Анна Каренина. Часть 8. По Л. Н. Толстому

Анна Каренина

Часть 8

1

Стояла жаркая погода,
Прошло два месяца уже,
И лето, лучше(е) время года
Раскрылось будто в «неглиже».

Сергей Иванович — брат Кости,
Тот, что учёным слыл в роду,
Опять собрался к Косте в гости,
Чтоб летний зной не жёг в жару.

Как год, он написал и книгу,
Но не постиг его успех,
Учёный мир в ответ «дал фигу»,
А журналистам — для потех.

Но неудача его книги
Не сломила его дух,
И, несмотря на все интриги,
Он ко всем остался глух.

В связи с войною на Балканах,
Славянский поднят был вопрос,
И страшный бум в славянских странах
На эту тему вызвал спрос.

Сергей Иваныч ещё и ране
Вопрос славянский поднимал,
Теперь же был он им, как ранен,
Его всецело занимал.

Геройство сербов, черногорцев
Подняли дух у всех славян,
И масса русских добровольцев
В славянский направлялась стан.

Геройскому такому делу
Своё служенье посвятил,
Душа его при этом пела,
А книгу он свою забыл.

Отдохнуть на две недели,
И не только он один,
С Катавасовым хотели,
Левин примет двух мужчин.

2, 3

А в это время на вокзале
Добровольцев провожали,
И для них специально в зале
Банкет речами ублажали.

Конечно, там «герой» наш Стива,
Он всех комиссий уже член,
Оркестр, все проводы, красиво
И поцелуями обмен.

И Вронский тоже доброволец,
Но едет не один и он,
И с ним кое-какой народец,
А, в общем — целый эскадрон.

Он после смерти своей Анны
Теряет в обществе престиж,
Ему досталось «божьей манны»,
Видать ему не угодишь.

Свою вину он искупает,
Весь эскадрон — за свой лишь счёт,
По виду видно, он страдает,
Всё ж — настоящий патриот.

Что едет брат в деревню к брату,
Семье Стив передал привет,
Но что понёс сестры утрату,
В лице давно страданья нет.

На крупных станциях вновь встреча,
Песня «Славься…» неслась в вагон;
В пути же — «трёп» — «мужское вече»,
Средь добровольцев слышен звон.

4

В губернском городе стоянка
Опять родила ажиотаж,
В буфете что-то в виде пьянки,
Всех охватил какой-то раж.

Сергей Иваныч на перроне
Вдоль вагонов всё гулял,
В одном из окон он в вагоне
Мамашу Вронского узнал.

Был приглашён в купе к графине,
О сыне завела с ним речь:
— Уже полковник едет в чине,
Пытаюсь сына я сберечь.

— Я преклоняюсь пред такими,
Какой прекрасный весь порыв;
Мы и не можем быть другими,
Чтоб «вскрыть турецкий  сей нарыв.

Какое страшное несчастье
Постигло сына моего,
В семье кипели бурны(е) страсти,
Всё по причине от того,

Что он связался с этой Анной,
Красивой слишком, слов и нет,
Но очень оказалась странной,
И что ж он получил в ответ?

Семья покрыта вся позором,
А он почти сошёл с ума,
С каким же мерзким кругозором
Любима(я) женщина жила.

Ах, что тогда я пережила:
Он не общался шесть недель,
Тогда лишь ел, как я просила,
Он просто превратился в тень.

Боялись за его здоровье,
Того и более — за жизнь,
Уже он жертвовал и кровью,
Стреля(я)сь без видимых причин.

На место поскакал он смерти,
Не мог он ехать сам назад,
Во всей той мерзкой круговерти
Ему казался просто ад.

Осталось все же непонятным,
Что доказать хотелось ей,
Таким-то способом «приятным»
Лишь погубила трёх людей.

Себя и мужа, даже сына…
Он мужу дочь свою отдал;
Такая вот сейчас картина,
Такой вот «жизненный накал».

Влюбились с одного лишь взгляда,
В любви пожертвовали всем,
А результатом — лишь «награда»,
Создали множество проблем.

Осиротила дочь и сына,
Свою оставила семью,
А он лишился даже чина,
Пригрев не женщину — змею.

Всё грустен он, убит он горем,
Вот он и едет на войну,
Покрытый как бы он позором,
Он хочет снять с себя вину.

Ему б помочь, хоть разговором
И дать напутственный совет,
Себя он губит лишь измором,
Ему не мил весь белый свет.

5

Шагал он нервно по платформе,
Пятнадцать метров — поворот,
Одет был просто и не в форме,
И часто открывая рот.

Ко всем доставшимся несчастьям
Добавилась зубная боль,
Она была, конечно, частью,
В душевну(ю) рану — сыпать соль.

Метался он, как зверь тот в клетке,
И не смотрел ни на кого,
Как будто выпил он таблетки,
Стал отрешённым от всего.

Возможна с ним самим беседа,
Не ставил Вронскому в вину,
В беседе лишь нужна победа,
Тем боле едет на войну.

Ценил патриотизм он в графе
И одобренью знал цену,
И лишний раз считал он вправе,
Помочь ему «принять войну».

Он предложил свои услуги,
Просил принять его совет:
— Там есть у нас друзья и други,
Письмо Вам к Милану, привет.

— Не нужно мне рекомендаций,
Смерть можно принять и без них;
— Я рад узнать о Вашей акции,
Не посылают их одних.

Что сам граф Вронский их возглавит,
Зажжёт пред ними новый свет,
Он всё устроит и поправит,
Врагам достойный даст ответ.

— Я тем хорош, как смелый воин,
Не берегу я жизнь свою,
Я по природе крепко скроен,
Не отступать мне и в бою.

Постыла жизнь мне вся такая,
Она мне больше не нужна,
Она не то чтобы плохая,
Она вся в обществе больна.

— Вам предрекаю возрожденье, —
Сергей Иваныч тронут весь:
— От ига братьев избавленье,
Достойна в жизни эта честь.

Дай бог Вам общего успеха;
Они сплотились, как друзья;
Но вдруг на ум взбрела помеха,
Как он сказал, что жить нельзя.

На паровоз и рельсы глядя,
Ему вдруг вспомнилась она,
Как с телом обошлись не ща;дя,
Смотреть чтобы могла толпа.

На стол в казарме при дороге
Бесстыдно сложен её труп,
Хоть бы подумали о боге,
Когда в последний путь везут.

Вся уцелевшая головка
И вьющи(е) волосы в висках,
Тяжёлы(е) косы свиты ловко,
Запекшись кровью в волосах.

С полуоткрытым и румяным,
С лицом красивым, её ртом,
А для него таким желанным,
Всю будет вспоминать потом.

Её застывше(е) выраженье
И странно жалкое в губах,
Лишь выражало сожаленье
В открытых чудных сих глазах.

Её прекрасная головка
Ему напомнила слова,
Их было слышать так неловко,
Что вся гудела голова.

« Вы за такое поведенье,
Потом раскаетесь во всём»;
А он просил лишь объясненья,
Вина его и где, и в чём?

Стараясь вспомнить всю такою,
Как встретил Анну в первый раз,
Лишился навсегда покоя
В Москве, на станции, как счас.

Тогда таинственной, прелестной,
Дающей счастие в любви,
Предстала женщиной чудесной,
Всё взбудоражилось в крови.

Старался лучшие моменты
С ней жизни вспомнить, а беду
Забыть, и все с ней сантименты,
Но жил сейчас он, как в аду.

Угрозу помнил он раскаянья,
Совсем не нужного ему,
Лицо скривили лишь рыданья,
Конец, как счастия всему.

Пройдясь вдоль поезда два раза,
Уже и овладев собой;
— Разбита в третий раз «зараза»,
Но грянет завтра снова бой.

Уже спокойными словами
Сергей Иванычу сказал:
— Ещё скажу Вам, между нами,
Народ славянский весь восстал.

Поговорив ещё о многом,
Что Милан стал их королём,
И об успехе том огромном,
С Россией связанным во всём.

Друзья направились в вагоны
Второго после уж звонка,
Как будто сняты все препоны,
Их мысль во мнениях — легка.

6

Сергей Иваныч в тарантасе
Вместе с другом, все в пыли,
В двенадцатом лишь только «часе»
Прибыть в Покровское смогли.

А на балконе Кити с Долли,
К тому же со своим отцом,
Все в летнем отдыхали зное,
В кресла;х сидя, как бы кольцом.

— Не дать нам знать, как Вам не стыдно, —
Сбежала Кити встретить вниз:
— Вот Косте будет же обидно,
Но всё равно хорош сюрприз.

Я счас пошлю уже за Костей,
Ему и дома быть пора,
Коль к нам пожаловали гости,
А он в хозяйстве весь с утра.

Устрою Вам сейчас помывку,
Готовим комнату для Вас,
Чтоб был Вам отдых на побывку,
Утолит жажду — хладный квас.
 
Гостей всех, поручив на Долли:
— От Стивы, Долли, Вам привет,
Твой Стива уже в новой роли,
Вошёл в какой-то он совет.

Но тут заплакал вдруг сынишка,
И Кити бросилась кормить,
Здоров и радует мальчишка,
И ей так радостно с ним быть.

7

Уже почти к концу кормленья
На сон склонило малыша,
Сидела Кити в размышленье,
Дав волю мыслям, не спеша.

Гостей донёсся сверху хохот;
«Как жаль, что Кости ещё нет»;
И князя громкий голос-рокот;
«Видать достойный дан ответ».

«Опять зашёл на пчёльник, верно,
В последне(е) время он, как зверь,
И, в общем, чувства были скверны,
Он веселее стал теперь.

Так мучился и был он мрачен,
Всему неверие виной,
В хозяйских буднях дух растрачен
И философский нужен бой.

Он любит рассуждать с друзьями,
Читает очень много книг,
Неверье с ранними годами,
А толку мало было в них.

Неверующий он, но добрый,
Вот доброты его пример,
К тому же он совсем не гордый
В принятье неотложных мер:

Назад тому, как две недели,
Письмо от Стивы к нам пришло,
Свой гнев сдержала Долли еле,
Но Стиве снова с рук сошло.

Продать он требовал именье,
Свои чтоб заплатить долги,
Он совесть явно без зазренья
Всю растерял, чтоб честь спасти.

Была вся Долли в раскаянье,
Давно противен стал ей муж,
Своё отдать ей состоянье?
Несёт по жизни тяжкий гуж.

Хотя его и презирала,
Хотели даже развестись,
Но всё же часть она продала,
Чтоб от позора бы спастись.

Придумал Костя выход умный,
Помочь чтоб ей, не оскорбив,
Чтоб Кити шаг свершить разумный,
Ей часть именья подарив.

С его-то сердцем, этим страхом,
Кого-нибудь чтоб огорчить?
Найдёт он способ, умным «взмахом»,
Всем, чем нужно услужить.

8 — 19

Живя в деревне, Левин счастлив,
Гордился сыном и женой,
В хозяйстве слишком он участлив,
И тем доволен был собой.

Но мысль о вере, жизни, смерти
Не покидала острый ум,
Во всей крестьянской круговерти,
Ему хватало разных дум.

Вопрос: «А что же я такое,
И где же я, зачем я здесь»?
Понятье вовсе не простое,
Но в голове «кружила» смесь.

Читая философски(е) книги,
Был сбитым с толку он совсем,
Казалась жизнь — во всём интриги,
Но интересна, между тем.

Он убеждён был в самом главном,
Основа жизни — это труд,
И нет ему по силе равным,
Приносит людям он уют.

В делах же надо быть добрее,
Не обижать вокруг людей,
И что особенно важнее,
Любовь, что движет жизнью всей.

                Конец.

Май 2011