Сказ о Дикой Охоте шестнадцатая глава

***

Дочь Ньёрда:

- Месяц вынули из ножен – тонким лезвием блеснуть.
Не проложен и не хожен, но возможен верный путь.
Я сюжету не перечу, - не сдержу на вираже.
Путь мечей венчала сеча. Дальше речи о ноже…

***   

Крамола:

- Воет вьюга за порогом, мухи белые кружат.
От Свирели нет подмоги. Видно, время для Ножа.
Вострый, хоть и деревянный, и размером-то с ладонь.
Отомкнет любую тайну и пронзит любую бронь.
Коли друг точил для друга, значит, лихо отведет:
И врага в бою погубит, и оковы разобьет.
Вместо компаса укажет путь-дорожку к очагу,

Уж простите, что вмешалась. Но приперло – не могу;

Убежал юнец из дома – надоело жить в тепле.
Все привычно, все знакомо на родимой стороне.
Захотелось приключений, вольной воли и чудес:
Встал до свету, взял печений, скрипнул дверью и исчез.
Белобрысый, длинноногий, и улыбка – до ушей.
Позвала его Дорога... Или чертики в душе.

Мать поплакала, конечно, хоть и ведала давно,
Что сынок ее беспечный скоро встанет на крыло.
А отец сказал сурово: коль ушел, пускай идет.
Не такой уж бестолковый, может быть, не пропадет.
Мать, конечно, согласилась. Но вечернею порой
Часто за сынка молилась – чтоб живой пришел домой.

А сынок ее Никита между тем шагал, шагал…
Не всегда едал досыта, не всегда под крышей спал.
Побатрачить нанимался да на свадьбах песни пел,
Но нигде не оставался слишком долго. Не хотел.
Не бывал в жестоких битвах, не видал от встречных зла,
Видно, матери молитва крепко сына берегла.

Сероглазого мальчонку привечали все кругом,
Кто-то кликал Журавлёнком, кто-то кликал Ветерком.
А один веселый парень, добрый плотник и столяр
Для юнца того сварганил чудо-ножик Ветрояр.
Не стальной, зато красивый. Ручка – ясень, клен – клинок.
Только в нем дремала Сила. Но пока о том – молчок.

****
С той поры, как ненароком в Астану попал Андрей,
В замке гордом и высоком начал править Казначей.
Он еще при старом князе всю казну считал своей,
При Андрее скряга разом стал богаче всех людей.
Мир людской стоит на злате: правит тот, кто при деньгах.
Только нынче ты богатый, ну а завтра… Вечный страх.
Генерал был верным «другом», вместе грабили народ.
А теперь, доносят слуги, хитрый заговор плетет.

Да еще сосед – разбойник, обедневший дворянин,
Все грозит войной и кровью, лютой завистью томим.
И народец – что за горе! Что-то вдруг буянить стал,
Усмирять людское море срочно послан генерал.
Поглядев на войско с крыши, казначей отдал приказ:
Заговорщицких мальчишек заточить в тюрьму тотчас.
Мол, папаши поумнеют, коль в заложниках сыны,
Нет тоски на свете злее, чем тревога за родных.

***
Погулял Никита вволю. Как-то раз, в канун зимы,
Выпала парнишке доля – стать солдатом молодым.
Ну, не то чтобы солдатом – дали парню барабан,
Мол, идем на супостата. Топай с нами – будешь пан.
Шел в поход сосед – разбойник на соседа – богача,
Вел солдат тропой окольной, к замку старого хрыча.
Донесли шпионы вести: в замке войска точно нет,
Подавляют бунт в предместье, восемь бед – один ответ.

Не бывал в бою Никита, не видал кровавых ран…
Под конец короткой битвы был герой от горя пьян.
Стражу быстро порешили, челядь выгнали на двор,
Чтоб не рыть в снегу могилы, развели большой костер.
Кровь и копоть, крики, стоны… И молоденький солдат.
Он от этой страшной бойни провалиться был бы рад.
Чтоб не видеть, чтоб не слышать… Убежал на сеновал,
Притаился тише мыши и беззвучно зарыдал.

Только вдруг почуял руку – опустилась на плечо:
– Слушай, парень, и ни звука! – кто-то шепчет горячо.
Обернулся он на голос, смотрит – перед ним старик.
– Что, пацан, седеет волос? Видно, к крови не привык?
Помолчал, вздохнул печально. – Наш-то тоже не святой…
Тут в тюрьме полуподвальной дети заперты.
– На кой?
– Тише ты, молчи и слушай. Бунт затеял Генерал,
Но у стен бывают уши, Казначей о том узнал.

Отослал отцов из замка – усмирять простой народ,
А сынишек спозаранку в подземелье запер. Вот…
Коль о том узнают ваши, будет мальчикам беда,
Возвратится войско наше, только вот еще когда…
Я ключи достал украдкой. Ты не трус? Так помоги…
Выведи ребят из замка да от смерти сбереги.
Перепьются ваши к ночи, да и ты им вроде свой…
Может, страшно?
– Да не очень…
– Вот ключи. Давай, родной…

***

В подземелье – холод, сырость да скупой неясный свет.
Что с мальцами приключилось? Расскажу, секрета нет.
В день, когда их притащили из родных домов сюда,
Все ревели и вопили. Слезы детские – вода…
Только высохли глазенки, смотрят – прямо на полу
Тощий черненький мальчонка под окном сидит в углу.
Сын десятника, Виталька, первым начал: – Эй, ты кто?
Улыбнулся парень жалко: – Да почти уже никто.

Мой папаша грабил честно: берегись, коль ротозей!
Потому его повесил на березе казначей.
Скоро и меня повесят – за такие же дела.
Что ж, бывает. В мире тесно, да и жизнь уж не мила…
Генеральский сын Володя рот усмешкою кривит:
– Нищебродское отродье, нам ли с этим говорить…
Мальчуган смеется звонко, а глаза грозят бедой:
– Ты, барчук, уйди в сторонку, я пока еще живой!

Разобраться справедливо – это вы мне не чета,
Мой папаша вор, вестимо. Только ваши – сволота!
И у нищего копейку отберут, коль дан приказ,
Казначеевы ищейки… Будет им на этот раз!
Покраснел, как рак, Володька, кулачонки крепко сжал…
– Что ли правду слушать горько? Посмотри, куда попал!
Приумолкли пацанята, призадумались чуток.
Неплохие ведь ребята, может быть, и будет прок…

****
К ночи стало все спокойно, гул разбоя поутих,
На костре сожгли покойных, застращали слуг живых.
Казначея отыскали, заковали в кандалы,
Бочки винные достали, напились да спать легли.
За стеной затихла буря, в небе звездочки горят,
Часовые в карауле оглушительно храпят.
Замок словно заморожен, а Никите не до сна.
В рукаве припрятал ножик. Для чего – и сам не знал.

Вот и двери в подземелье. Не заметил, как дошел…
Не закрыто. Не поверил – будто слишком хорошо.
В коридоре мрак, не видно ничего, что слеп, что зряч,
Чертыхнулся от обиды. Вдруг услышал тихий плач.
Побежал скорей на звуки, дверь нашел, ключи достал,
Эх, дрожат от страха руки, и задача не проста.
Нужный ключ нашел не сразу, заскрипел стальной замок.
Дверь тяжелая, зараза. От работы парень взмок.

Отворил. Стоят ребята и испуганно глядят.
– Выходите, пострелята. Убежим, пока все спят.
Только-только был в подвале, миг – и вот уж у ворот…
Снова в памяти провалы? Кто все это разберет?
Отчего-то стало жутко, и мурашки по спине,
То ли черта злые шутки, то ли все это во сне?
Заперты ворота крепко, на калиточке замок…
Ну, попали птахи в клетку! Только вдруг сверкнул клинок,

Скромный нож, подарок друга, стал сверкающим мечом!
Сбит замок. Завыла вьюга. Поднажал на дверь плечом…
Путь открыт, ребята смылись, а Никита замер вдруг:
Что-то в замке изменилось, будто враз включили звук,
Мчат к воротам часовые, топот, ругань, лязг и свист,
Ноги – будто неживые. Руки – сами поднялись,
И солдат, пронзенный сталью, мертвым лег на белый снег,
Остальные – закричали. Меч упал. Никита – вслед.

Незамеченные, дети понеслись от замка прочь.
Дует в спину сильный ветер, и от звезд светлеет ночь.
Только вдруг остановились: – Наш спаситель, где же он?
Может, с ним беда случилась? Может, угодил в полон?
Сын воришки им ответил: – Мы Никиту не спасем,
Вы не воины, а дети. Только сами пропадем.
– Мы замерзнем в чистом поле! – Перестань вопить, Антон.
– И куда мы? – К Фрау Холле. К Фрау Холле на поклон…

***
Дочь Ньёрда:

- Вьюга кружится на месте, будто шавка за хвостом:
Чьи-то кости – злые вести закопала под кустом.
Ночь Самхейна миновала. В ясном небе звёздный звон
За холодным перевалом сторожит медвежий сон.
Сон медовый – груз пудовый. Сколь ни пей – не видно дна.
Семизвёздная ендова всё по краешки полна…

Сел Морозко под берёзку, поглядел на перевал,
Рыжеухого подпёска тихим свистом подозвал.
Дескать, партию сыграли – повторим когда-нибудь.
Скоро утро. Не пора ли нам держать обратный путь?..
Отхлебнул из мятой фляжки антифризу, вздрогнул дед.
А тулупчик нараспашку, кушака-то нет как нет.
Так теперь, поди, всю зиму щеголять без кушака.
Огорчительно, вестимо – допекают мужика:
Бестолковый, непутёвый, и такой, мол, и сякой.
Кушачок-то сладить новый не хитро – живой рукой.
Соглашался: да, пожалуй, краше слажу не спеша.
Но не шибко-то лежала, право, к новому душа.
От чего-то прежний жалко. Ну как сыщется ышшо?..
Так, ни шатко и ни валко, до ворот своих дошёл.
На тесовое крылечко поднимается старик.
Чу! – раздался недалечко затяжной истошный крик.
Замер дедушка в испуге, озирается, присел:
Слышать этакие фуги не сподобился досель.
Поспешил на крик Морозко. Со ступеньки сделал шаг –
Глядь, а в пасти у подпёска обслюнявленный кушак.
Пёс доволен – так и пляшет между сосен и осин,
Снег размешивая в кашу: ай да я, мол, сукин сын!
Тишину крушили звуки аккурат из кушака.
Взял его Морозко в руки, озадаченный слегка, -
Кто же так горланить может: «ААААА! Спасиииите! Ой-ёй-ёоооой!..»?
Размотал полоску кожи, запылённую землёй,
Поглядел – рыдает дудка, загибает в пять октав.
Погорланила минутку и, внезапно перестав,
Молвит ясно и понятно человечьим языком:
«Спеленай меня обратно поплотнее кушаком.
Без него куда страшнее: всяк берёт, пихает в пасть.
Я ж буквально дервенею – как бы в пасти не пропасть…»
Дед хохочет: «Ну и дудка! Диво дивное, ей-ей!
Молвит речи, шутит шутки – кушаком её обвей…»
«Мне шутить не больно надо, и хотела б – не смогла.
Я цыганка. Звали Радой. Мать от роду нарекла…» -
Слово за слово – беседа получилась непростой.
Рассказала Ведьма деду всё, как есть, до запятой…
 *** 
В это время лай собачий прерывает мыслей нить.
Дед в карман жалейку прячет – понадёжней сохранить,
Повязал кушак потуже и – бегом на псовый зов.
Так дистанцию утюжит, как не бегал и Борзов*.
Обогнул оранжерею (розы – чисто кружева!),
Попытался поскорее – не рассыпался едва…
Зла в запале не желая, пёс резвился от души,
Подростковым звонким лаем  всю округу всполошил.
Встала дыбом лесотундра – громкий вышел раскардаш:
То свирель орёт: «Полууундррраааа!», то щенок: «На абордааааж!..».
Население лесное воет в панике: «Атааас!..».
Что всему тому виною? – затрапезный медный таз.
По заснеженной дорожке тихо плёлся кверху дном –
Черепашка не на ножках, - на колёсике одном
Из прессованной фанеры. Но понятно, что сперва
По задумке инженера колеса-то было два…
Обойдя вокруг жестянки, дед поцокал языком:
«Как бы эдакие танки не попёрли косяком…»
Подцепил Морозко бортик, от землицы приподнял,
Смотрит – в танке странный чёртик, телепузику родня.
Не зверушка, не игрушка – ярко-рыжий, без хвоста,
Но зато топорщит ушки, будто крылья. Красота!
Майка драная, ветровка, заскорузлые штаны.
«Ты откуда, полукровка?..» Прошептал: «Из Астаны…»
Лает пёс, рыдает дудка, рыжий к тазику прирос –
«Не лишиться бы рассудка часом,» -  думает Мороз, -
«В этом гаме одурею…» Гаркнул: «Цыть!..», и в тишине
Прозвучал рассказ Андрея о бескрайней астане.
О свирели, об Алисе, об огне и о воде.
И о том, что крыса крысе крысой станет не везде.
О собратьях по несчастью добрым словом помянул,
Как, проглоченные пастью мутной бездны, шли ко дну.
Как на дне, под сенью таза, сосчитали мертвецов…
Долго брёл к концу рассказа, но добрёл в конце концов.
Одолев огонь и воду, расходиться тяжело:
Крысы выбрали свободу, коли крупно повезло.
А Андрей решил вернуться за Алисой в Астану…
---
…Встало яблочко на блюдце – мол, немного отдохну.
Да и мы, поди, немало навязали узелков:
Время отдыха настало для усталых языков.
Уберу покуда пряжу да у печки в тишине
Посижу, кота поглажу, погрущу об Астане…

***




*Валерий Борзов  - http://clck.ru/W/PoEV

                http://clck.ru/W/PoEV