Ты моя судьба

СОДЕРЖАНИЕ

I. Первый пламень

"Значит, помнишь еще?"
"В чужую душу боязно входить..."
"А первый пламень был жесток".
"Простите профессор..."
"Себе не лги..."
"Тебя я нынче не увижу".
Молитва
"На снегу узор прострочен..."
"Твои ладони..."
"Пусть время излечит..."
"Мне как всегда терпения не хватит..."
"И опять со стуком на пол..."
"Отойди совсем немного..."
"В движенье бессмертие".
"Ничуть не учат прежние ошибки".
"Тебя жена окликнет..."
"Давай с тобой сыграем эту боль..."
Твоя лыжня
"Лошадки бегут красиво..."
"А спину прямее..."
"Я сильная..."
"Мы расстались".
" Я знала - мне ты не простишь..."
"Некому поплакаться в плечо".
"Но был резервный вариант".
"За окном весенний шум".
"На солнечном пляже".


II. Цветы купальской полночи

"Не время и не место для любви..."
"А было - осень..."
"ну что же, здравствуй..."
"Ну что же, здравствуй..."
"Рассержусь на себя..."
Орфей
"Будет то, чего не ждешь".
"А увидев не узнала..."
"В тех садах..."
"Медлительно процеживает тьму..."
"За эту легкость..."
"Как понимаем мы других..."
"За гордыню..."
"Извините, слабых не люблю..."
"По кромке правды..."
"Умирает старая душа..."
"Не обещай мне слишком много..."
"По морозным стеклам..."
"Утешенье любви заочной..."
"Бессонница и полночь..."
"Душа - от песни..."
"Чужие весны..."
"Скажешь: люблю..."
"Конечно, я придумала тебя..."
"Зачем я знаю наперед..."
"Тебя обманывать грешно..."
"Ладони напряженьем сведены".
"Я из другого круга ада".
"Любовь не проходит".
"Был дом".
"Не ждите истины извне".
"От этой боли лечит не любовь".
"Очарованье канувшей любви".
"Друг вздохнет и пойдет за водкой..."
"А душа откликнется не сразу".
"У юности свое".
"Каждому ноша, какую сможет поднять".
"Давай с тобой сторгуемся, душа".


III. Нищий рай

"Но все часы шли в доме вразнобой..."
"Подай мне слово или руку..."
"Еще неделя..."
"Рот просохнет..."
"Сначала просто..."
"Цвет багульника..."
"Зея берег обнимала..."
"Молю: мгновение продлись".
"Изъеденные тлею тополя..."
"Все будет хорошо и мы поженимся".
"И где бы мы ни были вместе".
"Сон, снившийся к рассвету..."
"Семь надежд моих..."
"Зима снегами белыми цвела..."
"Ни о чем грустить не надо..."
"Ты обо мне не думал..."
"Просто, как сердца стук".
"Еще придет пора для порицаний".
"Одна сегодня..."
"Запах сырости..."
"Поговорим о пустяках..."
"Я на этот праздник не звана..."
"Счастья не будет".
"Прибечь к проверенным уловкам".
"Уже не тянет тратить время в спорах".
"Мы, верно дружить могли бы".
"И ненависть в крови".
"Не приносите жертв".
"Отец мой..."
"Ни тебе, ни мне не уцелеть".
"Ну о чем говорить?"
"Ах да, на небе бывали звезды".


IV. Песни декабрьского соловья

"Я сочиню пронзительный роман..."
"Плечом к плечу..."
"Под медленными ивами..."
"С двух концов гори, моя свеча".
"Кто кого окликает в ночи"?
"Не беда, бессонница пустяк".
"Уснуть с трудом..."
"Почувствую грядущую беду..."
"Предпоследняя нота в концерте..."
"Уже садятся батарейки".
"Ветер..."
"Небо тучами затянуло".
"Замрет душа".
"Песни декабрьского соловья..."
"Домик карточный хорош..."
"В два движения..."
"Ты был мне и светом и тенью..."
"Нальем и не чокаясь выпьем..."
"И все повторялось..."
"Ночь ступает..."
"Путь от адского огня..."
"Как звали истину?"
"Гнездо из соломинок..."
"Городские у нас привычки..."
"Молодость моя..."
"Ночь. Луна..."
"Как учатся ходить..."
"Злая тугая кровь..."
"Неахти как весело".
"Прощай. Окончилась любовь."
Последний салют
"И наконец гордыня улеглась..."



Часть первая

Первый пламень.
* * *
Значит, помнишь еще?
То дерзка, то застенчива
прибегала,
ни слез, ни любви не тая,
Этой девочки нет.
Есть усталая женщина,
у которой работа, заботы, семья.
И дается все это
ей, верно, недешево,
хоть она и хранит
независимый вид,
если ныне ее
посещают непрошенно
неумелые мысли
о первой любви.
 
* * *
В чужую душу боязно входить,
словно в чужую реку, по которой
еще ни разу не случалось плыть,
в ней омуты, пороги и заторы.
В ней плещет недоступная вода,
над ней горят нездешние закаты,
но стережет нежданная беда
за каждым неизвестным перекатом.
Растерянно стою на берегу:
теченье быстро и вода большая,
и ни на что решиться не могу,
глубин еще неведомых пугаясь.
 
* * *
А первый пламень был жесток,
Ума веленью непослушен.
Он грешен был, поскольку жег
одно лишь тело, но не душу.
Освободившись от оков,
пожар утих, и пламя спало.
Но к звону легких угольков
душа прислушиваться стала.
Простерла добрую ладонь,
все прегрешения простила,
тот умирающий огонь
своим дыханьем оживила.
Взметнулись язычки огня,
робки и к гибели готовы.
Их так легко сейчас унять
одним неосторожным словом.
И я к груди твоей прильну
безмолвно и почти безгрешно,
тихонько, чтобы не спугнуть
чуть зародившуюся нежность.
 
* * *
Простите, профессор, вы помните этот момент?
Конечно, досадно, что сразу не задался очерк.
В обилии фактов запутался корреспондент.
Вы мне помогали. Мы с Вами сидели до ночи.
Я к вам приходила на кафедру или в музей,
в музей петрографии, в царство бездушного камня.
Мы очень старались, мы честно играли в друзей,
особо следя, чтобы вдруг не коснуться руками.
Мы можем гордиться, ведь нам удалось преуспеть,
судьбу обмануть удалось с удивительным тактом.
И очерк удался. Не полностью, эдак на треть.
Как все в нашей жизни на треть удается, не так ли?
 
* * *
Себе не лги. И не влезай в долги
к пустой тщете. Она доступна с виду,
но дорого берет. И ты другим,
не знающим об этом, не завидуй.
Когда оплачешь все, что надлежит,
оплатишь все, что подлежит оплате,
того, что уцелеет от души,
на то, чтобы прожить, уже не хватит.
Пусть люди не осудят и поймут,
дадут взаймы и денег, и участья,
но ни удача, ни любовь, ни счастье
утраченную душу не вернут.
 
* * *
Тебя я нынче не увижу -
как день сегодня бесконечен.
Тебя я больше не увижу -
как будет жизнь моя длинна...
 
МОЛИТВА
Даруй мне покой.
Не циничный покой пессимиста.
Неверие губит.
Даруй же измученной мне
спокойствие яблони,
за ночь лишившейся листьев,
но верящей в то,
что опять расцветет по весне.
 
* * *
На снегу узор прострочен -
птичьи точки и тире.
Я люблю тебя не очень,
больше - сосны в серебре.
Повторен в решетках сада
нежный инея мотив.
Я иду с тобою рядом
потому, что по пути.
Просто нужно поделиться
этим солнцем на весу.
Все равно, с кем заблудиться
в заколдованном лесу.
Просто - солнце, просто - небо,
просто - снег на проводах.
Ты моим любимым не был,
и не будешь никогда.
Посмотри, как в кронах снежных
пляшут искры-огоньки,
а любовь свою и нежность
для другой побереги.
 
* * *
Твои ладони тянутся к теплу.
И под твоими дерзкими руками
ночной костер бросается во мглу
веселыми и злыми языками.
Сгорают в нем и сор последних ссор,
и шелуха бессмысленных наветов.
Что там еще? - Подбрось-ка дров в костер.
Ему гореть до самого рассвета.
 
* * *
Пусть время излечит,
пусть вечер беспечен,
но я порастратила свой оптимизм.
А ты человечен
в стремленьи навстречу.
Ты жизнь мою хочешь? Пожалуй, возьми.
Недорого стоит
кольцо золотое,
бесплотны хрустящие крылья фаты.
На двадцать второе
мы свадьбу устроим.
Как весело строить, сжигая мосты!
Наверное, подло
стремиться к уюту,
Наверное поздно
устраивать жизнь.
Ты хоть понимаешь, что в эту минуту
Ты честно намерен
жениться на лжи?
Не стоит...
Я буду послушной женою.
Тебе позавидуют злые друзья.
И что из того,
что скулит за спиною
пустая, ненужная
правда моя.
 
* * *
Мне как всегда терпения не хватит...
И утоляя смертную тоску,
Сошью поспешно свадебное платье
и с нелюбимым из дому сбегу.
Подружки ахнут и заплачет мама,
соседка посоветует - к врачу,
А я, прощаясь, повторю упрямо,
что о тебе и думать не хочу.
Седой травой затянет пепелище,
снегами поле выстелит к зиме,
когда меня ты наконец отыщешь
чужой женой за тридевять земель.
Я твой звонок по памяти узнаю,
забыв о муже, к двери побегу.
И распахну. И ахну, обмирая.
А дальше - и представить не могу.
 
* * *
И опять со стуком на пол
Книга сказок упадет.
Молодой беспечный папа
Что-то долго не идет.

Заслоню огонь руками
И вгляжусь в слепую ночь.
Погрусти со мной, покамест
Не родившаяся дочь.

Подышу себе на пальцы -
Чтоб ей было веселей,
Я игрушечного зайца
Нарисую на стекле.

А потом я еле слышно,
Чтоб унять печаль свою,
Неродившейся малышке
Колыбельную спою.

...И когда совсем уж нечем
Будет нам унять тоску,
Мы рванемся с ней навстречу
Запоздавшему звонку.
 
* * *
Отойди совсем немного -
десять метров от мостка.
Там кончается дорога,
начинается тоска.
Там плакучие ракиты
моют волосы в реке.
Там волной сердитой смыты
все записки на песке.
Бродишь около, плутаешь,
что я думала вчера.
Что - хотела - не сказала,
что доверила реке,
что тебе я написала
на сиреневом песке.
 
* * *
В движенье бессмертие. Дни догорают.
На смену закатам приходят рассветы.
Поэты быстрее других умирают,
но женщины снова рождают поэтов.
Цветок отцветет - разлетается семя.
Пускай незаметна песчинка в потоке,
просеет песок кропотливое время,
останутся в сите бессмертные строки.
 
* * *
Ничуть не учат прежние ошибки.
На том же месте спотыкаюсь.
И вопреки всему - в одну и ту же
вхожу я реку, И о те же камни
я ссадины зажившие сбиваю.
И повторяю прежние слова:
"Я так тебя люблю..."
И что мне делать
с собой, судьбой
и сердцем непослушным?
Я не умею изменить себя.
* * *
Тебя жена окликнет торопливо,
меня затеребит за руку сын -
и две души, послушные призыву,
на землю возвращаются с вершин.
Ничей покой пока что не нарушен,
ни в жизни, ни в мечтах не бурь, не гроз.
Блуждают заблудившиеся души
в одном эфире каждая поврозь.
Но что-то происходит в вещем круге,
за кромкой света, за границей тьмы,
И наши души знают друг о друге
поболее того, чем сами мы.
* * *
Давай с тобой сыграем эту боль.
С тобой жена, со мною муж и дети.
На сцене к молодящейся Джульетте
спешит Ромео, исполняя роль.
Ну что поделать, пьеса не нова.
И далеко не молоды актеры.
Но удержи нечестные укоры,
ведь вечны, вечно молоды слова.
И потому звучать им вновь и вновь
отчаянно, взволнованно и чисто.
Мы все - лишь неумелые статисты
в спектакле под названием "Любовь".
И почему-то нужно для него
собрать все силы, волю и характер,
чтоб сдержанно раскланяться в антракте.
И разойтись. И больше ничего.
 
ТВОЯ ЛЫЖНЯ
1
Ты дьявольски устал,
Но финиш недалек.
Чтоб выиграть этап,
Остался лишь рывок.
Колючий ком в груди
Под ребра загоню
На окрик позади:
"Освободи лыжню!"
Соперник не жесток,
Но молод и силен.
Ты упустил свой срок:
С лыжни, экс-чемпион!
За тридцать не успеть,
Не захватить с борьбой
Успех, что в двадцать лет
Приходит сам собой.
На тризну приглашай
Знакомых и родню.
Ты упустил свой шанс.
Освободи лыжню!

2
О вечное проклятье: быть вторым.
Порою третьим, и ни разу - первым.
Проигрывать в сраженье сил и нервов
и утешать себя, что слава - дым.
Соперника немое торжество
Опять увидеть на последнем круге.
И, задыхаясь в ярости и муке,
Преодолеть - себя, но не его.
 
* * *
Лошадки бегут красиво.
Такое царит веселье!
В субботу катаю сына
на праздничной карусели.
По кругу бегут, по кругу -
беспечно и бесшабашно.
А сын мне вцепился в руку :
ему еще это страшно.
Соседка, усевшись ловко,
нас ловит довольным взглядом.
Приехали. Остановка.
Пора уходить из сада.
Шагаем. Поднялся ветер.
А следом и дождь закапал.
У дома нас молча встретит
всегда недовольный папа.
А дальше - тоска и мука.
Измучавшись от раздоров,
по кругу бегу, по кругу.
И праздник еще не скоро.
 
* * *
А спину - прямее, а голову - выше,
пускай залюбуется нами любой.
Никто не увидит, никто не услышит,
как плачет твоя укрощенная боль.
Выпрашивать жалость - какая неловкость!
Нелепо и стыдно разыгрывать фарс.
На битую шавку с обрывком веревки
другие собаки бросаются: фас.
Поверь мне: гордыня не мука, а помощь.
Мы трижды исправим нескладную жизнь.
Прямее ходи, улыбайся знакомым.
И голову, голову выше держи.
 
* * *
Я - сильная, сильная, сильная.
И я пересилю беду.
По синему, синему, синему
я стиснувши зубы бреду.

Не сметь опускаться до жалобы! -
командую, путая след.
По алому, алому, алому
шагаю в грядущий рассвет.

Я - смелая, смелая, смелая.
Трусливые мысли гоню.
По белому, белому, белому
иду к наступившему дню.

Я знаю, не много смогла бы я,
когда б не светило сквозь тьму:
я слабая, слабая, слабая
припала к плечу твоему.
 
* * *
Мы расстались - рубцы остались.
Ноет память, заденешь - боль.
Как любили мы, как старались
Слиться кровью, душой, судьбой.
Но безжалостно постоянен
Непреложный закон вещей:
Отторжение чуждых тканей,
Чуждых мыслей,
Чужих людей.
 
* * *
Я знала: мне ты
не простишь доброты.
За жалости женской минутную сладость,
сколь ни были чувства светлы и чисты,
ты мне не простишь
свою явную слабость.
Мы легче прощаем толкнувшего нас,
чем тех
кто нам подал в падении руку.
Униженной гордости
горестный глас
втройне предпочтет унижению муку.
 
* * *
Некому поплакаться в плечо -
Я сама - защита и опора.
Только всхлипну, два ребячьих взора
Вспыхнут беспокойно, горячо.
Мама плачет! Разве мамы плачут?
И притихнут: не шалят, не скачут,
И несут игрушки мне: возьми.
Посмотрю - и посветлеет взгляд:
Маленькие, вырастут не скоро,
Сыновья - надежда и опора,
От любой обиды защитят.
 
* * *
Но был еще резервный вариант
На случай, если жизнь не состоится,
Изменит счастье, подведет талант,
Любовь умчится непокорной птицей.
В нем было тихо, сытно и тепло.
Мурлыкал кот. Голубка ворковала.
Засиженное мухами стекло
Мир заоконный вяло искажало.
Лежал на полке дедушкин букварь.
На ножку припадал буфет-калека.
И безнадежный блоковский фонарь
Горел над равнодушною аптекой.
 
* * *
За окном весенний шум,
Мгла зеленая.
Я несчастная сижу
И влюбленная.
Мне всего семнадцать лет
(Боже праведный!).
Наш испорченный дуэт
Не исправить мне.
Не гулять среди полей
Больше нам,
Мне всего семнадцать лет.
Жизнь окончена.
Машет звездной бахромой
Ночь за ставнями.
Я рыдаю над письмом
Неотправленным.
...Дальше время понесло -
На караковых.
Было горько и светло...
В тех каракулях
Разобраться не смогу
И надев очки.
Я ничем не помогу
Этой девочке.
Простодушной и святой
Дочке маминой.
В сердце память той ночи
Тонким шрамиком.
Три десятка за спиной,
Боли тайные...
Впереди передо мной
Жизнь бескрайняя.
 
* * *
На солнечном пляже
под вздохи прилива
мы крабов ловили
в заливе Анива.
А крабы косыми
клешнями кусались,
а крабы нам в руки
никак не давались.
Они удирали
по отмели боком.
И ветром соленым
тянуло с востока.
Мне нынешней ночью
как царская милость
опять сахалинское лето приснилось.
Бессонные волны,
что бьются о камень,
и краб умудренный,
непойманный нами.












Часть вторая

Цветы купальской полночи.
* * *
Не время и не место для любви...
(Зато всегда для ненависти время).
Но ты поверь, осмелься, позови
и, отклик слыша, выдели меж всеми.
Услышь за митинговой толчеей,
в автобусной непроходимой давке,
в толпе, остервеневшей у прилавка,
услышь, поверь в тишайший голос мой.
А следом мир - измученный и злой -
на голос вечных истин обернется.
Любовью человечество спасется,
а вместе с ним, возможно, мы с тобой.
* * *
А было - осень, спешка и усталость.
И жизнь песком сквозь пальцы просыпалась.
И все - впригляд, поверхностно, скользя.
Но что-то в терпком воздухе сгущалось
и напряженно-нервно ощущалось,
что ни помыслить, ни назвать нельзя.
Семья, дела, работа шли как нужно.
Ничем не примечательна наружно,
судьба вела невидимым резцом.
И все смешалось на путях воздушных,
когда из лиц чужих и равнодушных
я выделила вдруг твое лицо.
* * *
Ну что же, здравствуй. Хватит прятать
взгляд.
Да, в наши окна глянул луч заката.
Так вышло. Ты ни в чем не виноват.
И я, мой друг, ни в чем не виновата.
Еще не знаю, к худу, может быть,
мы встретились, но так уж получилось.
Не будем уклоняться от судьбы,
почтим и примем явленную милость.
Не суждено другую жизнь прожить,
но нам с тобой дано еще однажды
услышать в мире зов чужой души
и утолить нахлынувшую жажду.
 
* * *
Рассержусь на себя -
что веду себя словно девчонка.
Рассержусь на него -
разве можно при встречах
краснеть?
Наша юность прошла.
Но так тянет за нею вдогонку.
Бесполезно. Смешно.
Прикажу себе жестко: не сметь!
Но заря расцветет поутру
и не спросит про возраст,
и беспечные птицы
осанну заре пропоют.
И премудрое сердце
рассудку подскажет: не поздно
ошибаться, влюбляться, -
бессилен тут разума суд.
Если хочешь, казни.
Только все-таки лучше помилуй.
Нет у сердца брони
из обдуманно прожитых лет.
Ты опять покраснеешь при встрече.
И снова не в силах
буду взгляд отвести.
И сама покраснею в ответ.
 
ОРФЕЙ
Лучом пробился через тьму,
бессонной музыкой навстречу...
Я не услышу, не замечу,
я головы не поверну.
Дороги вечности пусты,
гудят натруженные ноги.
Как ты решился на пороге
прорвать завесу немоты?
Как ты посмел в страну теней
сюда прийти за Эвридикой, -
меж голых скал по тропке дикой
один карабкаться за ней?
Тебе не страшно? Ты живой!
Ты видишь - духи просят крови
и, запах чуя, наготове
уже кружат над головой.
Очнись, Орфей! В какую глушь
забрел ты в поисках любимой!
Здесь все неистинно. И мнимо
желанное слиянье душ.
О, как я знаю наперед
тщету и тлен земной любови...
Не верь! Лови меня на слове,
веди под ясный небосвод!
Целуй у солнца на виду,
люби под пересвисты птичьи.
Твоя законная добыча,
тебя века ждала и жду!
Пусть завтра сумрачный Аид
и Стикса медленные струи, -
не умирают поцелуи,
и полдень в мареве дрожит...
 
* * *
Будет то, чего не ждешь -
черный день, пресветлый вечер.
Неисполнившийся дождь
напророчит нашу встречу.
Две печали, две беды,
два утаянных испуга,
двух детей полуседых
шаг доверчивый друг к другу.
Душ больных больная связь,
как былинка в чистом поле,
затрепещет, не боясь
предстоящей смертной боли -
одиночество свое
разделяя, приумножить.
Будто скрипка запоет,
задыхаясь в сладкой дрожи.
Услыхать, узнать, забыть
голос некогда любимый,
в грозном грохоте судьбы
еле-еле различимый.
 
* * *
А увидев, не узнала
черт заведомо родных.
Я тебя уже встречала
на дорогах доземных.
Где мы были, кем мы были,
с кем мы были и когда -
стерли память в горстку пыли
пережитые года.
Только сердце тайным слухом
распознало, оробев,
давний, родственный по духу,
неразгаданный напев -
той, до-жизни, отголоски.
Внять, увидеть и посметь.
И слились на перекрестке
две тропиночки во тьме.
...За грядущее не судят.
Друг из племени бродяг.
Он, конечно, позабудет
оглянуться, уходя.
 
* * *
В тех садах, где плутала душа,
каждый листик был с древа познанья.
И душа, отрешась от сознанья,
сущность жизни впивала, спеша.
И пока истощившийся ум
отступал, засыпал утомленно,
ликовала душа просветленно,
отрешившись от тягостных дум.
Жизнь стояла. И вечность текла.
А душа между листьев порхала.
Все провидела. Все понимала.
Ничего объяснить не могла.
 
* * *
Медлительно процеживает тьму
рассвет над незастывшим Енисеем...
Виновных нет. И судьи ни к чему.
Мы пожинаем то, что сами сеем.
И кто в ответе, кроме нас самих,
за наши невеселые итоги?
Ложиться в десять и вставать к семи,
и растирать натруженные ноги,
какие-то подарки покупать,
которых вовсе никому не надо,
снотворное привычно принимать
и не давать самой себе пощады.
Не плакаться, и бога не гневить.
И только дозу увеличить вдвое,
жестокие уроки нелюбви
отчаявшись когда-нибудь усвоить...
 
* * *
За эту легкость мы еще заплатим.
Ах, по карману ль будет нам цена?
Богатств души накопленных не хватит,
чтоб долг судьбе нам выплатить сполна.
Бежим сквозь дождь, смеемся, капли
ловим...
Не видим мы сквозь времени туман,
что станет горькой, трудною любовью
короткий неожиданный роман.
 
Как понимаем мы других,
когда себя не понимаем,
когда так ловко подменяем
свои пути и цели их!
Как выдаем за свет идей
плоды пустых импровизаций,
чтобы самим себе казаться
добрей, изысканней, умней!
Что заслоняет нам глаза,
когда мы лжем себе невольно?

Как просто быть самодовольным,
как сложно правду рассказать...
 
* * *
За гордыню, за смертный грех,
воздано во всей полноте:
то сама любила не тех,
то меня любили не те.

Не от вечности - от стыда-
то ли вызов мой, то ли стон:
"Я люблю тебя. Никогда
Не приду к тебе на поклон".
 
* * *
Извините, слабых не люблю.
(Речь идет о духе, не о теле).
Им опасно доверяться в деле,
их опасно допускать к рулю.
Даже два столпа - любовь и дружбу -
слабость может пальчиком подрыть.
Это ложь, что слабые добры.
Слабость - беспощадное оружье.
 
* * *
По кромке правды, по границе лжи
влачу свой груз ненужных оправданий,
угадывая чьих-то ожиданий
красивые до фальши миражи.
Я разучилась быть сама собой.
Какая роль заказана на завтра?
Хозяйки? - Я бегу готовить завтрак.
Ах, я ошиблась, - дамы деловой? -
Где мой портфель?..
На что уходит жизнь?
Я - зеркало с размытым отраженьем,
живу во власти чуждых наваждений,
чужих идей и помыслов чужих.
А где же я? Ведь так сойти с ума
вполне всерьез немудрено, не так ли?
Кто режиссер жестокого спектакля?
Не может быть - неужто я сама?..
 
* * *
Умирает старая душа.
В ней, как будто в треснувшем кувшине,
невозможно веру удержать
в то, что боль пройдет и горе минет.
Черен мир. Печален человек.
Смысла нет. Все цели равноценны.
Но летит, летит белейший снег,
пеленая боль во всей вселенной,
обнимая мир за пядью пядь,
раненую землю укрывая.
И душа рождается опять -
молодая, робкая, живая.
 
* * *
Не обещай мне слишком много,
купальской полночи огонь.
Я загляну в твою ладонь:
куда ведет твоя дорога?
Минута-вечность истекла.
Не все ль равно, что будет завтра?
Ты появилась так внезапно, -
я даже взгляд не подняла.
Как колокольчики судьбы
звенят в июльские покосы!
Един ответ на все вопросы -
тебя любить, с тобою быть,
тобою быть, к тебе припасть,
травою донною стелиться,
неутолимой жажде слиться
отдаться полностью во власть...
...А мы уже обречены.
Но это ничего не значит.
Я удержусь, я не заплачу
еще чуть-чуть - две-три весны.
 
* * *
По морозным стеклам, укрытым льдом,
от тепла печного пойдет слеза.
Оба враз подумаем об одном,
оба враз отведем глаза.

Подойдешь к печи и подбросишь дров,
разолью по кружкам горчащий чай.
Мы совсем не думали про любовь,
если и подумали - невзначай.

В комнату с мороза вбегут друзья,
на припечек бросят сушить пимы.
Даже и представить на миг нельзя,
чтоб с тобой друг друга любили мы...

Завтра мы отсюда уйдем чуть свет,
пустовать останется старый дом.
Заметет поземкою лыжный след,
стекла на окошке затянет льдом.

Наш поход окончится ясным днем.
Оба растеряемся - что сказать?
Оба враз подумаем об одном,
оба враз отведем глаза...
 
* * *
Утешенье любви заочной -
ждать и верить, терпеть и ждать.
В сказках тоже бывает почта.
Я не буду тебе писать.
Утром беличьим, ночью лисьей
увези меня, позови!
По законам соцреализма,
поседеют на почте письма
невостребованной любви.
 
* * *
Бессоница, и полночь, и свеча -
классический набор. Письмо от друга.
Его совет: когда придется туго,
идти, держась за лезвие луча...
Пока надежда держит на плаву,
пока свеча на сквозняке не гаснет,
я знаю твердо: если я живу,
я не имею права быть несчастной.
И кто бы сколько нас не предавал,
и что душе обида ни пророчит, -
найдутся люди, сыщутся слова,
что одолеют стены одиночеств.
И нет неизживаемых невзгод.
Не плакать же, заламывая руки...
Но аромат отчаянья и муки
плывет в окно - черемуха цветет.
 
* * *
Душа - от песни, сердце - от звезды.
Тепло и свет проходят по цепочке.
И все же каждый заперт в одиночке
своих понятий, личности, Среды.
И этой одиночки окоем
переступать достаточно опасно.
Мы все живем разрозненно и разно,
как будто вместе, - каждый о своем.
Различные, по разному дыша,
о разном зная, веруя и плача,
мы временами все-таки контачим:
о душу зажигается душа.
 
* * *
Чужие весны тоже хороши.
Я наш портрет на память нарисую.
Рисунок будет точен. Я рискую
изобразить отсутствие души.

Черемуха позднее отцветет,
осыплется под ливнями. Пока же
она важна, как третья часть пейзажа.
Ее поврозь мы переходим вброд.

Мы друг на друга даже не глядим.
Дыша весной, захлебываясь маем,
мы ни себя, ни птиц не понимаем,
щебечущих о счастье впереди.

Контрастен цвет на солнце и в тени,
все речи тонут в щебете и шуме.
Нам важно сохранить благоразумье.
И мы его, конечно, сохраним.

Душа не плачет, сердце не щемит.
Такие весны жизнь не повторяет.
Но мы не знаем, что сейчас теряем,
и у обоих мерзко гордый вид.
 
Скажешь: люблю.
Встрепенусь, удивлюсь, не поверю.
Спросишь: ты любишь?
Отвечу растерянно: нет.
Как пережить мне
огромную эту потерю -
я позабыла,
как любят в четырнадцать лет.
Я позабыла,
как любят в семнадцать, и в двадцать,
как в двадцать пять
задыхаются в горьком хмелю.
Но никогда
не посмею в утрате признаться.
- Любишь? - ты спросишь.
Отвечу: - Конечно, люблю.
 
* * *
Конечно, я придумала тебя.
А ты - иной. И не похож нимало
на образ тот, что, мучаясь и любя,
я от тебя в отрыве сочиняла.

Подмеченные точные черты
меня порою вводят в заблужденье.
Как в юности - до головокруженья,
до сладких слез, до горькой немоты -
мне нужен ты.
Придуманный? Реальный? -
Сама не знаю. Третьею сигнальной
системой ты включен в мои мечты.

Печальны ночи. Дни мои пусты
без вымысла. Тебя в природе нету.
Но искра догорающего света
чуть раздвигает полог темноты
и создает иллюзию движенья...

Спасибо за тебя воображенью.
Ты все же был. Пусть это был не ты.
 
* * *
Зачем я знаю наперед,
что будет с нами?
Идет последний эпизод
в тягучей драме.
Аплодисменты отгремят,
и скоро, скоро
пить пиво, водку или яд
уйдут актеры.
И за пределами кулис,
уйдя отсюда,
во что играли, в чем клялись -
совсем забудут.
Забудут роли и слова
любви и долга.
...Но сцена будет пустовать
совсем недолго.
 
* * *
Тебя обманывать грешно,
себя обманывать нелепо.
И не обманешь все равно
печалью выжженное небо
и приамурскую зарю,
что из последних сил, но тлеет.
Я знаю - все, что говорю,
уже значенья не имеет.
Без нашей воли решено
то, что судьба исполнит слепо.
Тебя обманывать грешно,
себя обманывать нелепо.
Застынут пальцы на ветру.
И грифель сточится, конечно.
Я стану старой. Я умру,
а боль моя пребудет вечно.
 
* * *
Ладони напряженьем сведены,
от холода и страсти онемели.
Мы в наших заблуждениях честны,
но, к сожаленью, далеки от цели.
О, мы умеем рваться напролом,
сминая тундру траком вездехода...
С упорством нашим, как с привычным злом,
почти смирилась дикая природа.
Дорога далека и нелегка -
а мы пройдем, исполним, наверстаем.
Мы строим путь сквозь звезды и века...
Но после нас цветы не вырастают.
 
* * *
Я из другого круга ада.
Тебя случайно повстречала.
За эту тонкую ограду
мне проникать не подобало.
Мне по одной брести дороге,
тебе терпеть иную муку.
Нас обрекли глухие боги
на неизбежную разлуку.
А мы грехов своих не помним,
за что наказаны - не знаем.
Напрасно тянется на помощь
к другой душе душа родная.
Все решено бесповоротно:
ни искупленья, ни пощады.
И наша встреча мимолетна:
я - из другого круга ада.
 
* * *
Любовь не проходит,
Но вечной любви не бывает.
Душа устает,
и не нужно ее укорять.
Давай помолчим.
Я уеду последним трамваем,
пока еще больно,
пока еще есть что терять.
И годы спустя
эту книгу с трамвайным билетом,
что вместо закладки,
открою на той же строке.
Любовь не проходит.
С годами становится светом,
дорожкою лунной
на быстротекущей реке.
 
* * *
Был дом. И я была душою дома.
Все окна выходили на зарю.
Несчастным это чувство не знакомо;
мой мир прекрасен, я его творю.
От счастья просыпаясь на рассвете,
теплом и светом наполнялся кров.
Здесь пели птицы, подрастали дети,
и эти миром правила любовь.
Как получилось? Будто и не с нами.
Я не умею объяснить себе,
как женщина с холодными глазами
прошла шутя по дому и судьбе.
Я понимаю - вовсе не нарочно:
в борьбе такой все средства хороши.
Дом устоял. Он был построен прочно.
Но только в доме нет теперь души.
 
* * *
Не ждите истины извне -
в нас зреют зерна всех событий.
Тут нет особенных открытий:
заложен в каждом мире вчерне.
Но нет проторенных путей,
весов, чтоб взвесить зло и благо,
и нет божественного знака -
лишь голос совести своей.
 
* * *
От этой боли лечит не любовь,
а ненависть. Не жалость, а жестокость.
Уже непоправимо одинока,
старинный путь я начинаю вновь.
Разделим нашу душу пополам -
единую - на две вполне отдельных.
Все общее - и горе, и веселье -
из памяти сметем, как старый хлам.
Мы будем жить в разрозненных мирах
и проклянем все то, что прежде было.
Не окликай меня. Я все забыла.
По сути, жизнь окончилась вчера.
 
* * *
Очарованье канувшей любви,
печальный зов угаснувшего света...
Не знаю, где зимуют соловьи.
А может, их совсем в природе нету?

Но помню: пели! Яблони цвели.
Каштаны вверх выстреливали свечи.
Спасибо, огнь, что больно опалил,
но мне с тобой рассчитываться нечем.

Ах, эти письма в полночь, в никуда.
На них никто, конечно, не ответил.
Звенела радость, плакала беда,
привычный быт ловил в тугие сети.

И победил. И петлю затянул.
Легли снега - какой старинный символ...
Зачем собаки воют на луну?
Им кажется их жизнь невыносимой?

Да полно, цепи большинству под стать.
Ошейник - знак хозяйского догляда.
Умеют ли собаки вспоминать?
А если не умеют - и не надо.
 
* * *
Друг вздохнет и пойдет за водкой.
Валерьянку пропишет врач.
За любовью, такой короткой,
начинается долгий плач.
Не поможешь ты мне советом,
нет лекарств от чужой беды.
Бесконечным дождливым летом
все мы чем-нибудь заняты -
кто вином, кто ремонтом в стайке,
кто стеклом для оконных рам.
Неудачники сбились в стайки,
но спасается каждый сам.
В одиночку нам не прорваться,
можно только поплакать всласть.
Забубенное горе-братство
не позволит совсем пропасть.
Молча кто-нибудь встанет рядом, -
то ль юродивый, то ли шут.
Одному за святой оградой
сдохнуть все-таки не дадут.
 
* * *
А душа откликнется не сразу,
за года привыкшая молчать.
На твою продуманную фразу
ничего не станет отвечать.

И ничто тебе не отзовется
прежним беззаботным волшебством.
Вжившись во вселенское сиротство,
ничего не вспомнит, ничего.

Как же так? Рванешься, догоняя,
остановишь, руки теребя.
Отзовется: я тебя не знаю,
я любила вовсе не тебя.
 
* * *
У юности - свое.
Завидовать не надо.
Пооблетит пыльца с нарядного крыла.
Пусть молодость парит,
пока над вешним садом
стоит ее луна, парадна и светла.

А нам с тобой знаком
горючий привкус пота.
Нам наши зеркала безжалостно не
льстят.
Мы знаем, как сладка
любимая работа,
как трепетно в руках любимое дитя.

Не стоит никому
жалеть о бывшем лете.
Пусть ноша с каждым днем дороже и
больней.
У юности - свое.
А мы с тобой в ответе
и за грехи отцов и за судьбу детей.
 
* * *
Каждому ноша, какую сможет поднять.
Не жалуйся, если мало досталось.
И если много. Но давит меня,
к самой земле пригибает усталость.

И вот уже не хватает сил
нести тот груз, что взяла вначале,
но стыдно помощи попросить,
и я, кряхтя, ковыляю дале.

Ах, тяжесть женщине не к лицу.
Она же цветочек, былинка в поле.
А я на суде предъявлю творцу
свои растресканные мозоли.

И скажет творец, поправив венец,
что он, творец, ни при чем нимало -
сама я выбрала образец
и ношу сама себе выбирала,

что он уделил мне чуток огня,
что он отворил предо мною дали,
и если по правде, - то от меня
гораздо большего ожидали.
 
* * *
- Давай с тобой сторгуемся, душа, -
слепую душу подкупает разум. -
Как хочешь ты - в рассрочку или
                разом?
Не торопись, подумай не спеша.

Смотри, какой пленительный покой.
Ах, ты еще не грезишь о покое?
Предпочитаешь что-нибудь такое, -
ну, вроде боли пополам с тоской?

Что ж, есть и это: грусть ушедших лет,
надежда встречи и печаль разлуки,
утрата смысла, творческие муки...
Любовь навек? Ее в природе нет.

- Ты, разум, лжешь. Я ясно вижу свет!




















Часть третья


Нищий рай
 
* * *
Но все часы шли в доме вразнобой:
они ломались, врали, отставали.
И в результате мы не совпадали
со временем, друг с другом и с судьбой.
Мы выпали из ритма бытия.
Нас разносило прочь неудержимо,
как будто кто-то надломил пружину,
которою держалась жизнь моя.
И все смешалось - радиомаяк
вещал нам послезавтрашние вести,
а солнце, тупо стывшее на месте,
вдруг очертя проваливалось в мрак.
О, то на мой домашний небосклон,
пуская вспять закаты и рассветы,
всходила властно новая планета,
меняя ход пространства и времен.
 
* * *
"Подай мне слово или руку,
услышь, как милости подай..."
Вползает в гору по проулку
ночной непрошенный трамвай.
Как неуместно, как некстати,
но что теперь, но что теперь?
Еще на миг гордыни хватит
вскочить в распахнутую дверь
и обернувшись на подножке
легко махнуть тебе рукой.
Непроизвольно вслед рванешься,
но шаг не сделаешь второй.
Не для минутного порыва
побег из собственной судьбы.
И разведут руками криво
мне вслед фонарные столбы.
...О, как заплачется легко мне
по отгремевшему огню.
Я буду долго, больно помнить.
Не напишу. Не позвоню.
 
* * *
Еще неделя. И еще неделя.
Уже цветы с черемух облетели.
Ты очень занят. "Некогда, прости".
Я понимаю. Что ж, я понимаю:
мы безнадежно разминулись с маем.
Тебе с весной совсем не по пути.

"Дела, дела. Я позвоню, конечно".
Но сердце не взрывается надеждой
при звуке телефонного звонка.
Печальный опыт учит: ждать напрасно.
Я жду смешно, наивно, ежечасно.
Больная жилка бьется у виска.

Померкшие созвездия сирени
как символ бесполезного терпенья,
бесплодны, как ненужная любовь.
Пух тополиный намело сугробом.
Ни ревности, ни зависти, ни злобы.
Горчайшая тоска спалила кровь.

Извериться, отчаяться, уехать?
Я для тебя досадная помеха,
но ты пока что милуешь меня.
Сжигает душу страсть глухонемая.
"Я очень занят". Да, я понимаю.
Не понимаю. Не хочу понять.

Живу в пространстве призрачном и мнимом.
Воображаю, что была любима,
остатки жизни медленно гублю.
Дух изнывает, покидая тело.
"Ты занята?" Важнейшим в мире делом
я занята, любимый. Я люблю.
 
* * *
Рот пересохнет в предчувствии этой минуты,
выпадет сам из дрожащей руки карандаш.
Что мне ответить судьбе, обернувшейся круто?
"Я не предам". И спросить: "Ты меня не предашь?"
Небо в алмазах, которое нам не увидеть.
Чьи-то столицы, в которых вовеки не жить -
знаю, не сбудутся, Я на судьбу не в обиде.
Ей наплевать на изжившие срок миражи.
То, что дала она - помню, никто не отнимет.
То, что пошлет она - твердо и честно приму.
Верю в любовь, А она не нуждается в гриме,
вечно прекрасна, хотя неподвластна уму.
Будет - что будет. Я шла к тебе десять столетий.
Я за тебя умирала не раз и не два.
Вот и свершилось. Сомкнулись незримые сети.
Вот мы и вместе. И тут иссякают слова.
 
* * *
Сначала просто: я твоя,
ты - мой. И тем вопрос исчерпан.
Любовь волной тугой и терпкой
несет меж рифов бытия.
Но замедляет бег прибой.
И вот - тончайшей ноткой фальши -
ну, ладно: я твоя, ты мой,
а что же дальше, что же дальше?
 
* * *
Цвет багульника, дымка, лиловый летучий огонь.
Почему мне так жутко от дикой его красоты?
Мне холодное пламя его обжигает ладонь:
страсть и нежность земли, а совсем не лесные цветы.
Так не дарят букеты, так носят в охапке дрова,
чтобы пламя костра, завывая, взвилось до небес.
Расцветает багульник. Кружится моя голова.
Разбежался по сопкам, затих настороженный лес.
 
* * *
Зея берег обнимала
нежно, вкрадчивей греха.
Я в верховьях не бывала,
а внизу вода тиха.
Так и стелется по пляжам,
так и ластится волна.
Молчалива - не расскажет
то, что видела она.
Унесет, упрячет в иле,
скроет донною травой
все слова, что говорились
для тебя для одного.
Все, что было, все, что будет,
что потом произойдет,
речка Зея не забудет,
все с собою понесет:
как она, шурша о гравий,
нас венчала в синеве,
возле берега расставив
золотые свечки верб.
 
* * *
Молю: мгновение, проснись!
Побудь еще со мной, любимый.
Пусть несентиментальна жизнь
и время не остановимо.
Не убирай ладонь с плеча,
еще помедли напоследок.
Дай мне впитать тепло луча,
легко скользящего меж веток.
Позволь щекой прильнуть вот тут -
где бьется жилка у запястья.
Пусть в кровь и плоть мою войдут
земные биотоки счастья.
И птицы трель, и тень листа
уйдут, растают, не собрать их.
В руках такая пустота
после разомкнутых объятий.
 
* * *
Изъеденные тлёю тополя,
хромые куры. Пасмурно, ненастно.
Но я тебя любила. И земля
казалась мне божественно прекрасна.
Мороженщицы выцветший лоток,
побеленные стены ремстройбата -
я обожала этот городок
за то, что в нем родился ты когда-то.
И кто бы мог уверить до конца
меня, что жизнь беспомощна и тленна,
когда в зловонной луже у крыльца
сияли ночью звезды всей вселенной.
 
* * *
"Все будет хорошо и мы поженимся".
Ты мне не лжешь и я тебе не лгу.
Но к завтрему погода переменится
на ласковом байкальском берегу.
И дальше станет некуда загадывать,
потушит дождь костер совместный наш.
И нам придется торопливо складывать
для рая предназначенный шалаш.
По вязкой глине, по настилам дощатым
обратно с рюкзаком на спине.
Я помогу тебе в ларьке на площади
подарки выбрать детям и жене.
А дождь все сеет и погода скверная.
Вокзальная толпа. Билетов нет.
Мне повезет и я уеду первая,
а ты с перрона мне помашешь вслед.
 
* * *
И где бы мы ни были вместе,
к нам ангел спускался на зов.
Дрожа, замирали на месте
спешащие стрелки часов.
Срываясь от нежности, пело
извечное таинство двух:
душа, претворенная в тело,
и плоть, воплощенная в дух.
 
* * *
Сон, снившийся к рассвету, был нелеп.
Но всякий раз с завидным постоянством
на кромке утра, в предрассветной мгле
вершилось надо мной его тиранство.
Не рассказать об этом. Снилась смерть.
Всегда в метафизическом наряде.
Всегда различно. Этот сон стереть
из памяти мне удавалось за день.
Уборка, стирка, магазин, базар -
круг, чуждый философским идеалам.
Но ночью снова накрывал кошмар
удушливым колючим одеялом.
В последний раз пригрезился забой -
обвал, пожар, мятущиеся лица.
И в этом сне мы встретились с тобой.
И с той поры больше мне не снится.
 
* * *
Семь надежд моих, семь песен, семь печалей,
семь недель, сгоревших свечкой на ветру.
Или оба мы не ведали в начале,
что друг друга повстречали не к добру?
Или оба мы поврозь не ворожили -
отвести глаза разлучнице-судьбе?
Просто были, просто жили и любили,
ни любви своей не веря, ни себе.
Стыли ивы над июльскою водою,
жарким шепотом аукались ключи.
Стала я твоею болью и бедою,
неприкаянной мелодией в ночи.
Позабудь меня, прости меня, не слушай,
поделом меня, безвинную кляня.
До угольев обгорели наши души
от нежгучего купальского огня.
 
* * *
Зима снегами белыми цвела,
метель неутоленная кружила,
когда я плод запретный сорвала
и на двоих его переломила.
Путь в нищий рай, лишенный шалаша,
открытый всем ветрам и всем напастям.
И жизнь спустя в изгнании душа
не позабудет терпкий привкус счастья.
Мои слова - от нежности - тихи,
но одолеют холода и вьюгу.
Суровый бог отпустит нам грехи
за то тепло, что дали мы друг другу.
 
* * *
Ни о чем грустить не надо -
этот час еще придет -
листопада, снегопада.
А пока что - ледоход!
Ветер влажен и неровен,
и несет в себе река
глыбы льдин, обломки бревен,
молодые облака.
Годы - мимо, горе - мимо,
впереди певучий май.
Поцелуй меня, любимый,
да покрепче обнимай.
День умыт и приукрашен.
И я точно знаю, да,
непременно будет наша
вся черемуха в садах,
весь багульник на пригорке,
вся лесная сарана.
Это после будет горько...
А сейчас еще весна.
 
* * *
Ты обо мне не думал, не гадал:
какой резон взбираться по лучу?
Ты долго шел и ты в пути устал,
а я чего-то от тебя хочу.
К чему все это, если мой огонь
пылает жарче, чем твоя свеча?
Ты хочешь уберечь ее: не тронь!
Но жертва обожает палача.
Огонь к огню безудержно влечет.
Ей в пламени не страшно умирать.
И воск слезами белыми стечет
в трескучие объятия костра.
Не будет так! Ступай же, путь твой крут,
своей дорогой, свет свечи храня.
А мой костер погаснет на ветру
и ты совсем забудешь про меня.
 
* * *
Просто - как сердца стук.
Это бывает так:
всякий малейший звук
сам попадает в такт.
Струны созвучны - тронь,
вслушайся не спеша.
Просто - ладонь в ладонь,
просто - к огню огонь,
просто - к душе душа.
 
* * *
Еще придет черед для порицаний,
но судьи благосклонны до поры.
Вот я, дрожа, сажусь в чужие сани
и, захлебнувшись ужасом, - с горы!
Все круче спуск. Пейзаж неразличаем.
Летящая цветная пелена.
Лай ветра вслед отрывист и отчаян,
острее ликованье и вина.
Полет? Погибель? Я не понимаю.
Но бесполезно жать на тормоза,
когда ты мне навстречу поднимаешь
смеющиеся радостью глаза.
 
* * *
Одна сегодня по призейским пляжам
хожу-брожу и думаю... о ком?
Я понимаю, бог меня накажет
за эту радость, взятую тайком.
Остановлюсь у леса на опушке,
пожалуй, тут повеселее вид.
А надо мной бесстыдница-кукушка
считает дни ворованной любви.
Взахлеб считает, чтобы дольше длить их.
Ей, знаешь ты, не нужно вить гнезда.
Стоит в разгаре лето. И в зените
стоит моя лукавая звезда.
 
* * *
Запах сырости , страсти, тлена.
Страхом осени лес пропах.
Вкус предательства и измены
на искусанных в кровь губах.
Заблудились мы в темной чаще
средь болотных пустых огней.
Мне ни с кем не бывало слаще
и мучительней, и стыдней.
Я ль не ведала, чем рискую?
Не оправдываюсь - зачем?
И горят твои поцелуи
как клеймо на моем плече.
Искупленье не в нашей власти.
И туда нам дороги нет,
где синицей щебечет счастье
на поляне, где брезжит свет.
 
* * *
Поговорим о пустяках
в осенний вечер темный, длинный.
Что холода. Наверняка
пора окапывать малину.
Картошка нынче никуда.
Не уродились помидоры.
Засветит первая звезда.
Мы поплотней задернем шторы.
Достанем хлеб. Заварим чай.
Но тьма проглянет из-за окон,
и я обмолвлюсь невзначай,
что мне сегодня одиноко.
И на мгновенье - взгляд в глаза -
испуг, упрек и отстраненье.
Ах да, ты прав, нельзя, нельзя.
Я взглядом попрошу прощенья.
И то, бессовестно, ей-ей,
свои навязывать проблемы.
Подай мне сахар. Чай налей.
Подыщем веселее темы.
 
* * *
Я на этот праздник не звана.
Мне ли плакать, мне ли упрекать.
У тебя законная жена.
Я никто, ничто и звать никак.
Побреду по злому февралю,
бледная от горя и стыда.
То, что так беспомощно люблю,
это моя личная беда.
И должна мучительно болеть.
Чем ты тут поможешь и чему?
Если даже сможешь пожалеть,
я ведь эту малость не приму.
 
* * *
Счастья не будет.
Но солнце и звезды надолго.
Травам и листьям
до осени хватит тепла.
В горсть соберу
недопрожитой жизни осколки.
Чем я жила?
Для чего я так больно жила?

Ты не поймешь.
Если даже поймешь, не поверишь
в тягу огня
оторваться от прочной земли,
в право души
не предаться единственной вере,
в истинность слов,
что вели меня и завели.

Славный тупик.
Значит, так умирают надежды?
Помню, без них
 я сама умирала вчера.
Зло подступает
и слева, и справа, но между
тьмы непроглядной
проклюнулся лучик добра.

Видишь, не зря
я о камни сбивала колени,
ногти срывая
упрямо карабкалась ввысь.
От иступленья
мучительно шла к искупленью.
Счастья не будет.
Но бьется и теплится жизнь.
 
* * *
Прибечь к проверенным уловкам
и убегая от судьбы
мотаться по командировкам:
отвлечься, вытеснить, забыть.
Чтобы законная усталость
в конце пути валила с ног,
чтоб ни лазейки не осталось,
чтоб ты и в сон прийти не мог.
Чтоб в заполуночных беседах
дорожных спутников моих,
в их кровных радостях и бедах
моей печали голос стих.
По аэропортам, по вокзалам
из срочных дел не вылезать...
И вдруг при сборе матерьяла
случайным людям рассказать
то, что и другу не расскажешь,
и за словами не следить,
и у героя репортажа
постыдно плакать на груди.
 
* * *
Уже не тянет тратить время в спорах,
уже не манит острый вкус борьбы.
Проходит жизнь и нам уже за сорок,
нелепо ждать подарков от судьбы.
Но мягкий лепет музыки печальной
все беспощадней разрывает грудь.
Трудней дыханье. Взгляд сентиментальней.
Короче путь и безнадежней суть.
 
* * *
Мы, верно, дружить могли бы,
но чувствую наперед,
как шерсть на загривке дыбом
при виде тебя встает.
Ты ходишь тропой окольной.
Зачем? Чтоб ловчей напасть?
При виде тебя невольно
оскалом мне сводит пасть.
Тут, видимо, не до жиру,
тут как бы скорей в кусты.
Мое пониманье мира
собой разрушаешь ты.
Ты тоже дитя природы,
но я понимаю так:
ты зверь не моей породы
и мне ты, конечно, враг.
 
* * *
И - ненависть в крови - итог тысячелетья.
Век входит в души к нам, как нечестивец в храм.
Промотано дотла богатое наследье:
смятение теней и плесень по углам.
О вере и любви не поминайте всуе.
Каменьями побьют рискнувшего сказать.
Презрение и смех - ответ на поцелуи,
кровавой пеленой застелены глаза.
Безумен этот мир. Безумна и сама я -
тянуться за теплом к сгоревшему углю.
Пока еще люблю. Уже не понимаю.
Пока еще люблю, пока еще люблю...
 
* * *
Не приносите жертв,
не стройте алтарей
добрейшим из божеств,
мудрейшим из царей.
Взовьется к небу дым,
но знает божество:
ему мы не простим
пожертвованного.
 
* * *
Отец мой отрекался от отца.
В 37-м такое было в норме.
Мать и сестренки, черные с лица,
надеялись: Аркадий их прокормит.
Еще мальчишка, с пухом на губах,
он был в семье единственный мужчина.
Пока семью опального попа
кормила христианская община,
но было очевидно, что не век
продлится эта милость человечья.
Железный ветер убыстрял разбег
и пригибал сердца, умы и плечи.
Да, выбор был. Но по-библейски скуп:
предательство и жизнь - или могила.
И мать сама, не разнимая губ,
спокойно сына вслед перекрестила.
"Переступи, сынок, переступи.
Господь поймет, простит тебя. Иди же.
Переступи, Аркадий. Уступи."
Переступил. И прокормил. И выжил.
 
* * *
Ни тебе, ни мне не уцелеть.
Наше избавление из плена
возвестит нечищенная медь
траурной мелодией Шопена.
Даже тут без подлинных высот
обойдется жизнь, хотя могла бы...
И на самой горестной из нот
лажанется перепивший лабух.
 
* * *
 Ну о чем говорить?
Все равно наша осень
не выживет.
Костровища остынут
и саваном лягут снега.
Но морозы ударят,
и девочка
выбежит с лыжами,
чтоб по нашим тропинкам
своими путями шагать.
 
* * *
Ах, да, на небе бывали звезды,
и небо было
то чудно-нежным, то чудно-грозным,
ведь я любила.
Я точно помню, что так бывало,
и даже часто.
И я отчетливо понимала,
что значит счастье.
Теперь же прожитый день провалом -
то ль был, то ль не был.
...А ты не помнишь, когда не стало
на небе неба?





















Часть четвертая

Песни декабрьского соловья.
 
*  *  *
Я сочиню пронзительный роман -
мучительный, прекрасный и завидный -
прелестный и запутанный обман.
А истина - проста и очевидна.
В ней места нет любовной маете,
ей ни к чему красивые одежды.
И правда не нуждается в мечте,
а также в счастье, вере и надежде.
У истины всего один изъян:
она бесплодна, если нет иллюзий.
Весь мир, что богом нам на радость дан,
она до очевидности обузит.
Мечта изящна, истина груба,
но выбор между ними - наше право.
Я сочиню, что ты - моя судьба.
И ты поверишь в то, что это правда.
 
*  *  *
Плечом к плечу: тепло пошло.
Еще не искра и не ток
А за спиной звучит не зло,
но едко - сплетен шепоток.
Про кто из нас кого любил,
Кто с кем зачем и ел, и спал.
Нам щиплет перышки и крыл
поштучно любопытный зал.
На сцене мы. Гудит партер.
Им интересно, что и как.
Нам воспарить до высших сфер
уже немыслимо. Антракт.
Тяжелый занавес падет,
отгородив от взора взор.
А что потом произойдет,
не знает даже режиссер.
 
*  *  *
Под медленными ивами
спит омут голубой.
С истериками, срывами,
надрывами - любовь.
С нездешними затеями,
с израненной душой.
А тихо, по-семейному,
куда как хорошо.
Вот так и жить бы сказками,
да только сказки - ложь.
А омут - сверху ласковый -
затянет - не вздохнешь.
 
*  *  *
С двух концов гори, моя свеча.
Слезы восковые горячи.
Но два нежных трепетных луча
так светло сплетаются в ночи.
И плывет во тьме твое лицо.
Что там дальше - думать не хочу.
От последней спички с двух концов
я зажгла последнюю свечу.
 
*  *  *
Кто кого окликает в ночи?
Кто кого выкликает во тьму?
Слушай, птица, ты лучше молчи,
я намеков твоих не пойму.
От пленительно сладкой тоски
бьет короткая нервная дрожь.
Взгляд, улыбка, касанье руки
бессловесны. Лети, не тревожь,
улетай от окна, соловей.
Там, за рощей получишь свое.
Не касайся тревоги моей.
Не бывает у нас соловьев.
 
*  *  *
Не беда, бессонница пустяк.
Эта полночь тем и хороша,
что горит в кромешней тьме маяк
и летит к нему моя душа
бабочкой извечной на огонь.
Путь известный к свету и теплу.
Поутру ты соберешь в ладонь
легкую бесцветную золу.
Мне такая участь не горька.
Для того меня ты и любил,
чтоб добавить к свету маяка
искру-вспышку от сгоревших крыл.
 
*  *  *
Уснуть с трудом. Опять проснуться ночью.
К чужому сердцу подбирать ключи.
Надежда ничего не напророчит,
а разум и тем более смолчит.
Когда любовь рассудком проверялась?
Зато не раз надежда подвела.
Немного нам от счастья доставалось,
по большей части - крошки со стола.
Окончен бал. Давно погасли свечи.
От радости чужой в глазах рябит.
А сердце все, наивное, лепечет
о пониманье, вере и любви.
 
*  *  *
Почувствую грядущую беду
душой настороженной и внимательной.
В слезах просить о помощи пойду
к иконе Албазинской Божьей Матери.
Чтоб помогла мне справиться она
с любовью и опасной, и неправедной.
Чтоб помогла осмыслить, в чем грешна,
и на дорогу чистую направила
Я попрошу с надеждой Божью Мать:
"Помилуй, богородица-заступница".
...А сердце не захочет уступать,
и ни крупицей счастья не поступится.
 
*  *  *
Предпоследняя нота в концерте,
уходящий, истаявший звук -
ненадежная весть о бессмертье
и о вечности, замкнутой в круг.
Золотое щемящее скерцо
дух захватит - не перевести -
зов соратника, единоверца
на последней развилке пути.
Нота эхом в тебе отзовется,
но напрасно рванешься за ней.
Только почва на миг всколыхнется
возле намертво вросших корней.
 
*  *  *
Уже садятся батарейки,
уже охрип магнитофон.
Магнитной ленты вьется змейка
все медленней и глуше тон.
Но все кручу твою кассету,
и голос твой плывет в ночи,
ведя меня от мрака к свету,
как звезд певучие лучи.
И нет ни горя, ни страданья,
и путь к спасению возник.
И песня - душ переливанье
от сердца к сердцу напрямик.
 
*  *  *
Ветер пыль на перекрестке взметает,
капли частые в окошко стучатся.
Я не знала, как тебя не хватает,
как тебя мне не хватает для счастья.
Но стряслось, случилось, грянуло градом,
понесло и закружило на месте,
оказалось важным знать, что мы вместе.
И слова твои волшебные слушать,
знать до донышка всю жизнь твою прежде,
целиком тебя принять в свою душу.
И любить тебя. И верить надежде.
Хорошо, что в мире мечется ветер,
тучи мечутся, и дождь поливает.
Хорошо, что существует на свете
человек, который все понимает.
 
*  *  *
Небо тучами затянуло:
непременно будет гроза.
Потянуло нездешним гулом.
Я взглянула в твои глаза.
Засвистели дрозды, синицы
щедро, весело, невпопад.
Ясным карим огнем в ресницах
загорелся ответный взгляд.
Скоро-скоро нагрянет лихо
и расколется синева.
...На мгновение стало тихо
пред рождением божества.
 
*  *  *
Замрет душа. Сердца забьются в такт.
И взгляд на взгляд ответно отзовется.
И лишь один невидимый контакт
на пульте у вселенной не сойдется.
Не получилось. Значит не судьба.
Кого винить за эту полночь злую?
Печатью на запекшихся губах
проступит след небывших поцелуев.
Восславит ум подавленный порыв,
благословя спокойных дней теченье.
И только сердце - горько, на разрыв
заплачет об упущенном мгновенье.
 
*  *  *
Песни декабрьского соловья
не исполняются никогда.
Твои сыновья, мои сыновья,
твои года и мои года
несовместимы. Что лгать судьбе?
Ты мне не достанешься, я - тебе.
 
*  *  *
Домик карточный хорош
и устойчив - только дунь.
Пропадаю не на грош
под душевный говор струн.
Вам сплясать? Сейчас спляшу.
Спеть? Плевать, что слуха нет.
Я ничем не дорожу!
Вам стриптиз или балет?
Что прикажешь?
Ща - изволь!
Глянь, как я нежна с другим.
Приглядись - проступит боль:
"Умираю. Помоги."
 
*  *  *
В два движенья - створки настежь.
Ветер в щеки ударит, зол.
Шаг в окно. И не надо счастья.
Кто-то схватит за подол,
Кто-то будет звонить в аптеку,
Обнимать, отливать водой.
...Входим мы в молодую реку
молода я. Ты молодой...
Речка высохла. Кровь остыла
И кого обвинять из нас?
Счеты с жизнью кончают, милый,
(оба знаем) не напоказ.
Очень скромно. Какая гордость?
На нее не бывает сил.
При истерике бьют по морде.
У любого врача спроси.
 
*  *  *
Ты был мне и светом и тенью,
напарник по тяжким трудам.
Но там, за рекою забвенья,
удастся ли свидеться нам?
Уходят всегда в одиночку,
глухая ложится печать.
И даже единую строчку
оттуда нельзя передать.
Но если отсрочку подарят,
тебя подожду у реки,
по дальней дороге товарищ,
сияющий ангел тоски.
 
*  *  *
Нальем и не чокаясь выпьем.
Помянем
Погибшую вечность, бессмертную душу.
А ветер осенний скулит над полями,
так жалобно плачет,
что лучше не слушать.
Стрекозка, кузнечик,
ваш век быстротечен.
Как бабочки реем от стужи до стужи.
Вам были нужны поминальные речи?
Наш плач погребальный вам сладок и нужен?
Уходим внезапно, врасплох, не прощаясь:
в грязи, в нищете, тяжело и постыдно
и им ветер осенний споет "Отпущаю..."
И нам же вослед усмехнется ехидно.
 
*  *  *
И все повторялось -
печальней, нежней, безнадежней.
А ива качалась,
купаясь в пыли придорожной.
И озеро гасло,
и утки по озеру плыли.
Все было напрасно,
мы горько друг друга любили,
надеясь продлить
эту песню любви и печали.
А липы цвели, доцветали,
совсем отцветали.
Судьба подарила
нам встречу - последнюю жалость.
И счастье манило,
но в руки уже не давалось.
*  *  *
Ночь ступает, как вор по крыше,
задевая за провода.
Напрягусь - и тебя услышу,
позову - и услышишь, да?
Так пульсирует до рассвета
неразгаданной связи нить.
И пускай телефона нету
и нельзя тебе позвонить.
 
*  *  *
Путь от адского огня
до божественного сада.
Добивались от меня,
чтоб жила, как все, как надо,
как положено жила,
подчиняясь своду правил.
Осуждайте за дела,
но за помыслы - не в праве.
Вы, ханжи, смирите гнев,
ведь душа не в вашей власти.
Все равно досталось мне
неположенное счастье.
 
*  *  *
Как звали истину? Любовь.
Но было истин слишком много
Одна-единая дорога
терялась средь камней и рвов.
И в тщетном поиске пути
душа наивная терялась,
слабела, сбившись, не решалась
совсем одна вперед идти.
Из мрака подступали к ней
все прегрешенья и пороки,
и выходили лжепророки,
и лгали: истина во мне.
И здесь кончается сюжет.
Любой душе знакомо это:
идет сраженье тьмы и света,
и ни за кем победы нет.
 
*  *  *
Гнездо из соломинок, перышки пуха.
Птенцов перепуганных сердцем согрею.
А далее - сфера не почвы, но духа,
Холодная вечность над крыльями веет.
Укрою собой, сберегу от невзгоды.
Куда вы, птенцы, из гнезда, ну куда вы?
Зачем вас влекут к себе степи и воды,
Какие вас манят дурманные травы?
Встают на крыло повзрослевшие дети.
И лбы разбивают о те же преграды.
" Зачем мы живем?" Я сумею ответить.
Но истин чужих вам и даром не надо.
 
*  *  *
Городские у нас привычки,
неприметливый к миру взор.
А ты знаешь, с единой спички
я могу разводить костер.
Очень женское дело - пламя.
Сущность жизни - тепло и свет.
И любовь (только между нами)
той же серии. Разве нет?
 
*  *  *
Молодость моя
пылала жаром.
Холодна вечерняя заря.
Я привыкла получать удары,
разучилась счастью доверять.
Дорогой, не надо
душу - настежь.
Лучше б ты другую полюбил.
Мне не хватит
мужества на счастье,
на несчастья бы
достало сил.
 
*  *  *
Ночь. Луна восходит
над подушкой.
Небо изгибается дугой.
Долго я была твоей
игрушкой.
Ты не наигрался дорогой?
Вытру пыль и подмету
в квартире,
аккуратно выключу луну,
Спи, родной.
Ведь все уснуло в мире.
Я теперь вовеки не засну.
 
*  *  *
Как учатся ходить - от стула до стола,
как выполняют тяжкую работу -
от сих до сих - я без тебя жила,
сжав зубы - от субботы до субботы.
Тянулись дни бесцветной чередой:
январь морозный и февраль гриппозный.
Разлуку нашу называть бедой,
я понимала, вовсе несерьезно.
Но надо выжить. Значит я жила.
Полубольна, в плену вселенской стужи.
Пригрело солнце и весна пришла.
И оказалось - ты уже не нужен.
 
*  *  *
Злая, тугая кровь.
Душу - напополам.
Что ж, ты, моя любовь,
прячешься по углам?
Скудны твои дары,
милостыня щедрей.
Не навсегда ль закрыт
кладезь души твоей?
В сердце тупой иглой
страсть моя - выше сил.
Нервный, тяжелый, злой,
чем ты приворожил?
 
*  *  *
Не ахти как весело
было в том саду.
В этот сад невестою
больше не войду.
На приманку брачную
дурочек лови.
Я была батрачкою
в том саду любви.
Кому хошь рассказывай
про слиянье уст.
Рай твой одноразовый
безнадежно пуст.
 
*  *  *
" Прощай. Окончилась любовь".
Но я застыла на пороге.
Признать печальные итоги
И ты, я вижу, не готов.
Все тянем, медлим. Невпопад
порой замрем на полуслове.
Свет угасающей любови
еще светить как будто рад.
Уже не греет.
А сердца
за годы свыклись вместе биться.
И невозможно примириться
с неотвратимостью конца.
 
*  *  *
Я счастья искренне желаю
тебе и всей твоей родне.
А я одна пройду по краю,
по кромке жизни, в стороне -
помилуй боже, не затронуть
твой восхитительный уют.
Не знаешь, белые вороны,
они в природе гнезда вьют?
 
*  *  *
Кого винить? Я знала наперед -
до первых слов, до первых поцелуев,
что на меня вся тяжесть упадет,
и что тебя проклятие минует.
Ступай, родной. Глаза мои сухи.
Давным-давно господь решил во гневе,
что впредь за все совместные грехи
всегда одной расплачиваться - Еве.
 
*  *  *
Но отболела любовь. Та боль
в черную полночь ушла, сутулясь.
Канула память о нас с тобой
среди исхоженных вместе улиц.
Больше не страшно открыть блокнот,
где оставляло пометки счастье,
больше не мучает и не рвет
прошлое сердце мое на части.
Все отболело. И в сердце нет
больше обид на твою измену.
Все. Даже свадебный наш портрет
можно повесить опять на стену.
 
ПОСЛЕДНИЙ САЛЮТ

За все в ответе - кто сильней.
Я пощажу твою гордыню.
Каскад безжизненных огней
(любовь прошла) на небе стынет.
Сентябрь оранжевой листвой
как флагами расцветит осень.
Ты не узнаешь, кто кого
из нас на самом деле бросил.
 
*  *  *
И наконец гордыня улеглась,
и в истине, пронзительной до дрожи
душа призналась: без тебя не может,
она свободой наигралась всласть.
Куда прильнуть бездомному плющу?
Насупившись, подсказывает разум
банальную, опошленную фразу:
"Пожалуйста, вернись, я все прощу".
Семь посохов истерто и семь пар
железных башмаков я износила.
Вернись, любовь, я все тебе простила.
У пропасти закончилась тропа.
Но пройдена всего лишь треть пути,
и дальше в гору не хватает силы.
Кому я лгу? "Вернись, я все простила,"
Пожалуйста, вернись, и все прости.