***
Сапожник дед, колхоз Красноармеец,
Умом законы тяжело понять.
Сибирский труженик, а не бандит-пришелец,
В чем деда можно было обвинять?
Кто жил в ту пору, знает, что к расстрелу,
Вела «полста восьмая» напрямик.
Коль жребий пал, то не остаться целу, -
Раскручен смерти грозный маховик!
Уж напечатаны все протоколы
Допросов. Только - вставить имена.
И «воронок» пронзил февральский холод.
Спасенья нет, виновна вся страна!...
Лимиты выбраны и заговор придуман,
А дед так ждал ту раннюю весну.
Но вождь о чем - то о своем подумав,
Я «за» уж вывел, в списки не взглянув.
И будто голос бабушки я слышу:
«Как прокормить мне четверых детей?
И некому в сиротской хате крышу
Вновь подлатать, и починить плетень…»
Мне жалко деда! Он один из тысяч
Российских продолжателей родов.
Вот взять огнем бы и навеки выжечь
Террор и боль тех бешеных годов!
И сын сапожника, отец мой ВУЗ забросил,
Хоть был всегда в учебе впереди.
Хлестали словом, словно грудью оземь:
«Ты сын врага народа. Уходи!»
Я видел деда только на портрете.
С таким лицом не лгать и не украсть.
И мой отец, пройдя свой путь на свете,
Так и ушел, озлобленный на власть.
Мне 10 лет, и пятьдесят девятый…
Я помню, как отец вскрывал конверт.
«Твой дед оправдан», - прозвучало в хате,
Но деда нету 10 с лишним лет…
А он ведь мог еще пойти в атаку
В том сорок первом, когда кровь рекой…
Свои скосили, только из алтайских,
Если считать, то 45 полков!
Архивы вскрыты, имена известны.
Тех, кто пытал, - теперь узнал народ.
Вот только жаль, - уже сапожник сельский
Дырявых валенок в селе не подошьет!
Центр краевой. Я в сквер иду дворами.
«Здесь будет установлен обелиск
Репрессий жертвам», - надпись есть на камне.
Уж век другой. Эй, власть, поторопись!
Свидетельство о публикации №111112711685