Жебрунов и Барболин. Поэма о русской душе

+


               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
            Трансцендентальное


   Эпиграф.
"Мой тост не вызвал у них энтузиазма .
— За победу оно конечно, — сказал Барболин, — а марафет?
— Какой марафет? — спросил я.
— Ты дурочку не валяй, — строго сказал Жербунов, — нам Бабаясин говорил, что тебе сегодня жестянку выдали."

В.Пелевин. "Чапаев и Пустота"
Фамилия одного из персонажей Пелевиным искажена, видимо специально - А.Мартынов.



—  Ты счастлив здесь, Барболин?   
—  Счастлив здесь? 
о чём ты, Жебрунов, мой друг прелестный?
дозволено мне пить, курить и есть?
—  Не ёрничай — иные есть процессы.
—  Творца восславить?   
—  Помечтать, допустим,
иль изредка предаться светлой грусти,
о чём-то вспомнив.   
—  Проще скажем —  есть
возможность не сводить все интересы
к служению материи презренной
в приделах, называемых гееной?

—  Не в бровь а в глаз, ты как всегда конкретен.
—  Я был таким.   
—  А в чём теперь отличье?
—  А в чём, поведай ты, живущий в свете,
отличье дома отдыха от кичи?
И чем вчера разнится от сегодня
или к примеру, рай от преисподней?
—  А чем следы порока от отметин,
оставленных Божественным величьем?
Есть разница —  вступить в святую рать
иль шабаш мерзкий радостно справлять?

—  А Божий мир —  он светел или тёмен?
—  А это по тому, отколь смотреть —
меняет фокус ад каменоломен.
—  Но чистит взор надсмотрщика плеть.
—  Твой взгляд, видать злодейка уж отмыла.
—   Ещё словцо и вдарю прямо в рыло!
—  Ну полно, брат, прости, я был не скромен,
обидел друга — этакий медведь!
но каюсь, не иначе —  бес попутал,
за то ужо наказан буду круто.

—  Ты, Жебрунов, увы, не исправим,
но для святош —  пример для подражанья.
—  И ты, Барболин, мог бы стать таким.
—  Ну где уж мне с моей башкой бараньей!
—  А сердце?   
—  Сердце —  что?   
—  Не говорит —
для счастья создан каждый индивид?
—  Увы мне! вероятно херувим
меня не тронул огненною дланью —
когда он толковал о Божьем граде,
я видно спал с какой-то...
—  Бога ради,

уймись!   
—  Уймись, заткнись —  все эти песни
я слышал в школе, армии, тюрьме,
при жизни,  в преисподней, там ли, здесь ли,
на брачном ложе, смертном ли одре,
ты не поверишь, сколько было разных
желающих затрахать до оргазма
мне мозг и мир, что всех миров чудесней,
я видел, как в дурацком лживом сне,
а голоса моих учителей
звучали с каждым годом всё наглей.

Они являлись в шубах, телогрейках,
погонах, шароварах и лампасах,
чалмах и фесках, кипах, тюбетейках,
в халатах, торбасах, веригах, рясах
и молвил каждый —  мне лишь поклоняйся,
мои лижи...   
—  Я понял, не старайся,
поверь, Барболин, всё, о чём ты тренькал,
описывая в столь унылых красках,
известно мне и более того —
скажу тебе, что это всё...   
—  А то,

что я хотел, мечтал, стремился, жаждал
припасть к ручью...   
—  С портвейном? —  не смеши!
счастливый шанс ты пропил не однажды,
припомни —  чудный глас звучал в тиши...
—  А чудные наместники, присвоив
себе права дурацкой болтовнёю
всё объяснять столь тупо, сколь отважно,
терзали слух, как въедливые вши,
а главный их - святейший Чарли Чаплин
костьми наполнен был, как гроб поваплен...

     ===================
 
—  Однако, ночь прошла, кажись светает,
Барболин, друг мой, здесь ты али нет?
—  Товарищ Жебрунов и сам не знаю,
мне помнится - я странный видел свет,
он был вокруг меня и я был в свете
и свет был мной и я кого-то встретил,
другого, чья судьба была иная —
в темнице он сидел мильоны лет.
—  Да чёрт бы с ним! Был марафет прекрасен —
не обманул товарищ Бабаясин.


               ЧАСТЬ ВТОРАЯ
            Спор о русском пути


—  Давно хотел спросить тебя, Барболин.
—  Спроси.
—  Но не решался.
—  Так решись.
—  Ты русский?
—  Русский я?  да ты не болен,
товарищ Жебрунов?
—  Да нет, кажись
—  А я подумал, что отшибло память,
раз ты решил таким вопросом ранить.
—  Прости, Барболин, думаешь, легко ли
мне было, когда в мозг закралась мысль,
которою и сам я ошарашен —
не скрытый ли ты враг Отчизны нашей?

—  Ну вот те на —  и я врагом записан!
с какого, извиняюсь, бодуна?
себе не взявший даже горстки риса
в голодный год, казёного сукна
на галифе, путёвки в санаторий,
в Малеевку хотя бы — не на море!
Россию не покинувший, как крыса,
когда пришли лихие времена,
я русский, жил в Москве и горе мыкал,
неужто спутал ты меня с калмыком?

—  Ну да, мы пули вёдрами глотали
и танки вражьи грызли —  это так,
но нынче, брат Барболин, я в печали —
сегодня рассуждаешь ты, как враг.
—  Однако для меня вот это новость!
и в чём же ты услышал вражий голос?
—  Я исхожу из фактов и реалий —
тобой пропагандируемых врак,
коль заявить такое может кто-то —
он гад, козёл, гондон и сучий потрох!

—  По поводу гнуснейших обвинений,
верней сказать —  беспочвенных предъяв,
замечу —  не рождён ещё тот гений,
который широтой души объяв
все степени подобного бесстыдства,
сумел бы с этой мерзостью смириться
и посему не может быть двух мнений;
ты, Жебрунов, я думаю, не прав
и будешь в свете сказанного выше
товарищем моим объявлен бывшим.

—  Переживу, Барболин, я несчастье
и образ прежний твой в душе сожгу,
пусть буду ненавидимая мразь я,
коль руку протяну теперь врагу.
—  В своих сужденьях ты конечно, волен,
но нету сил терпеть интригу боле!
—  Изволь, чернить осмелился ты власти,
в речах своих безумных гнал пургу.
—  Всё понял —  я "к разбойникам причтён",
а пятая графа-то здесь причём?

—  Насчёт графы, ты спрашиваешь, пятой?
Отвечу —  русский этнос был и есть
опорою страны, теперь распятой —
её надежда, молодость и честь,
а ты народ великий изничтожил!
—  Помилуй, Жебрунов, мой друг, но что же
сказал я?
—  А, как в лоб —  так на попятный?
—  Завёлся чёрт! ну дай хоть словом влезть!
—  Ты обвинил народ наш в безразличьи!
—  Я каюсь —  поступил по-еретичьи.

—  Неужто ты не знаешь наши беды?
Нашествия, репрессии, террор?
Наполеон, Адольф, монголы, шведы,
суровый холод, голод, лютый мор?
—  Я помню обо всём, не продолжай,
но только не пойму, что за вожжа
тебе под хвост попала? За обедом
ты лишку перебрал и прокурор
в душе твоей проснулся и теперь
тобой виновник найден всех потерь?

—  Виновник ты и тьма других таких же.
—  И в чём я виноват?
—  Хотя бы в том,
что позабыв своё, чужое лижешь!
—  Я понял —  своим гнусным языком.
—  Пленён ты иноземною культурой —
на фоне нашей местности понурой
какое-нибудь Тюильри в Париже
приятнее для глаз, но это дом
чужой и эти ценности не наши!
—  А наши, очевидно —  щи да каши?

—  Не только —  Вера, Истина.
—  Свободу —
забыл ты.   
—  Для не видящих ни зги?
Обёрткой яркой нищему народу
не надо компостировать мозги,
а эти ваши равенство и братство
на самом деле...   
—  Понял —  грех и ****ство.
—  Послушай, мою русскую природу
не вытравить, хоть режь меня, хоть жги.
—  Похоже, ты про наш особый путь?
—  Не умничай, а просто русским будь.

Люби Россию, верь её просторам,
взгляни —  леса, поля —  какая ширь!
—  Не оттого ль вольготно жить здесь ворам,
лишь стоит отслюнить на монастырь?
—  У нас одних в стране воруют что ли?
—  У нас ворьё при власти и на воле.
—  Но даст Господь, изменится всё скоро.
—  Хохлы спивают —  тильки ти повирь.
—   Не знаю, шо хохлы твои спивают,
но мы найдём свою дорогу к раю.

—  Ваш рай не тот, что с милым в шалаше?
—  А ваше счастье —  быть на побегушках?
—  Навечно заблудиться в камыше?
—  Всё растоптать, а после и разрушить?
—  Что рушить тут?
—  Святыни наши здесь!
—  А хьюмен райтс?
—  А если не хрен есть?
—  А дальше что?
—  А вам что по душе?
—  Свобода!
—  Воля!
—  Пепси!
—  Медовушка!
.....................................

—  Братан, сойдёмся может быть на водке?
—  Налей, браток —  мы оба в этой лодке!


               ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
            Случай на рыбалке


— Послушай, Жебрунов, престранный случай
со мной произошёл.   
— Постой, накатим,
а после ты мозги уже мне мучай!
Закусывай, Барболин — вот салатик,
не жалую я этих рестораций —
здесь каждый так и ждёт, чтоб распродаться,
но кормят вкусно. Ладно, дуб могучий,
среди литературной п..добратьи!
рассказывай, какие ещё мысли
на сумрачных ветвях твоих повисли?

— Ты знаешь — я рыбак...   
— А я охотник,
до баб умелых.   
— Не перебивай.
И чувствую себя всего вольготней
за городом, на речке — вот он, рай!
прильнёшь на бережку, разложишь снасти
и прочь бегут из сердца все напасти.
Так вот, в один погожий день субботний
я как-то закатился на Валдай.
— Четыре сотни вёрст однако с гаком!
— Да то не крюк нам — бешеным собакам!

Сижу, ужу, вокруг щебечут пташки,
водичка плещет, солнышко блестит...
— И вдруг...   
— и вдруг я вижу — и мурашки
ползут, едва припомню этот миг —
легко касаясь дном озёрной глади...
— К ней рифма есть...   
— заткнись ты, Бога ради!
рассказчиком твоим быть — жребий тяжкий,
так вот — какой-то древний реквизит —
ладья ли барка, я не разберусь,
к моей стоянке прямо держит курс.

Гребцы в работе — плечи так и ходят,
ладья вперёд летит во весь опор,
надсмотрщик у них, ну старший, вроде...
— Неужто с ними дядька Черномор?
— и слышу свист кнута и крик гортанный...
— И плещут волны, солнцем осияны!
— Молчи. Сперва я думал — на природе
снимают фильм и главный режиссёр
вдруг из кустов актёрам крикнет — снято!
свободны все, закуривай, ребята!

— Но рядом ни души, ни режиссёра.
— Догадлив ты, короче — тишина.
— И мёртвые стоят! — я до усёра
уже напуган, слушай, ночь длинна,
стаканы ждут, наполнены тарелки,
мешает лишь сомненья чёртик мелкий,
сдаётся мне, что чересчур попёрла
сегодня масть.   
— Ты знаешь, старина,
я не солгал ни жестом и ни словом.
— Тогда продолжим за графином новым.

— Так слушай же — как будто всё застыло,
изгибы волн, бегущая ладья,
я видел всё — скамью, весло, кормило,
царапину на ручке, тюк тряпья,
я видел кнут, верёвку, кнутовище,
я видел дом, где мальчиком похищен
был раб, сидящий за веслом уныло
и вдруг я вспомнил — этот мальчик я,
тот я, который здесь сейчас с тобою!
— Барболин, ты никак что ль с перепою?

— Я воду пил — там был ручей звенящий,
туда по воле матушки моей
тропинкою, ведущей через чащу,
спускался я воды набрать, вкусней
не пил я ничего об эту пору...
— Ты бредишь!   
— а как вечером за гору
наш Тевс великий солнышко утащит,
а Карм зажжёт светильники, мы всей
семьёй большой за трапезою скромной
встречались в нашей хижине укромной.

— А дальше что?   
— А дальше все уплыли,
а я застыл как пень на берегу,
испариной покрыт, как лошадь в мыле,
теперь в душе картинку берегу,
что видел на заброшенном причале.
— Барболин, я рассказом измочален,
глазам своим не верю — это ты ли?
скажи мне честно — гонишь ты пургу?
Иль может в банку рыбьего прикорма
накапал ты случайно хлороформа?

— Не пил, не капал, не курил, не нюхал,
сидел спокойно, полон разных дум.
— Ну что ты будешь делать? — вот непруха!
однако, не вмещает слабый ум —
как мог ты не сказать себе — постой-ка,
не раб я, не гребец — поэт и только,
свой воспалённый мозг одёрнуть сухо,
сказать — я путешествую...   
— в Арзрум?            
— Хотя бы! — и на свадьбе вашей гость!
— Увидел всё и как-то не срослось.

— Ты тень кареты видел!   
— Тень я нынче.
— Тень кучера!
— С цитатой я знаком!
Прости, я разговором этим взвинчен.
— И я — беседой с полным мудаком!
— Пойми, всё то, что раньше было мило,
не нужно мне, душа моя остыла,
читать, писать, плясать, водяру дринчить,
катить, как скарабей вонючий ком —
претит мне всё, я мыслями не здесь.
— А там, где хрен когда туда залезть?

В долине грёз, среди говна и хижин,
бананов, эвкалиптов и мангуст?
Послушай, ты судьбою не обижен —
поэт, писатель, мастер, златоуст!
Мы соль земли, творцы, мы душеведы!
Мы Божьей благодатию согреты!
— Ага — напишем хрень, а после лижем
друг дружке — я в восторге, я тащусь!
— Да лучше настрочить рецензий двадцать,
чем листиком в деревне подтираться!

А кстати, как звала тебя мамаша
в селеньи том?   
— Да попросту — Анун.
— И что, земли на свете нету краше?
— Представь себе.
— Поэтому угрюм
твой взор теперь, не радостен ты ликом,
не хочешь быть большим и знаменитым?
— Да, истинно. Поверь, дорога наша
не начата ещё, а полон трюм
балластом, но надеюсь, что препоны
мы все осилим по дороге к дому.
 
Мне видится — стою я на причале,
у ног моих бездонный океан,
солёный ветер брызгами мне жалит
лицо, а я уже от счастья пьян
и всматриваюсь в даль покойный взглядом,
корабль близко мой, почти что рядом,
матросы ждут и парус уж подняли
и стих как по команде ураган.
— Предчувствие разлуки щемит грудь,
ну что ж, прощай... Анун, счастливый путь!


Примечания

Тевс - Бог света (неизв. яз.)
Карм - Бог мрака (неизв. яз.)
Анун - Имя (армянск. яз.)

 
               КОНЕЦ
 
               


Андрей Мартынов Слово  12 - 15 ноября 2011

+