Письмо первое...

Дорогие друзья!

Хочу продолжить традицию рассылки литературных текстов Ольги Бешенковской всем тем, кому близка и дорога её прекрасная поэзия. Если же кому-то подобные электронные письма в тягость, убедительная просьба честно об этом написать, и я данный адрес исключу их общего списка.
Стихотворение, точнее, поэтическое эссе, или даже маленькая поэма «Вместо статьи», посвящена петербургскому поэту Александру Кушнеру, творчество которого в поэтическом становлении Ольги Бешенковской играло особую роль. А.Кушнер вышел из замечательной плеяды поэтических шестидесятников,  и в то же время всегда стоял от них несколько особняком. Этот замечательный поэт на многие последующие годы стал как бы  олицетворением всего того лучшего, что и тогда, и сейчас принято называть «Петербургской поэтической школой».
Ольгу Бешенковскую и Александра Кушнера многие годы связывала творческая и чисто человеческая дружба, и не удивительно, что именно она смогла в этом своём произведении понять и передать извечную трагичность (даже при всём внешнем благополучии) судьбы подлинно талантливого художника в несвободное время и в несвободной стране.

С уважением, Алексей Кузнецов.


ВМЕСТО СТАТЬИ...

А.Кушнеру

Большие люди - маленького роста...
И трудно жить, и затеряться просто
В очередях за пивом и луной...
Пока над пеной моря или кружек
Они себя в толпе не обнаружат
И в свет не выйдут, шумный и дневной...

И улыбаясь встречному, и ёжась,
Свою на всех сыновнюю похожесть
Поэт не прячет фиговым листком,
А тянет горечь общую и лямку
И в жизнь входя (и выходя за рамку...),
Всегда отринут ею и влеком.

Приходит он. Садится робко с краю,
(С трудом и это место выбираю)
Всегда смущённо комкающий в горсть
Не снег - так скатерть.
В том его отличье,
Что он, приняв хозяина обличье,
Забыть не может, что всего лишь - гость...

Всегда желанный, и всегда - некстати,
Во фраке - в свете, в сумерках - в халате,
(футляр - какой предложат времена)
Он ест и пьёт, вставляет мысль в беседу,
Икнёт сосед - сочувствует соседу,
И шепчет муз простые имена...

А между тем, курносенькие музы,
Его не с вами связывают узы -
Неотвратим осенний перелёт...
И шелестят, как лебеди, страницы,
И над подбитой больно распрямиться,
И угодить приятно в переплёт...

Поэт, уже стесненный переплетом...-
Теперь совсем без отчества живет он -
Отечества побочные сыны!
И негром должен быть он по идее
Или хотя бы просто иудеем,
Чтобы взглянуть чуть-чуть со стороны...

Лишь отстранясь, увидишь многогранность,
И граней блеск, и внешнюю сохранность,
И разветвлённых трещин черноту.


Но сам, не раз порезавшись, ни разу
Не променяешь, вслушиваясь в разум,
Ты эту чашу горечи на ту...

В сухих губах поэта и еврея
Дворняжья жажда родины острее -
Не малосольным пахнет огурцом,
А солью слёз и пота вперемешку...
(Вглядись, читатель, в грустную усмешку
Меж двух штрихов, намеченным резцом...)

Меж двух огней, меж тысячи сомнений,
Веков и дней, погромов и гонений,
Дрожащей сигареткою дымя,
Вдвойне богат и беден он при этом,
(И не опасны крайности поэтам,
Родившимся под звездами двумя...)

Поэт стоит на бруствере окопа
И пьёт настой смороды и укропа,
Доверчивостью утренней лучась...
А у виска свистят шмели и пули
Со всех сторон...
И в солнечном июле,
И в феврале, который через час... -

Кто знает, сколько времени осталось
Поэту, погруженному в усталость -
С младенчества поручено пасти
Ему отары звёзд на склоне неба,
Да и стиха - когда названья нету,
Да и бутылки... (Господи, прости...)

Днём к чёрту шлёт, а ночью ищет Бога,
То веря вдруг во всех, которых много,
То - вовсе нет... (Еще или уже?)
И сам пугаясь собственных гипотез,
Живёт, о бренном суетно заботясь,
Но и - на всякий случай - о Душе...

И пусть поэта дёгтем кормят с ложки,
И в 23 копейки на обложке
Оценена открытая душа,
Приучен он довольствоваться малым:
Чужой солонкой... Ласточкой... Бокалом...
Звонком - взахлёб, и словом - не спеша...

И плащик есть... Но - Господи - плащи-то -
Такая ненадёжная защита
От моросящей грусти сентября...
И зябнет радость ПЕРВЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ
В НОЧНОМ ДОЗОРЕ смутности осенней,
Дыханьем тёплым воздух серебря...

Куда идти? Ещё не знает сам он,
Весь - в мимолётных искорках лавсана,
Помимо бед мирских принявший сан
Святейшего из грешников - Поэта...
Во исполненье лунного обета
Идет поэт в далекий горд Санкът...

(Зарывшись ночью в жёлтые страницы,
Так переходит времени границы
Душа - к Душе - подросшею сестрой...
Не потому, что лучше там (О, Боже...),
А просто близких родственников больше,
По крайней мере, кажется порой...)

Судьба и подвиг (не медальки ради) -
С пером в перстах родиться в Ленинграде.
И счастье...
Блещет строгая вода...
(В награду нам за пешие привычки
Со дна „Невы“, закованной в кавычки,
Всплывешь ли ты, „Полярная звезда“?..)

И глух гранит, но сердце бьётся сладко -
Не крылья пусть, но всё-таки крылатка
Растёт...
И с невским ветром заодно
Легко дышать... И думается просто
На сквозняках, где выгорели ростры,
А солнце в лето кануло давно.

Иного нет пристанища.
Природа?
Там без тебя достаточно народа
Тень городов наводит на плетень...
И всё равно увидишь почему-то
Листвы цыплячьей ветреную смуту
И ястреба распластанную тень...

Фантастика? Для прозы - тривиально,
А для поэта - вовсе нереально,
Да и настигнет время беглеца...
...И аморальна в чём-то мудрость басен:
Глагол - он жжёт и шёпотом, и басом,
Но только лишь от первого лица...

И фейерверк метафор - не спасенье:
Ещё видней в хаосе дождь осенний -
Сквозь звёздный снег и солнечную рожь...
И не спасенье, если всё прогоркло,
Что не тоска тебя берёт за горло,
А ты её за горлышко берешь...

И есть о чём сказать, но как-то нечем...
И боль саднит и колет под предплечьем,
Как будто сердцем Бог не начинил...
И ,наконец, уже вконец измучит
Век изобилья шариковых ручек
И дефицита внутренних чернил...

Пусть говорят, что кто-то пишет кровью,
Доверья больше к тем, кто, сдвинув брови,
Глядит в окно, и в книгу, и в глаза,
Не очерняя, и не обеляя
Ни жёлтый свет, ни сырость - штабелями.
И не возводит образ в Образа...

Большой поэт, когда ему под сорок,
К  ПРИМЕТАМ жизни пристален и зорок,
Устав от всех  Сицилий  и Харибд...
Чем он мудрей, тем больше он ребёнок,
Светлеет взгляд, и чистый голос тонок:
Его устами Муза говорит:

„Прекрасна жизнь...“
Но это так пристрастно...
А если жизнь, действительно, прекрасна?
Топлённый снег... Творожная зима...
Вкус бытия, молочный, как вначале,
Когда прозрели губы...
До печали -
До голубой трагедии ПИСЬМА...

Уходит грусть в безадресном конверте...
Возьмите в руки, на слово поверьте.
Поэта грусть - и всем, и никому.
И так прекрасен риск её и абрис.
И на конверте есть обратный адрес...
Побродит и воротится к нему.

И до подхода рая или ада
Живет он с ней в пределах Ленинграда.
Аэрофлота ангелы...
Метро...
В нем всё уже при этом свете наго,
И щит поэта - вещая бумага,
А меч поэта - певчее перо.

P.S.„Первые впечатления“, „В ночном дозоре“, „Приметы“, „Письмо“ - названия книг А.Кушнера. В те же годы А.Кушнер написал стихотворение „Вместо статьи о Вяземском“ . Отсюда - название поэмы...



* * *

Дорогие друзья!

На этот раз я хочу познакомить вас со стихотворением, которое Ольга Бешенковская посвятила одному из самых прекрасных и глубоких петербургских поэтов, Глебу Сергеевичу Семёнову, волею судьбы ставшему ещё и поэтических учителей многих и многих лучших российских поэтов послевоенного времени.  Был Глеб Сергеевич литературным наставником и для Ольги Бешенковской. Их высокая поэтическая и чисто человеческая дружба длилась на протяжении десятков лет, в результате чего родилась одна из её книг - «Призвание в любви». Пока что книга эта существует только в одном экземпляре, в самиздатском варианте, но первая часть её была недавно опубликована в издающемся в Германии (Франкфурт-на-Майне) журнале «Мосты», в номере 12 за 2006 год. Координаты этого издания: www.le-online.org; E-Mail: mosty@gmx.net.
Следующее моё письмо к вам, дорогие читатели и почитатели творчества Ольги Бешенковской, будет посвящено другой замечательной личности, и тоже в большой степени её другу и наставнику, Давиду Яковлевичу Дару.    

       С уважением, ваш Алексей Кузнецов


Г. С. СЕМЁНОВУ ПО СЛУЧАЮ
КАПИТАЛЬНОГО РЕМОНТА ДОМА 13/13

Хмурая  помесь асфальта и неба.
Жактовский замок Согбенного Глеба.
Мимо – плащи по делам.
Кустики вместо готических сосен.
Что там, весна или поздняя осень,
В снеге с дождём пополам?

Впрочем, без нас по законам сезона,
Не вылезая за рамки газона,
Сбудутся все чудеса.
Сникнет, и снова  воспрянет трава и
Голые заросли веток трамвайных
Зашелестят как леса...

Мне ли туманной надеждой прельщаться...
Что и умею - так только прощаться
С горьким смешком на губе.
Бродим как бредим ущельями улиц,
Ландыш болезненный светит, сутулясь,
Офонареть – на столбе!

Благодарю за букеты иллюзий
Эту судьбу, где растенья и люди
Тянутся к небу, поправ
Несоответствие разума с чувством,
Зелени с осенью, быта с искусством,
Роста деревьев и трав.

Несоответствие пальцев органных
С дрожью вспотевших гранёных стаканов –
Видимость или закон?
Я же отчаянно не отличаю
Дома – от храма, и водки – от чаю,
Окон друзей – от икон.

Благодарю это смутное время
Даже за рифму унылую – бремя,
Не говоря об ином...
Что мы уже без трамвайной толкучки,
Побоку – Музы, и по небу – тучки,
Или  «хвоста» в гастроном...
Нам же, действительно, замки пожалуй –
И не строки не напишем, пожалуй,
Будем вздыхать в потолок...
Здесь-то и можем, поёжась брезгливо,
Где Афродита выходит из пива,
С Богом вести диалог.

Господи, вниз посылая  Поэта,
Видно, ему ты доверил и это –
С лирой и жизнью за ней...
Всё, до чего продираться годами
Или на жиже кофейной гадаем –
Знает с усмешкой зане...

Участь свою принимая как почесть
Подвиг вершит, над столом скособочась,
Ночь окрыляя плечом:
Жить, совладая с душою соборной
В доме 13 напротив уборной,
Зная, что он обречён... 

1977 г.