Четыре шизика. детектив

Завещанный.

Четыре шизика

(вар. Последний писк полковника Зарубина)

Сергей Попов


ПРОЛОГ

«Какие они все-таки разные, эти кошки! Нет, разные не по окрасу и даже не по характеру, какие они разные по проявлению материнских чувств! - Лена, привлекательная сорокалетняя блондинка, тяжело вздохнула, переложила мобильный телефон в другую руку и продолжала говорить, - Оля, представляешь, моя пестрая кошка, ну, та, что живет у нас в квартире, в Троицке, родила. Да, да, родила сразу четырех котят. Хорошенькие такие! Правда, есть в кого: мамаша, слава Богу, красавица и папаша, соседский кот, между нами, девочками, тоже, я тебе скажу ничего! Но вот оказия родила, поганка, и пуповины у котяток даже не пообкусывала, они за ними волочатся, а главное, сама кошка не знает, что с котятами делать: сидит, смотрит на меня и мяукает. Я думаю: она сейчас станет их кормить, и ушла в комнату, чтобы не мешать. Ничего подобного: не кормит – идет за мной. Я иду обратно в коридор, где ползают котята, кошка за мной в коридор. Котята к ней бросились, сосут – думаю, ну, слава Богу, кормление пошло, и опять в комнату – что я, дура что ли, в коридоре сидеть. Так, представляешь, кошка опять идет за мной в комнату. А котята брошенные, голодные орут. Так пришлось ночевать на циновке в коридоре, чтобы эта бестолковая мамаша лежала тут же, а котята бы её сосали. Не ночь, а кошмар в сумасшедшем доме! И это породистая кошка!»

Лена опять тяжело вздохнула, повертела телефон в руке и, приложив к уху, продолжала: «А вот другая кошка, та самая, что пришла к нам уже в коттедж в Чириково, в отличие от этой породистой, мамаша идеальная. Она, как ты понимаешь, в начале лета тоже родила. Так вот от потомства своего не отходит, пока не накормит, и уже учит их охотиться. Зачем охотиться, спрашивается? Я их и так кормлю три раза в день! Нет, она еще таскает их в лес и там они всей оравой ловят кого не попадя: мышей, лягушек, а вчера птицу какую-то приволокли. Прихожу их кормить, а весь двор в перьях. Честное слово, какая-то стая диких котов во главе с мамашей! Вот сейчас опять кого-то волокут из лесу: не пойму, жабу или крота. Нет, кого-то покрупнее. Подожди, сейчас подойду ближе и присмотрюсь…»

Лена сделала несколько шагов навстречу звериной компании, сощурила глаза, а затем вскрикнула и упала навзничь. Из трубки доносился насмешливый голос подруги: «Алло! Алло! Не слышу. Так кого эта шайка котов завалила сегодня: кротика или жабоньку?» Ответа не последовало. Мимо упавшего на траву мобильного телефона деловито проследовало все кошачье семейство: четверо двухмесячных котят во главе с мамашей. Мамаша урчала от наслаждения. В зубах она несла кисть человеческой руки, с которой еще капала свежая кровь.

Глава 1.

Расчлененка и дырявый череп

Лично я узнал об этом происшествии спустя несколько часов с того момента, как оно имело место быть. А в настоящее время я проснувшись уставился глазами в висевший на стуле офицерский мундир. Долго и тупо на него смотрел, а потом вспомнил, причем, собственно, здесь мундир. А вот причем: вчера я обмывал с сослуживцами третью звездочку на своих погонах. Теперь я - старлей. Присвоение звания было внеочередное, за операцию с алмазами. В каком собственно ресторане был банкет, я не помнил, да и не хотел вспоминать. Голова болела. Но душа болела еще больше. Дело в том, что вчера в этом злачном заведении я – новоиспеченный старлей, встретил девушку. Нет, назвать эту насмешку природы девушкой не поворачивался язык. Та, что я повстречал в ресторане, а потом и провел с нею ночь, причем как-то по-особенному провел, без секса, была, честное слово, страшнее ядерной бомбардировки. Я воскресил в памяти ее лицо и мне вдруг вспомнилась песенка из студенческой молодости: «…Одна нога у ней была короче, другая – деревянная была. Был левый глаз фанерой заколочен, а правый глаз не видел ни фига». Раньше, когда я вспоминал эту песенку, всегда веселился. Сейчас мне было не до смеха, - вчерашнее воспоминание было не из приятных.

Конечно, я обратил внимание на эту «красавицу», лишь очень сильно подпив. Согласитесь, повод был –внеочередное присвоение звания. Правда, место, где отмечали мою звезду старлея, было таким, куда никто посимпатичней за весь вечер просто не заглянул. Может и не ресторан это был вовсе, а кафушка или точнее забегаловка. Начнем с того, что одна нога у этой крали и впрямь была значительно короче другой. Это стало очевидно, когда она, сбросив туфли, вдруг стала танцевать на столе босиком чтобы развлечь «господ офицеров» - на одну ногу она слегка припадала, другую чуть волочила за собой. Но это был не единственный ее изъян, а первый замеченный мной. Были и другие, например, – одно плечо у девушки было выше другого, а груди не было вовсе. Последнее я обнаружил, когда уже после ее сольного танца увел ее прочь от посторонних глаз куда-то за портьеру и там стал, мягко говоря, ощупывать. Девушка сначала выдержала паузу, затем дико захохотала. «Ты что смеешься?» - испуганно спросил я, – думал, она – ненормальная. «Как чего? - переспросила «красавица» и со знанием дела объяснила, - шаришь, шаришь у меня на груди, и ничего не можешь найти. У всех теток здесь что-то есть, а у меня – ничего. Смешно, правда?!»

Помню, как я сделал вид, что мне смешно, хотя смешно не было. Это была единственная представительница прекрасного пола в этот вечер и сослуживцы уступили её мне, как виновнику торжества. Благородные парни, нечего сказать! Но если бы всё закончилось рестораном, это было бы полбеды – просто скверный анекдот какой-то – не более. Самое страшное, что я зачем-то вызвался провожать эту страхолюдину. Та, наверное, ушам своим не поверила, когда старший лейтенант спецслужб в отутюженной форме при полном параде предложил ей такое. Аж просияла вся. «Куда пойдем?» - спросил я. Девушка манерно выдержала паузу, а затем сказала: «По Бродвею хочу схилять». Она имела в виду Тверскую улицу Москвы, всю освещенную неоновым светом, с нарядными витринами, припаркованными дорогими иномарками, приличной публикой. И не успел я предложить взамен маршрут поскромнее, например, на Курский вокзал, с которого она еще бы успела уехать домой в Тарусу, как «красавица» цепко взяла меня под руку и всей массой своего хрупкого тела увлекла на «Бродвей».

Сейчас, лежа в постели с больной головой, я с ужасом вспомнил именно этот момент. Дело в том, что я очень люблю Москву, а больше всего люблю именно Тверскую улицу и, оказываясь на ней, я всегда хочу быть на высоте. По крайней мере, когда мне предстоит пройтись по Тверской, то я стремлюсь соответствовать главной улице моего города и одеваю все самое лучшее. А женщина для мужчины, по моему убеждению, это еще и продолжение его костюма. А тут такой казус – костюм в порядке, а вот женщина… Москвичи, мои дорогие москвичи, ночные обитатели Тверской, видели меня вчера, идущим под руку именно с этой насмешкой природы. Какое-то издевательство надо мной высших сил! Почему? За что?

Мне стало нестерпимо больно от этих воспоминаний. Что можно сделать, чтобы отвести боль? Я вспомнил совет какого-то литератора: если досадное происшествие превратить в рассказ или в стихотворение, оно перестанет тебя мучить. Поэтому я немедленно схватил карандаш и на каком-то клочке бумаги вывел четверостишие:

«Почему мне глаза спрятать не во что?

Почему я в душе сам не свой?

- Некрасивая, страшная девушка

Ковыляет под ручку со мной.»

Закончив писать, я бросился в туалет. Расстройство желудка. Со мной так бывает всегда после обильного возлияния – не выдерживает печень. В туалет я примчался, естественно, с карандашом в руке – не успел выложить. Переведя дух, я спросил себя, стало ли мне легче на душе после написания первого четверостишия? И констатировал: нет, не стало. Поэтому я взял в руки рулон туалетной бумаги и немедленно записал на нём второе четверостишие, которое являлось продолжением первого:

«Мы по главной с ней шествуем улице,

Той, что в городе кличат «Бродвей».

Эта стерва, лукаво сожмурившись,

Упросила пройти с ней по ней…»

Я поднялся с унитаза, едва доковылял до кровати, как стремглав бросился обратно. Отдышавшись, я опять обнаружил у себя в руке карандаш и поэтому опять задал себе вопрос: полегчало ли на душе? И опять честно ответил: нет, не полегчало. Тогда я решил продолжать стихосложение. Сидя на унитазе, я вспомнил, как вчера то и дело предлагал своей спутнице свернуть куда-нибудь прочь с престижной освещенной улицы, посидеть во дворике на лавочке – ни в какую. Я даже с надеждой посматривал на небо – не пойдет ли ливень, чтобы побыстрей усадить её в такси и отправить на Курский вокзал. Так мне было стыдно, что в такой день – день внеочередного присвоения звания – рядом не оказалось никого посимпатичней этой страхолюдины. Нет, дело не в том, что вообще не оказалось, а в том, что не оказалось именно вечером на Тверской улице, главной улице моего любимого города – Москвы.

Так на туалетной бумаге появилось еще одно четверостишие:

«Эх, скорее свернуть в подворотню бы,

Эх, бы туча нависла черней,

Если б град, налетев черной сотнею,

Разогнал любопытных людей.»

В этот момент в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? – с удивлением подумал я. – Только не сослуживцы. Ведь на работе мне на сегодняшний день официально дали отгул. Тогда кто?» Я доковылял до двери и повернул ключ. К моему удивлению на пороге стоял именно сослуживец, более того, мой непосредственный начальник – капитан Ревнилов. Его тоже крутило и колотило после вчерашнего. Он и вчера приступил к застолью уже будучи не в себе. Весь – один сплошной комок нервов. Пил водку фужерами и практически не закусывал. «Что с тобой?» - поинтересовались сослуживцы. В ответ капитан лишь махнул рукой. Больше его ни о чем не спрашивали.

Сейчас, увидев меня в одних трусах с рулоном туалетной бумаги в руках и карандашом за ухом, Ревнилов воспринял это, как норму, то есть как продолжение вчерашнего кошмара. Только его кошмар был связан не со страшной девушкой, как у меня, а со страшным количеством поглощенного спиртного. Капитан тем не менее невозмутимо скомандовал: «Одевайся! Машина внизу.» «А что случилось?» - механически спросил я, натягивая брюки. ««Расчлененку» нашли эдак километрах в десяти за Троицком, - также машинально ответил капитан и живо полюбопытствовал, - У тебя похмелиться ничего нет?» Я жестом указал в направлении кухни. Визитер кинулся туда. «А почему едем мы, а не менты?» - спросил я вдогонку. В ответ молчание. Хлопнула дверь холодильника, затем еще одни хлопок – это сорвана зубами пивная пробка, бульканье, а затем довольный умиротворенный голос моего начальника: «Сам не знаю. Наш шеф, Платон Филиппович, сказал, что инструкции получим на месте.» Капитан Ревнилов появился в проеме кухонной двери с наполовину опорожненной бутылкой пива в руке. Его губы и глаза улыбались: «А славно вчера накатили, да? Будет что вспомнить.»

Мне ничего из вчерашнего вспоминать не хотелось. В машине я преимущественно молчал, потому что боялся забыть следующее - последнее четверостишие, отражавшее как события вчерашнего дня, так и мое личное душевное состояние.

«С облегчением плюнул я на землю,

Когда с ней электричка ушла,

Как же это меня угораздило?

Неужели так плохи дела?»

А дела действительно были неважнецкие – ни одной близкой души вокруг. Предыдущее задание с алмазами успешно завершилось, а вместе с его завершением из моей жизни ушли другие алмазы - те женщины, с которыми меня свела эта история. Такова горькая участь работника спецслужб – оставаться в одиночестве после блестяще одержанной победы.

Правда, я вдруг с удовлетворением обнаружил, что после завершения описания в стихах вчерашнего происшествия, горькое ощущение досады и впрямь исчезло. Совет литератора оказался действенным.

Небольшой коттеджный поселок на окраине деревни Чириково кишмя кишел машинами и людьми. В этом водовороте было заметно много автомобилей с синими номерами, которые несомненно принадлежали милиции. В толпе сновали люди в такой же синей форме – сотрудники МВД, но было (и немало) людей в безупречно опрятной, но невыразительной одежде, с такими же опрятными, но невыразительными лицами, в которых я научился безошибочно узнавать людей из собственного ведомства.

Когда мы вместе с капитаном Ревниловым протиснулись ближе к коттеджу с номером 6 на улице Лесная, вокруг которого в основном и толпился народ, то, увидев во дворе на изумрудной газонной траве тело, покрытое белой простыней, я сразу поймал себя на мысли, что контуры тела какие-то неполные, словно под простыней чего-то не хватает. Я инстинктивно стал осматривать взглядом пространство вокруг и увидел еще один предмет, тоже накрытый, но уже не простыней, а скорее принесенной из коттеджа скатертью. В этот момент капитан Ревнилов приподнял ткань – под ней были две кисти руки и голова с выпученными ореховыми глазами.

«Исхак Цысарь, секретный агент разведки «Моссад» - услышал я над своим ухом голос Платона Филипповича, начальника отдела экономической безопасности, куда меня перевели с повышением в звании после успешно проведенной операции. Теперь я понял, почему здесь находятся люди из нашего ведомства.

Коттедж принадлежал некоему Виталию. Это его жене кошка принесла в зубах отрубленную кисть агента «Моссад». Сейчас женщину отпаивали на кухне валерьянкой. С самим хозяином коттеджа разговор шел в каминном зале. Шел именно разговор, а не допрос, как было положено в таких случаях. Это в первую очередь бросилось мне в глаза. Мои сослуживцы, сначала вежливо удалив сотрудников МВД как из дома, так и с прилегавшей к нему территории, расположились у камина за столом. Они не высказали никаких возражений, когда хозяин предложил зажечь камин, чтобы гостям (к сожалению, непрошенным) было поуютнее. «Люблю, когда головешки трещат» - доверительно бросил Виталий. Капитан Ревнилов, подхватив его доверительную интонацию, обронил, как бы вскользь: «Под треск дровишек хорошо и накатить по стопке». Его все еще продолжало колотить после вчерашнего кутежа. На реплику капитана тут же обернулся начальник отдела, Платон Филиппович. Но, вместо того, чтобы гневно осадить подчиненного, предлагавшего выпить на работе, он, к моему удивлению, одобрительно кивнул головой. Ревнилов, в свою очередь, переадресовал его кивок мне: «Понял, старлей? Пузырь водки быстро. Одна нога – здесь, другая – там».

Пока я искал по карманам деньги, успел услышать обрывки беседы. Моих коллег почему-то интересовало не то, при каких обстоятельствах была найдена кисть руки, где была обнаружена голова, а где – остальное тело, а то, чем именно занимается владелец коттеджа. Тот в ответ сказал, что он – костоправ или на современный манер – хайропрактик. Начальник отдела живо поинтересовался, а какие болезни он лечит. В ответ донеслось: «Сколиоз, кифоз, позвоночную грыжу». Дальше я ничего не услышал – капитан Ревнилов сунул мне в руку какие-то денежные купюры и вытолкал за дверь, напомнив, чтобы я обязательно принес чек за приобретенный пузырь – в конце месяца по нему возместят расходы.

«Почему Платона Филипповича интересует какой-то сколиоз, кифоз, которые лечит этот костоправ, в то время как несколько часов назад здесь, около этого коттеджа было совершено зверское убийство и не кого-нибудь, а нашего израильского коллеги?» - терзал я себя вопросом, пока водитель Денис (сокращенно Диса), который привез нас в Чириково, в свою очередь терзал вопросами местных жителей, как нам найти продуктовый магазин. Бытность работника спецслужб научила меня думать на опережение: надо всегда иметь свою версию происхождения событий и их развития, событий, в которые, возможно, тебя втянет судьба или приказ непосредственного начальства. Так впоследствии будет легче выйти сухим из воды. «Итак, - продолжал размышлять я, - если Платону Филипповичу в сущности наплевать на это лежащее под простыней тело без головы и без других конечностей, значит существует проблема, человек или вещь, которая работникам нашей конторы в сто раз важней несчастного Исхака Цысаря, чья отрезанная голова сейчас валяется во дворе. Но что это за проблема, человек или вещь, которые так интересуют наше ведомство? Знай я ответы на эти вопросы, мне было бы легче выстроить собственную игру, если в ней, конечно, возникнет необходимость.»

Когда я вернулся с пузырем водки в руках, пламя в камине уже разгорелось, на столе был приготовлен фуршет, расставлены бокалы. «Ну, тебя только за смертью посылать, старлей!» - укоризненно бросил Платон Филиппович. «Я проведу с ним разъяснительную работу, товарищ подполковник, - живо вмешался капитан Ревнилов. – Разрешите наливать?» Руки Ревнилова ходили ходуном – ему страх как не терпелось выпить. В первую очередь он налил, конечно, старшим по званию, затем себе, про остальных забыл. Начальник отдела исправил эту оплошность. «А хозяину?» - указал он на Виталия. К удивлению огромного роста мускулистый Виталий накрыл свой фужер ладонью. «В чем дело?» - ласково поинтересовался подполковник и уже насмешливо спросил: «Ваше поколение выбирает «пепси»? Костоправ так же благожелательно ему ответил: «Наше поколение выбирает женщин». К всеобщему удивлению мой начальник зааплодировал. «Браво! Вот с кого тебе надо брать пример, – заметил он Ревнилову, который одобрительно кивнул головой, не отрывая бокал от рта. Платон Филиппович с неподдельным интересом опять обратился к костоправу, - И какие же, Виталий, у вас здесь бывают женщины?» «О, самые разные! – живо отреагировал костоправ. – Представляете, правлю я одной даме спину и говорю: «Перевернитесь, пожалуйста, на другой бок». А она мне: «Не могу. Грудь мешает». Я как взглянул: мама моя родная! Две груди и каждая величиной по ведру. Я её спрашиваю: «А как же вы ходите? Они вам разве при ходьбе не доставляют неудобств?» «А я стараюсь не ходить, я все больше лежу или в машине езжу. – говорит клиентка. – А то, если я иду, грудь меня и в самом деле к земле тянет, и я все время падаю.» «Потрясающе! – воскликнул Ревнилов. – Я предлагаю налить по второй и теперь выпить именно за эту часть женского тела!» Капитана все еще мучило похмелье, и он никак не мог спокойно слушать рассказ костоправа, видя, что на столе стоит бутыль, до половины наполненная крепкой прозрачной жидкостью. Исходящий из неё дух достигал ноздрей и истязал капитана так, что он готов был заплакать, если ему не позволят налить еще раз. Подполковник понял его состояние и чтобы отделаться от человека, который мешал ему удерживать тонкую нить беседы, одобрительно кивнул головой: «Пей, капитан. Пей и ни на кого не обращай внимания». Сам же Платон Филиппович поставил свой бокал на место и с неподдельным интересом обратился к хозяину: «Какая же интересная у вас работа! Значит, говорите, каждая грудь у женщины была величиной с ведро. Потрясающе! Но вам-то, наверное, еще и не такое приходилось видеть?» «Да, приходилось, - охотно отозвался хозяин коттеджа. – Например, женщину, у которой не две груди, а четыре».

По той реакции, которая была у моих сослуживцев, по той сосредоточенности, которая в один момент сковала их лица, я понял, что сейчас они услышали именно то, что стремились услышать в этих стенах. Женщина, у которой было не две груди, как у всех, а почему-то четыре, была для них важнее расчлененного на куски агента израильских спецслужб. Итак, теперь я знал ответ на вопрос, который мучил меня, пока шофер искал дорогу к поселковому магазину. Оставалось понять: зачем моему ведомству понадобилась эта необычная женщина?

Костоправ тоже почувствовал перемену в слушателях и замолчал. Паузу прервал Платон Филиппович: «Ну, и как она вам, эта дама?» «Что, как?» - не понял костоправ. «Ну, общее впечатление?» «Потрясающе!!! - вдохновился хайропрактик, - Сейчас расскажу, Вот, например, приходилось ли вам видеть человека с шестью пальцами?» Все присутствовавшие отрицательно покачали головами. «Лично мне приходилось. И не раз. Отвратительное зрелище. Конкретно меня такая аномалия отталкивает. А женщина, у которой четыре груди, - это совсем другое дело! Это не просто вполне нормальное зрелище, я бы сказал: это зрелище восхитительное! В такой представительнице прекрасного пола есть что-то возвышенное, величественное, а главное, на редкость притягательное. Такое впечатление, что слейся ты с ней, как мужчина с женщиной и выполнишь какую-то большую вселенскую миссию.» «Во, во - бросил вскользь Платон Филиппович. – Об этом мы уже осведомлены… правда из Интернета.»

Виталий замолчал. Молчали сотрудники спецслужб. Я невольно перевел взгляд на хозяйку коттеджа. Виталий заметил это и воспользовался, чтобы разрядить обстановку. «Хорошо, что у меня жена не ревнивая. Правда, Леночка? А то при моей работе не знал бы, что делать». Леночка, которая, наверно, уже не в первый раз слышала рассказы своего мужа про грудь величиной с ведро и про даму, у которой этих грудей было не две, а четыре, устало бросила: «Папик, ты сменил бы тему, а то утомил людей пустыми рассказами. У них к нам, наверное и посерьезней вопросы есть.» «Нет, нет, не мешайте ему, пусть рассказывает, - запротестовал начальник отдела и уже обратился напрямую к костоправу, - Скажите, Виталий, а какие проблемы были у той женщины, у которой четыре груди? Ну, с чем она к вам обращалась? Когда была в последний раз? Когда должна была посетить вас вновь?»

«Нет, не ошибся - отметил я для себя, - предмет повышенного внимания моих коллег – именно эта необычная женщина. Но зачем она им? Зачем? Зачем? Зачем?» Я решил дождаться удобного случая и, прикинувшись простачком, задать этот вопрос в лоб – а вдруг расколются.

Услышав, что именно интересует его гостей, костоправ задумался: «Ой, да эта дама была у меня вчера. С чем обращалась? Не вспомню – у меня много людей. Сколько я ей сеансов назначил и с какой периодичностью я тоже забыл. Мне надо посмотреть в журнал. Я вниз спущусь – принесу. Лена, - обратился он к жене, - ты не помнишь, куда я задевал свои очки? Без них теперь вблизи ничего не вижу». Оба, костоправ и его жена, быстро вышли.

«Установить за коттеджем круглосуточное наблюдение! – приказным тоном отчеканил Платон Филиппович. – Есть шанс, что она здесь еще появится. Капитан Ревнилов – исполнять!» «Есть исполнять! - Ревнилов поставил фужер, который уже опустошил три раза, и тут же потянулся к бутыли, чтобы наполнить бокал в четвертый раз. «Капитан Ревнилов, - жестко пресек его действия подполковник, – вы слышали приказ? Срочно организовать наблюдение за коттеджем. Надо фиксировать всех, кто приходит на прием к костоправу». От столь быстрого перехода от вальяжной беседы к служебным обязанностям Ревнилов растерялся, и чтобы нагнать мысль своего начальника спросил: «А кого мы здесь ждем?» «Ну, эту даму с четырьмя грудями» - неохотно ответил Платон Филиппович. Я, окрыленный тем, что подполковник начал «колоться», решил пойти дальше капитана и задал тот вопрос, который интересовал уже меня: «А на кой чёрт она нам сдалась, товарищ подполковник?» Платон Филиппович, пристально посмотрев мне в глаза, ответил: «Согласно некоторым восточным поверьям, товарищ Ведрин, женщина, у которой четыре груди, должна произвести на свет Спасителя Отечества.» Оттает был не то в шутку, не то всерьез. Я не смог скрыть свое удивление этим ответом. «Ну и что с того, что она родит какого-то Спасителя Отечества?» Подполковник Гладилин даже не стал смотреть в мою сторону, а лишь отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. « Капитан, установить наружное наблюдение.» - повторил он приказ Ревнилову. В этот момент из-за стола встал майор Сверчков. «Товарищ подполковник, - обратился он к старшему по званию. – Разрешите мне срочно отбыть в Москву по служебным делам.» Платон Филиппович кивком головы дал свое согласие. «Может быть мне тоже слинять? – мелькнуло в голове. – Из-за какой-то ерунды теряю драгоценное время? Дама с двумя бюстами, рождение Спасителя Отечества – это чушь. Надо найти повод смыться.»

Когда майор вышел, вдруг неожиданно оживился Ревнилов. «Стоп! – вдруг ударил он ладонью по столу. - Товарищ подполковник, в нашем случае наружное наблюдение за коттеджем ничего не даст». Брови Платона Филипповича удивленно взметнулись. Капитан продолжал: «Находясь на улице, невозможно визуально отличить, у посетительницы четыре груди, или, как у всех, - две - под одеждой не поймешь. А тем более что осень началась – пойдут плащи, куртки, пальто». «Твое предложение», - перебил его начальник отдела. «Надо кого-то в доме оставить», - ответил капитан. «Оставить, как?» - поинтересовался подполковник. Ревнилов лишь на секунду задумался: «Под видом лечения!»

«Интересно, кому поручат вести наблюдение и одновременно лечиться? - подумал я. - Точно не мне. Ведь я же здоров. И слава Богу! Сейчас же найду удобный случай и заявлю, что мне тоже срочно нужно в Москву. Вместо того, чтобы торчать в этой глуши, я наконец займусь наведением порядка в своей личной жизни. Вчерашнее не должно повториться: не буду больше со страхолюдинами гулять по Тверской!"

В это время вошел костоправ в узких продолговатых очках. Начальник отдела тут же попросил его: «Виталий, а Вы можете сейчас осмотреть одного нашего сотрудника? А то он на спину жалуется». «Впервые слышу, чтобы кто-то из моих сослуживцев жаловался на боль в спине» - с недоумением отметил я. Но в этот момент подполковник бросил выразительный взгляд именно в мою сторону. Ревнилов перехватил движение начальственных глаз и тут же шепотом скомандовал: «Раздевайся, старлей!» И не успел хозяин коттеджа произнести, что он не против произвести осмотр, как я уже стоял перед ним в одних трусах.

«А спина-то у вас, молодой человек, в идеальном состоянии, - сказал костоправ.- Ума не приложу, почему она у вас может болеть.» Повисла неудобно пауза – сотрудники спецслужб поняли, что попали впросак. Я же чувствовал себя симулянтом. Забыв, что минуту назад я благодарил Бога за то, что мне, кажется, удалось избежать перспективы остаться в этом коттедже под видом больного, теперь я ощущал себя виноватым в том, что моя спина оказалась абсолютно здоровой. Я чувствовал, что подвел Платона Филипповича, подвел Ревнилова, подвел всех своих новых сослуживцев, с которыми мне предстояло работать, и поэтому хотел исправить ситуацию. Хотел, но не знал как. И вдруг у меня в голове всплыла строчка из шуточной песенки, во второй раз всплыла за это утро: «Одна нога у ней была короче…» «Гражданин Костоправ, - я почему-то вдруг официально обратился к хозяину дома. – А вы можете удлинить ногу?» Взгляды всех присутствовавших разом обратились в мою сторону. Я продолжал: «А то у моей подруги одна нога значительно короче другой». «На пять сантиметров могу удлинить, не больше» - со знанием дела сказал Виталий. «Ну, так я ее к вам приведу, ладно? И сам с ней побуду пока это… того… процесс лечения».

Я собственноручно поставил крест на перспективе наладить в ближайшие дни свою личную жизнь. Ответ костоправа лишь утвердил меня в этом: « Это долгий процесс - удлинить ногу. За один сеанс я не вылечу». «Ничего, пусть будет долгий, - охотно подхватил Платон Филиппович, который на лету понял мой замысел. – Лечите ее как следует, Виталий. Мы все оплатим. А то, сами понимаете, пора парня женить, а у его избранницы одна нога короче другой. Безобразие! Такой брак - позор для всего нашего ведомства».

Виталий открыл было рот для того, чтобы выразить свое согласие, как в этот момент в каминный зал вошел высокий мужчина средних лет. Мало того, что он был одет «с иголочки», весь его уверенный вид, неторопливость движений говорили о том, что перед нами человек не только состоятельный, но и состоявшийся, состоявшийся именно как личность. «Ко мне пациент», - вырвалось из открытого рта костоправа. «Не смеем мешать» - сказал подполковник, поднимаясь из-за стола.

«Тащи сюда свою хромоногую невесту!» - насмешливо и в то же время тоном, не терпящим возражений, сказал мне Платон Филиппович, когда мы, покинув коттедж, рассаживались по машинам. «Да не невеста она мне вовсе. Я вообще не знаю, кто она такая…» - стал было оправдываться я, но подполковник меня прервал: «А вот это меня не касается.» И, посмотрев в упор, спросил: «У тебя существует такая знакомая или ты все выдумал?» Я твердо ответил: «Да, существует.» Подполковник одобрительно кивнул головой: «Чтобы сегодня к вечеру, в крайнем случае, завтра утром хромоногая девица была у врача или как там его… у хайропрактика. А ты чтобы был при ней и вел наблюдение за теми, кто приходит в коттедж. Поджидал эту,… особу с двумя бюстами. Понял?» Вместо того, чтобы отчеканить: «Так точно!», я почему-то спросил: «А что делать, если она появится?» «Задержать!» - коротко ответил Гладилин. – «А попытается скрыться?» «Тогда… - подполковник на мгновение замялся, но тут же жестко заявил, - стрелять на поражение.»

Я был ошарашен его ответом и, глупо улыбнувшись, сказал: «Жалко». В ответ Гладилин сверкнул глазами: «Жалко, говоришь. А ты что, хочешь разделить участь израильского агента?» Платон Филиппович указал сначала на простынь, под которой лежало обезображенное тело, а затем на скатерть, под которой покоились кисти рук и голова. – Исхак Цысарь по нашим данным сюда за ней приходил.» Я молчал. Подполковник переспросил: «Хочешь?» Теперь я отчеканил: «Никак нет!» «Вот то-то же, - бросил Платон Филиппович и обратился к Ревнилову: «Капитан, ты головой отвечаешь за то, чтобы нездоровая девица старшего лейтенанта Ведрина оказалась здесь на лечении». «Есть» - вытянулся в струну Ревнилов. Дверцы служебной машины подполковника захлопнулись, капитан обратил свой взор на меня: «Как ее звать эту крысу с разными ногами, и где она живет?»

Я вдруг вспомнил, что даже не знаю, как зовут мою вчерашнюю знакомую. Знаю только, что она живет в Тарусе. Я отрапортовал: «Как зовут «крысу» не знаю, знаю, что живет в Тарусе». «В Тарусу!» - скомандовал Ревнилов уже нашему водителю.

Наша «пятерка» свернула с бетонки на мост, пересекла его и направилась в сторону Тарусы. Я молча размышлял так: «Ехать искать эту подругу в чужой город, не зная ни фамилии, ни имени – геморрой. Легче найти в Москве. Но, поддавшись общему ритму, который задал начальник отдела, я решил до поры до времени не озвучивать эту мысль.

И вдруг «пятерка» заглохла. Водитель повернул ключ зажигания, стартер не откликнулся. Диса еще и еще раз подергал ключ зажигания – безрезультатно.

«А может ее и заводить не надо – сказал водитель, - наверное, в ней бензин кончился.»

«Не может быть, - возразил капитан. – Лампочка только один раз моргнула."

«Все может быть, - с каким-то удовлетворением ответил Диса. – В машине указатель уровня топлива сломан».

«Толкнем». Диса многозначительно кивнул и мы с Ревниловым вылезли из машины. В нос врезался холодный воздух.

Мы хотя и с трудом, но откатили «пятерку» к обочине. Пока катили, Ревнилов материл машину» «Ё – моё! Почему ты нас везти не хочешь?»

Свежий холодный воздух благотворно подействовал на мой организм, и я, набравшись смелости, спросил своего непосредственного начальника: «А может мы просто не туда едем?» Капитан Ревнилов удивленно вздернул брови. Я продолжал: «Зачем ехать искать эту хромоножку в Тарусу, не зная ни ее фамилии, ни даже имени?» «Что ты предлагаешь?» - спросил Ревнилов. Он, кажется, тоже окончательно пришел в себя, пока мы толкали машину. «Легче найти ее в Москве, - ответил я и развил свою мысль. - Она мне проговорилась: фирма, где она трудится, находится в пяти минутах ходьбы от того злачного заведения, где нам вчера «посчастливилось» встретиться. А еще она сказала, что дом – пятиэтажный, а в офисе висит придурковатая люстра, которую видно в окно снаружи. Она так и назвала люстру – «придурковатой».

«А что ты раньше молчал?» - возмутился Ревнилов. Я тут же нашел, что ответить: «Я молчал, потому что старшие по званию решили ехать в Тарусу».

Капитан мгновенно скомандовал: «В Москву!».

Дису оставили разбираться с машиной, а мы с Ревниловым пошли бодрым шагом к видневшейся вдали автобусной остановке и вскоре присоединились к уже собравшимся на ней местным жителям с авоськами. Старенький «Львов» солидно подъехал к остановке, внутри было свободно. Мы забрались на задние сидения. Мотор взревел. Пахнуло выхлопным газом. Автобус тронулся.

За билеты никто не платил – контроллер дремал на своей сумке, Ревнилов смотрел в окно. Шум двигателя слился в один гудящий звук, шальной ветер, врывавшийся в салон через сломанное окошко, приятно обдувал лицо. Капитан прикрыл глаза – видимо, хотел подремать. Я решил иначе воспользоваться возникшей паузой в сегодняшнем суматошном дне. Надо немедленно создать план выхода из кризиса, который царит в моей в личной жизни, а то в ней один мрак. С чего начать? И вдруг я вспомнил, как дней десять назад на этом фронте неожиданно прорисовалось одно светлое пятнышко. О нем подробней.

Когда меня перевели в новый отдел, то серьезного дела сразу не оказалось. В плане отдела числилось одно общественно-полезное мероприятие, которое следовало провести - работа с молодежью на предмет профессиональной ориентации, а конкретно, встреча с членами спортивной команды по хард-болу, организованной при одной из московских школ. Сотрудники отдела, занятые оперативной работой, временем для проведения подобных встреч не располагали, вот и поручили мне.

На этом мероприятии я и заметил ее. Девушка была точь в точь, как Дева Мария с полотна какого-нибудь испанского художника эпохи Возрождения. Черные, как воронье крыло, волосы струились по плечам, белоснежная кожа, на которой, как яблоко на снегу, лежал яркий румянец, и большие грустные глаза. Правда, эти глаза становились грустными лишь тогда, когда смотрели не в мою сторону, а вот когда в мою!... Короче, если это юное существо смотрело на меня, было видно, что она, во-первых, романтичная натура, а во-вторых, что она с первого взгляда влюбилась в такого матерого разведчика, как я. Сколько было восторга в этих выразительных зелено-карих глазах, сколько неподдельного интереса, а главное, сколько переживания за то, сумею ли я понравиться ее товарищам по хард-болу. Она шикала на своих друзей, если кто-то из них вдруг начинал болтать, и даже стукнула одного парня по голове тетрадью, когда тот ответил на звонок по мобильному телефону.

Я же, как умел, рассказывал, с какими трудностями придется столкнуться молодым людям, если они решат стать сотрудниками спецслужб, сколько сил и мужества потребует от них эта профессия, а сам думал лишь об одном, каким бы способом мне заполучить телефончик этой красавицы. И придумал. В завершение мероприятия я обратился к аудитории: «Друзья! Я надеюсь, что эта наша встреча – не последняя. Нам нельзя терять друг друга из вида. Через кого мы будем поддерживать контакт?» На последней фразе я направил глаза не на кого-нибудь, а на ту, что так походила на Пречистую Деву Марию. Девушка вся просияла от восторга и стремительно подняла руку вверх: «Через меня!» И не успел я ответить согласием, как она продиктовала номер своего мобильного телефона и добавила: «Галя Лейкутович. Одиннадцатый класс А.» Я тут же внес эту информацию в свой мобильник, но позвонить – напомнить о себе, не было повода.

Перед глазами снова все поплыло… Но перед тем, как погрузиться в дремоту, я поклялся себе, что начну наводить порядок в своей личной жизни с того, что наберу номер телефона именно той девушки, которая так похожа на Пречистую Деву Марию.

Гудение двигателя и свист ветра превратились в сильный прибрежный бриз. Я осознавал, что это сон. Вокруг был раскаленный песок. Он, поднятый ветром с барханов, колол лицо. Вдоль берега носился агент Моссад Исхак Цисарь с отрубленной головой, которую он держал подмышкой. Голова развлекала его задорной песней. Она пела «Хава Нагилу» - единственную еврейскую песню, которую я знал. Правда, голова то и дело падала на песок, но агент поднимал ее, отряхивал и заставлял петь снова.

Мне порядком надоел этот Исхак со своей головой и я решил глянуть «сколько там набежало». Но на левой руке вместо часов оказался компас. Компас показывал, как всегда – на север. «Что ж на север, так на север!» - подумал я, встал, отряхнулся от песка и сделал шаг. За первым же барханом ноги в песке завязли по колено. Кто бы смог мне помочь? – промелькнуло в голове. Я обернулся: безголовый Исхак был уже далеко. На его помощь нельзя было рассчитывать. И в этот момент кто-то положил мне руку на плечо и тихий голос сказал: «Попался, голубчик!»

От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза.

«Что, какая остановка?» - машинально произнес я.

«Конечная» - ответил кто-то, снимая руку с моего плеча. Я поднял глаза: передо мной и Ревниловым стояла кондукторша.

- Где вы сели, мальчики?

- На предыдущей - ответил Ревнилов, вставая и обходя кондуктора. Я последовал примеру своего начальника. Женщина пообещала нас запомнить и ушла восвояси.

Спросонья я понимал одно: все происходящее, обезглавленный Исхак Цисарь, тот, что найден около коттеджа костоправа, и тот, что только что бегал по барханам, хромоножка без бюста, женщина, но уже с двумя бюстами и эта кондукторша - все это продолжение какого-то кошмарного сновидения, которое началось еще вчера в злачном заведении и упорно не желает заканчиваться.

Поэтому, когда в кармане Ревнилова зазвонил мобильный и Платон Филиппович сообщил моему начальнику, что возле коттеджа Виталия обнаружили еще один труп теперь с отстреленной верхней частью черепа, я воспринял это едва ли не как должное. Кошмар – так кошмар! Что поделаешь? И вдруг словно ушат холодной воды вылился мне на голову – меня отрезвило: «Стоп! Ведь именно мне предстоит дежурить в коттедже костоправа, возле которого то и дело убивают людей. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Наладил, называется свою личную жизнь. Тут как бы вообще не лишиться жизни. Не будет тебе, Антон, ни Пречистой Девы, не будет вообще никого, даже хромоножки… И вдруг при мысли о хромоножке у меня отлегло от сердца: «Мое дежурство в злополучном коттедже состоится лишь в том случае, если капитан Ревнилов эту хромоножку найдет. А он ее и искать не будет, потому что после полученной сейчас информации, я уверен, он немедленно сорвется назад в Чириково.

Но, к моему удивлению, Ревнилов вместо того, чтобы опять мчаться в Чириково, поднял по тревоге все молодое пополнение. «Желторотикам» было дано задание – заглядывать в окна пятиэтажек - искать «придурковатую» люстру. Радиус поиска был обозначен – один километр от того злополучного не то ресторана, не то кафе, где мы гуляли вчера.

На меня навалилось нервозное состояние ожидания. Дало знать о себе и состояние похмелья. Я подумал: «Старшие по званию привели организм в порядок – теперь моя очередь». Я прямо так и сказал Ревнилову. В ответ он с пониманием кивнул головой: «Только находись поблизости. Как только мы ее найдем, я тебе позвоню, и ты отправляешься с ней к костоправу». «Черта с два ты ее найдешь!» - злорадно подумал я и зашел в первый же попавшийся бар, заказал сто грамм водки, приготовился пить и сидеть здесь долго. По крайней мере отдохнуть я успею. – Ну, что это за ориентировка – «придурковатая» люстра.» Я поднес рюмку к губам, не стал пить одним глотком, а лишь немного отпил. В груди стало тепло, а в голове просветлело. Я решил воспользоваться состоянием ясности своего ума для того, чтобы прочно удерживать нить происходящих событий в своих руках.

Итак, я только что убедился еще раз, что трупы вокруг коттеджа костоправа меньше интересуют мое начальство, чем эта необычная дама. В Чириково только что кому-то отстрелили верхнюю часть черепа, а Ревнилов – главная рабочая лошадь нашего отдела остался в Москве искать вчерашнюю хромоножку для того, чтобы вместе с ней немедленно отправить меня наблюдать за тем, что происходит в доме у костоправа - ждать, когда в нем появится эта необычная женщина. Получается: если какой-то маньяк расстреляет, а затем расчленит всю деревню Чириково – спецслужбам все равно, главное, - не упустить эту даму, а то и замочить ее в случае попытки к бегству.. Интересно, чем она им насолила? Впрочем меня это не касается – хромоножку они не найдут, а, значит, я остаюсь в Москве. Остаюсь и первым долгом звоню той очаровательной девушке с лицом Пречистой Девы. Я обрадовался открывшейся перспективе и поднес к губам свою рюмку. Но в этот момент раздался звонок Ревнилова на мобильный. «Нашли!» Я выругался, без всякого удовольствия допил свои сто грамм и побежал по названному адресу. На бегу я думал: «А ведь не зря Платон Филиппович называет моего начальника «пес-ищейка»! От такого и впрямь не уйдешь!»

У подъезда пятиэтажного офисного здания уже стоял капитан с букетом недорогих цветов. «Это твоей… - капитан стал подыскивать подходящее выражение для той, кому предназначались цветы, но так и не нашел, поэтому молча сунул букет мне в руки и, чтобы как-то подбодрить, похлопал по плечу. – Этаж третий, офис триста двенадцать. Я уже заглядывал. Это она.» Мне вслед он бросил: «А люстра у них и впрямь придурковатая».

Глава 2

Её звали Владипутя

Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я опять с досадой подумал: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вместо чудесной перспективы встретиться с красавицей Галей Лейкутович я теперь буду торчать в коттедже костоправа с этой ошибкой природы может неделю, а может и не один месяц, а может вообще окончу там свои дни, так больше и не увидев Галю. Интересно, за что же жизнь опять так несправедлива ко мне?»

Глаза моей вчерашней знакомой стали квадратными от удивления, когда я предстал перед ней, да еще с букетом цветов. «Как ты меня нашел? - забормотала она. – А «веник» что, тоже мне?» Оставалось только кивать головой и глупо улыбаться: «Захотел и нашел, а «веник» - тебе». «А что сегодня будем делать? - спросила «красавица», когда опомнилась и поставила цветы в вазу. – Ведь ты же, надеюсь, сейчас не уйдешь?» «Поедем к одному моему приятелю» - без хитросплетений выпалил я. Честное слово, я не знал, как разговаривать с этим существом, не будучи в состоянии сильнейшего опьянения. «Сейчас! Прямо так и к приятелю!» – возмущенно воскликнула та, что стояла напротив. Но тут же спохватилась, что переусердствовала и сменила тон: «Ты уж поуговаривай меня, своди куда-нибудь, угости. Сделай так, чтобы у меня голова пошла кругом! А потом уж будем говорить насчет приятеля… а может и не будем». Я понял, что теперь настал ее час – станет выделываться. Сколько лет она, бедолага, ждала этого часа? Наверное всю жизнь. Теперь за годы томительного ожидания она отыграется на мне. Вот не хватало! Послать бы ее по матушке. Я уже было, подобрав пару слов, открыл рот, но вспомнил, что в настоящий момент я нахожусь не на свидании, а на задании, поэтому приготовился терпеть всё.

Но первая же произнесенная девушкой фраза выбила меня из с трудом обретенного равновесия. «Схиляем по Тверской, как вчера» - предложила она и решительно направилась к выходу. Меня как кипятком ошпарило. «Нет!» – вскрикнул я и инстинктивно перекрыл телом дверь. «В чем дело?» - удивленно взметнула брови «красавица». «Я тебя тут дворами проведу, улочками-закоулочками, - - на ходу стал придумывать я. - В московских двориках, в них такая поэзия есть.» «Я не хочу поэзию, - капризно надула губы девушка. – Я хочу по «Бродвею», и не одна, а с тобой.» «Ну, понимаешь, - я перешел на конструктивный лад, - кабак, в который я хочу тебя сводить, находится в другой стороне, туда по «Бродвею» не схилять.» «А кабак клёвый или отстой?» - спросила девушка, не переставая дуться. «Сама ты – отстой!» - невольно сорвалось у меня. Я подумал, что в следующую минуту преподнесенный «веник» полетит мне в голову, но в ответ услышал: «Какая есть. Пошли».

Я, конечно, не знал поблизости никакого «клёвого кабака» и просто вел наугад свою спутницу, вел подальше от залитой неоновым светом центральной улицы города. Я шел и надеялся, что случайно наткнусь на какое-нибудь заведение, где можно перекусить, а главное, выпить. Я понимал, что моей спутнице нужно как следует налить, чтобы у нее, по ее же словам, «голова пошла кругом», потом ее можно будет беспрепятственно доставить в коттедж костоправа. Короче, мы уже полчаса шли, куда глаза глядят. «Ну, где он, твой кабак? – вдруг закапризничала спутница. – Еще квартал пройду, потом сяду на асфальт и буду сидеть, сидеть и выть, как собака!» - грозно добавила она. Чтобы как-то отвлечь девушку от ее коварного замысла я решил завести разговор. «Послушай, - сказал я, - а ведь мы даже не представились друг другу. Меня зовут Антон. А как зовут тебя?» «Владипутя» - ответила девушка. «Как? Как?» - удивленно переспросил я. «Вла-ди-пу-тя» - по слогам повторила моя спутница. «Господи! – не удержался я. – Кого же это угораздило тебя так назвать?» «О, это отдельная история», - усмехнулась собеседница, видимо, не желая вдаваться в подробности. Но о чем мне еще говорить с этой ошибкой природы? Я вдруг вспомнил, что в моем ведомстве на занятиях по психологии нас учили: чтобы разговорить незнакомого человека, надо расспрашивать его о нем самом. Я изобразил на лице живейший интерес к теме и произнес: «Умоляю тебя, расскажи! Для меня это очень важно.» Девушка недоверчиво взглянула на меня, но рассказ начала.

«Родители назвали меня Мариной. Но я, как видишь, не совсем вышла лицом, ногами, да вот и еще кое-чего нет. (Девушка указала взглядом на то место, где у нее должна была быть грудь.) И вдруг я прочла в одной книге: для того, чтобы из «гадкого утенка» превратиться в красавца-лебедя, надо назваться именем какого-то очень красивого человека. Я подумала: какого? И вспомнила, что была такая актриса – Марина Влади, Высоцкого, кажется, жена. Красивая – сил нет. Вот я решила: стану-ка я не Мариной Прыщугиной, а Мариной Влади. А потом глядишь и внешность исправиться. Пришла в ЗАГС и говорю: «Хочу фамилию себе сменить». «На какую?» - спрашивает меня их чиновник, такой старый дядечька. Отвечаю: «Влади». «Будешь Мариной Влади, – говорит чиновник и кривится. – Это не современно. Это позавчерашний день. Молодежь и не знает, что она за птица.» Я чуть не расплакалась. «А что делать?» Чиновник вошел в мое положение: «Уж если менять фамилию, то надо подобрать что-то актуальней, ближе к сегодняшнему дню». «Какую?» - пожала плечами я. Дядечка стал озираться по сторонам. А на стене как раз портрет Путина висел. Смотрит чиновник на Путина и молчит. А я уже чувствую, куда он будет клонить. Но мне так жалко с фамилией Влади расставаться, - сжилась с ней уже. Я возьми да и предложи: «А давайте у меня будет двойная фамилия: я буду Марина Влади-Путина.» Чиновник засуетился, видно, что ему идея понравилась. «А что, и красиво, а главное, что актуально: Марина Влади тире Путина». Затем подумал и говорит: «Нет, у меня лучше идея есть в традициях, так сказать, нашей державы. Тебе, дочка, надо не фамилию менять, а имя. Фамилия пусть у тебя остается Прыщугина, а имя мы тебе дадим – Владипутя». Дядечька пододвинулся ко мне поближе и на шепот перешел: «Владипутя – это будто от сокращения Владимир Путин. А что, в лихие времена были и Владилены – сокращенно от Владимир Ленин, были Истали – сокращенно от Иосиф Сталин и даже Даздрапермы были…» А тут такая хохма вышла. Сейчас расскажу. Я последнее имя не разобрала да с испугу как заору на старика: «Какой еще тебе спермы?!» Подумала, он сейчас примется ко мне приставать. А старичок хохочет: «Да не будет, девушка, никакой спермы. Даздраперма –это имя, образованное от сокращения лозунга «Да здравствует первое мая!» Я сама рассмеялась: действительно, причем тут сперма? А дедок к самому моему уху свой рот приблизил и шепчет: «Я уже не молодой человек, многое в этой жизни видел. Поверьте: если однажды в нашей стране были Владилены, то будут и Владипути.»

Я подумала: «А что плохого в имени Владипутя? Ну пусть не стану красивая, как Марина Влади, а зато может меня президентом выберут, как Путина».

Я посмотрел на рассказчицу, представил ее президентом, представил ее портреты на каждом углу, и от этой мысли меня передернуло. Владипутя словно прочла мою мысль. «Нет, президентом мне, конечно, не стать, - оценила свои возможности девушка. – А вот все равно хочется сделать что-то великое, например, спасти Отечество.» «От чего спасти?» - переспросил я, удивленный и таким признанием, и тем, что сегодня уже во второй раз заходит речь о спасении державы. «Да я сама не знаю от чего, - замялась Владипутя. – Неужели же все так хорошо, что и спасать не от чего?» Я растерянно пожал плечами.

В кафе Владипутя кинула как за себя два раза по сто грамм водки, попросив положить на дно каждой рюмки пару маслин (перепутала с «Мартини»), а затем, когда видимо «голова пошла кругом», спросила: «Ну, кто он, твой друг, к которому мы сейчас едем? Рассказывай.» Я стал было говорить, что мой друг – костоправ, что он берется удлинить ей ту ногу, которая короче… Девушка вдруг прервала меня? «А грудь он мне сможет нарастить? Мужики-то руками под кофтой шарят, грудь хотят найти. А груди-то и нет. Смешно, правда?» Владипутя залилась таким неуемным смехом, что если бы я ее не удержал, она бы свалилась под стол.

Такая подруга была у меня впервые. После прежних изысканных утонченных дам я, честное слово, растерялся – не знал, как себя вести. Кабы я был не на задании, а на свидании, то бежал бы от этой Владипути со всех ног, бежал бы так, чтобы не смогла она меня ни догнать, ни разыскать где-либо.

Несмотря на очень поздний час хозяин коттеджа встретил нас радушно. Увидев девушку, пусть и не очень привлекательную, он, как настоящий джентльмен, стал подыскивать тему разговора, близкую именно молодой женщине: «А хотите, я вам своих котят покажу – четыре котика и одна кошечка. И мама у них такая замечательная – не отходит ни на шаг. Котята играют, а она лежит рядом. Я знаете, когда на них смотрю, думаю: «Вот так выглядит картина семейного рая: счастливые дети играют на траве, а за ними зорко смотрит заботливая ласковая мать. А главное, что и дети и мать – сытые». «Да, у нашего папика не проголодаешься, – вмешалась в разговор вышедшая на голоса жена костоправа, еду этому зверью он возит багажниками». «А моя бабушка в Тарусе уж очень ловко кошкам головы рубит, - постаралась попасть в тему Владипутя. – Положит кошечку на поленце, левой рукой ее держит, а в правой топор. Кошка-то сначала вырывается, а бабушка давай ей топором спинку гладить, да почесывать. Кошка-то это любит, расслабляется, заурчит, вся вытянется. А бабушка ей аккурат по шее топором. Раз! – и кошки нет.»

«Господи, помилуй!» - осенила себя крестным знамением жена костоправа и немедленно вышла.

Сам костоправ решил не продолжать экспериментов на предмет завязывания светской беседы со своей ночной гостьей и перешел к делу. «Так на что жалуемся?» - деловито спросил он. «Да ни на что я не жалуюсь, - пожала плечами Владипутя и кивнула в мою сторону. – Это он меня сюда приволок. – и доверительно добавила, - я думала позаниматься любовью». Костоправ перевел глаза на меня. «Я же вам говорил, Виталий: одна нога у девушки короче другой на пять сантиметров» - напомнил я утренний разговор. «Коксартроз третьей степени, - отчеканил костоправ. – Вы, девушка, в детстве перенесли болезнь Пертеса». «Да, перенесла» - заулыбалась Владипутя, восхищенная прозорливостью целителя. Он, вдохновленный ее улыбкой, совсем уж жизнеутверждающе произнес: «Это лечится. Ручная работа плюс какое-то время надо полежать на станке. Станками я называю свои специальные чудо-кроватки. Замечательные кроватки! Я сейчас их вам покажу. Пойдемте со мной». Виталий увлек гостью и меня вниз по винтовой лестнице.

Нижний этаж коттеджа – первый, был не таким по-домашнему уютным, как второй, тот, куда попадал посетитель, едва лишь переступив порог. Нижний этаж скорее напоминал тренажерный зал: всюду стояли какие-то механизмы, Единственное, что их объединяло – все были похожи на кровати – только разные. Пока я разглядывал механизмы, костоправ обнадеживал девушку: «Была у меня одна клиентка, у которой одна нога была в точности как у вас на пять сантиметров короче другой – у нее к тому же была еще дисковая грыжа. Не поверите: после моего лечения у нее наступил прорыв в сексуальной жизни: мужиков стало хоть отбавляй. Приезжает с одним. Я спрашиваю: это ваш бой-френд?» « Нет, - говорит, какой он бой-френд. Я с ним только раз в неделю сплю – не чаще». В другой раз в машине ее мужчина ждал. «Он – бой-френд?» – спрашиваю. «Да, куда ему! – брезгливо машет рукой. – С ним я сплю не чаще чем через день. А вот с кем она спит каждый день – с тем ко мне так и не приехала. А жаль – интересно бы посмотреть».

«Вот здорово! – обрадовалась Владипутя. – Мне бы так!» «Да будет еще не так, -подбодрил Виталий. – Какие ваши годы! Той женщине, наверное, лет шестьдесят было.» «Ох, ни фига себе!» - ахнула девушка. «А вы как думали! – воодушевленно подхватил костоправ, но, посмотрев на часы, осекся. – Ладно, давайте ножку полечим. Ложитесь на мою чудо-кроватку. Только верхнюю одежду нужно снять». Вдруг он вспомнил, что в зале кроме него присутствует еще один человек мужского пола, конкретно я. Виталий предупредительно спросил. «Вы своего бой-френда не стесняетесь? А то попросим выйти». «Нет, не стесняюсь. - отрапортовала Владипутя, мгновенно оставшаяся лишь в одних трусиках, - Все равно у меня груди нет – смотреть не на что». «Да есть она у вас! – буквально рявкнул на нее костоправ. – Только при вашей осанке грудь не видно. Живот выпирает.»

Я украдкой посмотрел на полуобнаженную Владипутю. Несмотря на то, что девушка была худенькая, живот у нее и впрямь сильно выпирал вперед, было видно, что из-за болезни спины она своим телом не занималась вовсе. А вот ноги – ноги у нее были удивительной красоты! В эту минуту костоправ работал как раз с ними. Виталий сел на металлическую кровать и попросил пациентку положить обе ноги к нему на колени. По очереди он брал каждую и двигал то к себе, то от себя с такой силой, что хруст разносился по всему залу. «На самом деле, - объяснял Виталий, - ноги у вас одинаковой длины только из-за коксартроза уменьшилась подвижность одного из суставов и одна нога сидит в тазу как бы глубже другой. Мы сустав разработаем, и ножка станет на место.» «Именно ножка, а не нога» - мысленно отметил про себя я, в первый раз пожалев, что это не я сейчас разрабатываю тазобедренный сустав Владипути.

«Ну, а теперь вашу костно-мышечную систему надо размять на станке, - скомандовал костоправ, когда выпустил ножки Владипути из своих сильных умелых рук. – Лягте на мою чудо-кровать и расслабьтесь. Я задам для начала самую маленькую амплитуду колебаний». Девушка легла. Виталий повернул какой-то рычаг, нажал на кнопку, раздался звук электромотора, и все тело Владипути задвигалось так, словно по нему пробегали волны. «Красиво, правда, - обратился ко мне костоправ. - За что я люблю свою работу, так это за красоту объектов – женских тел и за изящный процесс.» Шепотом Виталий добавил, - Заметьте, движение тела девушки чем-то напоминает занятие сексом, а вот только партнера у нее нет, или он нам как бы не виден.»

Слух Владипути оказался острым.

«А разве с настоящим мужиком нельзя заняться любовью на этой кровати? - поинтересовалась она. - Только с невидимым?» «Почему нельзя? Можно, - охотно ответил костоправ. – Вот оставайтесь со своим бой-френдом у меня на ночь и занимайтесь сексом. Одна пара здесь ночевала, им так понравилось, что выпросили у меня кровать. Так слезно просили, что не продать не смог!» Виталий взглянул на часы: «Ой, мне пора. Завтра с утра у меня работа в Москве, так что мы с женой поедем ночевать в столицу. А вы оставайтесь.» Я взглянул на девушку. Она неопределенно пожала плечами, поэтому я утвердительно кивнул головой: «Спасибо, Виталий».

Когда костоправ отдавал мне ключи от коттеджа, я все-таки не удержался и спросил: «А кого тут у вас еще замочили?» «Мужчину какого-то», - ответил хозяин. Мне почему-то не хотелось его так просто отпускать и я задал еще вопрос: «Как вы так смело оставляете у себя незнакомых людей? «А чего мне бояться?» - удивился Виталий. Я уточнил: «А безопасность?» «Но ведь вы же и представляете службу безопасности, - парировал костоправ и добавил. – К тому же я получил распоряжение вашего руководства оставить здесь на ночь сотрудника, насколько я понимаю речь шла о вас.» Отвечать мне было нечего и я взял ключи из его рук.

Скажу честно: ключи я взял не без внутренней дрожи. Как-никак два трупа за один день и оба около этого злополучного коттеджа. Не иначе как орудует профессионал, причем вооруженный до зубов, - черепа отстреливает, головы и руки отпиливает, последнее он делает, видимо, для того, чтобы запугать. И все это из-за этой необычной женщины, появления которой я призван здесь ждать. Ну что я в самом деле так разволновался? У меня есть штатный «Макаров» и к нему две обоймы. Сейчас закрою дверь на все замки, и в дом не войти ни одному мерзавцу .

Я собственно так и сделал: закрыл все замки и направился вниз, где на механической кровати возлежала полуобнаженная девушка с удивительно красивыми ножками.

С Владипутей ничего не вышло. Как только я приблизился к ней, она отстранила мои руки и с неподдельной искренностью спросила: «А где Мартини? А где икра?» Я огрызнулся: «А больше тебе ничего не надо?» Владипутя сникла, но тут же перевела разговор в другое русло. «А где твой друг? Расскажи мне: кто он?» Я резко повернулся и вышел за дверь. Во-первых, я никогда не навязываюсь женщинам. А, во-вторых, девушка попросила меня подробно рассказать про человека, которого я представил ей как своего давнего друга. А на самом-то деле я видел его во второй раз в жизни и что рассказывать о нем не знал. «Гнать пургу» не было сил, а главное, желания. Нет, в таком случае лучше провести ночь одному.

Я поднялся по винтовой лестнице на один этаж, устроился на какой-то лежанке у камина. Огня разводить не стал, уставился в темноту и стал слушать звуки чужого дома.

В любом доме что-то обязательно скрипит, в вентиляционных трубах завывает ветер, скрежещет крыша. Слышно малейшее шуршание, как, например, на ту же крышу упала ветка или села птица, царапнув когтями шифер. Словом, любой дом живет своей жизнью: он то охает, как столетний дед, то взвизгивает, как младенец. Вот и сейчас мне показалось, что где-то на верхнем этаже нет-нет да раздается женский плач. Плач тихий, сдавленный – словно средних лет дама плачет в подушку, нарочито стараясь, чтобы ее никто не слышал. Ей бы в целях конспирации взять да и вовсе прекратить плакать, но она не в силах это сделать – ей либо до слез жаль кого-то из близких, или, что скорее всего, до нестерпимой боли жалко себя. Откуда она здесь взялась, эта женщина? Что она здесь делает одна взаперти? Можно встать, подняться на верхний этаж и послушать у каждой двери, есть ли за ней человек. Но я уже пригрелся под каким-то пледом и мне не хочется вылезать. Да и зачем мне, как ищейке сновать по дому, когда и так ясно: плач – это акустический эффект. Под этот эффект хорошо дремать или думать, но если думать, то обязательно какую-нибудь грустную думу.

Я почему-то с завистью вспомнил того самого клиента, который пришел к костоправу прямо перед нашим отъездом. Вспомнил его большие, ясные глаза, длинные волосы почти до плеч, вспомнил, как удивительно гармонировала с его лицом та одежда, которая была на нем: с голубыми глазами - светло-голубые джинсы и темно-синяя футболка (Обе вещи, кажется, были от «Версаче»), со светло-русыми волосами – белая кофта, белый ремень на джинсах и кожаная светло-бежевая сумка фирмы «Дольче Габона». На ногах посетителя были спортивные кроссовки той же фирмы. Ансамбль завершали прямоугольные обтекаемой формы часы на левой руке и кольцо с бриллиантом на правой. Оба предмета были из белого золота от фирмы «Картье». Разбираться в вещах меня научило пребывание на таможне, куда Платон Филиппович отправил меня, когда я перешел в его отдел. Одним словом, весь внешний облик посетителя, продуманный до мелочей, представлял законченную композицию. А главное, столь скрупулезно собранный ансамбль не вызывал у его обладателя натянутости в поведении, которая свойственна мужчинам, стремящимся самоутвердиться за счет одетых на них вещей. Такая естественная гармония между внешним обликом и внутренним самоощущением скорей присуща представительницам прекрасного пола, к числу которых дневного гостя Виталия уж никак нельзя было отнести. «А может я просто мало видел по-настоящему состоявшихся мужчин? - подумал я. – Может быть в преуспевающем бизнесмене, политике, писателе внутренняя уверенность должна находить отражение во внешнем совершенстве».

А буду ли я когда-нибудь вот таким, как этот голубоглазый джентльмен – успешным, уверенным, элегантным? – Боюсь, что не буду никогда. Ну, какой из офицера спецслужб состоятельный человек? От досады я и сам чуть не заплакал. Еще одна вот такая же грустная мысль, и слезы бы наверняка брызнули из моих глаз. Но больше предаваться грустным мыслям мне не пришлось.

Неожиданно по створкам окна полосонул свет. Было понятно, что кто-то едет на машине по узенькой Лесной улице в направлении коттеджа № 6. «Кого это интересно носит в такую пору? – подумал я. – А кстати, который час? Наверное, где-нибудь половина второго ночи.» Вдруг я услышал на крыльце чьи-то шаги. «Уж не костоправ ли вернулся? – промелькнуло в голове. – Конечно, он – больше некому. Точнее, он не вернулся, а его вернули наши сотрудники для того, чтобы учинить допрос относительно второго трупа, найденного невдалеке от его коттеджа». Я стал ждать, как сейчас в замке провернется ключ, вспыхнет свет, войдет Виталий в сопровождении Ревнилова, а то и самого Платона Филипповича.

Но то, что я услышал, удивило сверх меры: доносившиеся из-за железной двери звуки напоминали удары лома. «Зачем же так ломиться в собственный дом, тем более, когда здесь я? - промелькнула мысль. – Может Виталий вернулся один, например, напился, да забыл, что оставил меня здесь с Владипутей. Мне стало легче от этой мысли, и я уж хотел было встать и открыть дверь, но вдруг ужалила мысль: «Стоп! Виталий не пьет. Тогда кто же это?» Сердце бешено забилось от мысли, что визитер и есть тот человек, который здесь в Чириково отрезает головы, руки и отстреливает верхушки черепа. Я притаился на лежанке и решил не выдавать себя столько, сколько удастся.

Наконец дверь со скрежетом открылась. Послышались чьи-то тяжелые шаги и тишину разрезал рыдающий мужской голос: «Яна! Яна! Ты здесь?» «Что это они все здесь рыдают, в этом коттедже? – невольно подумал я. - Плакал дом, я приготовился думать грустную думу и возможно всплакнуть, а теперь ворвался какой-то мужик и тоже вплачь». Слабый свет карманного фонарика заскользил по стенам. Свет уже от уличного фонаря на мгновение осветил грузную фигуру ночного гостя. «Хозяин, верни мне мою Яну, и я оставлю тебя жить! – снова зазвучал в темноте тот же плачущий голос, от угроз которого скорее становилось смешно, а не страшно. Естественно, что никто не ответил. Визитер продолжал угрожать: «Хозяин, последний раз предупреждаю тебя: или сейчас же возвращаешь Яну или я убиваю здесь всех». Слова гулко разносились по коттеджу. В ответ опять тишина. И в конце концов голос спросил уже жалобно: «Ну, здесь есть хотя бы кто-нибудь?» Я, затаившись, молчал.

Не дождавшись ответа и на этот вопрос, ночной визитер, видимо огляделся впотьмах и увидел полоску света на нижнем этаже, идущего из-под двери, за которой находилась Владипутя. Грузная тень устремилась туда. Я понял, что теперь мне придется вмешаться. Значит, надо выждать подходящий момент.

Я дал ночному гостю спуститься, замер у перил лестницы и стал наблюдать за происходящим сверху. Дверь распахнулась, в потоке света я увидел всё ту же грузную низкорослую фигуру, которая буквально ворвалась в освещенный зал. Затем раздался дикий визг Владипути, которую незнакомый мужик застал в одних трусиках, но этот визг перекрыл такой же дикий крик ночного гостя: «Где Яна?» «Нет здесь Яны!» - в свою очередь что было сил заорала в ответ Владипутя. «Как это нет? – возмутился мужской голос. – Когда Василий Иванович видит ее здесь?» «Какой еще Василий Иванович?» - возмущенно спросил женский голос. «Василий Иванович – слепой из Ульяновска, - уточнил голос ворвавшегося мужика. – Он отчетливо видит Яну именно здесь, в коттедже костоправа.»

«Что за чушь? – судорожно подумал я. – Почему слепой и видит? А главное, мужчина дважды произнес глагол «видит» в настоящем времени, как будто этот слепой из Ульяновска находится сейчас здесь и лицезреет неуловимую Яну. Допустим, два дня назад или сегодня с утра какой-то слепой мог каким-то чудом видеть в этом коттедже какую-то Яну. Что с трудом, но допустимо. Но в таком случае люди говорят «видел».А этот мужик два раза произнес именно «видит». Нет, я не ослышался. Сумасшедший бред!» Меня уже больше суток преследует какой-то кошмар, который начался вчера в ресторане. А главное, он никак не закончится. Может быть взять ущипнуть себя и все пройдет? Я что есть сил ущипнул себя за руку.

А дальше я услышал пронзительный крик Владипути: «Отвянь, хорек вонючий!» Затем послышался шум – видимо в «хорька» полетел какой-то предмет и стали доноситься звуки борьбы. Я решил, что если вмешиваться, то сейчас.

В мгновение ока оказавшись на первом этаже, я застыл в дверном проеме. Передо мной, вцепившись друг в друга, застыли голая Владипутя и толстый низкорослый мужик лет сорока с длинными грязными волосами. Лицо мужика уже было как следует исцарапано.

«Ты – костоправ?» - спросил мужик, отпрянув от девушки. Я посмотрел на вопрошавшего и вдруг увидел не его лицо, а направленный прямо на меня черный ствол пистолета – немецкого «Вальтера». В минуты смертельной опасности, меня, излишне трепетного в обычной жизни, почему-то охватывает необычайное спокойствие и пробуждается азарт. Так произошло и в этот раз. Я, широко улыбнувшись незнакомцу, дружелюбно ответил: «Да, костоправ – это я.» «Ах, ты гад! - рассвирепел ночной гость и сделал шаг вперед, но вдруг остановился. - А где Яна?» - уже вполне дружелюбно спросил он. «Да вот она» - также дружелюбно ответил я и указал мужчине за спину. Тот оглянулся, и в этот момент я ловко выбил у него пистолет ударом ноги. Оружие закрутилось на скользком кафельном полу, как волчок. Мы все трое замерли, глядя друг на друга. Я хотел было поднять «Вальтер», но неожиданно этот, казалось бы неразворотливый мужик резко толкнул меня двумя руками в плечо, и я, поскользнувшись, ударился головой о чудо-кровать. Толстяк выбежал, хлопнула входная дверь. На улице заревел двигатель. Было слышно, как полетела из-под колес щебенка и, когда я сбежал с крыльца, машина с толстяком уже сворачивала с улочки, ведущей к коттеджу, на большую дорогу. Догонять ее мне было не на чем.

Сердце бешено колотилось. Итак, скорее всего я только что нос к носу столкнулся с человеком, который замочил, а затем разрезал на куски агента «Моссад», а затем отстрелил верхушку черепа еще какому-то спортсмену. И эта встреча, надо сказать, для меня еще очень хорошо закончилась - подумаешь, шишка на голове.

«Кто это был?» - спросила Владипутя, когда я вернулся вниз. Она прижалась ко мне всем телом и дрожала. «А я почем знаю!» - бросил я. В этот момент меня стал занимать другой вопрос: что докладывать начальству? Согласно инструкции офицер спецслужб должен в таких случаях или задержать нападавшего, или уложить его на месте. Ни того, ни другого я не сделал. Да и вообще, кто это был? Какую информацию я могу сообщить о непрошенном визитере? Я понимал, что информации у меня нет никакой. «Это как минимум взыскание, - с горечью подумал я, - плохо так начинать работу в новом отделе». Спасение пришло неожиданно.

«А все-таки я этому вонючему хорьку рожу-то расцарапала!» - удовлетворенно произнесла та, кто сейчас испуганно прижималась ко мне. «Стоп! - меня осенило. - Я и в самом деле видел царапины на лице ночного гостя. Значит, под ногтями девушки должны были остаться фрагменты его кожного покрова, а может быть даже кровь. – Это уже что-то! Этим можно отчитаться перед Платоном Филипповичем за ночное происшествие. Надо только убедиться, что под этими ногтями что-то есть.» Я ласково взял руку девушки, положил ее в свою ладонь, погладил и поднес к губам. «Успокойся, успокойся. Вонючий хорек больше не придет» - шептал я, покрывая поцелуями кисть ее руки с наружной стороны. Владипутя вся разомлела от ласк. «Ой, какой ты сексуальный!» - восторженно произнесла она. «Да, - подтвердил я, - я очень сексуальный», перевернул ее ладонь в своих руках, приблизил к губам, а сам внимательно заглянул под ногти и с удовлетворением констатировал: «Есть! - и кожа и даже кровь.» И от нахлынувшей радости я стал радостно покрывать поцелуями уже не только ладони девушки, но и лицо. «Ой! Ты меня возбуждаешь, - неожиданно произнесла Владипутя. – У меня голова пошла кругом! Побежали наверх.»

Я хотел было съязвить – напомнить про отсутствие «Мартини» и красной икры, но вовремя вспомнил, что я не на свидании, а на задании, промолчал и бережно взял ладони Владипути своими двумя руками так, чтобы из-под ее ногтей, не дай Бог, ничего не выпало. По дороге на второй этаж я думал: надо позаниматься с ней сексом так, чтобы она поменьше двигалась, поменьше махала руками или за что-то цеплялась, словом, чтобы «информация» о ночном госте не выпала у нее из-под ногтей. Я аккуратно уложил девушку на ту лежанку около камина, где только что собирался спать сам, ласково погладил ее по голове и плечам: «Лежи, тихо лежи, моя ласточка. Очень тихо лежи». «Ой, какой ты нежный! Я тащусь!» - восторженно вздохнула Владипутя. Я лег рядом. «Только бы она от счастья не стала скакать и прыгать» - с содроганием подумал я. Я даже инстинктивно отодвинулся от Владипути на край постели. И тут моя рука соскочила с лежанки куда-то вниз и уперлась в кнопку. Мое тело по инерции устремилось за соскользнувшей рукой. Под весом тела кнопка вдавилась вниз – лежанка пришла в движение. Оказывается, это еще одна чудо-кровать!

Валики плавно двигались и все тело Владипути так же плавно поднималось и опускалось им в такт. «Ой, и делать-то ничего не надо –кровать все сама за меня и за тебя делает. Вот это я понимаю секс! - не скрывала своего восторга Владипутя. – Давай такую лежанку купим!» Я промолчал, а сам подумал: «Интересно, а из каких соображений этот умелый рукастый костоправ наделал столько механизмов – чудо-кроватей? Зачем они ему?»

Утром я соскреб булавкой из-под ногтей своей спящей знакомой то, что так боялся растерять за ночь, завернул в какую-то бумажку и спрятал в карман. Такой «отчет» о ночном происшествии вполне удовлетворил мое начальство.

Глава 3

…А вы груди считать умеете?

«Через полчаса пойдешь отдыхать, а пока еще посиди тут.» - сказал Платон Филиппович после того, как выслушал мой доклад о ночном происшествии.

«Легко сказать отдыхать, - подумал я. – А кто будет за меня налаживать мою личную жизнь?» И, воспользовавшись тем, что начальник отдела погрузился в свои дела, я стал думать о Гале Лейкутович, той самой ученице 11-го класса «А», игрока в хард-болл.

Итак, как бы мне напомнить о себе этой Гале? Единственный способ позвонить по телефону и пригласить на свидание. А куда пригласить? - В ресторан или в ночной клуб, а вдруг это ее к чему-то обяжет? Я бы не хотел строить свой роман на обязательствах с ее стороны. Мне нужны только чувства. Пригласить на дискотеку? – Но там гремит музыка, все трясутся, прыгают – не то место, куда можно пойти, чтобы полюбоваться Пречистой Девой. (Я именно так стал упорно называть Галю – Пречистая Дева). Я вдруг понял, что хотя не знаю, куда пригласить это полубожественное создание, но я твердо знаю, какие цветы я ей подарю. Это будут не банальные розы, и не революционные гвоздики, это обязательно будут герберы, да, это будет букет, составленный из гербер всех возможных цветов: желтых, красных, розовых, белых, фиолетовых. Пречистая Дева с таким букетом – это кич!

В этот момент меня вызвали к Платону Филипповичу. Одновременно со мной секретарша ввела в кабинет женщину, которую я узнал сразу – это была Лена, жена костоправа. «Сейчас устроит скандал за раскуроченную дверь» - подумал я и приготовился оправдываться. Неожиданно женщина положила на стол какой-то блокнот. «Вот я нашла его на гравиевой дорожке около своего коттеджа. Это не наш». «И не мой» - тут же открестился я. «Наверное, того негодяя, кто мне дверь сломал» - с негодованием произнесла женщина. Забыл сказать: уезжая в отдел, я оставил наблюдать за домом «желторотика». (Молодой сотрудник конечно же проинформировал Лену о ночном происшествии). «Не иначе того негодяя.» - с готовностью подтвердил я, затем взял блокнот, только было хотел его раскрыть, как мой начальник задал посетительнице вопрос: «А вы не знаете, кто бы это мог быть?» Женщина пожала плечами. «Ну, я так и думал» - сказал подполковник. Но жена костоправа вдруг произнесла: «Хотя вчера звонил Виталию какой-то Павел, говорил, что приедет лечиться вечером. Мы допоздна его ждали, но он так и не приехал.» «Что за Павел?» - заинтересовался подполковник. «Не знаю. Он раньше у нас никогда не был. Виталий ему очень подробно объяснял дорогу». Было видно, что это все, что можно было узнать от пришедшей. Я наконец-то открыл блокнот. На первой же странице была запись следующего содержания:

«Я рискую навсегда потерять Яну. А если это произойдет, я – Паэл Озерлик, безработный, я – бомж…». Я тут же протянул блокнот своему начальнику, тот прочел, перевернул страницу, что-то почитал и глаза его вдруг стали квадратными. Он схватил телефонную трубку и буквально прокричал в нее секретарю: «Капитана Ревнилова ко мне! Срочно!» «Что такое?» - взволновался я. «А ты послушай, - и подполковник стал читать следующую страницу блокнота. – Я думал, что у меня только с Яной ничего не выходит. Но, вот я лег в постель с этой необычной женщиной. В мою грудь упирались две ее крепких груди, в живот тоже. Это было прекрасно! Это было как в сладком фантастическом сне. И ничего не вышло.»

Вбежал капитан Ревнилов. «Срочно установить, когда въехал в нашу страну и выехал ли из нее… как его… Паэл Озерлик» - скомандовал подполковник. «А что такое?» - поинтересовался капитан. Начальник отдела снова зачитал тот же фрагмент из блокнота. «Ну и что?» - едва ли не одновременно спросили капитан и я. «Как, ну и что? - взвился наш шеф. – Вы считать-то умеете?» «Что считать?» - не поняли мы с Ревниловым. «Груди, вот что, - заорал начальник отдела, - две груди упирались в грудь этому Озерлику, а в живот-то тоже груди упирались. Не могли же это быть одни и те же груди! Значит, их всего сколько было?» «Четыре!» - восторженно произнес Ревнилов. «Правильно. Наконец-то сосчитал», -облегченно вздохнул начальник отдела. «Вы – гений, товарищ подполковник!» - восхитился Ревнилов. Платон Филиппович отреагировал спокойно: «Я не гений, я – математик. Я мехмат МГУ заканчивал.» «А я – собаковод, - встраиваясь в тему, сказал Ревнилов, - образование разведчика у меня, как и у вас, дополнительное». «Вот и вцепись в этого Озерлика мертвой хваткой, если ты – собаковод, - подхватил подполковник. – Не дай ему выехать за границу России. Пришей проникновение в частный дом, ношение огнестрельного оружия… Не мне тебя учить. Словом, одна нога здесь, другая – там.» Ревнилов вышел (нет, не вышел, а вылетел), жена костоправа тоже ушла.

И тут взвился уже я: «Не понимаю, Платон Филиппович, ну за что мы преследуем эту женщину с четырьмя грудями? Почему, увидев ее, я должен ее задержать или даже убить? Ну, родит она когда-нибудь Спасителя Отечества, что в том плохого?

«Тебя интересует, что плохого в том, что эта дама должна родить спасителя Отечества?» - в лоб спросил меня начальник отдела. В ответ я утвердительно кивнул головой. Платон Филиппович вдруг неожиданно задал мне вопрос: «Ты, конечно, читал книгу про смуту, про Гришку Отрепьева?» «Нет, – ответил я, но затем поправился. – Телепередачу смотрел». Подполковник облегченно вздохнул: «И то слава Богу. Тогда ты помнишь, что бояре сделали с этим мальчиком по имени Гриша, для того, чтобы он уверовал, что он и впрямь сын Ивана Грозного?» – продолжал он. «Помню, - ответил я. – Они его зомбировали, и он уверовал». «А что последовало за тем, когда он уверовал, что он – законный наследник российского престола?» - спросил Платон Филиппович. «Смута» - ответил я. «Правильно! – с одобрением в голосе подтвердил подполковник. – Словом, большая за тем последовала кровь, последовала интервенция и свержение законного самодержца, царя Бориса, избранного, кстати, прямым всенародным голосованием, точно таким же, каким в России избирают президента сейчас. Короче, от одного зомбированного ребенка последовал развал государства. А теперь от казусов истории перейдем к сегодняшнему дню. Представь, Антон, что ребенок вот этой необычной женщины, ну, когда он появится на свет, тоже будет зомбирован какими-то людьми, которые захотят прийти во власть, так сказать, недемократическим путем. Представил?» Я утвердительно кивнул головой. «И что тогда будет?» - пытал меня подполковник. Я молчал. «Кровь тогда будет и угроза государственному строю, - ответил за меня Платон Филиппович. «Но почему, если человек хочет спасти Отечество, то обязательно должна быть кровь, - возразил я, – что в этом плохого, в желании спасти Отечество?» «От чего спасти? – заорал на меня начальник управления. – От чего он тебя должен спасать, этот ребенок?» «Ну, например, от эпидемии куриного гриппа или свиного» - вызывающе ответил я, вспомнив программу новостей, посвященную очередной эпидемии. Подполковник опешил. Он не ожидал такого поворота моей мысли. Я продолжал: «Этот ребенок изобретет какую-нибудь вакцину и не будет больше угрозы для людей. Почему он обязательно будет делать государственный переворот?». «В том-то и дело, Антон, - с болью в голосе произнес Платон Филиппович, - что как только кто-нибудь заикнулся, что собирается спасти Отечество – копни поглубже и обнаружится, что ни о какой вакцине речь не идет, «спасителю» в первую очередь нужна власть, а это смута и большая кровь. Опасность для государства. Мы же с тобой должны обеспечивать именно безопасность страны. Так что надо эту женщину задерживать. Ты согласен со мной?» «Согласен», - ответил я, хотя полностью согласен не был.

В эту минуту распахнулась дверь. На пороге стоял капитан Ревнилов, он был мрачнее тучи. «Паэл Озерлик улетел в Дюссельдорф первым утренним рейсом».

«Отбой! – скомандовал Платон Филиппович. – Все свободны».

От этой команды начальника отдела лично я пришел в восторг. После суток, проведенных то в коттедже, то в машине, теперь меня переполняло чувство свободы. Этой свободой надо было срочно воспользоваться. И вот тут-то мой мысленный взор снова упал на Галю. Я вышел за дверь и, не задумываясь, какой может быть реакция одиннадцатиклассницы на мой звонок, набрал номер ее мобильного.

Я что-то сбивчиво говорил о необходимости встретиться, потому что надо срочно наметить перспективу дальнейшей работы, врал, что отбываю в командировку, которая может оказаться длительной. «Но я же сейчас учусь», - растерянно ответил приятный бархатный голос. Черт, я как-то забыл, что сейчас только одиннадцать часов утра, и в школе полным ходом идут занятия. Но Галин голос тут же повеселел: «Есть одна пара, которую я смогу прогулять – с двенадцати часов до двух».

Школа, в которой училась Галя, находилась где-то на Шаболовке. Повторяю, я не знал, куда поведу свою спутницу, я знал только одно, что обязательно должен подарить ей букет разноцветных гербер. В ларьке я старательно выбирал цветы, чтобы они нарочито имели самый разный окрас: белый, красный, желтый, оранжевый и фиолетовый, выбирал из расчета, что если не восхищу девушку, то хотя бы удивлю ее. Букет удался на славу, - настоящий «вырви глаз». Стояли солнечные теплые дни второй половины сентября, на деревьях уже золотилась листва. Я вспомнил, что недалеко от Шаболовки есть Донской монастырь, на его территории живописный некрополь, где то и дело снимают сцены из различных исторических фильмов. Идеальное место для небольшой прогулки.

Галя была ошарашена. Она впилась глазами в разноцветный букет: «Никогда не представляла себя среди таких цветов…. Мне обычно розы дарили или гвоздики». С цветами в руках она тут же стала вертеться около какой-то зеркальной витрины. «Слушай, а мне идет. Только смотрюсь как-то уж слишком легкомысленно!» Легкомысленность – это то, что я и стремился придать девушке своим китчевым букетом. Прежде ее схожесть с Пречистой Девой Марией как бы давила мне на психику, она обязывала относиться к ней не как к девчонке, а как к иконе. Шаловливый букет превращал эту схожесть в игру, сама же обладательница богообразной внешности как бы вышла из своего парадного портрета и стала доступна для простого общения.

В монастырь мы прошли беспрепятственно, а вот вход в некрополь нам преградил охранник. Оказывается простым смертным некрополь можно посещать только в определенные часы. Моей досаде не было предела! И тут я вдруг сообразил, что являюсь не простым смертным, которому негде в погожий день прогуляться с дамой, я являюсь сотрудником спецслужб, который, возможно, находится на выполнении государственного задания, а спутница с букетом чрезмерно ярких цветов присутствует рядом специально для отвода глаз. «Сейчас я все улажу, - сказал я растерявшейся Гале и зашел в будку охранника. Я предъявил парню свое удостоверение, парень вытянулся по струнке и разрешил пройти. Девушка, наблюдавшая эту сцену, буквально просияла.

В некрополе Галина радовалась, как дитя. «Узнаю! – то и дело восклицала она. – Сколько раз этот монастырь в фильмах видела, а не знала, что он рядом с моей школой».

Когда восторгам пришел конец, я встал перед необходимостью как-то поддерживать разговор. Я решил сподвигнуть Галю на рассказ об ее увлечении.

- Как организуется ваша игра хард-болл? – спросил я. - И почему она так называется?

«Хард – тяжелый, болл - шар. Есть стред-болл, это когда шариками с краской стреляют, а хард-болл, он жестче, - с увлечением стала говорить моя спутница, - здесь стреляют или отмедненными стальными шариками или свинцовыми пульками».

«Это же, наверное, больно, когда попадут?» – посочувствовал я.

«Больно, - посетовала девушка. - Остается синяк, а в середине шрамчик. Синяк проходит, а след от шрама остается навсегда». Я смерил взглядом Галю, такую ухоженную, нежную, и с удивлением спросил: « А как тебя туда занесло?»

- Занесло меня туда очень просто, - охотно ответила девушка. - Мой бывший ухажер, ну, это совсем давно было, устраивал ролевые игры. Я в них тоже участвовала. А затем его вдруг позвали стреляться команда на команду из пневматического оружия. Мальчишки, все пошли, а меня не позвали. Я сказала: «Я тоже хочу». Ухажер мне отрезал: «Мы девушек не берем». Мне хотелось нового увлечения, и я стала тренироваться. Тренировалась больше, чем они, и меня позвали. Так я оказалась в хард-болле, стала участвовать в соревнованиях». Галин рассказ меня захватил, и я уже с интересом стал расспрашивать дальше: «А в чем заключаются ваши соревнования?» «У нас компания - десять человек, мы обычно делимся на две команды и стреляем друг по дружке. Попали – убит и так до чьей-то победы. У меня тогда была обычная пятизарядная винтовка ИЖ-61. Она стреляла прицельно, но на двадцать метров. Но это было давно и неинтересно. Интересно сейчас, - девушка внезапно оживилась. – Сейчас я – снайпер».

И, не дожидаясь моих вопросов, Галя стала вдохновенно говорить дальше: «Прошлой весной мы решили поехать на встречу с другой командой в район города Реутов. Там был недостроенный завод на окраине города, все перерыто бульдозером – то есть готовые окопы, готовые укрепления, - идеальное место. В команде соперников был один мальчик, совсем молоденький, лет четырнадцати. У него была мощная винтовка МС-15 с четырехкратным оптическим прицелом. Находясь в укрытии, он попадал в человека на расстоянии почти ста метров. Наши же винтовки, я говорила, били только метров на двадцать-тридцать. Именно из-за него мы из четырех боев проиграли три. Когда мы ехали назад с этих соревнований, я сказала командиру: "Я хочу быть как этот мальчик - я хочу быть снайпером, хочу попадать в человека с расстояния ста метров». Я продала свою винтовку ИЖ и купила винтовку МС-15, как у этого мальчугана. Она была однозарядная: значит, один выстрел – один труп. Я купила оптику и стала тренироваться. Я занималась с инструктором, занималась очень упорно долго: каждый день по три часа, один выстрел в пять минут. Очень утомительные тренировки, но через неделю я уже выбивала коробок практически со ста метров.

Инструктор, который меня тренировал, раньше служил в специальных войсках, он говорил, что у меня очень большое дарование, потому что я одна, кто с такого расстояния «пневматикой» вышибает спичечный коробок, ни один из мужиков, которых он знает, не может это сделать. И еще он говорил, что в войну перекупали хороших снайперов и что за меня, случись что, дали бы… Ну, дальше он какую-то просто немыслимую цену называл».

Я слушал этот экстравагантный рассказ и откровенно любовался своей спутницей. Это юное чистое существо словно просветляло всего меня, освещало изнутри. Я подумал, что именно здесь могло бы вырасти большое чувство на всю жизнь. По крайней мере, я бы очень хотел этого. Внезапно откуда-то из-за замшелых надгробий вынырнула фигура в черной сутане. Священнослужитель окинул нас колючим взглядом и заспешил куда-то по своим делам. «Плохая примета – встретить монаха-черноризца», - почему-то мелькнуло у меня в голове. Но я тут же забыл об этом.

Мы гуляли по тихим аллеям некрополя, любовались старинными надгробиями, читали сделанные на них напутственные надписи, вспоминали тех, кто покоится под плитой, если его имя было нам знакомо. И вдруг наше внимание привлекла молчаливая фигура Христа, стоящая в полный рост с опущенными вдоль тела руками и со слегка наклоненной головой. Фигура была сделана из черного мрамора, и из-под нависших бровей прямо на нас испытывающее смотрели глаза изваяния. Эти глаза находили тебя всюду, куда бы ты не пытался от них скрыться: шагнешь вправо – они все равно смотрят прямо на тебя, шагнешь влево – та же ситуация, отойдешь назад или вплотную приблизишься, глаза все равно зорко глядят тебе в душу. Лучше уж не метаться, не пытаться уйти, а предстать под их взором таким, какой ты есть со всеми своими грехами и человеческими слабостями. Мы оба, не сговариваясь, это сделали. Я застыл, встретив на себе испытывающий взгляд Сына Божьего, застыла и Галина. О чем я думал в этот момент? Я проклинал себя за то, что провел эту ночь в одной постели с Владипутей, провел несмотря на то, что знал: существует красивая чистая девушка, которую я сам окрестил Пречистой Девой. Ну, почему я не сберег себя для нее?! Я не знаю, о чем думала Галя, но внезапно девушка вздрогнула, отвела глаза от монумента из черного мрамора и виновато произнесла: «Мне кажется предстоит совершить один очень тяжкий грех… Но совершить его из-за любви к ближнему.» Она резко повернулась и стала быстро удаляться по аллее.

Я догнал ее у самого выхода из монастыря. Прощаясь, она протянула мне руку, я протянул свою, но не успели наши ладони дотронуться друг до друга, как мы оба разом их отдернули - нас ударил ток. Мы оба расхохотались и вновь протянули руки навстречу друг другу. На этот раз электрического разряда не было, и я ощутил тепло и бархатистость ладони семнадцатилетней девушки, решимость ее пожатия и тот особый нерв, который шел от ее прикосновения. «Неужели это любовь?» - промелькнуло в голове.

Надо сказать, что пока я наслаждался обществом своей очаровательной спутницы, у меня во внутреннем кармане уже несколько раз звонил мобильник, но я делал вид, что звонок для меня не важен, и не реагировал. Потом, судя по короткому отрывистому звуку, стали одна за одной приходить SMS-ки. Их я тоже не читал. Простившись с Галей, я открыл почту. Платон Филиппович, ругаясь, на чем свет стоит, срочно вызывал меня в отдел.

«Завтра ночью ты уезжаешь с Ревниловым в Ульяновск.» - приказным голосом сказал подполковник, когда мы встретились.

Прочитав недоумение на моем лице, начальник отдела пояснил: «Я тут продолжил изучение блокнота, который обронил возле коттеджа Паэл Озерлик. В нем есть очень полезная информация…» На этих словах Платон Филиппович достал из стола крохотный блокнот, который подобрала жена Виталия, и стал читать вслух: «От меня в очередной раз убежала Яна. Если она не вернется, я – Паэл Озерлик – банкрот, я – бомж. Прежде, чем в Дюссельдорфе сесть на московский рейс, я позвонил слепому Василию Ивановичу в Ульяновск и спросил, где Яна. Слепой сказал, что видит ее в коттедже у костоправа и назвал адрес: Московская область, деревня Чириково, улица Лесная, дом 6 и добавил: там же находится та необычная женщина, с которой у тебя в первый раз ничего не вышло. Попробуй еще разок.»

Для меня это решение начальника было большой неожиданностью, я невольно задал вопрос: «А кто тогда будет дежурить в Чириково?» Последовал ответ: «Никто. Караулить эту даму в коттедже – попусту терять время. После двух трупов она скорее всего туда не вернется. Перспективней взять того, кто всегда в курсе местонахождения этой женщины и уже потрясти его. Одним словом, ваша цель в Ульяновске – слепой Василий Иванович или тот, кто выдает себя за эту одиозную личность. Ступай.»


Глава 4

Тело Ленина живет и побеждает

Мы ехали в Ульяновск. Ехали на машине. За рулем был все тот же Диса, его «пятерка» чихала, вздрагивала, но все-таки двигалась.

Машина ехала с черепашьей скоростью в первую очередь потому, что то на одном участке, то на другом шел ремонт дороги. Диса матерился на чем свет стоит, но разогнаться выше «шестидесяти» никак не мог.

Чтобы не раздражаться вместе с Дисой от того, что вдоль трассы то там, то тут возникали ограничительные дорожные знаки, я решил заняться делом.

Я вспомнил, что скачал из базы нашего ведомства в свой ноутбук те материалы, которые касались агента разведки Моссад Исхака Цысаря, нашедшего страшную смерть вблизи коттеджа костоправа, и досье на того самого второго мужчину, которому отстрелили верхнюю часть черепа где-то неподалеку. Я открыл ноутбук и стал внимательно читать материалы.

Вторым погибшим оказался Кин Лоуренс из ФБР. Получалось, что разведки Израиля и США проявляли интерес к той же самой необычной женщине, которой интересовались и наши спецслужбы. Но, если в России, согласно версии Платона Филипповича, эта особа может способствовать политической дестабилизации, то этим двум стабильным странам она уже никак не может угрожать. Интересно, на кой черт она им сдалась, эта дама?

Ответ на этот вопрос сформулировался в моем мозгу довольно быстро, после того как я просмотрел досье на обоих убитых разведчиков. Оба они, и Исхак Цысарь и Кин Лоуренс работали в тех подразделениях спецслужб, которые занимались дискредитацией, а то и свержением режимов на территории иностранных государств. Исхак Цысарь был специалистом по Арабскому Востоку, Кин Лоуренс по странам Карибского бассейна. Поэтому, если развивать мысль Платона Филипповича относительно использования этой необычной женщины для достижения хаоса внутри страны, получалось, что и Израилю и США эта дама пришлась бы ко двору. Одним, чтобы ослабить арабов, другим, чтобы наводить порядки на Карибах. Да вот только кто-то их переиграл. Недаром сейчас и Исхак Цысарь и Кин Лоуренс находятся в Московском морге. Интересно, кто этот «кто-то»? Возможно именно этого человека нам и предстоит встретить на родине вождя мирового пролетариата. Правда, если мы туда благополучно доберемся… - почему-то промелькнуло у меня в голове.

Колесо прокололи, отъехав от Москвы километров этак сто пятьдесят. У Дисы что-то обязательно да было не так. На этот раз у него не оказалось «запаски». Поэтому завернули в ближайший шиномонтаж. Уже, когда снимали с автомобиля полуспущенное колесо, почувствовали какой-то странный запах. Рабочий, забрав диск с обмякшей на нем резиной, буквально через пару минут выбежал назад. На нем не было лица, рукой он тер обгоревшие брови. «Мужики, вы что, камикадзе? На чем вы ездите?» Мы трое и рабочий не вошли, а вбежали в крохотное помещение, где лежало только что снятое колесо. Из последнего, как из сопла горелки, поднимался высокий язык голубого пламени. Пламя шло именно из того места, где был прокол. «Я стал искать дырку, - сбивчиво рассказывал рабочий, - сигарета была во рту, а колесо ваше как полыхнет». Ревнилов, как-то по-собачьи, втянул в себя воздух. «Судя по запаху к тебе, Денис, в покрышку закачали ацетилен, - сказал он и добавил, - наверное, в смеси с кислородом».

Затем капитан замолчал и уже серьезно добавил: «Лихую же кто-то придумал для нас кончину – во время движения колесо нагреется, а затем как рванет! И никаких следов насильственной смерти. Колесо на ходу взорвалось – бывает, машина в кювет. А тут получилось, что этот чертов ремонт дороги спас нам жизни. Медленно ехали – не нагрелось колесо. Припоминай, Денис, где у тебя последние несколько часов стояла машина?» «Как всегда – в служебном гараже» - ответил Денис. «Тогда кто у тебя за эти часы в гараже побывал? – продолжал Ревнилов. – «Никого», - ответил Диса. «На мобильный звонили?» - уточнил Ревнилов. «Звонили», - ответил водитель. «Кто звонил?» - продолжал капитан. «Я голос не узнал, - признался Диса. – Просили зайти путевку отметить, я там минут сорок проторчал: то человека нет, то бланков». «Понятно, - подвел итог Ревнилов, - за нашим передвижением кто-то зорко наблюдает, - и уточнил: «Наблюдает кто-то из наших.»

Для себя я сделал неутешительный вывод: "Если нас ведут свои же, то надо ждать и других неприятностей.»

«Если машина стояла в служебном гараже, тогда гони, Денис, обратно в Москву, пиши докладную о происшествии - скомандовал Ревнилов, - а мы со старлеем поедем в Ульяновск на поезде, но теперь уже из Рязани.»

На машине в Ульяновск мы поехали в ночь, поэтому, когда мы добрались до вокзала в Рязани было раннее утро. Едва начинало светать. Мы с начальником медленно потащились к платформе. У расписания никого не было. Разобравшись со списком отмененных электричек и потыкав пальцами в расписание, мы отметили, что в расписании никаких поездов на Ульяновск, как впрочем и на другие города, нет. Мы двинулись к кассе, чтобы узнать, в чем дело. Уже спускаясь по избитой лестнице перехода, мы заметили на платформе двух женщин. Они были слегка навеселе. Женщины тоже заметили нас.

«Вот кто нам скажет, в какой стороне Москва, - обрадовались обе дамы. – Молодые люди, мы точно знаем, что Москва здесь в трех часах езды на электричке, но не знаем, в какой она стороне». Я не знал, что отвечать, но поддержать разговор тоже хотелось, поэтому я сначала молча показал рукой в синеющую даль, а уже затем непринужденно добавил:

- Где-то там.

- Во, прикол, - тихо сказал мне Ревнилов, - хорошо, хоть, что знают куда едут!

На платформе, как и положено в утреннее время, людей почти не было, а те, что были, стояли особняком по двое, по трое.

В это время наши новые знакомые дамы творили что-то невообразимое. Они пытались открыть очередную бутылку пива об электрический столб. Настойчивость взяла верх – пробка отлетела в сторону, правда, вместе с горлышком. Это обстоятельство очень расстроило женщин. Но не надолго. Погоревав, они таким же способом начали корежить уже вторую бутылку.

- Может пойти помочь? - поинтересовался я у своего начальника.

- Тебе что, делать больше нечего? - возмутился Ревнилов.

- Товарищ капитан, у меня от сострадания сердце обливается кровью, - не унимался я.

Ревнилов вдруг изменился в лице и самолично двинулся на женщин.

Вместо того, чтобы обрадоваться, дамы испугались. Они не поняли благородного порыва моего сослуживца, а решили, что он хочет попросту употребить их спиртное и сразу стали орать, что у них есть местная «крыша». «Выше нашей крыши нет», - резонно ответил капитан Ревнилов и помахал перед их носами удостоверением в красной корочке.

- А вы вообще кто? – моментально заинтересовались женщины. В ответ мой начальник сказал: «Мы из общества помощи жаждущим.» Дамы заволновались и тоже представились. Одна из них назвалась тетей Ирой, а вторая – тетей Олей. Им было где-то по тридцать лет. Тетя Ира вдруг достала из кошелька деньги и попросила меня сходить в ларек взять еще две бутылки пива. К моему возвращению тетя Оля, размахивая руками, рассказывала о том, как она когда-то закончила филфак. Увидев меня с бутылками пива, которые в ларьке я предусмотрительно попросил открыть, она сказала что-то про дуализм мнений. Взяла одну бутылку из моих рук, а вторую оставила нам. Она тут же выпила ровно половину своей бутылки, а вторую половину практически одним глотком поглотила тетя Ира. Капитан только пригубил из горлышка. Я не стал пить вообще. Внезапно у тети Оли зазвонил мобильный. Приятная такая мелодия, медленная. Женщина не стала отвечать на звонок, а вдруг подошла к Ревнилову и попросила:

- Родной! Станцуем вальс.

Они закружились по платформе в каком-то восторженном красивом танце. Мобильник звонить перестал. Тетя Оля обратилась ко мне: «Набери, паренек, мой номер». Она продиктовала цифры, я набрал. Снова заиграла приятная мелодия, и они с капитаном продолжали танцевать. По выражению лиц моего начальника и тети Оли было видно, что им очень хорошо вдвоем этим ранним утром на пустой платформе. Когда звонок прекращался, я набирал номер вновь. Эти двое продолжали кружиться в танце, изредка оглядываясь, чтобы не упасть на пути. Я никогда раньше не видел таким своего начальника: беззаботным, радостным, довольным жизнью.

Подошла электричка с табличкой «Москва». Капитан выпустил из рук талию «тети Оли». Она спросила: «Вы с нами?» Ревнилов твердо ответил: «Нет». Женщина повернулась и, ни слова не говоря, вошла в вагон. За ней вошла «тетя Ира». Ревнилов бросил вдогонку: «Твой телефон остался в памяти. Я позвоню». Тетя Оля обернулась, ее глаза сияли радостью. Какой-то подбежавший мужик спросил Ревнилова: «А это какая электричка?» Мой начальник, усмехнувшись, бросил: «зеленая», и, не оборачиваясь, пошел прочь.

В Рязани оказалось два вокзала: мы были на пригородном, а пассажирские поезда отправлялись с другого. Найдя этот самый «другой вокзал», мы немедленно уехали на родину вождя мирового пролетариата.

Мы мотались по центру Ульяновска, уже в пятый раз проходя мимо какой-то башни с часами, зачем, Ревнилов не объяснял. Питались мы одними пирожками, которые купили еще в Рязани. Наконец мне это надоело, и я категорически заявил: «Хочу есть! И вообще надо куда-то устраиваться на ночлег». Капитан вдруг ответил резко и без обиняков: «Не на что нам есть, старлей. Командировочные нам Платон Филиппович выписывать не стал. Мы должны были получить их здесь на явочной квартире. Но после происшествия с колесом мы на эту квартиру пойти не можем. Так что пошли на удачу», «Куда?» - удивился я. «А хотя бы сюда». - Ревнилов указал рукой на двухэтажное здание красного кирпича с вывеской «Ресторан «Изба».

Мы вошли в довольно тесное, но тем не менее уютное помещение, оформленное в русском стиле, и первое, что бросилось мне в глаза, был огромный кот, который возлежал прямо на одной из лавок, которые в этом заведении заменяли стулья. Я тут же сел рядом с ним, кот даже не шелохнулся. Ревнилов сел напротив. Капитан заказал себе сто грамм водки, белых соленых груздей и солянку. Я довольствовался бокалом пива и каким-то бифштексом. «Чем расплачиваться будем?» - тревожно спросил я своего начальника. В ответ тот лишь пожал плечами. Я решил посетить туалет. Находясь в туалете, я представил, как нас будет бить охрана, когда мы не заплатим за съеденное, и мне стало почему-то не страшно, а стыдно. Я привык платить по счетам.

Я понял замысел капитана Ревнилова. После происшествия с колесом он допускал возможность присутствия в нашем отделе так называемого «крота». Поэтому, чтобы не засветить «кроту» наше местонахождение, он не стал посещать явочную квартиру - оставил нас без командировочных. Добывать деньги теперь нам предстояло самим.

На полу рядом с унитазом лежала цепь, видимо оставшаяся от прежнего бачка, за которую следовало дергать для спуска воды. Нынешний бачок был современный - кнопочный. Еще не зная, зачем мне цепь, я подобрал ее и положил в карман. Но когда я увидел кота, я понял, зачем мне она. Я тут же соорудил из унитазной цепи ошейник и одел его на шею безмятежно дремавшего животного. «Дай очки!» - попросил я Ревнилова, который с интересом наблюдал за моими действиями. Капитан достал из внутреннего кармана очки для чтения и безропотно протянул мне. Я надел их на нос коту, тот опять не отреагировал. «О! Кот ученый! Всё ходит по цепи кругом…» - обрадовано воскликнул Ревнилов, видимо, вспомнив этот образ из своего далекого детства. Но я на этом не успокоился: взял со стола чистую тарелку, поставил перед котом, затем достал авторучку, взял салфетку и написал на ней: «Подайте коту на учебу в Оксфорде» и положил рядом.

В это время мимо нашего столика шла на выход какая-то подвыпившая компания. Естественно, гуляки задержались у импозантного кота в очках и с цепью вокруг шеи. «О! Кот ученый!» - с точностью как Ревнилов воскликнули они. Прочтя надпись на салфетке, один из гуляк, достав портмоне, бросил в тарелку «пятисотку». Остальные побросали - кто «полтинник», кто «стольник» и, покачиваясь, проследовали к выходу. «Опа-на! –восхищенно воскликнул Ревнилов, - Будет чем хотя бы за еду заплатить, да и за ночевку в каком-нибудь «Доме колхозника».

Благодаря коту за вечер в «Избе» мы наскребли не то что на «Дом колхозника», а на вполне приличную гостиницу. Лучший отель города «Венец», конечно, не потянули, а вот в какой-то находившейся рядом гостинице сняли аж полулюкс. Деньги еще оставались, и вот как следует подпивший Ревнилов пошел к дежурной по этажу договариваться о девочках. «Денег хватило на час и только на одну девицу, - с досадой сообщил он, вернувшись. – Как быть?» «Все для вас, товарищ капитан, - вежливо отреагировал я, которого совсем не прельщала перспектива общения с проститутками, особенно после того, как в моей жизни появилась Галя. – Пойду пройдусь, полюбуюсь родиной вождя мирового пролетариата». Я хотел было выйти, но в этот момент аккуратно постучали в дверь. Здоровенный сутенер в черной кожаной куртке буквально втолкнул в номер какую-то рыхлую девицу и тут же выхватил из руки Ревнилова приготовленные деньги, добавив: «Желаю приятно провести вечер», немедленно исчез. Девица робко спросила. – Ну, так я разденусь?» «Не надо!» - запротестовал Ревнилов. «А что тогда будем делать?» - недоуменно спросила та. «А ты носки штопать умеешь? - спросил капитан. - Или, например, рубашки мужские гладить?» Девица отрицательно покачала головой: «Нет, не умею». «А поучиться бы хотела?» - не отставал капитан. «А зачем это мне?» - искренне поинтересовалась девушка. «Ну, выйдешь замуж. Будешь с мужем вместе ухаживать за детьми, - объяснил мой сослуживец. – Хочешь замуж?» «Замуж хочу, - ответила девушка. – А вот стирать, штопать – нет». «Опять не повезло», - раздосадовано вздохнул Ревнилов. «Так раздеваться мне или нет?» - спросила путана. «Нет», - ответил капитан. – Ты свободна.»

Когда девица ушла, сослуживец, видя немой вопрос в моих глазах, рассказал следующее.

Когда он был женат, то жил с женой в Химках прямо на Ленинградском шоссе. Жена на пару недель уехала домой к родителям, а он с двумя приятелями устроил там многодневный мальчишник – обильное возлияние. И вдруг звонит жена и сообщает, что возвращается раньше времени, а конкретно на следующий день. А в квартире такой беспорядок, так загажено, что самим не убрать, да к тому же все пьяные. Тогда один из друзей советует: «Давайте сейчас пойдем на «Ленинградку» и снимем на ночь проституток, заплатим им, но спать с ними не станем, а попросим за эти деньги убрать квартиру.» Идея показалась бредовой, но выхода не было. Привели двух девиц и объяснили им, что от них хотят. Девицы очень обрадовались предложению побыть в роли домашних хозяек, да еще за деньги. Словом, отдраили квартиру так, что когда супруга капитана вернулась – не поверила своим глазам. «И знаешь, чем все закончилось?» - обратился ко мне с вопросом Ревнилов. Я отрицательно замотал головой. «Закончилось тем, - продолжал капитан, - что оба моих друга как следует подумали и женились на этих двух «ночных бабочках» с «Ленинградки» и прекрасно сейчас живут: у них семьи, дети, квартиры». И грустно добавил: «А я в тот момент был женат на аспирантке, будущем кандидате наук и в итоге остался и без семьи и без жилья».

«А что теперь будем делать?» - спросил я выслушав его исповедь. «Телевизор смотреть!» Капитан включил телевизор. Мне уже не имело смысла идти в ночной час на прогулку, и я устроился на диване напротив телека. Я понимал, что Ревнилов после вальса на перроне с тетей Олей стал подумывать о новой семье. И в этой связи он вспомнил двух своих друзей, которые очень удачно женились именно на уличных проститутках. Но друзьям Ревнилова повезло, а ему сегодня нет.

Я слышал от сослуживцев, что у Ревнилова в настоящий момент не было в Москве даже плохонького жилья. Крохотную квартиру в Химках, что досталась ему от родителей, которые, когда он женился, сами переехали в город Гагарин, эту квартиру у него при разводе отхапала жена. Сам Ревнилов жил то у каких-то женщин, то у друзей, а когда надоедал и тем и другим, снимал в несезонный период за бесценок дачу под Москвой и перебивался там без горячей воды, а порой и без электричества.

С экрана на меня смотрел мэр Ульяновска. Он выступал с инициативой захоронить тело Ленина не в Петербурге, рядом с матерью, как это предполагалось сделать, а в Ульяновске, рядом с могилой отца.

Эта информация не заострила на себе мое внимание. Не вслушиваясь в то, что говорил дальше городской глава, я принялся анализировать сложившуюся ситуацию. Еще раз воскресил в голове мысль, которая посетила меня в ресторане «Изба». Итак, капитан Ревнилов подозревает наличие в нашем отделе «крота» - сотрудника, работающего на противника. Подозревает правильно – ацетилен в шину Дисиной «пятерки» закачали в стенах именно нашего ведомства.

Что из этого следует? Из этого следует, что мы с капитаном будем искать в Ульяновске слепого Василия Ивановича, который наверняка знает, где находится эта необычная женщина, а в свою очередь здесь на нас будут охотиться те, кто заинтересован, чтобы мы эту женщину не нашли и, естественно, чтобы мы не нашли Василия Ивановича. Эти «те», во-первых, профессионалы, а во-вторых, ради достижения своей цели они готовы пойти на все – случай с «пятеркой – убедительное тому доказательство.

Возникает вопрос: не ведут ли эти люди нас с вокзала? Возможен такой вариант или нет? Ведь «крот» мог запросить информационный центр Российских железных дорог, где и на какой поезд мы сели, и когда будем в Ульяновске, и тогда нас ведут. Но скорее всего нас не ведут. О том, что мы с Ревниловым не погибли под Рязанью, «крот» узнает только на следующий день, когда Диса вернется в Москву и появится в отделе. Зная, как Диса любит поспать, когда предоставляется любая возможность, можно предположить, что он появится в отделе где-то после обеда. Но в это время мы с капитаном уже сошли с поезда в Ульяновске.

Значит, хвоста за нами нет. Стоп! А гостиница? Там при заселении обязательно должны быть внесены наши фамилии. Но я сам видел, как Ревнилов сунул администратору какую-то купюру и лично у меня паспорт никто не спрашивал, а уж у капитана тем более. Значит, скорее всего в Ульяновске нам удалось затеряться.

У меня сразу стало на душе спокойно. Я взглянул на телеэкран. Выступление городского главы подошло к концу. Он попрощался. Затем пошли какие-то местные новости. Первой из них было сообщение, что из местной психиатрической больницы сбежали два пациента. Граждан просили способствовать возвращению их назад. Это показалось мне неинтересным, и я уснул.

Хорошо, что в стоимость номера входил еще и завтрак. С утра я с удовольствием съел какие-то ветчину, оладьи, джем. Ревнилов же на все это и смотреть не стал. Он хотел одного – пива. Вчера в ресторане «Изба» капитан опять как следует «принял на грудь». Он пытался обменять у буфетчицы свой завтрак хотя бы на одну бутылку этого горьковатого прохладного напитка, но ему было отказано. В этот момент в буфет вошла невысокого роста женщина, крепкая, кареглазая. Она слышала, как мой сослуживец просил пива и, оценив обстановку, быстро подсела за наш столик. «Ребята! – обратилась она к нам. – Меня Анна Ивановна зовут. Могу помочь. Если у вас на утро возникли проблемы после вчерашнего возлияния, самое лучшее средство на свете – не пиво, а уникальный препарат, созданный на основе селена». Ревнилов страдальчески поморщился. «Селен – это ничего страшного, - отреагировала женщина на ужимку Ревнилова. – Это элемент в таблице Менделеева. Все болезни у нас, друзья, именно от нехватки этого элемента». «И похмельный синдром?» - сиронизировал Ревнилов. «А вот он – в первую очередь! – обрадовано подхватила женщина. - Одна таблетка и ты снова человек. Да вы сейчас сами во всем убедитесь. Пойдемте со мной.» Мы встали и покорно пошли вслед за женщиной. – нам было, честное слово, все равно куда идти.

В офисе № 431 стояло много разных баночек. Анна Ивановна сунула нам обоим по какой-то белой горошине и приказала ее сосать, а сама не прекращала рассказывать про пользу селена и про то, какие деньги нас ждут, если мы будем работать в компании по распространению селеносодержащего продукта.

Вдруг в помещение вошел крупный мужчина. Он то и дело потирал свое плечо, которое, видимо, сильно болело. Вошедший бесцеремонно перебил Анну Ивановну: «Спасибо за интересный рассказ, - величественно сказал он. – Ну, а теперь в ответ на ваше откровение я открою уже свои карты». Он положил на стол перед женщиной какое-то удостоверение. Дама опешила: «Я работаю совершенно официально. У меня все документы в порядке.» Мужчина остановил ее. «Слушайте, Анна Ивановна, и постарайтесь понять с одного раза.» Женщина сосредоточилась. «Вы смотрели вчерашнее выступление мэра вашего города про грядущее захоронение тела вождя мирового пролетариата?» «Нет» - честно призналась Анна Ивановна. «Тогда спешу вас обрадовать, - продолжал здоровяк. – Тело Ленина будет захоронено на его исторической родине, то есть, у нас в Ульяновске!» Женщина просияла. «А теперь берите чистый лист бумаги и пишите подписку о неразглашении государственной тайны.» Анна Ивановна быстро нашла какой-то листок и также быстро что-то написала, словно она каждый день давала подобные подписки. «Готово» - протянула она листок мужчине. Тот бегло взглянув на него, продолжил только уже шепотом: «Дело в том, что там, наверху принято решение вместо тела Ленина захоронить куклу – муляж», «А что будет с телом вождя?» – вся придвинувшись, спросила женщина. «Вот об этом я и уполномочен вам сейчас сообщить», - торжественно ответил посетитель и потер плечо, которое опять заболело.

Когда боль прошла, он встал, начал быстро ходить по комнате, чуть приподнимая фалды пиджака, ну, прямо как покойный Ильич. «Тело Ленина, - горячо говорил он, - за те восемьдесят лет, которые оно было мумифицировано, аккумулировало в себе колоссальное количество разнообразной энергии. Что это за виды энергий? Первая энергия - это, психическая энергия миллионов людей по всему миру, их чаяния о лучшей доле. Это их надежды. Это их любовь к нашему Ильичу. А вот у второй энергии, аккумулированной в теле вождя, природа уже космическая. Мавзолей в Москве, это хотя и усеченная, но все-таки пирамида. А пирамида, как известно, обладает способностью фокусировать лучи, идущие из космоса. Открою инженерный секрет. Мавзолей построен так, чтобы фокусировать космические лучи прямехонько на мумифицированное тело. И тело вождя эту энергию тоже вобрало в себя. А теперь представьте, сколько энергии содержится в каждой клетке мумии Владимира Ильича!» «Наверное, очень много» - с пониманием ответила женщина. «Много – это не то слово, - продолжал мужчина. – Ее просто колоссальное количество! Если всего лишь один квадратный сантиметр кожного покрова этой мумии носить в боковом кармане или, пардон, в бюстгальтере, то человеку обеспечен не только успех в делах, но и исполнение его желаний.» «Да-а-а… -задумчиво произнесла слушательница. – Это тебе не в тапки гадить!» Здоровяк продолжал: «Вот у вас, Анна Ивановна, существует желание?» «Хочу иметь свое бюро по трудоустройству в Москве.» - с готовностью ответила женщина. «Ну, это ерунда! – оратор снисходительно махнул рукой. – Для его осуществления и пол квадратного сантиметра ленинского тела хватит». Анна Ивановна расцвела.

В этот момент открылась дверь и в офис вошла высокая молодая шатенка. Она хотела было что-то сказать даме, но та остановила ее: «Наташа, текущие вопросы потом. Тут товарищ такие интересные вещи рассказывает. Вот у тебя, например, есть желание?» «Есть, - ответила Наташа. – Хочу отдельную квартиру в элитном доме. Но чтобы не заработать, а чтобы мне ее подарил любовник.» «Элементарно! – воскликнул обладатель загадочного удостоверения. - Всего четверть квадратного сантиметра тела вождя в бюстгальтер». Наташа подняла полные недоумения глаза на Анну Ивановну. Та отреагировала мгновенно. «Понимаешь, Наташенька, тело Ленина закапывать не будут, его будут делить на мелкие частички здесь в Ульяновске и распространять… - Анна Ивановна запнулась. – А кстати, как будут распространять фрагменты ленинской мумии?» «Распространять фрагменты мумии будут таким же образом, как вы продвигаете на рынок свой селеносодержащий продукт,» - пояснил оратор. «Значит, сетевым методом!» - сообразили обе женщины. «И как будет называться новая сетевая компания?» - полюбопытствовала Наташа. Мужчина, не задумываясь ни на секунду, ответил: «Компания будет называться «Тело Ленина живет и побеждает!»


Глава 5

«…Я задержу этих психов»

Обе женщины и даже Ревнилов почему-то встали. Здоровяк вновь потер плечо, причинявшее ему боль, с каким-то сожалением взглянул на Ревнилова и вышел.

И правда, на Ревнилова было жалко смотреть. Он хотел всего лишь одного – пива, хотя бы одну бутылку. Таблетка с селеном на него не подействовала.

Я почувствовал, что наступил момент, когда я смогу помочь своему шефу. Я поднял глаза на обеих дам и задорно предложил: «Считаю, что надо немедленно выпить за успех предстоящего предприятия!» Испугавшись, что присутствующие почтут меня за алкаша – на часах было десять утра – уточнил:. «Ну, хотя бы пивка.» «Пивка – это я с удовольствием с вами выпью», - воодушевилась Анна Ивановна и тоже покосилась на часы, но затем махнула рукой. Я полез в боковой карман якобы за деньгами и уже приготовился сделать вид, что они неожиданно куда-то исчезли, но Анна Ивановна опередила меня: «Ребята, в такой день угощаю я!» и быстрым шагом направилась в буфет. Ревнилов облегченно вздохнул.

После того, как мой шеф наконец-то поправил здоровье, мы принялись за дело – начали поиск слепого Василия Ивановича. Раскланявшись с дамами, каждый из нас направился в свою сторону: я – в Ульяновское общество слепых, Ревнилов – на городскую телефонную станцию. В базе данных общества слепых я должен был найти всех, кого звали Василий Иванович. Таковых оказалось двадцать два человека. Информацию о них, а главное, номера домашних и мобильных телефонов я тут же отвез Ревнилову. Он, в свою очередь, заставил сотрудников городского телефонного узла проверить, не было ли у кого-то из этого списка в течение прошедшей недели телефонного разговора с Германией, а конкретно с Дюссельдорфом. Ведь именно из Дюссельдорфа слепой Василий Иванович сдернул Озерлика, сказав, что видит его Яну в коттедже у костоправа, и назвал адрес, добавив, что в коттедже находится та самая дама. А ведь она действительно была там днем раньше. С городского телефона из двадцати двух слепых Василиев Ивановичей в Германию не звонил никто. Тогда пришлось трясти операторов сотовой связи. И вот тут нас ждала удача: оператор зафиксировал, что один из слепых Василиев Ивановичей то и дело звонил не куда-нибудь, а именно в Дюссельдорф! Как только мы получили на руки адрес слепого, на которого была оформлена SIM-карта, мы сели в маршрутное такси и поехали на встречу с этим без сомнения очень опасным человеком.

Дом, в котором жил злополучный инвалид по зрению, оказался обыкновенным бараком – старый, обшарпанный, в два этажа, с обвалившейся штукатуркой на желтом фасаде. Квартира, где проживал интересовавший нас человек, находилась на втором этаже. Это была большая коммунальная квартира. Чуть пониже звонка висел длиннющий список жильцов с указанием, кому и сколько раз следует звонить. Ревнилов отыскал нужную нам фамилию и нажал на кнопку звонка четыре раза. Никто не открыл. Капитан вновь повторил многократное нажатие, и опять никакого шевеления за дверью не было. И только на третий раз стало слышно, как кто-то шаркающей походкой приближается к двери. Дверь открыла какая-то старушенция. «Вот слепой черт! - недовольно буркнула она. – Он к тому же еще и оглох.» И лишь потом она спросила: «Вы к Василию Ивановичу, видать?» Мы оба кивнули головами: «К нему.» «Проходите. Третья дверь налево.» - сказала бабуля. Капитан двинулся первым, я за ним. Я видел, как, приблизившись к двери, Ревнилов положил правую руку на кобуру, которая была скрыта под рубашкой, выпущенной поверх брюк. Он осторожно постучал костяшками пальцев левой руки в дверь и замер. Никто не открыл. Тогда капитан легонько толкнул дверь, и она со скрипом подалась. Мы с капитаном моментально оказались внутри комнаты и осмотрелись. Грязная комнатушка, все стены завешаны вырезками из журналов, немного книг, стол, кресло-качалка, но самого хозяина жилища не было нигде. Я вспомнил, что оставил открытой дверь, и оглянулся. За нами из коридора наблюдала та самая старушенция. «А где этот самый, как его, Василий Иванович?» - поинтересовался я. «А бес его знает!» - ответила бабуля. На меня нахлынуло чувство досады – искали, искали и зря! «Да он в сортире сидит.» - тут же отозвался кто-то. Я воодушевился. Видимо воодушевился и капитан, потому что, отодвинув меня, он первым двинулся в ту сторону, куда указывала бабуля - к туалету. Ревнилов несколько раз нетерпеливо подергал ручку сортира. «Кто там?» - раздался скрипучий визгливый голос. «Василий Иванович, к вам гости приехали» - нарочито ласково ответил капитан. «Откуда приехали?» - недоверчиво спросили из-за двери. «Из самой Москвы!» - с гордостью произнес Ревнилов. Щелкнула щеколда, и мы оба увидели перед собой восседающего на унитазе крохотного седого дедушку. «А вы из Москвы от кого? - спросил старик, подняв на капитана мутные белые глаза. – У меня родственников в Москве нет.» «А мы не от родственников, - продолжал Ревнилов все тем же елейным голосом. – Мы от организации.» «Какой организации? Как название?» - строго спросил дед. «Федеральная служба безопасности, - ответил мой шеф. – Слыхали про такую?» «Как ты говоришь называется организация?» - спросил дед и, слегка приподнявшись, зачем-то полез рукой в глубь унитаза. «Да он к тому же еще и глухой» - бросил мне Ревнилов, не придав значения движению руки старика. «Вами интересуется Федеральная Служба Безопасности, - нарочито отчетливо произнес мой шеф. – Нам нужно с вами побеседовать.» «Побеседовать, это можно.» - сказал дед, вставая. Левой рукой он держался за стену, а вот в правой я увидел то, что он извлек из унитаза. В следующее мгновение эта бурая масса полетела прямо в лицо капитана Ревнилова и залепила ему глаза. Капитан опешил, а затем стал метаться по корридору, пытаясь на ощупь найти дорогу туда, где есть вода. «Где у вас здесь раковина? Раковина где?» - адресовал он свой вопрос жильцам. Те, хотя и вывалили из своих комнат, но растерянно молчали. Я повел своего шефа туда, где, как мне казалось, должна быть кухня. Включил воду в раковине, оставил капитана заниматься своим лицом, а сам бросился в туалет к деду. Но того и след простыл. По крайней мере в туалете его не было. «Где он?» - спросил я у сбившихся в кучу жильцов, но те в ответ испуганно молчали. Тогда я толкнул дверь комнаты старика. Она была заперта. Я заглянул в замочную скважину (она была широкой), но сквозь нее никого в комнате не увидел. Я продолжал всматриваться и вдруг услышал сопение где-то сразу же за дверью. Затем через скважину перестало быть видно что-либо – видимо дед расположился напротив, а спустя мгновение я услышал звук, напоминающий плевок, и мне в глаз полетела какая-то теплая липкая жидкость. Я отпрянул от двери. В это время подошел Ревнилов. «Плюется, гад!» – невольно пожаловался я начальнику, указывая на дверь. Капитан сначала пнул пару раз дверь ногой, а затем попробовал было сам заглянуть в замочную скважину, но моментально отпрянул. Из скважины высунулась вязальная спица, затем убралась, затем снова высунулась. Видно слепой дед наугад тыкал ею в отверстие в надежде поранить кого-то из нас, если мы находимся близко к двери.

«Что будем делать? - спросил я. – Ломаем дверь?» «У нас нет ордера» - удрученно ответил капитан и вдруг оживился. «У вас бельевая веревка есть?» - спросил он у соседей, перепуганных всем происходящим, и, получив веревку, спросил. – Где выход на чердак?» Кто-то один пошел показывать выход, а остальные жильцы коммуналки осторожно приблизились ко мне и стали расспрашивать: «За что же это вы дедушку-то нашего арестовываете? Чем он набедокурил? Тихонький ведь старичок, к тому же почти незрячий.» Я пытался их успокоить уклончивыми ответами типа «Мы вовсе не арестовывать его пришли. Нам надо задать старичку несколько вопросов, а он нас видимо неправильно понял», и тому подобное, но заглядывать в замочную скважину я больше не решался. В настоящий момент я был уверен, что мы с капитаном не напрасно пришли по этому адресу.

В следующее мгновение за дверью раздался треск, звон стекла - капитан проник в комнату, выбив снаружи оконную раму. Звуки борьбы перемешивались с оханьем соседей и их ругательствами в наш адрес. И, когда все стихло, дверь чуть-чуть приоткрылась и Ревнилов поманил меня пальцем. Я вошел, и он закрыл за мной дверь на ключ. Первое, что я увидел – это деда, привязанного к креслу-качалке все той же бельевой веревкой. Рот старика был заклеен пластырем. Окно было распахнуто настежь, на полу валялись осколки разбитого стекла. «Итак, дедушка, будем отвечать на мои вопросы?» - спросил Ревнилов, не отклеивая пластыря. Старик утвердительно закивал головой. «Вас зовут Капустин Василий Иванович?» - продолжал капитан. Дед в ответ утвердительно кивнул. «А теперь вы нам подробно расскажете, Василий Иванович, - Ревнилов привнес в голос стальные нотки. – Зачем вам понадобилась эта женщина с четырьмя грудями? Ведь расскажете, да?» Дед замер от неожиданности и просидел так наверное с полминуты, затем вдруг встрепенулся и снова утвердительно закивал головой. Тогда Ревнилов приблизился к нему вплотную и отлепил пластырь, сковывавший его рот. Но к удивлению вместо того, чтобы начать давать показания, слепой старик вдруг истошно завопил: «Соседи! Спасите меня! Это те самые сумасшедшие, которые вчера сбежали из городского дурдома. Я по телевизору слышал. Это они!» Я вдруг вспомнил, что вчера по телеку действительно было такое сообщение. «Черт, а ведь мы действительно смахиваем на психов, - пронеслось в голове. – Особенно, когда капитан спрашивает про женщину с четырьмя сиськами.» Ревнилов же, которые телевизор не смотрел, продолжал: «Не валяй дурака, старый хрыч! Зачем из-за этой бабы с четырьмя грудями отрезали голову израильскому агенту и отстрелили верхушку черепа сотруднику американских спецслужб?» Старик, бешено водя блёклыми глазами, продолжал вопить: «Соседи! Звоните в городскую психбольницу. Пусть срочно едут. Я задержу этих психов.» По доносившимся из-за двери звукам мне стало ясно, что жильцы квартиры стали предпринимать какие-то действия. Ревнилов же, не понимая всей абсурдности ситуации, как ни в чем не бывало, вел допрос: «Кто с тобой работает? Кто еще проявляет интерес к этой женщине с двумя бюстами? Телефоны? Адреса? Явки? Пароли?» В ответ старик продолжал истошно орать: «Психи! Меня взяли в заложники психи! Быстрей на помощь! Я их задержу.»

Капитан успел еще несколько раз повторить свои вопросы, как послышался вой сирены. Я выглянул в окно: машина скорой помощи со спецсигналом приближалась к нашему дому. Она остановилась напротив нашего окна, из нее вышли три здоровенных санитара в синей униформе и направились к двери дома. Я тронул капитана за плечо: «Кажется, за нами приехали.» «Кто приехал?» - не понял он. «Спецперевозка.» - ответил я и указал за окно. Ревнилов посмотрел туда, куда я указывал, и до него наконец стало доходить то, что я понял немногим раньше: услышав вопросы, которые он задает старику, любой нормальный человек сочтет его за психа.

Последнее, что успел сделать мой начальник, это вытащить из кармана слепого Василия Ивановича его мобильник и переложить в свой карман.

Двухметровый санитар выбил дверь одним ударом плеча. «Сопротивление не оказывать» - успел шепнуть мне Ревнилов. Я понял: нам нельзя попадать в милицейские сводки происшествий. Поэтому, когда к нам стали приближаться три здоровяка со смирительными рубашками, мы сразу подняли руки вверх, а капитан сказал им «Мужики, не надо нас вязать, мы пойдем сами.» Я добавил: «Мы не буйные.» Санитары недоверчиво переглянулись, но связывать нас не стали. Всю дорогу до больницы мы ехали молча. Работники спецперевозки были настороже, а Ревнилов погрузился в задумчивость, видимо, прикидывал план предстоящего разговора уже с врачами.

В приемном отделении нас встретил дежурный врач. Увидев, что мы вовсе не те, кто сбежал вчера из этого заведения, он сначала растерялся, но, вспомнив, на каком основании санитары больницы привезли нас сюда, приготовился проводить осмотр. При этом сам мужчина, а особенно его глаза, выглядели безмерно усталыми. «Ну вот и вы помешались на этой бабе, - тяжело вздохнул он и уточнил, - с двумя бюстами.» Мы с Ревниловым от удивления переглянулись. Оправившись от удивления и видя перед собой интеллигентного человека, мой шеф стал брать инициативу в свои руки. «Мы с коллегой как раз не помешались, - произнес он с той интонацией, которая взывает к конструктивному диалогу, и протянул врачу удостоверение сотрудника спецслужб, а когда врач перевел взгляд с удостоверения на его обладателя, то, приподняв рубаху, капитан показал кобуру с выразительно торчащей из нее ручкой пистолета «Стечкин». Усталые глаза врача немедленно оживились. «Так что, она все-таки существует, эта необычная дама?» - спросил он с неподдельным интересом. «По нашим сведениям, да, существует» - ответил мой шеф. «Обидно. – неожиданно произнес медицинский работник. – Я уже было собрался кандидатскую диссертацию писать - согласовал тему, нашел руководителя…» «А что за тема?» - поинтересовался Ревнилов. Врач охотно ответил: «Внешние возбудители групповых психозов». «Понимаете, - увлеченно продолжил он. – Мне за время моей лечебной практики уже доводилось наблюдать, как какая-то идея вдруг овладевает умами большого количества людей с неуравновешенной психикой. Причем такая идея передается как цепная реакция от одного такого человека к другому. Например, лет эдак десять назад кто-то пустил слух о том, что в нашем городе живет гражданин, который держит в своей квартире живого пингвина, а сейчас он, якобы, уезжает за границу на два года. В связи с этим он ищет человека, с которым может оставить пингвина. На содержание пингвина он выделяет какую-то значительную сумму в твердой валюте. Условие такое: если по возвращении владелец птицы находит, что пингвин жив, то остаток выделенной суммы присмотрщик может взять себе.» «И что?» - поинтересовался капитан. «А то, - ответил врач, - что из-за этой чертовой шарады у нас в психбольнице не стало хватать койко-мест для желающих заработать на содержании пингвина. Люди сначала шли в библиотеки – собрали информацию, чем питается пингвин и в каких количествах. Оказывалось, что рыбой. Затем шли в магазин и узнавали, сколько стоит самая дешевая рыба. Затем производили расчеты – получалось, что на выделенные деньги птицу прокормить нельзя. Но люди на этом не останавливались - бились над решением задачи, как все-таки сэкономить на кормлении пингвина, чтобы урвать с его хозяина солидный куш.» «И что в итоге?» - спросил капитан. «В итоге тот, у кого умишко послабей, оказывался здесь. – ответил врач. – Мы их так и называли «пингвиноманы»».

Я молчал. Молчал, потому что вспомнил, что тоже был когда-то «пингвиноманом»: вспомнил, что такой слух прошел и по Москве. Я, будучи тогда студентом-первокурсником, вместе с приятелем тоже хотел подзаработать денег на этом проклятом пингвине. Я тоже ходил в библиотеку, интересовался, что ест пингвин и сколько, посещал рыбный отдел магазина, рынок в поисках дешевой рыбы. Производил расчеты, видел отсутствие прибыли, приходил в отчаяние, затем искал способы сэкономить… Одним словом, с точки зрения психиатрии я страдал «пингвиноманией». Господи, сколько добрых и полезных дел можно было бы сделать за то время, которое я потратил на этого проклятого пингвина! Да и существовал ли он? Этот вопрос я и задал врачу.

«В том-то и дело, что никакого пингвина не было и в помине, - ответил медицинский работник. – Мы проверяли. Каждый больной утверждал, что телефон владельца птицы знает его друг, друг скажет его тогда, когда он даст твердое согласие ухаживать за птицей. Мы находили друга, но он отвечал, что телефон не знает, а получит у другого своего знакомого и лишь тогда, когда или сам согласится кормить птицу или найдет того, кто согласен. И так без конца. Вот это и называется групповой психоз. Я был уверен, что легенда о женщине с двумя бюстами, этот то же самое. Мы потому и перевозку за вами сразу отправили, когда нам сказали, будто вы допрашиваете какого-то старика на предмет местонахождения этой дамы. У нас здесь такими уже два отделения забито.» «И что они говорят о ней, эти ваши больные?» - осторожно поинтересовался капитан. «Вас интересует содержание их бреда?» - уточнил врач. Ревнилов утвердительно кивнул. «Они говорят, что женщина со столь необычной физиологией должна произвести на свет Спасителя Отечества.» - последовал ответ. «Ну, произведет она на свет Спасителя, а что потом? - наседал капитан. – Чего они от него ждут, от Спасителя?» «А дальше содержание бреда уже разнится, – ответил врач. – Кто-то ждет, чтобы он правительство поменял, кто-то – чтобы климат улучшил. Один больной был уверен, что спаситель сделает так, что в неделе будет восемь дней, а не семь. Помните такую пословицу «Каждый сходит с ума по-своему»».

После разговора с врачом мы решили поставить все точки над i – помчались обратно к слепому деду. Дверь открыла все та же старушенция, что и в первый раз. Увидев нас, она побледнела, и у нее от нервного тика задергалась верхняя губа. «Вы что, опять сбежали из психбольницы?» - еле слышно спросила она. Ревнилов нарочито ответил: «Да» и тут же проследовал к уже известной нам двери. Дверь была заперта. «Где дед? – задал Ревнилов вопрос старушке. «А он того – утек» - ответила бабуля. «Как утек?» - переспросил мой шеф. «А сумку какую-то собрал, взял свою палочку и утек» - последовал ответ.

Вечером в гостиничном номере Ревнилов то и дело брызгал на себя дезодорант и отчаянно материл старика. Меня же стали посещать сомнения. «Послушай, - донимал я шефа. – Не может быть, чтобы такой замызганный дедок, почти слепой, живущий в коммуналке, да к тому же в бараке, мог руководить ликвидацией двух агентов иностранных спецслужб, способствовать тому, чтобы нам с тобой закачали ацетилен в колесо в стенах собственного ведомства. А уж о том, что такой сморчок сможет дестабилизировать политическую обстановку в стране, вообще смешно говорить.» Ревнилов, который был безумно зол на старика за его выходку в туалете, не хотел внимать моим аргументам и твердил свое: «Барак, коммуналка – это все маскировка для отвода глаз. А у самого виллы на Канарах, счета в швейцарских банках и связь со всемирной террористической организацией. Это во-первых. А во-вторых, возможно никакой он и не слепой, а зрячий. Слепой бы мне говном в лицо не попал. Ну вот объясни, как он исхитрился точнехонько мне в лицо швырнуть этот свой кал, если он меня не видит?» «На голос, - ответил я. – Он слышал, откуда идет твой голос, вот и швырнул в источник звука.» «С трудом, но допускаю, - нехотя согласился со мной шеф, но тут же воспрял. «А зачем, скажи на милость, он вообще оказал сопротивление? Зачем он скрылся от нас?» «Испугался, - предположил я. – Ты же сразу стал его грузить, что к нему пришли из Федеральной Службы Безопасности. А он – человек маленький, живет в провинциальном городе, наверное, еще сталинские времена помнит – вот и сдрейфил.» «Маленький человек, говоришь, - Ревнилов усмехнулся. – А вот мы сейчас посмотрим, сколько у него денег лежит на «мобиле»».

С этими словами капитан достал мобильник, который успел отобрать у деда прежде, чем нас отвезли в больницу, немного повозился с ним, а затем, взглянув на экран, с удовлетворением щелкнул языком: «Смотри». На экране дешевого мобильника высветилась надпись: «Баланс вашего счета…», а дальше шла просто астрономическая сумма. Оторвав глаза от экрана, я посмотрел на шефа и поднял вверх обе руки, что означало: я отказываюсь от сделанных заявлений о непричастности старика к трупам в Чириково и ко всему, что вообще происходит вокруг этой необычной женщины.

«А теперь, когда ты, наконец, прозрел, давай наметим план действий, - предложил Ревнилов. – Покопайся в его «мобиле» в разделе «набранные номера» и перепиши те, которые начинаются на четверку. Это код Германии.» Я покопался в памяти мобильника: звонков через код «четыре» было много, но все они поступали на один номер. Я выписал номер, на который то и дело звонил старик, и положил перед капитаном. «Нам следует туда позвонить, но, конечно же, не с этого телефона. – Ревнилов указал взглядом на мобильник старика. – Будем иметь хотя бы предварительную информацию о контактах нашего подопечного.» Рука капитана потянулась было к телефонному аппарату, который находился в номере, но замерла на полпути. «Ты по-немецки «шпрехаешь»?» - спросил меня начальник. Я отрицательно закачал головой. «Ну, понимаешь хотя бы?» «Нихт ферштейн» - произнес я в ответ, наверное, единственную фразу, которую знал на этом европейском языке. «Такой звонок нам ничего не даст, - удрученно выдавил шеф. – Что делать?» «Ждать до утра» - ответил я. Ревнилов поднял на меня глаза, в которых застыл вопрос. Я изложил план: «Утром пойдем в офис к этой самой Анне Ивановне. А вдруг кто-то из ее сотрудниц знает немецкий. Кстати, с ее телефона и позвоним, чтобы не светиться.» Мой шеф одобрительно кивнул головой.

Легли спать. Постепенно мои веки сомкнулись, казалось сон вот-вот примет меня в свои объятия, как вдруг у самого изголовья кровати раздался резкий звук, напоминающий скрип. «Что бы это могло быть? – подумал я, - паркет что ли скрипит под тяжестью водруженного на кровать тела?» Я было свыкся с этой мыслью, но ее оспорила другая мысль. «А почему в прошедшую ночь паркет не скрипел? Ведь кровать стояла там же, тело на ней лежало то же - то есть мое? Непонятно.» Скрип раздался вновь. Капитан Ревнилов тоже зашевелился на своей постели - видно необычный звук заинтересовал и его. «Что это может быть?» - шепотом спросил я своего начальника. «Газом нас хотят отравить. Когда в перекрытии титановым сверлом делают отверстие – именно такой звук» - уверенно ответил капитан. «Кто хочет нас отравить?» - не понял я. «Дед проклятый, кто же еще? – огрызнулся капитан и уточнил. – И его шайка». С досадой в голосе Ревнилов добавил: «Все-таки выследили нас, собаки!»

После этих слов Ревнилов резко вскочил с постели и с криком: «Врешь! Не возьмешь!» выхватил пистолет и нажал на клавишу выключателя на стене. Вспыхнул свет. Мы оба метнулись туда, откуда раздавался скрип…, и замерли от неожиданности. На полу к белому листу бумаги, густо намазанному клеем, прилипла мышь. Она прилипла всеми четырьмя лапами и хвостом. Она прилипла даже мордочкой - одновременно и верхней, и нижней челюстью, так, что не могла пищать, как это обычно делают грызуны, а только издавала звук, похожий на скрип.

Ревнилов грязно выругался, сунул пистолет под подушку, схватил листок бумаги с приклеившейся к нему мышью, распахнул дверь и побежал искать дежурную по этажу. Его ярости не было предела. Я в это время, сидя на кровати, просто давился со смеху. Вскоре они появились вместе – Ревнилов и аккуратная седая бабушка с мышью, приклеенной к листу, в руках. Ревнилов, брызгая слюной, отчитывал старушку. «Да, не горячись, сынок, - успокаивала его последняя. – Это не диверсия. Это я принесла тебе бумажку, намазанную клеем, я её под кровать положила, а мышь сама к ней прилипла. Причем тут диверсия?» «А зачем бумажку-то положила, не унимался Ревнилов, - да еще с клеем?» «Как зачем?! – в свою очередь удивилась старушка. – Да мы так в гостинице изводим мышей. На мышеловки-то денег нет, а на бумагу и клей хватает». Капитан загнул такой трехэтажный мат, что дежурная по этажу аж присела на тумбочку.

«Меня достал этот провинциальный быт! – в сердцах воскликнул Ревнилов, когда вытолкал старушку за дверь. – Говном кидают, мышей подбрасывают. Возьму за задницу слепого старика и назад в столицу. Завтра чуть свет звоним из офиса в Дюссельдорф.»


Глава 6

Потомственный стукач

Когда наследующее утро мы с капитаном зашли в 431-й офис, то застали следующую картину.

«Жанна Иоанновна», - обращался вчерашний здоровяк к владелице помещения. Та поправила его: «Я – Анна Ивановна». «Нет, - остановил ее здоровяк. - Компания у нас хотя и сетевая, но революционная. Каждый ее член, как его правильно назвать?...» «Дистрибьютор» - подсказала женщина. «Каждый дистрибьютор, вступая в компанию, получает революционную кличку. Вот моя кличка будет – «комдив Чапаев». А тебя как зовут?» - обратился ко мне мужчина. Я ответил: «Антон». «Значит, кличка твоя - Антонов-Овсеенко», - подвел итог здоровяк. Он показал на Ревнилова и почему-то сказал: «А вот его партийная кличка будет «Петр Войков». Легкая тень смущения мелькнула у меня в душе – я вспомнил, что этот большевистский деятель был застрелен в совсем молодом возрасте. «Любезная, - обратился здоровяк повторно к владелице офиса, - по уставу компании требуется. чтобы в имени каждого ее дистрибьютора было что-то героическое. Поэтому с этого момента Вы будете не просто Анна Ивановна, а Жанна Иоанновна д’Арк – любимица французских народных масс. И я уверен, что не пройдет и недели, как мы подпишем под себя весь город!» «Парни, - ответила женщина, - ради денег я готова быть хоть Жанной д’Арк, хоть Джордано Бруно. Единственное, о чем хочу предупредить, что гореть на костре, как они, я не согласна. У меня еще есть дочка в Раменском и внук.» «Гореть на костре - это издержки средневековья. Сегодня костер заменяет контрольный выстрел за левое ухо.» Жанну Ивановну передернуло. «Шучу» - немедленно успокоил ее мужчина.

«Кстати, мы забыли про Наташу, - Жанна Иоановна указала на сидящую за компьютером высокую шатенку. – Это мой компаньон. Ей тоже надо революционную кличку дать». Мужчина смерил взглядом стройную фигуру девушки, ее длинную шею, красиво посаженную голову и, видимо, вспомнил фильм из своей коммунистической молодости «Посол Советского Союза» и тут же заявил: «Наташина кличка будет «Товарищ Коллонтай». Все присутствующие, в том числе и сама Наташа, дружно зааплодировали.

Кличка «Коллонтай» очень хорошо подходила Наташе. «Посол Советского Союза», как известно, на редкость дорожила вниманием мужчин. Наташа тоже дорожила им. Когда она подробнее узнала о воздействии фрагментов тела вождя мирового пролетариата на исполнение желаний каждого, то немедленно написала на листке бумаги свои дополнительные «претензии к жизни». «…Кроме любовника, которому, подчеркиваю, буду верна, хочу иметь поклонников, которые будут восторгаться мной, дарить дорогие подарки, но никогда ничего не будут просить взамен».

«Где же найти таких дураков?» - мысленно отреагировал я.

Мои размышления прервал возглас Жанны д’Арк: «А вот еще одна наша компаньонша!» На пороге офиса появилась стройная женщина средних лет с густыми каштановыми волосами. «Интересно, когда я, наконец, стану бабушкой?» - ни с того, ни с сего спросила она всех, кто находился в помещении. «Людмила, мы тут интересное дело затеваем, - не отвечая на ее вопрос, выпалила Жанна д’Арк, - о содержании дела я тебе расскажу потом, а сейчас мы партийные клички друг другу придумываем». И, обратившись к инициатору всей затеи «предводительница французских народных масс» спросила: «Какую кличку даем Людмиле?»

«Комдив Чапаев», почесав затылок, сказал: «Если отталкиваться от желания вашей компаньонши стать бабушкой, то ее партийная кличка должна быть «Вера Засулич». Людмила и Анна Ивановна недоуменно переглянулись. Мужчина уточнил: «Всем известно, что Вера Засулич – это повивальная бабка русской революции». Женщины понимающе закивали головами, а Наташа опять зааплодировала. «И все-таки я боюсь, что бабушкой я не стану никогда. Мой сын с девчонками не встречается…» - пыталась продлить свой монолог новоиспеченная революционерка, но на нее замахали руками. «Помолчи. Тут такие дела!»

Когда партийные клички были розданы, мужчина стал делиться с нами тем, как продвигаются дела: «Я сейчас позвонил в Москву и доложил, что собрал команду. Там очень обрадовались. Обещали, что все учредительные документы, печать, бланки договоров компании «Тело Ленина живет и побеждает» уже завтра будут в Ульяновске». Так что Жанночка Иоановна, надо народ на революционную сходку собирать». «У нас это называется приглашать людей на нулевую презентацию, - поправила его «любимица французских народных масс». И уверенно заявила: «Пригласим, не бойтесь.» «Отлично!» -Здоровяк опять потер докучавшее болью плечо. «Бандитская пуля?» - поинтересовался Ревнилов. «Она самая», - ответил мужчина, усмехнулся и вышел.

Ревнилов обратился к тем, кто остался в офисе: «Девчонки, а кто-нибудь из вас по-немецки шпрехает?» Анна Ивановна и Людмила отрицательно замотали головами, а вот Наташа сказала: «Я говорю по-немецки». Капитан обрадовался: «Наташенька, нам надо уединиться с вами на пару минут.» И, взяв под локоток миловидную молодую женщину, вышел с ней за дверь.

Улучив момент, когда владелица офиса и ее компаньонша с каштановыми волосами вместе покинули помещение, Наташа достала из сумочки лист бумаги, на котором мной вчера был записан номер телефона в Дюссельдорфе, и набрала его с офисного телефона. Обменявшись с человеком на другом конце провода каким-то фразами на немецком языке, Наташа положила трубку и сообщила: «Это телефон организации, принадлежащей немецкому обществу слепых.» «Я же говорил, что дед непричастен», - тут же шепнул я шефу. «Прикрытие» - уверенно заявил Ревнилов.

Наташа немного помолчала, а затем произнесла: «Я почему немецкий выучила. У меня в Германии живет двойник. Журналистка из «Евроньюс», зовут эту журналистку Наталья и фамилия моя. Я думала: вдруг родственница – встретимся, поговорим. Она репортажи из горячих точек ведет… Вернее вела. Потому что на днях двойника не стало. Включаю утром телевизор, а там сообщают, что журналистку убили. Вот такая короткая история».

«Short story». Я почему-то перевел на английский язык последнюю фразу молодой женщины. «Да, Short story» - подхватила Наташа.

«Слушайте, вы, англичане! – вдруг набросилась на нас внезапно вошедшая Анна Ивановна. – Знаете, что на могиле Ильи Николаевича Ульянова - отца нашего Владимира Ильича, которого мы тут по кусочкам делим, стали собираться люди и создавать какую-то альтернативную очередь? Я этих параллельных очередей не потерплю! Или в моих руках тело Ленина или я не знаю, что сделаю. Так что вместо того, чтобы истории здесь разные рассказывать, вы, двое (она указала на меня и Наталью) разберитесь, что это там за левые дела на кладбище, а лучше тут же на корню все это и пресечь.

Наташа вызвала по телефону такси, и через десять минут мы были в небольшом зеленом сквере. «Вот мы у могилы Ильи Николаевича Ульянова» - сказала Наташа, указывая кивком головы на мраморное надгробие на краю сквера. Я осмотрелся по сторонам.

В самом центре сквера у лавочек в глаза бросалась пестрая толпа цыган. Ближе к нам среди аккуратных надгробий симбирских купцов толпилась другая группа людей, среди которых мой зоркий взгляд тут же выхватил знакомую фигуру здоровяка, того, что организовал всю эту бодягу с распродажей мумии Ленина. Мы подошли поближе. Мужчина явно был центром внимания собравшихся. Кто-то его спросил: «Что слышно про ту женщину с необычной грудью?» «Да, да, - подхватили несколько голосов, - Что слыхать? Говорили, что когда она родит Спасителя Отечества, то наступит настоящая демократия.» Кто-то тут же поинтересовался: «Что за настоящая демократия?» «Это когда каждый гражданин России будет править страной ровно один день. Итак, к власти по очереди придут все», - ответили ему из толпы. «Ой, здорово! – воскликнул вопрошавший. – Дожить бы до этого дня!» А затем вожделенно прошептал: «Я в этот день своего соседа повешу.» «Я тоже подготовила расстрельные списки, - взвизгнула какая-то баба, - начальницу, должников, первого мужа и зятя-мерзавца. Так бывать этой настоящей демократии или не бывать?» Толпа, как пчелиный улей, загудела. «Бывать, бывать, - успокоил людей здоровяк. –Земляки, будет и на нашей улице праздник?!» Люди радостно захлопали в ладоши.

Говоривший внезапно заметил, а главное, узнал меня. Он вышел из кольца окруживших его людей, подошел вплотную и, указав уже на другую пеструю толпу в центре сквера, сказал: «Вот хотел подключить цыган к нашему проекту, а меня взяли в оборот по совершенно другому вопросу. Вышло так, как в революционной песне поется: «…Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…» «Слава Богу! - облегченно вздохнула Наташа. – А то наша Жанна д’Арк беспокоится, что за тело Ленина взялся кто-то другой.». «Чужие здесь не ходят!» - уверенно ответил здоровяк и, похлопав меня по плечу, направился к пестрой шумной толпе в центре сквера. «Чавэллы! – обратился он к цыганам. – Хватит вам помадой да тушью торговать! Я предлагаю вам абсолютно другой бизнес.»

Мы с Наташей направились к остановке маршрутного такси.

По дороге, вспоминая обступивших здоровяка людей, я думал: «Прав этот врач из психбольницы – такая идея, как рождение Спасителя Отечества, вмиг охватывает неспокойные умы. Прав и Платон Филиппович, когда говорит, что за идеей спасения Отечества в первую очередь стоит кровь. Я сам слышал, что один своего соседа хотел повесить, а вторая, так та вообще расстрельные списки составила. А в них и бывший муж и зять…

Когда мы с Наташей подходили к гостинице, я увидел на ступеньках здания своего шефа. Уже издали было понятно, что он не в себе. Подойдя ближе я заметил, что Ревнилова колотит нервная дрожь. Наташа, поняв состояние моего начальника, поспешила ретироваться. «Что случилось?» - спросил я капитана и, невольно проявив участие, взял его за плечо. «Случилось то, что меня едва не расплющило каменной глыбой.» - сказал Ревнилов, спешно закуривая. Его руки тряслись. «Что за новости? Какой глыбой? – недоумевал я. – Откуда она взялась на твою голову?» «Это не просто глыба, - взматерился Ревнилов. - Это памятник букве «Ё». «Ты что бредишь? – недоуменно спросил я. –Какой памятник? Какой букве?»«Все очень просто, - стал рассказывать капитан. – Когда вы поехали разгонять какую-то левую очередь, я решил прогуляться. Вышел из гостиницы, а куда идти, не знаю. Смотрю рядом со мной толчется какая-то пожилая женщина. Спрашиваю, что в вашем городе было бы интересно посмотреть приезжему. Она мне в ответ: «Посмотрите памятник букве «Ё». Такого памятника нет нигде в мире, потому что эта буква только для русского человека самая употребляемая.» Я согласился с ней. Лично я эту букву употребляю чаще других. Спросил, как найти памятник? Она ответила, что надо спускаться к Волге, но просила поторопиться, так как памятник должны оттуда перенести к университету. Я быстрым шагом направляюсь вниз к реке по указанной дороге. Дорога шла серпантином. Спустился вниз метров эдак на триста, смотрю навстречу мне рабочие везут на тележке какую-то каменную глыбу. Я поравнялся с ними, спрашиваю: «Это памятник букве «Ё»? «Ей самой, - отвечают. – Будет теперь стоять у подножья Педагогического университета.» А сами смеются. Я тоже с ними посмеялся. Взглянул на этот чудной памятник – огромный кусок гранита, отшлифован с одной стороны и на этой отшлифованной стороне выбита буква «Ё». Рабочие потащили памятник дальше вверх, а я присел на скамейку – какой смысл мне продолжать идти вниз, когда памятник повезли вверх. Сижу, курю, как вдруг сзади треск, словно медведь через кусты ломится. Оглянулся, а точнехонько на меня летит эта каменная глыба. Меня со скамейки как ветром сдуло. Скамейка тут же в щепки, а глыба полетела вниз. Наверху на дороге стоят рабочие и рассматривают тележку, у которой отвалилось колесо.» Ревнилов загасил сигарету. Его продолжало трясти. «Это слепой старик мне такую кончину уготовил. Поймаю – шкуру спущу!»

Моя рука продолжала лежать на капитанском плече, но вдруг я почувствовал, что именно эту мою руку сзади кто-то теребит. Я обернулся и обомлел… передо мной стоял тот самый слепой старик, на которого мой шеф списывал все смертные грехи. Он, приподняв одной рукой темные очки, второй рукой цепко держал меня за рукав. Его белёсые прозрачные глаза были сфокусированы на мне. Ревнилов тоже обернулся, и я почувствовал, как под моей ладонью дернулось его плечо. «Парни! – уверенно сказал старик. – Я – именно тот человек, которого вы ищете в этом городе.» Мы с капитаном переглянулись. «Я – тот, кто вам нужен, - заявил тот, кто стоял перед нами, тоном, не терпящим возражений. – Только мне надо убедиться, что вы и вправду из ФСБ… Мне, короче, на документики бы ваши взглянуть. А то вчера в сортире как следует не рассмотрел – зрение слабое.» «Как говном в лицо кидаться, зрение у тебя дай Бог!» - настороженно сказал Ревнилов и потянулся рукой сначала к пистолету, но затем все-таки передумал и протянул свое служебное удостоверение. Старик поднес документ почти вплотную к своим глазам и почему-то даже причмокнул от удовольствия. «Извините, товарищ капитан, ошибочка вчера вышла. - сказал он, возвращая назад удостоверение, и пояснил. – Я – бывший охотник – птицу на слух бью, по шороху.» Для себя я отметил, что угадал причину его вчерашнего меткого броска. «А на вашу ксиву можно взглянуть?» - обратился ко мне этот странный старик. Я тоже протянул свое служебное удостоверение. Изучив мои корочки, дедок вернул их и вдруг вытянулся в струну, взял под козырек и отрапортовал: «Перед вами, товарищи офицеры, Капустин Василий Иванович.» «Ну и что?» – настороженно спросил Ревнилов. А то, что лучшей кандидатуры вам в этом городе не найти. Конечно, зрение у меня слабое, зато слух – дай Бог!» Собеседник омерзительно захихикал: «Сами вчера имели возможность убедиться.» Он вдруг перешел на очень серьезный тон: «В нашем деле самое главное слух!»

Мы с капитаном переглянулись. Ни Ревнилов, ни я не понимали, к чему клонит разговор этот странный субъект. Может быть поэтому капитан повел себя по всем правилам, предписанным сотруднику спецслужб – он стал задавать неожиданные вопросы в лоб: «Кто связан с тобой в Дюссельдорфе? Кто и зачем кладет деньги на твой мобильный? Что ты знаешь про тех, кто бывает у костоправа?» Старик стал обстоятельно отвечать: «У костоправа бывают те, кто страдает заболеваниями спины.» Мы с капитаном переглянулись вновь. «А что касается звонков в Германию и денег на моем мобильном, то здесь такая история. – продолжал собеседник. – Объявился в нашем городе меценат – богатейший, видимо, человек. А душа у него щедрая – русская. Приезжает этот меценат ко мне на квартиру и говорит: «Василий Иванович, мне деньги жгут ляжку. Поэтому хочу возвести мост.» «Через Волгу?» - спрашиваю. «Нет, -говорит, - хочу возвести мост между людьми с ограниченным зрением у нас Ульяновске и такими же инвалидами в Германии» - и называет этот город, про который вы интересовались. Попросил у меня паспорт на полчаса и вернулся с мобильным телефоном. «Вот вам, -говорит, - господин Капустин, средство связи, нужный номер в памяти мобильника, будете ежедневно звонить в Германию и общаться.» «Я плечами пожал и спрашиваю: «Как общаться, когда я по-немецки и двух слов не знаю?» «А я вам как раз эти два слова на бумажке напишу, - говорит, - вернее две фразы.» И написал. Первая фраза «Вас из дас?». Произноси ее, Василий Иванович, как только на другом конце провода поднимут трубку. Когда тебе там станут что-то отвечать, произноси вторую фразу «Нихт фирштейн» и сразу же трубку вешай. За деньги на мобильном не беспокойся – счет я тебе буду пополнять еженедельно.» «Вот я теперь и толдычу каждый день как попка-дурак «Вас из дас? Нихт фирштейн. Нихт фирштефн. Вас из дас?» Но дело, наверное, нужное, если человек в него деньги вкладывает. Как вы думаете?»

Мы с капитаном Ревниловым молчали: не знали, верить или нет этому странному рассказу. Неожиданно капитан достал из своего кармана мобильник старика, протянул ему и сказал: «Звони!» Василий Иванович со знанием дела нажал в мобильном на нужную кнопку и через несколько секунд произнес: «Вас из дас?». Ревнилов тут же выхватил у него из руки телефон и приложил к своему уху. Затем капитан передал телефон мне. Я даже не успел поднести мобильник к голове, как услышал несущиеся из него громкие ругательства на непонятном мне языке. Я усмехнулся. Капитан тоже усмехнулся. Я поднес телефон ко рту и произнес: «Нихт фирштейн», затем нажал кнопку «Конец связи». Ревнилов недоуменно смотрел на меня, я – на Ревнилова. И без слов было понятно обоим: кто-то ловко водит нас за нос, выставив в виде приманки этого старика. Мы же по глупости приманку заглотили.

Старик воспользовался нашим замешательством и стал наседать: «Повторяю, молодые люди, я именно тот человек, которого вы ищете в этом городе. Я тот, кто вам нужен.» «Почему?» - безучастно спросил Ревнилов. «Вам разве осведомители не нужны?» - поинтересовался старичок. «А ты здесь причем?» - недоуменно отреагировал капитан. «Дело в том,… - замялся старик, - что я, как бы вам это сказать, я – осведомитель потомственный. Мой отец Иван Капустин в свое время так много выявил враждебного элемента в нашем городе, что из них можно было бы батальон сформировать, нет, дивизию! Я пошел по родительским стопам – сотрудничал с милицией. Но милиция – это не мой масштаб. Я ведь многих знаю в городе, кто правительством недоволен, знаю, кто про президента гадости говорит. Так что, будем сотрудничать? Не пожалеете.» На этих словах старик протянул Ревнилову свою руку.

Ревнилов брезгливо посмотрел на трясущуюся ладонь старика. По выражению его лица я понял, что он уже не верит, что перед ним стоит тот самый человек, который организовал убийство двух агентов иностранных спецслужб, по чьему приказу нам закачали в колесо ацетилен, и согласно чьему зверскому замыслу уже самого Ревнилова только что едва не расплющили многотонным памятником букве «Ё» - самой употребляемой букве русского алфавита.

Капитан аккуратно взял потомственного стукача за плечи, повернул к себе спиной и хотел было дать под зад пинка, но вовремя спохватился, что перед ним все-таки пожилой человек, поэтому лишь слегка оттолкнул его от себя и искренне произнес: «Пошел вон!».

Старик похоже даже не обиделся. Он засеменил прочь.


Глава 7

Выход из пике

«Все! Возвращаемся в Москву, - решительно произнес мой начальник, когда мы оказались вечером в своем номере. – Здесь мы идем по заведомо ложному следу.»

И вдруг в голосе моего шефа появились мечтательные нотки. «Вот вернусь в Москву, позвоню этой самой «тете Оле», -ну,той, с которой танцевал вальс на платформе в Рязани. У тебя остался в памяти мобильного ее телефон?» «Конечно, остался,» - ответил я, а сам с радостью отметил, что мне тоже есть кому позвонить, когда я вернусь в Москву.

«Как будем добираться в Москву? – поездом или поймаем частника?» «Поездом безопасней» - ответил Ревнилов, видимо, вспомнив происшествие, которое постигло нас по дороге сюда. Мы заняли денег у «любимицы французских народных масс», выкупили целиком купе, заперлись и, прежде чем поезд тронулся, капитан достал из спортивной сумки бутылку водки и спросил меня: «Ты как на этот счет?». Я отрицательно замотал головой. Он одобрительно кивнул в ответ и произнес твердым голосом: «А я буду пить!» Ревнилов пил всю ночь. Я понимал, что после происшествия с памятником букве «Ё» ему надо привести свои нервы в порядок.

Капитан поспал всего два часа, проснулся трезвый, но на Казанском вокзале неожиданно спросил меня: «Ты не знаешь, где здесь поблизости магазин?» «А какой тебе нужен?» - поинтересовался я. «Такой, где можно купить чекушку, - и пояснил, - сейчас приму немного на грудь и пойду к Филиппычу каяться.»

Платон Филиппович и капитан Ревнилов просидели в кабинете полдня. Начальственная дверь была плотно закрыта, причем закрыта изнутри на ключ. Кто бы и сколько не стучал в эту дверь, из-за нее в ответ раздавался раздраженный голос: «Занят!» Я несколько раз специально проходил мимо кабинета своего начальника, чтобы услышать хотя бы отрывки протекающей там беседы. Но единственное, что смог однажды уловить мой слух, это восклицание Платона Филипповича: «Ну ты отмочил, капитан!» Я был уверен, что Ревнилов, как и обещал, кается перед подполковником, кается скорее всего в том, что вернулся из командировки без какого-либо результата, а Платон Филиппович отчитывает его за то, что он не приволок в Москву слепого деда.

Гале я, конечно, позвонил, но назначать свидание побоялся: пока не завершилась беседа моих начальников, я не знал, как я смогу распоряжаться временем. Поэтому что-то наплел девушке о том, что, возможно, меня ждет новая командировка и, возможно, за рубеж. Наплел, конечно, для солидности.

Наконец Ревнилов вышел из начальственного кабинета. Прочтя немой вопрос в моих глазах, ответил: «Филиппыч сжалился, опохмелиться отпустил. Сбегаю ка я еще за чекушкой. А то вчера, кажется, вошел в пике. Посиди здесь за меня до конца дня, а завтра с утра будь в отделе.»

Свидание с Галей накрылось медным тазом. По крайней мере сегодня. Так бесславно завершился день.

У капитана Ревнилова существовала своя авторская технология выхода из пике. Иными словами, выход из состояния похмелья капитан возвел в ранг многодневного ритуала. В первый день он похмелялся тем, что пил накануне, во второй – пивом, а на третий – минеральной водой. Сегодня был второй день. От капитана, несмотря на то, что на часах было только девять часов утра, разило пивом, и он старательно прикрывал ладонью рот, а все его мысли крутились исключительно вокруг этого напитка. Поэтому, когда Платон Филиппович грозно спросил нас с Ревниловым: «Что будете делать, архаровцы? Где теперь искать след этой «уникальной» дамы?», капитан незамедлительно ответил: «Не нашли след в Ульяновске, полетим в Германию. Будем ловить Озерлика. Он с ней спал – он знает, где она.» И со смущенной улыбкой добавил: «В Германии пиво вкусное».

Все, и, конечно, в том числе и начальник отдела, были в курсе изысканной технологии выхода из пике, разработанной капитаном Ревниловым, сам подполковник однажды, будучи в хорошем настроении, взял ее на карандаш. (он любил повторять ленинский завет: «Что взято на карандаш, то осталось в памяти»). Поэтому сейчас начальник выпалил: «В Германию, захотел! Пиво там вкусное! Я, ведь, знаю, что завтра тебе понадобится минеральная вода. Так мне что, прикажешь тебя из Германии немедленно в Трускавец переправлять?» «Зачем в Трускавец, - осмелился вмешаться я. – В Германии есть источники минеральной воды, в Баден-Бадене, - и добавил, - туда при царе вся русская знать ездила. И еще Тургенев, Достоевский».

В этот момент без стука вошел майор Сверчков. Он, услышав отрывок разговора, подмигнул Ревнилову: « В Баден-Бадене водичка знатная! Похмельный синдром лечит на пять с плюсом!» Затем что-то спросил у хозяина кабинета и тут же вышел. «Достоевский, говоришь, – вернулся к начатому разговору Платон Филиппович, - его, твоего Достоевского, тоже от выпитого три дня трясло вместе с Тургеневым?» В ответ я только пожал плечами. Начальник отдела долго чесал затылок, а затем неожиданно сказал: «А может в этом и есть что-то рациональное.» Ревнилов оживился: «Все очень рационально! Повторяю: Озерлик спал с этой бабой – кто, как не он, может знать, где она.» Подполковник одобрительно кивнул. «Ну что ж, если так – сегодня же отправляйтесь в Германию». Я не поверил своим ушам. Внутри меня все возликовало. Я вдруг вспомнил, как вчера соврал по телефону Гале, что, возможно, отправляюсь со спецзаданием за рубеж. Уж не накаркал ли я себе (в хорошем смысле) перспективу прокатиться в Европу за казенный счет?

Деятельный по натуре Ревнилов, который тоже засветился от счастья, сразу перешел к конкретным действиям: «Значит, я срочно организовываю две визы и два авиабилета». «Три, - поправил его подполковник. – Три визы и три авиабилета». «А кто третий?» - одновременно спросили я и капитан. «Костоправ» - последовал ответ. «На кой черт он там нужен?» - грубо спросил Ревнилов. «Это ты на кой черт нужен, - грубо, в тон капитану, рявкнул Платон Филиппович. – Костоправ - это приманка.» Дальше подполковник понизил голос и стал деловито объяснять: «Пока вас не было, супруга хайропрактика привозила сюда тетрадь, где ее муж ведет запись приема своих пациентов с указанием диагноза. У интересующей нас женщины диагноз был…» Начальник отдела заглянул куда-то в документы: «Лимфостаз нижних конечностей.» Жена костоправа клялась, что эту болезнь без медикаментов и операций лечит один Виталий. Поэтому, капитан, как только приземлишься в Германии, дашь объявление о приезде нашего умельца в русскоязычной газете о том, что он лечит именно лимфостаз. А вдруг эта дама откликнется? Кстати, жена костоправа клянется, что эта дама говорила, будто бы уезжает в Европу.»

Уже под утро следующего дня мы все втроем, я, Ревнилов и Виталий, сидели в Дюссельдорфе в Ириш-пабе. Пили, естественно, пиво «Гиннес». Я и Ревнилов наслаждались этим напитком, а костоправ плевался: «Какая гадость! Одна горечь во рту. Как вы такое можете пить? Нет, ребята, честное слово, хотя вы и работники определенных органов, но вас зомбировали. Я со всей ответственностью говорю: нормальный человек этот стрихнин пить не станет, а, значит, все любители пива – зомбированные люди». Мы с Ревниловым сначала вслушивались в его болтовню, даже пытались переубеждать, потом плюнули и продолжали пить темный горький «Гиннес», пить и получать удовольствие.

Тогда неуемный Виталий переключил огонь своей критики на певицу, которая как на зло пела именно перед нашим столиком. У девушки были красивые стройные ноги (их подчеркивала миниюбка) и неестественно большой лоб, ее глаза, огромные, серые, были немного на выкате. «Даун! Она - натуральный даун. Это очень тяжелая болезнь» - со знанием дела сказал нам костоправ, а затем без всякого стеснения несколько раз в упор сфотографировал ноги певицы. Девушка просто расцвела, она во весь рот улыбалась Виталию.

Это устраивало не всех. Певица была ирландка и первые места возле импровизированной сцены, как водится, занимали тоже ирландцы. Они всеми силами пытались отвлечь внимание поющей соотечественницы от какого-то русского с фотоаппаратом, хлопали, кричали, а какая-то толстая девица даже сбила на пол своего спутника ударом внушительных ягодиц и тот распластался прямо у ног девушки. Всё было тщетно, певица смотрела только на Виталия, а он же показывал певице в знак восхищения большой палец и еще и еще раз фотографировал ее ноги.

Ирландцы свирепели на глазах.

Еще немного и начнется драка. Участвовать в ней будем все мы. А что потом? – Потом полиция, арест и немедленное выдворение из страны. Причем выдворение одного Виталия, я и Ревнилов, как сотрудники спецслужб, останемся гнить в местной тюрьме. Итак, Виталий явно шел на конфликт не только со мной и с Ревниловым, но и со всем нашим ведомством. Я с интересом стал присматриваться к костоправу, каков он на самом деле, этот на первый взгляд миролюбивый и улыбчивый человек?

Ирландские парни за соседним столиком уже стали о чем-то перешептываться, злобно поглядывая на нас. Двое из них поднялись, походили по залу и как бы невзначай стали у нас с Ревниловым за спиной, а один молча двинулся на Виталия.

Но капитан, как оказалось, зорко наблюдавший за развитием конфликта, внезапно повернулся к стоявшим за спиной парням и на плохом английском буквально прокричал им в лицо: «Ай лав Ириш бир! Виват «Гиннес»! Те от неожиданности опешили и даже заулыбались. Воспользовавшись их замешательством, Ревнилов сгреб здоровенного костоправа в охапку и вытолкал из бара.

Весь следующий день Ревнилов скупал в продуктовых магазинах Дюссельдорфа всевозможную минеральную воду и вливал ее в себя в небольшой квартирке, где, как я понимаю, останавливались сотрудники российских спецслужб, когда приезжали с заданием в этот район Германии. У капитана шел третий день выхода из пике – день, построенный на газировке. Я, хотя и недолго работал под его началом, знал, что, когда этот день закончится, мой непосредственный начальник словно с цепи сорвется – не даром собаковод, а пока этого не произошло, я и Виталий были предоставлены самим себе. Мы, не сговариваясь, решили болтаться по городу…, но порознь.

К вечеру, когда Ревнилов уже окончательно пришел в себя, мы собрались все втроем. Я думал, что для того, чтобы выработать стратегию завтрашнего дня, оказалось для того, чтобы договориться, как убить остаток дня сегодняшнего. Виталий высказал пожелание съездить в Кёльн, который был неподалеку – ему кровь из носа хотелось запечатлеть на фотокамеру знаменитый Кёльнский собор. Ревнилов из принципа предложил обратное: поехать в квартал «красных фонарей», о котором капитан узнал в местной русскоязычной газетенке, где размещал рекламу.

Капитан еще раз поведал историю о том, как он и двое его друзей сняли проституток на «Ленинградке» и вместо интим услуг попросили их убрать квартиру. Как те умело справились с заданием, и двое его друзей на них женились. Сопровождать нас в квартал «красных фонарей» вызвался редактор той самой газеты Аркадий, которому очень хотелось пообщаться с соотечественниками. «А что, девочки в Германии симпатичные?» - спросил Ревнилов, усаживаясь в машину редактора. «Сами увидите» - ответил Аркадий и как-то уж очень ехидно улыбнулся. Капитан не услышал насмешки в его голосе и спросил: «А хозяйственные?» «Дальше некуда» - на полном серьезе сказал мужчина.

Мы отправились куда-то в сторону бельгийской границы. Минут через сорок езды мы оказались в симпатичном городке. Улицы, мощеные брусчаткой, старинный собор, уютные сказочные домики – все это словно сошло с полотен средневековых живописцев. Германия, которую мы видели в Дюссельдорфе, была не такая – унылый однотипный новострой. «Этот город во время войны не бомбили, - пояснил Аркадий, - здесь не было боев».

Аркадий поставил машину в подземном паркинге, объяснил, что центральная часть города является пешеходной зоной, указал нам, куда следует идти, а сам, посмеиваясь, остался ждать нашего возвращения. Тогда мы не могли и предположить, почему он ухмылялся нам вслед.

Квартал «красных фонарей» представлял из себя следующее.

На узкой средневековой улочке первые этажи домов напоминали небольшие магазинчики с застекленными витринами и отдельным входом. В витрине, по нашей догадке, должна была находиться та, кто открыто продает за деньги свою любовь. Ревнилов уже посчитал наличку и приготовился выбирать. Но то, что мы увидели, ошеломило: Ревнилов даже бумажник выронил. За стеклом сидели… бабушки. За одним стеклом бабушка была белокожей, за другим – чернокожей, а еще в одной витрине кожа у престарелой женщины была желтой, а глаза – узкими, в новой витрине опять белокожая бабуля. Престарелые фрау были в одном нижнем белье. Всем жрицам любви было далеко за пятьдесят. Они строили нам глазки, махали ручкой, всячески стараясь завлечь в свой чертог, но, если видели, что мы поспешным шагом проходим мимо, особенно не расстраивались. «Скорее уходим отсюда, - тихо произнес Ревнилов, - меня сейчас вырвет».

«Что это было? - спросил он Аркадия, который ждал нас в самом начале злополучного квартала. – Я не видел ничего более отвратительного за свою жизнь.» «Это демократия по-немецки», - невозмутимо ответил редактор газеты. «Не понял», - бросил Ревнилов. «Что тут понимать, - стал объяснять Аркадий. – В Германии размышляют просто: если демократия, то надо легализовать все профессии, в том числе и проституцию. Жриц любви легализовали, а значит, уравняли в правах с остальными профессиями, секретарями, учителями, врачами, Получилось следующее: какая-то женщина числится на бирже труда и получает пособие. На биржу приходит информация о появлении вакансии в публичном доме – точно так же, как о вакансии в офисе, в школе, в больнице. Безработной предлагают эту работу – ведь согласно закону она такая же легальная. Откажешься – лишат пособия, не будет пенсии. Вот бабульки, те, кому так «повезло», и досиживают до наступления пенсионного возраста на улице «красных фонарей». «И на хрена нужна такая улица «красных фонарей»? – в сердцах выругался Ревнилов. – Поехали лучше в Кёльн смотреть на собор.»

Сначала Виталий фотографировал в деталях Кёльнский собор снаружи, но потом, когда мы вошли внутрь величественного здания, отмочил такое…!

Короче, после осмотра колоритных витражей всем захотелось отдохнуть и мы вчетвером уселись на скамьи. Виталий нарочно сел у самого прохода, по которому то и дело сновали служители культа в величественных пурпурных сутанах. Виталий вдруг заныл: «Я соскучился по своим чудо-кроваткам, я соскучился по своим клиенткам…» «Где я тебе здесь их возьму?» - буркнул Ревнилов. На что костоправ муркнул, как кот в предвкушении сметаны: «А они у меня собой!» «Все?» - ехидно спросил капитан. «Нет, не все, - ответил Виталий. – Только две кроватки и две девочки.» На этих словах он переключил свой фотоаппарат в режим просмотра, вошел в меню, выбрал «Видео» и на небольшом дисплее замелькала обнаженная по пояс шатенка – ее тело металось по экрану сверху вниз. «Это Танечка, - прокомментировал костоправ. – Лечит позвоночную грыжу на той кроватке, что внизу.» Затем картинка поменялась: на дисплее точно так же металась вниз-вверх блондинка, тоже раздетая по пояс. «Это Любочка, пояснил костоправ, - лечит свой коксартроз на той кроватке, что вверху у камина. Правда, красиво?» На этих словах он протянул фотоаппарат, но не мне, Ревнилову или Аркадию, а проходящему мимо служителю культа в пурпурной сутане.

Священник остановился, как вкопанный, и уставился на экран. У меня похолодела спина: сейчас будет такой скандал – в храме показывать голых баб, да кому – святым отцам. Но не успел священник открыть рот, как Ревнилов обратился к Аркадию: «Переведи.» «Падре, - жалобным голосом заговорил мой шеф, обращаясь уже к человеку в пурпурном одеянии. – Мой друг патологически плотояден. Он хочет избавиться от этого недуга. Что ему делать?» Аркадий перевел. Священник с глубоким сочувствием посмотрел на уже немолодого Виталия, что-то коротко ответил и удалился. «Надо много молиться и соблюдать все посты» - перевел его слова редактор русскоязычной газеты. «Понял?» - спросил костоправа Ревнилов и отобрал фотокамеру.

В Дюссельдорфе на явочной квартире Ревнилов ночевал на кухне один, а я спал в комнате с Виталием. Как водится, я долго не мог заснуть на новом месте. На меня нахлынули мысли.

В чем смысл столь странного поведения костоправа? Почему он так настойчиво стремится к тому, чтобы вокруг нас возник скандал, и мы бы попали в полицию? Так, по крайней мере, было и в Ириш-пабе, так было в Кёльнском соборе. Размышляем, что будет, если нас троих арестуют? – Ревнилова и меня посадят в тюрьму, а его немедленно выдворят из Германии. Куда выдворят? – Естественно, на Родину. Отсюда вывод: Виталию необходимо быстрей вернуться или в Москву, или в свой коттедж в Чирикове. Возникает вопрос: зачем? На этот вопрос я не знаю ответа. Тогда кто знает ответ на этот вопрос? – Естественно, сам костоправ. Если я спрошу его в лоб, он ничего мне не скажет. Тогда что делать?

Я посмотрел на Виталия. Он храпел.

Стоп! – вдруг сообразил я. – Это днем он мне ничего не ответит, когда бодрствует, а ночью – во сне… Ведь существует допрос во сне. Я стал мучительно вспоминать всё то, чему меня когда-то учили, а особенно методику допроса спящего человека. С трудом, но вспомнил. Мне очень хотелось знать, чего добивается этот хайропрактик, и каких неприятностей от него ждать. Я встал, подошел к кушетке, где лежал огромный мускулистый Виталий. Взял за руку, нащупал пульс и стал производить нажатия на бьющуюся под моим пальцем вену, точно попадая между ударами его сердца. Другой рукой я слегка сдавил костоправу ноздри, мешая вдыхать воздух полной грудью – нужно, чтобы организм допрашиваемого перенасытился углекислотой. Приблизив свое лицо вплотную к его уху, я начал считать шепотом: раз, два, три, четыре… Досчитав до двадцати, я спросил: «Виталий, ты спишь?» и замер в ожидании его ответа. «Да, я сплю» - едва слышно ответил Виталий безучастным тоном.

«Получилось!» - мысленно восторжествовал я и начал вести допрос по всем интересующим меня позициям.

«Виталий, зачем ты добиваешься, чтобы мы угодили в полицию?» «Мне срочно надо домой, мне надо в Чириково» - последовал ответ. «Я знаю об этом, - жестко сказал я. – А теперь скажи, кто требует твоего присутствия в Чириково?» «Там она, - ответил Виталий. – Я обещал ее выпустить, но не смог». «Кто она?» - тут же спросил я. «Женщина, у которой два бюста. Она тоскует, она плачет». Так, значит, мне не послышался плач той ночью перед тем, как ворвался Озерлик. «А твоя жена? – спросил я. – Она разве не с ней?» «Она в Москве, - ответил костоправ, - пробудет там еще долго».

«Виталий, ты знаешь, кто она, эта женщина с двойным бюстом?» «Да, знаю», - тут же отозвался голос из темноты, говоривший по-прежнему с безучастными интонациями. «И кто же?» – полюбопытствовал я. Спящий костоправ ответил: «Это женщина, которая должна родить спасителя Отечества». Об этом сегодня не знал только ленивый. Но на всякий случай я спросил: «Она что, беременна?» «Нет, - ответил из темноты тот же голос. – Она не может забеременеть.» «Почему?» - полюбопытствовал я. «Потому что у нее нет надлежащих органов.» - последовал ответ. Я чуть не присвистнул от неожиданности – я просто не знал, как понимать то, что я услышал: то ли костоправ бредит во сне, то ли у этой необычной дамы и впрямь серьезные проблемы со здоровьем. Я почувствовал, что пока не в состоянии понять, как мне быть с полученной информацией, поэтому прекратил допрос.

Я заснул только под утро. Я пытался понять, почему у дамы, столь щедро одаренной природой на предмет бюстов, отсутствуют детородные органы. Но так выходило, что мы зря ищем эту женщину в Дюссельдорфе - она находится в Чириково. Надо будет, как проснусь, сообщить об этом Ревнилову. Но события, произошедшие утром, спутали все – в том числе и мои планы.

Несмотря на то, что вчера был третий (последний) день выхода Ревнилова из пике, он оказывается в это день уже развил бешенную деятельность. Утром всех троих разбудил сигнал домофона, в домофоне слышались женские голоса, говорившие по-русски. «Это к тебе» - сказал мне капитан Ревнилов. Я непонимающе заморгал глазами. «Фрау пришли на выкатку яйцом». «Какие фрау? Каким яйцом?» - запаниковал я. Пока «фрау» поднимались на пятый этаж, капитан Ревнилов прояснил ситуацию. Вчера он договорился с одной русскоязычной газетой, той самой, где работал Аркадий, на предмет рекламной статьи о приезде в Германию двух народных целителей из России, костоправа и психоэнергокорректора. «Зачем второй целитель? – поинтересовался я. – Платон Филиппович говорил только про костоправа. Его надо выставить как приманку.» «Ну, а энергокорректор поможет заработать бабки.» - весело сказал капитан. Короче, энергокорректором был назначен я. Газета вышла и утром пошел первый клиент. «А что он хотя бы делает, этот психоэнергокорректор?» - поинтересовался я. «Яйцами катает по телу, - ответил Ревнилов и, увидев недоумение в моих глазах, пояснил. – Я рос в деревне. У меня бабка была, знахарка. Я у нее подсмотрел это баловство». «А что она хотя бы делала, твоя бабка?» - поинтересовался я. «Все очень просто, - пояснил Ревнилов, - разденет какую-нибудь девку догола и катает ее куриными яйцами с ног до головы». От такой перспективы я, понятное дело, заулыбался, но на всякий случай спросил: «А зачем голых девок куриными яйцами катать?» «Зачем их яйцами катать, девки тебе сами скажут.» - пояснил Ревнилов.

«Девками», пришедшими в такую рань на прием к психоэнергокорректору, оказались мать с дочерью. Ревнилов, весело подмигнув, оставил их со мной одних в комнате и плотно закрыл дверь. «Ну, что у вас стряслось?» - строго спросил я, старательно изображая целителя. «Доктор, меня Кларой зовут, - заговорила та женщина, которая была постарше. – Мы из Казахстана сюда переехали. А это Катарина – моя дочь, в Казахстане она замужем была. Муж ехать сюда не хотел. Пришлось развестись. Так вот, как развелись, у нее крышу снесло». В чем выражается «снос крыши»? – поинтересовался я. «Здесь в Германии с малолетками стала гулять, - пояснила мамаша. – Что ни день – то новый малолетка. Я думаю, ей порчу сделали именно на это место. Ну, так как нам теперь быть?» Я, посмотрев на хорошенькую Катарину, вспомнил, как Ревнилов описывал практику психоэнергокоррекции и скомандовал, - пусть девушка разденется и ляжет на диван». «Ей с себя все снимать?» - поинтересовалась мамаша. Я засмущался: «Нет, конечно, трусики можно оставить». Но мамаша вдруг перешла на шепот: «Я же вам говорила: в трусиках-то вся наша проблема, в трусиках. Так снимать ей трусы или нет?» Мне ничего не оставалось делать, как сказать: « Ну, если так, то снимать». «А ну, Катарина, трусы быстро снять!» - приказала мамаша своей дочери. «Ну, мама!» - запротестовала Катарина и инстинктивно схватилась руками за этот элемент белья, единственный оставшийся на ее теле. Мамаша, ни слова не говоря, с силой сорвала с дочери трусики, так, что те затрещали. «Ложись! – скомандовала она. – Ты что, думаешь, доктор никогда такого сраму не видел? Видел. Он еще и не такое видел. Катайте, доктор! – обратилась она ко мне. – Я яиц целых двадцать штук принесла. Будет мало – я еще сбегаю. Лишь бы только дурь эту из нее выкатать. А то, что ни день, то новый малолетка. Ну, куда это годится?»

В этот момент снова раздался сигнал домофона. «Это к тебе, Виталий» - услышал я сквозь дверь голос Ревнилова. Прошло несколько минут, в течение которых я работал - механически катал яйца по голому телу переселенки из Казахстана, а сам из любопытства прислушивался к тому, что происходит за дверью комнаты. И, как оказалось, не зря! Раздался звонок во входную дверь, затем какой-то стук, звуки борьбы, мат Ревнилова, хлопок и что-то тяжелое грузно упало на пол. Все стихло. Женщины тоже с интересом вслушивались в доносившиеся звуки. Чтобы как-то удовлетворить их любопытство, я пояснил: «Это к нашему костоправу клиент пришел.» «Ваш костоправ, он что, лечит прямо на пороге?» - с любопытством спросила Клара. «Да, прямо на пороге, - утвердительно закивал головой я. - Он – фанатик, этот костоправ. Его медом не корми, а дай кому-нибудь что-то вправить. Просто одержим своей работой». «Увлеченный человек, - восторженно произнесла Клара. – Я таких ценю». Мне страх как было интересно узнать, что там произошло. В этот момент в дверь постучали. Голос Ревнилова окликнул меня: «Господин психоэнергокорректор, Вас можно на минуту?» Я извинился, просунул голову в дверь и обмер: на полу в луже крови лежал мужчина с простреленной головой. Когда я вышел в холл и закрыл за собой дверь, Ревнилов, как ни в чем не бывало, спросил: «Ты яйца куда потом собираешься девать, ну те, которые после выкатки?» Я оторопел от его вопроса. «Не знаю, оставлю здесь». «Нет, Антон, яйца надо закапывать, - стал поучать Ревнилов. – Яйца после выкатки надо закапывать в глухом лесу подальше от больших дорог». «Зачем?» - удивился я. «Чтобы порча обратно не вернулась, - заговорщицки подмигнул мне Ревнилов. - Ты, главное, спроси: есть ли у этих фрау автомобиль? Если автомобиля у них нет, поставь задачу: пусть срочно найдут машину. Припугни: порча вернется назад». Я протиснулся обратно в дверь, извинился за отсутствие и продолжил сеанс психоэнергокоррекции.

Когда работа якобы была закончена, я выглянул в дверь и не увидел ни тела, ни крови. Я громко произнес так, чтобы услышал Ревнилов: «Всё – порчи нет». Капитан сразу появился в прихожей. Я плотно прикрыл за собой дверь и шепотом добавил: «Машина у них есть, стоит под окном». «Тогда отвали!» – скомандовал Ревнилов и, отодвинув меня, вошел в комнату, где Катарина стояла уже одетой. «Фрау, - торжественно обратился он к обеим посетительницам. – Мой коллега успел сообщить, что порча была ужасающей. Умопомрачительной была порча. Должен предупредить вас, что, несмотря на все усилия, весь профессионализм русского яйцеката, то есть, я хотел сказать, психоэнергокорректора, недуг может вернуться, если неправильно распорядиться яйцами, которые он использовал в работе». «Так давайте распорядимся правильно! – подхватила Клара. – Мы готовы». «Яйца, продолжал Ревнилов, - надо зарыть в глухом лесу, далеко от дорог, а главное, чтобы ни вы, ни ваша дочь этого процесса не видели. Какие будут предложения на этот счет?»

Женщины переглянулись. «Машина у нас внизу. Глухой лес неподалеку есть. А смотреть мы не будем» - заверила Клара. «Прекрасно! – сказал Ревнилов. – Тогда сидите здесь, пока мы будем грузить в машину яйца, а затем все вместе поедем в лес». Он протянул навстречу женщинам руку, и в нее упали ключи от автомобиля.

Тело незваного гостя уже было упаковано в большую сумку, которую мы втроем с трудом стащили вниз и уложили в багажник «Хаммера». Затем позвали дам, посадили их на первые сидения, сами сели сзади. «В ближайший магазин за лопатой» - скомандовал Ревнилов. «Наверное, вам и детской лопатки хватит? – предположила Клара. – Что там сложного яички закопать». «По инструкции закапывать надо на глубину полтора метра, - отчеканил Ревнилов, а потом, спохватившись, какую именно инструкцию он имеет в виду, объяснил: «Случай у вас уж очень сложный, умопомрачительный случай!»

Лес, куда привезла всю компанию Клара, был действительно глухой, ну, прямо как где-нибудь под Костромой. Женщинам предложили выйти из машины и отойти от нее вглубь массива как минимум метров на сто. Когда они отошли, Ревнилов спросил костоправа: «Может и этих дамочек замочим, как того?» Зрачки у Виталия расширились от ужаса, его и так всего трясло от понимания, что в машине находится труп. «Шучу, - усмехнулся Ревнилов. – Короче, Виталий, если не хочешь встречать старость в немецкой тюрьме, заставь свои мускулы работать - помаши лопатой на славу».

Пока костоправ рыл яму той глубины, что предусмотрена инструкцией, Ревнилов залез во внутренний карман своего пиджака, что-то оттуда достал и положил в сумку. Вскоре тело, а вместе с ним сумка были погребены под слоем земли. «Думаешь, не найдут?» - спросил я своего начальника. «Почему не найдут? – переспросил он, и сам же убедительно ответил. – Обязательно найдут и причем очень скоро». Мы погрузились в машину и уехали.

Первое, что я увидел по возвращении в дом, так это лежащие на окне яйца, те, которыми я выкатывал Катарину. «Яйца-то в самом деле надо было закопать, - бросил я вскользь Ревнилову. – А то вдруг на них какое-нибудь негативное биополе». «Ты что, дурак? – недоуменно спросил меня капитан спецслужб. – Придумал: закопать. Да им, яйцам, теперь цены нет с этим самым негативным биополем!» «Не понял», - искренне ответил я.

Капитан рассказал, что его бабка-знахарка в деревне те самые яйца, которыми снимала порчу, затем загоняла втридорога, но уже тем, кто хотел эту самую порчу навести. «Скорми такие яйца своему врагу, - учила бабка будущего злоумышленника, - и весь недуг, заключенный в них, перейдет на него». «Так что теперь эти яйца стоят ни много, ни мало – пятьсот евро." – подвел итог капитан. «Да ты что, с ума сошел? – в сердцах воскликнул я. – Можно и поскромнее». «Поскромнее нельзя, - серьезно ответил Ревнилов и пояснил, - мне теперь деньги очень нужны". Ревнилов тут же поместил в Интернет объявление, оповещавшее о продаже вредоносных яиц.

Я пытался рассказать о ночном допросе костоправа, но капитан отмахнулся от меня: «Потом, потом…» Я не настаивал - понимал, что в контексте события, произошедшего утром, добытая мной информация отходила на второй план. Но лично меня бесило то, что мой шеф даже не удосужился объяснить мне, сослуживцу, кому именно и за что он сегодня утром продырявил череп. Я решил сам поставить все точки над i. Как это сделать, я уже знал: провести еще один допрос костоправа, когда он будет спать. Поэтому, когда мы вернулись домой и отошли ко сну, и сначала захрапел на кухне Ревнилов, а потом в моей комнате Виталий тоже начал храпеть, я, как и прошлой ночью, нащупал пульс хайропрактика, слегка зажал ему нос и стал размеренно считать до двадцати. Когда закончился счет, я спросил: «Как получилось, что Ревнилов утром выстрелил в пришедшего человека?» Спящий, как и вчера, ответил безучастным голосом: «Этот человек, когда вошел, сразу набросился на меня. Ревнилов стоял за моей спиной, он выстрелил». «Почему он на тебя набросился?» - продолжал допрашивать я. «Не знаю» - последовал ответ. Тогда я спросил: «Ты когда-нибудь видел этого человека раньше?» Спящий ответил: «Никогда».

Я стал размышлять. Итак, человек позвонил в дверь, вошел, зачем-то с порога бросился на костоправа, тот даже не успел отстранить его своими сильными руками, как вдруг офицер спецслужб, ни слова не говоря, одним выстрелом вышиб гостю мозги. А кстати, зачем Ревнилов стрелял? Ведь он прекрасно владеет приемами рукопашного боя, мог бы обезвредить пришельца, допросить его: кто такой, почему заявился, зачем набросился на костоправа? Ведь так поступает любой разведчик, если… И вот тут мою голову посетила светлая мысль: если разведчик не знает заранее, как следует поступать с этим конкретным человеком.

Выходит Ревнилов визитера узнал! А значит, он знал, с какими целями тот заявился, знал, что делать в случае его визита. А значит, визитер угрожал вовсе не костоправу, а самому Ревнилову. И вот тут многое вставало на свои места. Этот человек пришел вовсе не для того, чтобы расправиться с костоправом (да и глупо было рассчитывать совладать с ним голыми руками), он пришел за Ревниловым, а на пороге его неожиданно встретил Виталий. В действительности же костоправ оказался между вошедшим и капитаном спецслужб не случайно, а по замыслу последнего. Я отчетливо помнил после гудка домофона слова капитана: «Виталий, это к тебе». Ревнилов умышленно расположил Виталия между собой и гостем. Итак, вошедший хотел лишь отстранить его. Фигура костоправа внушительная – так просто не сдвинешь. Произошла заминка. Ну, а дальше… Реакция у моего начальника превосходная, пистолет с глушителем всегда под рукой. Итак, кто-то уже здесь, в Германии, предпринял попытку устранить Ревнилова. Но почему на капитана идет охота и в России и за рубежом? За что? На эти вопросы я ответить не мог.

Правда, прежде чем уснуть, я почему-то подумал совсем о другом: «Интересно, какой же дурак купит яйца, которыми я выкатывал Катарину, купит аж за целых пятьсот евро?»

«Дурака» долго ждать не пришлось. Уже утром, когда я чистил зубы, то сквозь шум воды услышал, как мой начальник объяснял кому-то по телефону, как надо пользоваться этими яйцами. Когда я вышел в коридор, Ревнилов, приплясывая, ходил по комнате, то и дело приговаривая: «Едут! Едут мои желанные пятьсот евро!» И в самом деле скоро раздался сигнал домофона. Капитан попросил всех скрыться и застыл у двери, держа в руках пакет с яйцами. Но мне уж очень не терпелось посмотреть на идиота, который купит эти яйца за такие огромные деньги. «Я только открою ему дверь и сразу уйду» - сказал я своему начальнику и занял место в прихожей рядом с ним. Когда на лестничной клетке послышались шаги, я предупредительно распахнул дверь… и замер от неожиданности. На пороге стоял тот самый низкорослый толстый мужчина с длинными грязными волосами и поцарапанным лицом, который ночью забрался в коттедж костоправа и наставил на меня пистолет. Толстяк, увидев меня, тоже замер от неожиданности. Увы, гость опять первым пришел в себя и бросился вниз по лестнице. Наблюдавший эту сцену Ревнилов, еще не поняв, в чем дело и кто перед ним, бросился вслед за ним. Если от меня, прогуливавшего занятия по физподготовке, толстяк еще смог уйти, то от Ревнилова никогда. Бывший собаковод нагнал его уже через два лестничных пролета и повалил на кафельный пол. Я, подоспев, сунул толстяку в рот носовой платок и замотал пластырем, чтобы мужчина, не дай Бог, не смог позвать на помощь.

Когда мы вдвоем заволокли мычащего пленника с перепуганными глазами внутрь квартиры и плотно закрыли дверь, Ревнилов, отдышавшись, наконец-то удосужился спросить: «А вообще-то, это кто?». «Да это Паэл Озерлик - тот самый мужик, который сломал дверь в коттедже Виталия, за которым мы, собственно, сюда приехали», - пояснил я. «Ох, ни хрена себе! – вырвалось от неожиданности у капитана. – Сам пришел. А ну-ка развяжи ему рот». Я развязал. «Я возмещу вам дверь, - первое, что сказал, глядя на меня, перепуганный толстяк, - Я из Германии вам такую дверь выпишу, что и во сне не снилась, открываться будет только на ваш голос». Повторяю: он всё это говорил, глядя на меня. Я решил поставить все на свои места. «Дверь должна открываться не на мой голос, а на его, - кивнул я в сторону вошедшего в комнату костоправа. – Это его коттедж». «Как его? – изумился толстяк. – А кому я тогда угрожал убить по телефону?» «Мне», - спокойно ответил Виталий. «А тогда вы кто?» - обратился пленник ко мне. И тут, не сговариваясь, я и Ревнилов разом вытащили из карманов удостоверения офицеров российских спецслужб и сунули их под нос лежащему на полу мужчине.

Эффект оказался неожиданным. Толстяк при виде корочек, вместо того, чтобы онеметь от ужаса, наоборот, воспрял духом. «Ребята, я – свой! – воскликнул он, ударяя себя в грудь маленьким кулачком, - я давал подписку вашему ведомству – соглашение о сотрудничестве.» «Когда давал?» - жестко спросил Ревнилов. «В конце 80-х, когда меня взяли за фарцовку», - ответил толстяк. «А потом?» - наседал капитан. «Потом… потом я не успел послужить Родине. Но зато на днях я выполнил все ваши поручения». «Какие поручения?» - сразу насторожился Ревнилов. «Как, какие? – изумился толстяк. - Я ведь только что вернулся из Москвы. По прилете в Москву меня встретил офицер безопасности, спросил, зачем я прилетел. Я ответил: «Убить костоправа». Он сказал: «Прекрасно!», сунул под нос ту бумагу, что я подписал когда-то, поинтересовался, веду ли я дневник. Я сказал: веду. Он попросил показать. Я дал ему в руки блокнот. Он бегло его просмотрел, опять сказал: «Прекрасно» и велел сделать в дневнике какие-то идиотские записи о том, что я в Германии пытался трахать какую-то бабу с четырьмя грудями, а у меня ничего не вышло, а затем оставить блокнот на пороге коттеджа в том случае, если мне не удастся убить его хозяина».

«Так, значит нас направили в Дюссельдорф искусственно, - пронеслось у меня в голове. – Причем направил скорей всего тот самый «крот», наличия которого стал опасаться капитан Ревнилов после происшествия с машиной под Рязанью.» Ревнилов явно не знал, что делать, поэтому на всякий случай он схватил толстяка за грудки: «А яйца тебе зачем?» «В секту хочу отдать, в ту самую, куда сбегает моя жена. Хочу, чтобы они все там передохли!» Ситуация была какая-то странная. Капитан и тот растерялся. Визитер почувствовал нашу растерянность и неожиданно предложил: «Слушайте, парни, а может быть вы все поживете у меня? – оглядел наше более чем скромное жилище, и добавил уже голосом искусителя, - нет, честное слово, у меня большой дом, целых два этажа.» Несостоявшийся агент КГБ замер в ожидании. «А это далеко отсюда?» - спросил Ревнилов. «Ну, вообще-то далековато, - ответил толстяк, - километров так шестьдесят. Место глухое, в лесу, никого рядом нет, только ферма, где лечат от наркомании трудом и свежим воздухом. Но пациенты там все тихие, коровок пасут.»

«Прекрасно, поехали!» - неожиданно произнес Ревнилов.

Мы быстро собрали вещи и загрузились в огромный черный джип Павла. По дороге Ревнилов продолжал пытать толстяка: «Так, зачем ты летал в Москву? Зачем ты нашему другу дверь сломал?» «От меня опять куда-то сбежала Яна. Я позвонил слепому Василию Ивановичу из Ульяновска и спросил, где находится Яна? Слепой сказал мне, что видит её, во-первых в России, а во-вторых, именно в коттедже костоправа, назвал адрес. Сказал, что Яна ушла жить к нему.» Толстяк вдруг запнулся, покрылся испариной и заголосил, как баба: «Боже мой, да я же просто не мог не попытаться убить костоправа! Вы просто не можете представить, что означает для меня такой поворот событий. Я думал по дороге в Чириково, если это в самом деле произошло, то я вешаюсь! Я кончаю с собой!» У водителя явно началась истерика. «Зачем вешаться? – иронично спросил капитан Ревнилов. – Других баб что ли мало?» «Причем здесь другие бабы? – воскликнул Озерлик. – На Яну оформлен весь бизнес. Она ушла - я разорен. Мне жить не на что. Более того, мне негде жить, - дом оформлен тоже на Яну.» «Сурово, - оценил ситуацию Ревнилов. - А теперь расскажи про того самого слепого, который навел на коттедж. Кто такой? Чем занимается?» «Кто такой – понятия не имею, - пожал плечами толстяк. – Чем занимается? Сидит в кресле, ему со всего мира звонят и что-то спрашивают, а он подбросит вверх колоду карт, а затем рассказывает, какая карта, как упала, и что это обозначает. Вот он и мне сказал, где искать Яну». «Но как он может видеть, как упала карта, если он – слепой?» - едва не заорал Ревнилов. Человек за рулем только растерянно пожал плечами: «А бес его знает. Но только ему многие звонят. Яна часто звонила. Этот телефон я у нее нашел. Вот и позвонил тоже.»

«А сейчас твоя Яна где?» - поинтересовался капитан. «Дома, - ответил Павел. – Я из Москвы вернулся, а она дома сидит, грибы чистит – два ведра набрала в соседнем лесу.»

Мы плавно катили в джипе еще около часа: сначала лесом, потом по автобану, затем опять лесом. Наконец на опушке нашим взорам открылся дом, указав на который наш водитель с гордостью сказал: «Мой». В действительности ничего особенного – обыкновенный деревянный дом - коттедж Виталия в сравнении с ним казался дворцом. По приезде домой хозяином был дан шикарный обед. Всевозможные сыры, паштеты. На сковородке дымилось свежайшее мясо. Виски лилось рекой. Этот напиток Виталию тоже не понравился. «Горький и очень крепкий», - откомментировал он, лишь слегка отпив. Тогда специально для него хозяин открыл бутылку французского вина. «Триста оэро» - с гордостью воскликнул Павел. Я обратил внимание на то, что в Германии новую денежную единицу «евро» называли «оэро». Ревнилов аж присвистнул: «Триста евро!», а затем произнес: «Лучше бы деньгами, а главное, мне». Никто не понял: это шутка или намек. По крайней мере за деньгами Павел не побежал. Правда, спустя несколько минут оба супруга ушли на кухню, чтобы приготовить десерт. Мы остались одни.

«Нет, а за что он на меня набросился, причем прямо с порога? – неожиданно заговорил костоправ, опорожнив бокал неподражаемого по вкусу вина, - что я ему сделал?» –«Кто набросился?» - недоуменно спросил я. «Ну, тот, которого мы вчера в лесу закопали», - объяснил Виталий. «А я почем знаю! – пожал плечами я и указал взглядом на Ревнилова. - Он старший по званию – он и знает». Капитан насмешливо посмотрел на костоправа. «А что я знаю? – Я ничего не знаю. Я смотрю, он на тебя полез – шмальнул ему в голову и всего делов. А кто он такой? Что ему надо? Я спросить не успел. Возможность не представилась», - сработал под дурачка Ревнилов. Опять наступила пауза.

«Я не знаю, что вы думаете об убиенном, может быть, вы привыкли к смертям, - с горечью в голосе заговорил Виталий. – А мне этого чудака все-таки жалко. Вот еще день назад человек ходил, о чем- то думал, даже меня пытался задушить и вдруг его раз и нет. Лежит в еловом лесу на глубине полтора метра. Как-то в голове не укладывается. Пройдет год, два, пять, я буду жить дальше, думать, развиваться, а он, этот чудак, так навсегда и останется таким, каким ворвался вчера утром в дверь и сомкнул руки у меня на горле. Нет, не укладывается». «Уложится» - небрежно бросил Ревнилов. «Нет, не уложится, - капризно возразил костоправ. - Это как мой первый утопленник. Сколько уже прошло лет, а все не укладывается».

Я и Ревнилов разом повернули головы. «Какой утопленник?» - едва ли не одновременно спросили оба. «Улитько, Анатолий Дмитриевич, - ответил костоправ. – Вот видите, прошло столько времени, а я его и фамилию, и имя, и даже отчество помню. А ведь мне тогда было шестнадцать лет». «Об утопленниках подробнее» - буквально приказал Ревнилов. «Пожалуйста, - охотно согласился Виталий. - Я жил на реке Сула. Летом меня устроили работать на спасательную станцию, по-настоящему устроили, деньги платили. Мой первый рабочий день как раз пришелся на первое июня. Уже смеркаться начало и вдруг подплывает к нам на лодке компания ребят постарше меня и говорит: «У нас товарищ пропал, поищите, пожалуйста. Мы с начальником станции взяли сеть, прошли с сетью реку вдоль берега и поймали этого парня. Тело бледное, загара нет – видно в первый раз в этом году купаться пошел. Говорят, такие часто тонут. Мне он тогда показался глубоким стариком, ведь ему был уже двадцать один год, а мне только шестнадцать. Его на том же кладбище погребли, где у меня отец захоронен. Так я, когда к отцу на могилу хожу, всегда и его навещаю. Стою над его надгробием и думаю: «Вот мне уже и тридцать пять, и сорок, и пятьдесят, а тебе все двадцать один. Как это?»

Наступила пауза. Все, по-моему, даже и Ревнилов, задумались о вечном.

«А однажды я негра из воды спас, - вдруг неожиданно весело заговорил Виталий. – Негр так смешно тонул. Нет, честное слово, белые люди так не тонут. Не кричал, не звал на помощь. Скроется под водой, а затем голова выглянет и одна рука, и он вот этой рукой как бы к себе зовет, и при этом не издает ни звука. А я в это время с одной интересной девушкой в лодке сидел: блондинка, глаза голубые, большие, как блюдца. Имя у нее было романтическое – Сюзанна. Разговариваем, чувствую, она от меня уже другого ждет, ну, чтобы я обнял ее или пригласил к себе на спасательную станцию, а я ей в этот момент возьми да скажи: «Кажется, негр тонет». Она, честное слово, так расстроилась. Нет, не из-за негра, а из-за того, что нам помешали. Негра я у нее на глазах классически спас, по всем правилам. Тоже помню, как звали: Кристиан. Был весь такой высокий и худой, ну, как лапша, только черный. Так представляете, что самое ужасное, этот негр потом женился на этой блондинке с голубыми глазами, на Сюзанне. Ей тогда многие завидовали: как-никак за иностранца замуж выходит. А вышла бы за меня – не завидовал бы никто. Когда мне сказали, что она замуж выходит, я, честное слово, первое, что подумал про этого негра: «Да что же ты не утоп-то?!» Ну, потом, конечно, раскаялся – нельзя так думать про людей». Я и Ревнилов расхохотались.

«Ну, уж коли речь зашла о разных страшных историях, ну, об утопленниках, например, так в моей жизни тоже такая история была, - неожиданно подхватил тему Ревнилов. – Однажды мне в руки попала Книга Зла». «Какая Книга Зла?» - переспросил Виталий. Я тоже полюбопытствовал: «Что за книга?» «А вот сейчас расскажу» - Ревнилов сел поудобнее в своем кресле, глубоко вздохнул и начал повествование.

«У меня была бабушка, Римма Алексеевна. Она работала на железной дороге. В ней было что-то необычное, цыганистое. Это, во-первых. Во-вторых, она сама не пила, но спаивала всех. На работе ли за столом или дома сама не пьет, а наливает каждому. Все упьются, как свиньи, а она лишь посмеивается. Какое-то такое самоутверждение у неё было что ли? А в-третьих, когда ей было шестьдесят лет, у неё имелись любовники и не счесть сколько! Но был у этой бабушки какой-то необычный дар – колдовской какой-то…" «Это она яйцами-то всю деревню выкатывала?» - перебил я своего начальника. «Она, она, - продолжал Ревнилов. – Но только не в одних яйцах дело. Она много еще что могла. Вот, например, когда мне было восемь или девять лет, мне каждую ночь стал сниться один и тот же сон. Передо мной высоченная стена, к стене приставлена лестница, я из последних сил карабкаюсь на эту стену, весь в поту, руки и ноги болят, срываюсь, вишу на одной руке, подтягиваюсь и лезу дальше. В конце концов вскарабкиваюсь на стену… и падаю с этой стены вниз. Поднимаюсь и… ё… пе – ре – се – те снова лезу на эту стену. И так всю ночь. Так вот, это продолжалось не одну ночь и не две, а, наверное, с неделю. Тогда я дал себе слово: я больше не буду спать. Лежу, смотрю в потолок и не сплю. Делать нечего, думаю: пойти воды что ли попить? Пошел на кухню, а там бабушка Римма Алексеевна: «Почему не спишь?» Я замялся, не хочу отвечать. Она видно что-то почувствовала, подошла ко мне, вот так ладонью шлепнула по лбу и говорит: «Ложись, спи, больше тебе никогда ничего снится не будет». Я лёг и заснул. И в самом деле мне никогда ничего не снилось вплоть до восьмого класса – пока водку не начал пить.

Так вот я к чему всё это говорю: я всегда чувствовал в ней силу и когда ребенком был и когда мне стукнул уже двадцать один год, как твоему, Виталий, утопленнику. Почему я говорю именно про двадцать один год? Я был в этом возрасте, когда Римма Алексеевна умерла. Перед смертью она позвала меня к себе. Сама слабая уже была – не вставала, а изнутри такая силища идет. Ну вот, позвала к себе и говорит: « У меня в сундуке есть одна книга. Эту книгу я могу передать только тебе. Это Книга Зла, но не знаю, делать ли это?» А я тогда разную фантастику читал, приключения, поэтому мне вдруг так интересно стало. Я как начал её просить: «Бабушка, отдай мне эту книгу. Я хочу её прочесть». А она вдруг вся посерьёзнела и говорит: «Если ты откроешь эту книгу, то будешь служить тому, что в ней написано, всю жизнь. Подумай, готов ли ты?» Я молодой был тогда, глупый, и говорю: «Готов. Конечно, готов». А она еще так усмехнулась: «Если готов, открывай. Но только знай: если ты эту книгу откроешь, её надо уметь закрыть. Ты знаешь, как это сделать?» Я честно отвечаю: «Нет». Тогда бабушка слабая, а как со всей силы ударит рукой по кровати, да как закричит на меня: «Я тебе эту книгу не дам!»

Ревнилов замолчал. В наступившей тишине раздался голос Виталия: «Ну и что дальше?» Мой начальник ответил: «Что дальше? – Дальше бабушка скончалась. Я тайком от всех достал книгу из её сундука и спрятал у себя». «Ну, и что, ты открыл эту книгу?» - не вытерпев, спросил я. «Да, открыл, - тяжело вздохнув, сказал капитан и уточнил, - открыл много лет спустя, можно сказать на днях».

По той интонации, с какой была произнесена эта последняя фраза, я понял, что лучше ни о чем Ревнилова больше не спрашивать. Виталий, видимо, не оказался столь чутким и все-таки задал вопрос: «Ну и как?» На что мой начальник сдавленным голосом ответил: «Глаза стали сниться каждую ночь. Одни глаза. Один сплошной калейдоскоп из глаз и ничего больше".

На этой фразе вошли хозяева. Они несли десерт. Выпили еще по бокалу дорогого вина. Костоправ стал оказывать внимание супруге Павла. Он то и дело предлагал ей бросить трапезу и пойти полечить спинку, конечно же с разрешения мужа, а то и в его присутствии.

Это была та самая Яна. Я тоже с интересом рассматривал женщину: как-никак из-за нее меня несколько дней назад едва не застрелил тот, кто сейчас щедро угощает нас в своем доме. Яна была особа яркая. В ней по всей видимости было много украинских кровей: крупная, черноволосая, с выразительными карими глазами, чувственным ртом. Она то и дело подливала в свой бокал вино, особенно из той бутылки, что стоила триста евро. «Яна, ну разве можно женщине столько пить!» - то и дело шипел на нее Павел. На упреки мужа она вообще не реагировала, словно Павла здесь не было. Яна почему-то то и дело бросала выразительные взгляды на меня и после очередного предложения Виталия пойти полечить спинку произнесла: «Ну, все, Виталий, я поняла, чем вы занимаетесь, а вот молодой человек, он тоже что-то лечит?» «Он – психоэнергокорректор» - с насмешкой в голосе произнес костоправ. «Это как?» - заинтересовалась женщина. «Куриными яйцами всякую хрень выкатывает, - пренебрежительно бросил Виталий и тут же поправился. – Я имел в виду убирает негативную энергетику. Пойдемте, Яночка, я вам спинку полечу». «Нет, у мануального терапевта я была, - капризно ответила хозяйка, - а вот куриными яйцами меня еще никто не выкатывал. Интересно, а что это даёт?» - обратилась она уже ко мне. Я было хотел переадресовать ее вопрос Ревнилову, ведь это его бабка катала в деревне яйцами кого ни попадя, но капитан спецслужб сделал вид, что дремлет, и мне пришлось что-то сбивчиво объяснять про чужеродную энергетику, которая насильственным образом проникла в организм и творит с человеком разные пакости.

Я так и не понял, удалось ли мне объяснить хоть что-нибудь Яне своим рассказом, как меня вдруг стал отчаянно дергать за локоть ее муж: «Пойдем, выйдем на свежий воздух». Мы вышли. Во дворе Павел вдруг спросил меня: «Слушай, а ты не посмотришь Яну на предмет присутствия этой чужеродной энергетики?» В ответ я неопределенно пожал плечами. «Понимаешь, - продолжал Павел, - я просто убежден в том, что на Яну осуществляется энергетическое воздействие, и не индивидуальное, а групповое. Целый коллектив воздействует». «Откуда информация?» - жестко спросил я. «Как таковой информации нет, - замешкался Павел. - Просто Яна то и дело сбегает в Россию, куда-то в Поволжье. Представляешь, бросает двоих детей и, не говоря ни слова, уматывает на неделю. А потом возвращается как ни в чем не бывало. И ничего не объясняет, где была, что делала. Молчит как партизан на допросе. А вот уже Василий Иванович, ну да, тот самый слепой из Ульяновска, когда я ему позвонил, подбросил карты вверх и сказал мне, что видит мою жену в какой-то секте». «И что?» - спросил я. Мужчина перешел на шепот: «Я знаю, что они ее там бьют. Да, да, бьют и жестоко. Когда она возвращается из России, и мы ложимся в постель, я вижу, что у нее на теле синяки. Не просто синяки, а страшные гематомы, в центре которых кровоточащие рубцы, правда, мелкие». «А причем здесь чужое биополе?» - насмешливо спросил я. «Понимаешь, Василий Иванович сказал, что сектанты выманивают ее из Германии именно биоэнергетическим воздействием. Причем воздействует не кто-то один, а собирается вся секта и направляют в Яну групповую энергию. Поэтому-то она бросает детей и опрометью мчится туда, куда им надо. Антон, вы сможете устранить именно такое воздействие? Вам для этого нужны куриные яйца? Сколько? Скажите и - я сейчас принесу». И не успел я заявить, что не желаю устранять никакого воздействия, как Павел увлек меня вверх по лестнице. На ходу он шептал: «Если вы обучались этому в стенах КГБ, то восхитительно! Здесь в Германии каждый знает: в КГБ фуфла не было. КГБ на Западе – это раскрученный бренд».

Хозяйка уже была в одном ночном халате. Она возлежала поверх заправленной постели. Павел принес зачем-то целых четыре куриных яйца. «Выйди!» - жестко приказала ему Яна. Павел беспрекословно вышел, закрыв за собой дверь. Правда уже из-за двери он все-таки увещевал супругу: «Яна, этот человек защитит тебя от воздействия секты. Он обучался этому в КГБ. В КГБ фуфла не было. КГБ – это брэнд!» Я сел на стул, поставленный рядом с кроватью. Яна распахнула халат, и первое, что я увидел – это две обширные гематомы: одна на руке чуть пониже плеча, другая - на боку. Присмотревшись, я различил в центре каждой гематомы небольшой рубец, не более полсантиметра в длину. Значит, Павел в какой-то мере говорил правду и, видимо, женщину били, причем скорей всего чем-то железным. Я положил яйцо ей на лоб и стал катать. Лицо женщины при близком рассмотрении было уже со следами увядания: морщины искусно скрывались косметикой. С лица я перенес яйцо на тело. Тело тоже было уже немолодо и даже изысканное белье не могло сделать его для меня хоть сколько-нибудь привлекательным. И тут на меня накатила злость: что я сейчас здесь делаю и зачем? Ладно бы передо мной лежала хорошенькая молодая барышня, например, как Катарина, – тогда можно было бы, конечно, и покатать ее куриным яйцом. Но передо мной стареющая, к тому же довольно пьяная дама. Тогда скажите, с какого рожна, я вместо того, чтобы сидеть в гостиной и пить виски, катаю тут какие-то яйца? Делать мне больше нечего!

Я убрал яйцо с тела женщины и резко поднялся со стула. Яна спросила: «Ну как, есть воздействие?» Я нарочно, чтобы ее разозлить, ответил: «Нет никакого воздействия» и приготовился было уйти, как женщина вдруг схватила меня за руку. «Вы – настоящий специалист. Теперь и я убедилась, что муж правильно говорит: в КГБ фуфла не было. КГБ – это брэнд! Конечно, на мне нет никакого группового воздействия, - облегченно вздохнула она и добавила, - и никакой секты тоже нет». «Тогда к кому же вы ездите в Россию?», - воспользовавшись случаем, спросил я. «Люди, к которым я езжу в Россию – это не секта. Это совсем другое, это так, от тоски, - едва не заплакала Яна. - Здесь в Европе такая тоска, что хоть на стену лезь. Здесь адреналина нет. Вот я и езжу за ним в Россию». «За адреналином?» - уточнил я. «За адреналином.» - подтвердила женщина. «Ничего себе адреналин!» - подумал я, взглянув на чудовищные гематомы и рубцы на ее теле. «Кстати, - спохватилась Яна, - мой муж сейчас стоит за дверью и пытается хоть что-то услышать. Давайте его позовем и скажем, что секта есть и что ее групповое воздействие на меня вы на сегодняшний день разрушили, а что будет завтра, поживем – увидим. Потому что скажу вам по секрету, я снова собираюсь в Россию. Я думаю, что вы умеете хранить тайну?» Я утвердительно кивнул головой.

Мы спустились вниз и продолжили ужин.


Глава 8

…Ночная бабушка. Но кто же виноват?

Мы провели в доме Павла еще один день. Честно говорю: я не понимал, что мы здесь делаем. Мы ели, пили, гуляли по лесу, ходили смотреть каких-то мохнатых коров, за которыми ухаживали находящиеся на излечении наркоманы, но мы не предпринимали абсолютно никаких шагов, направленных на поимку пикантной дамы – то есть, не стремились быстрей вернуться в Москву. Я, конечно, сообщил своему начальнику о результатах своего ночного допроса костоправа – о том, что интересующая нас женщина находится в Чириково. Реакции не последовало.

Чем более я присматривался к поведению Ревнилова, тем больше мне бросалось в глаза то обстоятельство, что он, любитель выпивки, по крайней мере, так мне казалось раньше, практически не прикасался к стоящим на столе «Red lable», «Balantay», «White horse». Даже Павел забеспокоился: «Слушай, если тебе не нравится виски, я могу русской водки купить». «Паша, мне все нравится, - похлопал его по плечу Ревнилов. - Ты лучше мне подробнее расскажи вот о чем: как здесь наши соотечественники обустраиваются, чем зарабатывают себе на жизнь?»

Этот вопрос поверг меня в изумление. Мой шеф, который никогда раньше не интересовался дополнительными деньгами, подработкой, сводивший концы с концами на один должностной оклад здесь, в доме Павла, вдруг то и дело стал проявлять живой интерес к коммерческой деятельности, причем осуществляемой не у себя на Родине, куда ему предстояло вернуться, а именно здесь, в чужой для себя стране. «Зачем ему это?» - ломал голову я.

Но то, что я увидел, случайно заглянув через плечо своего начальника в ноутбук, поразило меня еще больше. Ревнилов сидел в Интернете, просматривал прессу. Я выходил из душевой и машинально взглянул на экран. На экране между газетных строк красовалось фото моего начальника, то есть, самого Ревнилова, то самое фото, что было на его служебном удостоверении. Капитан, поглощенный просмотром прессы, посвященной его персоне, видно не слышал, что я стою за спиной. Сообщение было сразу в нескольких газетах: одни были на немецком языке, другие на русском. Когда на экране возникла русскоязычная газета с фотографией моего шефа, я прочитал, что в глухом лесу на северо-западе Германии было обнаружено тело капитана российских спецслужб. А дальше были опубликованы фамилия того, кто сейчас сидел за ноутбуком, и его портрет. Я нарочито громко закрыл дверь душевой комнаты, и Ревнилов тут же погасил экран.

В это же утро хозяин спохватился: «Мужики, у меня дела в городе. (Он назвал именно тот городок, где мы посещали улицу «красных фонарей».) Вы тут побудьте без меня, а мне надо на полдня смотаться». «Нет, Паша, нас тебе придется с собой брать, - неожиданно жестко заявил Ревнилов и пояснил. – А то мало ли кто тут без тебя нагрянет. Ты сейчас гарантия нашей безопасности». Хозяину дома ничего не оставалось как согласиться.

По дороге я стал выстраивать в своем мозгу цепь логических размышлений относительно событий, имевших место в последние дни. Итак, мы, находясь в Германии, охотимся за необычной женщиной. Одновременно с этим на нас, а скорее всего конкретно на капитана Ревнилова, здесь охотится уже другая группа, представителей которой, всех или какую-то часть, капитан знает в лицо. Противник похоже серьезный, потому что мы залегли на дно, воспользовавшись предложением случайного и даже весьма сомнительного человека - Павла пожить у него. Одновременно с этим мой шеф нащупывает способы, которые позволили бы пребывать за рубежом достаточно длительное время, не получая поддержки из центра. Причем пребывать здесь капитан планирует не под своим именем. Недаром он ловко имитировал свою смерть, подбросив свое служебное удостоверение в сумку с трупом неизвестного, который мы зарыли в лесу. О том, что вместе с Ревниловым в Европе должны будут остаться я и Виталий, речи пока не шло. Значит, либо поиск женщины с двумя бюстами – это прикрытие и, находясь здесь, мы выполняем абсолютно другое задание, либо… У меня похолодела спина: …либо капитан Ревнилов собирается предать Родину и остаться за рубежом.»

Итак, мне оставалось одно: ждать, как события будут разворачиваться дальше.

Отъехали от дома Павла. Пока мой начальник пытал толстяка на предмет того, как русские добывают деньги на чужбине, я, развалившись на заднем сидении, смотрел то на дорогу, расстилавшуюся за ветровым стеклом, то по сторонам, то заглядывал в зеркало заднего вида. В нем-то, в этом зеркале, мое внимание привлек серый «Опель», который неотступно следовал за нами уже в течении, как минимум, получаса. «Если я не слепой, - ввернул я фразу в диалог капитана с водителем, - то за нами хвост». Все четверо, как по команде, уставились в зеркало заднего вида. «Давай проверим, - предложил Ревнилов и скомандовал Павлу, - поверни направо». Павел на ближайшем повороте послушно повернул машину вправо. «Опель» повернул следом за нами. «Прекрасно! – оценил ситуацию капитан. – Проверим еще раз. Теперь сделаем вид, что направо мы повернули по ошибке. При ближайшем удобном случае разворачиваемся и едем назад. Посмотрим, как теперь будет себя вести этот крендель». Очень скоро нам представился такой случай на площади с круговым движением. Павел просто проехал по кругу и вернулся на ту же дорогу. Серый «Опель» повторил наш маневр. «Все ясно» - подвел итог капитан. «Что им от нас надо?» - заволновался костоправ. «Они нас убьют?» - дрожащим голосом спросил толстяк, и я увидел в зеркало, как его лоб покрылся испариной. «Если я скажу да, ты в штаны не наложишь?» - усмехнулся Ревнилов. По тому, как дернулась голова водителя, было видно, что Павел обиделся. «Интересно, а кто это?» - вслух подумал я. Ревнилов опять ответил усмешкой: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи, - и обратился уже к нам всем. – Что делать будем?»

«Надо отрываться» - как-то само-собой вырвалось у меня. «Ежу понятно, - ответил Ревнилов, - только как это сделать, если дорога пуста, а скоростные характеристики обеих машин практически одинаковы. Нужна какая-то хитрость. Но хитрить, не зная местности, непросто». «Я знаю, что надо делать, - вдруг оживился Павел, - надо ехать на улицу красных фонарей. В том самом городке, куда мы едем, такая есть. Там у меня стоит вторая машина. Мы на подземной стоянке оставим эту, пойдем вроде бы по бабам. Они останутся караулить тачку – ждать, когда мы вернемся, а мы на другой стоянке пересядем в другую машину, и только они нас и видели». «Слушай! – восхищенно сказал Ревнилов, - я даже жалею, что ты сделал ноги от наших спецслужб. Разведка потеряла в твоем лице отличный кадр.»

Так мы и сделали. Не спеша доехали до того самого полусказочного городка, который не тронула война. Оставили Пашкин джип на той же подземной стоянке, где несколькими днями раньше оставлял машину Аркадий. Серый «Опель» припарковался поблизости. Как мы и предполагали, из «Опеля» никто не вышел. Тонированные стекла надежно скрывали лица тех, кто находился в машине. Мы поднялись на улицу красных фонарей. Из витрин нам приветливо подмигивали бабульки в нижнем белье. Мы потолкались то у одной витрины, то у другой – убедились, что пешего хвоста за нами нет, прошли всю улицу до конца, поймали такси и вскоре уж на другой автостоянке забились, как сельдь в бочку, в крохотный «Фольксваген». «Здесь в Германии у всех по две «тачки», - комментировал Павел, - одна машина представительского класса – на выезд, а вторая попроще – на каждый день».

Я молча размышлял: «Нас преследовали. Кто бы это мог быть?» Ответ на это вопрос легче найти в том обстоятельстве, как именно преследователи нас упустили. По логике вещей один человек должен был остаться караулить нашу машину, а, как минимум, еще один – проследить наш пеший путь. Но последнее сделано не было. Почему? Напрашивается ответ: потому что в машине с тонированными стеклами был всего один человек. Тогда возникает другой вопрос: почему этот человек не оставил машину и не пошел за нами следом? Ответ скорее всего следующий: покинь он машину, он неизбежно бы предстал перед нашими взорами, а он этого делать не хотел. Почему? А не потому ли, что один из нас знает его в лицо. Этот один – конечно, мой шеф.»

Мы покатались по живописным окрестностям и вернулись в городок где-то через два часа.

Капитан был внешне спокоен, но по тому вопросу, который он мне задал, когда мы вдвоем отошли в сторону, я понял, что изнутри он натянут, как струна. «Дело в Пашином джипе, - заговорил капитан, -на месте тех, кто за нами следит , надо быть полными идиотами, чтобы упустить такой случай сесть нам на хвост. Ведь дураку понятно, что хозяин когда-то вернется за своим дорогим вседорожником. Короче, больше контактировать с Павлом нельзя. Ночевать у него недопустимо. Где будем ночевать, пока не знаю, но если эта ночь пройдет нормально, то завтра мы сматываем из Германии».

Скажу честно, мне стало жаль, что загранкомандировка так быстро кончилась. Что я здесь видел? – Новострой Дюссельдорфа, прокуренный Ириш-паб, улицу красных фонарей со старухами в витринах и еще Паша завез нас поужинать в один крохотный уютный ресторанчик неподалеку от его дома, где мы ели ужасно вкусный бекон с жареным картофелем и пили пиво. В ресторанчике напротив нас сидел чистенький добропорядочный немец, не спеша ел и внимательно читал газету. Такой спокойный, такой уверенный в себе и в своем завтрашнем дне. Вот и все мое свидание с Западом.

С Павлом прощались как с родным. Обнялись. Последний даже прослезился. «Знал бы, что такие хорошие ребята работают в спецслужбах – никогда бы от вас не сбежал.» - сказал толстяк, смахивая слезу. Мы втроем быстрым шагом пошли по улице в одну сторону, Павел пошел в другую.

Ревнилов размышлял вслух: «Где бы провести ночь? В гостиницу идти нельзя – засветимся сразу. Болтаться по городу тоже опасно: во-первых, можно нарваться на полицию, во-вторых, попасться на глаза тем, кто нас пасет.» «Пойти в какой-нибудь бар и проторчать там до утра, - подсказал я и уточнил. – В Ириш-паб.» Мое предложение Ревнилова не вдохновило. «На их месте в поисках нас я бы стал прочесывать именно бары. - резонно заметил капитан. Ситуация выглядела как безвыходная.

Вдруг у нас за спиной раздался крик на ломаном русском языке: «Виталий! Виталий! Я тебя узнал!» Мы одновременно обернулись и увидели высокого седого негра. Не успели сообразить, в чем дело, как негр бросился на шею костоправа и стал его обнимать. «Виталий! Я все-таки тебя узнал! Ты мало изменился. Это я – Кристиан.» Костоправ застыл, как вкопанный, смотрел на седого негра и только моргал глазами. Негр продолжал: «Помнишь, ты спас меня, когда я тонул. Еще давно, еще в России. Я тонул на реке Сула. Видишь, я все помню». Виталий всматривался в темнокожее лицо и что-то припоминал. «Ах, да! – узнал, - удивленно воскликнул он. – Легок на помине. Я вот на днях своим спутникам про тебя рассказывал, как я сидел с девушкой, только стал к ней клинья подбивать, а тут ты из воды давай махать руками».

А тут негр вдруг радостно завопил: «Виталий, я женился на твой девушка! У нас трое прекрасных детей». Виталий помрачнел. Я вдруг вспомнил, как костоправ пожалел о том, что тогда на реке Сула спас из воды чернокожего утопающего. Негр, видимо, тоже заметил, как изменился в лице Виталий, и вдруг спросил: «Где бы нам отметить нашу встречу? Я угощаю тебя и твоих друзей». И не успел костоправ открыть рот, как вдруг Ревнилов, несмотря на собственное предостережение, выпалил: «В Ириш-пабе». «Ты любишь пиво «Гиннес»? – спросил Кристиан Виталия. Пивоненавстник Виталий только было скривил кислую рожу, как Ревнилов и я, не сговариваясь, обняли с двух сторон негра за плечи и наперебой затараторили ему в оба уха: «О, Виталий просто жить не может без этого пива. Один раз попробовал и теперь как маньяк: дайте мне «Гиннес»! Дайте мне «Гиннес»! Негр расплылся в улыбке: «У тебя очень хороший вкус, Виталий, если ты сразу оценил это пиво». Он обнял за плечи меня и Ревнилова и увлек за собой. «Пойдемте, друзья, Ириш-паб здесь рядом». «Да я это пиво только раз глотнул, так у меня третий день во рту горечь!» - в отчаянии закричал Виталий. Он понял, что еще одной пытки «Гиннесом» ему не избежать. На что наш новый знакомый заметил: «Если от одного глотка во рту три дня горечь, значит напиток высокого качества.»

Памятуя о недавних опасениях своего шефа, я выразительно взглянул на него. «Пойдем! Когда еще удастся выпить настоящего пива, - шепнул мне на ухо Ревнилов и добавил, - Но будь начеку.»

В «Ириш-пабе» оторвались по полной. Виталий, правда, то и дело поглядывал на часы – ждал, когда, наконец, закончатся его истязания этим темным горьким напитком, но Ревнилов лишь хлопал его по плечу: «Терпи, казак, - атаманом будешь!» «А деньги? - бросал последний аргумент костоправ. – Мы здесь много просадим.» «Забудь про деньги, - твой «утопленник» угощает.»

«Утопленник» и впрямь очень бойко говорил по-русски, показывал фотографию жены, в которой Виталий с трудом узнал ту самую интересную синеглазую блондинку с именем Сюзанна, развитию отношений с которой помешал тонущий негр. В общем посиделки выдались на славу. Даже Виталий, которому вместо горького пива, наконец-то, удалось заказать себе сладкое вино, охотно принял участие в общем веселье. Неожиданно капитан толкнул меня рукой в бок и указал кивком головы в глубь зала. Между столиков ходил человек и пристально всматривался в лица посетителей паба. Ревнилов закрыл руками лицо и шепнул мне: «Надо уходить.» Я, в свою очередь, передал его приказ костоправу. «Куда уходить?» - поинтересовался костоправ. В ответ я только пожал плечами.

«Слушай, а где твоя жена? – спросил негра Виталий. – Интересно было бы её повидать через столько лет». Я увидел, что нашему чернокожему спутнику этот вопрос был неприятен. «Моя жена на работе» - сухо ответил он. И всем своим видом дал понять, что не хотел бы развивать эту тему дальше. Но, Виталию было начихать на его желание. «Любопытно, а кем она работает здесь в Германии? – спросил он. – У нас, в России, она была врачом. Мы ведь на спасательной станции потому с ней вместе и работали, что я – спасатель, а она – врач». На мгновение мне показалось, что наш чернокожий знакомец даже покраснел от стыда. «Понимаешь, Виталий, - сбивчиво заговорил он, - здесь в Германии другие законы трудоустройства.» Негр не проронил бы больше ни слова, если бы костоправ не задал ему вопрос в упор: «Так она что, работает здесь медсестрой?» Негр глубоко вздохнул, собрал все свои силы и произнес: «Нет, она работает не медицинской сестрой. Она оказывает услуги мужчинам». «Это в таком-то возрасте!» – аж присвистнул Виталий. Негр тяжело вздохнул: «Ничего нельзя было поделать: такая освободилась вакансия.» «Слушай, - вдруг сообразил Ревнилов, - она работает не на той ли улице красных фонарей, которая находится в этом городе?» Негр еще больше помрачнел: «Да, да, это то самое место!»

Мы быстро покинули «Ириш-паб», как мне показалось незамеченными для человека, который заглядывал в лица посетителей. «Рассредотачиваемся!» - скомандовал Ревнилов. Первым попрощались с Кристианом. Затем, когда отошли подальше от заведения, Ревнилов сказал мне и Виталию: «Мне надо, чтобы вы оба где-то перекантовались ночь. Рядом со мной находиться опасно. Завтра я отправлю вас обратно в Россию.» «Жена негра!» - вдруг неожиданно предложил Виталий. «Что жена негра?» - не понял мой шеф. «Жена негра, - продолжа костоправ, - единственная живая душа, которую я знаю в Германии. Мы можем пойти к ней на улицу красных фонарей и там задержаться на ночь». «Виталий, ты – гений!» – от радости Ревнилов даже обнял костоправа. Капитан исчез в темноте, а мы направились на улицу, где за витринами восседали «ночные бабушки».

«Слушай, Антон, а я не уверен, что через столько лет узнаю эту женщину» - вдруг с тревогой в голосе заговорил Виталий, когда мы оказались в нужном месте и ходили по мощеной мостовой между витринами, за которыми красовались престарелые женщины в нижнем белье. «Давай искать её методом исключения» - предложил я. «Это как?» - не понял собеседник. «Очень просто. Улица не такая уж и большая. Жриц любви за этими витринами, ну, десятка два, не больше. Из их числа мы сразу исключаем тех, у кого черная кожа. Ведь твоя подруга в молодости точно не была чернокожей?" "Нет, не была, - ответил костоправ и вдруг засмеялся. – Правда, я слышал, что с годами супруги становятся похожими друг на друга…» «Ну, не на столько» - подхватил его шутку я. «Согласен» - ответил Виталий. Я сделал вывод: «Считай где-то половину «ночных бабушек» можно исключить, потому что они – чернокожие. Идем дальше: какие-то восточные черты у нее были: раскосые глаза, крупные скулы, кожа опять же желтого цвета?» «Нет, кожа, повторяю, у нее была белоснежная, глаза, как глаза, скулы, как скулы, только на одной из бровей у неё был едва заметный шрам» - живописал костоправ. «Ну, значит, вот она перед нами» - показал я на белокожую женщину за стеклянной витриной. Виталий внимательно присмотрелся и ахнул: «Точно она! И бровь едва заметно рассечена. Вот так встреча!»

Дама уже далеко не первой молодости в розовом белье сидела за витриной и делала нам зазывающие знаки рукой. Виталий приблизил лицо к стеклу и громко, чтобы женщина услышала, произнес: «Сюзанна, это ты?» Услышав речь, некогда бывшую родной, «ночная бабушка» вся подалась вперед и стала что есть сил всматриваться в лицо по другую сторону стекла. Видимо, так и не узнав говорившего, она сделала знак рукой, указывающий, как можно к ней войти. Мы вошли в так называемые «апартаменты». «Сюзанна, ты меня не узнаёшь, – первое, что спросил мой спутник. – Меня зовут Виталий». Женщина растерянно пожала плечами. «Река Сула, спасательная станция, вечер, мы сидим вдвоем в лодке и вдруг тонет негр. Смешно так тонет: не кричит, а только из воды рукой машет, как будто зовет…» - стал воскрешать события костоправ. ««Да, да, – повеселела женщина, - ты кинулся в воду и спас его!» Но затем, вдруг внезапно помрачнев, сказала. – И на кой чёрт, Виталий, ты его тогда из воды вытащил?» «Как, на кой чёрт? - изумился мужчина. – Он ведь твой муж». «В том-то и дело, что муж, - ответила Сюзанна. – Не вытащил бы ты его тогда из воды – не был бы он моим мужем, и я бы здесь старость не встречала – не сидела бы в витрине в одном неглиже…» Пожилая женщина тяжело вздохнула: «А ведь тогда все завидовали. «Выходишь замуж за иностранца, уедешь за границу, будешь, как сыр в масле кататься. Посидели бы здесь часок за стеклом в одних трусах, да в лифчике - увидели бы они это масло.» И вдруг в её голосе появились слезы: «Слушай, Виталик, ты если кого из наших знакомых встретишь, ты им, пожалуйста, правды не говори. Скажи, мол, встречал Сюзанну, всё у неё о-кей, работает за границей врачом или хотя бы медсестрой. Я тебя очень прошу». Я увидел, что Виталий сейчас не задумываясь скажет «да» и тогда мы упустим единственный шанс использовать эту женщину в своих целях.

«Мой дядя никогда не врет! - встрял в разговор я и уточнил. - Его ложь надо заслужить». «Ночная бабушка» опешила. «Мой племянник, - представил меня костоправ. – У нас здесь возникли кое-какие проблемы». «Что я могу для вас сделать?» - поинтересовалась женщина. «Нам нужно задержаться в этом заведении до завтрашнего утра» - объяснил я. «Нет ничего проще, -ответила «ночная бабушка», - платите деньги в кассу и остаётесь со мной до утра. Не хотите со мной – можете еще с кем-нибудь». «У нас таких денег нет, - жестко отрезал я. – Нам надо здесь остаться без денег». В глазах женщины возник буквально животный страх. «О, тогда никак нельзя! Тогда меня уволят с работы». «А может это и к лучшему, - ехидно сказал Виталий. Тогда мне не надо будет в России говорить неправду.» Сюзанна , видимо, поняла, что мы попали в серьезный передел и отступать нам некуда, на мгновение растерялась, но затем её лицо оживилось: «Как говорят на Родине: была – не была!» И, накинув халат на полуобнаженное тело, она быстро куда-то вышла.

Спустя пять минут женщина вернулась. «Есть один вариант, как вам совершенно легально пробыть здесь ночь. - обратилась она к нам и замялась. - Вам надо занять место в такой же как у меня витрине». «А зачем?» - растерялся я. «С какой целью?» - повторил мой вопрос Виталий. «Вы будете оказывать интим-услуги, но только местным фрау…» - ответила Сюзанна. Мы оба опешили. «А другого варианта нет?» - робко поинтересовался я. «Боюсь, что нет» - отрезала женщина.

Нам сделали экспресс-анализ крови, раздели до трусов, помыли, побрызгали разными дезодорантами и посадили в витрину. Честно говоря, сначала я думал, что всё обойдется, потому что посетителями улицы красных фонарей преимущественно были мужчины. Но вдруг среди них затесалась какая-то бабенка, мерзкая такая старушка, вся сухонькая, глазки острые, она так и застыла у витрины, где восседали мы с Виталием. «Ах ты, гнида! – сказал я ей прямо в глаза, широко улыбаясь. – Не нагулялась еще старая ведьма». Она в ответ приветливо заулыбалась и сказала: «Гут!» Уже через пару минут она оказалась в наших апартаментах и указала пальцем на рослого плечистого Виталия. «Сюзанна! – взвыл он и, когда на его крик прибежала женщина, спросил, - что этой старухе надо?» Сюзанна как ни в чем не бывало ответила: «Фрау хочет заняться с тобой любовью. Она уже оплатила деньги в кассу». Старушка, прихрамывая, направилась к кровати, снимая с себя на ходу одежду. Виталий с ужасом рассматривал ее дряхлое тело с болтающейся кожей. И вдруг его глаза блеснули надеждой: «Сюзанна, переведи этой женщине, что у неё остеопороз голеностопного сустава и что у нее не может быть полноценных сексуальных ощущений до тех пор, пока я не поставлю ее сустав на место». Сюзанна перевела и старая фрау что-то сказала в ответ. «Она говорит, - перевела Сюзанна, - что ты абсолютно правильно назвал её проблему. Она, действительно, никогда не испытывает оргазм». «Будет испытывать! Так ей и переведи. - воспрял духом костоправ. - Вот сейчас я с её спиной поработаю и с ногами, и с сексуальными ощущениями всё будет в порядке. Скажи ей, пусть ляжет на тахту».

Старая фрау выполнила всё, что ей велели, и Виталий с азартом принялся за работу. Старушка кряхтела, охала, наконец Виталий, потрепав ее по плечу, констатировал: «Всё». И обратился к Сюзане: «Переведи ей, что я свои деньги уже отработал. Скажи, чтобы шла домой и, если ей где-нибудь по дороге удастся заняться сексом, то она не пожалеет».Сюзанна перевела. Старушка закивала головой в ответ: «Я…я…».

Пока Виталий обрабатывал бабушку, я был вынужден восседать в витрине один. На меня, как завороженная, уставилась ещё одна пожилая фрау и стала идиотски улыбаться и строить глазки. «Этого мне еще не хватало!» – с ужасом подумал я. Когда фрау направилась к маленькой двери, ведущей в наши апартаменты, я бросился к костоправу. «Виталий, тут еще одна крыса клеится! Найди у неё, пожалуйста, какой-нибудь полиартрит». «Нет проблем, - ответил костоправ, - в таком возрасте у каждого есть какая-нибудь болячка по моей части.» Когда фрау вошла, Виталий коротко приказал: «Раздевайтесь» и по-немецки добавил: «Шнель, шнель».

Сюзанна перевела первую фразу, вторую старушка поняла сама, охотно поскидывала с себя одежду и осталась перед нами нагишом. Виталий подошел к ней и опять скомандовал по-немецки: «Хенде Хох!», затем, видимо, смутившись своей категоричности, добавил: «Битте». Голая старушка охотно подняла руки вверх. Костоправ стал сзади, раздвинул ей лопатки, затем прогнул спину на себя, затем взял ее маленькую голову в замок из рук и резко повернул сначала вправо, затем влево. Старушка что-то пропищала по-немецки. Сюзанна тут же перевела: «Фрау говорит, что она шла не в садо-мазохистский салон, а в обыкновенный публичный дом. Она говорит, что стеснена в средствах и что любовь с садистскими извращениями ей не по карману». «Переведи ей, - сказал Виталий, – что сейчас у нас будут одни садистские извращения, но без любви». Сюзанна перевела, но затем сказала: «Фрау не согласна, она хочет любви». «Скажи ей, - разозлился Виталий, - что после моих так называемых «извращений» у нее навсегда пройдет мигрень. Ведь она наверняка ею страдает. У нее шейный остеопароз». Сюзанна перевела. Старая фрау подумала и одобрительно закивала головой: «Гут, гут!» После этого Виталий с такой силой крутанул ей пару раз голову, что я был уверен, что голова старушки так и останется у него в руках, но, слава Богу, всё обошлось. Бабушка оделась и направилась к выходу, то и дело встряхивая головой, по-моему, она до конца не верила, что та все еще находится у нее на плечах.

Старушка упорхнула, спешно кому-то что-то говоря по мобильному телефону, а мы снова заняли места в витрине. Видимо, эта фрау успела многим позвонить, потому что дамы её возраста стали появляться на улице красных фонарей как грибы из-под земли. Они целенаправленно искали именно нашу витрину и вскоре в наши апартаменты образовалась очередь. Глядя на то, как гнул им кости Виталий, я с восторгом отметил: «Вот это профессионал!» Без перерыва, без еды, он всю ночь вправлял различные тазобедренные суставы, выпрямлял позвоночники, ставил на место плечи. Женские кости хрустели у него в руках, а сами женщины, поднимаясь с кушетки, просто сияли от счастья. Только и было слышно из их уст: «Фантастишь! Даз из фантастишь!»

Наконец вошла Сюзанна и что-то сказала тем, кто ждал своей очереди на улице. Дамы сразу поникли головами и стали расходиться. «В чем дело? – поинтересовался Виталий. – Я могу до рассвета вылечить всех». «Нельзя, - ответила Сюзанна. – Ты уже выполнил суточную норму». «Ну и что?» - недоумевал костоправ. «А то, что профсоюз запрещает тебе работать больше положенного» - ответила женщина. «Да я могу еще десятка три принять!» - возмутился костоправ. «Нельзя, - твердо повторила Сюзанна. – Профсоюз не позволит работать сверх нормы. В Германии с этим очень строго. У хозяина заведения могут быть неприятности». «Идиоты! – раздосадовано бросил Виталий и иронично добавил, - странная у вас здесь жизнь: в России неприятности бывают, когда мало работаешь, а в Германии, наоборот, когда много». И вдруг, обращаясь к подруге юности, он перешел на шепот: «А что, жрицам любви профсоюз тоже ограничивает работу?» «Конечно, дорогой» - ответила женщина и с каким-то восторгом погладила костоправа по коротко остриженной голове.

Когда все разошлись, наша переводчица с горечью сказала: «Да, недаром была такая присказка: «Как вы судно назовете, так оно и поплывет». «Это ты к чему?» - не понял Виталий. «А к тому, - ответила женщина, - что не назвала бы меня мама Сюзанной, может быть, жизнь у меня сложилась бы по-другому». «А при чем здесь имя?» - еще больше удивился костоправ. «Как при чем? – вскинула брови переводчица. – Помнишь, песня такая была: "Сюзанна, Сюзанна, ночная бабочка, ну, кто же виноват?" Ведь не Татьяна в песне упомянута и не Светлана, а Сюзанна. Так что благодаря маменьке моей разлюбезной и я на старости лет стала «ночной бабочкой», вернее, «ночной бабушкой». Ну, а ты как живешь? Расскажи». «Я не только рассказать, я и показать могу, - оживился костоправ и полез в карман за мобильным телефоном. – Вот, смотри, это мой коттедж – это вид снаружи, а это изнутри. Вот зимний сад, вот столовая. Это все на втором этаже. А на третьем спальня, ванная комната» - показывал мужчина снимки с мобильника. «О. господи! – воскликнула Сюзанна. – Да кто бы еще двадцать лет назад мог поверить, что в России все это будет возможно? Да знала бы я, да разве я бы за этого иностранца вышла бы замуж? Все, все мне твердили тогда: «Выходи, да выходи. В России разве жизнь?» Виталий хитро усмехнулся: «Помнишь, еще и такая песня была: «Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым…» «Помню, - тяжело вздохнула Сюзанна, а затем неожиданно заявила – Водки хочу! Немедленно водки! Душа болит!» «Да где же ее в это время возьмешь?» - удивился я. - Ведь, во-первых, это не Москва, а Германия, а, во-вторых, четыре часа утра». «Где, где, - уверенно сказала женщина. – Как и в Москве, на вокзале. Правда, у турок. Сейчас отправим гонца.»

Мы пили теплую пахнущую анисом водку, которую, как я понимаю, у турок можно было купить в любое время дня и ночи. Пили все - все эти бабушки – чернокожие, желтокожие, белокожие, досиживающие до пенсии в публичном доме, находившемся в самом центре цивилизованной Европы. Пил даже Виталий, на время позабыв, что его поколение выбирает женщин, пили и пели на русском языке песню (точней, один припев) из молодости костоправа и той, что была в те далекие годы его мимолетным увлечением: «Сюзанна, Сюзанна, ночная бабочка, но кто же виноват?» И как-то не по-немецки тепло было нам на этой улице красных фонарей, как бывает тепло собравшимся вместе незнакомым людям в одной только России. Кто-то, то ли Виталий, то ли сама Сюзанна, вскоре заменил в песне слова «ночная бабочка» на «ночную бабушку» и теперь все пели и смеялись: «Сюзанна, Сюзанна, ночная бабушка, но кто же виноват?» «Ну, и кто же виноват?» - вдруг оборвав песню, спросила Сюзанна, выразительно глядя на костоправа. В ответ Виталий только пожал плечами: «Нет, виноват не я. Я не мог не спасти тонущего в реке человека».


Глава 9

Невозвращенец

Утром я проснулся от того, что в дверь настойчиво стучали. «Ревнилов» - подумал я и открыл. Но на пороге стояла та самая пожилая фрау, которая вчера первой испытала на себе талант русского костоправа. У нее в руках был огромный букет ослепительно красных роз. По щекам женщины текли слезы счастья, а сама она что-то бойко говорила по-немецки. Я не мог понять, что она там лопочет, поэтому поспешил будить Сюзанну? «Ночная бабушка», выпучив глаза от удивления, перевела: «Фрау говорит, что никогда не получала физиологического удовольствия от контакта с мужчиной. Но после сеанса, который провел вчера Виталий, всё изменилось. «Фрау хочет знать, где был Виталий весной сорок пятого года, когда она, находясь в оккупационной зоне, стала женщиной с сержантом американской армии?»

Когда к середине дня заявился Ревнилов, старушек с цветами было едва ли не полная улица. Среди них я узнавал физиономии наших вчерашних клиенток. Они все что-то с восторгом рассказывали про свое самочувствие после сеанса русского умельца. Когда мы шли сквозь плотные ряды немецких бабулек к подземному паркингу, со всех сторон неслось: «Даз из фантастишь, Виталий! Даз из фантастишь!» «Приезжайте ко мне в Москву! – не уставал повторять счастливый Виталий. – Приезжайте в Россию. Мой телефон очень простой. Запомните, звоните, всегда рад помочь». «Вот это признание!» - с удовлетворением выдохнул хайропрактик, когда мы наконец сели в машину.

По дороге в аэропорт я размышлял, естественно не вслух: «Если Ревнилов должен остаться за рубежом, то согласно инструкции в нашей группе должен быть один офицер, который официально осведомлен о его дальнейших действиях. Лично я таким офицером не являюсь, Виталий вообще штатский. Значит, должен присутствовать еще один сотрудник наших спецслужб при моём расставании с капитаном. Но если офицер спецслужб присутствовать не будет, это означает, что поступок Ревнилова – самовольный, и тогда, согласно все той же инструкции, уже я должен буду воспрепятствовать его бегству за рубеж. Как воспрепятствовать? – Да очень просто: я должен буду ликвидировать своего начальника. Я посмотрел на капитана. Он был мрачен, как никогда.

Мы ехали по автобану уже несколько часов. Я понял, что нам предстоит улетать не из Дюссельдорфа – до него была всего сорок минут езды. Наконец я задал вопрос Ревнилову: «А почему нам не улететь из того же порта, куда мы прилетели?» «Да, почему улетаем не из Дюссельдорфа?» - повторил вопрос Виталий, который тоже понял, что нас везут в другой аэропорт. «Билетов не было» - ответил ему капитан, а мне, наклонившись к уху, сказал: «А ты уверен, что из Дюссельдорфа ты улетишь?» Вскоре стало ясно, что мы оказались во Франкфурте на Майне. По сравнению со сказочным аэропортом в Дюссельдорфе этот крупнейший аэропорт Европы показался мне большим грязным сараем. «Пойдем в туалет, побазарим, - шепнул мне мой начальник, а костоправу уже вслух сказал, - Виталий, подожди нас здесь». «А ты хотя бы знаешь, где здесь туалет?» - спросил я Ревнилова. «Сейчас спросим, - ответил он. – Вон полицейский». Мы подошли к полицейскому и остановились у него за спиной. «Слушай, а на каком языке его можно спросить? – засуетился я. – Немецкого я не знаю, а вот по-английски я забыл, как будет туалет…» «За то я знаю, как будет туалет по-французски, - весело сказал Ревнилов. – Писсуар, если туалет маленький, или резервуар, если туалет слишком большой. Я на французском целую фразу знаю, - гордо заявил он. – Аля посе в резервуар! Что на нашем родном языке означает: «Айда в туалет!» Внезапно полицейский обернулся и на чистом русском языке сказал: «Если вы ищете туалет, то он по коридору направо.»

Сам факт, что полицейский говорил по-русски да еще без акцента, мне понравился – скорей всего это и есть тот самый сотрудник Российских спецслужб, который должен присутствовать при нашем расставании, но я заметил, что этот полицейский не понравился Ревнилову, потому что он сразу положил руку туда, где у него должно было находиться оружие. Когда мы вошли в туалет, Ревнилов протянул мне два билета: «Тебе и Виталию», - сказал он. «А ты?» - удивленно спросил я, зная, что если с минуты на минуту здесь не появится тот самый полицейский, я буду должен выстрелить в своего начальника. «А я остаюсь». «Как остаешься? – недоумевал я, а сам бросал взгляд на входную дверь в надежде увидеть того самого человека в форме офицера местной полиции, - остаешься на время?» «Нет, навсегда». «Ты что, с ума сошел?» - не поверил я своим ушам и положил руку на кобуру. «Ну, считай, что сошел» - уклончиво ответил Ревнилов и тоже направил руку туда, где у него было оружие. Мгновение и на меня смотрело черное дуло «Макарова». Достать свой ствол я не успевал. Ревнилов уже держал меня на мушке. Мне оставалось смотреть и ждать, как поступит со мной мой начальник. «Выбрось свое оружие в мусорный ящик» - скомандовал он. Я безоговорочно выбросил пистолет «Теперь повернись ко мне спиной, выйди и позови сюда этого полицейского, скажи, что в сортире мой труп», - приказал Ревнилов. Когда я повернулся к нему спиной, он уже дружески шепнул мне на ухо: «А сам хватай костоправа и быстро на регистрацию». Я почему-то по-военному ответил: «Есть» и, как завороженный, побежал выполнять приказание. «Пройдите, пожалуйста, туда, - сказал я человеку в форме полицейского, застывшему у входа в туалет, - там труп, - и почему-то добавил: «Я замочил своего начальника согласно инструкции.» Глаза псевдополицейского сразу повеселели. «Молодец!» - одобрительно похлопал меня по плечу мужчина. Я поднял на него взгляд и понял, что последние мгновения вижу этого человека живым. Полицейский пошел туда, куда ему указали, а я бросился со всех ног к Виталию и буквально сгрёб в охапку его большое сильное тело и потащил к стойке регистрации.

Я сидел в кресле авиалайнера, меня всего трясло, но тем не менее я стал анализировать произошедшее. Ревнилов сбежал за кордон, значит, он предал Родину. Человек, который должен был воспрепятствовать его предательству, тот самый в форме полицейского, скорее всего уже погиб от его руки. А я, старший лейтенант спецслужб, не сделал ничего для того, чтобы задержать дезертира. Я не убил его. Правда, я и не мог этого сделать – Ревнилов достал свой пистолет раньше. Но и капитан не убил меня. Правда, я мог рассказать все как есть этому менту в форме полицейского. Но мне такое и в голову не пришло. Странно: почему? Как мне теперь оправдываться перед начальством? И вдруг мои мысли потекли абсолютно в другом русле. Интересно, а я бы смог остаться в Европе, представься мне такой же случай, как Ревнилову?

Я вдруг увидел себя, имеющим здесь жилье, имеющим деньги, я сижу по вечерам где-нибудь на берегу Рейна в уютном маленьком ресторанчике, ем бекон с картошкой, читаю газету, пью пиво. Всё: моя жизнь состоялась, как она состоялась у того немца, которого я наблюдал в ресторане, куда нас водил Павел, как она состоялась у того импозантного визитера, встреченного мной в коттедже у Виталия. Теперь в моей жизни нет, а главное, не будет никаких неожиданностей, не будет приключений. Никаких тебе трупаков, никаких расчлененок, никаких продырявленных черепов, никаких преследований. Отработал день, зашел в ресторанчик, сел перед плазменным телевизором с полутораметровым экраном и смотри себе футбол и ни о чем не думай и не переживай ни о чем, кроме того, каким будет счет в игре «Баварии» против «Боруссии». Живи я в Германии, я, конечно, болел бы за «Баварию», а может проявил бы оригинальность и болел бы, например, за «Шальке 04». У меня были бы единственные неприятные минуты, когда в ворота «Шальке» влетает мяч. «Ну, так за чем тогда остановка? - снова спросил тот же голос внутри, - выйди из самолета, пока тот не взлетел, останься в Европе нелегалом, как Ревнилов. Проживешь тихую спокойную жизнь, какую проживают достойные люди в цивилизованном мире». «За чем остановка?» - снова задал себе вопрос я и растерялся от того, что видимого препятствия я не вижу: Виталий не уполномочен задерживать меня, а Ревнилов сам невозвращенец. И в то же время что-то не пускало меня есть добротный бекон и болеть за «Шальке 04».

Я вдруг мысленным взором увидел ответ. Я вспомнил школьный сбор, вспомнил, как рассказывал про работу в разведке, рассказывал, как это увлекательно. А главное, я вспомнил, как горели глаза моей Пречистой Девы, когда она меня слушала. Да, я увлёк эту девушку именно в тот момент, увлек описанием жизни, наполненной непредсказуемостью. Я заставил её пойти за собой. А что будет, останься я здесь? Окажется, что всё, что я тогда говорил про романтику, про риск – туфта. Ценность имеет тихая спокойная жизнь с газетой в руке у тарелки с беконом. А вот буду ли я привлекателен для Пречистой Девы в качестве добропорядочного бюргера? - Нет, точно знаю: не буду: других чувств, кроме разочарования я не вызову в её душе. Наверное, потому я и возвращаюсь домой, что надеюсь окончательно покорить ее сердце!

У меня сразу просветлело на душе.

Итак, я выбираю риск, а, значит, я выбираю работу в разведке. С чего начнем? А начнем с того, что после дезертирства моего шефа я должен наконец разобраться, что происходило все эти дни и в коттедже в Чириково, и в Ульяновске, и в Германии. Начну танцевать от печки.

Мы с Ревниловым приступили к поиску этой необычной женщины, а в свою очередь кто-то начал охотиться уже на нас. Ацетилен, закачанный в автопокрышку, гранитная глыба, свалившаяся на моего шефа, киллер, который пришел по объявлению в Дюссельдорфе – все это и есть попытки ликвидировать нас. Но именно этот факт вызывает больше всего вопросов. Какой смысл убивать Ревнилова или меня? Что от этого изменится? На место каждого из нас тут же заступит новый офицер спецслужб и так до бесконечности. Только недоумки или отморозки могут надеяться, что со смертью Ревнилова или меня операция прекратится. А может быть я и имею дело с отморозками? Нет, не похоже. Ацетилен в покрышку закачал «крот», нападение на квартиру в Дюссельдорфе тоже его рук дело. «Крот», как мы установили, - офицер спецслужб. Значит, он, как никто другой, знает, что устранение сотрудника тем более в таком невысоком звании как капитан или старлей ничего не изменит. А отсюда вывод: охота идет на Ревнилова или меня не потому, что мы исполнители задания, связанного с нейтрализацией этой женщины, а за какие-то другие грехи. Лично я за собой таких грехов не знаю. Отсюда вывод: охотятся за Ревниловым. Тогда главный вопрос: за что хотят убить капитана Ревнилова? Это и предстоит установить.

И тут же в мозгу возникло: «Ну какой мне смысл ломать голову, кому насолил капитан, если он больше не сотрудник спецслужб? Он – невозвращенец.»

Я с облегчением вздохнул, потому что эта мысль избавляла меня от предстоящей умственной работы. Я теперь мог позволить себе придаваться легким приятным мыслям до самой Москвы. Правда, надо было один раз напрячь свой мозг и придумать объяснение, почему я дал ускользнуть за рубеж своему теперь уже бывшему шефу… Но и от этого напряжения меня избавила благосклонная в этот день судьба, потому что по проходу между кресел шел… капитан Ревнилов. «Ты что, в самом деле хотел остаться?» - шепотом спросил я, когда он сел в кресло рядом. «Да я-то как раз не хотел… - ответил капитан, - это меня Платон Филиппович хотел там спрятать…» Я собрался было спросить, от кого? Но промолчал.

Я с удовлетворением отметил, что сам смог разобраться в том, что происходит.


Глава 10

Разгадка ребуса

Что такого натворил Ревнилов, мне так и не рассказали. Но, когда мы оказались втроем в кабинете Платона Филипповича, я первым долгом завел разговор про свой ночной допрос костоправа, а главное, про результат: интересующая нас женщина все это время находилась в Чириково.

«Платон Филиппович, - обратился я к начальнику отдела, - можно я свое предположение выскажу?» Подполковник одобрительно кивнул. «У меня сложилось впечатление, что Виталий не только знает, где находится эта дама, но и принимает непосредственное участие в ее укрывательстве. Это из-за нее он рвался назад в Москву. Он для этого в Ириш-пабе чуть не довел дело до драки. Для этого голых баб в Кёльнском соборе показывал. Он ее где-нибудь прячет и должен кормить» – заключил я. «Ну, разве что…, - скривил губы Платон Филиппович. – Только где он может ее прятать? За коттеджем идет наружное наблюдение. Все, кто в коттедж вошел, все из него вышли – никто не задерживался. Внутрь коттеджа регулярно наведывается Глеб – это наш молодой сотрудник – возит лечиться твою «невесту». Жена Виталия научила их включать какую-то кровать. Пока «невеста» на кровати лечится, Глеб осматривает коттедж – ни живущей там женщины, ни следов ее присутствия нет. В московскую квартиру Виталия мы, как ты понимаешь, тоже наведались – никого.» «А может последить за перемещениями самого костоправа, - предложил я. Вдруг существует еще одно место, где он ее спрятал?» «Проследим», - ответил начальник отдела.

«А я думаю, что следует зайти с другого конца, - неожиданно вмешался Ревнилов, который все это время молчал. – Я там у Пашки из мобильника «срисовал» телефон того самого слепого провидца, который и навел этого дундука на коттедж Виталия, когда эта дама фактически была там. Этот слепой знает, где ее надо искать.» Увидев усмешку на моем лице, которую я не смог сдержать при воспоминании того, как мы уже ловили одного слепого в Ульяновске, капитан сказал: «Нет, это не номер того урода, который сначала говном бросался, а потом на нас работать хотел. Это абсолютно другой человек.»

Постановили так. Я остаюсь в Москве, занимаюсь костоправом. Ревнилов едет в Ульяновск.

«Кстати, будет возможность деньги отдать, которые мы тогда заняли у этой активной женщины,… - обрадовался капитан. – Не люблю быть должником. Он тут же пошел и получил в кассе требуемую сумму.

Перед тем, как проститься, капитан взял меня за локоть и тихо спросил: «У тебя остался телефон той, с которой я танцевал в Рязани? Случайно не стер?» «Ты что! Как я мог стереть?» - возмутился я. «Ты, Антон, позвони ей, поболтай, передай от меня привет.» - попросил Ревнилов. «А почему ты сам не позвонишь?» Капитан замялся: «Да я не знаю, что ей говорить. А вдруг она меня не помнит? Ты проведи разведку боем. А я вернусь из Ульяновска и ей позвоню.»

Сидя дома с мобильников в руках я несколько раз набирал номер «тети Оли» - так звали рязанскую знакомую моего шефа, но номер не отвечал. Я прекратил это занятие и решил посвятить свой досуг чему-то полезному.

Кстати, я почему-то совсем забыл про «крота» - ведь на Ревнилова все время кто-то наводит. Интересно, кто это «кто-то»? Я решил попробовать порассуждать.

Понимаю, что в Германии капитану было не до анализа происходящего – он был поглощен дилеммой: вернуться или остаться? Поэтому, видимо, и пропустил мимо ушей информацию о том, что Павла в аэропорту Домодедово сразу по прилете встретил офицер спецслужб и, во-первых, подтвердил пророчество некоего слепого, что Яна находится в коттедже костоправа, хотя никакой Яны там не было, и, во-вторых, потребовал дописать в блокнот какую-то лабуду, будто бы Павел спал с этой необычной женщиной в Дюссельдорфе. В первом случае это наводка - Павел с пистолетом проник в коттедж, во втором – вбрасывание дезинформации, результатом которого стало то, что мы с Ревниловым устремились в Дюссельдорф. Интересно, кто этот офицер и зачем ему все это надо?

Начнем размышлять по порядку. Смысл наводки в том, чтобы Павел в припадке ревности убил человека, которого обнаружит ночью в коттедже. Тогда кого конкретно по замыслу этого офицера должны были убить? Того, кто должен был оказаться в коттедже ночью. В первую очередь это хозяин постройки - Виталий. Но непонятно зачем вообще убивать костоправа. Нет, здесь мишенью служил не Виталий. Поставим вопрос иначе: почему для ликвидации этого человека потребовался дилетант? Дилетанта используют тогда, когда надо отвести след от истинного заказчика злодеяния, поэтому подбирают того, у кого есть мотив убийства, и вкладывают ему в руки оружие. Тогда преступление раскрывается быстро, и дело кладется в архив. Отсюда вывод: пытались ликвидировать человека, смерть которого поставила бы на уши все следственные органы. А это точно не костоправ. А кто? Ну, например, сотрудник спецслужб. Так и получилось: Павел собирался стрелять в меня. Но я-то им на кой черт? Не сходится…

Тогда я стал восстанавливать в памяти, как именно я получил задание остаться дежурить в коттедже ночью. Меня раздели до трусов для осмотра. Осмотр показал, что я здоров, тогда я вспомнил про хромоногую девушку. Нет, эти факты пока ничего не объясняют. Тогда что предшествовало моему раздеванию? А предшествовало ему вот что. Виталий рассказал про женщину с двумя бюстами, подполковник поинтересовался, какой у нее диагноз, костоправ вместе с женой пошел вниз за журналом и вот тут то Платон Филиппович отдал приказ Ревнилову установить наблюдение за коттеджем. А потом? – А потом майор Сверчков попросил разрешения срочно отбыть в Москву и тут же уехал. Стоп! Интересное получается кино. Значит, уехавший майор Сверчков был уверен, что ночью в коттедже или около него будет находиться капитан Ревнилов. Он не знал и не мог знать, что это задание перепоручат мне. И если предположить, что ревнивца Пашу в коттедж направлял он, то его целью был не я, а капитан. Этот же офицер убрал из коттеджа его настоящего хозяина: Виталий самолично сказал мне, отдавая ключи, что по просьбе сотрудника нашего ведомства оставляет нас с Владипутей одних. Кто мог его об этом просить? Уж точно не Платон Филиппович! Просить мог только тот, кто оставлял в доме единственную мишень для Павла. Все складывается в единую логическую цепь, из которой следует, что «кротом» является майор Сверчков. Теперь в эту цепь можно добавить недостающие звенья. Вот они. Узнав про операцию в коттедже, майор Сверчков поехал не в Москву, как сказал, а в аэропорт Домодедово. Там успел перехватить Павла, вручить ему «Вальтер»,… и на случай осечки (ведь Павел не профессионал) майор заложил второй вариант ликвидации Ревнилова –несколько строк в блокнот про контакт Павла с интересующей нас дамой в Дюссельдорфе.

Про то, что мы едем не в Дюссеьдорф, а в Ульяновск Сверчков узнал случайно (я помню, как он вошел в кабинет, когда речь шла именно о ней) и изменил план. Ацетилен, закачанный в автопокрышку, - его работа. И в самом Ульяновске нас, конечно, вели – гранитные памятники сами по себе на головы офицерам спецслужб не падают.

Значит, все-таки Сверчков.

Я, не теряя ни минуты, набрал телефон Ревнилова. «Ну, что, дозвонился «моей»? – с нетерпением спросил он. «Нет, трубку не берет, - и без преамбул заявил, - Капитан, я не знаю, что ты натворил, и почему на тебя охотятся – Это не мое дело, но выслушай мои соображения…» А затем я пересказал Ревнилову все, что мне только что пришло в голову. Когда я закончил, шеф лишь коротко бросил: «Спасибо, старик» и положил трубку.

На следующее утро майор Сверчков был отправлен в длительную командировку. Куда и зачем вечером того же дня отбывает капитан Ревнилов он уже знать не мог.

Я же, улучив удобный момент, немедленно позвонил Гале. Хотел договориться о свидании. Девушка не скрывала того, что была рада моему звонку, но назначить точно день и час нашей встречи не могла, сослалась на какие-то важные переговоры, связанные с ее увлечением – хард-боллом. Договорились перезвониться денька через два и поставить все точки над i.

Я целый день находился под впечатлением этого совсем короткого разговора. Грудной бархатный голос девушки стоял у меня в ушах, заглушая другие звуки. У меня на сердце было так хорошо, что я решил продлить себе праздник и после окончания трудового дня прогуляться по своей любимой Тверской улице.

Я шел по центральной улице Москвы, весь погруженный в мечты о возможном свидании с Галей – моей Пречистой Девой… и вдруг вспомнил, что должен в этот момент находиться абсолютно в другом месте и с абсолютно другой женщиной. Короче, вспомнил, что, направив Ревнилова в Ульяновск, Платон Филиппович, в свою очередь, направил меня в Чириково, да к тому же не одного, а с Владипутей. Про это задание своего начальства я вспомнил как нельзя кстати. Вспомнил, как нельзя кстати, потому что меня окликнули. Я обернулся на голос и увидел… Кого бы вы думали - Владипутю.

Это была она и вроде бы не она – так изменилась девушка. Прямая, статная, с гордо посаженной головой, она больше не прихрамывала, а с достоинством дефилировала по главной улице моего любимого города. И даже грудь у нее появилась. Я невольно залюбовался ею. «Ой, как хорошо, что я тебя встретила! – затараторила Владипутя. – А то, представляешь, так захотелось прогуляться по Тверской, а одной неудобно – мужики пристают. Давай вдвоем. Ты согласен?» Я еще раз смерил ее взглядом и уверенно ответил: «Да, я согласен. Только при одном условии: погуляем и немедленно едем лечиться к Виталию… на всю ночь.» Девушка покраснела и утвердительно кивнула головой. Мы не спеша шли по центральной улице города, идущие навстречу прохожие задерживали свой взгляд на моей спутнице. По выражению их глаз было видно, что девушка нравится. Между тем Владипутя все время что-то рассказывала.

«Мне так хочется сделать что-то великое, - доверительно говорила новоиспеченная красавица, - еще с самого детства хотелось.» «Отечество спасти?» - усмехнулся я, вспомнив про то дело, которым занимаюсь сейчас. «А хотя бы и так, - вызывающе сказала спутница. - Я уже однажды спасла Москву от погружения под землю». Я чуть не прыснул со смеху. Спутница продолжала: «Помнишь, однажды в Москве вдруг стали улицы под землю проваливаться?» Я утвердительно кивнул головой. «Тогда мне было пятнадцать лет. Я взяла и перевела пророчества Нострадамуса, перевела самостоятельно. Но переводила так, как сердце подсказывало. В моем переводе получилось, что Москву от погружения под землю может спасти женщина, которая из яйца высидит цыпленка. Сама высидит, без помощи курицы. В Тарусе яиц много. Я нашла корзинку, в нее положила подушку, а на подушку уже яйца, хорошие, крупные. Сама сверху села и сижу, как курица. Только через час-другой встану, ухом к каждому яйцу прижмусь: слушаю, не стучит ли внутри цыпленок. Ведь если стучит, значит все – спасена Москва!» «Ну, и чем все закончилось?» - спросил я, почему-то вспомнив Ульяновского врача-психиатра. «Чем кончилось, - грустно промямлила Владипутя. – Когда я трое суток на яйцах провела, мать скорую психиатрическую помощь вызвала. Положили в больницу, обследовали, написали, что нормальная… относительно. Ну и черт с ними, с врачами! Москва-то стоит! Может в этом моя заслуга? Ведь может такое быть?» «Вполне» - как можно серьезней ответил я, сам едва сдерживая смех.

Боже мой, как мне все это было уже знакомо!

Поскольку весь сегодняшний день Виталий работал в Москве, то в Чириково возвращался поздно вечером. Я договорился привести ему для лечения свою «невесту» где-то ближе к полуночи. После телефонного разговора с Галей я твердо решил, что никаких близких отношений с Владипутей у меня не будет. Решить-то я решил, но вдруг она сама станет на меня кидаться? От этой особы можно ожидать всего. Чудо-кроватки и умелые руки хайропрактика исправили девушке тело, но, увы, не могли исправить ей голову. На случай такого поведения спутницы я прикупил целый литр «Мартини».

Виталий пригласил девушку пройти с ним на нижний этаж коттеджа, я же предусмотрительно не последовал за ними – чтобы не завестись. А то насмотрюсь, как костоправ вправляет Владипуте ее красивые ножки, и меня опять обуяют желания. Супруги Виталия в этот раз с ним не было, и я опять оказался предоставлен сам себе.

Я лежал на той же чудо-кровати у камина, что и в первый свой визит и думал, конечно же, о Пречистой Деве. Ход моей мысли прервал Виталий. Он, поднимаясь по винтовой лестнице с нижнего этажа, бросил мне: «А здорово я придумал, правда, кроватка лечит сама без моего участия, а денежки капают мне!» «Здорово!» - подтвердил я, внося сумму, причитающуюся за лечение моей спутницы. Костоправ предложил мне попить чай вместе с ним. «А теперь обратно в Москву» - заявил Виталий, когда опорожнил огромную чашку. Я взглянул на часы, было без четверти час. «И охота таскаться по ночам? – вырвалось у меня. – Лучше остаться.» «Негде, - сказал костоправ, но потом запнулся и тут же поправился. – Некогда. У меня завтра клиенты в столице. Так что приятно провести время» - улыбнулся Виталий, отдавая мне ключи от коттеджа.

«Было бы приятно, если бы здесь со мной была Галя» - мысленно ответил я.

Владипутя и впрямь сильно захмелела, быстро опустошив всю бутылку «Мартини». Пустая емкость так и осталась стоять в изголовье чудо-кровати, на которой она вознамерилась спать. Это была та кровать на нижнем этаже, на которой ее лечил Виталий.

Я расположился наверху.

Я не спал, я опять вслушивался в звуки чужого дома. Внутри дома, как всегда, что-то скрипело, завывал ветер в вентиляционных трубах, что-то скрежетало на крыше. Опять на шифер упала ветка или опустилась ночная птица. И вдруг мне, как и в прошлый раз, показалось, что на верхнем этаже нет-нет да раздается женский плач. Я зашевелился, но плач затих. Я подумал, почудилось, устроился поудобней и пролежал неподвижно несколько минут. Плач раздался снова. Я решил: мне все равно нечем заняться в эту ночь – пойду-ка погляжу, что может быть источником такого звука. Я поднялся по винтовой лестнице на верхний этаж и стал осматриваться в темноте. Постепенно мои глаза различили контуры двери… Но что это? Мне показалось, что из под двери шел слабый свет. И вдруг я вспомнил, как Виталий на мое предложение остаться ночевать сначала ответил «Негде», а уже потом, осекшись, исправился «Некогда». Ответ «негде» мог означать одно, что все спальные места в коттедже были заняты. Я стал вспоминать, где у Виталия стояли кровати. Одна внизу, на которой лечилась Владипутя, вторая – на среднем этаже - там обосновался я. Виталий был женат, значит в доме должна быть супружеская спальня. Ни то, ни другое спальное место на супружеское ложе похожи не были. Значит, спальня находится на третьем этаже. Но она занята. Интересно, кем?

Я осторожно подкрался к двери и уже отчетливо услышал плач. «Это она, та самая женщина, - пронеслось в голове. – Женщина, которую я должен непременно задержать. Медлить было нельзя. Я решил сработать под дурачка - превратить задержание в шутку. Поэтому я, не задумываясь, толкнул дверь ногой и, когда она отворилась, вошел, отпустил земной поклон и произнес: «Здрасьте! Наше почтенье Вам с кисточкой.» И поднял глаза.

Моему удивлению не было предела. Передо мной на двуспальной кровати сидел тот самый мужчина, который в день певого посещения коттеджа вызвал мои зависть и восхищение. Тот самый, одетый в «Версаче» с комплектом от «Картье» из часов и перстня. Тот самый, что представлялся мне, как образец состоявшегося человека. Увидев меня, мужчина сначала застенчиво улыбнулся, а потом виновато спросил: «А можно я еще немного поплачу? Ведь я вам не мешаю, нет?» «Плачьте, сколько вам нужно» - вежливо ответил я и растерянно ретировался.

На следующий день я, конечно, доложил Платону Филипповичу о том, что в коттедже костоправа кроме меня и моей «невесты» ночевал уже известный нам мужчина. «Точно мужик?» - переспросил начальник отдела. Я ответил: «Абсолютно точно, - и добавил. – Ну, вы же сами его видели, когда прощались с Виталием.» Подполковник пренебрежительно махнул рукой, что означало: этот субъект нас не интересует.

Наконец-то мне удалось договориться с Галей о свидании. Она разгребла дела и могла вырваться после окончания занятий в школе, но, правда, ненадолго. Поэтому местом предстоящей встречи по ее же просьбе был выбран опять Донской монастырь. До встречи у меня оставалось несколько часов.

Моя душа пела от радости, мне хотелось поделиться своим счастьем со всем миром – мне хотелось, чтобы вот так хорошо было всем. Может быть поэтому я и вспомнил про Ревнилова и его «тетю Олю», вспомнил, что так и не сумел выполнить просьбу своего начальника – «проверить боем»: помнит о нем эта женщина? Я опять набрал номер, хранившийся в памяти моего мобильного. И в этот раз на другом конце провода ответил приятный женский голос. Я не придумал ничего лучше, как, поздоровавшись, спросить: «Это тетя Оля?» Возникла длинная пауза, и я был уверен, что в следующее мгновение моя собеседница бросит трубку – ведь это неприлично называть молодую женщину «тётей». Правда, она сама нам так представилась, но тогда она была сильно под шафе, а сейчас, наверное, трезва, как стеклышко. Но приятный женский голос вдруг задрожал от волнения и с надеждой спросил: «Это тот молодой человек, с которым я танцевала в Рязани?» «Вы почти угадали, - ответил я. – Это его приятель, тот самый, который по вашему поручению ходил за пивом. А дальше я осуществил ту самую «проверку боем», сказав: «Я вам звоню по просьбе моего друга.»

Волнению и радости моей собеседницы не было предела. Мы проболтали где-то около получаса. Я молол всякую чепуху, что «Общество помощи», которое мы представляем, то и дело посылает нас в разные командировки, что мой приятель опять обременен новым заданием, а мне начальство позволило передохнуть. Но как только мой друг вернется, он обязательно позвонит. «Тетя Оля» хохотала, как припадочная, и я понял, что она в самом деле будет ждать звонка того, с кем анцевала на платформе в Рязани.

С Галиной мы договорились встретиться, как и в прошлый раз, у входа в Донской монастырь. Сегодня была суббота и вход в акрополь был официально разрешен всем. Было ветрено. Я предусмотрительно одел свитер. Галина же пришла из школы после с занятий и поэтому была только в джинсах и блузке. В самом начале нашей прогулки, увидев, как она дрожит, я тут же предложил ей одеть мой свитер. Девушка согласилась. Она очень трогательно смотрелась в моей вещи, которая была ей велика на несколько размеров. «Ну, как дела?» - спросил я. «У меня столько всего нового!» - стала взахлеб рассказывать одиннадцатиклассница. В основном она рассказывала о том, что прочла книгу про девушку-снайпера, эдакую машину для убийства, которую много раз перекупали всевозможные враждующие стороны и всякий раз ее гонорар становился все больше и больше, достигая фантастических цифр.

«Машина для убийства» - мне почему-то врезалась эта фраза из бурного повествования Гали. Я взглянул на юное существо и вздрогнул – неужели Галя тоже может когда-нибудь стать «машиной для убийства»? Неужели за нее, одаренного снайпера, тоже когда-нибудь будут предлагать огромные деньги? Почему я в этом уверен? – Да потому что в свои неполные восемнадцать лет она стремится именно к этому. Мне почему-то вспомнился рассказ Ревнилова про Книгу Зла. «Главное, - промелькнуло в голове, - чтобы Галя никогда не открыла эту книгу». Но я тут же успокоил сам себя: «Да нет, не откроет. Хотя бы потому, что откуда она ее возьмет? Такие книги в магазинах не продаются и в школьных библиотеках на стеллажах не стоят».

Надо сказать, что, оставшись без свитера, я во время нашей прогулки задубел основательно и Галя, видя, как дрожу уже я, предложила: «Давай зайдем ко мне на пятнадцать минут. Я хотя бы горячим чаем тебя напою. Я живу здесь рядом».

Квартирка была маленькая, убогая и удивительно неряшливая. В ней все говорило о бедности ее хозяев. Галя, поймав выражение моих глаз, вдруг сказала: «Мой отец, как видишь, за свою жизнь ничего и не нажил. Он так с усмешкой и зовет себя: «Я – честный еврей Лейкутович. Честный, поэтому нищий». А на самом деле он очень хороший человек, и я люблю его больше всех на свете. Я хочу заработать много денег, чтобы он хотя бы остаток дней прожил, не нуждаясь ни в чем. Честное слово, он этого достоин. И мать тоже достойна, хотя бы потому, что она прожила с ним всю жизнь… в этой нищете.»

Галины отец и мать находились на работе (они почему-то работали даже по выходным), поэтому я не увидел ни самого «честного еврея», ни его верную спутницу. Галя направилась на кухню, включила электрический чайник, затем вернулась и со словами: «Возвращаю с благодарностью» стала снимать мой свитер. Мне почему-то захотелось ей помочь, я вплотную приблизился к девушке, на меня пахнуло ее молодым свежим телом и, когда ее голова освободилась от свитера, она оказалась рядом с моей. Мои губы инстинктивно потянулись к ее губам. Упругость ее рта, чистота дыхания – все это опьяняло. Когда наши уста разомкнулись, Галя произнесла: «Ну вот, я так и знала, что свитер – это только уловка».

«Ничего подобного!» - успел произнести я и прильнул к ее изумительной красоты шее. От прикосновения к ней губами мне ударило в голову еще сильней, и я невольно дотронулся рукой до верхней пуговицы блузки девушки. Пуговица словно ждала этого прикосновения и немедленно расстегнулась. Так же поступила и вторая пуговица. Я захотел поцеловать грудь девушки… и невольно отпрянул: из-под распахнутой блузки на меня смотрел большой лиловый синяк с аккуратным кровавым рубцом посередине. «Что это?» - спросил я. «Это результат игры с командой Поволжья, - ответила Галя и стала рассказывать подробно, - Это не стрелки, это какие-то отморозки. Они наглотаются "колес", напьются, идут в бой и начинают палить. Внешне оружие, что у них, что у нас, одинаковое, а вот какую оно выдает мощность знает только владелец. Одно движение рычажка и мощность меняется почти что вдвое. Тогда начальная скорость вылета пули 230 метров в секунду, она убивает птицу – простреливает оперение. Мы на такую мощность свое оружие никогда не ставим. – У нас она вдвое меньше. А они, наоборот, стреляют только таким. Там у них основной отморозок отставной полковник Зарубин. Кличка «Слепой». Он вообще охотник на людей. Его цель в игре покалечить человека так, чтобы травма осталась на всю жизнь. Он работал в спецслужбах, прошел Чечню и по моему мнению у него что-то не в порядке с головой. Словом, развлечение у него такое, калечить людей. Одному он изуродовал пальцы – они не сгибаются… Другому парню шею прострелил: голова на всю жизнь скошена на бок.

«А почему у него кличка «Слепой»? – насторожился я. – Он что, плохо видит?» «Нет, видит он лучше нас с тобой вместе взятых, - усмехнулась Галя. – «Слепым» его зовут потому что, когда он наглотается «колес» или накурится «дури», то палит не глядя, куда попадет. Словом, стреляет вслепую. У него игры чередуются: в одной игре он не балуется наркотой и бьет прицельно, чтобы кого-то покалечить, а в следующей игре шмаляет куда ни попадя, потому что от принятой «дури» все равно пелена на глазах. Вот после прошлой игры у одного парня из нашей команды за глазным яблоком находится пуля, пущенная этим Зарубиным. Глаз остался цел, а пулю врачи так и не смогли извлечь. Парень остался жить с пулей.» «А в самого-то Зарубина попадают?»– поинтересовался я. «Конечно.» - ответила собеседница. «И что?» «Весьма любопытная реакция: он не стонет, не матерится, не стискивает зубы, чтобы перетерпеть боль – он пищит. Пищит ну точь в точь как мышь. Вот весной ему залепили в кисть руки, знаешь, сколько писку было!» «Стоп, стоп! – прервал я этот чудовищный рассказ. – А у вас что, нет защиты, ну там очков, комбинезонов, жилетов?» «Есть, - ответила Галя. – Но только при высокой мощности оружия и большом навыке можно выстрелить так, что защита не поможет. Полковнику, как я понимаю, это и доставляет удовольствие. Вот мне, например, повезло: от его пули только гематома, маленький шрам, и не больше.»

Я вдруг вспомнил, что хотя и слышу шокирующий рассказ, но, тем не менее, держу в своих руках очаровательную девушку, поэтому поспешил перевести разговор в другое русло. «Я хочу поцеловать твой синяк» - неожиданно заявил я. «Целуй, - тихо ответила Галина, а затем робко спросила, - но ведь ты, наверное, этим не ограничишься?» «Не ограничусь» - уверенно ответил я и стал расстегивать следующие пуговицы на ее блузке. «Постой» - сказала Галя и зажала мои разгоряченные руки в своих ладонях. Наступила пауза. Я видел, что она что-то хотела сказать, но не решалась. Наконец, с трудом выдавила из себя: «Пообещай мне, что не будешь смеяться». «Обещаю» - лаконично ответил я. «Клянись!» - серьезным тоном потребовала она. «Клянусь!» - повторил я. Галя все равно не решалась и наконец, приблизив губы к моему уху, прошептала: «Понимаешь, я еще девушка…» «Ну и что? – спросил я. – Это все равно когда-то бывает в первый раз». «Да…, - замялась она, - когда-то бывает. Но только я не хочу, чтобы это было именно здесь в этой квартире, в убогой обстановке, такой ненавистной мне, да к тому же наспех …» Она с надеждой посмотрела мне в глаза. – Ты меня понимаешь?» «Какая романтичная девица! – подумал я и удивился, - и почему-то снайпер, да еще в такой жестокой игре?» Вслух же я ответил: «Понимаю, конечно» и убрал руки от ее столь желанного тела. Галя опять порывисто приблизила свои губы к моему уху и шепнула: «Я сама придумаю, когда и где это произойдет» и стала спешно застегивать пуговицы на блузке. Я бросил последний взгляд на ее тело, быстро скрывающееся под материей, но увидел только лиловый синяк с рубцом… и вдруг вспомнил, что точно таких же два синяка я совсем недавно наблюдал на теле Яны, жены Павла. Да, да, гематомы, что на теле Яны, что на теле Гали, были абсолютно однотипны. Я вспомнил, что, по рассказам Яны она сбегает из Германии в Россию в поисках адреналина. Теперь мне ясно, что это за адреналин.

«А что, полковника не могут привлечь за нанесение увечий?» – поинтересовался я. «Пробовали, - ответила девушка. – Но, повторяю, он работал в спецслужбах, и у него остались очень высокие покровители. Так что ничего не вышло. … Правда, я слышала, что после того, как он угодил пулей в глаз этому пареньку, какой-то родственник мальчика, тоже из спецслужб, выследил его и несколько раз выстрелил в джип, когда полковник возвращался из Москвы к себе на Волгу. Родственник стрелял в темноте почти наугад, так что одна из пуль только слегка задела плечо этому отморозку. А жаль!»

Я вдруг спросил: «Галя, а ты не помнишь фамилию парня, того, у которого осталась пуля за глазом?» Ни секунды не думая, Галя ответила: «Помню, его фамилия – Ревнилов…

Итак, мне все стало ясно. В тот самый вечер, когда я обмывал свою звезду старлея, Ревнилов и соверши то, из-за чего на него сейчас идет охота - расстрелял джип со стрелком-отморозком. Недаром он явился ко мне на банкет, мало того, что опоздав, но еще и в нервном перевозбуждении – пил водку фужерами и не закусывал. Он не убил полковника Зарубина, а только слегка задел. Сильные мира сего такое не прощают. Правда, пока Ревнилову удавалось выходить сухим из воды. А дальше?... А дальше у меня перед глазами вдруг встал Ульяновский здоровяк, который то и дело потирал плечо, видно, досаждавшее ему болью от свежей раны, тот самый, что организовал проект «Тело Ленина живет и побеждает». «Уж не он ли и есть полковник Зарубин? – мелькнуло в голове. – Точно, он.» Выходит, этот мерзавец играл с капитаном, как кот с мышью. Ревнилов не знал в лицо человека, покалечившего его родственника, а тот знал Ревнилова, скорее всего благодаря Сверчкову! Через Сверчкова же он получал информацию о передвижении капитана, а то и сам посредством того же майора направлял его туда, где ждала засада. А что происходит сейчас?

Сейчас Сверчков вычислен нами и отправлен в командировку, значит, о местонахождении Ревнилова сообщать полковнику некому. Теперь уже капитан идет по следу Зарубина, разыскивая его по номеру мобильного, «срисованного» у Павла. Значит, все хорошо. И вдруг у меня похолодела спина. Стоп! Ведь капитан Ревнилов, приехав в Ульяновск, первым делом встретится с этой активной женщиной – Жанной д’Арк, чтобы вернуть ей долг. Он пойдет к ней в офис, а здоровяк постоянно там вертится. И получается Ревнилов сам попадет в руки тому, кто жаждет его смерти. … А может быть уже попал.

Что нужно сделать, чтобы спасти моего шефа? Я понял, что не в состоянии придумать что-либо. Была суббота, Платона Филипповича на работе не было, и я, не задумываясь ни секунды, набрал номер его мобильного и взволнованным голосом попросил о встрече.

«Как ты говоришь фамилия того, кому капитан сделал дырку в плече? – переспросил подполковник. – Зарубин?» Я утвердительно кивнул головой. А дальше я впервые видел, как лицо этого мужественного человека побелело, как мел. Он даже не сразу мог что-то сказать, но, когда оправился, схватил меня за плечо и стал трясти: «Антон, дорогой, немедленно дуй в Ульяновск! Делай что хочешь, но привези оттуда живым капитана Ревнилова. Умоляю тебя!» Мне было трудно произнести следующую фразу, но я все-таки произнес ее: «А вдруг мы уже опоздали? Вдруг капитан уже мертв?». «Может быть мертв… - задумчиво произнес Платон Филиппович и вдруг воспрял. – Я тебе вот что хочу сказать. Когда полковник Зарубин ведет «объект» и видит, что тот у него в руках, то ликвидацию обставляет с театральной помпой. А на это уходит лишнее время. Может быть поэтому капитан Ревнилов еще жив. И кстати, знаешь, как зовут этого Зарубина? Его зовут Василий Иванович.» «Чапаев. Комдив Чапаев, - пронеслось в голове. – Кличка, которую здоровяк прилюдно дал сам себе. Это ли не намек, что он и есть тот Василий Иванович, за которым мы приехали в Ульяновск. Как же мы не догадались?»

Срочно оказаться в Ульяновске было проблемой. До Ульяновска из Москвы летает всего один борт и тот только по средам. Сегодня же была суббота. Я предложил поехать машиной, но Диса отказался наотрез, памятуя, как в прошлый раз ему в покрышку закачали ацетилен. И сколько Платон Филиппович не говорил, что полковник Зарубин не повторяется в методах ликвидации, водитель был непреклонен. Слава Богу, что был ночной поезд, который шел куда-то на Урал и именно через Ульяновск. В него-то я и впрыгнул практически на ходу. Лежа на верхней полке, я размышлял над словами Платона Филипповича. Зарубину нужен театр. Вот он сначала лично является перед Ревниловым, наградив себя в этом кощунственном проекте с распродажей мумии вождя кличкой «комдив Чапаев». А затем он публично дает уже Ревнилову кличку «Петр Войков», намекая на то, что капитану недолго осталось жить. А уж только потом он подстраивает падение памятника букве «Ё» на сидящего на скамейке Ревнилова. Капитан спецслужб задавлен памятником самой употребляемой букве! Театральней некуда – прямо «Современник» на Таганке! А сейчас, когда Ревнилов сам сунулся в его логово, полковник не упустит случая создать представление из его убийства. Последнее, видно, доставляет ему удовольствие, и он не сможет лишить себя этой извращенной радости. Замыслить такой спектакль, подготовить – на это уходит время. Тем более, что по словам Платона Филипповича два раза один и тот же сценарий Зарубин не разыгрывает. Так что у меня еще существует шанс увидеть живым моего шефа.


Глава 11

Он снова нас переиграл

Я уснул. Утром еще далеко от Ульяновска меня разбудили цыгане, вернее цыганки. Они ходили по вагону, стучали в двери купе и громко кричали: «Девочки, помада! Девочки, тушь!» Я окончательно проснулся от их крика, выпил крепкого кофе и отметил, что нахожусь в прекрасном расположении духа. Через час-другой приеду в Ульяновск, сгребу в охапку Ревнилова и вывезу его в Москву.

Из сладких грез меня вывели крики на следующем полустанке. Кричали опять цыгане. С теми же самыми интонациями, с какими на предыдущей станции их соплеменники выкрикивали: «Девочки, помада! Девочки, тушь!», здесь цыгане кричали: «Девочки, Ленин! Девочки, Ленин!» Я вспомнил, что здоровяк с больным плечом обещал подключить цыган к своему кощунственному проекту. Я разом спустился с неба на землю, сообразив, что мне предстоит попасть самому в чти лапы для того, чтобы вызволить из них капитана Ревнилова. С этого полустанка и до самого Ульяновска я был один сплошной комок нервов.

Ревнилова я решил искать, конечно, там, где работала та активная женщина, которой он собирался вернуть деньги - Жанна Иоанновна д’Арк, согласно партийной кличке, данной ей все тем же здоровяком.

Зайдя в 431-ый офис уже известной мне гостиницы, я застал такую картину. На стене висел портрет вождя мирового пролетариата в полный рост. Портрет был весь покрыт мелкой сеткой. Приглядевшись, я увидел, что сетка напечатана поверх портрета, а сверху и сбоку стояли какие-то цифры в условных единицах. Я сообразил, что это прейскурант цен за тот или иной квадратный сантиметр мумифицированного тела вождя. Фрагменты головы стоили фантастически дорого, а вот фрагменты ног отдавались практически даром. За столом сидела та самая шатенка средних лет, которой организатор проекта дал партийную кличку «Вера Засулич», напротив нее незнакомый мне крупный мужчина с сосредоточенным лицом.

«Задача нашей компании «Тело Ленина живет и побеждает дать людям дополнительный шанс изменить свою жизнь в лучшую сторону. Согласитесь, что каждый человек мечтает об этом, - горячо вещала «повивальная бабка русской революции». – Вот лично я вам сочувствую. Вы в своем бизнесе все делаете правильно, вы все делаете с энтузиазмом, с огоньком, но, что-то все-таки не клеится. А ношение продукта нашей компании, например, во внутреннем кармане пиджака дает вам возможность склеить несклеиваемое». «Если я приобрету один-два сантиметра кожного покрова вождя, у меня в бизнесе все склеится?» - недоверчиво перебил мужчина. «После приобретения такого фрагмента у вас возникает надежда» - уклончиво ответила «Засулич». «Надежда на кого? На Ленина или на себя?» - с нескрываемой подковыркой перебил посетитель. «Засулич» поняла, в чем смысл иронии собеседника – уже столько десятилетий миллионы людей жили надеждами на верность учения своего мумифицированного кумира о социальном равенстве, а в итоге опять капитализм, безжалостный и к тому же дикий, поэтому она горячо ответила: «Нет, надежда, конечно, на самого себя, надежда, что с помощью фрагмента тела выдающегося человека вы всего сможете достичь сами». Сидящий напротив мужчина основательно задумался и стал с энтузиазмом изучать изображение Ильича, расчерченное мелкой сеткой. При виде стоимости фрагментов тела энтузиазма у него поубавилось, и он как-то заискивающе спросил: «Но, Людмила Анатольевна…». Но женщина тут же перебила его: «Нас теперь надо называть только по партийным кличкам. Вот, например, товарищ Антонов-Овсеенко к нам пожаловал, - указала она, завидев меня в дверях, - а я с некоторых пор Вера Засулич». Собеседник машинально протянул мне руку: «Здравствуйте, товарищ Антонов-Овсеенко», а затем сам опешил от того, что сказал.

«Людмила Анатольевна, то есть Вера Засулич, предложение, конечно, соблазнительное, да вот только больно дороговато, если фрагменты брать со лба вождя…» «Берите с ног» - перебила его повивальная бабка русской революции. «А с ног-то зачем брать? Еще у Маяковского про тело вождя написано: «Настоящий, мудрый, человечий, ленинский огромный лоб». Ведь мы же с вами, товарищ Засулич, столько лет друг друга знаем. В одной песочнице играли. Нельзя ли фрагментик со лба, но как-нибудь подешевле? …». «Нет, нельзя, - резко ответила шатенка. – Я вам и так по-дружески предлагаю один из последних фрагментов лба. Меня за это будет ругать моя соратница Анна Ивановна…» «Жанна Иоанновна, - перебил низкий грудной голос и на пороге появилась «любимица французских народных масс». «Да, правильно, - поправилась говорящая, - меня будет ругать Жанна Иоанновна д’Арк, потому что этот фрагмент она оставила для себя. Кстати, знакомьтесь.» Сидящий было привстал и подался телом в сторону вошедшей, но та остановила его порыв. «Мне знакомиться некогда. Если товарищ с нами – это одно дело, а если он только сочувствующий или, не дай Бог, сомневающийся, это не ко мне. Со всеми не перезнакомишься.» «Я с вами», - ответил мужчина и в подтверждение своих слов достал бумажник.

А вот теперь, касатик, мы тебе тоже партийную кличку дадим». - сказала Жанна д’Арк, пряча в сейф полученные купюры. Осмотрев внушительную фигуру посетителя, она замялась, не вспомнила исторический персонаж с таким большим пузом. «Авель Енукидзе», - выпалил я, недавно смотревший передачу про сподвижников Ильича. Мужчина аж вскочил со стула. «Енукидзе плохо кончил! Он застрелился». «А кто из нас кончил хорошо? – в лоб спросила «любимица французских народных масс». – Меня так вообще на костре сожгли. Но дело-то делать надо. Дело делать, товарищ Авель – это тебе не в тапки гадить!» И она удалилась, убедительно хлопнув дверью.

Я вылетел пулей за этой импозантной женщиной. «Вы видели моего приятеля? Где он остановился?» - выстреливал я свои вопросы словно из пулемета. «Приятеля твоего я видела. Деньги он мне вернул, - обстоятельно отвечала собеседница. – А остановился он у меня… на балконе.» Я так обрадовался, что даже не удивился последнему из того, что услышал: жить на чужом балконе, в чулане или на заброшенной даче – это был фирменный стиль моего шефа. А значит, шеф действительно жив! «Сейчас кое-какие дела сделаю, и вместе поедем ко мне.» - сказала женщина.

Я снова зашел в офис. «Повивальная бабка» обрабатывала уже какую-то посетительницу. «Вы можете не верить, что фрагмент кожного покрова Ленина, находясь у вас в кармане или в белье, кардинально изменит вашу жизнь,» – говорила она. - И я вас, заметьте, в этом не убеждаю. Я поступаю иначе: я даю вам шанс. Ну, только представьте, если вы сейчас откажетесь приобрести фрагмент кожного покрова вождя, вы всю оставшуюся жизнь будете мучиться от мысли: «У меня был шанс что-то изменить к лучшему, а я этот шанс не использовала.»

«Все это, конечно, неправда про помощь тела Ленина, - тяжело вздохнула женщина, доставая кошелек, - но так уж устроен человек, хочется верить… верить все равно во что.» Когда за посетительницей закрылась дверь, Вера Засулич радостно ударила в ладоши. «Всё, за сегодняшний день голова вождя распродана полностью!»

Мне все равно предстояло ждать, когда импозантная Жанна Ивановна завершит дела, и я спросил светящуюся от удовольствия «повивальную бабку русской революции»: «А что вы, собственно, здесь продаете? Ведь тело Ленина как лежало, так и лежит в мавзолее в Москве.» «Да, ведь, ты сам все слышал, Антон, - без всяких партийных кличек обратилась ко мне собеседница. – Эта покупательница все назвала своими именами: мы продаем надежду.»

Надежда жила и во мне. И она оправдалась - капитан Ревнилов лежал на балконе на раскладушке и лениво потягивался. Уже желтеющие ветки растущих во дворе тополей почти касались его головы. «Хорошо у вас здесь, Анна Ивановна! Ну прямо как в деревне. Нет, у вас даже лучше, чем в деревне! И знаете почему? – У вас по утрам петухи не поют. – Капитан приподнялся на локтях. – Когда я у своей бабушки, Риммы Алексеевны, жил летом в деревне, честное слово, возненавидел этих тварей. С девчатами прогуляешь всю ночь, только завалишься спать, а петухи как начнут орать – не уснуть. Потом сам ходишь весь день, как вареная курица. Нет, у вас на балконе решительно лучше!» «Петухов у нас нет, - подтвердила хозяйка квартиры. – А воздух хороший – с Волги. Ну, парни, вы порешайте свои дела, а я соберу поесть.» Женщина вышла, плотно закрыв балконную дверь, а Ревнилов тут же схватил меня за грудки и вплотную приблизил к себе.

Я был уверен, что в следующий момент мой шеф непременно спросит, что случилось, какого черта я притащился в Ульяновск? Но он задал совсем другой вопрос: «Ты ей дозвонился?» Я так опешил, что не сразу понял, кого он имеет в виду, поэтому спросил: «Кому?» Ну, этой, «тете Оле» - последовал ответ. Я немедленно рассказал про мой разговор с этой женщиной, заверив капитана в том, что последняя с нетерпением ждет его звонка. «Все – приезжаю в Москву, звоню ей, а потом женюсь» - засуетился мужчина. «Я здесь кстати по поводу твоего возвращения в Москву, - перешел я к делу. – Подполковник Гладилин отдал приказ немедленно возвращаться.» Я был уверен, что капитан обрадуется – как-никак встреча с желанной женщиной теперь уже не за горами, но опять ошибся. «Как возвращаться? – опешил капитан Ревнилов. – Я по «срисованному» телефону уже взял след.» «Возвращаться и немедленно!» – повторил я приказ Платона Филипповича. Дальше по логике вещей я должен был сообщить своему шефу, что выслеживаемый им «слепой Василий Иванович» и тот человек, который изуродовал его родственника – одно и то же лицо, но я побоялся это делать – узнай Ревнилов, чей след он взял, и я буду не в состоянии вытащить его из Ульяновска – он захочет довести свою месть до конца. Он и без этого кричал, что не собирается исполнять приказ. Единственное, что я проронил, так это то, что ведомый им объект – отставной полковник Зарубин. «Василий Иванович?» - переспросил капитан. «Василий Иванович», - подтвердил я. Спесь капитана мгновенно улетучилась. «А тебе Филиппыч сказал, кто он такой?» - осторожно поинтересовался он. «Обещал рассказать, но позже», - честно признался я. «Ну, тогда и я помолчу», - стушевался Ревнилов. Мне стало безумно интересно: кто же он, наш противник, если его опасаются даже мои бесстрашные сослуживцы? Но задать этот вопрос я не решился.

Пообедав, мы опять уединились на балконе и стали обсуждать план эвакуации. Садиться в случайную попутку было опасно – вдруг она не случайная, использовать такси - тоже. У Зарубина в этом городе схвачено все. «Слушай, я тут еще в прошлый раз с парнишкой познакомился. Дамир зовут. Он меня и тогда возил и вчера я с ним уже встретился. Я тачку у него возьму и махну до Саранска. А там пересяду еще на что-нибудь. А ты вертись здесь – отвлекай внимание. Если нас ведут, то размышлять будут так: если ты здесь, то где-то рядом должен быть и я. А я тем временем смоюсь.»

С Дамиром капитан созвонился немедленно, тот обещал подогнать машину через сорок минут. Мы сидели молча, и я вдруг неожиданно спросил: «А зачем ты расстрелял джип, в котором сидел тот, кто покалечил твоего родственника?» «Племянника», - поправил Ревнилов. «Неужели нельзя было сразу их взять на законных основаниях?!» - продолжал я. Капитан помрачнел. Честное слово, я был уверен, что он не станет мне отвечать, но Ревнилов, помолчав, заговорил спокойно и обстоятельно: «Понимаешь, я всегда хотел, чтобы у меня был дом, была семья, был сын, вот такой, как племянник, и вдруг он – калека!» Ревнилов запнулся вновь и неожиданно заговорил о другом: «Нет, в моей жизни уже была одна похожая ситуация, много лет назад, когда убили друга. Но я тогда вел себя совсем по-другому. Это было, когда я служил в армии, на границе. Я был командир роты – старлей, как ты. И друг у меня там был Лешка Купцов – тоже старлей. Граница – это в первую очередь контрабанда наркотиков. Я с этим дела не имел, Леха тоже. Мы до этого не опускались. Контрабандой в основном занимались прапорщики. Эти прапора, когда им мешали провезти наркоту, могли и офицера избить. Ничего не боялись – у них были высокие покровители. И вот Леха однажды им помешал. Я не видел, как они его избивали, но избивали страшно, потому что потом я его не узнал. Это был один сплошной комок мяса. Я видел, как он умирал. Я был уверен, что в отместку способен убить их всех – застрелить, зарезать. Ведь я – охотник, я убивал кабанов, лосей, освежевывал их. Но тогда я почему-то поступил иначе. Нет, сначала я клал в кобуру пистолет и искал случая. Но случай не представился. Я постепенно успокоился и даже перестал брать с собой пистолет, когда выходил на территорию части. Я ушел в какое-то незнакомое для меня пассивное состояние. Представляешь, я жил и радовался жизни. Удивлялся себе и все равно радовался. Но интуиция мне подсказывала, что я поступаю правильно. В самом деле всех прапорщиков, которые занимались наркотой и были причастны к убийству Лехи, сначала поувольняли, а потом судили. Двое из них потом погибли в тюрьме – у сокамерников на пере. Я, слава Богу, не убил никого из них А вот когда это случилось с моим племянником… Когда случилось с племянником, я хотел точно так же поступить – ни во что не вмешиваться. Но не вышло. И вот почему. Ты помнишь, я рассказывал про свою бабушку Римму Алексеевну и про Книгу Зла?» «Конечно», - ответил я. «Так вот, - продолжал капитан. – Я никогда не открывал эту книгу, а затем, когда все это произошло с племянником…» Ревнилов запнулся. Одним словом, я тогда на даче жил. Я, собственно, живу там и сейчас. Так вот там на чердаке и лежала Книга Зла. Ну, я зачем-то впопыхах ее и открыл». Капитан замолчал. Я не удержался и спросил: «Открыл. И что?» «Я же уже рассказывал, - продолжал капитан. – Сначала стали сниться одни глаза, сплошной калейдоскоп из человеческих глаз. А потом вообще все пошло через пень-колоду.

Ты сам видел, сколько народу пришлось положить: того, кто в Дюссельдорфе по объявлению пришел, затем того, кто был переодет в полицейского.» Раздосадованный капитан с горечью обхватил голову руками. «Правильно говорила моя бабушка: «Если открыл Книгу Зла, то надо знать, как ее закрыть.» - тяжело вздохнув, произнес Ревнилов.

Я захотел было успокоить своего начальника. В этот момент раздались автомобильные гудки на улице – подъехал Дамир. Мы с капитаном Ревниловым обнялись.

Машина сорвалась с места, а я бросился выполнять полученное задание – мелькать в гостинице, в офисе компании, чтобы у тех, кто следит за нами, создавалось впечатление, что мой шеф находится где-то рядом. В офисе была одна Наташа – та, которой в наш первый приезд дали партийную кличку Коллонтай. Какое-то время мы сидели молча, я делал вид, что жду кого-то из ее сослуживцев, но вскоре молчание стало тяготить нас обоих, и тогда я решил его прервать.

«Наташа, - обратился я к обитательнице офиса. – А у вас есть мечта?» «Мечта у меня есть, - с готовностью заговорила Наташа. – Во-первых, хочу жить в квартире в элитном доме. Все равно в каком городе – хотя бы и в Ульяновске, лишь бы сам дом был выше всяких похвал. Новый, с современной планировкой. Квартиру хочу непременно с двумя лоджиями: одна - на восток, другая – на юг». «Вы, наверное, хотите жить в этом элитном доме хорошей дружной семьей, - подхватил я, - мечтаете удачно выйти замуж за состоятельного человека?…» И не успел договорить, как меня прервали. «Нет, я хочу жить в этом элитном жилье одна». «Как? Совсем одна?» - недоуменно спросил я. «Ну, не совсем. Я хочу мужчину, который не будет мне мужем, не будет хозяином дома, - уточнила Наташа, - а будет ко мне приходить, ну, и, естественно, содержать эту квартиру будет тоже он. Будет оплачивать званые вечера, которые я собираюсь там устраивать, оплачивать прислугу, которая будет готовить, накрывать на стол, а затем убирать посуду, мыть ее. Не сама же я буду этим заниматься?» «Конечно, конечно, - утвердительно закивал головой я, окидывая взглядом свою собеседницу, которая на моих глазах в одночасье превратилась в величественную светскую львицу. Вдруг я поинтересовался: «А откуда, простите, Наташа, вы собираетесь взять такое жилье? Заработать?» «Нет, - уверенно заявила женщина. – Угрохать свои лучшие годы на скорбный труд – это не по мне. Я хочу, чтобы эту квартиру мне подарил любовник. А лучше, нет, не любовник, а просто мужчина, который потом не будет ни на что претендовать - этакий платонический поклонник».

«Неужели бывают такие дураки, - думал я о Наташиных платонических поклонниках и, чтобы подлить масла в огонь, спросил: «И что, среди ваших воздыхателей сегодня есть тот, кто готов подарить квартиру?» Я был уверен, что тяжело вздохнув, Наташа скажет: увы, таких нет, но, к моему удивлению, в ответ женщина загадочно улыбнулась. Из чего я заключил, что такой человек есть. «И откуда же он взялся?» - недоуменно воскликнул я. «А вот, - Наташа полезла в карман джинсов и достала оттуда что-то, похожее на лоскуток. – Фрагмент кожного покрова вождя, - похвасталась она. – Как только я его приобрела, правда, на свои последние деньги, так через два дня объявился такой поклонник. Про меня теперь весь город говорит.» «А кто он, этот поклонник?» - машинально спросил я. «Сама не пойму, - ответила Наташа. – То ли крупный политик, то ли не менее крупный бизнесмен. Я случайно с ним познакомилась.»

Внезапно в офис 431 вошел тот самый здоровяк, создатель компании «Тело Ленина живет и побеждает». Но теперь я знал, что передо мной отставной полковник Зарубин, он же – «слепой Василий Иванович», - человек, при упоминании которого оба моих отважных шефа становились непохожими на самих себя. Нет, я не испугался, может потому, что не знал до конца, кто этот человек, что он из себя представляет. А может быть проявилось мое природное свойство – становиться спокойным в минуту опасности. Лишь в голове промелькнуло: «Игра началась. Отвлекай.» «Здравствуйте, товарищ комдив Чапаев!» - задорно приветствовал я вошедшего. «Здравствуй, -весело ответил здоровяк. – Как тебя там?…» «Антонов-Овсеенко» - напомнил я. «Вот-вот» - пробурчал мужчина и направился к столу, где сидела за компьютером моя собеседница.

Здоровяк, обращаясь к Наташе, вдруг сказал: «Ну, что, вам надо ехать смотреть квартиру.» Наташа же вместо того, чтобы радостно запрыгать на одной ножке, серьезно спросила «Только одну?» «Почему одну? – живо отреагировал вошедший. – Ваш поклонник назначил сегодня просмотры в двух домах. Какая квартира больше понравится, та и ваша». «А если ни одна не понравится?» - вызывающе спросила молодая женщина. «Не понравится, значит он будет подыскивать другие варианты», - как ни в чем не бывало ответил здоровяк и потер себе плечо –видимо, оно еще болело.

Смысл трюка до меня дошел сразу. Наташу с ее мечтой, осуществившейся сразу после покупки фрагмента тела вождя, выставляли как приманку. Теперь весь город будет знать – «продукт компании» работает! И тогда люди понесут в офис № 431 последнее, что у них есть. А что будет с легковерной Наташей потом? Это мне было легко представить. Легко и поэтому жутко. Когда компания будет окончена, квартиру у нее отберут, а самих свидетелей таких авантюр в живых не оставляют. Мне стало страшно за молодую женщину, и я вызвался сопровождать ее на просмотр квартиры. Здоровяк обрадовался и сказал, что я поеду туда вместо него.

Мы вызвали такси. В машине Наташа села на переднее сидение, я сел сзади. Я стал расспрашивать, что это за район, где расположена квартира, которую мы едем смотреть? Наташа отвечала, что это новостройка и поэтому это жилье мало ее привлекает. Она хотела бы жить в новом доме, но где-нибудь в исторической части города. «А разве в ней разрешено строить?» – поинтересовался я. В ответ женщина только пожала плечами. Повисла пауза. Ее прервал водитель-таксист. «Наташа, а вы меня не узнаете?» - поинтересовался он. Наташа внимательно посмотрела на сидящего слева от нее человека и уверенно сказала: «Нет, не узнаю». «А имя Петр вам ничего не говорит?» - продолжал таксист. «Хорошее имя, - пожала плечами молодая женщина, - но мне оно не говорит ни о чем». «Я потихонечку стану вам напоминать, - стал говорить водитель. – У вас тогда был офис в гостинице «Венец», а я тогда ездил на белой «восьмерке». Не вспоминаете?» «Нет!» - искренне призналась моя спутница. Мужчина за рулем от негодования чуть не выпрыгнул из сидения. «Да ведь я даже был у тебя дома!» «А что мы там делали?» - недоуменно спросила Наташа. Водитель был настолько возмущен ее ответом, что остановил машину посреди оживленной улицы. Ему тут же загудели сзади, но он не обращал никакого внимания на гудки. «Ну, что могут делать, оставшись вдвоем в доме, мужчина и женщина?!» – отчаянно выкрикнул человек за рулем. Наташа еще раз изучающее осмотрела его с ног до головы и искренне сказала: «Я знаю, что могут делать оставшиеся вдвоем мужчина и женщина, но вот только вас я не припомню». Водитель такси был повергнут в отчаяние. Он завел двигатель и продолжил путь.

«А я тебе из тюрьмы письма писал» - подавленно заговорил он вновь. «Я не получала никаких писем» - удивленно вздернула плечами молодая женщина. «Да, я знаю, что не получала, - сказал водитель. – Я перепутал номер дома. Все письма вернулись в тюрьму назад. Я, когда освободился, сразу к тебе поехал и понял, что писал не на тот адрес. Неужели не помнишь меня?» - еще раз, но уже совсем подавленно спросил он. Наташа еще раз пристально его осмотрела и твердо сказала: «Нет». Мужчина за рулем тяжело вздохнул: «Все, вы приехали» и остановил машину. Я расплатился и мы вышли. Наташа как-то замялась – видно ей было все-таки не совсем удобно, что она так и не вспомнила этого Петра, и скорее для очистки совести она спросила: «Ну, и чем ты сейчас занимаешься?» «Да в игрушки разные играю, - ответил молодой человек и пояснил. – Всё тоже самое, что и раньше, но только как бы понарошку – через игру». «А что было раньше?» - пожала плечами Наташа. «Ну, не помнишь и не надо!» - раздосадовано бросил молодой человек и, хлопнув дверцей своей автомашины, что было силы надавил на газ. Но вдруг опять резко остановился, высунул голову из окна и отчаянно прокричал: «А я хотел было в Москву тебя позвать на следующую игру. Игра будет через неделю, ночью, в каком-то монастыре на Шаболовке, где фильмы про старину снимают. А днем бы поболтались по столице…». И, не дождавшись Наташиного ответа, машина вновь сорвалась с места.

«Вспомнила! – внезапно прервала мои мысли Наташа. - Вспомнила я этого Петра. Ну, водителя, который нас вез сюда. Бандит он был, … А точнее киллер. Мы с ним в лес гулять ездили и дома у меня встречались несколько раз. А потом он исчез. Оказывается, посадили.»

Это признание молодой симпатичной женщины обожгло меня. Наш случайный водитель когда-то был бандитом-киллером. Отсидел. А сейчас, по его словам, занимается тем же самым, но только понарошку. А если так, то не хард-боллом ли он увлечен? А если хард-боллом, то выступает за местную команду. А это значит, что в их команду обязательно входит тот самый полковник Зарубин. А если так, то я только что узнал время и место ближайшей игры. Остается только убедить мое начальство взять полковника во время игры на законных основаниях. Ну и везет же тебе, капитан Ревнилов! Ты будешь жив, а твой племянник отомщен.

Квартира Наташе не понравилась и мы вернулись в офис. Там уже были Жанна Иоанновна д’Арк, миловидная шатенка, та, что утром закончила продажу лба вождя мирового пролетариата и еще один очень приятный молодой человек. «Дамир, - «грузила» его любимица французских народных масс, - вот ты не хочешь покупать наш продукт, а зря. Исполняет любые желания. Наташа захотела, чтобы платонический любовник подарил квартиру – недели не прошло, как нашелся такой мужчина. Сейчас ездит на просмотры жилья. Вокруг происходят фантастические события – цирк. А ты в стороне.»

«Да, у меня вчера такой цирк был в гараже, что до сих пор не оправлюсь, - подхватил молодой человек. – Я себе новую машину купил. Поставил в гараж. И вот вдруг вечером отец говорит: «Надо пойти машину посмотреть – а то мало ли что». Пошли. Т он, как в воду глядел. Подходим к гаражу, а замок сбит. Входим в гараж – машина на месте. Я сел в кабину посмотреть, может магнитолу сняли, а отец в воротах остался стоять. И в этот момент смотрю, из смотровой ямы выпрыгивает мужчина, причем сразу видно, что он не похож на вора: одет хорошо. Отец его в дверях прижал. Пауза, они стоят и смотрят друг на друга. Но этот человек вырвался у моего родителя и смог убежать. А главное, мы с отцом не поймем, что он в гараже делал: все в машине на месте, проверили – заводится. Только появился какой-то странный запах. Раньше такого не было.»

«А что с машиной сейчас?» – поинтересовалась Наташа. «Я два часа назад дал ее одному человеку прокатиться до Саранска. Оставит ее на привокзальной площади, а я электричкой съезжу и заберу.» - ответил чернявый мужчина. «Стоп! – выстрелило у меня в голове. – Не тот ли это Дамир, который одолжил машину Ревнилову? Тогда дураку понятно, что в покрышку одного из колес опять закачан ацетилен. Вот почему человек, проникший в гараж, ничего не похитил. У него была совсем другая цель.»

Я буквально за грудки выволок опрятного молодого человека в коридор. «Мужчина, которому ты дал машину, был из спецслужб?» «Да» - закивал головой ничего не понимающий Дамир. «Ты познакомился с ним в его прошлый приезд?» Да.» «И возил его по городу?» «Возил.»

Ну, конечно же, если капитана вели в прошлый приезд люди Зарубина, они не могли не взять на заметку Дамира, и когда Ревнилов вчера сел к нему в машину, ему и подготовили смерть. Один он разобьется или с этим пареньком –какая им разница. Технология та же: машина набирает скорость, ацетилен в смеси с кислородом нагревается, а дальше следует взрыв покрышки. Машина неуправляема – неминуемая смерть. А главное, никаких следов.

Стоп! Но ведь Платон Филиппович утверждал, что Зарубин никогда не повторяется в своих чудовищных театрализациях людских смертей. А через этот спектакль мы уже однажды прошли под Рязанью. Так может быть это моя больная фантазия? Может быть Ревнилов сейчас благополучно едет в Саранск, а в покрышке его автомобиля никакого ацетилена нет? «Дамир! – я схватил за руку молодого мужчину. – Срочно организуй машину и гоним по следам Ревнилова.»

Мы ехали по довольно плохой дороге, сначала проехали аэропорт, потом какие-то небольшие поселки. Асфальт был отвратительный, весь в ямах. Я с радостью отмечал, что на таком дорожном покрытии разогнаться больше шестидесяти километров в час просто не представляется возможности – значит Ревнилов не мог сильно нагреть колесо. Такой асфальт тянулся, пока мы ехали по Ульяновской области. «А вот в Мордовии дороги хорошие», - произнес Дамир, который был за рулем отцовской «девятки». Я с ужасом ждал, когда мы въедем в Мордовию. И точно, только мы пересекли границу областей, как начался шикарный асфальт, ровный, гладкий, он словно сам призывал вдавить в пол педаль газа. Проехали десять километров, потом еще десять – никаких разбитых машин на дороге нет. Может и в самом деле не было в покрышке ацетилена, и Дамир через час-другой заберет свой новенький автомобиль целым и невредимым с привокзальной площади Саранска? Ведь не повторяется же полковник Зарубин – так Платон Филиппович утверждал. Началась холмистая местность. Мы преодолели подъем, а дальше расстилалась равнина, отливающая золотом еще нескошенных хлебов. К равнине вел многокилометровый спуск. Идеальный асфальт: ни единой ямки, ни единой выщерблены. «Эх, сейчас как нажму сто пятьдесят!» - повеселел Дамир. И вдруг я увидел вдалеке вдоль серой змейки дороги скопление каких-то белых пятен. «Это кареты скорой помощи и машины ГИБДД, - пронеслось в голове. – Значит, что-то произошло. Но произошло не с ним, не с моим шефом, - уговаривал я себя. –Ну мало ли кто мог разогнаться здесь до ста пятидесяти, как Дамир, а то и больше, и не справиться с управлением.» И только когда мы подъехали ближе, и мой спутник, вглядываясь в то, что происходило на обочине, в ужасе произнес: «Ба! Да это же моя новая тачка…», во мне умерла последняя надежда. Полковник Зарубин снова нас переиграл

Ревнилова хоронили в закрытом гробу. Народу было немного: Платон Филиппович, сотрудники нашего отдела, тетка с племянником, тем самым парнем, которому во время игры в хард-болл покалечили голову. Родители капитана не смогли приехать из Гагарина – оба были больны. Наше начальство предлагало им транспорт, но они так и не решились увидеть своего сына мертвым. Бывшая жена с дочерью тоже не пришли. Но зато была «тетя Оля». Она призналась, что все время ждала звонка этого мужчины, которого повстречала в Рязани, и почему-то боялась, что он так и не позвонит. Она отнеслась к той встрече на перроне, как к улыбке судьбы, мечтала, как будет убирать дом, где они будут вместе жить, будет готовить ужин. Она словно озвучивала мечты о семье моего покойного шефа. Из тех, кто присутствовал на похоронах, «Тетя Оля», пожалуй, тяжелее всех переживала прощание с Ревниловым, плакала, несколько раз подходила к гробу, поправляла ленты на венках. Платон Филиппович даже не поинтересовался у меня, кто эта женщина, кем она приходилась капитану. Он и так понял все.

Когда опустили гроб и отгремел салют, все потянулись к выходу. У свежего холмика земли остались только я и «тетя Оля». У «тети Оли» вдруг зазвонил мобильный – зазвучала именно та мелодия, под которую они с Ревниловым танцевали вальс на платформе в предрассветной мгле. Вопреки моему ожиданию женщина не отключила тут же мобильный, а неожиданно обратилась ко мне: «Родной, станцуем вальс,» обратилась так же, как тогда к капитану во время знакомства с ним на платформе в Рязани. Мы провальсировали несколько туров, пока звучала мелодия. Женщина танцевала со мной, а сама словно держала в руках крепкое мускулистое тело капитана Ревнилова. Затем она рухнула всей тяжестью уже своего тела ко мне на плечо и разрыдалась. Когда мне удалось ее успокоить, мы направились к выходу с кладбища.

Я подошел к единственным родственникам покойного капитана, которые были на кладбище, - тетке и племяннику. У парня была забинтована почти вся голова – на Белый свет смотрел только один глаз. Я поинтересовался, что со вторым глазом? «Видит! Слава Богу, видит! – всплеснула руками тетка. – Пуля прошла так, что не задела ни один зрительный нерв. Пулю решили не доставать – она не мешает. Врачи обещали, что мальчик будет здоров. Абсолютно здоров.» «Ну вот, куда ты спешил капитан? – мысленно спросил я погибшего Ревнилова, - зачем торопился свести счеты? Зачем стрелял в этот проклятый джип? Почему не восстанавливал справедливость согласно букве закона? Что подтолкнуло тебя на этот опрометчивый шаг?» И я вспомнил: подтолкнула книга, которая в настоящий момент лежит на даче, где в последнее время жил капитан.

После погребения тела я возвращался к автобусу в подавленном настроении. Единственный человек, которому мне хотелось позвонить прямо от кладбищенских ворот была Галя. Пока все присутствовавшие при погребении садились в автобус, я так и сделал. «А я все придумала», - вдруг грудным полушепотом заговорщицки проронила девушка, когда я закончил череду признаний, как я рад ее слышать. «Что придумала?» - недоуменно переспросил я. По той паузе, которая повисла на другом конце провода мне стало ясно что я поверг собеседницу в состояние недоумения. Я стал мучительно вспоминать, что именно должна была придумать Галя? В связи с произошедшими событиями мне ничего не приходило в голову. «Ну, ты что не помнишь чем закончилась наша последняя встреча? – наконец спросила она и уточнила, - ну, та, что была у меня дома?» В голосе девушки было столько обиды, что мне показалось, скажи я сейчас, нет, не помню, и она немедленно бросит трубку. Поэтому я заставил себя сказать неправду: «Помню. Разве такое забудешь.» «Ну, вот, - продолжала Галя тем же идущим из груди шепотом. – Пускай это будет в лесу – в каком-нибудь очень живописном месте. Я, кажется, знаю такое. Ты когда свободен?» «Завтра» - ответил я, так и не вспомнив, о чем идет речь. Но, видимо, интонация, которой я подтвердил свою готовность, не совпала с той, которую ожидала услышать Галя, поэтому она вдруг резко ответила: «По-моему, мы разговариваем на разных языках» и положила трубку.

И только на поминках я сообразил, о чем со мной грудным шепотом только что говорила моя Пречистая Дева. Я вспомнил, как последняя наша встреча заканчивалась у нее дома и как я, расстегивая пуговицу верхней одежды своей возлюбленной , обнаружил синяк точь в точь такой же, какой видел на теле Яны из Кельна, и как Галя призналась, что она еще девушка, и попросила, чтобы в первый раз у нее это произошло не в неряшливом жилище родителей, а где-нибудь в красивом месте. «Ну и осел же я!» - вырвалось у меня из уст. Этот возглас услышал начальник отдела и истолковал по своему. «Не один ты - осел, - грустно сказал Платон Филиппович. – Мы все – ослы. Особенно я, потому что убедил тебя в том, что полковник Зарубин один и тот же трюк не повторяет дважды. А он перехитрил меня – взял и повторил.» Больше Платон Филиппович не проронил ни слова. Я тоже молчал. Когда стали расходиться, начальник отдела спросил: «Ты что завтра делаешь?» Я вспомнил, что именно насчет завтрашнего дня строила планы Галя, хотел было сказать: «занят», но, вспомнив, как девушка бросила трубку, решил, что скорее всего я завтра, наоборот, свободен, поэтому ответил: «Скорее всего – ничего». - «Поедешь на дачу, где жил Ревнилов. Заберешь его вещи, документы и все ценное, что найдешь». Я ответил: «Есть» и стал спускаться по лестнице. Подполковник бросил мне вслед: «Возьмешь с собой Глеба».

Глеб был именно тот молодой сотрудник, который подменял меня в коттедже Виталия.

«Мало того, что погиб Ревнилов, так еще и накрылся мой роман с Галей, - грустно размышлял я. – Разве можно забывать про такое. Я бы на ее месте тоже швырнул трубку». И вдруг я решил идти до конца – будь что будет. Выйдя из кафе, где проходили поминки, я набрал Галин номер. «Едем! Едем немедленно!» - скомандовал я тоном, не терпящим возражений. Повисла пауза, затем Галин голос как-то сухо без эмоций сказал: «Ну, едем... Только я уже ничего не могу обещать».

Мне было стыдно за мою «шестерку» - такую старую, с проржавевшими снизу дверцами и, тем не менее, я подогнал ее к Галиному подъезду, посигналил скорее для того, чтобы придать уверенность самому себе и вздохнул с облегчением, когда увидел, как из подъезда вышла хрупкая девушка с огромным рюкзаком за спиной. Но вздох облегчения был преждевременным. Разговор не клеился. «Куда едем?» - спросила Галя. «Ну, ты же сказала, что знаешь красивое место, - ответил я. – Туда и едем.» - «Теперь я туда ехать не хочу.» - «А куда хочешь?» - «Не знаю.» - «Тогда едем туда, куда везу я.» В ответ молчание. «А, будь, что будет!» - снова подумал я и повернул на Пятницкое шоссе. Дело в том, что Платон Филиппович, прощаясь, назвал мне адрес дачи, где последние полгода жил Ревнилов. Она была именно в этом направлении. «Если обломится вечером с Галей, то хотя бы утром выполню поручение начальника отдела.» - трезво рассудил я.

В придорожном магазине я купил еды и бутылку коньяка. Коньяк купил потому, что, увидев Галин рюкзак, я понял, что нас ждет перспектива ночевать в палатке, а на улице как раз пошел снег. Заодно я спросил у местного паренька, где есть поблизости живописное место. Он рассказал мне про озерко на краю леса, объяснил, как подъехать.

Это был чертовски привлекательный уголок. Черная гладь воды, мохнатые ели, золотистая листва кленов и все это покрытое первым пушистым снегом. Но и холодрыга, я вам скажу, была еще та! Разведенный костер являлся слабой защитой от холода, поэтому я, немного поколебавшись, достал коньяк. «А это что такое? - вдруг жестко спросила Галя. – Ты что, рассчитываешь меня напоить?» И вот тут меня прорвало, и я рассказал ей все. Я рассказал, как тот человек, который оставил шрам и синяк на ее теле, сначала покалечил не кого-нибудь, а племянника моего непосредственного шефа, а затем именно мой шеф стрелял в его джип, но попал обидчику только в плечо, и тогда отставной полковник после нескольких неудачным попыток убил и его. Я рассказал, каким замечательным мужиком был капитан Ревнилов, рассказал, как он стал бомжом после первого брака, рассказал как он все равно хотел иметь семью, рассказал про «тетю Олю», про их вальс на пустой платформе в предрассветной мгле, расказалпро несколько туров вальса с «тетей Лдей» уже сегодня возле холмика свежевырытой земли.. Единственное, о чем я не рассказал Гале, это о Книге Зла. Я пил коньяк и не пьянел, то ли от того, что находился на свежем воздухе, то ли от того, что был в состоянии потрясения. Галя почти не пила. В конце концов раздосадованный нахлынувшими воспоминаниями, я проронил, что знаю, где и когда будет следующая игра, а потом воскликнул: «Но ведь я даже не знаю, как рассчитаться с этим мерзавцем! Его можно взять на игре, инкриминировать употребление наркотиков, вандализм, но разве это плата за жизнь моего шефа?» Галя бросила вскользь: «В следующей игре я не участвую – у меня дела. Но я точно знаю: плата за жизнь человека должна быть другой».

«Но что я все о скорбном, да о скорбном! – вдруг вспохватился я. – В конце концов со мной в лесу симпатичная молодая девушка и грузить ее своими переживаниями – это не по-мужски». Я взял Галину руку в свою, тихонечко сжал и прошептал: «Ну, что, пойдем в палатку. Надеюсь, там нам не будет так холодно, как у костра.» К моему удивлению девушка вырвалась и побежала прочь, оставляя следы на чистом свежевыпавшем снегу. Была ночь без луны, без звезд, и ничего кроме черных следов, ведущих к кромке такого же черного леса, видно не было. Какое-то время я еще шел по ее следам, я еще звал: «Галя! Галя!» Но никто не отвечал мне, а следы уводили все дальше в лес. «Так можно и заблудиться», - подумал я и решил вернуться к огню, пока тот был еще виден. Я вернулся, лег в палатку, закутался в спальный мешок и стал думать: «Куда же это ее понесло, мою Пречистую Деву? Наверное, она хорошо ориентируется на местности, поэтому погуляет и придет назад. Не будет же ночевать в лесу». Но время шло, костер угасал, а скрипа шагов по свежевыпавшему снегу слышно не было. Наконец откуда-то издалека со стороны леса я услышал Галин крик: «Антон! Антон!» Я понял, что она заблудилась. Меня как ветром сдуло с уже нагретого места, и я опрометью бросился туда, откуда доносился голос. Я тоже кричал в ночном лесу, она отзывалась. Наши голоса становились все ближе и ближе друг к другу. Наконец встретились и наши тела.

Когда уже в палатке, мы, несмотря на холод, лежали раскинувшись поверх спального мешка, губы девушки прошептали: «Я мечтала, чтобы все это произошло именно так».

А потом был сон, сладкий, беззаботный сон в объятиях молодой красивой девушки под шелест еще не опавшей листвы и снега, падающего на брезент палатки. Изредка сон прерывался, причем сразу у обоих, мы наскоро обменивались поцелуями, чтобы, не дай Бог, не выскользнуть из объятий сна. В надежности объятий друг друга мы были абсолютно уверены или, по крайней мере, так казалось мне в ту ночь.

Утром мы с Галиной направились к даче, где жил Ревнилов. Глеба туда часом позже подвез Диса. Диса, как всегда, возился с машиной. Его «пятерка» опять заглохла прямо на подъезде к даче. Я разбирал внизу вещи своего покойного начальника и, честно говоря, не хотел, чтобы кто-то присутствовал при этом занятии, даже Галина – слишком уже тесный был у меня контакт с Ревниловым в последние дни перед его гибелью. Поэтому я сказал Глебу и Гале: «Обследуйте чердак. Может быть там найдутся какие-то документы, личные вещи, оружие». Глеб и Галя ушли. Я складывал вещи капитана в найденный тут же чемодан. Наткнулся на фотографию его жены - остроносую дамочку с пронзительным хитрым взглядом, ту, которая, родив ребенка, отобрала у Ревнилова его жилье. Не было во взгляде этой женщины тепла, не было желания заботливо обустроить быт. Это был взгляд охотницы на чужое добро. Я тяжело вздохнул. В этот момент с чердака спустились Галя и Глеб. «Мы ничего ценного не нашли, - отрапортовал наш сотрудник, - только вот какая-то странная книга…» Лейтенант протянул мне увесистый пыльный том в черном сафьяновом переплете. Я вздрогнул. Вздрогнул от того, что, даже не открывая ее, понял, что держит в руках Глеб, - это была та самая Книга Зла, о которой рассказывал Ревнилов. Книга, доставшаяся ему от бабушки Риммы Алексеевны. Но самое страшное было не появление книги – самое страшное было то, что Глеб и Галя как-то подозрительно хихикали, словно за время своего отсутствия их вдруг объединила какая-то тайна. «Уж не открыли ли они эту книгу там, на чердаке? – с ужасом подумал я. – А если открыли, то что с ними будет теперь?» Я хотел было напрямую задать вопрос, как они поступили с книгой, но осекся: если открыли, то поздно спрашивать, а если не открыли, то я лишь подогрею их интерес – обязательно воспользуются случаем и откроют. Я взял книгу из рук нашего сотрудника и положил в багажник своей «шестерки». Вещи капитана Ревнилова я положил в машину Дисы. И мы поехали. Диса повез Глеба в коттедж Виталия – Платон Филиппович не снимал этот пост. Я же повез домой Галю.

После прощального поцелуя у своего подъезда Галя не вышла сразу из машины, она еще молча сидела некоторое время на сидении рядом со мной, а затем вдруг спросила: «Помнишь, как мы первый раз гуляли в Донском монастыре?»Я утвердительно кивнул головой. «Помнишь, у черной статуи Христа я сказала, что, наверно, совершу большой грех.» «Да, помню» - подтвердил я. «Так вот, - сказала Галя, - кажется, этот грех я уже совершила.» Она вышла из машины и, не оглядываясь, вошла в подъезд.

Мне показалось, я догадался, что она имела в виду, поэтому вспомнил прошедшую ночь, улыбнулся и подумал: «Какое же ты все-таки славное существо, моя Пречистая Дева!»

Очень скоро я понял, что Галя имела в виду совсем другое.


Глава 12

Несостоявшиеся роды

«Старший лейтенант Ведрин, я назначаю тебя ответственным за операцию по задержанию этой женщины, - голос подполковника Гладилина был сухим, а сама речь – отрывистой. – Завтра доложишь, какие у тебя существуют соображения относительно того, кто она, эта дама, зачем затеяла эту шумиху с рождением Спасителя Отечества, на кого это рассчитано, и главное, как ты намерен ее задержать.»

Не скрою, я был горд оказанным мне доверием, и тут же принялся производить логические выкладки для того, чтобы дать ответы на вопросы, которые поставил передо мной начальник отдела. Вопрос первый: кто она, эта необычная дама? – Скорее всего это человек, у которого от рождения существует природная аномалия, такая же как, например, наличие шести пальцев на руке. Этот ответ меня удовлетворил, думаю, он удовлетворит и моего шефа. Вопрос второй: зачем она затеяла пиар-компанию, связанную с тем, что способна произвести на свет ребенка, который спасет страну, правда, непонятно от чего? Один из вариантов ответа напрашивается сам собой. Возможно, она обладает неприглядной внешностью или каким-то другим дефектом, мешающим устроить свою личную жизнь, и такой яркий ход, сделанный в Интернете, попросту привлекает к ней кандидатов в мужья. Чтобы утвердиться в этой версии или отмести ее, надо открыть страничку, сделанную этой особой во «Всемирной паутине». Я набрал в поисковой системе «Спаситель Отечества. Рождение.» и на экране ноутбука тут же возник результат поиска – длинный перечень тех, кто в разные времена пытался произвести на свет нечто подобное. Я «кликнул» первую позицию в этом перечне и попал именно на ту страницу, которую искал. Еще не начав изучать ее содержание, я сделал для себя вывод, что дамочка, которую мне порученонайти, не из бедных – первую позицию в рейтинге надо регулярно проплачивать, а это не дешевое удовольствие. Сама страничка представляла собой подборку всевозможных цитат из древнеиндийской, древнекитайской и древнегреческой литературы, смысл которых сводился к тому, что только женщина, обладающая двумя бюстами, способна произвести на свет ребенка, который принесет счастье и процветание тому народу, среди которого он появится. В завершении текстового материала была размещена фотография той, кому принадлежала эта страница в Интернете. На снимке была помещена женщина, обнаженная по пояс. Снимок был сделан в полоборота, так что у смотрящего не возникало сомнения в том, что грудей у женщины не две, как у всех, а четыре. На фотомонтаж это не смахивало. Мордашка женщины будто бы показалась мне знакомой. Но, наверное, именно показалась, потому что вспомнить тзвестную мне особу с такими чертами я не мог. Самой даме было где-то за тридцать лет, внешность неброская, но без каких-либо заметных изъянов. Выйти замуж с такими внешними данными труда не составляло. Кстати, и в самих размещенных текстах не было и намека на стремление обустроить судьбу. Так что моя версия, что развернутая пиар-компания – способ сложить семью, отпадала. Против нее говорило еще вот что. На страничке не было никаких адресов, никаких контактных телефонов, только форум, на котором велась активная переписка всех лиц, заинтересовавшихся этой темой. Так никогда не поступают те, кто публикует информацию о себе на сайтах знакомств. Кстати, и информация, как таковая, о самой женщине также отсутствовала. Не было указано ни ее имени, ни, конечно, фамилии, ни даты рождения. Из приведенных текстов не существовало возможности понять, что именно хочет от этой затеи сама создательница информационного блока. Ответ на второй вопрос, поставленный мне подполковником Гладилиным, напрашивался один. Бытовых мотивов нет, кстати, политических тоже. Возможно это только прощупывание общественного мнения – создательницу страницы интересовал лишь форум, где посетители оставляли свои записи. Кому может быть нужно все это? Ответ: либо человеку из большой политики, либо тому, кто только рвется туда. Нет, тот, кто уже вошел в большую политику, не станет опускаться до столь дешевого пиар-хода. Значит, это человек, который только хочет войти в политику. Он изучает общественное мнение прежде, чем сделать решительный ход. Итак, ответ дан.

Третий вопрос: где искать эту женщину?

Аномальная особенность ее организма не может не быть указана в медицинской карте. Найди мы ее медицинскую карту, тут же узнаем фамилию и адрес. Но запросить все медицинские учреждения страны невозможно. Значит, надо сузить зону поиска. Но как? Стоп! Во время допроса во сне костоправ сказал, что эта женщина не может родить, так как у нее нет надлежащих органов. Это он что-то напутал: как это нет органов? Скорее всего она не может забеременеть или выносить плод ввиду гинекологического заболевания. Значит, ее медицинскую карту надо искать в гинекологических клиниках – а это уже проще. Знать бы только, в каком городе она живет, а значит, где наблюдается у врача. Как получить такую информацию? Стоп! А Интернет? На кого зарегистрирована страница во «Всемирной паутине» узнать не сложно. Я воодушевился и немедленно принялся за дело. Но ответ меня разочаровал: та, на кого была зарегистрирована эта страница, уже пять лет проживала в Новой Зеландии. Я немедленно запросил, когда эта особа последний раз въезжала в Россию. Ответ был убийственный: в Россию она не въезжала никогда. Значит, страница в Интернете была зарегистрирована на подставное лицо. Ниточка оборвалась.

Оставалось одно - выйти на место пребывания этой женщины через людей, которые о нем, этом месте, знали. Кто о нем знал? В первую очередь это тот, кто изображал слепого Василия Ивановича из Ульяновска – отставной полковник Зарубин. Но его можно заставить ответить на этот вопрос, только надев наручники на запястья. Если Платон Филиппович примет решение взять его на ближайшей игре, то это произойдет скоро. Но если мой начальник брать его не станет, то этот источник информации для меня недоступен.

Есть и второй человек – костоправ. Мало того, что он все время рвался вернуться из Германии в Москву, он еще и проговорился во время допроса во сне, что не только знает, где находится эта женщина, но еще и представляет, что творится у нее на душе. Значит, они контактируют. Итак, для определения места нахождения этой дамы мне нужны две вещи: назначение спецоперации по задержанию Зарубина и санкция Платона Филипповича на официальный допрос Виталия.

«Спецоперацию по задержанию Зарубина я назначать не буду. Нам нечего инкриминировать полковнику, даже если мы возьмем его во время игры. – размышлял вслух начальник отдела после того, как выслушал мои соображения. - Ну, что мы ему предъявим? Употребление наркотиков и вандализм. За первое вообще не сажают, за второе – штраф или условный срок. полковник не тот человек, который проронит хотя бы слово, грози ему такое наказание. Место нахождения этой женщины он не сдаст. Ему надо предъявить хотя бы обвинение в убийстве, чтобы развязать язык.» «А Ревнилов? –вмешался я. – Его смерть – его рук дело.» «Это невозможно доказать, -тяжело покачал головой Платон Филиппович. – Сверчков скрылся, из командировки он не приехал. В Ульяновске ацетилен в покрышку закачивал, конечно, не сам полковник, а другой человек.

Костоправ. Вызывать его на допрос пока бессмысленно. Он тоже не станет ничего рассказывать, если мы не припрем его к стене. А припереть нам его нечем. Слежка за ним ничего не дала, нахождение Глеба в его коттедже – тоже, а его ответы во время допроса во сне – это не аргумент. Вот если бы ты нашел неопровержимое доказательство того, что он укрывает эту женщину, я бы санкционировал официальный вызов его сюда – в наше ведомство. Так что рой землю, старший лейтенант Ведрин!»

Последняя фраза подполковника Гладилина означала, что я должен сменить Глеба на дежурстве в Чириково. Перед тем как сдать пост, Глеб еще раз рассказал мне, что видел в коттедже только клиентов, задерживавшихся на час – полтора, и того импозантного мужчину, который периодически там ночевал, ссылаясь на то, что, согласно рекомендации Виталия, ему требуется длительная терапия на чудо-кровати. «А Владипутя твоя меня достала, - на прощание пожаловался молодойсотрудник. – Все время требует, чтобы я ее развлекал –что-то рассказывал. Я уж и не знаю, что говорить. Поеду в Москву – хотя бы помолчу немного.» Я посочувствовал своему коллеге и, пользуясь тем, что хозяина коттеджа нет, а Владипутя тоже пока не подъехала, решил заново осмотреть место проживания хайропрактика.

Осмотр первого и второго этажа никакой новой информации мне не дал. Комната на третьем этаже была закрыта. Я заглянул в замочную скважину – там находился все тот же знакомый мне мужчина, который сосредоточенно работал за ноутбуком. Тогда я решил вернуться к своей идее найти эту женщину через ее медицинскую карту. Я вспомнил, что в первое наше посещение коттеджа костоправ спускался вниз за какой-то тетрадью, в которой он вел запись своих пациентов с указанием их заболеваний. Виталий уже показывал эту тетрадь Платону Филипповичу. «А вдруг мне все-таки повезет и я обнаружу какую-то новую запись, которая прольет свет на это запутанное дело» - подумал я и спустился на первый этаж.

Фамилий больных в своих записях Виталий вообще не указывал, иногда не указывал он и имен, а регистрировал их, например, так: «Брюнетка, приехавшая на красном «Феррари» - коксартроз.» или «переводчица с французского языка. Мужа нет – межпозвонковая грыжа.» А то и того хлеще: «Дама. Грудь величиной с ведро. – шейный остеохондроз.» Порывшись, я нашел интересующую меня запись «Женщина с двумя бюстами. Прелесть! – лимфолейкоз нижних конечностей.» И вдруг я обратил внимание на интересную деталь. Записи, относящиеся к первой половине сентября, были сделаны гелевой ручкой, и только интересующая нас женщина была зарегистрирована ручкой шариковой. Я стал просматривать тетрадь дальше и увидел, как на записи: «Наташа, 62 года. Молодой бой-френд…» в гелевой ручке стал кончаться этот самый гель. Костоправ уже не писал, а царапал Наташин диагноз – «Артроз коленных суставов». Следующая запись была сделана уже шариковой ручкой и все последующие за ней - тоже. Шариковая ручка была именно та, которой несколькими днями раньше была сделана запись: «Женщина с двумя бюстами. Прелесть!»… Я посмотрел на дату, начиная с которой костоправ стал вести запись другой ручкой. Это было 15 сентября. А наша дама была зарегистрирована у него 11-го числа того же месяца. Я вспомнил, что Платон Филиппович знакомился с журналом учета пациентов хайропрактика в то время, когда я с Ревниловым находился в Ульяновске, а это приходилось как раз на 15 сентября. Значит, костоправ внес запись о необычной женщине позже, а скорее всего перед тем, как появиться в нашем ведомстве. Я набрал номер своего начальника: «Когда Виталий приносил вам свою тетрадь учета?» На другом конце провода возникла пауза, а затем голос подполковника Гладилина произнес: «15-го сентября». Я оказался прав: запись была сделана позже и специально для нас. Что за этим стояло, я не знал, да и не хотел знать - выявленный мной обман был поводом для вызова Виталия на допрос. Из опыта работы я знал: обычные гражданские лица, особенно те, кому есть что терять, не склонны вступать а трение с нашим ведомством, поэтому охотно помогают следствию. Я рассчитывал, что так поведет себя и Виталий.

С Виталием же все получилось наоборот. Как только он сел за стол, так сразу же заявил, что относится к нашей службе с неприязнью и добровольно становится помощником в поиске необычной женщины не будет. «А вас не смущает уголовная статья за укрывательство преступника?» - попытался было взять его на понт подполковник Гладилин. «Нет, не смущает» - последовал ответ. "А что так?» - поинтересовался подполковник. «Для того, чтобы выдвинуть обвинение по этой статье эту женщину сначала надо найти. – хладнокровно ответил Виталий. – И не просто найти, а найти у меня.» Эту карту Платону Филипповичу крыть было нечем – даму мы пока не нашли, и он перевел разговор в другое русло. Платон Филиппович достал из ящика стола тетрадь, где хайропрактиком велся учет пациентов, открыл ее именно на той странице, где была сделана запись о лечении интересующей нас особы и жестко спросил: «По вашим словам эта женщина была у вас на приеме 11-го сентября, а запись сделана где-то 15-го, а главное, задним числом. Об этом свидетельствует смена авторучки. Что это значит?» Виталий молчал. «Запись сделана специально для меня? – наседал подполковник. – 11-го сентября вы, якобы, не нашли тетрадь, а 15-го позвонили мне и сказали, что тетрадь обнаружена. Привезли мне, показали запись, которая была вами сделана прямо перед нашей встречей. Зачем?» Виталий продолжал молчать. Он, видимо, не ожидал, что мы поймаем его на подлоге. «У вас вообще никогда не было на приеме этой женщины, и, написав в журнале эту липу, вы тем самым стремитесь сбить нас со следа? – сыпал вопросами Гладилин. – Тогда кто и зачем вас об этом просил?» Наконец Виталий опомнился и стал отвечать: «Нет, эта женщина действительно была у меня на приеме несколько раз. Она была у меня и 11-го числа, но запись о ее посещениях в журнал я не вносил ни в тот день, ни ранее. Когда я проговорился вам, что лечил столь необычную даму, чем вызвал ваш пристальный интерес, мне просто уже ничего не оставалось делать, как внести запись о ее посещении задним числом. Я, ведь, сразу понял, что вы взяли под наблюдение меня, мой коттедж, а значит, доберетесь и до тетради. Значит, в ней все должно соответствовать тому, что я сказал на словах.» «Почему вы не вносили запись о посещении этой женщиной ваших лечебных сеансов?» - тут же поинтересовался начальник отдела. «По ее просьбе.» - последовал ответ. «Чем она мотивировала, когда просила об этом?» «Ничем.» «Почему вы тогда ее просьбу удовлетворили?» - выстреливал вопросы подполковник. «Она была близким мне человеком.» - «Любовница?» Костоправ отрицательно замотал головой. «Тогда чем она была вам близка? – в упор спросил подполковник Гладилин. Виталий поднял на него свои большие карие глаза и виновато произнес: «Если я сейчас отвечу на этот вопрос, то вы ее найдете не позднее чем через полчаса.»

Вот тут пришел черед брать паузу уже подполковнику. Я понимал своего начальника: спроси он, почему? Виталий уйдет от ответа, поэтому Платон Филиппович иронично проговорил: «А вы бы не хотели, чтобы мы ее нашли?» «Да, не хотел бы.» - ответил костоправ. «Вы что, нам не доверяете?» - с той же иронией в голосе продолжал Гладилин. «Не в этом дело, - взволнованно ответил Виталий. – Просто я видел, с какой легкостью вы убиваете людей. Вот тогда в Дюссельдорфе человек не успел переступить порог, а ваш сотрудник всадил ему в лоб пулю.» «Этого нашего сотрудника уже нет в живых,» - неохотно сообщил Платон Филиппович. Новость повергла Виталия в шок. «Как нет в живых?» - костоправ обратил свой взор уже на меня. Я только с сожалением развел руками. «Работа у нас такая, - добавил подполковник и вернулся к начатому разговору. – Итак, значит, вы не хотите, чтобы эта женщина оказалась у нас?» «Нет, не хочу!» – горячо ответил костоправ. Он осекся. «И поэтому вы ее прячете?» – постарался подловить его Гладилин, и ему это удалось, потому что сгоряча Виталий ответил: «И поэтому я ее прячу…» Тут он понял, что проговорился и пошел ва банк: « Я ее прячу не только от вас. Я ее прячу от всех: и от тех, кто приехал за ней из-за рубежа, и от наших бандитов. Прячу, потому что таких людей мало, потому что на таких людях держится мир. Благодаря им существует прогресс и не только в технической сфере, но и в духовной. Человечество вообще движется вперед, потому что есть такие люди, как она!» «Так может быть лучше, если наше специализированное ведомство будет ее охранять?» - осторожно спросил мой начальник. «Охранять?! – усмехнулся костоправ. – Первое, что вы с ней сделаете – изолируете от общества, потому что для вас такие, как она, как минимум, шизики.»

Скажу честно, я не понимал ничего. Платон Филиппович, по моему, тоже. Ну что может быть общего у женщины с необычным телом и Колумбами человеческой истории? Хорошо, что в это время на столе у подполковника зазвонил телефон. Если бы не этот звонок, то нам не удалось бы скрыть своего замешательства. «Хорошо, проводите его сюда» - коротко ответил начальник отдела и повесил трубку. «Вот вы не хотите доверить нам женщину, а люди сами у нас защиты просят, - укоризненно бросил он Виталию. – И заметьте, кто просит – мужики – те, кто сами могут за себя постоять.» «У каждого свои представления о том, как взаимодействовать со спецслужбами» - парировал хайропрактик.

Словом, и подполковник и Виталий остались каждый при своем мнении на момент, когда отворилась дверь. А вот уже в следующий момент лицо Виталия изменилось до неузнаваемости. На пороге стоял то самый «навороченный» мужчина, которого я встречал в его коттедже. «Ты зачем здесь?» - не обращая внимания на нас, спросил вошедшего хайропрактик. Вошедший, запинаясь и дрожа от волнения, ответил ему: «Эти отморозки опять вьются вокруг твоего коттеджа. Я их сегодня видел уже несколько раз.» «Стоп, стоп, друзья! – хлопнул ладонью по столу Платон Филиппович. – Давайте по порядку.» А дальше он обратился к «навороченному» мужику: «Кого вы видели сегодня возле коттеджа костоправа?» «Я видел тех самых людей, которые зверски расправились с двумя иностранцами, нашедшими меня по объявлению» - ответил мужчина. «Что это было за объявление? Кто были эти иностранцы?» - выстреливал вопросы подполковник. «Кто были эти иностранцы, я толком не успел выяснить. – отвечал вошедший. – Я не успел даже впустить их в дом, как подъехал джип. Тонированное стекло в машине опустилось, показалось дуло винтовки, затем выстрел, и у меня на глазах у одного из моих гостей отлетела верхушка черепа.» «Великолепный стрелок» - отметил подполковник. «Да, великолепный! – подхватил перепуганный мужчина, - он стрелял от калитки и при этом почти не целясь.» «Ну, а что было дальше?» - поинтересовался офицер спецслужб. «Дальше из джипа выскочили какие-то люди, одни поволокли тело, того, кто остался в живых. Что они потом сделали с этим несчастным, я узнал уже от Виталия. Я же успел шмыгнуть за дверь и закрыть ее на все засовы.» «Вы бы смогли узнать того человека, который стрелял?» - спросил мой начальник. «Думаю, да, смог бы.» - последовал ответ. Неожиданно подполковник полез во внутренний карман своего пиджака, достал оттуда фотографию и положил ее на стол перед собеседником: «Это он?». Мужчина утвердительно закивал головой. Я тоже из любопытства взглянул на фотку и вздрогнул – на ней был тот самый здоровяк из Ульяновска, основатель компании «Тело Ленина живет и побеждает». «Полковник Зарубин!» – вырвалось у меня. «Он самый» - подтвердил Платон Филиппович. Мой шеф с чувством победителя вальяжно откинулся в кресле, уставил свой немигающий взгляд на мужчину в вещах от Картье и с какой-то иронией в голосе предложил: «Ну, а теперь рассказывайте, по какому именно объявлению к вам пришли эти два иностранца?» И уточнил: «Ныне покойные.»

Виталий и «навороченный» мужчина переглянулись. Мужчина, словно извиняясь перед костоправом, сказал: «Я буду должен рассказать им все?» В ответ костоправ только пожал плечами. «Ты, похоже, и впрямь сделался бабой.» - презрительно бросил он. «А ты как думал?» - прозвучал обидчивый ответ. И тут я догадался, почему лицо той женщины, размещенное в Интернете - матери будущего Спасителя Отечества, показалось мне знакомым. Это было лицо стоящего у порога «навороченного» мужчины, которому Платон Филиппович впопыхах даже не предложил сесть. «Вы и есть та самая дама, у которой четыре груди?» - не удержался и спросил я. «Да.» - ответил мужчина и густо покраснел. Мне почему-то показалось недостаточно ответа этого уже отнюдь не мужчины, а какого-то странного существа, и я адресовал вопрос тому, в чьей адекватности я был уверен: «Виталий, это она?» «Ну, если он сам признался, - ответил костоправ, - тогда я подтверждаю, - да, это она.» «Стоп! Стоп, мужики! – отчаянно замахал руками Платон Филиппович. – Вы что тут за чушь городите! Какая он баба, да еще с четырьмя грудями?» - указал он кивком головы на мужчину, стоящего у дверей. «Мне что, раздеться для того, чтобы вы поверили?» - опять обиженным тоном спросил тот, кого еще полчаса назад мы считали представителем сильного пола. «Вот еще не хватало! - брезгливо отмахнулся подполковник и умоляюще взглянул на костоправа. – Виталий, объясните мне, ради Бога, что это за бред? Что это за шизофрения?» Костоправ тут же почувствовал себя на коне. «А, ведь, я же вас только что предупреждал, господин подполковник, что такого человека, как он, вы сочтете не иначе как шизиком. А в итоге: как я сказал, так и получилось!» Я впервые видел своего шефа растерянным, он переводил глаза с одного собеседника на другого, не зная, с кем из них продолжать разговор. Наконец, его взгляд остановился на том, кто, как оказалось, мужчиной не был: «Зачем вы это сделали? Я имею в виду и операцию, и этот бред, размещенный в Интернете.» «В психологии это называется «несформулированный образ», - помявшись, ответил вопрошаемый. «Подробнее» - потребовал мой шеф. «Видите ли, - продолжал стоящий у двери человек. - Общество за тысячелетия своего существования четко обрисовало такие социальные образы, как например, отец, муж, успешный бизнесмен, олигарх и так далее. Пока мы молоды, мы стремимся побывать в этих «сформулированных образах». Кто-то так и не успевает побыть тем, кем хотел – его жизнь заканчивается раньше. А кто-то, наоборот, успевает побывать всем, кем мечтал,, а жизнь еще не только не подошла к концу, а едва перевалила за середину. И куда прикажете ему идти, к чему стремиться? Вот человек и выдумывает нечто, доселе неведанное, примеряет выдумку на себя и пытается в ней жить. Понимаете?» В ответ Платон Филиппович только пожал плечами. «Ну, вот давайте я расскажу про себя, - перебил говорящего костоправ. – Я родом из маленького городка на реке Сула. Учился хорошо, мечтал быть ученым. Осуществил мечту: поступил в Харьковский университет, да не куда-нибудь, а на закрытый в те годы факультет, где изучали ядерную физику. После окончания попал в лучший научный центр – в Дубну, затем в Троицк. У меня десятки изобретений, научных работ – как ученый я состоялся, а мне только тридцать лет! Что дальше? Кандидатская, докторская, ученые советы, симпозиумы – эта жизнь мне была ясна наперед и поэтому не интересна. И тогда я решил начать все с нуля – я решил научиться лечить людей. И что же? Прошло где-то десять-пятнадцать лет, и я известный специалист-костоправ. Излеченные недуги, благодарные больные – все это радует, но, простите, не увлекает. Успешные целители были и до меня и после меня, не сомневаюсь, будут. Хотелось чего-то неведанного. И тогда я сообразил: все костоправы лечат посредством рук, а я стану лечить, не прикасаясь к больному. Так и возникли мои чудо-кровати.»

Платон Филиппович перевел свой недоверчивый взгляд на меня. В ответ я на правой руке оттопырил большой палец, что означало: изобретение Виталия – чудная вещь! Начальник одобрительно кивнул головой: «Ну, с вами, гражданин костоправ, все ясно. А вот что касается его, - подполковник указал настоящего у двери, - эта смена пола, дополнительный бюст, обещание родить судьбоносного ребенка, это что, разве не шизофрения? Кстати, а каким образом вы собирались забеременеть? Вам что, трансплантировали соответствующие органы?» «В том-то и дело, что нет, - ответил вопрошаемый. – Я обращаюсь за помощью к органам безопасности по той причине, что если меня захватят эти отморозки и принудят рожать Спасителя Отечества, то я физически не смогу этого сделать. Детородных органов у меня нет. Представляете, что они тогда сделают со мной?» «А ты чем думал, когда размещал в Интернете «утку»» - возмутился Платон Филиппович. «Наверное, ничем. - как провинившийся школьник ответил солидный взрослый человек. – Я просто увлекся этой игрой. Мне стало интересно жить. – и уже с мольбой в голосе он добавил, - Можно я вам немного расскажу о себе. Ну, хотя бы чуть-чуть.» И, не дожидаясь разрешения, начал рассказ.

«Я родился в деревне Воронежской области. Отец умер рано, поэтому из этой деревни мне была одна дорога – в город на завод. Туда я и попал после окончания школы. Рабочая спецовка, общежитие, пьяные рожи, мат – вот что было для меня реальностью. А в мечтах, в мечтах я видел себя таким, каким видят меня сейчас – джинсы от «Версаче», часы от «Картье», сумка – «Дольче Габана». Я плюнул на все и поехал в Москву. Начало 90-х – возможностей пруд пруди, и я создал фирму. Очень скоро я сколотил капитал. Купил квартиру, женился, оделся с иголочки, стал посещать ночные клубы. Так продолжалось несколько лет. И вдруг что-то стало меня раздражать, а я никак не пойму что. Серьезно занялся психологией и понял: меня раздражает мое активное начало. Я в ответе за все: случилось что на фирме – бегут ко мне, какая-то неурядица дома – жена опять теребит меня. И я только и занимаюсь тем, что решаю проблемы: производственные, семейные, а порой проблемы вообще посторонних людей. Обратился к психологу: надоело, говорю, а он мне в ответ: «Ничего нельзя поделать: вы – мужчина. Пассивное начало – прерогатива женщины.» «А я, знаете ли, уже привык побеждать. Как это думаю «ничего нельзя поделать»? Можно! Изменю пол – стану красивой бабой, и будут все прыгать вокруг меня: «Что изволите? Чем вам угодить?» А я буду только перебирать: «Вот это не хочу. И это не хочу. А вот это разбейся, но подай.» Ну, вы же знаете, как красивые тетки нами, мужиками, вертят. Вот и я захотел такой жизни. Решил освоить новый образ - образ женщины, красивой и властной.

Первое препятствие – жена. Но с ней удалось договориться. Устроил ей сносную жизнь за рубежом…» «В Новой Зеландии?» - перебил я, вспомнив, что именно в этой стране был зарегистрирован сайт необычной женщины. «Абсолютно верно, - подтвердил рассказчик и продолжал. - Проблема возникла с фирмой: даже если бы я однажды явился в свой кабинет в женском обличии, сотрудники все равно продолжали бы относиться ко мне как к мужику – грузили бы меня проблемами – по инерции. Тогда я создал новое предприятие, набрал новый штат и впервые предстал перед сотрудниками лишь после того, как в клинике меня превратили в женщину.» «А вы что, сразу сделали себе четыре груди? - осторожно поинтересовался Платон Филиппович. «Нет, что вы! – воскликнул собеседник. – Сначала у меня было две груди, как у всех. Знаете, мне так понравилась новая жизнь! Сидишь в начальственном кабинете, красишь ногти, смотришь телек, а тебе все заместители наперебой докладывают о своих успехах – хотят понравиться, кобели. А ты им в ответ: «Мальчики, я в вас верю!» И они побежали землю рыть. И вот тут я почувствовал: тесно мне играть в эту игру в рамках одной фирмы – хочу охватить все человечество. Хочу, как Ленин, быть надеждой и чаянием миллионов людей! И вот тут-то мне и попалась на глаза какая-то легенда о женщине, которая может родить Спасителя Отечества. Но, согласно легенде, у этой женщины должно быть четыре груди, а не две. Вторая операция, сайт, и я стал упиваться надеждами и чаяниями его посетителей со всего мира.

«Большая часть писем, конечно, была из России. И вдруг почти одновременно пришло два сообщения из-за рубежа с выгодным, как говорилось в них, предложением. Я чисто из любопытства решил встретиться с этими господами. Назначили встречу. А дальше вы все знаете сами.» «Да, знаем, - продлил его мысль подполковник Гладилин. - На встречу, кроме заграничных господ, явились вполне конкретные русские парни, перед которыми, попадись вы им в руки, пришлось бы отвечать за базар», «Совершенно верно», - согласился человек у двери. «И тогда…?» - повесил в воздухе вопрос мой начальник. «И тогда… - продолжал этот странный человек, - и тогда Виталий посоветовал мне пожить у него под видом лечения в мужском обличии. Он сказал, что меня даже будет охранять сотрудник спецслужб, правда, если не будет знать, кто я.» «Вот хитрец! – восторженно хлопнул в ладоши Платон Филиппович, глядя на костоправа. –Специально, ведь, рассказал про эту необычную женщину – знал, что мы оставим на нее засаду, а эта засада автоматически будет ее же и охранять. Виталий, а может тебе в наших органах поработать? – будет опять что-то новенькое: ученый, целитель, а потом разведчик.» «Нет, увольте, - ответил костоправ. – Лучше я еще одну чудо-кроватку изобрету.» «Ну, как знаешь, - бросил мой шеф и обратился сразу к обоим. – Вот что архаровцы, выйдите пока в коридор, а нам на ваш счет посовещаться надо.»

Когда за посетителями закрылась дверь, подполковник обратился уже ко мне: «Подготовь конспиративную квартиру. Пусть эти двое в ней поживут, пока мы не возьмем Зарубина.» «Так вы же сказали, что его мы не будем брать, - удивился я. – Нам нечего ему предъявить кроме употребления наркотиков и вандализма.» «А теперь-то предъявить есть что, - удовлетворенно произнес Гладилин. – Наш необычный гость подтвердит, что это он снес башку Кину Лоуренсу и расчленил Исхака Цысаря.» «А подтвердит?» - засомневался я. «Подтвердит, подтвердит. Иначе зарубинские братки его рожать заставят.» - усмехнулся Платон Филиппович. «А потом мы выдвинем обвинение тому, кто устроил этот маскарад, и тому, кто его покрывал?»» - поинтересовался я. «Зачем? – недоуменно вздернул брови Платон Филиппович. – Отпустим их на все четыре стороны.» «Как? Отпустим этих двух шизиков!?» - воскликнул я. На какое-то время Гладилин замолчал, а потом вдруг обратился ко мне, но с какой-то извиняющейся ноткой в голосе: «Понимаешь, Антон, вот все мне говорят: почему ты до сих пор подполковник, почему не выслужишься? Стукнет 45 лет, комиссуют. А был бы полковником, мог бы еще служить. Знаешь, а я очень хорошо себе представляю, что такое быть полковником. Для меня это, как выразился наш гость, «сформулированный образ» - сколько я их перевидал на своем веку, этих полковников. А вот выйду на пенсию в 45 лет, и начнется для меня новая, доселе неведанная жизнь – окунусь в несформулированный образ… Может стану ученым, а может хайропрактиком. А может…, подполковник усмехнулся. – Спасителя Отечества рожу.» Гладилин засмеялся.

И вдруг меня озарило! Я понял, чем продиктовано желание моего шефа не причинять хлопот двум этим необычным людям. Озарение было столь неожиданным, что слова сами слетели с моих губ: «Извините, Платон Филиппович, но, насколько я понял, в расследуемом нами деле присутствуют не два шизика, а три!» Я испугался, что в следующий момент реакция подполковника будет испепеляющей – он сотрет меня в порошок за эту вольность. Начальник отдела увидел мой испуг, усмехнулся и положил руку мне на плечо: «Во-первых, старший лейтенант Ведрин, никогда не извиняйся, если говоришь правду. А, во-вторых, шизиков тоже нужно уметь считать. В расследуемом нами деле присутствуют не три шизика, а четыре.» «А кто четвертый?» - не понял я. «Четвертый, - ответил шеф, - полковник Зарубин. Я никогда ничего тебе о нем не рассказывал, но, видно, пришла пора рассказать.»

В этот момент зазвонил телефон.


Глава 13

Последний писк полковника Зарубина

Платон Филиппович взял трубку, выслушал короткое сообщение, а потом поднял на меня глаза. В его взгляде читались одновременно тревога и замешательство: «Антон, нам надо срочно выезжать в Чириково. Меня машина ждет внизу. А ты распорядись, чтобы этих двоих разместили на конспиративной квартире и тоже гони туда.» Что именно произошло, подполковник не знал. После того, как было выполнено распоряжение начальника, я сел в машину. За рулем был все тот же Диса. Диса молчал. Молчал и я. «Что там могло произойти? - ломал я голову. - Неужели что-то с женой Виталия? Нет, не может быть – она под охраной. Наблюдение за коттеджем продолжается, Глеб вчера заступил на дежурство, то есть привез Владипутю для лечения и остался с ней. А может быть что-то случилось с самим Глебом?

Мы въехали в Чириково и там, где с Калужского шоссе был поворот на Лесную улицу, я увидел Глеба. С ним ничего не случилось. Он стоял навытяжку, а перед ним на поваленном телеграфном столбе сидел Платон Филиппович, обхватив обеими руками голову. Было видно, что Глеб изо всех сил оправдывался, а подполковник не слышит или старательно не хотел слышать то, что он говорил. Я открыл дверцу машины и понял, о чем идет речь. «Но ведь вы же сами говорили, Платон Филиппович, что это чрезвычайно опасно для Державы, - в отчаянии почти кричал Глеб. – Это большая кровь, угроза целостности государства. Я хотел этого не допустить.» «Ну зачем? Зачем ты стрелял в женщину?…» - сдавленным голосом спросил подполковник, не убирая обхвативших голову рук. «Да, ведь, я как увидел, что на ней не один, а целых два бюстгальтера, один над другим, сразу понял: вот она - та, кого мы здесь пасем. Она на опушке леса переодевалась. Почти спиной ко мне была. Лица я не видел. Я ей крикнул: «Должен вас задержать.» А она как заорет на всю улицу: «Нет, вы не в силах помешать мне спасти Россию!» и как рванет со всех ног. Ну, я думал – уйдет, сделал предупредительный выстрел в воздух, а она давай бежать еще быстрее. Я выстрелил в ноги. Не знаю, как в туловище попал. И только тут я увидел лежащее на грунтовой дороге покрытое простыней тело, а рядом с ним на земле бурые пятна крови. «Стоп! Кто же это может быть? - стал соображать я. - Ведь женщина с двумя бюстами сейчас находится в другом месте – на конспиративной квартире. Тогда кто же это там под простыней? Чья это кровь на земле? Кто грозился спасти Россию? В кого на бегу стрелял Глеб?» Я подошел к лежащему на земле телу, приподнял простыню и обмер: под ней лежала Владипутя. «Откуда она узнала про женщину с двумя бюстами?» – сухо спросил подполковник Гладилин. «Да я же сам ей и рассказал. Она доставучая была – жуть! – оправдывался Глеб. – Как ногу вылечили – королевой себя почувствовала. Все время требовала, чтобы я ее развлекал – рассказывал разные истории. Истории у меня скоро закончились, я ей тогда и рассказал про эту тетку.

И вдруг я понял, почему Глеб выстрелил. Я вспомнил, как они с Галиной заговорщицки переглядывались на даче, где жил Ревнилов, отдавая мне ту зловещую книгу, которую нашли на чердаке! Все ясно: они там вдвоем на чердаке открыли Книгу Зла. Открыли, не зная, как ее закрыть.

Как раз в это мгновение Глеб говорил Платону Филипповичу: « А может я попал ей в туловище из-за того, что мне всю ночь какой-то кошмар снился…» Я резко его оборвал: «Глеб, а хочешь, я угадаю, какой тебе снился кошмар?» Все, даже Платон Филиппович, немедленно посмотрели в мою сторону. «Тебе снились глаза, один сплошной калейдоскоп из человеческих глаз.» Молодой человек побледнел, как полотно. Его губы в один момент из красных стали синими и эти синие губы прошептали: «Да, мне снились глаза. Один сплошной калейдоскоп из глаз. А откуда ты знаешь?»

Мне не хотелось ничего объяснять. Единственное, что мне хотелось сделать – это позвонить Гале Лейкутович – моей Пречистой Деве – узнать, не натворила ли теперь что она. Какое-то плохое предчувствие поселилось у меня в душе сразу, как только я узнал о происшествии с Владипутей. Я отошел в сторону и набрал Галин номер. Ну вот, так я и думал, ее телефон не отвечал. Нет, «не отвечал» это мягко сказано. Не было длинных гудков, не звучала фраза: «Абонент временно недоступен» или «Номер заблокирован». В ответ из трубки неслось зловещее: «Набранный вами номер не существует. Набранный вами номер не существует…»

Как только мы вернулись из Чириково, ноги сами отнесли меня к Галиному дому. Отнесли не зря. Несмотря на то, что была середина рабочего дня, дверь мне открыли. На пороге стоял Галин отец, тот самый «честный еврей Лейкутович» - высокий, нескладный, в старомодных очках с толстыми стеклами. Рядом с ним стояла женщина, разделившая с ним все трудности «честной жизни» в послеперестроечной России – невысокая, кругленькая – Галина мама. В глазах обоих была не тревога, которая обычно присутствует во взгляде представителей древнейшего народа, в глазах был панический страх, страх от того, что только что произошло в их доме. Две пары перепуганных глаз смотрели на меня с порога. Серые губы мужчины прошептали: «Вы кто?», и я не нашел ничего лучшего, как вместо ответа предъявить удостоверение сотрудника спецслужб. Маленькая Галина мама охнула, закатила глаза и стала медленно сползать по стене на пол. Ее муж всплеснул руками и со словами: «Сейчас, Роза, я принесу воды» побежал куда-то в глубь жилья. Я продолжал стоять на пороге.

Когда женщину привели в себя, Галин отец вспомнил, что в квартире находится посторонний и этот посторонний – офицер спецслужб. Он собрал в кулак остатки своего мужества и, глядя мне прямо в глаза, спросил: «Что натворила моя девочка уже по вашей части?» Я не знал, что отвечать, поэтому уклончиво задал встречный вопрос: «Начнем с того, что она натворила по части вашей? Что происходит в семье?» « «А вот любуйтесь! - Долговязый мужчина метнулся в комнату и принес оттуда лист бумаги, вырванный из ученической тетради. – Оставила утром такое письмо и исчезла.» Он протянул мне тетрадный лист. «Папочка, милый, - прочитал я. – Я не хочу быть для тебя обузой. Более того, я хочу расплатиться с тобой за твою заботу и твою любовь. Хочу, чтобы на старости лет ты тоже был счастлив. За меня не беспокойся. Я уже взрослая. Мне предложили работу за рубежом за очень большие деньги. Я справлюсь и тогда ты наконец отдохнешь. Забросишь свой кульман в конструкторском бюро и будешь нежиться в теплом море. И мама тоже будет с тобой. Ты заслужил это. Твоя дочь Галя.» «Честное слово, я ее ни о чем не просил, - оправдывался мужчина, характерно картавя. – Мы жили бедно, но у нас даже разговоров таких не было, чтобы достать деньги, бросить все и куда-то уехать. Да и с чего она взяла, что я устал? Я еще очень много могу работать. А главное, я не пойму, кто ей, девчонке, школьнице, может предложить работу за рубежом, да еще за очень большие деньги. Интересно, что это за работа? Вы случайно не знаете, это не бордель?»

Я вспомнил Галин рассказ про девушку-снайпера, сообразил, что ей предложили именно эту работу и уверенно ответил: «Нет, это не бордель». «Ну, слава Богу!» - облегченно вздохнул Галин отец. Но мне почему-то не хотелось его расхолаживать и поэтому сказал: «Это намного хуже борделя». В глазах мужчины застыло удивление. «А разве бывает что-то хуже?» - растерянно спросил он. Я не стал испытывать до конца силу его духа и поэтому в ответ лишь неопределенно пожал плечами, протянул назад письмо и стал спускаться по лестнице. В голове вертелось одно и то же: «Боже мой, зачем это прелестное существо выбрало такой страшный путь? Зачем она стала снайпером? Теперь она будет убивать людей просто так, даже не имея на них обиды. Знал бы «честный еврей Лейкутович», на какие деньги ему предстоит нежиться в теплом море? Сколькими жизнями будет оплачена его безмятежная старость? Какая несчастная семья!»

Когда я спустился на два пролета, до меня вдруг донесся голос Галиного отца: «Послушайте, вы не Антон? Вы случайно не Антон Ведрин?» Я пулей влетел обратно и опять стоял у Галиной двери: «Да, я – Антон. Моя фамилия – Ведрин». Для убедительности я снова показал удостоверение сотрудника спецслужб. «Так Галя вам тоже оставила письмо» - произнес долговязый мужчина и протянул мне конверт. На конверте была надпись, старательно сделанная крупными буквами: «Старшему лейтенанту спецслужб Антону Ведрину лично в руки». Я вскрыл конверт. На чистом листе бумаги было всего только два предложения: «Прости, Антон. Но один раз мы еще увидимся.»

Письмо всколыхнуло меня изнутри – оно породило во мне надежду: я был уверен, что если увижу Галю, я непременно отговорю ее от совершения этого страшного поступка. Я стал напряженно ждать, когда состоится обещанная ею встреча. Я ждал звонка на мобильный, я всматривался в прохожих, я ждал звонка в дверь квартиры и одновременно проигрывал в голове те аргументы, которые приведу Гале против ее выбора. Я даже убедил себя, что в каком-нибудь чернокнижии или тайноведении обязательно описан способ, как закрыть Книгу Зла тем, кто однажды все-таки заглянул в нее, и что я обязательно этот способ найду.

Между тем полным ходом шла подготовка операции по захвату полковника Зарубина на предстоящей игре в хард-болл. Команду московских школьников заменили на наших сотрудников, подобрали подходящих по комплекции. В нее вошел и я. По лицам нас отличить не могли, поскольку на головах были защитные шлемы. В монастыре договорились, что охрана не окажет сопротивления при попытке проникновения внутрь хард-боллистов той и другой команды. Мы заверили, что ущерба памятнику старины нанесено не будет. Помимо сотрудников, переодетых в игроков, к монастырю был стянут спецназ. По замыслу полковника Зарубина бой должен был состояться на рассвете – какой смысл стрелять друг в друга в кромешной тьме. Мы проникли на территорию монастыря через стену со стороны новой территории кладбища. Полковник со товарищи вошли с помпой прямо через центральные ворота – связали охрану и выдвинулись за собор к недавно посаженному саду. Мы стояли на противоположной от них стороне вдоль монастырской стены. Местом боя, как назло, должно было стать старинное кладбище. Видимо именно акции вандализма еще не хватало этим людям.

Осенью светает медленно. Обе стороны застыли в ожидании, когда сумерки немного рассеются. Легкий ветерок донес до нас характерный запах – это бойцы с берегов Волги курили марихуану. Наконец рассвело и они пошли. И они и мы были вооружены пневматическими винтовками. Но, если мы еще прятались за надгробьями, то волжане шли, выпрямившись в полный рост, шли прямо на нас. На ходу они срывали защитные каски и были видны их глаза, остекленевшие от употребленных наркотиков. Они палили, не целясь. Было видно, как то один боец, то другой меняли положение рычажка, что втрое увеличивало мощность выстрела. А ведь они не знали, что перед ними бойцы спецслужб, они были уверены, что перед ними дети – московские одиннадцатиклассники. И они палили и палили, а полковник даже с двух рук. Его я узнал сразу - здоровяк, который организовал торговлю мумией вождя, - он первый сбросил защитный шлем и стало видно, что он – абсолютно невменяем. Он стрелял то с одной руки, то с другой неизвестно в кого. Воистину «слепой Василий Иванович» из Ульяновска! Вот среди сбросивших шлемы я узнал Яну, и ее глаза тоже были стеклянными от наркотиков, она тоже палила прямо перед собой, не разбирая цели. В таком же состоянии увидел я и Петра – знакомого Наташи. Он что-то орал истошным голосом и стрелял, стрелял, стрелял. Правда, они редко попадали в нас, но каменная крошка от кирпичной стены – то и дело била по защитным комбинезонам. Нападавшие не чувствовали боли от наших «тяжелых шаров» и шли напролом. Я не знаю, что они должны были с нами сделать, когда расстояние предельно сократилось и дело дошло до рукопашного боя. Это не было похоже ни на какую игру – это было побоище – это была вакханалия! «А вдруг при них еще холодное оружие?» - подумал я и поделился этой мыслью с находившимся рядом старшим офицером. Тот кивнул головой и, чтобы сберечь наших людей от неожиданностей, немедленно вызвал по рации спецназ.

Спецназовцы появились отовсюду разом. Их количество произвело должное впечатление на обкуренных бойцов с берегов Волги. Они стали отступать к выходу из монастыря. Это нам и было надо. У выхода их тоже ждали спецназовцы уже с капроновыми сетями. Сети нельзя было применить в акрополе – мешали многочисленные надгробные памятники, нельзя было применить в саду – мешали деревья, а вот на открытой местности между центральным входом и собором именно сетью можно было обезвредить невменяемых вояк.

Окруженные около цветника, они сбились в кучу и стреляли кто куда попало. Мне казалось, что они вообще не понимали, что происходит. Полковник почему-то палил по выставленным на обозрение танкам дивизии «Дмитрий Донской», которые стояли у входа. Яна зачем-то стреляла по цветам, а Петр, тот и вовсе палил по железным воротам. Другие бойцы поступали примерно так же. Спецназовцы вырывали из кучи то одного, то второго игрока, набрасывали на него сеть, обезоруживали, валили на землю, скручивали.

Вскоре из всей команды остался один полковник. Он по-прежнему стрелял с двух рук, ничего перед собой не различая. Наши бойцы уже подобрались к нему со спины с капроновой сетью и приготовились набросить, как неожиданно здоровяк уронил на землю оружие и обеими руками схватился за шею. Затем, видимо от нестерпимой боли он издал звук, похожий на писк, звук точь в точь такой же, какой издавала мышь, прилипшая к листу бумаги в Ульяновской гостинице. Внезапно мужчина обмяк и рухнул на землю. «Мертв» - констатировал первый же подоспевший боец. Выросший словно из под земли Платон Филиппович гневно спросил: «Кто стрелял?» Все бойцы только пожимали плечами. Я убрал руку мертвого полковника с шеи и увидел там свежий красный рубец от попадания «тяжелым шаром». Я вдруг вспомнил слова Галины, что этим шаром можно убить, если точно рассчитать место попадания – человек умрет от болевого шока. Но попасть может только снайпер. В поиске такового я невольно поднял глаза вверх и в предрассветной мгле увидел на башне монастыря изящный силуэт с поднятой вверх винтовкой МС-15. Этим жестом силуэт поприветствовал меня и исчез. Я не мог его не узнать. Ведь эту фигуру я обнимал несколько дней назад в туристической палатке. «Пречистая Дева!» - пронеслось в голове. Вслух же я закричал: «Галя! Галя, постой!» Но силуэт на башне больше не появлялся. Я еще бегал вдоль высоких монастырских стен, надеясь увидеть свою возлюбленную, кричал, надеясь, что она услышит меня, убеждал, что полковник и так бы понес заслуженное наказание – не надо было его убивать. Я просил Галю не уезжать – не становится наемным убийцей ни за какие деньги. Просил не убивать других людей, потому что любой конфликт можно решить иначе, без смертей. Все тщетно. Я так больше и не увидел ту, которую сам когда-то окрестил Пречистой Девой и которой дарил букет разноцветных гербер у величественных стен Донского монастыря.

Когда я вернулся на работу, я поднял на ноги все аэропорты, пытаясь задержать эту девушку, пытаясь предотвратить то, что она задумала сделать со своей жизнью, но нигде в списках отъезжающих фамилии Лейкутович зарегистрировано не было. Тогда я стал давать ее описание, и вот из аэропорта Домодедово сообщили, что два часа назад именно такая пассажирка улетела рейсом на Бейрут. Но у нее была совсем другая фамилия.

Внезапно меня вызвали к начальнику отдела. Подполковник Гладилин распорядился, чтобы я сообщил Виталию, что он и его необычный пациент могут покинуть конспиративную квартиру. Я отрапортовал: «Есть!» и готов был закрыть за собой дверь начальственного кабинета, но Платон Филиппович остановил меня. «Я обещал тебе рассказать, кто такой полковник Зарубин», - сказал он и предложил мне сесть, намекая на то, что разговор коротким не будет. Я подчинился. «Это мой предшественник в этом кресле,» - произнес Гладилин и испытующе посмотрел на меня. Я растерялся – услышанное было для меня неожиданностью. «Да, да, - повторил хозяин кабинета. – Зарубин руководил этим отделом до меня. Он сделал блестящую карьеру офицера. Прошел горячие точки, работал за рубежом. Бесстрашный, умный, изобретательный. И в какой-то момент ему, как и этому с четырьмя грудями, надоело все. Он демобилизовался, уехал к себе на родину и стал дурить. Наркотики, хард-болл, бессовестные авантюры с телом Ленина. Наверное, и в политику захотел поиграть – вот ему и понадобилась эта женщина, которая якобы родит Спасителя Отечества.» Неожиданно подполковник уставил на меня свой взгляд и спросил: «А ты помнишь, Антон, что по этому поводу написано у Гоголя?» Я признался: «Не помню». «У Гоголя написано, - напряг память Гладилин. – Умный человек в России или пьяница, или рожу такую скорчит, что хоть святых выноси.»


ЭПИЛОГ


Операция завершилась, опять никого не было рядом. Галя находилась в самолете, который летел на Ближний Восток, Владипути вообще не было в живых. И тогда я вспомнил про Виталия. Вспомнил его телефон, набрал, и на другом конце сняли трубку. Я сообщил, что он и его пациент могут покинуть конспиративную квартиру, не опасаясь за свою жизнь. И только в этот момент я понял, что не знаю, о чем говорить дальше – завершилась операция, завершились и отношения с ее участниками. Виталий, видимо, понял это посредством какого-то седьмого чувства. «А знаешь, Антон, - предложил хайропрактик, - садись в машину и приезжай ко мне. Посидим, чай попьем. Я тут придумал новую кроватку. Расскажу идею, а ты оценишь. Пообщаемся.» Именно это мне сейчас и было нужно. И я тут же ответил: «Спасибо. Еду».

По дороге я размышлял над тем, что совсем по-другому мог сложиться путь капитана Ревнилова и моей Пречистой девы, если бы… Если бы не эта проклятая книга! Книга, которая в настоящий момент лежит в багажнике моей «Шахи».

Я тут же остановил «шестерку», достал из багажника увесистый том и у меня возникло ужасно сильное желание взять и хотя бы приоткрыть его, заглянуть только на одну страницу, прочесть только одну фразу и мои пальцы уже было сделали это движение, но вдруг в голове отчетливо прозвучала фраза, которую когда-то говорила капитану Ревнилову его бабушка Римма Алексеевна: «Если ты однажды открыл книгу Зла, то должен знать, как ее закрыть.» Я понял, что не знаю, как это сделать, по крайней мере, сейчас не знаю. В одно мгновение перед мысленным взором пронесся гроб с телом капитана, мертвая Владипутя, покрытая белой простыней, рухнувшая на землю фигура полковника Зарубина и силуэт девушки-снайпера. Я моментально отвел глаза. Так нераскрытой я положил книгу на землю, облил бензином и чиркнул зажигалкой. Я не знал, можно ли поступать так с книгой Зла, но это было единственное, что я мог с ней сделать.

Книга горела как-то странно: она не коптила, не трещала… она издавала писк, писк, похожий на тот, что исходил от приклеенной к бумаге мыши, похожий на тот звук, который выдавил из себя умирающий от болевого шока полковник Зарубин. Затем вдруг пламя погасло, внезапно налетел ветер и развеял по свету пепел, в который на моих глазах превратился увесистый том.

Зная, что Виталий – любитель сладкого, я купил торт и оказалось, не зря. В коттедже за столом было полно народа – постоянные клиенты Виталия – все те, кто не получил помощь из-за его временного отсутствия. Здесь были автогонщица и переводчица с французского, был и новый человек – профессор, занимавшийся проблемами регенерации клеток, со своим другом, тоже ученым. Лена, жена Виталия, накрывала на стол, а внимание всех гостей было приковано к пестрой пушистой кошке.

Хозяин достал откуда-то широкую резинку (какую обычно вставляют в трусы). Длина резинки была не меньше двух метров. Один ее конец Виталий зацепил за косяк двери, а к другому привязал куриную кость с остатками мяса. Привязанная кость лежала на полу на пороге. Кошка обстоятельно обнюхивала кость, брала ее в зубы, урчала от удовольствия и тащила в угол комнаты, чтобы там съесть. Резинка натягивалась и, когда животное, достигнув угла, выпускало изо рта кость, последняя летела к двери и опять лежала на пороге. Удивленная таким поведением кости, кошка опять возвращалась к двери, опять обнюхивала съестное, опять брала его в зубы, и снова тащила в угол кухни, чтобы съесть, и опять кость вырывалась и летела назад к двери. Так повторялось раз пять или шесть под всеобщий хохот присутствующих. Наконец Виталий с досадой произнес: «Вот глупая! Ну никак не может сообразить, что кость, чтобы съесть, уносить не надо. А вот другая наша кошка, та, что пришла от алкоголиков, она со второго раза сообразила, что кость, если ее не уносить, съесть можно.» Лена, краем уха слышавшая рассуждения своего мужа, остановилась у кухонной двери с заварным чайником в руках и глубокомысленно произнесла: «Какие они все-таки разные, эти кошки!»





251