Варвара

…Варя и День были старыми друзьями. Каждое утро он будил её, щекоча пятки своими лучами-пальцами. Весной, а в особенности летом, когда День становился особенно горяч, и уже был не в силах сдерживать своих чувств к Варе, он нежно целовал её в нос и на нём появлялись добрые золотистые веснушки. Да, непременно добрые веснушки и такие же дружелюбные, как и он сам. С ними Варя проводила всю весну и лето, а порой и кусок осени, но потом наступал грустный момент расставания, как с друзьями из летнего лагеря, до следующего года. Варя скучала по ним и часто писала письма, вкладывая в конверт каждой по бережно засушенной с летя ромашке, но они никогда не отвечали, наверное были очень заняты на чьём-нибудь ещё носу. По возвращению они рассказывали о своих приключениях, всегда летних и солнечных, а Варя разглядывала их отражение в зеркале.

    День любил проказничать. Иногда он нарочно опаздывал на свидание с Варварой, и тогда ей приходилось опаздывать на свидание со школой. Торопясь, они беспрестанно улыбались и проказничали. Варя и День любили подшутить над людьми на улице, особенно в то время, когда второй ещё только пробуждался. В ночном колпаке он казался Варе особенно забавным, и глядя на него невозможно было не улыбаться, в то время, как все остальные уже успели в столь ранний час погрузиться на н-метровую глубину своих дел, или же дела, раздобыв где-то батут допрыгнули до их макушек. Просто они уже успели снять свои колпаки, но лучше бы они этого не делали потому, что делам тогда пришлось бы достать до самой кисточки, а это уж никак не возможно, и тогда бы им пришлось отступить и оставить всех в покое, не томя скучными монологами, возникающими в голове у каждого…

   Скрипучий надувной матрас, в соседней комнате, накрытый на две персоны, разбудил Варвару в половине четвёртого утра или ночи. Она первым делом ринулась к окну. Варя любила окно, вернее всё то, что за ним, по ту сторону. Снаружи окно всегда сияло своей прозрачной красотой и тянуло в себя заглянуть, хотя понимало, что это практически невозможно, так как жило на втором этаже. По другую сторону от снаружи всегда ютилось тепло вместе с весёлыми, краснощёкими стенам  из кирпича, которые было местами видно. Они всегда развлекали окно своей беспрестанной болтовнёй, а бетонной долговязой трубы вечно урчало в животе, но окно настолько привыкло к этому звуку, что порой он начинал казаться ему забавным. Тёмное молчание безлюдной улицы уныло строило Варе разные рожицы, время от времени подмигивая своими фонарными глазами. Улица была не в настроении дурачиться, но по обычаю была улыбчива со своей полуночной собеседницей. Разговор всегда происходил молча, что вполне естественно для столь позднего времени суток. И всё же позднего, так как на этот раз в разговор вмешалась полная, пышногрудая старушка, в чёрном махровом халате, я пушистым чёрным котом на плече. Волосы её были замотаны полотенцем. Пол ночи лил дождь. Варя догадалась, что она то и была Ночью, способной скрыть все огрехи своих домочадцев под своим одеянием, служащим воротами, преградой для Дня и чужих глаз.

   Над большими карими глазами стал плавно опускаться занавес век, обрамлённый снизу бахромой длинных, пушистых ресниц. За занавесом потемнело. Веснушчатый нос опустился на подушку, последний раз глубоко вздохнул и затих. Два шустрых глаза по-прежнему продолжают играть в салочки, хотя прекрасно знают, что в тот самый момент, когда один уже будет нагонять другого, непременно появиться злюка Нос и помешает. Успокоились. Им ничего не видно. Но вот, на тёмном бархате занавеса появилось первое светлое пятно, словно бы Кто-то направил луч прожектора а стену и ждёт, что вот-вот начнут показывать диафильм . Какой-то скрежет. Кто-то поставил плёнку. Снова вспыхнуло светлое пятно, но уже с какими-то непонятными закорючками. Кто-то бы с огромной радостью прочёл бы эти значки Варе, но был сорванцом и никогда не посещал школы. Он нежно взял Варину ладошку в свою, невидимую, устроился рядышком с ней. Варя никогда не видела Кто-то, но знала, что он вмест рядом.