Цикл Без объяснения причин

***
Ночь нереализованных понтов.
День переадресации сигналов.
А время года края достигало,
И грани преломляли срез цветов.

Сезон неразведения мостов
Прольёт случайность неизбежной встречи,
хотя иных уж нет, а те далече;
а нам на каждого, как прежде, три по сто.

Владея указующим перстом,
не указует, разве-что, ленивый,
и надпись "требуйте отстоя пива" -
висит на месте, правда, на пустом.

Очаровательная девушка с шестом
слюнявит пальчик, шевелясь змеино.
Ах, как же всё наивно и невинно,
и всё же не в Париже под мостом,
не дурочкою у Дворцова мОста,
тем более не цаплей на болоте;
а дома ждёт пушистый белый котик -
высокий некто маленького роста.

Ворона надрывается с погоста
о чём-то о своём, о запредельном,
обижена питанием раздельным
на бледность ночи, хлынувшей на остров.

Увяз в дожде одноимённый человек;
его подруга лодочки надела.
Она прошла Босфор и Дарданеллы,
в надежде на признание и чек.

Слышны угаданные встречей голоса,
их обладатели не то чтоб после пьянки,
и корабли на якорной стоянке
красиво убирали паруса.

Белела ночь. Хотя бы полчаса
ей притулиться на гранитных сходнях.
Пусть выспится, но только не сегодня.
А нынче - или-или - на весах.

Закат, рассвет - сплошная полоса
горизонтально вспыхнувшей дороги.
За сфинксами египетские боги
пришли разгневанные; гребни в волосах,

косметика, браслеты, опахала;
жрецов и жриц несметное число;
и пошлый шест сменявши на весло,
красотка допинг запрещённый уплетала.

И  на галеру - ко царице - в фаворитки,
в подружки, в сплетницы - по поводу интриг.
О, боги! всё по кругу: do you speak
у тихо отворившейся калитки.

Прокручивая мысли в голове,
как в банке незаконные купюры...
Всё вроде есть у этой бабы-дуры,
теперь ещё и завтрак на траве.

Гидрометцентр погоду предсказал.
Приливы сил, поток иносказаний.
Готовь зимой телегу, летом - сани,
чтобы добраться в Павловский вокзал.

И тот, кто мне всё это рассказал,
под самиздат пристроил контрамарки
и продавал их тысячами в парке,
при том имея честные глаза.


. . .

В душу Северной Пальмиры
как в потёмки заглянул:
ты чужая, муза-лира, -
я себя не обманул.

Ты чудесна, возражений
не слыхал я, сколько жив...
Там шипят во мраке змеи,
извиваются ужи.

Мимолётная карета;
дрожь брусчатки на лице.
В ночь таинственно одета
появилась во дворце.

Расплетаются интриги,
как шнуровка на груди.
С кем тебя рассвет застигнет -
глянь, царица, погляди.

Не сводя с друг друга взора
не увидеть ничего.
До утра ещё не скоро
заблужденья твоего.

Завтра, завтра все сомненья
у смятения в углу.
Страсти до изнеможенья,
объясненье на балу.

Под плащём клинок коварный.
Маска ночи на глазах.
Фаворит высокопарный
в косметических слезах.

Маскарадная потеха -
вот и армия твоя.
А на утро - не до смеха -
путь в далёкие края.

Было: не было опоры
(у придворных лёгкий флирт);
государственные споры;
музы без цветов и лир.

Предстоя на самой кромке,
не испытывай карниз.
Ты - чужой души потёмки,
неисполненный каприз.

В тайне всё; всё слишком явно.
Парки нить свою плетут.
Hаppy and. Всё вышло славно,
скоро липы зацветут.

. . .

Печать оптимистических газет
тревожит представителей закона.
Латанье дыр остатками озона,
спуская что ни попадя в клозет.

Гроздь виноградная тоскует по лозе,
лоза - по грозди, уползая в горы,
к снегам, в расселинах дичать и в холодке
не знать, что виноградник грабят воры.

Так рыбы, заключённые в садке,
не знают нерестилищ драматичных,
а пташки в клетках - барахолок птичьих.
Предполагая суши под саке,

предпочитая сквознякам привычку;
там рыбки отъедаются, здесь - птички,
и даром, что им кажется, что даром.

Суда негоциантов на реке,
упитанные выгодным товаром,
как боцман - ромом, с трубкою в руке,

предвосхищают бойкую торговлю.
Купившему все штуки - две за фарт
и штучки разные, фигня и причиндалы.

Дождь попирает кровлю,
Летний сад,
смывая отражения в каналы.

Оптовики при барыше во все,
не в слишком тяжкие, пустились поразвлечься:
на островах под пальмами разлечься
с красотками во всей своей красе;

престижность подчеркнуть приобретений,
и призовой заморский дефицит
пожертвовать сомнения без тени
конфессии, алмазные венцы

клепающей заочно и по мерке;
скупить все копи и перепродать,
не отрываясь от с омарами тарелки
с вином диковинным, что и не передать

словами, как тоску по среднерусской
возвышенности чистых детских снов
про книжки с переплатой и нагрузкой
с длиннющими абзацами без слов...

Какое время - было да прошло.
Эпохи падкие на кровь и перемены.
Харон в сердцах сломал своё весло
(от постоянных перегрузок) об колено.

И не понять уже, где свет и царство тьмы.
Есть шанс поймать волну реанкорнаций,
хотя ковчег от бака до кормы
забит попарно тварями, и наций

ещё не сформирована толпа
на залитых дождями континентах,
ещё в пустыне не просыпалась крупа
небесная, ещё не меряли в календах

Господни лета в ветхие века,
пророки, прозревавшие мессию,
не ведали, что взбесится река
и выплеснет на белый свет Россию.


***

Рву паутину прежних небылиц,
схожу с ума в бескрайние пределы
конечных станций, тупиков, границ,
задержек рейсов, тузиков и грелок,

полётов неопознанных тарелок,
тогда ещё не слишком регулярных,
полярников на станциях полярных,
героев времени и прочих переделок.

Срываю банк невинных мелочей,
обид пустячных, пыльных безделушек,
вещей поношенных, потерянных ключей,
замочных скважин, сломанных игрушек,

звонить из автомата - кучу двушек...
за что такое счастье - непонятно,
и всё таки - пусть мелочь, а приятно,
и думать так и ни кого не слушать.

Ждать вымышленных к вечеру гостей.
Дождаться и откупорить бутылку
и выпустить собрание страстей,
как джина, или, как, разбив копилку,

наброситься на медь и серебро,
пересчитать и отнести соседке
по лестничной и по сердечной клетке,
сбрив бороду и почесав ребро.

Довольным процедурой пересчёта,
принять, как приз из рук её суровых,
на пьедестале славы и почёта -
пол литра под напутственное слово:

не пить всё сразу - будь она здорова, -
на опохмел оставить, зная точно,
что выпью всё. И сразу. С ней. И срочно.
Чтобы не выглядеть в глазах её хреново.

. . .

Он вспоминает молчаливых слов
неразличимые почти-что силуэты
и называет заднее число,
согласно визе заказав билеты

куда-то на ту сторону планеты,
обратную должно быть по всему.
- Всё хорошо, - всё нравится ему;
аэропорт с названием "Край Света"

не принимает только по утрам.
Зато стабильно при любой погоде,
и днём и ночью и по вечерам,
гостеприимен и многонароден.

Нет смысла говорить о здешней моде
на то, что вышло из неё вчера.
Но. Шляпки, зонтики, перчатки, веера,
очки от солнца, что - обычно - всходит, -

не в счёт при нынешнем ракладе чувств.
И всякий случай в качестве рекламы.
Всё сразу вспомнилось. Проникновенно пуст
загашник памяти. Комедии и драмы

все сыграны. Иссяк репертуар.
Актёры разбрелись по балаганам.
Зачем он здесь? Без шляпы и нагана.
Потомок заблудившихся татар

в снегах Сибири, там же обрусевших.
Зачем он здесь? где деньги и товар
и снова деньги; поезд не успевших
по пригородам обновляет полотно,

маршрутки переполненные ищут выезд...
Зачем он здесь? забывший, где он вылез.
Куда летел? с евреем заодно.

***

Грибники прочёсывают лес,
называя друг друга партнёрами.
В сущности каждый из них головорез -
гуманный охотник за спорами.

С корзиной, с ведром, с пакетом,
с ножом, для того предназначенным.
И не нужно быть атлетом
накаченным.

Достаточно видеть солнце,
или свет находить по компасу,
и знать, что грибы поглощают стронций,
а от стронция выпадают волосы,

и не очень-то дело обстоит с потомками.
Зато аукается не смертельно.
Здесь всех зовут именами громкими -
каждого отдельно.

Бывает, что лес не выносит
нашествия и отвечает ложными -
этаким эквивалентом жизненной прозы -
опятами, в лукошко положенными.

А знатоки и эксперты
по части грибной вакханалии
помогут-таки избежать смерти
и не склеить сандалии;

и, не уличённым в жестокости
к представителям жизни растительной
шанс размышлять в этой плоскости
с изрядной долей наития

выпадает, Фортуна преследует.
Выход Из лесу - день прибытия.
День убытия
всё же последует.

;. . .

На эпатаж настроенный,
он рубится в "пристенок".
Ставки утроены.
"Пристенок" - не застенок.

"Очко"" - не покер.
Медяки - не червонцы.
Цезарь - не джокер.
Луна - не Солнце.

Хотя, как посмотреть.
И с какой стороны.
Теории имеют шанс устареть,
даже если верны.

Любой практик сравнит
светила с монетой,
песок и гранит,
поэта - с планетой.

Рубятся в "чику"
приверженцы прикладной алчности,
образуя некую клику
для пущей важности.

Апофеоз азарта.
Казино закрываются.
Джокер - уже не карта.
Властитель кривляется.

Пляски на глобусе.
Дело привычное.
Всё-таки в образе.
Тварь закадычная.

Смысл не в коленках
дрожащих,не в мистике.
Сущность "пристенка"
в незнаньи баллистики.

Смысл игры -
в просторечьи играющих;
вхожесть в миры
суеверно икающих;

выход на плоскость
стены, гравитация.
Стильно и броско,
почти экзальтация.

Джокер в трико-домино.
И бубенчики
на колпаке.

Глобус залог в казино.
Птицы-птенчики
на чердаке.

Дым, ускользающий
вверх, во вселенную,
к мареву звёзд.

Змий, уползающий
в тень полуденную
терний и роз.

Где там "пристенок" -
седьмое ристалище
на подкидном дураке.

Край эйкумены.
Транзитное капище.
Лёд на реке.

Символы времени
татуированы.
Рядом и сплошь.

Рода и племени
сны закадрованы
в правду и ложь.

Как бы не так,
и ни тени сомнения
в слабость колен.

Милый "пристенок".
Предтеча гонения.
В суетный плен.

Дёшево быть.
Откупиться завзятостью.
Стойкостью цен.

Право найти.
Привилегия спрятаться
в древности стен.

И не желать
ничего, кроме паперти
старческих лет.

Вовремя знать,
что окажется запертой
дверь в туалет.

Не позабыть,
где соломки постелено.
Падать - не грех.

Разве, что с дуру.
Эх, молодо-зелено.
Курам на смех.

***

Вечность и старость.
Слепцы и отшельники.
Снова и впредь.

Лысые горы.
Седые мошенники.
Хляби и твердь.

Верх экономии.
Школа презрения.
Ржавый телец.

Гнутая мелочь.
Наживы знамение.
Happy конец.

Вот и начнёмся опять,
как положено.
Версии - в ноль.

Сказано - сделано.
Кони стреножены.
Лёд  алкоголь

разбавляет,
и плавится
айсберг в стакане весны.

Буря стихает.
Есть шанс переправиться
с той стороны.

***

Правда - дура неуёмная -
постоянно врёт с три короба.
Деловая с виду, скромная,
на просроченных хлебах

восседает, пробавляется,
пьёт перцовую от холода,
и в черте большого города
кормит кошек и собак.

В воскресенье выбирается
послужить просторам в пригород.
Оградить правдоподобием
пару-тройку небылиц.

И не плохо получается.
Здесь и там она, как Фигаро,
приворотное снадОбие
получив от третьих лиц.

Пережившая подробности
возвращается заботливо
на круги своя, на поприще
лингвистических утех,

и, не умерших от скромности,
восхищает изворотливо,
дескать, к месту это торжище,
хоть и курицам на смех.

Отпечатались шаги её
по телесным откровениям.
И подшиты и подписаны
в память вышедших в тираж,

баснословно ограниченный
прирождённым нетерпением
быть бездарностью и гением,
принимая ложь за блажь.

Оторочены сознанием
серые одежды разума.
Пыль, насыщенная звуками,
оседает на висках

ах, как милого создания
в окруженьи безобразного,
в складках чёрного и красного
в цепких крошечных руках.

***

Тесен мир, тесны объятия.
Скован лёд июльским сном.
На груди твоей распятие.
Правда. Истина. С вином.

В ночь глаголов и сомнений,
свеч в далёкой синеве,
несомненно, я твой пленник,
правда, истина в вине.

Озарённая рубином.
Водкой смочены уста.
Выбиванье клина клином,
в виде Южного Креста.


Предпочтение отдано в пользу созвездия.
Астролог, страдающий метеоризмом, вещает
насколько благоприятна кромешная бездна,
и какими грозит вещами.

Вроде правду твердит болезный.
И дождь правдоподобно зачеркнул телескопы.
Но как же узнать - что тебе полезно:
медитация, глядя на зонтик укропа,

или сам процесс засолки,
венчающий летние месяцы.
А после - отдых - у книжной полки
в качалке - от Иоанновой "Лествицы".

Поток сновидений. Статистика уровня осадков.
Гроза за грозой, будто дело привычное.
Ах, как же в качалке и дремлется сладко,
и видится тайное нечто и личное.

Окропи уксусом. Позабудь на мгновение.
И получишь закуску с названием - что окропил.
Нынче ночью Луна обретёт затмение
от Земли перед Солнцем. За что купил

продам без зазрения всякому встречному
астроному, мошеннику, соглядатаю,
топтуну у киоска аптечного,
прокурору в отставке, ходатаю

за меня пред кабинетным портретом,
перед картинкой в колоде карточной,
невиновного в том, что кончается лето,
хотя и весьма загадочно.

***

Тушёнка совсем не та, не волокнами,
а жёванная, пропущенная через чей-то желудок.
Вот и дожили до бля*ства под окнами,
забавляющего рассудок.

Водка плавит стаканы разовые.
Вот повод-то повеселиться!
Короли нефтяные и газовые
неужели решили акститься;

раздать имение по цене остаточной,
налить в стекло не палёный "Стерлинг",
и вспомнить как лето кончалось загадочно
до нехватки ума и денег.

И снова. И дальше. До слёз отшвейцаренных.
В тазу с огурцами вода горьковатая.
Количество рыб, на закуску зажаренных,
и хлЕбов - статистика - дело приватное.

От воспоминаний круги под глазами.
Кошёлки с грибами в углу не разобраны.
Ставрида пошла, перебои с грузАми -
луфарь постарался, хоть вкусный, но долбаный.


***

Я временный. Я страстно умирал,
заныривая в тучные интриги;
и наш знакомый новый, генерал
(я путаю - регалии, вериги),
давно не совмещавшийся с мундиром,
в отставке инженером пребывал, --
мне руку жал при встрече. С этим миром
он в мире находился явно. С виду
добряк упитанный. Нехитрые глаза,
при разговоре за удачу и планиду,
чуть-чуть смеялись ежедневной сотней граммов
"Немировской" в шинке напротив храма
потягиваемой под разговоры
в кругу односельчан небезразличных
к доступной выпивке. В одеждах хаотичных
они плели словесные узоры,
дискредитируя склоняемую "хер"
совсем не в той связи и направлении.
Но неужели всё это от лени
разгульной этакой,
mon g;n;ral, mon cher.


Довоенный митинг по субботам.
Ярмарка послевоенных поколений.
Всё и все во власти накоплений.
И, конечно, здесь уж не до лени:
воскресенье надо заработать;
и летать себе на высоте доступной,
хоть на бреющем, а всё-таки полёте...
Вон, смотри, летит мужик и баба в ступе,
птица в клетке, дачники в халупе,
профиль на монете, цирк на дроте.

Я начну хотя бы не с начала
Миром мажутся проверенные слухи.
Чья бы здесь корова не мычала,
есть понос, да нету золотухи.

Ты судьбу, должно-быть, повстречала,
перешедшая из мира в мир иного.
Приблудилась. Там и одичала,
может, кстати, но совсем не к слову.

Пережившие тебя аксессуары,
как ни кто, что время быстротечно,
знают, и, конечно, что коварна
та болезнь, что время не излечит.

Иглы штопальные к строчкам на предплечье
только косвенно имеют отношенье.
А душа твоя и присно и навечно
ныне вроде жертвоприношенья.

Все страдают, душечка, так надо:
правила строги, но бесконечны,-
от беспечных первенцев из сада
до грошовой поминальной свечки.

И наверняка страдали боги
за амбиции и свары на Олимпе.
Ты ещё, должно быть, по дороге,
раз уж я с утра прилично выпил.

На фрегате выбросили вымпел.
Что ни свет - то призрак Эдисона.
И заботы все о логотипе
на кануне мёртвого сезона.

Память белая, как снег неосторожный,
только выпавший, способствует нирване.
И уменье балансировать на грани
допускает этот снег весьма возможным.


Я отвлекаюсь по различным пустякам
на пустяков различие, на меру
пустячности, попавшей в эту сферу,
как пуля неуклюжего стрелка.

Графичность; плоское изображенье
чувств переменчивых по крошечным причинам.
Трёхмерность проявляется в круженьи
голов, прострелянных героем Аль Пачино.

О мой герой!.. нет, лучше - героиня!
твоё не "я" - предел местоимения
последнего из брошенных камений
в устойчивость с чертою Шао-Линя.

Мне так казалось. Ошибиться - можно;
не всё ли главное равно пред пустяками?
Жизнь, как вода? Поверить в это сложно:
она течёт и под лежачий камень.

И предводителем парада геометрий
(она, при всём, физическая личность,
вся строгость хаоса, безмерная статичность
и ветреность под парусом безветрий)

она застигнет смысл любой погоды
врасплох и убедит: нелепость  шуткой
упиться и рыдать от смеха - сутки;
безвыходность от выхода и входа

ключей потерянных исполнить дубликаты
(пустяк приятный греет, как дублёнка).
И на круги своя вращается когда-то,
как Новый год, к примеру, Год Телёнка.

Чтоб вовсе не понять высокий штиль,
необходимо очень постараться,
но смысл не в том, чтоб впасть в поток простраций
и молча горевать. На старый шпиль

надели снова выгодное знамя
(а, может, флаг: тогда - флагшток, не палка).
Так, в общем, всё... и бизнес на фиалках;
велосипед, и девушка на раме:

доверчивая, с бойким провожатым
отважилась - с танцулек в клубе - слиться:
он так хорош; какая заграница?
когда к её спине - живот прижатый,

а ноги мастурбируют педали;
и ночь сползает в стог, пружин лишённый...
Но, вот, матрац залитый и прожжённый;
другие ценности, а веси, города ли, -

какая, в строчку, разница, и круги
смыкаются опять в мишень на стенке;
не заживают сбитые коленки,
тогда ещё раздвинутые, в клубе,

по ходу жанра и заезженной пластинки,
совсем не то, что "надо думать было раньше",
и всё-таки он был почти Зиганшин -
герой на полувыцветшей картинке.

А мята успокаивала кровь,
дурман морочил голову советом:
- идите в ЗАГС, купите в Крым билеты,
и закажите "выпьем за любовь"

по радио, в концерте по заявкам;
возьмите ссуду в прогоревшем банке.
Пусть грязь вокруг, но вы почти на танке
(какой там пропуск и какая справка!);

сорвите банк под заднее число,
предвосхитите дружбу Бонни с Клайдом,
купите фотик, разведите слайды,
уйдите с головою в ремесло,

включите свет и снова погасите,
расклейте объявления о купле-
продаже, накормите, твари, гуппи,-
вы даже не в Крыму! В Атлантик-Сити

их понесло: доверчивые оба!
- Дурман ли это? - Кажется, дурман.
- А что нам будет? за испуг и за обман.
- Любовь неразделённая до гроба.

Такая саечка-крутые пироги.
Но у кого нам позаимствовать объятья?
И некто в мыле, выскользнув из платья,
ускорил затихавшие шаги,

сопровождённые гортанной музой,
для обнажённости весьма пригодной,
и, по необходимости, природной, --
истёк, исчез, как на жаре медуза.

***

Дожди... Откуда столько? Для чего?
Я так хотел, чтоб Бог меня попутал,
А этот гаденький, кивая на Него,
Спешит меня столкнуть с дождливым утром.

Презреть не закодированный быт...
И, чтоб не утонуть в таком потопе:
- Сказал же Гамлет: быть или не быть?
- Сказать - сказал, а родины не пропил.

Не всё тебе. Хотя здесь все твоё
Не подлежащее под Крест Животворящий.
А  дождь, - он с неба! и не водку льёт,
К тому же здесь он русскоговорящий.

А значит, благо он приобретён,
Не глядя на гнилые корнеплоды,
А что не сгнИло, всё, до крошки уплетём
Пройдут дожди. Какие наши годы!

Пройти бы только мимо магазин,
Хотя, зайти за спичками и солью
Всё хорошо: свинья лежит в грязи:
Ей ни к чему пристрастье к алкоголю.

И ни к чему быкам страна чудес,
Они и здесь чудесно тёлок кроют.
Стоит ещё не вырубленный лес,
Хотя загажен и горит порою.

И призывают люди Илию -
Пророка на огнЕнной колеснице,
Но и когда дожди нещадно льют,
Зовут его, готовые акститься.

Нет, не смертельны ливни, в голове
Ещё полощется в последствиях надежда;
Ні, ще не вмерла Україна, хай живе!
Разгуливает в вышитых одеждах.

Какой баланс! Какие чудеса!
Лукавый может только притвориться.
Пророк взирает на иссохшие леса,
Способные лишь из его ладош напиться

Так чаша наполняется, Творец
Всегда предвосхищает наполненье
И без сомнения: начало и конец:
Он Альфа и Омега. Откровенье

Не совмещает правду и обман...
Ты всё поймешь, когда в кадык упрётся сухость,
О том, как преподобный Силуан
Рыдал над изуродованной мухой.