Ложь

Обидно уличить кого-то во лжи. Выхолощенной лжи, выложенной плитками красивых слов и, так по-осеннему, убранной рыжими герберами. Лжи, что ежедневно подавалась на завтрак и ужин вместе с яблочным соком и милой улыбкой длинными строчками на экране мобильного телефона. Еще обиднее уличить во лжи тебя. Некрасиво и больно, как если бы кто-то разбил твою любимую фарфоровую чашку, из которой ты, может, и не пила, но которую так любила. Разбил нечаянно и не специально. Но только эту чашку уже не вернуть – не склеить, и такую же не купить. Точно так же вся твоя правда вчера разбилась передо мной. Вдребезги о холодный пол. И каждый осколок тонких фарфоровых чувств превратился в обыкновенную лживую подделку из простой керамики. Твоих чувств для меня больше нет. Но их осколки больно ранят и застревают по сосудам, карябая сердце. Знаю, время вылечит, затянет, забудет. Но выплыть из тебя хочется уже сегодня. Выплыть и высушить последние капли тебя на коже, чтобы не обветрили губы и не слезились глаза.
Жалко, что мозг и сердце - не перезаписываемые CD-RW, а то стерла бы все свои мысли и ощущения, всю память, наполненную твоими словами, глазами и руками. Как в том фильме про великую силу любви. Сложно забыть, даже если очень стараешься. Сложно забыть, как ты на меня смотрел - смешно прищуривал правый глаз и улыбался внутрь себя. Теперь ты точно так же смотришь на нее. По такому же сценарию. Только в главной роли другая. Искренняя драма на деле оказалась обычной «мыльной оперой». С совершенно предсказуемым финалом. Я спешу договорить монолог своей, уже второго плана, роли. Спешу выплеснуть, выдохнуть, выскрести все, что есть, чтобы ничего от тебя не осталось. Не заболело больше никогда, не проросло с весной, не загрустилось. Чтобы остались только сухие осенние листья воспоминаний и красивые рыжие фотографии, которые ярко горят и пахнут так сладко, что щемит на сердце.
Однажды осень растворила меня в тебе, залила солнцем с ног до головы, раскрасила волосы и глаза в счастье. Теперь осень забирает, уводит тебя за собой. Проходит мимо, оставляя горьковато-тыквенный запах духов, серый туман и дожди, дожди, дожди… Меланхоличные продрогшие дожди. Они идут повсюду, проникают внутрь и холодят все внутри. Они льются по щекам и пальцам, разбавляют горечь слез один к одному, чтобы никто не заметил. И все тонет в тоске и плаче. Говорят, дождь в дорогу – хорошо. Ты уходишь, и я вслед тебе посылаю дождь. Он смывает все прошлогодние позабытые обиды и всю ложь, которой стало слишком много в этом маленьком городе. А я смотрю в окно на чистые улицы, на серое небо и мокрых птиц, и плачу, плачу, плачу... Выплакиваю тебя изнутри. Лечу душу мятным чаем. Разговариваю. Пишу. Живу.
Зачеркнула. Перевернула. Вырвала страницы. Жалко, что бумажные самолетики не умеют летать под дождем. Мокрые грязные листы чувств размывает сентябрьский ливень. Прибивает гвоздями капель к асфальту, пробивает насквозь. Точно так же, как ты пробил мои запястья острыми словами. До упора. В четыре удара. Я больше не смогу простить. Слишком грязно… Жаль, что этой осенью слишком грязно. Жалко новые туфли. Поэтому все двери на замок. Не стучи. Я все равно не услышу. Дождь шумит…