможность
Подарить себя любимой,
Не требуя ничего взамен.
Счастье – это когда с нами
Мир –   с пением птиц
И пробуждением солнца.
Он гармоничен, чист
И готов принять  Любовь.
Остальное – повседневье.
***   
           Елене Дедковой

Одной любви не отменить другую.
Два чувства, как две кровные сестры,
В душе единой первенства взыскуют
И греют прошлогодние костры.

Два лика – вдохновенный и печальный.
Два лика – отстрадавший и живой –
Переплетутся в песне величальной
И отойдут безгласно на покой.

Одна любовь, как океан безбрежный,
Другая – тонкоструйный   ручеек,
А в них обеих – звук призывно-нежный
И страсти нераздумчивой исток.

Но сколько надо муки и терпенья,
Чтоб двух сестер в себе благословить,
И терпкую досаду унижений
Позорным злаком в сердце не взрастить.

А впрочем,  две любви – фантазм странный.
Не две, а лишь Великая Одна.
Отринута от громкого обмана
Рожденная бессонницей страна.

Бой-жизнь без преград и поражений,
Взлет вертикальный, молния-пике.
Отрадный путь без смерти и забвений.
Мерцающая муза вдалеке.
                ***               
         Казанова
Я – Казанова.
Жизнь после смерти
Бунтует неуверенно во мне.
Я разлюбил Любовь,
Но вы поверьте –
Спастись не может Истина в вине.
Я пьян,
И в то же время трезв,
Как бубен в руках
Всеми презренного шута.
Поэзию найти в осколках буден
Пытаюсь, но не вижу ни черта.
Обманчива любовь в словах простудных.
Болеют чувства – трахеобронхит.
На перекрестке слов случайно-блудных
Астматик застрелившийся лежит.
Оборвано дыханье менестреля.
Проходят мимо дамы в неглиже –
Мне все равно.
В невызванной дуэли
Погибла безделушка Фаберже.
А я живой. Пока. И жду открытий
Еще неразворованных планет.
А на балу несбывшихся событий
Ангажемента Казанове нет.
                ***               
                Прогулка
                Ирине Рязанцевой
Спит Орлик, сыночек усталой Оки.
Листы опустила печальница ива.
Фигурка твоя у вечерней реки
Закат и протоку роднит молчаливо.

И платье твое, будто клумба в цветах,
Слегка шевельнулось под ветром игручим.
Штрих легкой улыбки застыл на устах,
Прощаясь ненадолго с солнцем могучим.

Ты дню пролетевшему шепчешь: «прости»,
За вздохом неслышным упрятав желанья.
Как трудно на сложенных крыльях нести
Обыденный груз своего мирозданья.

А вечер на Орлике ласку дарит.
Фигурка твоя растворяется в сини,
Как будто бы краска с палитры бежит
Укрыться на вымытой мелом холстине.
                ***               
                И. С. Тургеневу
В Париже так тревожны сны.
Пустынны спасские аллеи.
Ветра с орловской стороны
Через Ла-Манш летят быстрее,
Чем грустных сновидений рой.
Пора вернуться бы домой,
И пробужденью посвятить
Букет из слов с глаголом «быть».
Остановился дилижанс.
Вздохнул и спрятался романс
За дверью  ускользнувших нот.
Седая явь – удел забот
И обязательств нежных пыл.
Рассвет над Сеной сохранил
Дым Родины. Надежды новь.
Прощай, мечта. Прости, Любовь.
                ***               
Кафедральная молитва,
Колокольный перезвон.
Снег упал в неслышной битве
С ветром. Чуден зимний сон.
Но не спит в духовном бденье
Благостный церковный хор.
Предрождественское пенье
Наполняет наш собор.
Смысл божественный хорала
Сердцем принимаю я.
С откровеньем запоздалым
Богу внемлю. Он судья
Моим суетным деяньям.
Бог накажет и простит.
Мне нельзя без покаянья.
Крест трехперстный не велит
Возвышать свою гордыню…
Вседержитель мой, прости.
И в грядущих днях, и ныне
Дай смиренно пронести
Чашу грузную терпенья.
Не бегу я от забот.
Хор поет. Склоню колени.
Надо мной округлый свод
Куполов.
Лежат упрямо
Снеговые покрова.
Если есть дорога к Храму,
Значит, Русь моя жива.
                ***               
       Адажио А.Вивальди.
                Сыну-скрипачу Ивану Евграфову
Адажио, о, адажио!
Ты погоди умирать.
Найди родниковую скважину
Чистой воды набрать.

Плачет слезами хрустальными
Маленький ангелок.
Зовы такта начального –
Нежной души исток.

Адажио, о, адажио!
Пенные облака.
Струя родниковой скважины –
Без берегов река.
               ***               
  Испанская симфония Лалло.
                Ивану Евграфову

Страдают гранды у балконов
Своих возлюбленных синьор.
Вздыхают томные матроны,
Пока идет стаккатный спор
Смычка и скрипки, ошалевших
От экспрессивности рулад.
Рыдает гранд, едва успевший
Поймать триолевый каскад.
Симфонии бокал любовный
Синьора вместе с грандом пьет.
Но с жаждой мести полнокровной
Аллегро-юноша встает.
В седло бросая свое тело,
Летит к смеющейся заре,
Лишь только скрипка захотела
Войти в звенящее каре.
                ***               
Скрипачке Марине Васильевой
Обрыв струны при исполнении Концерта
для скрипки с оркестром  П.И.Чайковского.

Струна вздохнула и порвалась
Над кантиленной неизбежностью.
А в скрипке музыка осталась
Одна, с невысказанной нежностью.

Осиротела дева Дека,
Не повенчавшись с тишиной.
Натянута повозка века
Секундной паузой шальной.

Скрипичный рок у мирозданья –
Непостижимый интроверт.
Остаток нот – Судьбы прощанье.
Дорога в будущий концерт.
                ***               
Философия Баха
Не ведает страха.
Философия Баха
Больна  высотой.
У партиты  органной
Из пыли рубаха.
Она всех ослепляет
Аккордной слезой.
Философия Баха
Нам дарит прозренье
Искренних побуждений.
Плывет ре-минор.
Философия Баха –
Финал причащенья
Тайн Христовых.
Вселенской стихии простор.
                ***               
                Красноярскому органисту
                Аваку Авакяну
         Органный концерт
В невесомости – музыка вечности.
Развивается шестиголосье
На волнах покоренной беспечности.
Из далекого прошлого гости –
Отрицатели праведной классики,
Вседержители легких дыханий.
Им доступна реальность фантастики
И мирянам закрытые знанья.
Плотность фуги – она легче облака…
Над астральным покоем круженье.
В ней не слышно тягучего морока
И мирских интегралов броженья.
Глас органа к покою и разуму
Призывает проснувшихся зомби.
Не вчера, не сегодня, а сразу бы
Оторвать загустевшие тромбы
И принять на себя полифонию
Недоступных церковных молений.
Поднимается к небу гармония
На цепочке сандаловых бдений.
                ***               
               
                Калигула                Артисту
  Артисту Красноярского театра им. А. С. Пушкина Александру Череднику, исполнителю главной роли в спектакле «Калигула».


Им роковая сила двигала.
Бессмертья нету на земле.
Убийца страждущий, Калигула,
На окровавленной метле
Хотел бы въехать в Царство Божие.
Какое счастье – убивать
Слабейших! Мнение расхожее
О силе жизни – растоптать!
Коли, трави, души всех преданных
И нерушимейших друзей.
Ведь на равнинах неизведанных
Нирваны – во сто крат милей.
Там – радость.
Здесь – секунда жалкая,
Брутально-озверевший страх.
Любовь преступная и жаркая
К сестре, к мужскому телу… Крах
Властолюбивому величеству –
Луны недостижимый свет.
Я – император. Я – Владычество.
Я – унижения поэт.
А рядом – человечки хилые
Боятся смерти как огня.
Я подарю вам Вечность, милые…
Готовьте плаху для меня.
                ***               
                Театр кукол
А может быть, мы все немного куклы?
Мы тоже любим яркие одежды.
Нас дергают за ниточки и даже
Насаживают на большую трость.
Всегда найдутся милые невежды,
Которым наше счастье – в горле кость.
И хочется, чтоб плакали мы вместе
Не кукольными – мокрыми слезами.
Для этого понадобится мало:
Сорвать молчащие головки с плеч.
И вот головки голые, с глазами,
Лежат отдельно.
Но об этом речь я не веду.
Когда-то
Хотел я очень
В куклу превратиться,
Чтоб жить спокойно,
С глупостью смириться –
Она всегда дает веселый бал.
Сказал я «эни-бени», но не знал,
Что чудеса бывают только в сказках,
А я останусь прежним. И огласки
Дурак над умным сроду не получит.
Бог с ними. Поступлю гораздо лучше.
Пойду в театр кукольный.
Увижу:
Мальвина, Буратино, клоун рыжий –
Серьезные, воспитанные люди.
Поймут тебя. Утешат. Радость будет
От встречи с этим кукольным народом.
Театр кукол – он мужского рода.
Мужчина, в детство впавший навсегда.
Театр кукол – праздник. И когда
Нам занавес пред  ширмою откроют,
Я радости своей никак не скрою.
Себя увижу и своих друзей
На сцене. И дойдет до нас быстрей
Отличие от кукольного мира –
Того, где мы живем.
Театр –  сатира, игра и юмор –
Все на самом деле.
Все – правда.
Только если б захотели
Герои сказок узы разорвать,
Что связывают нас с земным уделом,
Они бы не сумели. Этим делом
Займемся мы.
Однажды разорвем
Опутавшие наши души нити.
Не испугавшись вдохновенной прыти,
Себя до основания встряхнем.
И станет мир добрее, лучше, чище.
Исчезнут волосатые ручищи,
Что плетку Карабаса держат прочно.
В театре кукол жизнь идет нарочно,
Но правда ее льется через край.
Живи со мной, театр. Не погибай.
                ***            
                Буддинки
                Ирине Лапардиной
Жестокость с нежностью встречалась.
-Л юблю.
-  Прости.
- И уходи.
Но возвратись!
Печаль осталась.
И храм безмолвья впереди.

Сосуд наполнен.
Через край переливается.
Пустеет.
Земля, согревшись, холодеет.
Созвездием наполнен рай.


Прощаться навсегда? К чему?
Нет в космос запасного входа.
В соитье душ – Любви свобода
И радость Будде одному.
                ***               
                Капельки
                Красноярской художнице
                Ирине Верпете
Кисть поклонилась холсту.
Портрет заплакал.
Капля краски, просохнув,
Обернулась рыжим цветком.

Останови мое сердце,
Войди в него и топни ногой.
Земля вздрогнет,
А я успокоюсь,
Как баобаб в джунглях.

Нежность обледенела.
Остыли глаза.
Жарки горят без огня.
Картина страдает.
Полдень облит глазурью.
Смеркается.

Букет в руках японки,
Как сабля самурая.
Пронзит – оживешь.

Обожженная глиняная фигурка
Раскалилась от ярости бессилия
Сделать последний шаг
К трещине мира.

Мертвые уходят в землю,
Когда распускаются почки
На обреченных деревьях.               
                ***
Кончается бабье лето.
И снова в пути холода.
В неярком мерцании света
С теплом расстается земля.

И снова как будто в насмешку
Над суммой банальных надежд,
Зима суетливая в спешке
Меняет комплекты одежд.

Тревожная осень Сибири…
Ей скоро уйти суждено.
Живу в одинокой квартире.
Смотрю в дождевое окно.

Там ветер игрой в догоняшки
Листву закружил в пух и прах.
А птицы, лихие вольняшки,
Укрытия ищут в стволах.

В зацикленном ходе природы
Случайностей каверзных нет.
Капризы у нервной погоды
Стабильны на тысячи лет.

Мы можем грустить и смеяться
В желании давнем своем,
Но нам никогда не угнаться
За мокрым и ветреным днем.

И если беременно лето
Хрустально-морозной зимой,
В сиянье багряного  света
Увидим поток снеговой.
                ***
                Ирине Лапардиной,
                мастеру керамики   
Даже бедный крестьянин
За грошик последний
На базаре возьмет
Драгоценный сосуд.
На базары Востока
Декхане несут
Урожай
В керамических вазах,
Подносах.
Как прекрасны изделия…
Все водоносы
Раскупают кувшины.
И влага течет
Из источника
В узкое горло кувшина.
Круг гончарный –
Руки продолженье.
Машина
Не придумана
Мудрою мыслью араба.
Круг гончарный вращается.
Старая баба в парандже
Гончару две лепешки приносит.
Глины ком на гончарный кружок
Мастер бросит,
И в кружении линий
Возникнет пространство
Тонких стенок.
А красок лазурных убранство
Жизнь придаст
Обожженной фигуре.
Кувшины
Мастеров неизвестных
Подобны картине
Окружающей жизни.
Искусство объема
На базарах Востока
Любому знакомо.
Молчаливые лица,
Чалма вместо шапки.
Молодые девицы
И древние бабки
Головою кувшины
Уносят в жилища.
Нет числа им.
Десятки и сотни, и тыщи
Керамических ваз,
Кубков, плошек, сосудов
Во дворцах
И мазанках убогих пребудут
При рождении, свадьбе,
В канун смертоходный…
Древний мастер
Искусством владеет свободно –
Создавать из безликой и вяжущей массы
Чудодивные вазы.
И, может, не сразу
Его творчество житель усталый оценит.
Век другой, послезавтрашний
Вазу оденет
В многоустно-волшебную сказку-легенду,
Где скучает халиф на янтарной фазенде.
                ***               
Ирине Лапардиной
Я – модель.
Карандаш-пылесос
Забирает меня
И графитом кладет
В беззащитную плоскость бумаги.
Карандаш – кончик шпаги –
Ведет с моим профилем штрихо-дуэль.
Я повержен.
Двойник мой
Листок безответный заполнил.
Я запомнил:
У лица штрихового
Выражение лучше живого.
В каждой линии –
Плоскостной жизни основа.
Я пропал.
Карандашные линии
В кожу впитались узорно.
Оживает портрет
Под рукою художника.
Спорный
И насущный вопрос
Разрешает графитный портрет.
Что нужнее?
Жизнь – вспышка
Иль графики вечность,
Где пульс на просвет
Не услышать.
Но жизнь портрета
Веками продвинуться может.
Сколько лет проживу
Со своей карандашною кожей?
Где рисунка реальность?
Где истина жизни?
Скорей карандашный набросок
От сути отходит моей.
И в меня проникает.
Меня до конца понимает.
И со мною, как шуточкой,
В смертные прятки играет.
Я приникну к тебе,
Карандашно-родимый портрет.
Я с тобой породнюсь,
Заступив на твой грифельный след.
                ***
              Портрет женщины,
              написанный  камчатской художницей
              Олесей Угриной
Попробуй выйти из портретной рамы,
Любовь моя? И протяни мне руку
Для поцелуя или для молитвы
Перед твоим неопалимым станом,
Таким изящным, в линиях нежнейших.
Огонь напрасно тянется к ладони твоей.
Ему сегодня не под силу
Спалить хотя бы кончик тонкой кожи,
Зеркально отражающей костер,
Где разгорелась силой гор молчащих
Любовь к овальной грусти ясных глаз.
В них таинство невысказанных мыслей
И чувства неразбуженного радость.
И если нет меня с тобою рядом,
Ты подожди немного. Я приду
И не скажу ни слова.
Ты поймешь, как я люблю тебя.
И вздрогнет тихо
Упруго нарисованная грудь.
Без страха пойдешь ко мне навстречу,
И засияет свет в застывшем взгляде.
Ты оживешь. На поцелуй ответишь.
Мы обретем друг друга в горних высях.
Уйдет тропа в бессмертие Вселенной,
Навеки обвенчает нас Господь.
А, может быть, у нас родится Ангел –
Предтеча новых, светлых поколений.
Мы поменяем наши имена.
Мы заново напишем наши судьбы.
Ты дашь мне свое имя, незнакомка.
А я тебе свое, моя любовь.
Портрета нет.
Есть жизнь прекрасной девы.
Мечта и явь – они соединимы,
Когда холсты озоном чистым дышат.
Они тебя берут в свои объятья
На долгий срок.
             ***      
Вянут цветы в раю,
Их оживляет ад.
Хлеба кусок подарю –
Нищий не будет рад.
Но возликует богач.
Скажет: мне прибыль в дом.
Нищий умрет от удач,
Не поперхнется куском
Жирный потомок беды.
Реки не знают дна.
Пустыня трещит без воды.
Милости просит луна
У стаи голодных псов.
На горизонте – покой.
Метеоритный кров
Трудно достать рукой.
Непостижимость обнять
Хочется – нету  сил.
Крест у Христа отнять
Грешник счастливый решил.
Не поддается льстецам
Гвозде-ладоневый крест.
Тихо уйдет к праотцам
В силе тугой чернец.
В сеть галактической тьмы
Чья-то душа упадет.
Рухнет стена тюрьмы –
Праведник долг обретет.
Примет в себя этот долг
Наш терпеливый собрат?
Вздрогнул и тут же умолк
Вечности друг – Звездопад.               


Со мной уют, как вдовий мрак.
И солнце просит: погаси
Мой луч. Ведь  ты – слепой чужак,
И теплой доли не проси.

Пусть я действительно чужой
Для тех, кто скачет по верхам.
Пусть я желанный и родной
Всем отрешенным чудакам.

Я не прошу, я не кричу,
Не стану в стороны палить.
Трястись от страха не хочу,
Готовый в отреченье жить.

И, может, вспомню я себя
Во сне, который не придет.
И, может, попрошу огня
В избе, где нас никто не ждет.

И трубку мира закурю
В гнезде, разрушенном собой.
И, может быть, скажу «люблю»
Спешащей женщине чужой.

Она, не глядя, проплывет.
Стихи в безмолвии умрут.
Блажен и счастлив, кто найдет
Следы растаявших минут.
                ***               
                Ван Гог
Гению  здравый смысл не впрок.
Болезнь убийственного слуха.
Сын гнева Божьего – Ван Гог
Себе отсек, не глядя, ухо.
Взахлеб   летела в Вечность боль.
Остановить ее не в силах
Душевной раны злая соль,
И кровь несвернутой  остыла.
А на фарватере ее
В безумье взрывчатых полотен
Ван Гог отринул бытие
Нормально-правильных уродин.
И, собирая в полотне
Свои страдающие нервы,
Он всех вознес,
Кого на дне
Душили праведные стервы.
А ухо, сжатый пельмень,
Булыжной доле покорилось.
Минула ночь. Поднялся день.
И дверь в бессмертие открылась.
                ***               
Сердце скоро остановится,
Радуя небытие…
Вдруг рассыпались пословицы
Про достойное житье.
А глаза твои глубокие
Распахнулись невзначай.
И дороги одинокие
Съехались на Разгуляй.

Взорван мост над переправою
Через реку-синеву.
Полк идет походкой бравою
К ворогу на рандеву.

Кони взнузданно-отчаянно
Мчатся напролом и вскачь.
Потерял трубу нечаянно
Незадачливый трубач.

Сердце скоро остановится.
Помолюсь на образа.
Где-то дом прозрачный строится.
В нем – любимые глаза.
                ***               
                Ирине Рязанцевой
Блажен, кто верует в любовь
И чувствам искренним в закланье
Себя сдает.
И утром ранним
Свиданья с нетерпеньем ждет.
Блажен, кто хочет распознать
Добра и злобы пограничье
И недостойные обличья
Готов на дальний круг прогнать.
Блажен, кто верит
И стоит на основанье этой веры,
И без оглядки, и без меры
Дела хорошие творит.
Блажен, кто может пострадать
За всех скорбящих и убогих,
Без проповедей псевдострогих
Копейку нищему подать.
Блажен, кто любит  и любим.
И Бога щедрая  десница
Воздаст сполна.
И вновь родится Мессия.
Мы пойдем за ним?
             ***               


Отнимите у меня зрение,
Оторвите уши,
Отрежьте язык.
Я все равно буду жить
Полнотой
Неразделенного с грешной землей
Чувства.
Я свободен
От цепей почвенных обязательств.
Прикованный к столетнему камню,
Я отрываюсь от своих вериг
Для нескончаемого полета
В самом совершенном и непостижимом
Пространстве
Великого и Вечного Хаоса.
                ***               
Мы, за руки взявшись, идем по планете своей.
Экваторный пояс широк, и не видно размера
Любви, от которой в полуденном небе светлей.
Распахнуты настежь златых  Аладдинов пещеры.

Наш мир бескорыстен. Он тонок и крепок внутри.
Ему не страшны катаклизмы, морозные стужи.
В нем правит Любовь, в обрамленье пурпурной зари,
В нем чувства волшебные нас в хороводе закружат.

И сгинет печаль, и откроют свои лепестки
Красавицы гордые – дети земли – орхидеи.
Сквозь горные тучи Любовь перекинет мостки
И факел зажжет от святого огня Прометея.
                ***               
Приблизился к опасному барьеру,
Где жизнь и смерть вперегонки бегут.
Вошла в меня несуетная вера
И ценность остановленных минут.

Пространство Бытия вбирает память
О самом сущем в перезвоне дней
И требует немедленно оставить
Пустые бденья у чужих дверей.

Одолевает бум сомнений разных,
А я стою и говорю себе:
Бесчисленные фантики соблазнов
Преодолимы в дерзостной Судьбе?

Цикл завершен.
Кольцо тугой спирали
Разорвано. Я вижу впереди
Строй вещих букв.
Гласят мои скрижали:
Страдай.
Терпи.
И очищенья жди.


© Copyright: Виктор Евграфов, 2011