Наследие Сатаны

      (поэма)

В с т у п л е н и е

Я не слуга твой,
Не слуга!
Я подыщу иное слово.
Я плоть и кровь.
Твоя основа.
Твои крутые берега.
И пусть я капля в той реке,
Что именуется народом,
Я из глубин России родом,
И предки жили на Оке.
От туда я беру начало.
С лугов,
С травинки на песке.
Как косари косу бывало,
Я правил жизнь на оселке,
Чтобы прожить её достойно –
Пройти по лезвию ножа.
А всё,
Что в прошлом непристойное,
То это ради куража.
Кто не куражился по глупости,
По молодости своих давних лет?
Мне в жизни удалось себя спасти
От  подлости,
Корысти,
Многих бед.
Судьбой своею горькой мечен,
Я много в жизни испытал.
И потому был мною встречен
И первый,
И девятый вал.

1

Белел листа могильный глянец.
Державный взгляд скользил строкой.
Карандаша смертельный танец
Итожил путь судьбы людской.
И исчезали генералы,
Политики с лица страны,
А синяя черта орала
Диктатом воли сатаны.
И уносили эшелоны
Этапы скорби в Магадан –
На стыках плакали вагоны,
Как жёны тысяч каторжан.

П

…Передо мною остов карцера,
И камни зэковских бараков.
Кругловы, Кригеры и Карцевы
Вы все здесь полегли, однако.
Он как утёс, как скальный остров
Среди развалов и камней,
Стоит гнетущий мрачный остов,
Губивший сотнями людей.
На склоне сопки крутолобой,
В насмешку горести судеб,
Сквозь остов карцера убогий
Сияет белоснежный герб.
Его выписывал на склоне
Из кварцевых больших камней
Не год, не два сидевший в зоне
Простой зэка – не лиходей.
А ниже герба словно встали
Слова на свой бессменный пост:
«Да здравствует товарищ Сталин! –
Был автор их наивно прост…
Когда я этот текст увидел,
Я был сражён.
Остолбенел.
Кто смел в ту пору ненавидеть
Тот вседержавный беспредел?
Освобождаясь от иллюзий,
Я смысл глубинный  познавал.
И открывались жизни шлюзы…
И вал
За валом
Настигал.

Ш

…А я скольжу, скольжу по склону
Тех давних лет. Вот у ворот
Большую, серую колонну
Людей
Выстраивает взвод.
Среди преступников всех марок –
Совсем невинные врачи...
Пять дрессированных овчарок
Охраны бегают в ночи.
И снова в детство возвращает память...
И до сих пор всё снится мне
В глазах бунтующее пламя,
Да чёткий номер на спине,
Когда он мерно удалялся
За ту
Запретную черту,
Где
«Стой! Стреляю!»
Щит качался
В морозной дымке на ветру.
Вёл на посту солдат знакомый
Со мной неспешный разговор,
Вдруг,
Чем-то изнутри влекомый
Винтовку вскинул,
И затвор
Смертельно лязгнул на морозе,
Приклад прилёг в небритость щёк.
Солдат
В ему привычной позе
Нажал
На спусковой крючок.
Не прогремела сталь раскатом –
Не высек пламени боёк.
Солдат его отборным матом
Вернул
Досиживать свой срок.
Зэка по снегу, как по глине,
Брёл жалок
И ничтожно мал...
А там,             
За зоной,
В магазине
Хлеб на прилавках остывал.
Его на воле-то едва ли,
Кто вволю,
Досыта имел.
Хлеб нам по карточкам давали –
Я без отца его не ел…

1У

А тот «зэка» был доходяга
По имени Семён Круглов.
Его прислали из Берлага.
Ему до смерти пять шагов.
Среди ушанок и бушлатов
На снежном лагерном плацу
Иван Петрович Куропатов
Его приметил по лицу.
Хоть жизнь на ниточке висела,
Смерть надвигалась все круша,
В нём не было того предела,
Где гибнет совесть и душа.
Когда конвой из вертухаев
Расположился у костра,
Иван Петрович малахаем
С ним обменялся. Тот был рад.

Ушанки мехом подбивали
От стылых северных ветров.
Они от  холода спасали.
Он злей был тысячи врагов.
Казалось, тело промерзало
До самой сути, до костей.
И было мало, было мало
Еды и лагерных ночей.
Семён Круглов был враг народа
И неизвестных стран шпион.
Умом в нём дразнила  порода,
И этим был он обречён.
Свободу мысли, голод знаний
Крал следователь словно вор.
И было выбито признанье,
И стал суровым приговор


Иван Петрович после смены
В барак подался к землякам,
Где даже лагерные стены
Здесь помогали ходокам.
Совет не долгим был с буграми.
Лепилу вызвали в барак:
- Такое дело… Между нами…
Тут одного из доходяг
Пристроить надо на леченье,
Не то загнётся человек.
Подсуетись, а жир тюлений
Доставит завтра имярек.
Так спас Круглова Куропатов-
Сиделец справился с цингой.
А через год его под скатом
Нашли с пробитой головой.

У

Весна в угрюмые места
Неторопливо входит,
Робко.
Её приметная черта –
Слегка подтаявшая тропка.      
Она
Проложена в снегах
Среди отвалов полигона
По доброй воле,
Не за страх...
А здесь была когда-то –
Зона.
И крик охранника будил
Чуть задремавшую долину.
И мог ли белый свет быть мил,
Коль под прицелом гнули спины?!
Им несть числа,
Имён их нет.
Хранит лишь память чёрный камень.
Ветра шальные стерли след
Былой тропы.
Перед глазами
Развалы лагеря лежат,
Как кость немыслимой акулы,
Но мне о многом говорят
Убогих стен немые скулы.
Насквозь простуженный барак
Не день испытывал их – годы,
Впитав системы жуткой мрак.
Так « закалялись» здесь народы
Большой запуганной страны.
Табличка вместо обелиска.
Хоть перед смертью все равны –
У мёртвых даже нету списка.
Из зоны жуткой, роковой
Обратных не было конвоев.
За этой сумрачной чертой
Ни  павших нет и не героев.
И им давно уже не страшен,
Ни первый,
Ни  девятый вал,
А путь,
Что кровью их окрашен,
Посмертным памятником  стал.

У1

Война оставила в наследство
Нам груды мертвых городов.
Кровь ран, загубленное детство
И плач сирот и слёзы вдов.
Людей поруганную память,
Крутой замес стальной руки.
И возвеличивая Знамя
В могилы полегли полки.
Война….
Страшнее нет наверно слова.
Несправедливей муки нет…
И замирают взоры снова
На  вдохновителе побед,
С чьим именем
Рвались без страха
В атаку
За родной простор
В ушанках серых
И в папахах.
И умирают до сих пор.
Его знамёнами лелея,
Одели в мрамор
И гранит,
А тело – вон из мавзолея.
Но идол там
Другой лежит.
Народ валит
И  в грязь,
И в дождик
В подвальный храм
Взглянуть
На лик.
Так, где вы? Где вы, сыны божьи?
Иль дух ваш православный сник?!

УП

Фуфайки, серые бушлаты –
Примета тягостных времён.
Страна одела в них солдата,
Зэка
И всех,
Кто населён
В пределах страждущей России…
Простой,
Многострадальный люд
Другой одежды не носили –
Наряд и этот был им люб.
Не притязательна к одежде
В тисках заботы беднота.
Фуфайка греет,
Как и прежде.
Она
Лихих времён черта.
 
УШ

…Я послан был в командировку
В оленеводческий совхоз.
На месте вникнуть в обстановку
И дать,
Как водится,
Прогноз.
Как там
У них
Соревнованье
По части самых важных дел?
И в чем причина отставанья?
И что
Актив
Не доглядел?
Откуда беды и невзгоды?
Когда-то есть всему предел!
Где бед тех корни
И природа?
Чтоб ясность полную имел.
Три дня я штурмовал бумаги –
Всю пасту в ручке исписал.
Её по блату я в хозмаге
Перед поездкою достал.
А на четвертый день
Сквозь стёкла
Заиндевелого окна
Увидел я:
Луна поблёкла.
Свеченьем ночь озарена.
Иду туда,
Где вечерами,
Поправ могущественный КЗоТ,
Электросваркой
И ключами
Мазутный тешится народ.
Где режут,
Кроют
И латают
И тягачи,
И трактора.
Ни сна,
Ни отдыха не знают
В штормовках ватных мастера.
На смену стёганной фуфайке
Штормовки ватные пришли,
Как полноправные хозяйки
Просторов северной земли.
В ней под машину
И в машину.
В любой мороз
И в круговерть.
Она тебе согреет спину
И душу –
Тоже.
Только верь
В её могущества простые,
В земную силу мужика,
Которым спасена Россия,
И этим держится пока!

1Х

…Когда в стране неразбериха,
Проходит жизнь, как бы в бреду…
Нам не хватить бы только лиха,
Как в девятнадцатом году.
Когда мужик на мужика,
А брат родной идёт на брата –
Была бы с саблею рука
Или в руке его граната.
Когда в стране неразбериха –
Звонарь найдётся на беду…



эпилог

Пусть в назидание потомкам
В глухих распадках Колымы,
И на Чукотке,
И под Томском,
Под Пермью,
В годы той чумы,
И в Соловках,
И под Норильском,
В других
Известных нам местах,
Стоят извечным обелиском
Остатки зон,
Что на костях
Там возводились в дни террора
Над нашей собственной страной.
Пусть будет всё это укором
Народу Родины большой.
Нам,
Сыновьям своих отцов,
Как часть всеобщего позора,
Идей
И дел большевиков,
Принёсших людям столько горя.

 2000 г. Певек, Чукотский АО
 2006  пос. Марьино, Курской области