Горькая правда

(23 февраля 1944 г. История выселения чеченцев на примере одной семьи.)

Неумолимо бежит время. Каждый уходящий год все дальше и дальше отдаеляет нас от той страшной трагедии, когда 23 февраля был депортирован весь наш чеченский народ. Это страшное преступление коснулось каждой семьи. Не прошла она мимо и нашей семьи, которая состояла из пяти человек: отца Долуева Деми, сестер - Саадат, Айна и брата Хасмагомеда. Все они кроме меня и кроме сестры Айны ушли из этой жизни. (Дала гечдойла царна)… Было раннее утро. Шел мокрый снег. Дул леденящий ветер. Вдруг, нарушая тишину, громко крича, к нам во двор пришли солдаты с оружием в руках. Они вывели нас из дома. Старшая сестра Саадат едва успела захватить собой одно одеяло и полмешка кукурузной муки. К великому сожалению, в этот тревожный день отца не было дома и это нас всех очень тревожило и беспокоило. Мы безутешно плакали и рыдали. Звали отца на помощь. Отец, как после рассказывала сестра, находился за речкой Хулхулау. Там в школе проходило собрание. Его проводили работники НКВД. Это было сделано для того, чтобы мужчины не оказывали сопротивление вооруженным до зубов милиционерам. Далее нас с пожитками посадили на бричку и повезли на край села. Там было многолюдно. Каждая семья ждала, когда их посадят на «студобеккери». Через несколько часов к нам подъехала машина и нас погрузили на нее. Когда мы проезжали через село Мескер-Юрт, я видел мрачные лица людей. Они тоже, наверное, ждали, когда их увезут на место назначения. Наконец, когда сгустились сумерки, мы оказались на железнодорожном вокзале г. Аргун. Там нас погрузили в вагоны, и поезд направился в дальние, неведомые края. Возле каждого вагона стояли с винтовками проводники. В пути следования, на полустанках, один раз в сутки, нам давали горячую воду и кашу. А что касается хлеба, мы его и видать не видали. В памяти моей остался один день, когда медленно остановился поезд. Затем он поехал назад. В этом вагоне, в котором я ехал, люди плакали от радости, думая о том, что их везут назад домой. Но надежды этих несчастных людей не утешили их. Все это произошло по одной простой причине, что был непроизвольно пропущен полустанок, где должны были получить горячую воду и кашу. Мы ехали долго. Мелькали перед глазами села и деревни, огороженные частоколом. Часто в пути следования из холодных, неотапливаемых вагонов выносили тела умерших. Их наспех хоронили под снегом чужой незнакомой земли. Как больно было все это видеть! Мой отец на этих похоронах, если это можно так назвать, принимал самое непосредственное участие: он был мулла и очень хорошо знал отправлять религиозные обряды. Наконец, на тринадцатый день нас доставили до места назначения. Высадили нас в Киргизской ССР, в селе "Жанычек". Это село было расположено недалеко от города Токмак. Здесь местные жители распределили нас по землянкам и заброшенным, полуразрушенным без окон и дверей хатам. Пол землянки, в которой жила наша семья, была сплошь и рядом изрыта крысами. По ночам они выходили из своих норок и свободно ходили, ничего не боясь. У нас кукурузной муки оставалось очень мало. Чтобы как-то растянуть ее на некоторое время, один мужчина по имени Хаджимурадов Али посоветовал нам делать жидкие похлебки. Отец, из соображения того, что жидкая кукурузная пища плохо переваривает организм, отверг этот совет. В этот тяжелый период отец наш сильно заболел. Болезнь его приковала к постели. Болезнь довела его до такой степени, что у него остались только одни кости, обтянутые кожей. Вскоре он скончался с Кораном в руках. После смерти отца, мой двоюродный брат Доккуев Магомед (Дала гечдойла цунна) забрал нас  к себе на квартиру, которая была куплена в городе Токмак. В семье у Магомеда кроме нас было одиннадцать человек. В то время, как рассказывал Мусаев Халид - житель села Цоци-Юрт, многие родители, доведенные голодом до отчаяния, чтобы не умереть с голоду, бросали своих детей на произвол судьбы. Но, к великому нашему счастью, Магомед нас не оставил в беде. Именно благодоря ему мы остались в живых. Говорят что у беды семь сестер. Она и нас не обошла стороной.… Однажды, Магомеда забрали и посадили в тюрьму сроком на один год. Его обвинили в том, что он нарушил закон, приехав в город без разрешения комендатуры…. В этот печальный период к нам в гости стала приходить одна молодая, черноокая женщина. У нее было доброе, открытое, приветливое лицо. Она часто мне и брату моему приносила мучные вертушки. Это приятное мгновение длилось недолго. Однажды, вечером эта женщина пришла к нам и повела меня с моим братом на вокзал, что располагался в городе Такмак. До вокзала сопровождала нас сестра Саадат. Она плакала: ей было трудно расставаться с любимыми братьями. Потом меня и моего брата повезли в город Фрунзе и сдали в детприемник. Через несколько месяцев по распределению руководства Фрунзенского детприемника нас с братом направили в Краснореченский детский дом. В детском доме мы учились в одном классе и в одной школе. Русский язык нам давался с большим трудом. Поэтому мы с братом говорили на чеченском языке. Необходимо сказать, что были случаи, когда сами чеченцы-активисты запрещали нам говорить на родном языке. Ссылаясь на то, что якобы чеченский язык раз и навсегда нужно забыть потому, что нас чеченцев считают предателями. Сейчас все это может показаться неправдоподобным. Но что это было так, я на своем горьком опыте, убедился. Однажды, воспитанники детского дома набросили на мою голову одеяло и стали избивать. После этого издевательства я очень сильно боялся говорить на своем родном языке. В 1946 году я со своим братом сделал побег с Краснореченского детского дома. На это нас подтолкнул Богданов Николай - воспитанник того же детского дома, где мы воспитывались. Он говорил, что за рекой, Чу, есть Караканузский детский дом, что мол, там очень хорошо кормят. Мы с братом поверили в это. В этот день мы с братом  прошли около шестидесяти километров. Голодные, ослабшие, наконец, мы добрались до Караканузского детского дома. Он находился на склоне гор. Там один милиционер задержал нас троих и доставил в Токмакскую прокуратуру. В прокуратуре нас приняли в начале за жуликов и воров. Проверили карманы, но ничего не обнаружили. В обеденный перерыв работник прокуратуры разрешил побыть на дворе. В это время мимо проходила одна женщина - Хаджимурадова Майдат. Она нас сразу узнала и повела к себе в дом. Богданова Николая работники прокуратуры отправили обратно в детдом. Через три дня нас забрал наш двоюродный брат Магомед. Он начальнику комендатуры обещал, что будет нас кормить, обувать, одевать и воспитывать, дасть нам продолжить учебу. Что в его силах было, он сделал. Но нам хотелось вернуться обратно в детский дом и продолжить учебу. Однажды, утром мы с братом убежали от двоюродного брата. Преодолев большой путь, мы к вечеру добрались до Краснореченского детского дома. Однако, директор вышеназванного детского дома Халид Зинзинович нас не принял назад к себе. Он сказал: - "У нас дети, чистые, опрятные и не лохматые, а вы грязные, оборванные и вшивые. Убирайтесь!" Нам ничего не осталось, как не продолжить свой путь дальше, до города
Фрунзе... Мы надеялись, что там нас примут в детприемник. Но, к великому сожалению, наши надежды не оправдались. Мы были на перекрестке размышления. Не знали, куда нам деться, кому нести свою печаль. И вот уставшие, голодные как волки, сели отдохнуть на скамейку возле одного дома. Через некоторое время (дело было вечером), к нам подошла одна худощавая, высокого роста женщина. Она сказала: "Дети, вы, наверное, проголодались. Я вас накормлю и напою чаем. Пойдемте за мной". Мы с братом пошли за ней. Она нас вела куда-то. Вдруг мне мой брат говорит: - "Алавди, зачем нам идти за этой женщиной? Она, ведь, нам вообще не знакома. И неизвестно, какие мысли она вынашивает"…. Когда мы проходили мимо базара, дворник стал ее ругать, называя ее людоедкой. В искренность слов мы не могли не поверить. Ведь он нам хотел сделать добро. Обезопасить нашу жизнь. Наступила ночь. Мы забрались на старый мост и расположились спать на камнях. На утро мы направились в сторону сахарного завода "Кант". Был базарный день. И, вдруг, на базаре я увидел свою бывшую воспитательницу Осипову Надежду Ивановну. Обессилившие, то, падая на колени, то, поднимаясь с большим трудом, мы подошли к ней. Я умолял ее, чтобы она спасла нас от неминуемой голодной смерти. Мы, к стати сказать, тринадцать дней ничего не ели. Надежда Ивановна повела нас к себе домой, и в течение двух недель кормила нас, как только могла. После, сама пошла в милицию и договорилась, чтобы нас с братом сдали в детприемник. В детприемнике мы находились три месяца. Однажды, директор детприемника  хотел узнать, в какой детский дом мы изъявляем желание поехать. Мы остановились на выборе Краснореченского детского дома. По окончании семи классов нас определили в Ново-Троицкое фабрично-заводское училище.      
Однажды, в ремесленное училище приехал мой зять Пашаев Шаарани с моей сестрой Айной. Когда они уехали, была построена линейка, на которой меня с моим братом хотели исключить с училища. Дело в том, что зять мой некогда возил  на служебной машине директора училища, когда последний раньше был директором Токмакского сахарного завода. Со слов зятя он узнал, что я чеченец, а в паспорте значился осетином. Документы,при постулении в училище были оформлены директором Токмакского детского дома Исмаиловой Галиной Саидовной. Она из жалости, как я после узнал, сменила нам нацию, чтобы нас не направили на тяжелые работы, где мы могли бы погибнуть…. На линейке, директор - Турсуналиев зачитал приказ и велел нам убраться с училища на все четыре стороны, в течение 24 часов. Тогда я попросил его, чтобы он позволил мне сказать прощальное слово, перед тем, как покинуть училище. Я со слезами на глазах говорил, что никогда не пытался сменить нацию, что я ни в чем не виновен. Единственная моя вина лишь в том, что я родился чеченцем. После линейки студенты училища пошли в кабинет директора и отстояли меня. Благодаря ним, я завершил учебу в ФЗУ и получил специальность электрика. После службы вернулся в родные края. Окончил институт, работаю учителем. Пишу стихи на чеченском и русском языках. Являюсь автором детских стихов "Шен куьзган чохь гича лам". (В зеркале своем, увидев гору.) Не смотря на то, что мне пришлось пройти через многие фильтры трудностей, я не озлобился. Смыслом своей жизни считаю служение Всевышнему Богу и моему многострадальному народу. В искренности моих слов, читатель, можешь не сомневаться.
...Есть такая поучительная, мудрая поговорка: "Если хочешь остаться на этом берегу, ты должен стремиться к противоположному". Перефразируя эту поговорку, я бы сказал так: "Если не хочешь, чтобы твой народ не был, вновь втянут в водоворот страшной, губительной войны, ты должен постараться надеть на него бесценную рубашку знаний разума". Это поможет ему расширить диапазон понятий. Обогатит его знанием всех тех богатств, которое выработало человечество. Зная о том, в науке нет широкой столбовой дороги и, что только тот достигнет ее сияющих вершин, кто не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам, как говорил К. Маркс, каждый из нас должен и обязан стремиться к Солнцу знаний. Не довольствоваться тем, что он достиг в жизни в хорошем смысле слова; идти вперед, раздвигая горизонты своих возможностей, чтобы никогда не погас факел разума. Пусть он горит, освещая дорогу грядущих поколений; пусть ржавчина невежества навсегда исчезнет из жизни народа. Он этого заслуживает потому, что своим титаническим трудом возрождает нашу любимую Чеченскую Республику.