Мышата-борцы

 Сказка

 В глубине веков ни зги
 не видать, как в яме…
 Может, где-то в Безенги?
 Может быть, в Холаме?
 То ль в Балкарии Большой?
 То ль в Чегеме, может?
 Не припомню… Нет, постой –
 любопытство гложет!
 Что, в Баксане? Никогда!
 Значит, безуспешно?
 Слушай, что за ерунда!
 В Безенги, конечно!

 Вспомнил! Прошлое в золе
 сгинуло едва ли…
 Значит, так: в одном селе
 жили-поживали
 со старухою старик
 в мире да в покое;
 не звучал в их доме крик –
 слыхано ль такое?

 Как-то вечером старик
 говорит старухе:
 «Знаешь, я не так привык
 толковать о брюхе,
 но сегодня – мочи нет!
 Нет к работе воли…
 Может, сваришь на обед
 нам похлебку, что ли?»

 Так сказав, веретено
 стал он ладить снова.
 В очаге ж у них темно –
 хвороста простого
 во дворе сегодня нет.
 И старуха грустно
 говорит ему в ответ:
 «Даже кашу вкусно
 приготовила б сейчас,
 только дров в помине
 нет, старик, с тобой у нас…»
 И легли в унынье,
 на пустой желудок, спать
 старики-бедняжки.

 Чтобы вновь не испытать
 мук, что столь уж тяжки,
 встал пораньше старичок,
 скоренько оделся,
 тихо снял с двери крючок,
 молча огляделся,
 ослика в арбу запряг
 и пустился к лесу
 (робок ослика был шаг –
 в нем так мало весу)…

 Битый час они плелись,
 ослик и хозяин,
 наконец-то добрались
 до лесных прогалин.
 Взял старик топорик свой –
 жаром так и пышет!
 Повалил он сухостой,
 нарубил дровишек.

 «О-хо-хо, Тейри, устал!
 Солнце разморило…
 Как-никак, я аксакал –
 где былая сила?» –
 так промолвил старичок,
 к камню привалился,
 посидел чуток… молчок…
 в дрему погрузился…

 Только чьи-то голоса
 сон его тревожат –
 встрепенулся, поднялся…
 Быть того не может!
 Зычный голос: «Вот тебе!
 Получай, паршивец!
 Равных нету мне в борьбе!
 Как тебе ушибец?»

 Только тонкий голосок
 отвечает: «Нет уж!
 Ты свалить меня не смог,
 ты за все ответишь!»

 Зычный голос: «Не смеши! –
 восклицает грозно. –
 Помолиться поспеши –
 не было бы поздно!»

 Старичок был поражен:
 «Что за черт? Откуда?
 Я-то думал – это сон,
 оказалось – чудо!»
 Он под камнем посмотрел,
 посмотрел под пнем он:
 кто будить его посмел?
 кто поднял весь гомон?

 На корнях приподнят пень –
 ну паук, и только! –
 а в его забравшись тень
 борются жестоко
 два мышонка – один тощ,
 а другой упитан…
 Подвязались – ну точь-в-точь,
 как джигит с джигитом!

 Толстый тощего поднял
 и кричит: «А ну-ка
 трижды крикни – проиграл!»
 Тот в ответ – ни звука.

 Приглядевшись, наш старик
 ощутил истому:
 он ко всякому привык,
 только не к такому!
 Дело в том, что он узнал
 тощего мышонка, –
 сам не раз его гонял
 дома, постреленка!
 Поутихнув, продолжал
 ночью с ним беседу…

 А другой принадлежал
 богачу-соседу!

 Вот так штука! Ну, дела!..
 Одолев истому,
 старичок погнал осла
 поскорее к дому.

 Лишь осла он привязал –
 на едином духе
 все, что видел, рассказал
 вежливой старухе.

 «Сами с голоду помрем –
 голодать не будет
 наш мышонок нипочем!
 Он еще остудит
 толстопуза-бая спесь!
 Тот за все заплатит!
 Горсть муки ячменной есть?
 На калач и хватит.
 Испеки его сейчас,
 положи у норки –
 пусть мышонок ест у нас
 не одни лишь корки.
 Пусть он наберется сил –
 кто ж борец с измору?
 Надо, чтоб он победил
 толстяка-обжору.
 Тот выигрывал у нас
 до сих пор нечестно!»

 И старуха тот же час
 замесила тесто.

 Сладкий сделала калач,
 к норке положила…
 Что ж, мышонок, зря не плачь –
 будет, будет сила!

 Встали рано поутру
 старики в волненье,
 поглядели на нору,
 видят: угощенье
 их оценено сполна –
 крошки не осталось!
 Значит, нынче не должна
 одолеть усталость
 их мышонка! Хороша
 будет эта схватка!

 Едут старые, спеша,
 поглядеть, как жарко
 будет драться их борец,
 подвязавшись туго, –
 может даже, наконец
 он повалит друга?

 Обогнав двоих мышат,
 старики укрылись
 возле пня – сидят, молчат…
 Вскоре появились
 два борца. Толстяк кричит:
 «Ну, сейчас узнаем,
 кто слабак, а кто джигит!»
 «Погодил бы с лаем! –
 отвечает тот, кто худ. –
 Видишь этот кукиш?
 Разговоры не спасут –
 ты сейчас получишь!»

 Вот сошлись они, и вмиг
 худенький мышонок
 толстяка свалил! Тот сник,
 смотрит, как спросонок.

 Кряду пять, а может шесть
 раз случилось это.
 Тяжко дышат, взмокла шерсть…
 Толстяку просвета
 не видать! «Передохнем, –
 просит он, – немного…»

 Улеглись они под пнем.
 «Слушай, ради Бога,
 объясни мне – что стряслось?!
 Я моргну едва лишь –
 тотчас ты меня, как лось,
 валишь, валишь, валишь!
 Я ж обычно был сильней,
 а теперь – повержен…
 Объясни мне, чудодей,
 что в тебе за стержень?»

 «Удивительного нет, –
 отвечал худышка. –
 Дом твой светел и согрет,
 скуден мой домишко.
 Ты действительно силач,
 только мне впервые
 приготовили калач
 старики родные…»

 «Что, калач?! Из ячменя?!
 О Тейри! Когда бы
 угостили им меня,
 злобного кота бы
 сразу смог я наказать!
 О, калач ячменный!
 Кто сумел бы описать
 вкус его отменный?
 Слушай, может, будешь впредь
 оставлять кусочек?
 Скажем, четверть… лучше, треть…
 О, хотя б разочек
 угостил меня мой бай!
 Воровством живу лишь…
 Хоть и мягок каравай,
 сильно не обжулишь!
 Если б смог я калачом
 вдоволь насладиться,
 был бы братом наречен,
 всем бы стал делиться!»

 «Не могу, – сказал в ответ
 худенький мышонок. –
 У моих хозяев нет
 за душой деньжонок.
 Если стану у них красть,
 будет им обидно,
 а просить, разинув пасть, –
 просто очень стыдно!»

 Призадумался толстяк…
 Эй, пузатик, где ты?!
 Как очнулся: «Значит, так:
 если я монеты
 золотые приносить
 буду на затраты, –
 может, сможешь угостить
 калачом меня ты?»

 Рад мышонок толстяков,
 так-таки сияет,
 толстячка обнять готов,
 в нем души не чает.
 И, конечно, старики
 тоже очень рады –
 разве ж было им с руки
 ждать такой награды?!

 Мчит старуха во всю прыть,
 чтоб муки ячменной
 у соседки одолжить –
 сеяной, отменной.

 Месит тесто, горячей
 пламя разжигает
 и пятнадцать калачей
 тут же выпекает.

 А потом кроить и шить
 начинает споро,
 чтоб мышатам услужить,
 ведь они – опора!

 После брючек и рубах
 сладила чувяки,
 и сказали только: «Ах!» –
 наши забияки.

 Шляпки войлочные им
 тоже были сшиты –
 стал их вид совсем другим:
 славные джигиты!

 Каждый день с тех самых пор
 прямо на рассвете
 толстячок в их старый двор
 носит по монете.

 В тот же миг он свой калач
 получает с маслом,
 так что кто теперь богач,
 сделалось неясным.

 А потом идут они,
 силачи-мышата,
 долго борются в тени,
 словно медвежата.

 «Брось, тебе не одолеть, –
 тощий убеждает.
 «Я скручу тебя, как плеть! –
 толстый возражает. –

 Полагаешь, ты сильней
 стал из-за обеда?
 Грохну оземь побольней,
 и – моя победа!»

 «Что ж, коль ты и вправду крут,
 поспеши, не мешкай!» –
 отвечает тот, кто худ,
 толстому с усмешкой.

 Хоть и борются друзья,
 мир весь забывая,
 но в итоге – лишь ничья,
 правда, боевая!
 Нынче весел старичок,
 ослик стал резвее,
 появился табачок,
 с ним – и жизнь новее!

 Сказки он по вечерам
 сказывает мышкам,
 утихает тарарам,
 сходит сон к малышкам.
 А старушка, бед в судьбе
 избежав, одежку,
 что истрепана в борьбе,
 чинит понемножку…

 Чтобы глазки ты смежил,
 о былом загрезив,
 эту сказочку сложил
 Мурадин Ольмезов.

 Перевод с балкарского
 Г. Яропольского