Время рассудка

В это время рассудка
мой ход обезножен,
я зашла на минутку,
но время дороже,
чем забытый на клетках этюд.

Недописанный холст
превращён в перспективу:
звёздно-выгнутый мост
упирается в гриву
на холме облетевших минут,

а в полях за вокзалом
пути раскосили
клинья веером. "Или"
поставив на "или",
из заплечья свободу достав,

я скрежещущим гравием
меряю эхо,
на раскурку оставив
себе ради смеха
неуместный отныне устав.



Там где кровь много гуще,
чем воды в реке,
не судачат про случай,
идут налегке,
не клянут, не лукавят,
не помнят измен
и вопроса не ставят -
а что же взамен?



Ах,  Варвара - весна - 
ваш несбывшийся Свечин*,
осень нам не верна,
да и крыть больше нечем,
пальцы ищут в карманах ответ.

Целовавшимся в этих
аллеях с рябиной,
впору быть оспаримыми,
но половиной
отчего бы то ни было - нет.

Это верно в любое
сознание года,
вынимая с любовью
альбом из комода,
отворив на случайном листе,

обнаружишь пейзаж
в неопознанном где-то,
реквизит, антураж,
но ни тени портрета.
потому как портрет опустел.


                &


Точка? Шалишь, запятая. Новинный овин*.
Выше лишь овны - собратия сахарной ваты.
Сахар на бархате чёрном, что вдовие платы.
Белая ретушь по контуру холмных горбин.

Вот и зима, слава богу. Кто корчится ночь -
Знает ей цену. Начальную и отпускную.
Чую и нынче по воле своей не усну я -
Вон ещё звёзд сколько нужно хребтом истолочь.

Плата ли это? Палата белеет пуста.
Нет, не зови. Поищи постояльца другого.
Мой визави, придержите последнее слово
Ради обновы столь красящей эти места.

Снег - значит боль. Дежавю каждогоднего круг
Цепко сжимает в горсти чёрно-белые звенья
Дней и ночей, сквозь которые косо поленья
Едут каскадом к ногам из немеющих рук.

Это любовь. Слабонервных, пожалуйста, вон.
Бог же на линию плеч возлагает по силам
Знаков согласия (или иного просила?)
И несогласия гнётом чугунных погон.



 *Нежто я у Бога овин сжег или теленка украл? т. е. вина моя непрощенная?



                &



Как нынешний ноябрь терпелив.
Какая честь с накопленным расчесться
В тот самый день, на том же самом месте,
Где белый перламутровый налив
Летел к ногам и трескался у ног
В стеклянных сумерках
С глухим предсмертным всхлипом,
Откатываясь прочь, прозрачной лимфой
Шевро ботинок грубых окропив.

О, нет, не вечер в нотную тетрадь
Налил чернил, лиловых, словно слива
И на поле из лужи тянет криво
Наклонных букв насупленную рать.
Здесь место нотам - соль-ре-ми-диез,
А не теням во впадине глазницы,
Но катятся беззвучно колесницы
По сердцу, чей дюралевый протез

Стучит сильней, чем ходики в дому,
Опосль сеней, пропахших насмерть луком.
Какая честь стать выключенным звуком,
Не должным в этом мире никому.
Стать мертвецом в молниеносный миг,
Отринув все возникшие - А я бы...
И слышать только всхлипы поздних яблок,
Плотней на горле стиснув воротник.




 *Свечин, герой романа Б.Ш. Окуджава «Свидание с Бонапартом»