Избирательный гуманизм фантастического реализма

ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ ГУМАНИЗМ хуже тотального человеконенавистничества. Он предполагает беапелляционное и безусловное исключение из гуманистического поля целых категорий лиц, субъективно заклеймённых по принципу личной огульной неприязни к ним самозваного судии... Он провоцирует вражду, нетерпимость к людям, якобы не достойным человеческого отношения к ним.  При этом речь идёт не об извергах и крайних отморозках, а о простых, пусть даже и грешных по-своему и по-человечески лицах... Мало того: он культивирует навешиванье имяреку ярлыка априори, на основании только дурной, своенравной и своекорыстной квалификации и классификации человека, ни о чём предосудительном и не помышлявшего, а потому не подозревающего никакой опасности ни для себя, ни для своих близких.

Но ведь и сам «избирательный гуманист» выглядит вполне безобидным и даже симпатичным! Чем же он так уж опасен и отвратителен, этот самый «избиратель»? Да тем хотя бы, что стоит довериться такому гуманисту, как тут же нарвёшься сам или станешь свидетелем оголтелой мизантропии того, кто совсем недавно внушал вам доверие своей толерантностью, интеллигентностью, способностью понять, простить, объяснить и сочувствовать искренне и безусловно. Тем он неприятен здравому смыслу и безусловному великодушию, что, владея пуще и паче всякого простодушного зеваки уникальным сочетанием проницательного ума, чутья и таланта, относительной даже объективностью точки зрения и оценки, умудряется этот гений грубо и безапелляционно делить целые социальные, национальные, конфессиональные категории людей на достойных и недостойных, хороших и нехороших, высоконравственных и безнравственных, благородных и презренных, здоровых и больных. И делает это, высокомерно и с видимой убеждённостью не снисходя до попыток вникнуть в историю и психологию, в суровые и сложные перипетии мотивов и факторов формирования той или иной социальной, территориальной, этнической, конфессиональной, экономической, даже и маргинальной группы, её традиции, культуры, нравственной или безнравственной доктрины. Субъект, который является в значительной мере продуктом родной для него среды, системы отношений и линии поведения, способен весьма глубоко и пристально отражать и описывать эту родную стихию, но совершенно прост и неразумен перед лицом чуждой ему атмосферы и обстановки, которую он и старается понять – да по-своему! - и рад бы описать – да деформируя истину! - и оценивает по достоинству – да по параметражу и арбитражу своего же круга, клана, своей референтной группы, своей вмещающей среды, своего этического концентра!
На границах этих концентров и вспыхивают периодически нетерпимость и тирания, глухая неприязнь или открытая и длительная вражда. А между тем, нормальная, не экстремальная жизнь и сосуществование в рамках любой общности, любого этического концентра возможны и продолжительны только и только при сбалансированном, оптимальном сочетании конфронтации и адаптации соответствующих качественных определённостей, систем, организмов.
 
Очень часто, если не всегда, такими избирателями-селекционерами предстают в конце концов неистовые (и, тем самым, популярные!) пропагандисты и апологеты человечности, сострадания ближнему, снисхождения к падшему... великие витии и лицедеи. Личности из ряда вон выходящие, незаурядные мыслители и актёры, гениальные художники и мастера. Это они, такие вот чудодеи, «вечности заложники у времени в плену», которые при жизни едва терпимы (но терпимы же!), а по смерти непогрешимы, святы, - это они стоят несокрушимыми образцами и кумирами, тщательно и систематически ометаемыми и омываемыми, охраняемыми и подновляемыми, подкрашиваемыми и подлепливаемыми – в пример и в назидание грядущим поколениям. Никакие новые обличения-разоблачения этих тщательно облачённых в демонстративное и... эфемерное чадолюбие голых королей, никакие робкие сомнения, возбуждённые новыми, вскрытыми для публики фактами и документами, не способны поколебать пьедестал и омрачить канонизированный имидж великого фигуранта и всю сопутствующую инфраструктуру канона*, историографически зафиксированный раз и навсегда контекст обаятельного образа гениального... мистификатора.    

Такому мизантропу-гуманисту ничего не стоит вышибить потоки слезинок из своих почитателей... "слезинкой одного ребёночка", - походя вооружив своей ДВУБОКОМЫСЛЕННОЙ идеологией и моралью целые поколения последователей и почитателей: от Гитлера и Геббельса до нынешнего московского сопляка с бейсбитой и свастикой вместо извилины.
Этот гуманизм - декларативен в старательно-страдательном художественном изображении униженных и оскорблённых - мармеладных сонечек, илюшечек, неточек, грушенек. Он и демонстративен – в эпизодических филантропических акциях, рассчитанных на растроганную слезу сердобольной публики.
За пределами двух этих ипостасей избирательного гуманизма – сплошная патологическая ксенофобия в гремучей смеси с лицемерной слащавостью, наигранной человеколюбинкой.

ЛЮДИ! Я ЛЮБИЛ ВАС! БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! - вот пронзительный голос одной из миллионов жертв селективного гуманизма. Речь идёт о гуманизме двух больших любителей сентиментальной мелодрамы и... страстных почитателей мармеладного гения: о гуманизме многодетного доктора Геббельса и детолюбивого фюрера Гитлера...

--------------------------------------------------
*Инфраструктура канона - тот могучий и нерушимый сонм ИМЕННЫХ артефактов, натворённых во времени и пространстве мира: литература, искусство, сцена, экран, интернет, библиография, музейная система, производственные, коммуникативно-информативные, финансово-экономические мощности, которые так или иначе обслуживают канон, имя и  которые сами  питаются и подпитываются этим именем и этим каноном.