Per aspera

                ЯРКИЕ  КАРТИНКИ  МОЕГО
                СЧАСТЛИВОГО  ДЕТСТВА

                СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ СОВЕТСКИХ СИСТЕМ
                ОБРАЗОВАНИЯ И ЗДРАВООХРАНЕНИЯ


                «Здра – вствуй – те,   Лев  На – у – мо – вич!!!» -  дружно  нараспев  кричали  мы,  пока  наш  больничный автобус – «коробочка»  подъезжал,  наверное,  в  течение  минуты от  ворот  по  живописной,  обрамленной  с  двух  сторон  стройными  серебристыми  тополями,  аллее  длиной  ровно  в  1  километр.
   
                Автобус  медленно  и  чинно  объезжал  красивую  клумбу,  которая  разноцветным  уютным  ковром  лежала  возле  входа  центрального  первого  отделения  нашего  детского  санатория  «Аксай»,  и  останавливался  ровно  посередине  фасада  между  ступеньками  и  клумбой.  Все  это  хорошо  было  видно  нам,  малышне  лет  шести - семи  через  ажурный  лепной  парапет  веранды  второго этажа  нашего  отделения.

                Первым  из  автобуса  неспешно  выходил  наш  любимый,  наш  дорогой  доктор  Лев  Наумович  Ким – главный  врач  санатория.  Он  поднимал  голову  кверху,  махал  нам  рукой  и  ласково  улыбался.  Его  раскосые  корейские  глаза  при  этом  прищуривались  так,  что  их  совсем  не  было  видно,  но  они  излучали  истинно   отцовскую  любовь.  И  мы  любили  его  безмерно,  так  можно  любить  только  в  детстве. 

                Мы  готовы  были  долго  кричать  приветствие  и  даже  не  догадывались,  что  это  было  элементом  нашего  лечения.  Еще  нас  заставляли  громко  петь.  В  обязательном  порядке  раз  в  неделю  мы  по  очереди  дули  в  трубочку  какого-то  медицинского  аппарата,  прозванного  «тубусом»,  и  соревновались  -  у  кого  получится  поднять  крышку  выше.  Все  это  делалось,  чтобы  не  было  застоя  в  легких.
 
                Следом  из  автобуса  деловито  появлялась  сестра- хозяйка  со  своими  помощниками  и  большими  тюками  свежевыстиранного  постельного  белья,  медицинских  халатов  и  детской  одежды.  Автобус  отправлялся  дальше  к  кухне,  а  весь  этот  скарб  перекочевывал  в  царство  сестры-хозяйки,  тщательно  гладился  и  ровными  стопками  укладывался  в  шкафы.  Здесь,  в  ее  царстве,  был  идеальный  порядок.  Сестра  была  строга,  требовала  от  своих  подопечных  санитарок  безупречной  работы. 

                Мы  жили  в  идеальной  чистоте.  Раз  в  неделю  проводилась  генеральная  уборка  в  палатах,  нас  купали,  меняли  одежду  и  постель. Ежедневно  в  палатах  вытирали  пыль  и  три  раза  в  день  мыли  полы.  В  коридорах  мыли  дважды  в  день.  Окна  всегда  у  нас  сияли.  И  мы  никогда  не  видели  пыли  на  листьях  цветов,  а  ведь  их  у  нас  было  много:  и  красавица  пальма  в  большой  кадушке  и  фикусы,  и  лимон,  и  китайская  роза,  и  папоротник.  Они  были  во  всех  отделениях,  особенно  в  большой  столовой  и  длинных  коридорах  второго  отделения,  они  создавали  уют  и  яркими  пятнами  разбавляли  больничную  белизну. 
 
                Мы  никогда  не  видели  тараканов  (впервые  я  познакомилась  с  этим  насекомым  уже  после  окончания  института  на  работе  и  от  неожиданности  заорала  так,  что  перепугала  весь  отдел).  Я  не  знаю,  их  не  было  тогда  в  принципе,  или  помогало  регулярное  протирание   плинтусов  рыбьим  жиром.  Ох  уж,  этот  рыбий  жир!  Я  иногда  падала  и  набивала  себе  шишки,  когда  при  ходьбе  упиралась  костылями  в  плинтус,  а  также  иногда  падали  непослушные  мальчишки.  Но  это  мы  сами  виноваты.  В  дни  санитарной  обработки  плинтусов  нам  строго-настрого  запрещалось  подходить  к  стенам.

                Еще  нам  запрещалось  подходить  к  аквариуму,  который  располагался  около  столовой  второго  отделения.  Мы  плохо  передвигались и  могли  упасть  на  него,  разбить  и  пораниться.  За  рыбками  мы  наблюдали  издалека.  Если  уж  очень  хотелось  посмотреть  поближе,  нас  подносили  к  нему  в  качестве  поощрения  за  хорошее  поведение.          
 
                Два  раза  в  неделю  у  нас  были  музыкальные  занятия.  Приходил  дядя  Коля,  маленький  ростом,  седоватый,  лысоватый,  некрасивый,  но  бесконечно  добрый  мужчина.  Он  садился  на  стул  у  края  ковра  игровой  комнаты,  расстилал  на  коленях  большую  бархатную  салфетку  темно-синего  цвета,  ставил  на  нее  старенький  баян  и  начинал  играть.  Мы  амфитеатром  рассаживались  прямо  на  ковре  вместе  с  воспитательницей.  Так  начинался  каждый  урок.  Я  знаю  много  детских  песенок,  но  что  мы  пели  тогда  мне,  почему-то,  не  запомнилось.  Я  помню  только,  что  в  конце  каждого  занятия  он  становился  серьезным  и  играл  нам,  семилетним  детям  что-нибудь  классическое,  обязательно  называя  автора  и  название  произведения.  Особенно  я  хорошо  помню  Полонез  Огинского  и  Чардаш  Монти,  который  дядя  Коля  исполнял  виртуозно. 
         
                А  вот  моя  подруга  Татьяна  хорошо  помнит  одну    грустную  детскую  песенку  про  зайчика.  Все  дети очень  сочувствовали  заячьей  доле,  а  саму  запевалу - Татьяну  часто  уносили  с  занятий  в  слезах.  Ее  успокаивали  показом  разных  шприцов  и  других  медицинских  инструментов,  так  как  игровая  комната  была  ближе  к  ординаторской.  Если  не  успокаивалась,  предлагали  пойти  в  душ,  которого  Татьяна  почему-то  сильно  боялась.  Слезки  быстро  высыхали  и  ее  возвращали  назад  петь веселые  песенки,  ведь  она  хорошо  пела  с  детства  и  была  назначена  запевалой.  Песенку  эту  подруга  помнит  до  сих  пор,  и  мне  хочется  привести  здесь  текст  песенки  -  виновницы  детских  переживаний.
                Зайка  -  серенький  дружок.
                Выпал  беленький  снежок.
                На  снегу  видны  следы,
                Недалеко  до  беды.
                Ветер-ветер,  налети,
                След  мой  снегом  замети,
                По  следам  лиса  идет,
                Облизнула  красный  рот.



                Продолжение Следует???