***

Глава первая
 
НАЧАЛО

Меж дремучей тайги затерялось
Не богатое наше село.
Горе горькое по свету  шлялось
И на нас невзначай набрело.
Распевал заунывно,  с оттяжкою
Выходя к мужикам на покос.
Где блестели, как зеркала лучики
Острия их отточенных кос.
Разделял с ними горе и радости.
Кто родился - он с ними  гулял.
И стоял головою наклоненной,
Отошедших всех в путь провожал.
Так текли годы, синею речкою.
Обнимал их красавиц  Анон.
Старики уважали, и молодцы
Не ходили к нему на поклон.
И судил он, по Богу и совести.
У кого? Где? Какая межа?
Так он лихо на свадьбах отплясывал,
Что тряслась под ногами земля.
За советом к нему, как родителю,
Приходили семейным гуськом.
Он выслушивал и снисходительно.
Помогал, улыбаясь добром.
Так он жил - по Российской  многоукладности.
И Российской тоской тосковал.
Для крестьян,  был хорошим учителем.
Девок замуж с умом выдавал.
Прадед мой был довольно ухабистым.
Если драка, то кинется в бой.
И за Родину, если потребует.
Встанет грудью, надежной стеной.


                Глава вторая
                ЛАГЕРЬ

Серым туманом окутано место.
Серые лица, в серых домах.
В серых бушлатах, в серых одеждах,
Серые люди, на нарах лежат.
Лагерь опутан колючкой по кругу.
По кругу забор метров пять.
Что, происходит за этим забором,
Лучше нам с вами не знать.
В блямбу ударили, звонко, протяжно
И прокричал часовой.
Все кто на улице? Кто не в бараках?
В бараки, по нарам, отбой!
Дед мой лежал, к другу спиною.
Друга, как мог, согревал.
Друг замерзает. Чем тут поможешь?
Тиф… Его друг умирал.
Ночи над лагерем нет, только сумерки.
Не светят в бараке свечой.
Лишь иногда слышен стон умирающих
И вдалеке волчий вой.
Вонь в помещение, от  тел загнивающих.
Трупы на нарах лежат.
Холод стоит, душу насквозь пронзающий.
Слышишь? Замерзнешь! Не спать!
Тихою серостью ночь заползает.
Серое небо в окне.
Серые звезды на небе мерцают.
Серая злоба везде.
Нет уж зубов. Скрежетать уже нечем.
Вырвала зубы цинга.
Вошь заедает. Никто уж не борется.
Тиф, в лагерях, как чума.
Печка замерзла, давно уж не топлена.
Во фляге замерзла вода.
Не убежишь никуда, и не скроешься.
Тундра вокруг и тайга.
Так по ночам согревал дед товарища,
Не отходя от него.
Лишь выходя на проверки, выкрикивал
Русское имя его.


                Глава третья
                ВЫЖИТЬ

Дед не сломался. Но как же он выстоял?
Трудно об этом сказать. Жизнь ведь одна,
Богом дарована.  Никто не хотел умирать!
Кожа да кости. Глаза только светятся,
Скорбящей живою душой.
Думал, что справится. Думал, что выстоит.
К детям вернется домой.
Серое утро встает над равниной.
Серый приходит рассвет.
Серо бредовая дрема накрыла.
Очнулся, а друга уж нет.
Умер под утро. Тихо, не дергаясь.
Но перед смертью шептал:
Будете вы прокляты, те, что за вышками!
Те, кто все это создал!
Тени прошлись по улице лагерной.
Его унесли за барак.
Акт написали - еще один выбывший.
Для лагеря это пустяк.
Как очень долго, с болью и горечью,
Время в том месте идет.
Новое утро уже на восходе.
И дед мой уже не встает.
Так и лежал он на нарах, завернутый.
В тряпки, какие собрал.
Сил уже не было. Рухнул, как дерево.
Больше уже не вставал.
Вот и его, подкосила проклятая.
Дед не хотел умереть.
Серыми буднями, серой инфекцией,
Серая, серая смерть…
Снова проверка. Снова окликнули.
Некому крикнуть. Я здесь!
Четкий приказ караульным был отдан
Быстро найти, и пресечь.
За ноги волоком. Били прикладами.
Пинали стальным сапогом.
Дед, уж не чувствовал, больно уж не было,
Не зная, что будет потом.
Долго готовился, к вздоху последнему.
Дед был готов умереть.
 Где бы ты ни был, на что-то надеешься,
 Но ждет тебя серая смерть.
 И перед вечностью, будет достоинство
Достойно в строю умереть.
 Так побеждают, все те, кто борется.
 Серую, серую, смерть…
И в назидание еще, тем,  что движутся,
Бросили в тундре его.
Полу раздетого, кровью залитого -
Замерзнет скорее гав но.
И конвоир, напоследок, на верочку,
Ткнул его острым штыком.
Пусть они видят! Пусть они знают!
Как поступают с врагом!
Тело слегка лишь его припорошило,
Их, заметая следы…
Завтра  посмотрим, его не останется.
За ночь растащат песцы.
Утром же глянули. Но уже не было.
Не было тела его.
Куда он исчез за снегами далекими?
Не знает никто, ничего…


                Глава четвертая
                ЖИЛИ

Рассвет над деревней. Встает тихо солнышко.
Тянет туманом с реки.
Зоренька ясная! Зоренька светлая!
Пропели уже петухи.
Коровы подоены. В стайках уж прибрано.
Чисто у всех во дворах.
Запах черемухи, в белых одеждах.
Вдохнешь и потянешься,
 Вылетит нежное, восторженно-сладкое. Ах!
И изнутри, как само разумеется,
Как бы признание в любви.
Скажешь тому, кто рядом находится:
Как же красиво! Смотри!
Жили они, как бы, в общем, не бедствуя.
По правилам всех Россиян.
Утром с молитвой вставали и в праздники.
По воскресеньям шли в храм.
Божьи каноны, и Божье учение.
Были в то время в чести.
С Богом и совестью, с верой и правдою,
Легче по жизни идти.
Семьи большие. Всегда многодетные.
Куча детишек мала.
Мал, мала меньше, погодки после дыши,
Только звенят голоса.
Было у деда детей ровно шестеро.
Шестеро светлых голов.
Страшное горюшко, дети без матери,
Жили, и нет больше слов.
Сироты славные. Русые волосы
Карие глазки с пятак.
Дети росли, и в хозяйстве участвуя,
Отца берегли, как у всех.
Мужчина в доме, царь и хозяин
И в этом, их жизни успех.
Супруга его, что пред Богом повенчана,
Рано ушла на погост.
Сделали холмик, и крест ей поставили,
Из белых Российских берез.
Очень любил он жену свою верную,
Сильно по ней тосковал.
Но, делать нечего, жизнь продолжается.
Сам он детей поднимал.
Кто из вас видел, глаза эти детские,
Полные  взрослой тоски.
Ставшими взрослыми, лишь за мгновение.
Полные горя, любви…
Душу так вывернет болью горючей.
Сердце заноет - хоть вой.
Слезы покатятся серыми реками.
Серою болью такой. Что же ты Господи?
Что же ты делаешь? Зачем?
Ты такое решил.
В чем же повинны малые дети?
 Зачем ты их детства лишил?
Вечером серо. Вечером пасмурно.
Серые тучи идут.
Серое горе ударом не ведомым.
Скоро за дедом придут.


                Глава пятая
                ЧУЖИЕ

Стуки прикладов в ворота тяжелые.
Брань, угрозы, плевки.
Ну, собирайся, сука враждебная!
Мы за тобою пришли.
Ишь, тут пристроился, быстро расколешься.
Где твои братья, враги?
Двое лишь в штатском, десять в военном,
В дом ворвались , не вошли.
Дети в испуге, по комнатам прятались.
Но, притаились в одной.
Кучкой к сестренке, к окошку прижались.
Старшая машет рукой.
Тихо вы! Тихо! Ну, успокойтесь. Не нужно,
 Чтобы услышали нас.
Если же что? Сразу быстро в окошко.
Как будто и не было вас.
Деда ломали, пинали, таскали, били
Прикладом в лицо.
Так изувечили, что не узнаете.
Вытащили на крыльцо.
Ребра поломаны. Зубы все выбиты.
Тело - кровавый мешок.
И показать захотели селянам.
Дать им закона урок.
Люди побоище это услышали.
Скопом туда подошли.
Что же увидели? Что же услышали?
Что же там люди нашли.
Видят в пыли, у дороги валяется,
Тело - кровавый мешок.
Даже бывалые, так содрогнулись.
Картина, приведшая в шок.
Многие бабы в обморок падали.
Жуть, лишь чуть-чуть увидав.
Только один, тот, что в штатском , выкрикивал:
Видите! Будет вот так!
Будет вот так, с врагами народными.
К ногтю их всех подведём.
Не спрячутся суки от гнева народного.
Мы под землею найдем.
Он же подлюга. Вражина, народная,
Ловко пристроился так.
С братом наладил он тайно, в Маньчжурии,
Нам не известный контакт.
Выведем всю, эту нечисть  дворянскую,
Всех, до единого - в пыль.
Раздавим гнездо их, потомство и прошлое.
Всех,  на повадку другим.
Деда связали. В телегу забросили.
Раздалась команда, пошел.
Только народ на дороге остался.
Никто, никуда не ушел.
Только все тронулись. Вдруг спохватились.
Куда подевались щенки?
Дети в окно и через по скотину.
Боже! Детей сохрани!
Через дворы, огороды, сараи.
Дружно бежали в кусты.
Там за по скотиной, лес начинается.
Господи им помоги!
Есть им пристанище, в мире огромном.
В мире прекрасном лесном.
Если по совести чист и свободен.
Лес вас укроет добром.
Долго искали в тайге их чекисты,
Но никого не нашли.
Детей не найти за кустами и ветками,
Если не знаешь тайги.
Что же ответят начальству партийному?
Рапорт напишут, какой?
В рапорте будет просто указано -
Сгинули дети в тайге.
Звери накинулись и разорвали их.
Останки зарыли в земле.
Сели, поехали в город далекий.
В телеге валялся мой дед.
И мужики, с зубами скрипящими
Хмуро смотрели им в след.
Слезы горючие. Горюшка серого.
Мокли соленой слезой.
Бабы тихонько за избами прятались.
Что б выжать соленую боль.


                Глава шестая
                ИСПЫТАНИЕ


Серые стены, серые двери, серые нары в углу.
Дед мой лежал в бреду без сознания,
На сером бетонном полу.
В сером убранстве окошко, чуть светит.
Серый весит потолок.
Серый расстрел горемычному светит.
Надежда, что выживет. Бог.
Время потеряно. Время смешалось.
В серую длинную тень.
Что там на улице? Кто его знает?
Ночь там теперь или день?
Камера серая, серою плесенью.
Серо в бетонном гробу.
Как же могли на себя мы накликать,
Страшную эту беду?
В теле истерзанном. В сердце измученном.
Мучит один лишь вопрос.
Как же там дети? Что с ними будет?
Сколько прольют они слез?
Даже в бреду, в тяжёлом беспамятстве.
Мысли одни про детей.
Где они? Как они? Что с ними будет?
Кто их согреет теперь?
И в голове его, горем израненной.
Страшной картиной такой.
Что не увидите и не представите.
Здравой своей головой.
К вечеру ближе. Начнут истязания. Пытки.
Таких уже нет.
Что же случилось? Что ты наделал?
В чем же вина твоя дед?
Красною тенью встает девятнадцатый,
Все что  с чего началось.
И опускается.  Давит из прошлого
Памяти серая ночь.
Пыл революции, радость и праздники
Быстро прошли над страной.
И разделило людей на два лагеря.
Тот, кто был свой - стал чужой.
Брат его старший,  кровиночка родная
 К белым за веру пошел.
Дед же собрав мужиков деревенских,
 В леса к партизанам ушел.
Брат у Семенова, он с партизанами.
Что же им скажет отец?
Отец же помалкивал, серо нахмурившись
Чувствуя близкий конец.
Мать вся измучилась долгими муками,
С горя болезнью слегла.
И не дождавшись сынов своих родненьких,
С горя тогда умерла.
Старое дерево. Ветки подсохшие.
На ветках. Кругом желтизна.
Так и у прадеда жизнью пожившего.
Седая была борода.
Войны прошел, и в каких не участвовал.
Умел ненавидеть врага.
Но он не мог себе даже представить.
Злобы такой никогда.
Переживал он, разлад между братьями.
Мучился, долго хворал.
Прадед боролся с этой напастью.
Но все равно умирал.
Так потихоньку готовился к смерти.
Простился, и принял обряд.
И исповедавшись, умер, как водится,
Глядя, как свечи горят.
Катится по полю. Катится серое.
Катится это на юг.
Колючку огромную, серою массою
Перекати поле, зовут.
Так уходили со скарбом и с семьями,
С бабами, кучей детей.
Что бы спасти их, создать, что то новое,
На родине новой своей.
И перед тем, как расстаться с могилами,
Взяли по горсти земли.
Что не вернуться в родную сторон ушку.
Знать они разве могли?
И перед тем, как в Маньчжурию ехать
Лихо, запрыгнув в седло.
Брат его сродный пришел попрощаться,
Заехав в родное село.
Встретились молча. Хмурые лица.
Нечем начать разговор.
Только глаза их усталые тусклые.
Совести вечный укор.
Смотрят печалью разлуки навечно,
Сердце стучит молотком.
Все ж, обнялись и на веки расстались.
Так брат покинул свой дом.
И стой поры, братья больше не виделись.
Не было даже вестей.
Может и сгинул где? Может, устроился?
Много у жизни путей.
Но разошлись их дороги пред вечностью.
Их никогда не свести.
Сами решили так. Сами и выбрали.
Страшные эти пути.
Так без вены, виноватыми делают.
В друге увидят врага.
И приговор окончательный сделают
Жизни его навсегда.
Только ему, не читали решение,
Не объясняли - за что.
Просто сказали, без сожаления:
Враг ты народа и все.
Собрали этап, в  вагоны холодные,
Долго куда-то везли.
В трюме железном. На дне парохода.
На край неизвестной земли.



                Глава седьмая

                ДЕТИ В ТАЙГЕ

Тайга притаилась, шепчутся ласково
Молоденькие  деревца.
Ветер кочевник их ветви чуть трогает
Нежно, так дует - слегка.
Деревья что взрослые,  давно уже выросли
Их прикрывают листвой.
Так и мы с вами в дни злых испытаний
Детей прикрываем собой.
В травах не топтаных. Тропы не хожены.
Нет ни путей, не дорог.
Стоит в первозданном зеленом убранстве.
Чудны ж дела твои, Бог!
Птички поют, свои песенки звонкие,
Крадется хитрюга лиса.
Только в тайге, можно увидеть
Сказки и чудеса.
Так в первозданной тайге той не тронутой,
Дети нашли свой приют.
Что же там делают? Как они выжили?
Как, там без взрослых живут?
Долго скрывались в трущобах  багульника,
В зарослях ерника.
Их приютила, как мать своих деточек,
Добрая наша тайга.
Что же им делать? Нечем питаться.
Без крыши над головой.
Вот только нельзя им домой возвращаться,
Ждет их суровый конвой.
Так они долго по лесу скитались.
Ягоды ели, грибы.
Травы в передник сестре собирали.
Жевали траву от беды.
Вот младший братишка, что Гошей  назвали,
В кусты по нужде отошел.
Скорее идите! Идите, смотрите!
Смотрите, что здесь я нашел.
Землянка, заросшая разными  травами,
Засыпана старой листвой.
Стены из бревен накатом поставлены.
Есть даже печка с трубой.
Нары поставлены, стол с табуретками.
Там и посуда нашлась.
Спички и соль, патроны с винтовками.
Новая жизнь началась.
Маслом все смазано и приготовлено.
В землянке никто не живет.
Нет не пометки, следа нет и запаха.
Давно не был там человек.
Кто же оставил такие сокровища?
Мы не узнаем вовек.
Все же чудны, все дела твои Господи!
Милуешь ты и казнишь.
Как разберёшься? Как угадаешь?
Кого ты любовью хранишь!



               Глава восьмая
УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ


Край тот далекий, неведомый, дикий
Снегов синевой весь блестит.
Под снегом колючим, чужим и холодным
Человек замерзая, лежит.
Сколько же судеб? Таких заметенных
Исчезнувших в этих снегах.
Сколько же звезд посчитайте на небе
В неведомых звездных путях.
Нет ни могил, ни имен. Их останков
Не найти в этом мертвом снегу.
Все имена их канули в вечность,
Замело их в ночную пургу.
Кто-то в молитве просил избавления,
Смерти им небо послать.
Их миллионы. Их не сочтёте.
Знает лишь Родина мать.
Так и играют судьбой человека.
В дьявольских подлых мозгах.
Все забирают, лучшее в людях.
Сжимая в костлявых когтях.
Что наша жизнь? Ей цена три копейки.
Культуры уклад вековой?
Лишь бы стояла власть над народом
Серою смертью с косой.
Выкосить всех для нее не угодных.
Граблями всех в кучи собрать.
Отправить на вечность, в снега те холодные.
В снегах за нее умирать.
Серое небо, серыми звездами,
Месяцем серым весит.
Кто же окрасил, таким мракобесием?
Власти такой монолит.
Дома посерели, трава на угодьях.
Серою стала вода.
Кто же нам власть эту серую выдумал?
Зачем нам такая беда?
И посерели деревья от горя,
Серыми стали луга.
Серая плесень страну затянула,
Россия почти умерла.


                Глава девятая
    ВОСКРЕСНУТЬ, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ

Дед мой лежал, под снегом и небом.
В нем еще теплилась жизнь.
Где же взял силушку? Всем нам не ведомо.
Силы откуда взялись?
Может Господь, что обрек на мучения
Силы добавил ему?
Что бы мог выжить, любовь сохранила
 В этом ледовом плену?
Только чуть слышно по снегу скрипучему
Легкие сани идут.
Легкая упряжь и все, как положено,
Быстро олени бегут.
Их подгоняет старик седовласый,
Северный житель земли.
Видит, чернеет, снегом присыпано
Темное, что-то в дали.
Ближе подъехал, глаза прослезились,
Метров где-то в двухстах.
От лагеря серого, туманом укрытого
Лежит человек, как устал.
В тряпках в крови, без лица и без памяти,
Но еще, кажется жив.
Быстро закинул в резвые сани.
Снова упряжка бежит.
Тепло. Но в глазах, только ночь бесконечная.
Боль, бесконечная боль.
Над тундрою ночь для него простирается
Серою болью такой.
Лишь иногда приходил он в сознание.
Но, невозможно понять
Что происходит? Где он находится?
Кто его хочет поднять?
Шкуры вокруг, на стене, на лежанке.
Шкуры повсюду вокруг.
Яркий огонь горит в середине.
Тепло отдает ему друг.
Глаза приоткрыл, тяжело, но спокойно,
Не сразу увидел, не в миг.
Стоит у него, прямо у изголовья
Странный какой-то старик.
В бубен колотит, шипит и бормочет
И ничего не понять.
Что же он делает? Что же он хочет?
Что ему хочет сказать.
Поил его горьким каким-то отваром,
Мазями мазал всего.
Дед и не понял. Что происходит,
Что делает, тот из него?
Так постепенно, теплом и заботой,
Старик ему жизнь возвращал.
Кто этот старец? Откуда он взялся?
Мой дед никогда не узнал.
Старанием знахаря. Упорством, терпением.
Видно старик дело знал.
В теплом и добром, этом убежище,
Дед все же на ноги встал.
Раны все зажили, не кровоточили,
Ран уж как будто и нет.
Только вот шрамы, очень глубокие,
Оставили страшный свой след.
Кости срослись. Постепенно, не сразу.
На улицу начал ходить.
Только вот кто он? Откуда он взялся?
Не мог старику говорить.
Старик и не требовал. Знал все, что видел.
Сам про него, без него.
Лишь иногда головою потряхивал.
И говорил: «Нячуго…»
Время идет. Дед окреп и поправился,
Стал на охоту ходить.
Но говорит, как- то раз он спасителю:
Мне уж пора уходить.
Дети там где-то, горькие сироты,
Дома остались одни.
Нет мне не весточки. Знака хорошего.
Что с ними? Где все они?
Лекарь достал ему карту старинную
И указал в ней маршрут.
Скарб пресобрал. Солонину в дорогу.
Одобрил. Иди они ждут.
Как он шагал по просторам России
Нам никогда не узнать.
Мысли о детях, о доме и встрече
Ему помогали шагать.
По тундре, тайге. По неведомым тропам
Минуя посты городов.
Всяко пришлось. Уходил от погони.
Встречал он друзей и врагов.
Без документов. Без справок и паспорта.
Трудно идти по стране.
Жил он надеждою. Верой отцовской.
Мне трудно представить себе.
Дороги всегда возвращаются к дому,
Куда бы ты в жизни не шёл.
Туда где родился, где бегал мальчишкой,
Откуда из дома ушел.
У каждого в жизни. Есть место святое.
Откуда он тронулся в путь.
И где бы он ни был. Где б жизнь не устроил,
На место то хочет взглянуть.
Прийти поклониться родимым могилам,
До боли знакомым местам.
Реке и забору, кварталам унылым,
Старухам и старикам.
И пусть нас судьба. на чужбину забросит,
Мы в памяти свято храним.
То место родное, откуда мы вышли
И святость родимых могил.
Деревня пустая. Собак нет на улицах.
Куда же девался народ?
Народ весь по избам, по печкам попрятался.
В тревоге и страхе живет.
Дед к дому подходит и весь в ожидании.
Немало прошел уж дорог.
Вот скоро увидит. Вот скоро обнимет.
И сможет ступить на порог.
Сердце в груди. Колотится бешено.
То замирает на миг.
Рвется наружу из сердца страдавшего
Радости сладостный крик.
К дому подходит, и видит написано
Красными буквами: «Клуб».
И не поймешь, есть люди в доме.
Живут в нем? Вообще не живут?
Он постучал и на стук его вышел.
Странный какой-то мужик.
Весь в портупеях. Начищенный гладкий.
Спросил, что ты хочешь, старик?
Мне бы водицы испить не побрезгуй.
Очень уж сильно устал.
Путник в дороге, уж, сколько не мерил
Верст я своих отмахал.
Тот дал воды. Диалог завязался.
Спросил дед. А чей это дом?
Тот отвечал. Жил один тут вражина,
Расправились с этим врагом.
Жили тут с ним. Еще были щенята.
Но, где-то пропали в тайге.
След потерялся. Наверное,  сдохли.
Теперь не найти их нигде.
Тело обмякло, нет сил это слушать,
Кругом пошла голова.
Дед задыхался от горюшка страшного,
Удара душа не ждала.
Он отошёл от дома немного
И сразу на землю упал.
Небо погасло в глазах страшной вестью.
Умер он. Больше не встал.
Ангелы божьи! Святые угодники!
За, что? Он наказан судьбой.
Как можно выжить? Ну, как  можно выстоять?
Пред страшною вестью такой.
Сколько же Бог, человека испытывал?
Страшной и горькой бедой.
Все это пережил. Все это вытерпел.
Но все же забрал Бог с собой.
Люди собрались, у тела умершего.
Кто он? Не могут узнать.
И за знахаркой, кого-то отправили.
Скажет, поможет понять.
Откуда в деревне? Мертвый и странный.
Лежит человек без лица.
Вряд ли бы даже, дети узнали.
В том незнакомце отца.
Старуха пришла. На него поглядела.
Велела рубаху задрать.
Это Иван. Сын Тимофея.
 Как мне его не узнать?
Сызмальства, бегал за мною мальчишка.
Любопытства полна голова.
Я его травам. Лекарству учила.
И все, что смогла, отдала.
Люди его, на руках осторожно,
На холм над рекой унесли.
Рядом с супругой, тело положили.
Там тихо, спокойно, ты спи.
Холмик насыпали. Крест сколотили.
Из белых Российских берез.
Сколько, вот так похоронено судеб?
И жизней, как радужных грез.
Сколько сгубили в России красавиц?
Украсив могилы крестом.
Тучи надвинулись, выпали слезы.
Серым от горя дождем.


                Глава десятая

                ДЕТИ

Как там в тайге? Как же наши подростки?
Время, как птица летит.
Все вырастают, становятся взрослыми.
Вот и они подросли.
Девчонки красавицы. Парни плечистые.
Дети растут, как грибы.
Сколько же нужно, сил и терпения.
Что б выросли дети людьми.
Кто посчитает? Любовь ту, что вкладывал
В милых созданий своих.
Нет такой меры. И нет той оценки.
Еще не придумали их.
Долго в лесу, они еще жили.
Митька зверей добывал.
Шустрый парнишка и меткий охотник.
Без промаха в цель попадал.
Пашка и Ванька, хлеб приносили.
Девчонки, порядок блюли.
Гошка в тайге пропадал ежедневно.
В разведку ходил по грибы.
И одежонку, какую возможно
Люди давали тайком.
Так они жили и подрастали,
Мирным ребячьим гуртом.
Лес их утешил. Дал свои радости.
Вроде, как детство вернул.
Теплой и нежной лесною заботой
Жизнь их в лесу обернул.
Так бы и жили, но хмурится небо
Над нашей огромной страной.
И на пороге год сорок первый
Страшною, новой бедой.
С запада снова беда надвигается
Серою тенью смертей.
Это война для всех начинается,
Для взрослых, и для детей.
Ванька и Пашка, на фронт убежали.
Помладше остались в тылу.
Но это уж будет другая история,
Пока рассказать не могу.
Время над жизнью летит очень быстро
И в девяностом году
Маме моей, ее Агнией звали
Прислали бумагу одну.
Отец ваш оправдан, и не законно
Он был в лагеря заключен.
Снята судимость и в целом конечно
Перед народом  - прощён.
Вам компенсация - восемь целковых
За то, что росли без отца.
Когда же закончится, это не знаю,
Цинизму не видно конца.
Их уже нет. Они уж все умерли.
Только смогли сохранить.
Память отца своего в поколениях
Не сможет никто позабыть.

Как раз закончил к родительскому дню.  Наверное, я должен был рассказать об этом.  История, описанная мной, основана на подлинных событиях. Возможно я плохой автор, пишу с ошибками, не правильно распределяю по главам и разделам. Но нет у меня должного образования. Может, осудите меня за это, или скажете: зачем вылез? Вы можете меня судить, как автора, но как человека пусть осудит Бог. Я сделал то, что сделал. Как сложились судьбы дальше? Сложно. Павел, чье имя я ношу, погиб на фронте в Великую Отечественную.  Иван прошел всю войну от Ленинграда до Берлина. Григорий умер от болезни в 64 году. Дмитрий от болезни в 72 году. Мама прожила 87 лет. Её сестра Александра 87 лет. И я низко преклоняю колени перед ними… Писал все это с болью и скорбью.  Преклоняюсь перед всеми павшими от репрессий.  Хочу,  чтобы наше поколение не забывало никогда тех страшных лет, когда  Россию лишали её корней и истории наших семей.  Читайте, Судите. Да хранит вас всех Господь. С молитвой о прощении Павел Марков. Чита 02.05.2011г.