Голод

Этот голод пришел внезапно, и скрутил их в кровавый жгут, перепутал восток и запад, оказалось, его не ждут. У Марии в избе две лавки, а на каждой – по трое ртов, каждый просит еще добавки, каждый душу продать готов. Они грязные и босые, лица серые, в горле свист, в каждой дочери, в каждом сыне голод вьется, съедает жизнь.
И их ребра торчат так остро, будто все они из кости, как фигурки в руках торговца, словно камни в одной горсти. И глаза их, похоже, волчьи, а под ними – такая чернь, изнутри дикий голод точит, ангел скрючился на плече, в животах пустота клокочет, рвется бездна туда, к сердцам, каждый в горло вцепиться хочет, но не видит в других лица…
На семь дней две краюхи хлеба, он черствеет и соли нет, как и смысла молить у неба ржи в заброшенной целине. Не найти им уже ни крошки, плачут дети – рыдает мать, лижут миски, вгрызаясь в ложки – дай хоть что-нибудь пожевать! И себя бы отдать готова, руку… голову отрубить! Но Мария им шепчет снова «скоро кончится, потерпи».
Голод алчно ждет первой жертвы, чтоб оставить их и уйти, он вращает кровавый жернов, размельчая сердца в груди.
И Марии давно известно, что случится, но вот когда?.. Если было б другое средство… только нет ведь его, беда!
Кто бы знал как невыносимо, ждать, что кто-то из них умрет, чтобы всем остальным дать силы выжить в этот голодный год.