Хаус, конец шестого сезона

Плиты зданий под ногами неуместны и нелепы -
им бы высится, в квартирах наших ларов сторожа.
Ночь нарезана огнями, как ножом буханка хлеба –
я топчусь на перекрытии шестого этажа.
Мне сейчас не до завалов от упавших исполинов,
у меня левей грудины что-то ноет и болит.
Потому что мой приятель хочет жить с моей любимой,
а она ему пока ни да, ни нет не говорит.

Суетятся «девятьсот одиннадцатые» крылато –
прямо ангелы господни в синих куртках на замках.
Плиты здания разбиты. Клочья ларов и пенатов
подбирают с тротуара, всех в крови и синяках.
И под каменным завалом – мне, и только мне на ухо
чья-то боль сквозь плиты, стены, трубы, мусорный курган
еле слышно простонала.
Кто там? Девочка? Старуха?
Что ж её никто не слышит?
- Эй! Вы кто? И где вы там?

Чернокожая девчонка умирает под завалом.
Ординарный, в общем, случай
и не мне бы, как врачу...
Но судьба располагает, как всегда располагала.
Это ангелы крылатые летят, а я – лечу.
Для неё я на сегодня необъявленный мессия,
А мессия – так мессия,
 жилы рви, но помоги.
Жизнь взяла её за шкирку –
тоже как –то не спросила,
как ей будет дальше житься без отрезанной ноги.

И, как в зеркало, глядясь в её испуганное: «надо?»,
я своим суровым «надо» отсекаю, как пилой,
все сомнения в наличии как рая, так и ада,
или в том, что путь по жизни направляется ногой.
Я был прав. Я до противного был прав, но смерть – скотина –
жадно щёлкнула зубами, жертву новую ловя.
Я, как в зеркало, гляжусь в свою скривившуюся мину –
Что там, кроме викодина, остаётся у меня?
Слишком мелкие осколки... Слишком крупные порезы...
На душе моей остались шрамы всех прожитых лет
И от первого бемоля до последнего диеза
мне не втиснуть в эту музыку ещё один куплет.

Я теперь подряд все ночи буду видеть эти плиты,
будет кровь моя по капле между пальцев в никуда.
Я был прав, но этой правдой ни девчонке, мной убитой,
Ни судьбе моей разбитой не поможешь никогда...