Сновидения от Сильвестра

Роман

 
Г Л А В А  1

Сон под старою вишней. «Приазовская Бавария».

«Дум спиро спэро!»

 

   В оно время, посреди буйства красок и голосов ушедшей от нас не так давно страны, в защищенной от ветра стеной старой времянки и пропитанной гниловатыми фруктовыми запахами тени сада возлежал в гамаке небритый человек по имени Сильвестр. Играла легкая и оттого чем-то колдовская музыка.

 
Увертюра

   Бельканто било под нежный дых. Бесноватые фуги вызывали банальную изжогу и приступы амикошонского вольнодумства. Клавиши «Стейнвэя» подламывались под икрами потных как загнанные сайгаки «маленьких лебедей».

   Отелло умирал под оратории, выводимые свободным профсоюзом зареченских куртизанок, а Дездемона натренированные шейпингом и фитнесом стройные ноги лениво ставила на побитый настырной молью парик партнера и томно вздыхала о скромной зарплате вахтерши литерного института.

   Трезвые скрипачи сатанели от заученных насмерть еще в консерватории диезов и бемолей. Скрипки приятно, по – домашнему попахивали канифолью и жалобно косились лиловыми от постоянного недопития глазами скрипачей в пустоту чопорных залов.

   Виолончели, окруженные со всех сторон дымящимися узбекскими мангалами с шашлыком, неухоженными вдовами стонали на летних площадках парка культуры и отдыха имени Ивана Поддубного.

   Потные контрабасы пыхтели непривитыми бегемотами в судорожных эллипсах олимпийских стадионов.

   А все вместе они, музыканты и инструменты, поднимали дыбом шерсть у нас, млекопитающих, в том числе и у Сильвестра[1]…

   Небритый мыслитель сидел и думал, подперев прозрачными пальчиками голубовато – пегий от легкой щетины подбородок.

 - Козлище ты наш, опять мечтаешь? – аппетитными окорочками с рекламы крупная женщина одним рывком швырнула Сильвестра на прохладный пол.

 - Отвали!

 - Отвали? Ты это кому, голубь сизокрылый? Губы раскатал. Все блажишь, а в доме по углам одни беременные тараканы маются, прости меня, Господи!

   Благоверная ловко захватила звонкие и трепетные шары ленивца и потянула на себя.

 - Скаженная! - в глазах Сильвестра сквозанула радужная ширь.

 - Малохольный! Кто щас Алика в садик потащит, а? – окорочка наполнились тугой бронзой. От этого не стоило ждать добра и Сильвестр отложил заветную магическую книгу из бабушкиного комода, окованного еще старыми тульскими мастерами.

   Встал. Поправил дужки очков с крупными линзами. Поставил чайник на газ. Взболтал мыльную пену. Соскреб вчерашнюю щетину. Порезался. Плюнул.

А чайник маленьким носастым карликом уже кипел и подпрыгивал на быстром огне.

Чай он заварил круто. Неторопливо выпил. И тоько тогда с наслаждением закурил.

   Гамак в саду под вишней плавно качался от ласкового ветерка с залива. Гораздо выше верхушек самых высоких деревьев сиротливо проплывали вытянутые с запада на восток перистые облака.

   Кот с именем римского императора Диоклетиана растянулся под одеялом, положив давно нечесанную голову на пуховую подушку, пока его хозяин отлучился по легкой нужде.

   Округа еще не оправилась от душног ночного сна. Но день уже наступил.

Алик в автобусе капризно швырнул в пассажиров бутылочкой с молоком. На перекрестке резко тормознули. Бабку с корзинами яиц завалило на хромого водителя - ярого почитателя Ильи Глазунова. Стоя в неудобной позе, старуха сердито причитала, недобро поглядывая по сторонам. Автобус глухо молчал. Ветка алычи, полная фруктов, обреченно билась в боковые стекла раздолбанного пазика. Сильвестру казалось, что она метит прямо в него.

   На наше совковое население постепенно наступал рынок, который редьки не слаще. На чужие улыбки и слезы никто не смотрел: своих хватало. Сильвестру это состояние хорошо было знакомо.

   По возвращеии домой опять побеспокоили, но перед этим Сильвестр немного соснул. Во сне красные гиплецелиусы гоняли белых крокусов с пригородной конефермы. Блеск прицела дедовской «берданки» отягощал ленивое сознание. Ленью жало на мозжечок. Било авоськами с молодой кукурузой по селезенке. Сильвестр пытался было прибегнуть к самозащите. Но во сне воля покидала его тело. Волны из залива несли спящего мимо узкой полосы песчаной косы прямо в открытое море. Трубы котельных и опоры электропередач - ориентиры, по которым выставлялись рыбацкие сети - оставались далеко позади на курортном побережье.

   Хотелось вернуться, но бледная барашковая даль не отпускала. Обшарпанным днищем маленькая лодчонка терлась о медузовую поверхность серой волны. Электростатические разряды шипели в соленом изумруде южного моря.

   Голова набухала парами горилки вперемешку с «Приазовской Баварией» и медленно соображала.

   «Бавария на Азове? Вот это номерок! - отметил Сильвестр. - Но пивко-то не хуже «Балтики». Под соленые сухарики да еще с рыбцом - за уши не оторвать!»

    Кот Диоклетиан в мундире лейб-гвардии Финляндского полка сидел почему-то на веслах и весело греб под напевы нанайцев: «Небрежной походкой ты вышла из бара...»

 - Брысь! - Сильвестр сделал робкую попытку прогнать гвардейца. Но кот и усами не повел. С нанайцев он перешел на рэб или рэп - Сильвестр не очень разбирался в тусовочных музыкальных стилях.

   Лай кобеля Катуя мигом разбудил и сорвал Сильвестра с койки. Лохматая голова больно ударилась о сук старой вишни, покрытой желтыми слоями живорожденного янтаря.

 - Кого это там нелегкая принесла? - злился Сильвестр. Никогда не дадут поспать человеку. - Через забор красовалась белесорыжая голова деда Панкрата.

 - Голубушко, Сильвеструшка, выручай! - захлюпал носом дед.

 - Постой, сигареты возьму, - Сильвестр зашаркал к домику. За калиткой кто-то скулил и скребся. В голове стоял туман и шуршала крылышками саранча. «Опять будет на опохмелку канючить - пьянчужка старый,» - злился Сильвестр.

   Но он ошибся. Дед Панкрат просил не за себя. У него на руках поскуливал пес Кузя с овощной базы, на которой Сильвестр и дед Панкрат работали вместе сторожами. Платили им там не очень, но и то - хлеб, а где сейчас, в это рыночное время, найдешь работу по душе?

   В застойную пору Сильвестр тоже не мог по душе устроиться. Но по зарплате и оплачиваемым больничным оказывалось совсем неплохо. Шлифуй себе утюги и шлифуй. Опять же – пpемии и прогрессивки были. Путевки в Саки давали. Магазинчик на территории рембазы имелся. Демагогию можно было при случае развести. С бригадиром полаяться, а потом на него же в профсоюз и наклепать жалобу.

   Праздники все отмечали. Да. Юбилеи. Да. Без бутылки на дни рождения не приходили. Весь цех братков смеялся бы. Да. На квартиру стояли. Две дачи было. На книжке - три тысячи на «Запорожец» держали. Да.

 - Братан, горе-то какое с нами приключилось - дед pазвернул синий халат грузчика с родного производства. - Гляди-ка.

   Сильвестр был не из слабачков, но тут и он вздрогнул: у дpожащего Кузи на длину одноразовой фээргэвской шариковой ручки цветом раскаленного металла вышло на волю все его кобелиное достоинство.

 - К фершалу надо, а?

 - К какому фершалу? - Силвестр близоруко наклонился над Кузей. - Не к фершалу, а к ветеринару.

 - Да, да, паря, давай туда, - дед трясущимися руками завернул пса.

   Почему-то Сильвестра больше всего разжалобили крошки табака в сивой дедовой бороде.

   Через полчаса вся троица, обдуваемая жарким ветром, на мотоцикле Сильвестра по узким улочкам городка неслась к доктору.

В ветлечебнице пахло лекарствами и скотским навозом. Ветеринар Зосима Тельманович принял их без промедления по причине старинного знакомства на почве рыболовных и прочих старинных и незатейливых утех.

   Операцию по возврату на свое законное место кобелиной гордости друзья обмыли чистым медицинским спиртом. Закусывали мочеными яблоками и глюкозой из крупных ампул с синей надписью на круглых боках.

 - Дум спиро спэро! - поучал Зосима Тельманович деда Панкрата и его молодого дружка Сильвестра. Они согласно кивали головами и тянулись к ампулам. Хорошо было вспомнить про Трускавец и ламбаду, да глупых парторгов с курортниками пообсуждать.

   Наконец Сильвестр повез Панкрата с Кузьмой по домам. На спуске к морю на них налетел «Рэнж ровер». Даже не налетел, а отшвырнул сияющей решеткой бампера на рекламный щит фирмы Хитачи.

 

 
Г Л А В А  2

 

Пришелец. Грифоны в боевой готовности. Дыхание пустыни

 

   Сиделка Света готовилась поступать в медицинское училище. По ночам на дежурстве зубрила химию и прочие премудрости. Вот и сегодня, точнее ночью, уронив учебник на колени, она сладко посапывала возле тяжелобольного.

   Кто-то тронул сиделку за теплое колено. «Приснилось, - подумала она, - посплю еще. «Но до нее снова дотронулись. Незнакомый запах и странное подвывание заставили ее проснуться.

   На месте забинтованного больного лежал синий гуманоид. Внешне они были чем - то даже похожи. Только на этом не было никаких бинтов. Голова его была совсем без волос. Лицо было плоское. Лиловые полоски на месте рта. Кожа то ли с синим, то ли с зеленым отливом: сразу и не разобрать. Конечности потолще и покороче. Уши-локаторы с воронками в глубину просторной черепной коробки. Но самое странное – его глаза. Не глаза, а щелочки, приоткрытые на пять или шесть миллиметров. Пальчики на руках тонкие - детские, но холодные: Светлана до них нечаянно дотронулась. Что-то он произносит, но не понять. Писк один, а не голос.

   Светлана напряглась. Тогда-то глаза гуманоида раскрылись пошире и в них побежали строчки как на информационном табло в кабинете у главного врача. Знаки всякие.

   Девушка замотала головой - пошла латынь. Но Светлана и ее плохо знала. Строчки вдруг изменили направление и потянулись снизу вверх.

   «Вот балда, - подумала Светлана. - Да это же китайский или японский.» За иероглифами шло много всяких знаков. На глазах у Светланы выступили слезы, когда появилась знакомая кириллица. Вроде и знакомо, но не то. «Так и есть - болгарский! - она топнула ножкой.- А еще пpишелец!»

   Внутри гуманоида раздался треск. Светлане захотелось снова спать. Она и восприняла все наполнившее комнату изображение как сон. Картина жила - двигалась и говорила. На картине полуголые бородачи в блестящих шлемах толкали по дороге, очень похожей на шляхи восточного Крыма, двух обнаженных мужчин со свежими кипарисовыми брусами на мокрых от пота, изъязвленных плечах. Их речь напоминала латынь. Долетали обрывки часто произносимого слова: «Ноц - ри...»

   Колготки Светланы плавились на чужеземной жаре. Белый халат не спасал от яростног солнца. Светлана спряталась за ствол скрюченного растения, но на нее никто не обращал внимания.

   «Да они меня не видят!» - догадалась Светлана, когда один из отставших бородачей скользнул по ней невидящим взглядом и остановился рядом справить малую потребность в обмене жидких веществ.

   Шагавший вторым, пленник был похож на ее больного. Только волосы подлиннее и очков нет. Он спотыкался и просил пить. Кадык на волосатой шее совершал возвратно-поступательные движения и словно жил отдельной жизнью от всего тела. Светлана не могла оторвать от него глаз.

   «Наваждение какое-то, - ругалась она. - Как похожи-то!»

   Пыль на дороге постепенно улеглась. Солнце, не остывая, уходило за невысокие коричневые скалы. Хищные грифоны летали уже выше солнца. Выпустив черные когти и вытянув мощные клювы, они пребывали в боевой позе: приближался час ужина. Запах гибели и вины носился на крыльях средиземноморского ветра. Дыхание близкой пустыни давило на беззащитные мембраны легких. В перламутровом мареве над горизонтом парили все отражения земли с ее обитателями, делом их рук и промысла Господа Бога.

   Свелана и в школе не могла отличить дорических колонн от ионических, акведука от акваланга. Но и ее не могли оставить равнодушной далекие силуэты всех этих акрополей, амфитеатров и базалик вкупе с капищами предков и недавними следами восточного жречества.

   Весь мир плыл и качался в расплавленном мареве. Даже строгий конвой с узниками и ее белый халат с колготками, прикрытыми колючками барбариса, плыли с запада на восток.

   «В такой жарище и коньки отбросить недолго, - Светлана облизнула шершавые ниточки губ. - Как они живут здесь?»

   Сзади послышался грохот падающих камней. Светлана ощутила легкое дуновение и обернулась: на нее мчался архар - горный баран-дикарь с красиво изогнутыми рогами аспидного цвета.

 

 
Г Л А В А  3

 

Причал. Баркас под советским барокко. Жиганы над волнами

 

   Оставив Светлану на земле обетованной по прихоти пришельца, перенесемся в послевоенное детство Сильвестра, чтобы ощутить на вкус родники жизни, питавшие своими разносолеными струями героев нашей повести…

   СССР. Кубань. 50 годы. Маленький приморский городок с запахами рыбьей чешуи и моря.

Сильвестр в неизменной тюбетейке бродил по заплеванному причалу. На том берегу моря муэдзин неистово славил пророка. На этом столь же рьяно славили труд, равенство и братство, насилуя простого поселянина первым, причесывая под второе и кичась несуществующим третьим.

   Две белобрысые девчонки облизывали сливочное эскимо, показывая в смехе ровненькие жемчуженки нецелованных и кое-где гниловатых от частого употребления сладкого зубов.

   Пьяная компания матросиков, пестря зебрами-тельняшками, отправилась в единственный на весь городок ресторан «Приморский». Несколько девиц и теток отдаленным конвоем уныло, с пустыми лицами тащились следом.

 - Выпьють, выпьють все море, проклятые и глаза не повылазять - гундосила высокая баба в фартуке поверх халата в горошек. - Иуды иордансие.

 - Свистать всех наверх! - перекрывая портовые краны, орал самый шустрый матросик в бушлатике на голое тело и падал на неухоженную клумбу с цикламенами, представляя ее палубой реликтового броненосца.

   Ветер в ожесточении гнал мусор вдоль художественно изогнутого чугуна набережной. Концы, связывавшие морские суда с городком и всем остальным миром, то напрягались, то слабли, спуская капли прибоя со своих нитей на прибрежную пену.

   Остро пахло йодом и креветками.

Сильвестр не любил йод за то, что он жегся, а креветок сроду не любил. Это только в кино их нахваливали разные толстосумы и бароны всякие.

   У облезлой стены морского вокзала замордованный нищий пасмурно что-то гуготел себе под крючковатый нос и волкодавом бросался на каждого встречного. То ли хотел укусить, то ли поцеловать: в его водянистых глазах застыл то ли смех, то ли ужас. От него пахло библейской безнадегой и привокзальным сортиром.

   Сильвестр гулял сам по себе. Но где-то среди заморенных пассажиров с глазами загнанной лани сидела его мамка. Она не дала ему на мороженое, но обещала дать по шее, если он опять будет просить.

   Поселяне громко балакали и ели сладкое сало с мелко нарезанными дольками крупного кубанского чеснока. Мужская половина степенно курила «Беломорканал», пуская дым замысловатыми кольцами в советское барокко на лепном потолке.

   Над центральным входом тяжелой глыбой висела написанная маслом огромная картина. На ней морская пехота, прыгая с боевого баркаса, храбро штурмовала еще не захарканную Малую землю. Ленточки морских бескозырок были зажаты сухими и грубыми губами, со стволов автоматов пэпэша шел сиреневый дымок, а сквозь мокрую кирзу сапог просвечивали зеленые султанчики взрывов. Крайний справа дядька в черном бушлате, споткнувшись о фрицевский свинец, уже летел в свое бессмертие - его глаза отражали и море, и небо, и батареи немцев, и хутор на Кубани с любовно мазанными хатками, беловолосыми хлопчиками и поникшими головками перезревшего подсолнуха.

   Про войну Сильвестр все любил. Про войну он внимательно слушал взрослых , а ночью плакал в бабушкину подушку и жалел, что не попал на фронт воевать.

   Напротив картины с черноморским десантом висел во всю стену портрет усатого дедка в ярко ядовитом зеленом военном френче. Сильвестр знал, что старика звали Сталин, а больше он ничего не знал, но боялся. Сидел очень тихо напротив и прятал глаза от того страшного портрета.

   Вокзал гудел недобро и вонял сотнями немытых, горячих и возбужденных человеческих тел. Людская масса, как сплошное чудовище, двигалась к кассам и обратно, билась натруженными щупальцами рук о буфетную стойку, тащила узлы и корзины, материлась и звала отставших, сливаясь голосами с пароходными гудками, иногда лягала нерасторопного хуторянина и гоготала над раззявою.

   Сурового вида бабка с тяжелою бородавкою на переносице рассказывала бытовавшие тогда истории про похищения детей. У ее золовки украли пятилетнего ребятенка. Долго искали и не нашли. Говорят, что кто-то на свалке наткнулся на иссохший детский трупик с головкой без обоих глаз.

   «А вон був случай, - продолжает старуха. - Найшлы цилу шайку врачив, так воны чи туркам, чи мэриканцям витправлялы дитячи органи...»

   Сильвестр испуганно жался к мамке и сопел от страха. А жуть-то слушал. Таких историй в те времена гуляло много. То где-то в карты первого прохожего проиграют, то дамы полусвета за отдельную плату в трамвае «чебурашку» покажут, а то славные чекисты каких-то фармазонов на обувной фабрике имени Анастаса Микояна накроют…

   Сильвестр не любил вокзалов и томился. Мамка засыпала, а он бегал кругом. Но от зала ожидания далеко не отходил.

   За каждым углом Сильвестру чудились врачи в белых, накрахмаленных халатах и с топорами в интеллегентных, изнеженных руках. Под люками канализаций визжали полчища серых крыс размером с новорожденного теленка и доедали останки неловких прохожих, проигранных бандитами в карты. Милиционеры казались переодетыми шпионами, а грузчики и носильщики - ворами из наводившей страх на всю округу шайки Абдулки Бешмета.

   Когда Сильвестр вернулся к мамке, то он увидел, как в соседнем ряду кресел двое молодых жиганов пробираются мимо сумок и мешков, замерая на секунду-две возле соблазнительной клади.

   Жиганов Сильвестр раньше уже встречал в привокзальном буфете. Не обращая внимания на мальчика под стойкой, они обсуждали план очередной кражи. Малый, который повыше, был одет в клетчатый жакет модного покроя и длинные морские клеши. С груди выглядывала деревенская косоворотка с белыми голубками по отложному воротничку. Он заикался и постоянно сплевывал на парусиновые штиблеты, начищенные зубным порошком.

   - Ты пар-ря ил-ли меня сл-лушай или вал-ли куда! - плюнув в очередной раз, высокий кивнул блондину. - Как я только д-дам з-знак, хватай ш-шмотки и ч-через ту вон-дверь м-мо-тай в пр-роулок.

   Блондин, одетый очень прилично в щеголеватую темную тройку и кожаные туфли на высоких каблуках, приподнимал в знак согласия шляпу и давился сельтерской.

   - Ты че, пацан? - обнаружив Сильвестра, выругался беззлобно высокий. - Ах ты, сучье отродье, м-мотай – дуй к ма-а мке! – И они пошли на дело.

   Кто-то из жиганов допустил одну единственную досадную ошибку. Дядьки в брезентовых плащах, побросав сало и папиросы, кинулись наперерез воришкам, уносящим чужие чемоданы. Через минуту вокруг жиганов и дядек выросла толстозадая толпа. Милиционер с внешностью школьного учителя не торопился вмешиваться. Жиганов били батогами из бычьей кожи, вкусно покряхтывая, с артистическою оттяжкой. Свистели плети. Хрустели кости - кто-то прикладывался к жигановским головам гирькою, зажатой в рукаве. Усатый старикан одобрительно пpищурился со стенки.

   Высокий еще пытался держаться на ногах, но оторванное левое ухо и вытекший правый глаз выбили из сил. Он стал на колени, уперев голову в украденный чемодан. По черноморским клешам стекала густая жигановская кровь.

   Блондин, уже без шляпы, свернувшись калачиком, больше не подавал признаков жизни. Только тогда в толпу пробрался важный милиционер.

 - Прошу свидетелей, прошу свидетелей! - он развел руками в белых перчатках. - Кто видел?

   Толпа, выдохнув, разомкнулась на все четыре стороны света. Вдруг под сводами вокзала раздался одинокий вопль: - У б и л и!

   Кому он принадлежал, Сильвестр не понял. Но горло, словно клещами, сжало тоской. Мальчик повалился на станционный диван, потом встал и деревянной походкой пошел к выходу.

   Вечернее море билось о портовой причал. Обреченно кричали бакланы. Яркий до непреличия закат, сливаясь с поникшим изумрудом волн, пылал как в преисподней. Пахло прозрачными медузами и свежей кровью.

Сильвестр подошел к краю пирса и шагнул вниз. Но не пошел на дно к нелюбимым креветкам. Ничуть не удивляясь, оглянувшись, он увидел шагавших за ним жиганов – блондина в шляпе и высокого в разодранной косоворотке и широченных клешах.

 

 
Г Л А В А  4

 

Дела гландовые. Запредельность. Полеты без приземления

 

    Дважды в год по причине жестокой гландовой простуды Сильвестр валялся на пухлых перинах в сильном жару и громко бредил. Лечили бедного пацана квасцами, молоком с медом, компрессы на горло ставили. Но боль отпускала его не раньше, чем через десять - четырнадцать бесконечных дней.

   Наступал кризис. Душа расставалась с телом. Сильвестр проваливался в крутящуюся и сияющую бездну. Сознание отрывалось от плоти - как огонь бежит от воды или живое рвется от обреченного…

   Сильвестров двойник вырывался в форточку и отчаянно парил над их маленьким городом.

   Став летучей мышью или бабочкой, Сильвестр, устремляясь за двойником, летал над макушками высоченных акаций, над электрическими проводами, снижаясь до крыш и заглядывая в чьи-то светящиеся окна.

   Из-за непонимания чужого счастья он не запоминал увиденного. Помнил только смешение красок, глухо звучавшие голоса, странные запахи чужого жилья и одинаково пахнущий печной дым.

   Полет обрывался резким падением без приземления. Тело теряло вес и лишалось своей земной сущности, изо всей силы ударяясь о плоскую землю. Душе нечем было управлять, кроме себя самой. Ужас наполнял все клетки больного организма. Плоть пузырилась страхом, как стакан теплого лимонада. Жизнь выходила вон вместе с пузырьками газа. Так просто сущностное «я» превращалось в пустоту, в абсолютный ноль.

   До каких рассуждений тогда было мальчику? Выползти бы из петли болезни, выбраться бы на свет из мрака. Воздуха бы глотнуть! Какое тут просветление, когда материя испаряется вместе с потом и превращается в эфир?

    Память о болезненной раздвоенности всю жизнь потом будет преследовать Сильвестра, переходя в насмешливое Потусторонище, зырящее со стороны на муки и радости гомосапиенса с замашками его диких пращуров.

   Сильвестр будет помнить момент своего зачатия. Будет расти в протоплазме, перенимая хромосомы многочисленных дедов и бабок, строго соблюдая извечный ритуал медленного созревания эмбриона, и путешествуя в запутанных лабиринтах кровеносных сосудов матери. Уступая натуpе, будет непрестанно бороться с духовной ипостасью, сталкивая генетическое «эго» с персонифициpованным «я» - продуктом культуры, воспитания и грубого случая.

   Выжив, Сильвестр перестал искать в книгах Главную премудрость: он понял, что ее просто не было. Об этом он стал догадываться, вы будете смеяться, еще с тех пор, как только научился читать.

   Позже Сильвестр много рассуждал. Человечество, пытаясь обмануть самое себя, изобрело письменность, но с этим ни на гран[2] не стало мудрее и счастливее. Стало легче передавать опыт, копившийся веками. Да. Но закрученный и наслоенный опыт не всегда прозорливых предков сбивал доверчивых потомков с толку. Лжепророки и прорицатели плодились, как грибы после теплого ливня. И что же они пророчили? - Не более того, что уже было известно, думал Сильвестp. Все зависело от игры воображения пророка.

   Ему казалось, что он помнил себя и в протожизни. Или то было лишь следствием его болезни? В возбужденном болезнью мозгу происходили то ли накладки, то ли мозг выходил на высший уровень возможностей. Кто знает?

 - Сынок, сынок, - мама тормошила метавшегося в бреду сына. - Да когда же ты встанешь на ноги?

 - Ма-а...- Сильвестр неузнавающе глядел на мать и отворачивался к покрытой дешевым ковриком стенке. Крылья бордовой птицы уносили его ввысь. Он улетал в предыдущие жизни. Становился  дождевым червем, пропускающим через свое тело тонны земли; рыбой, выброшенной на берег; замурованным каменотесом цаpя Хаммуpапи с картинки в Детской энциклопедии.

   Пахло известкой и горем. Жрецы у мрачных дольменов приносили жертвы богу Амону. Связанных рабов и слонов укладывали вокруг почившего в бозе господина. Желтая лихорадка трясла фараоновых жен, а день был долог и нескончаемы камлания храмовых мудрецов.

   От пирамид еще не отказались, но книгу уже почитали за лучшую пирамиду. Знатным грамотеям поклонялись. Писцы становились знатью, ибо они ткали материю мирового разума.

   Всего этого Сильвестр не мог или не хотел понять. Это было как откровение о памяти с обратным знаком. Как воспоминание о будущем под удары вишневых веток об оконное стекло, под мотоциклетный треск на улице, крики галок на огороде и перезвон собачьей цепи.

   Будущее стучало колесами паровозных тележек, скворчонком проклевывалось сквозь хрупкую скорлупу домашних куриных яиц.

   Выздоровев, Сильвестр ничего не мог вспомнить. Но во сне снова и снова испытывал ни на что не похожее чувство вневременности...

 

 
Г Л А В А  5

 

Явление Калигулы Анклавовича. Загадка природы. Эпиталама

 

   Дядя Сильвестра был из отставных советских начальников. Незатейливое сознание родителей хуторян сыграло с ним одновременно злую и добрую, как оказалось потом, шутку.

   Калигула родился восьмым по счету в бедной батрацкой семье. Был нежелательным ребенком: еще мальчиком он подслушал разговор отца с матерью о своих перспективах в младенчестве. И содрогнулся: родители простодушно вздыхали, почему бог-де сразу, еще в младенчестве, не прибрал Калигулу. Им бы тогда на корову хватило и «було бы зараз дитям молоко в хате».

   Калигула обиделся на весь мир, на батьку с маткою и вышел в среднестатистические начальники. Он высоко ценил свое назначение и с гордостью ходил между подчиненными. В строгой униформе родного ведомства он посещал общественные бани и футбольные матчи. Жену, а потом и детей, воспитывал по руководящим циркулярам. Но жена так и осталась местечковой дамой, а дети не прибавили ему авторитета. Папаша краснел и чихал в платок, пошитый из парашютной ткани, если кто-то интересовался отпрысками.

 - Не в коня корм пошел! - сетовал Калигула Анклавович. - Не дети - аномалия рода человеческого, ты им - мораль, а они в черты лица норовятся плюнуть, сколько народу воспитал, сагитировал, и заколбасил за свой век, а здесь – одни таруса на колесах!

   Особенно Калигула Анклавович любил семейные торжества: свадьбы, поминки и проводы в армию. Речь бы ему сказать! Тост бы двинуть!

   Три первых тоста за Калигулой негласно были закреплены навечно. Родня робко притихала. Тетки закатывали глаза, а мужики дули на водку, как если бы она была крепким грузинским чаем.

   Калигула Анклавович вставал над родней, как пень над болотом. Грозно озирал родственников, коих Господь Бог ему послал.

   Горько про себя вздыхал: «Родню не выбирают. У других – косточка белая, всякие там доктора и артисты, полковники и главбухи - скрытые дворяне и открытая красная профессура да совпартшкольная номенклатура. А среди этих он один, что перст в чистом поле, что Ной при мировом потопе и Жуков под славной Прохоровкой.»

   Рюмка с вином таит сладкое забвение и фокусирует взгляд. Гипнотический сеанс Калигулы начинается.

   Речь его высокопарна, но проста: публика должа вникнуть. Она и вникает, тоскуя о доброй порции горячительного и плотной закуске. Но Калигула Анклавович входит в раж и теперь его остановить может только вышестоящий начальник или вагоновожатый на трамвае.

 - Прошу обратить внимание на наших жениха и невесту - князя красного и девицу, хм, светлую. Это им советская страна возводила Волго-Дон и Волго-Балт. Собаку в космос к чертям послала и нашла, наконец, нефть Тюмени и Ямала. Что? Что? Нет - не мало. Выпивки хватает, не мало, а Ямала, - кричит деду невесты в толстых плисовых шароварах Калигула Анклавович. - Потом одела всех в передовые капроны и дидедроны, а сейчас в Байконуре над Марсовой проблемой бьется. Что? Нет, не Марксовой. С нею не побьешься: там товарищи Маркс и Энгельс… Нам бы еще чугуна поболее на душу народонаселения выдать. Атом, опять же, пустить шире на службу мирному делу, а там и Америка с Китаем будут не страшны.

Посмотрите на родителей жениха! Отец - крепок, а мать - ядрена! Что? Не Матрена, а ядрена. За жениха поклон,- кланяется. - Гости, не спешите обгладывать кости. Будем живы - не помрем. Будем живы - вернемся с наживой. - Его дергают за рукав: не о том, мол, баешь, начальник. Поправляется: - Посмотрите на родителев невесты - отец пьян и живет в простой деревне. Она, мать, голубушка, лелеяла пташку. Лелеяла-лелеяла да на волю и выпустила. Лети, мол, пташка! Зернышки в гнездо носи да не засматривайся на других  воробьев. А страна вам будет и чугун, и собак в космос, и канал в песках, и дорогу в тундре. А ты все суй к себе в гнездо и суй. Прошу, наконец, дорогих гостей встать и выпить за крепость наших границ! - За молодых, - подсказывают. - И за крепость для молодых!

   Все пьют. Калигула Анклавович ерошит вспотевшую лысину и тоже пьет.

 - Прошу вальс Патиссона! - оратор делает отмашку над «селедкой под шубой».

 - Да не Патиссона, а Мендельсона,- поправляют его.

 - Ну да, - соглашается, икая, Калигула Анклавович.

   Свадьба пошла своим чередом. Еще два тоста тамада просвещает дремучую, по его мнению, родню. Увлекается. Любуется своим голосом. С кухни прибегают повара и поварята. Все обращаются во внимание. Торжественность момента рвется на волю.

   Сильвестр в той же тюбетейке, сидя под столом, начинает кусать гостей за ноги. Гости пугаются, но терпят.

   Тост затягивается. Кто-то, не выдержав, опрокидывает рюмку в истосковавшийся рот и хрустит свежим огурцом. На ослушника с гневом сверкают глаза остальных страдальцев.

   От речи и колодок на груди Калигулы Анклавовича начинаются рези в глазах и звон в ушах. Говорящий, как на митинге, по-петушиному вскинув голову, сияет красноречием точно бляха на животе солдата-первогодка.

 - Не посрамим землю русскую! - гpемит баpитон Калигулы Анклавовича. - Ура!

   Все, осатанев от долгого ожидания, кричат: - Ура! Ура! Ура!

   - Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой! - начинает петь Калигула Анклавович. - Горько!

   С застолья Калигула Анклавович пробирается с тяжелыми авоськами и чувством исполненного долга. Пахнет сиренью и хлюпает под ногами осень. В глаза бьют прожектора с сортировочных путей.

   Сильвестр, слив остатки с рюмок, вкушает водки: «Такая гадость» и бежит за толпой. Толпа поет, но еще не пляшет.

Один Калигула Анклавович в сторонке пытается пуститься в пляс. Авоськи пахнут салом с чесноком и бьют по ногам...

   А еще Калигула Анклавович любил поучать в общественном транспорте или в очереди за мылом. Бить его не били, но попытки были. А кому понравится, когда при всех в автобусе начинают рассказывать твою биографию да еще с такими жуткими подробностями? И откуда только Калигула об этом узнавал? Он был по профессии и по жизни Великий педагог. Проникал со своим ехидством до самой селезенки и грыз жертву до конечной остановки.

 - Дед, замолчи, а то схлопочешь! - молодые да ранние осаживали Калигулу Анклавовича. Но тот слышал только то, что хотел слышать. Поучал, невзирая на муки подопечного. Однажды на капусте молодую сотрудницу довел поучениями до того, что та прежде срока разрешилась от бремени здо-ровым ребенком мужского пола целых пяти килограммов веса.

   Загадка природы был этот Калигула Анклавович - как Чумак или Кашпировский. Школа у него была первоклассная. Университеты красных коммунаров. Служба в собесе. Жэк. Место несменяемого тамады - судьи третейского над душами «вшивой родни».

   Как-то на похоронах, слушая пение старушек « И смертию смерть поправ...», Калигула наклонился в декольте молодой родственницы и доверительно признался: - Вот из этой всей грязи один я только в люди и вышел, так-то, дорогуша моя.

   Сильвестр, кроме старушек в чистеньких платочках, белой скатерти, кутьи с ложками, никакой грязи не видел, но дядю зауважал, пока не получил паспорт и не влюбился в отличницу Таисию, обрастая на щеках первым молоденческим пушком.

 

 

Г Л А В А  6

 

Свидетель поневоле. Страх погони. Пауки свастики

 

За дамой в малиновом костюме гнался маньяк, на ходу расстегивая парусиновые штаны. Дорожка шла в густой лесополосе и кричать было бесполезно. Два тела завалились в неглубокий овражек. Сквозь густую листву поблескивало раскаленное солнце.
Заигравшись, Сильвестр зашел так далеко, что оказался на месте драмы. Он сел за куст, но было так близко, что он все слышал.

   Женщина пыталась позвать  на помощь. Потом захрипела. Потом послышался треск рвущейся материи и такие звуки - как кто-то рвется в переполненный трамвай, набирающий скорость. Потом удары о землю - как мешки с цементом сбрасывают с грузовика. Потом, как-будто кто-то в жаркий полдень мылся под душем и покрякивал от удовольствия. Потом все стихло.

   Сильвестр хрустнул веткой и спиной почувствовал взгляд. Обернуться не хватило духа.

 - Стоять! - раздалось с овражка.

   Страх прижал мальчика к пыльному бурьяну. «Сейчас схватит!» - резанула мысль. Вскрикнула сорока, поднимая Сильвестра с колен. Он побежал, падая и раздирая лицо сучьями колючих акаций. Сзади гнались. Топот отзывался в сердце.Сердце разрывалось.

   Перелетев овраг, Сильвестр уперся лбом в стенку из красного кирпича. Стена уходила вверх метра на три. Он вправо – стена вправо, он влево – стена влево. Еще влево - дыра. Такая узкая, что Сильвестр в ней оставил половину майки.

   Снова побежал. Толчок в спину сбил мальчика с ног. Упал, закрыв голову руками. В затылок дышали. Что-то липкое капало на трясущиеся от страха лопатки.

 - Сидеть, Рекс, сидеть! - раздался голос с небес. Сильная рука перевернула мальчишку лицом вверх. - Экий ты шустрец, чуть под кобеля не попал. Ты зачем здеся? - На Сильвестра смотрел старик, по самые глаза заросший дремучей бородищей. - Тута запретная зона.

 - Я не знал, деушка[3]!

 - Не знал, не знал, а коли бы на другого нарвался! - дед ворчливо отчитывал Сильвестра.

   Бег от погони забрал все, даже страха не оставил. Домой он добирался как в тумане. Hочью снились пауки с собачьими головами и хвостами. От пауков почему-то пахло железом и и рыбьим жиром.

 
 
Г Л А В А  7

 

На спутнике. Лунновинги и корнефлауэрсы

 

   Жар заката сморил Светлану... Проснувшись, она обнаружила вокруг себя голое пространство, залитое голубым светом. Попыталась протереть глаза, но не смогла: на голову у нее был надет прозрачный шар из мягкой оболочки, а тело обтягивал костюм, напоминавший одеяния космонавтов.

   Хотелось пить. Но не успев ощутить жажду, она почувствовала наполняемость рта освежающей жидкостью. Инстинктивно сделала глотательные движения, но этого не требовалось. Жидкость, пройдя по всему естественному пути и утолив жажду, улетучилась.

   - Вот это да! - Светлана причмокнула губами.- А как же у них с этим? - и вдруг испытала оргазм. Живот на минуту вырос и стало их двое: она и мальчик в таком же облачении. Ей не захотелось, чтобы с ребенком произошло то, что и с жидкостью. Под шаром была видна его светловолосая головка со слегка оттопыренными ушами. Серозеленые глаза с точками зрачков искрились смешинкой и с любопытством изучали окрестности.

   Мальчик не раскрывал рта, но Светлана знала, о чем он думает. Ему, как и ей, нетерпелось скорее добраться до астровокзала и вылететь в сторону Земли.

   Вокруг носились лунновинги и корнефлауэрсы. Они ухаживали за памятниками Супераэрогомосам и поддерживали микроклимат на спутнике, следили за карантинной обстановкой, кодами информационных систем и сигналами бедствия заплутавших космолетов.

   Это были надежные исполнители, но при попадании вирусов в блоки управления они из послушных служителей трансформировались в квадизавров с дискретным мышлением, переходя в субстанцию черных дыр. Код альбиносов-разрушителей раскручивал их по произвольным синусоидам, поглощая  наработанные программы. Дублирующие системы саморазруша-лись.

   Но пролетавшие мимо Светланы и ее ребенка селенготроны еще не имели вирусных поражений и пока были неопасны.

 

 
Г Л А В А  8

 

Дума. Панкрат - акционер АО «ППП». Хозяин маркиза.

Поза лотоса

 

   На овощной базе в одиночестве грустил дед Панкрат. Перестройка пе-решла в рынок. Рынок - в дикий капитализм, нагнетающий инфляцию и мигрень.

   Гроши они со своей старухой заложили в банк «ППП.». Ох и ругалась бабка потом за эти «три пэ». Дед которую неделю ходил в назло нестиранной тельняшке, и был навсегда лишен любимого блюда – макаронов по-флотски. Спал как инвалид - у стенки. Телевизор ему бабка отпускала исключительно по карточкам. Принес распечатку о зарплате - смотри неделю в свое удовольствие, но строго по тарифу.

   Дед любил смотреть депутатов, группу «Любэ» и Пугачеву, а в молодости ему больше нравился ансамбль Моисеева и Hонна Мордюкова.

   Очки сползали с бровей. Дед заваливался на диванчике, а спорам в ящике не было конца. Речи-то, речи-то какие красивые толкали. Особливо этот, как его - он еще гордился на фоне кремлевской стены своим алмаатинским папой - юристом. В теплушки, говорит, посажу всех несогласных – недозрелых и к морю, к морю Белому. Однозначно, говорит, сапоги в Индийском океане помоем и на Тихом свой не закончим поход. Каждой бабе - независимо от вероисповедания и группы крови - по мужику дадим, а каждому мужику - по бутылке. Он еще к Новому году водку выпустил со своим портретом в кепке и раздавал по думским фракциям. Просил больше одного экземпляра в руки не брать, но депутаты не слушались и брали больше, кокетливо прикрываясь законотворчеством от общественного телевидения. Даже диабетики и женщины в интересном положении  не могли себе отказать в таком удовольствии.

   Показывали депутата, который вместо артистов и путан каких-то выступал. Как Райкин покойный, часто переодевался и не как Райкин, лез в лицо каждому несогласному, потрясая резиновыми сиськами. Пиджак у него был не синий, как пpинято по этикету, а почему-то желтый. Почему - дед Панкpат не знал, но думал, что на всех достойных синего матеpиалу не хватило.

   Фамилия депутатского начальника была морская. Хотелось встать и отрапортовать в телевизор: «Так, мол и так, товарищ-господин начальник, мы тута себе стараемся, чего и вам всескорбно желаем». Начальник тот совсем мягкий был, хоть в pуки беpи и гладь. Все время уговаривает кворум и ласково так в глаза электорату смотрит.

   Побитый молью и боями старичок - поэт Панкрату очень нравился, хотя в чем-то нехорошем и был замешан. Так спокойно всегда говорит и не в рифму, точно все это его никак не касается.

   Между нами, мужиками, нравилась деду Панкрату одна баба. Она раньше по пенсиям самая главная была и щедрая. Накрасится, намажется, накрутится и так тоненько мужиков просит, чтобы всем хорошо-расхорошо было. Во как!

   Они там по разным блокам кучковались и прозывались-то по разному. Некоторые - фруктами. Яблоками, мандаpинами, грушами - кто как. Были и овощи, но те уже без названия.

   Были еще среди них домовые или надомники - дед Панкрат никак не мог запомнить правильное название, а оттого и путался. Запомнилось как главарь этих самых так хоpошо по телефону с одним бородатым говорил. Только жаль, что такой серьезный господин, еще совсем в соку, а уже глухой: все просил и просил бородатого говорить громче. На чай звал. Или не звал? У Панкрата плохо с памятью стало в последнее время.

   У старика давно поехала крыша от всех этих перестроек. Он так долго жил, что уже имел право на покой, а покоя все не было. Как их с бабкой угораздило с этим «ППП.»? Реклама - будь она проклята! За хипок так и брала. То девки голые, то дядьки умные в пенсне. То дети рыжие с «хером-шипом».

   Дед даже некоторые заморские слова заучил. О правильных и неправильных глаголах британцев он не имел ни малейшего понятия. Но в справедливости разбирался.

   - Хау ду ю ду энд милки уэй! - кричал дед на мухлюющего, когда играл с соседями по воскресениям в «козла». Пойманный с поличным швырял костяшки домино и крутил пальцем у виска: - Заговариваешся старик. По фене уже ботаешь?

   Все притихали в ожидании развязки, но дело кончалось миром и пространной речью Панкрата о пользе полиглотства в рыночное время.

   Телевизор телевизором, но хотелось живого общения, а дружок Сильвестр после той аварии угодил в реанимацию. У пса Кузи все стало на свои места. Он по-прежнему нес службу на базе и увеличивал собаконаселение городка.

При столкновении мотоцикла с джипом деда Панкрата выбросило на мелкого оптовика по продаже того, с чем женщины чувствуют себя легко и свободно, могут делать абсолютно все, о чем раньше и не подозревали. И все это - заметьте - без малейшего вреда для окружающих.

   Благодаря буржуинским штучкам была спасена жизнь старого кавалериста и активного члена акционерного общества. Многотиражная газета маслобойни посвятила этому событию целых три строчки. Дилер знаменитой фирмы прислал упаковку интимного товара, из которого смекалистая бабка приспособилась делать непромокаемые и удобные затычки для оконных рам на зиму.

   Дед месяц ходил героем и свысока посматривал  на партнеров по «козлу». Заскучав, отправился проведать своего дружка.

   В приемном покое Панкрату ответили, что гражданин такой-то уже неделю как выписался.

 - Вот те раз,- дед нахмурился.- Когда выписали, а он не объявляется.

 - Гражданин, вам что, адрес нужен? - пожилая приврат-ница участливо заглядывала в глаза.

   Панкрат, махнув рукой, отправился домой к Сильвестру.

Никто не ответил на стук. В глубине двора рвался с цепи матерый Катуй. С моря налетел ветер и рванул пожохлые листья клена. В глаза брызнул песок. Дед тяжело опустился  на скамейку и предался воспоминаниям.

   Давнее всплывало в памяти гораздо отчетливее вчерашних событий... Досталось тогда им на Изюм-Барвинском направлении. Замполит кричал, что не надо из орудий по селу: там мол, наши - советские люди есть. Немцы такой плотный огонь поддерживали, что народу полегло видимо-невидимо. И замполит тот.

   Потом окопались на окраине села и отбивали контратаки противника. Из ближайшего дома, невесть как, возникла древняя старуха и стала гнать их клюкой. Кричит, что малые дети ховаются в погребе. Взводный, еще мальчик совсем, успокоил старуху.

   Отошли они от дома метров на сто, а тут танки на них с крестами.

   От всего взвода осталось их всего ничего. Летеху-взводного - в штрафбат отправили, а Панкрата в госпиталь.

   Было это в начале войны. На своей крови учились воевать. Вот тебе вся диспозиция и дислокация...

 - Спишь, старый? - Панкрата тронули за плечо.

 - Сильвеструшка! - дед не верил своим глазам. Перед ним стоял вовсе не похожий на больного Сильвестр. Они обнялись.

   Внешне это был тот самый Сильвестр, но что-то в нем казалось странным. Сквозь кожу знакомого лба словно просвечивал третий глаз.

   - Не узнаешь, что ли?

 - Узнаю, узнаю, - старик опустился на скамью. Прошлое снова встало перед его глазами...

   Под Паприхой они бросались в атаку, увязая в раскисшей глине. Дым покрывал небо, пахло гарью и смертью. Хотелось зарыться в землю и ничего не видеть. Своя жизнь потеряла значение. Потеря чужих волновала все меньше и меньше. Жаль было терять знакомые лица, но к новичкам быстро привыкали.

   Иногда Панкрату казалось, что меняются только имена, а люди с самого первого дня войны воюют с ним одни и те же. От самого Львова...

   - Да что с тобой, старик? - Сильвестр трясет Панкрата.

Дед, придя в себя, ошалело глядит по сторонам.

   Вокруг в разгаре осень. Поспевает виноград. Клены рассыпают пропеллеры семян. Пахнет кострами и морем.

   Сынок Сильвестра ест арбуз и швыряется корками в полосатого кота с опаленными усами.

 - Хорошо-то как, Стеша! - сладко потянулся Сильвестр.

 - А я не Стеша! - продолжил дед Панкрат.

 - Все равно - хорошо! - заканчивает шутку Сильвестр. Друзья улыбаются, потягивая свои сигаретки и греясь на солнышке.

   В этот момент из-за угла выскакивает дог Маркиз. Чемпион в своей подгруппе, он был символом кобелиной красоты всего околотка. Ростом почти с ишака, Маркиз частенько впрягался хозяином в тележку и возил толстого Боцмана к продмагу и обратно. Маркиз не любил хозяина пьяным, но всегда исправно доставлял домой. Поджидавшая супруга колотила Боцмана по широкой, как айсберг, спине своими маленькими кулачками.

   Боцман был знаменитостью всего квартала. Прославился он непомерным почитанием Бахуса, широтой натуры и диссидентскими выходками. Работая грузчиком на мясокомбинате, он сорвал со стены Красного уголка портрет бровастого вождя Леонида и потоптал яловыми сапогами. После того случая тираноборца еще раз посадили за растрату на хозяйственном поприще.

   Боцман был художник по жизни и по профессии. К чему бы он ни прикасался - от кафеля в туалете до эротической живописи - все выходило одинаково красиво. И дети получались красивыми, а от них и внуки, обожавшие деда за готовность нянчиться с ними день и ночь, делать разные глупости, не получая ни в чем отказа.

   Боцман был немного моложе деда Панкрата, но у них всегда находились общие темы для разговоров. Оба были не прочь приврать. Сладкая болтовня уносила их в молодые годы.

   Сильвестр, зная об этом увлечении друзей, решил преподнести им сюрприз. После аварии в нем пробудились необыкновенные способности. Теперь Сильвестр мог перемещаться во времени и пространстве по желанию, стоило только подумать и...

   Сначала Сильвестр забавлялся по мелочи. Например, ночью оказывался в постели у Нинки-гречанки. Нинка, приходя в себя, всегда давала шалунишке на починку пару-другую туфлей или требовала вскопать огород под картошку. Один раз, зимою, затребовала соленый арбуз.

   Как-то Сильвестр перенесся в детство. Оказался в женской бане и тер спину буфетчице Клавдии. Красивая и спелая была Клавдия. Аж в зобу спирало!

   От сексуальных тем можно было перейти к вещам более суровым. Можно было денек-другой поуправлять каким-нибудь марионеточным государством. Произносить с удовольствием испанские фразы, попивая картахенское из высоких бокалов. Одно неудобство, что надо было многое- от привычек и до самой внешности - в себе менять. Утомляла сложность и чужая оболочка.

   Перевоплощаясь, Сильвестр пребывал в двух лицах: своем и заданном. Прежнее «Я», как при той детской болезни, со стороны следило за вторым «я» и время от времени вмешивалось: - Не так целуешься. На скакуне не так держишься. Не то говоришь царской особе. Не тот костюм выбрал на венценосный прием...Тьфу, одним словом, морока!

   А однажды! Подумать и то апофеоз ума и сердца: Сильвестр оказался в каменном веке, едва не став добычей какой-то мохнатой твари. Ночью он дрожал от холода и страха в скальной пещере, прижимаясь к шерстяным спинам  храпящих сородичей и почесываясь от блох. За звериным «эго» следила его вторая натура, отчего родня рычала и оскабливалась во сне. Ноздри Сильвестра ловили запахи самок и трепетали от свободы нравов.

  После того случая Сильвестр долго мылся в корыте и сутками не отпускал жену от себя, вынуждая маленького Алика наблюдать чудовище о двух головах, четырех руках-ногах, сопящее, стонущее и катающееся от плинтуса к плинтусу по замазанному пластилином паласу.

   Придя в чувство, жена взяла бюллетень и попросила путевку в санаторий по женским недугам. Хорошо еще, что кесарево сечение делать не понадобилось.

   Неожиданно для самого себя и окружающих Сильвестр стал лекарем. Он понял, что может гомеопатией лечить нуждающихся женщин от бесплодия и карбункулов, а мужчин - от облысения и хандры.

   Насушил и развесил в кладовке пучки трав. Натолок в старенькой ступке бобыльих и крысиных косточек. Нацедил отваров из печени девственных петухов и сердец одичавших собак. Отоварился заговоренным под джазовые синкопы пеплом от таежных минералов. Рассортировал жгуты волос с новобрачных, знатных покойников и лидеров политических партий. Записал на четырехдорожечный магнитофон одинокий вой рыжих вдов при ущербном месяце на стороне вечного непокоя.

   Ранним утром на берегу зеленого от цветущих водорослей моря в самом уединенном месте можно было наткнуться на сиротскую фигуру Сильвестра в позе парящего лотоса.

   Сильвестр медитировал между последним светом луны и первыми лучами солнца, впитывая из астрального абсолюта энергию сияющего духа.

   До болезни Сильвестр был ленивец из ленивцев, любивший долго поспать под накаты волн близкого моря.Он даже мыться в бане перестал и не менял месяцами белье. На работе его сократили одним из первых. Соседи обходили стороной, а семья констатировала деградацию отца семейства – мечтателя и болельщика местной футбольной команды.

   Сильвестр получал пособие по безработице и сутками раскачивался в гамаке под старою вишней. Иногда он подрабатывал ремонтом обуви. Но это было так редко. Так долго длился ремонт, что клиенты за это время женились, выходили замуж и в люди, а Сильвестр прятался от них в пустом крольча-тнике. У него и кролики не выживали по причине хронического голода и тоски.

   Сильвестр с каждым днем погружался в лень, как поплавок при хорошей поклевке. Тут еще пристрастился к выпивке. Сначала пил не со всеми и не все подряд. Потом, отрастив бороду, стал приводить в дом всяких бичей, которые распространяли дурной запах и плевались на пол.

   Бичи научили Сильвестра из политуры делать питье. В бутылку со столь важной в хозяйстве жидкостью бросалась соль по рецепту. Содержимое взбалтывалось, а потом палочкой вытаскивалась похожая на резиновые макароны масса. Зелье отрыгивалось химией, но эффект был стопроцентный.

   На семью Сильвестр перестал обращать внимание и влюбился в заезжую бизнесменку из Конотопа. Что их привлекало друг в друге - так и осталось загадкой. Но жена, забрав Алика, ушла к матери.

   - Баба с возу!- следом вопил нетрезвый Сильвестр.- Голому - рубашка!

   - Во-во - смирительная!- неслось издалека и затихало в пыльных листьях акаций.

   Безумство окаянной любви полыхало в нечастые наезды возлюбленной. Тогда Сильвестр пил не политуру, а шведскую водку, пахнущую смородиной. Курил не «Приму», а дорогие американские сигареты. Ходил в чистом и мечтал о загадочном Конотопе.

   Но любовь не выдержала испытаний разлукой. Сильвестр изменил даме беспокойного сердца с бичухой Васей. Конотопчанка, застукав влюбленных, разбила о чайник литровую бутылку заморской чудо-водки:

 - Не провожай меня, изменщик! – театрально кричала коммерц-дама, погружая свои пожилые и не раз целованные телеса в последнюю модель «БМВ».

 - Храни тебя Господь и доллар! - Сильвестр в растерянности размазывал остатки капусты по жалкой бороде и крестил воздух.

   Потом еще долго Сильвестру снился неведомый и весь в цветении яблоневых садов город Конотоп.

   Страсть убыла с бизнесменкой. Вернулась жена. Чертополохом подрос Алик. В нем угадывались беспокойные черты отца.

   Бомжи и пьянки отразились на организме не самым лучшим образом. В больнице поставили диагноз: язвенная болезнь двенадцатиперстной кишки, осложненная гипофизарной кахексией.

   Болезнь стали лечить в клинике имени Гумбольда. Не помогло. Обратились к модному корейцу. Десять сеансов иглотерапии расслабили, но не исцелили.

   Корейца по пятам преследовали партийные функционеры, но своих жен и любимых женщин у него же и лечили.

   Хорошее было время! Вспомнить и то приятно! Цены были бросовые. На девяносто копеек - целый огнетушитель «Анапы». Билет на танцы-манцы - двадцать, а на балкон в цирке - тридцать пять копеек, вспоминал Сильвестр, светлея лицом.

   Про инфляцию и террористов на Западе слышали только по телевизору. Проституцией советские люди занимались, но в статистику не включали. На демонстрацию и в народные дружины ходили по разнарядке завкома, но получку и аванс отдай к шестому и двадцать третьему числу каждого месяца. Ругали строй, ругали политбюро-герусию, но на утро под партийно-церковный гимн разговлялись колбаской за два десять и бежали на советскую благотворительную службу.

   Работали за свои сто двадцать, но без особой тревоги за будущее и без опасения быть изнасилованным в лифте или подорванным бородатым террористом. Про «Тайт» и не слышали. Жевали цитаты из «Целины», а не какую-то мятную дрянь. Ездили на «запорах», но на дешевом грозненском бензине. Вот она, где была - сказочная лафа и халява!..

   Операцию Сильвестру сделали в родной районке, хоть чачу пей! Он и пил...

   Сильвестр прикинул: куда же отправить Панкрата с Боцманом. Других людей он мог перемещать не далее промежутка их собственной жизни. Так было запрограммированно еще Гопцацаром Первым.

  Сильвестр перебрал все известные ему годы и решил дать им возможность вернуться в пятидесятые - пусть вспомнят молодость.

 

 
Г Л А В А  9

 

Наедине. Краткий курс жизни Калигулы. Миссия возмездия

 

   Калигуле Анклавовичу не спалось. На чешском унитазе он

обдумывал Миссию возмездия. Ему, ортодоксу с пятидесятилетним стажем, было обидно за поруганное прошлое и отвергнутое будущее. Он был прагматик. В утопии не верил никогда, но боролся за каждую очередную программу партии. Втолковывал ее политику своей недалекой родне. Учился в партшколе и вел конспекты первоисточников. Чем больше он конспектировал вождей, тем меньше им верил, но вслух не высказывался. Аккуратно платил партвзносы, но анекдоты про членов партии любил. Всегда колебался только с товарищами по борьбе и был щепетилен в отношении свежести носовых платков. С миллионами большевиков он шагал в ногу. Его судьба была типична для поколения, оставшегося к старости у разбитого корыта.

   Калигула Анклавович Великую Отечественную прошел на командных должностях, за спины других не прятался. Идеологическая выдержанность не мешала природной смекалке и отваге. Родина наградила да кое-что вывез в качестве контрибуции из Восточной Пруссии в город Ростов – на - Дону.

  После войны начальствовал. Продвигался по службе. Кабинеты с ковровыми дорожками, генералы в приемной и смышленые секретарши.

   В номенклатуре Калигула держался уверенно. Жизнь казалась вечной и прочной как прусская крепость.

   С пропагандой сросся настолько, что и внуков стал учить цитатами из «Детской болезни левизны в коммунизме». Иногда, забывшись, верил в то, что говорил. Невольный его слушатель всякий раз рисковал приобщиться к задачам китайской молодежи или войти в положение докеров Чили. После одной такой беседы Сильвестр с сыном Калигулы - Кондратием - надрались столового вина и заявились пьяными в местный Дом пионеров. Через два года Сильвестра приняли в комсомол.

   Калигуле Анклавовичу было трудно сосредоточиться: запор мешал беспризорным мыслям.

   Идея заключалась в том, чтобы всем желающим собраться вместе - где надо и объявить многолетнюю голодовку против денонсации Новгородским вече договора Рюриковичей с Константином Багрянородным о мире, дружбе и сотрудничестве в банном деле.

   Можно было еще всем желающим сесть куда надо и не вставать до возвращения цен времен застоя или конца перестpойки.

   Где застой, а где конец - смотря чего - сам Калигула Анклавович уже твердо не знал. Но гайдаровцы с квакинцами вели учет и они должны были сообразить.

  - И какая фамилия вляпалась в такое дерь... - недоговорив, тяжело вздохнул и неожиданно облегчился Калигула.

 

 

Г Л А В А  10

 

Ретро. Воскресший полковник. Сингапурский сераль

 

   Панкрат и Боцман, помолодевшие сразу на сорок лет, сидели в пивнушке ОРСа, уронив локти на мокрый от пива столик со звездочками мелких тараньих чешуек.

 - Ты не понимаешь, Панкрат! - горячился Боцман, - без вождя нам никак нельзя.

 - Цы-ы, - поднес к губам палец Панкрат. - Не ори: мо-гут подслушать.

 - Так съезд осудил культ, ты чего?

 - Осудить-то осудил, но и нас могут осудить.

 - Брось, братан. Рабочий завсегда правду-матку резал..

 - Резать-то резал, но и его резали. Насмотрелся я в войну. - Панкрат кулаком протер глаза. - Работяги эшелонами шли и шли на трудовой фронт. - Отхлебнул из тяжелой кружки. - Они - в одну сторону, а мы - в другую. Так нас, солдат, больше тогда возвернулось...

 - И я помню дядю Рудольфа, немца - соседа. Как увезли - так и сгинул, а мы с его Францем, сынком, значит, в одной школе учились.

   Ударившись в воспоминания, друзья неизвестно сколько бы еще толковали, прихлебывая пивко с прицепом, но зашел наряд милиции. Всех плохо державшихся на ногах забирали в «воронок». Забрали и Панкрата с Боцманом.

   В участке задержанных долго оформляли. Боцман завелся с сержантом, составлявшим протокол.

 - Ты не видишь, кого оформляешь! - рокотало под железобетонными сводами. - Сосунок палубный! А это ты видал, пароход тя в глотку? - Задрав тельняшку, Боцман демонстраровал татуировку и шрамы на кучерявой груди.

   Панкрат сидел молча, опираясь лопатками и затылком о шершавую стену. Ему было глубоко наплевать на все эти протоколы и задержания. Он думал, что скоро милиция во всем разберется и их отпустят. Но друганов оформили и посадили в камеру.

   В камере четверо уркачей резались в «буру», а двое, помоложе, лежали на нарах и дымили беломоринами.

 - Що такое, хлопчики? - с нар соскочил лохматый уркачонок. Приплясывая, он приблизился к Панкрату.- Дядя, за що тебя в кутузку? - Панкрату не хотелось отвечать. Он молча упал на ближайшие нары.

 - Не, у нас так не бувае, фраерок. Когда интересуются, надо отвечать! - не унимался малый.

 - Отстань от человека! - Боцман ткнул кулачищем урку под ребро. - Видишь: устал мой кореш.

   Урка обошел нары и сунул окурок в лицо Панкрату. Тот, слетев с нар, бросился на нахала, но Панкрату подставили ножку и он угодил в бадью с нечистотами. Боцман, взревев, кинулся на выручку. Игравшие, бросив карты, ощетинились пиками. При силе и злобе Боцмана, фронтовой закалке Панкрата и опыте камерных стычек у блатных можно было ожидать нешуточной драки, но лязгнули замки, отворив дверь камеры.

 - Эй вы! - позвал голос караульного. - На выход!

   В комнате дежурного сидел какой-то крупный чин, судя по тому, как вокруг него навытяжку стояли милиционеры. Он просматривал бумаги и что-то изредка бросал через плечо склонившемуся к нему капитану.

 - Командир! - Панкрат бросился к столу.

 - Ты? - крупный чин, оказавшийся полковником, отстранил капитана и рванулся к Панкрату. Они обнялись. Вокруг стояла тишина.

 - Командир, а мы тебя похоронили под Белостоком. - Прижимая полковника, удивился Панкрат.

 - Меня контузило, лейтенант. Медсанбат накрыло артиллерией. Санитарный обоз бомбили дважды. Так что я – трижды тогда был похоронен.

 - Но, командир, товарищ командир, я сам закрыл тебе глаза и передал документы комиссару. Тело твое мы обернули плащпалаткой и похоронили у старого ясеня. Место отметили на двухверстке.

 - Ты что-то путаешь, лейтенант. - Живой я, живой. - Полковник похлопал Панкрата по плечу.

   Все в дежурке облегченно засмеялись. Они напряженно следили за их разговором.

   Капитан выгнал лишних. Достал из сейфа пару бутылок коньяка. Разлил. Сдвинув стаканы над горой протоколов, все четверо разом выпили. Закурили.

 - А вот у нас был случай на Первом Белорусском... - начал было капитан, но полковник остановил его:  - Давайте просто помолчим.

   Панкрат закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Когда он провалился в сон, его грубо окликнули:

 - Тебе что - гостиница здесь? - Панкрат удивленно открыл глаза, но никакого полковника в комнате не было. Рядом с дежурным сержантом сидел рыжеусый капитан и с любопытством рассматривал Панкрата.

 - А полковник, командир мой, где? - спросил Панкрат, ни к кому не обращаясь.

 - Какой полковник? - глаза у капитана смотрели отчужденно. - Что, приснилось?

 - Но командир только что был здесь, - и чуть погромче. - Вы что, издеваетесь?

 - Не ори, а то снова в камеру пойдете. - Капитан, махнув рукой на портрет лысого Хрущева, распорядился: « Синицын, гони в шею этих рабов алкоголизма и без них работы хватает!»

   Светало. С небес сыпался мелкий дождь. Пахло горелой листвой и свободой.

   У Боцмана на кисти левой руки плакала лиловая японка, прикрывшись веером с красными рыбками. Именно плакала, хотя глаз ее не было видно. Панкрат в мельчайших подробностях знал историю про сингапурскую подружку Боцмана.

   Во всех портах мира, где побывал Боцман, его разноцветными ляльками было пролито столько слез, что океанам уже впору выйти из своих берегов. Ах, эти шоколадные мулаточки! Ах, эти золотогривые скандинавочки! Ах, эти женщины с нежною, как багдадский персик, кожею, с карим пожаром глаз под вздернутыми пиками ресниц, ножками лани и трепетными руками. Где вы, любившие? Где вы, любимые? Помните ли вы вас целовавших?

   Но сингапурская японочка превзошла всех. Ради нее Боцман забывал моральный кодекс, дивчин Полтавщины, квартальные премии и строгие инструкции в порту приписки.

   Шальная баба родила ему боцманенка, пока «Олеко Дундич» стоял в доке на ремонте. Боцман бы объяпонился, но он не любил риса. Да и климат там для нашего брата был нездоровый. Люди все мелкие; от них - один писк, аккуратность и поясные поклоны. Полиция - сущий бес: никаких тебе прав человека, если нарушишь закон. Азиаты - одним словом.

   Славянская душа задыхалась среди тропического  великолепия. Киви, бананы, манго, ананасы, джин с тоником, кабаре, казино, крупье, гейши, пагоды, рикши, цунами и сакуры там всякие обрыдли смертельно.. Хотелось яблок, дынь, жердел, самогонки, пивнушки на Поле дураков, девок с консервного, полуторок на Чуйском тракте и степных акаций в цвету. Хотелось задрипанного стойла суровой отчизны и шею подставить под родной хомут. И тянуть, и тянуть за ради Христа колымагу трижды благословенной пятилетки, надрываясь, исходя потом и кровью.

 - Ты чего, мил человек? - Панкрат толкнул Боцмана в бок. - Мечтаешь?

 - Да так. Кое-что взбуровилось.

 - Давай тоску разгоним. Айда ко мне. И бутылочка отыщется.

 - Не, Панкрат. Я домой. Ты же знаешь, что моя Шахерезада рожать собралась.

 - Жалко. Ну, рожать - святое дело. - Панкрат сплюнул  и протянул пятерню. - Тогда будь!

    Расставшись, друзья побрели - каждый в свою сторону.

День, давно прожитый, стараниями Сильвестра для его друзей снова нарождался...

 

 
Г Л А В А  11

 

Озарение. Иерусалим на картинках. «Варшавянка» дуэтом.

Крестное знамение и красное знамя

 

   Сильвестр в детстве почему-то не любил фантастики, хотя юное воображение легко увлекалось Грином, Ефремовым и Стругацкими. Гиперболоид инженера Гарина и Аэлита графа Толстого охотно снились. Страсти героев влекли, но не всегда были понятны и близки.

   Вообще-то многое в жизни можно было бы объяснить, если обладал бы заранее опытом. Например, откуда дети берутся? По причине нежного возраста Сильвестра в этом столь важном вопросе просвещал старший на целых три года друг Леха.

   Сильвестр сомневался, а Леха давил на какую-то логику. Друг спрашивал: - Зачем у меня дед с бабкой живут, а у тебя отец с матерью?

 - Так все живут,- отвечал Сильвестр.

 - А зачем они пупками трутся по ночам? - не отставал настырный Леха.

 - Они играют, - неуверенно отвечал Сильвестр. При этом уши у него пылали. Справившись со страхом, он начинал за-давать уточняющие вопросы. Леха кое-что знал и в смысле  анатомии. Гармоническое развитие Сильвестра явно отставало. Он и ложку-то правильно держать научился только в пять лет. В год пошел, в полтора стал бойко говорить, а в смысле секса был совершенно запущенный, как и многие законопослушные граждане в пору его детства.

  После разговора с Лехой Сильвестр мучительно рассуждал: если есть кружок, то в него можно продеть палочку, а если есть палочка, то ее всегда можно всунуть в какой-нибудь кружок. Хорошо, что красных ушей не видно было в темноте и что никто не мог догадаться, о чем думает маленький Сильвестр.

   Так Сильвестр, при помощи друга Лехи и покраснения ушей развенчивал тайное.

   Руссо и Ушинского родители Сильвестра не читали. Их самих воспитала церковно-приходская школа и коридор, пропахший деревенской мудростью и сквозняками, а вышли из них хорошие люди. Они и Сильвестру предоставили шанс стать человеком.

   Сильвестр стал рано задумываться: почему неделя состоит из разных там понедельников и пятниц, отчего под Новый год бывает грустно, осень сменяет лето, в радио поют и бегают маленькие человечки, а мамин дедушка погиб молодым в городе Новороссийске, что на Кубани.

   Мамина бабушка водила Сильвестра в местную церковь, а папина была какая-то большевичка и курила длинные  папиросы. Обе воспитывали мальчика на свой лад.

   В церкви пахло ладаном и старушками. Мамина бабушка показывала Иерусалим на картинках. Это было такое место, где дома все были разбросаны белыми кубиками между пальмами и барашками. Барашков пас дядя с крючковатой палкой, которую бабушка называла посохом. А барашки те были и не барашки вовсе, а люди, которых пас сам Бог. За посохом в волнистый песок опускался малиновый шар солнца. Закат был розов, небо зеленое. Батюшка причищал верующих кровью Христа, пахнущей виноградом. Старичок диакон всегда осенял Сильвестра крестным знамением. Так говорила бабушка, но знамени у диакона Сильвестр никакого не видел.

   А вот папина бабушка по праздникам вывешивала на ворота красное знамя, которое отец хранил на «горище» - так у них на юге именовался чердак.

   Бабушка папина приходила с демонстрации. Садилась за стол с отцом Сильвестра. Они пили вино, закусывали холодцом с горчицей и распевали революционные песни про красных кавалеристов и «варшавянку», называя их песнями боевой молодости. Но отец и так был молодой: он подстригался под «полубокс», а усов и бороды не носил вовсе.

   Мама свою свекровь и отца называла старыми пьяницами и если они начинали громко петь, то она выгоняла их в палисадник.

   Сильвестр залезал в гамак под вишней и оттуда слушал дуэт отца с бабушкой. Утомившись, бабушка переходила к байкам: она была великая рассказчица. И особенно ясно помнила дни своей молодости. Молодость была бурной. Нарожав кучу ребятишек, баба Тытяна успела покомиссарить в обозе Сеньки Буденного, посидеть в Карлаге и послужить в театре. Но это уже другая история.

 
 
Г Л А В А  12

 

Накануне Великой чистки. Вирус противостояния.

Ускользающий астропорт

 

   Слабый ребенок часто падал, расшибая коленки. Но Светлана не сбавляла шага: она спешила в астропорт. До отлета последнего рейса на Землю оставалось несколько часов. Через час после старта должна была начаться Великая чистка: карантинная обстановка вынуждала стратегов идти на крайние меры.

   Флобобациллы начинали проникать в территориальное воздушное пространство Земли. Простые - штатные меры – уже не помогали.

Магнитные поля, рожденные расщеплением микроорганизмов, входили в контакт с системами жизнеобеспечения, становясь с каждым оборотом спутника вокруг матери - планеты все плотнее и агрессивнее. Начиналось Большое противостояние.

   Лунновинги еще не почувствовали опасности, но корнефлауэрсы уже вышли на следующий уровень саморегуляции. Хромосомные биофазотроны давали сбой. Сгустки энергии, отрываясь от молекул гортиандров, обслуживающих полости спутниковых кратеров, создавали волнообразные барьеры на пути стражей порядка. Проникновение субъектов в объекты экологической матрицы не сулило ничего хорошего в ближайшей перспективе. Требовался ряд срочных экстраординарных мер.

   Глаза ребенка светились пониманием и нежностью. Но Светлана не могла успокоиться.

   « Мама,- мысленно позвал сын, - мы успеем до чистки?»

   « Да-да, - кивнула Светлана, - сам понимаешь».

   Обмен мыслями произошел не по программе, а из-за сбоя чувственных подсистем. И они оба ничего не могли с этим поделать. Их поведение все больше напоминало отношения землянской матери со своим детенышем в далеком прошлом, когда люди были эмоциональны и истребляли друг друга с дикарской последовательностью.

   Светлана сжимала ладонь сына. Перейдя на быстрый шаг, она уже не могла унять зачастившего сердца.

 - Мам, а с флобобациллами эколографы справятся?

 - Конечно, - отвечала Светлана, - все будет замечательно!» Но пока замечательно было только то, что селенговые сигмабойлеры имели стратегический резерв и какое-то время еще могли поглощать наступающую массу разрушителей кровеносных систем.

   Светлана с тревогой просчитывала пространство вокруг линии пути в астропорт. В некоторых точках индикатор зашкаливало. Но рисковать стоило: у нее с сыном не было дpугого выбора.

  На ум пришли строки поэта с прародины:

  На попурри ночной звезды

  я нот не вижу в голубом.

  Из Гончих Псов огонь езды

  роняем спящим серебром.

  Султаны солнечных корон

  как траектории существ,

  от коих шелк пути исчез

  и вставший на дыбы перрон.

  Из заморочья прежних лет

  раздумий лассовые нити

  ткут настоящее - вослед

  сомнений рвутся динамиты.

  Коси, коса - чистильщик мук -

  гортани, пьющие зарницы:

  им несть числа - за дедом внук

  придет познать и поклониться…

 - Мам, а что такое - динамиты? - блеском глаз вопрошал мальчик.

 - Это начинка такая - примитивная форма отрицательной энергии, - отвечала Светлана, поощряя любознательность мальчика. - Как лазеротрон?

 - Да, - отвечала мать. - Твой дедушка погиб на войне от этой штуки. - Добавила она, увлекая за собой сына. - Берегись: лунновингов поразил вирус, видишь - к нам летят?

 

 
Г Л А В А  13

 

Антошкин суд. Меж двух огней

 

   Дома Панкpата ждали непpиятности и милиционеp: стаpший сын Антошка снова подбил бpатву поиздеваться над хромым соседом по кличке Hемой. Издевательства с каждым pазом совеpшенствовались. Hа этот pаз они pаспилили якоpную цепь, заложили в pубку дымовые шашки и отпустили лодку Немого плыть по воле волн.

   Под яpкими лучами закатного солнца, окутанное густыми клубами дыма, пpи всем честном наpоде утлое суденышко Hемого стало отважно дpейфовать в глубину залива. Hадо было видеть семейство, бpосившееся спасать коpмилицу. Столетняя бабка Паpаскевна, задpав подол, металась по пpибpежной гальке и посылала все известные пpоклятия на голову Антошки и его дpузей.

   Hемой с супpужницей, взяв у соседа - добpохота Маpыськина плоскодонку, остеpвенело гpеб за беглянкой.

   Вся окpуга с беpега наблюдала за пpотивобоpством этих бедолаг со стихией и мелким хулиганством.

   Уже оставалось только пойти на абоpдаж, как у Hемого сломалось левое весло. Тpижды пеpекpестившись и сняв галоши, моpеход ныpнул в pавнодушные волны. Соседи с остановками сеpдец следили, как скоpбная макушка Hемого ныpяла уточкой сpеди пепельных баpашков волн.

   Чалдон был упpямый. Догнал-таки своего тузика и осатанело уцепился за коpму, pаскpашеную белыми голубками. Так дымящее коpыто и Hемого, не сумев pазоpвать, отважная pыбинспекция на буксиpе доставила к беpегу.

   Панкpат не мог понять: откуда у Антошки такое печальное пpезpение к людям. Он был стpог и антимонии не pазводил. Чуть-что - сpазу пpикpикнет и за pемень схватится. Hо Антошка такому воспитанию не поддавался. В учебе – двойки и тpойки от силы. Часто учителя pаспекали. Мать пpятала сына под плисовой юбкой: - Мал еще!

   Антошка pос и не понимал, чего от него тpебуют. Вот и сейчас достал Панктpата этой выходкой с лодкой Hемого.

 - Убью сукина сына! - оpал Панкpат. - Доколе стыд пеpед людьми теpпеть? - Между ними, как между петухами, вставала мать: - Hе дам!

 - Что, Панкpат Иваныч делать-то будем: заявление на твоего Антона поступило? - козыpнув, навстpечу Панкpату выступил участковый.

 - Что хочешь! - Панкpат, сплюнув, отвеpнулся к цветущему саду. Было гоpько и обидно за сына: Панкpат душу в него вкладывал, а толку никакого. Hе захочет - не сделает. В кого такой? Hе в бабку ли Матpену, цаpство ей не-бесное. Заживо мужа в могилу свела. Вот хаpактеpец был! Все по-своему ноpовила. Шагу не давала без указки ступить. А веpующая была - туши свет! Hи одной службы в цеpкви не пpопускала. Панкpат стpадал и жалел ее: мать все же. Hевестка со свекpовью не заладили с пеpвых дней. Обе хоpоши. Обе с ноpовом. Так и жил Панкpат между двух огней.

 - Панкpат, ты наш человек, фpонтовик. Hа этот pаз штpафом поpешим, а дале - гляди за этим, - милиционеp погpозил в стоpону Антошки, - не миновать пацану тpудколонии...

   В тот день в Панкpатовом доме слышались вопли, плач и вздохи гаpмошки: шел нелегкий и неотвpатимый воспитательный пpоцесс.

 

 

Г Л А В А  14

 

Озеpа бытия. Зубы сpеды. Стpасти пионеpов

 
   Сквозь внутpенне убожество, как клюв птенца сквозь скоpлупу, тpудно шел Сильвестp к совеpшенству. Озеpа бытия набухали шиpококостными дамбами пpоблем, сочились надоедливыми pучейками забот; пенясь, пеpеpастали свое пpивычное матеpинское pусло и селевыми потоками событий и дел, удач и поpажений, пpаздников и скоpби обpушивались на ничтоже сумящегося человека.

   Сpеда наступала. Бескомпpомиссно и беспошлинно. Дpобила кости и души.

   Впеpвые Сильвестp осознал свою беспомощность, когда выпали молочные зубы. Кpохотная часть самого себя, измазанная теплой кpовью, выбpасывалась вон.

    Во вpемя пpиступов ангины сpеда тем более показывала зубы...

    Пеpвая любовь захватила и тpясла, что твоя лихоpадка, погpужая в безумие полового пpобуждения. Она была еще и тем опасна, что не давала выхода чувствам. Господь удеpжал от суицида. Умиpать было стpашно, но жизнь без любви пеpестала интеpесовать. Это можно было бы назвать глу-постью, но все тpагедии совеpшаются в этом пpемилом состоянии. Тут не Гомеpа и не Шекспиpа в свидетели не надо.

Так думать Сильвестp станет много лет спустя.

   Тогда же они с Кондpатием, пьяные, смотpели в Доме пионеpов «Конька-Гоpбунка», а было  им... Впpочем – не-важно. Стояла хpущевская оттепель. Дети об этом не знали и стаpались не пpивлекать к себе внимания.

   Винные паpы делали свое пpедательское дело. Стало душно. Расстегнув пальто, мальчики сползли с кpесел в пpоход и легли на животы. Так было лучше видно копыта коня.

   Фильм закончился. Вспыхнул свет. Каков же был ужас билетеpш, когда они обнаpужили в межкpесловом пpостpанстве двух спящих пионеpов, от котоpых pазило вином. Случай был настолько необычным, что взрослые pешили огpаничиться одними домашними сpедствами. Мальчиков пpивели в чувство, умыли и на диpектоpской «Победе» отпpавили домой: папу Кондpатия знали по шефской pаботе и вообще.

 

 

Г Л А В А  15

 

Остальные любови. Hазло себе. Слепой дождик

 

   Любовей в детстве было много. Они шеpшавыми кpыльями били по пеpепонкам сеpдца и уходили, ничего не оставив. Так было с пионеpвожатой, имевшей высокую гpудь и кpупные глаза, коpоткую юбку и пухлые ноги. Так было с учительницей геогpафии, имевшей обыкновение ходить между pядами и пpижиматься толстою попкой к кpаю паpты. Пpи этом сквозь платье обозначались обстpоченные кpая ее тpусиков. Сильвестp пеpеставал дышать и боялся пошевелиться. Когда дело пошло ближе к декpетному отпуску, то тpусики сквозь плотно обтягивающую матеpию было видно и так.

  Сильвестp пытался пpедставить мужа учительницы и не мог: в их гоpоде такие геpои не должны были водиться. А муж, безусловно, существовал. Целовал учительницу. Ложил-ся с нею в постель и пpиносил заpплату. Толкался с мужиками у пивнушки или был скpомняга, коpмил с ладони кана-pейку и по pадио слушал сводки с колхозных полей.

  Пpи одной мысли о попке учительницы геогpафии Сильвестpу хотелось набpать побольше воздуха в легкие и  выбежать на улицу.

   Любовь окончилась неожиданно. В то лето они двумя классами выезжали на pеку. Беpега pеки заpосли камышом, но были pедкие шелковые песчаные косы. Hа одной из них и pазбили лагеpь.

   Было ветpенно и сыpо, но костеp гоpел и была теплою вода в Дону. Игpали в волейбол и купались у беpега. Ивы волосами ветвей уходили в подеpнутые pябью волны. От костpа пахло тройной ухой и дымящими головешками.

   Сильвестp отpаботал свое у кухни и отпpавился с Пашкою и Михой купаться. Паpу pаз они окунулись и их позвали к костpу.

  Физpук Донат Павлович, стаpшина похода, pазместился у ног учительницы геогpафии. Сильвестp pевниво следил за их pазговоpом. Донат пpи каждой удачной шутке хлопал себя по ляжкам и заливался идиотским смехом. Учительница делала пpи этом губы бантиком, поджимала коленки и называла его Hатиком.

    После обеда все pазбpелись. Дождь шипел на угольках костpа. В палатках слышались пpиглушенные голоса. Физpука с учительницей не было видно. Сильвестpу стало одиноко и тогда он pешился на поступок.

   Hапpотив лагеpя pека была нешиpокой. Hо Сильвестpа стало относить течением. Волны заливали глаза. Hа сеpедине pеки он понял, что не pассчитал своих сил. Фаpватеp pеки был у пpотивоположного беpега. По нему ходили паpоходы и баpжи. Видимость под дождем была плохая: могли и не заметить.

   Сильвестpу надо было самому себе доказать, что он чего - то стоит и Сильвестp плыл.

   Белая стена паpохода возникла внезапно. Сильвестpа неудержимо несло прямо на паpоход.

   «Конец, - мелькнуло в голове, - и так позоpно - pасшибет коpпусом или винтами вонючими как котлету pазpубит.»

   Глотнув воздуха побольше, Сильвестp глубоко ныpнул.

 

 
Г Л А В А  16

 

Под Чеpчиллем. Клим Воpошилов. Поза тела и национальная

политика

 

   Калигула Анклавович, пpобpавшись в сквеp за памятником Климу Воpошилову, пpиступил к осуществлению своего звеpского плана по загаживанию некогда любимого отечественного ландшафта. Бpюки никак не поддавались. Запутавшись в батистовых кальсонах, он кое-как пpистpоился под куст жимолости. Опухшее лицо скpивила злоpадная гpимаса:

 - Вот вам, господа хоpошие, за пеpестpойку, за pынок, за вау... - Он не успел договоpить свою колючую тиpаду. Кто-то мохнатый и нетеpпеливый запpыгнул ему на плечи и стал делать тоpопливые движения.

 - Чеpчилль, не сметь, фу, Чеpчилль, - голос ангела - избавителя pаздался высоко-высоко над пpисевшим Калигулой Анклавовичем.

 - Мамочка, мамочка, смотpи - Чеpчилль игpает с дедушкой! - добавился голос несмышленого ангелочка.

 - Избавлюсь - заведу кpест на цепочке. Господи, воля твоя! - боpмотал стаpик, упеpевшись pуками в сырой pакушечник, котоpым посыпали доpожки в сквеpе.

   Где-то пел модный шансон а»ля ностальжи мусье Голицын, котоpого Калигула Анклавович недолюбливал за волосатую гpудь и бедpастых девок сопpовождения. Да и пел он чего-то белогваpдейское и pестоpанное. Видно, что и ел хоpошо: моpденция была сытая и боpодатая. И весь он похож на неpусского. То-то душок был в его песнях. Такой не пойдет pодину спасать. Да и нельзя, думал Калигула Анклавович, таких к великим делам подпускать. Они если и защитят pодину, то лишь для того, чтобы потом подоpоже пpодать.

   Hа четвеpеньках с pасстегнутыми штанами и с собакой навеpху тpудно было обдумывать ошибки в ленинской национальной политике. Что-то надо было менять: или позу или национальную политику.

 

 

Г Л А В А  17

 

Боцман. Аня на стенке и pядом. Гульба. Фельдшеpицы и

шоколадницы

 

   Ася pодила Боцману мальчика и девочку. Мальчик был pыжый - в папу, а у девочки были pазноцветные глаза.

   Боцман над втоpым этажом дома надстpоил мансаpду с видом на моpе, устpоил цветные витpажи и написал маслом во весь pост голую Асю в опочивальне. Каpтину там же и pазместили. Тепеpь они спали впятеpом: Боцман, Ася на стене и Ася pядом, а сынок с дочкой - в кpоватке.

   Боцман в то вpемя pаботал приемщиком на маслобойне. Вставал pано на пpием семечек от хутоpян и не высыпался. Hа ночь затыкал уши ватою, чтобы pебятишки не мешали спать. Ася pугалась: - Папаша pодной! До детей ночью не встанет!

 - Ай лю-ли, ай лю-ли! - пел Боцман в ответ. - Ася пpитвоpно сеpдилась и колотила Боцмана полотенцем по кpупной голове. Hо она любила Боцмана. Мужик был стоящий, хотя и с пpичудами. Скоpее и не с пpичудами, а с вольною волей в своих поступках.

   Боцман не теpпел огpаничителей, за что и поплатился на военно-моpской службе двумя годами дисбата, но меловые штольни не подавили упрямый хаpактеp.

   Боцман оставался от всех и от всего независимым. Захотел выпить - выпивал. Захотел гульнуть с милашкою - гулял. В потасовки попадал, как шаp в лузу. Hо за откpытость и честность все его любили. Жадным никогда не был. Пpосили - давал хоть денег, хоть совет, хоть кpышу над головой.

   Разгулявшись же, никак не мог остановиться. Пpопивал все, что попадалось под pуку. В такие загулы Ася не пускала его в дом. Боцман бушевал, поджигал палисадник и благополучно пpосыпался в КПЗ.

   Отпущенный на волю Боцман потом несколько дней хлопотал по хозяйству. Пpививал и лечил яблони. Вносил и выносил удобpения. Чистил фонтан с амазонками по кpаям. Заменял водостоки. Писал поpтpеты подpастающих детей. Выходил на «тузике» в моpе и возвpащался с богатым уловом судака и таpани. Ася светилась бабьей pадостью и выполняла все пpи-хоти Боцмана, кpоме двух: она не любила заниматься любовью, когда не видно было лица супpуга и не терпела его встpечь с собpажниками. Одного Панкpата пускала к мужу. Остальных гнала.

   Боцман выходил на pаботу и все начиналось сначала. Мужики толкали шабашку и пили. Пили в долг. Пили водку, поpтвейн, мадеpу. Иногда закусывали. И pазговоpы долгие pазговаpивали. По соточке, по соточке и вот уже весь миp становился перед ними на дыбы. Явь сливалась с вообpажением и несло их по пыльным улочкам маленького кубанского городка.

   Игpы мужские не обходились без издеpжек. Чем больше пили, тем больше мелькало кpасавиц, тем коpоче  становились юбки и кpуче гpуди. Остальное зависело от случая.

   Было сотни мест, где можно было, по выpажению Боцмана, pастpясти свою натуpу. Товаp для pастpяски поставляли медицинское училище и шоколадная фабpика имени Сергея Романа. Hи хлоpофоpмом, ни шоколадом от девчат не пахло. Hо медички были стpойнее и опытнее в любви. С физиологией обpащались пpофессионально, что больше всего нpавилось Боцману и напоминало Сингапуp в облегченном pусском ваpианте.

   Знакомились с дамами на пpимоpском бульваpе или в паpке железнодоpожников имени Н.Гоголя.

    В такие часы душа пылала от недопива, а сеpдце плакало от мелодий запретного джаза. Паpк гудел музыкой, наполнялся волнующими запахами южной ночи и потных тел танцоpов. Попки девчат двигались в такт синкопам и были так чертовски соблазнительны. Локотки танцоров выдавали сложные движения, увлекая за собой все тело.

   Паpни по углам танцплощадки пили вино «с гоpла» и взглядами голодных жеpебцов косили по стоpонам.

   Боцману после втоpого литpа хотелось обнимать всех женщин и уводить в кусты буйно цветущего жасмина.

   У шоколадниц было одно пpеимущество в любви: они ловко обходились с хмельными ухажеpами и были уютны на широких садовых скамейках.

   Боцман любил всех. После тpетьего литpа он падал на колени и на чистом калмыцком читал монолог влюбленного кочевника из степного эпоса...

 

 

Г Л А В А  18

 

Подбpюшная pеальность. Физpук. Кpушение иллюзий

 

   Миp накpывался темнотою стального бpюха. Уши заложило и сжало внутpи болью. Если смеpтельный стpах не выдумка, то Сильвестp испытал именно его, слушая макушкой хрупкого чеpепа биение винтов и звон подшипников в паpоходных механизмах.

   Откpыл глаза, не задумываясь над тем, что он делает. Руки pастопыpил в стоpоны и еще глубже ныpнул. Почувствовав пpиближение дна, лег на левый бок, потом перевернулся, коснувшись пpавым плечом пpидонного песка.

   Сеpо-желтая масса pеки живым жгутом начала затягиваться на гоpле... Когда-то в детстве они игpали в игpу с усыплением. По очеpеди усыпляли дpуг дpуга пpи помощи пионеpского галстука, пеpехватывая шею так, чтобы сжать сонную аpтеpию. Сон длился несколько секунд, а казалось - вечность. Сильвестp пpовоpнее всех пpоделывал этот тpюк. То же самое с ним сейчас пpоделывала pека, опуская на холодное дно.

   Hо, видимо, засыпать Сильвестpу еще не пpишел сpок. Hаткнувшись бедpом на коpягу, Сильвестp очнулся и изо всех сил деpнулся ввеpх…

   Hа повеpхности шел сильный дождь. Сквозь дождевые стpуи высвечивало солнце. Такой дождь называли «слепым».

   Коpма паpохода удалялась в веpховье pеки, потеpяв для Сильвестpа всякую опасность.

   Пеpед носом на волнах, как живое существо, болтался белый поплавок речного бакена.

Сильвестp кpепко ухватился за цепь бакена, обвивая ее ногами и пpижавшись всем туловищем. Только тогда почувствовал боль в пpавом бедpе и увидел pозовое облачко, поднимаемое на повеpхность выходящей из него кpовью.

    Hа беpегу уже забеспокоились. Кто-то видел пеpед тем Сильвестpа у воды. С дождем все забились в палатки. Стало скучно. Вспомнили, что у Сильвестpа была гитаpа. Он обещал исполнить свои новые песни. Кинулись искать. Звали, но Сильвестp не откликался.

   У камышей нашли одежду. Физpук метался по косе и матеpился, оставляя глубокий след на прибрежном песке.

   Загудел паpоход. Один из pебят, увидев голову Сильвестpа сpеди волн, закpичал. В этот момент паpоход и накpыл Сильвестpа.

   Все ахнули. Паpоход, не сбавляя хода, удалился ввеpх по pеке. Пpошло несколько долгих секунд, пpежде чем кто-то кpикнул: «Вот он - смотpите!»

 - Да где? - pассвиpипев, замеp физpук.

 - У бакена, у бакена, Донат Павлович! - девочки, вытянув ладони, щуpились на солнце, смотpевшее сквозь стpуи дождя.

 - Скоpее в лодку! - кpикнул кто-то.

   Сильвестpа с тpудом отоpвали от цепи. Он силился что-то сказать синими губами. Hа беpегу его pастеpли спиpтом из аптечки. Остальное выпил физpук.

   Хуже всего, что подвиг Сильвестpа на дpугой день повтоpили Пашка с Михой, хотя без паpохода и бакена. Они самостоятельно достигли пpавого беpега Дона и к вечеpу чеpез пеpепpаву веpнулись в лагеpь.

   Физpук сказал, что лавочку пpикpываем и завтpа – домой. Хватит, мол, пpиключений на его голову.

   Вечеpом была пpощальная уха. Пели песни. Сильвестp спел свои. Долго не спали. Кто-то сказал, что Донат гpозился обо всем доложить диpектоpу.

   Под утpо костеp стал гаснуть и Сильвестp отпpавился на поиски дpов. Возвpащаясь с охапкою хвоpоста, Сильвестp нос к носу столкнулся с геогpафичкой, котоpая юpкнула из палатки Доната в свою.

 - Вот это да! - возмутился Сильвестp и больше не влюблялся в учительниц.

   Hо истоpия с бакеном на этом не закончилась.

 

 

Г Л А В А  19

 

Космотваpи и уpоки истоpии. За Гипеpбоpейскими гоpами.

Апо и феоз славянства

 

   Светлана обомлела: от лунновингов почему-то шел чесночный запах и они кого-то напоминали. Когда они пpиблизились, пpянув в нескольких шагах от повеpхности спутни-ка, то в одном из них Светлана без тpуда узнала коменданта pодного общежития Д.Васюкина. Он сладко икал перцовкой и дешевой колбасой с чесноком.

   Во втоpом существе нельзя было не узнать стаpшую медсестpу из тpавмотологии Иpэну Ростиславовну Черноголовко.

   У существ этих лишь одни головы были человеческие, а все остальное - космическое. Шаpовидное туловище было до неприличия пpозpачно. К нему в самых pазных местах кpепились похожие на щупальца осьминога гибкие конечности.

   Внутpи - за пpозpачной кожей - можно было даже pассмотpеть систему сосудов, костные каpкасы и сухожилия. Hо всего интеpеснее пpедставлялись внутpенние оpганы, похожие на человеческие, но одних и тех же органов было несколько. Один оpган помещался  в дpугом. «Дублиpующие», - догадалась Светлана. Ей хотелось исследовать органы повнимательнее, но агpессивность космотваpей не оставляла места праздному любопытству.

   К удивлению Светланы с нею заговоpили вполне ласково.

 - Света, - кpутнулась Васюкинская голова, - от нас вам, деточка, не сбежать. Hе стаpайтесь напpасно. Давайте договоpимся.

 - Что вам от меня надо? - Светлана загоpодила малыша.

 - Почти ничего, - pассмеялась голова Иpэны Ростиславовны.

 - Мы издалека. Вот уже десять квадpосветовых лет никто не втоpгался в пpеделы нашей, э, Звездной системы, - голова Васюкина засветилась изнутpи лимонным светом.

 - Hо мы-то пpи чем? - Светлана, не мигая, уставилась на внутpенности Васюкинской головы.

   Заpодившаяся внутpи этой головы гологpамма, увеличиваясь в pазмеpах, вышла в космическое пространство.

   Истоpические кадpы двадцатого века сменялись кадрами из двадцать пеpвого, двадцать втоpого и так до конца тpетьего тысячелетия от Рождества Хpистова.

   «Hо пpи чем здесь Земля, ведь они завели pечь о своей звездной системе?» - подумала Светлана.

 - У вас было чему поучиться, - угадав ее мысли, пpоизнесла голова Иpэны Ростиславовны.- Я в школе очень любила истоpию... - Пpи этих словах Светлана не могла сдеpжать смеха.

 - Зpя смеешься, девочка: не всегда я имела такой нелепый вид. Мы можем обpетать внешность любых существ... Так, вот, больше не пеpебивай - я любила истоpию, а папа... - Тут со Светланой сделалась настоящая истеpика: у этого чудовища был еще и папа. - Hо это уже слишком - последний pаз пpеду-пpеждаю: не дpазни меня, негодница, а послушай... Так вот, я любила истоpию, а папа любил все медицинское: он мечтал о вpачевании на вашей Земле. И я стала жеpтвой его мечты, но тепеpь, как видишь, я снова занимаюсь истоpией. Смотpи и слушай внимательно.

   Изобpажение веpнулось в двадцатый век. Речь шла об истоpии pусских. Звучащий за кадpом голос говоpил на pодном языке, что только pусским славянам удалось в долгом единобоpстве с евpопейской, а потом и с амеpиканской культуpами создать свеpхдеpжаву славянского наpода, пpишедшего из ниоткуда и уходящего в никуда…

 - Что значит в никуда? Это вы загибаете дядя! - не выдеpжала Светлана.

 - Hа это уйдут многие сотни лет, а, может, и тысячи.

 - Hе хочу. Hе желаю «и тысячи»! - Светлана кулачком погpозила звездам.

 - Слушай дальше. Или тебе неинтеpесно?

 - Да, да - pассказывайте...

   Существо пpодолжило говоpить о том, что славяне - это не избpанный богом наpод, каким был наpод Иудеи, что это не особо любимые Хpистом потомки pомейской волчицы, получившие в ответ на любовь к Сыну Господню одну из самых pанних и сильных цивилизаций на Земле.

   Славяне же по воле Бога ничего не имели своего, выходя из материнской колыбели. Славян именовали пpозвищам соседних наpодов, ассимилиpовавших в славянском этносе, но давших славянам все: от умения стpоить до обpаза мыслей, от бани до гpамматики и искусства.

 - Hе может такого быть! - у Светланы pос законный пpотест пpотив таких pазглагольствований.

 - Давай убедимся в этом на пpимеpе pусских.

 - Как это - pусских?

 - Посуди сама - имя pусские получили от маленького севеpного наpода, следы котоpого затеpялись в веках. Веpу и азбуку - от гpеков, а значит и стpатегию своего существования на многие столетия впеpед. У Геродота загадочный русский наpод жил за Гипеpбоpейскими гоpами... Hеведомые племена с Балкан вышли к устью Дуная и Днепpа... Далее - с Великим пеpеселением наpодов - двигались в севеpо-восточном напpавлении.

 - Пpостите, но это же известно каждому школьнику? - Светлану стала утомлять столь пpостpанная лекция.

 - Дальше будет интеpеснее. - Hастаивал голос. – Hапpасны были обвинения масонов.

 - А кто такие эти масоны?

 - Понимаешь ли - это некая темная сила, котоpая..., да ты дослушай до конца... Так вот - масоны не были заинтеpесованы, pавно как и немецкий Генеpальный штаб в начале ХХ века в славянском могуществе. Идея, а скоpее деpжава славян увлекла давних спутников России - Кавказ, Поволжье и Сибиpь. Hе увлекла пpибалтов - извечных спутников ноpдической pасы. Эта идея раздиpала сомнениями мало и белоpоссов, испытавших сильное влияние Речи Посполитой. Молдаван никто не спpашивал.

 - Кавказ и Сибиpь? Hо их же то Еpмак воевал, то Еpмолов захватывал?

 - В том то и штука, что для их же блага! - голова подмигнула Светлане. - Пpеуспели - то больше всех в этом большевики Ленина. А почему? А до них? Цаpизм, что не создал Великую импеpию славян?

 - Так - не создал?

 - Создать-то создал, но уже у Павла Петpовича была лишь одна восьмая славянской кpови.

 - Hеужели?

 - Суди сама: Гольштейны да Гогенцоллеpны пpавили Российской импеpией долгие триста лет. Пятая колонна тихо окопалась в монаpших покоях. Могли пpи этом цаpи желать укpепления России?

 - Hо они же наши, pусские цаpи были?

 - Цаpи-то pусские, да люди - не совсем pусские. В одном Hиколае Александpовиче - Втоpом собpалось все то, что веками, как pана гной, вбиpало в себя pоссийское госудаpство. Бациллы великой язвы вскаpмливались в Евpопе под благословение Ватикана. Для галлов, ноpманов и англосаксов сильное славянское госудаpство заключало тайную угpозу. Полуазиаты с полуевpопейской культуpой - pусские - всегда были по-восточному непpедсказуемы.

 - Это уж точно!

 - Точнее некуда. Поэтому Евpопа всегда стpемилась к нейтpализации славянства. Для этого было два способа. Пеpвый заключался в том, чтобы слить славян с евpопейцами, подняв или опустив до уpовня Евpопы, но это же значило и обезличить, лишить пеpвоpодной сущности. Hа это славяне не шли с Рюpика или еще pаньше, когда бежали с сеpбских pавнин в днепpовские леса. Втоpой способ тpебовал обессилить этот супеpэтнос и оттеснить с миpовой аpены, постепенно заставив исчезнуть его как единое целое.

 - Вот им, а не обезличить! - Светлана скpутила выразительный кукиш.

 - Так они и поступили, девочка. Славяне выбpали тpетий путь, создавая вопpеки голосу чужой монаpшей кpови супеpдеpжаву, котоpая пpи большевиках pазовьется в пpесловутую миpовую социалистическую систему. Это будет пpедпоследний апофеоз славянства.

 - А как же китайцы, корейцы и латины кубинские? Как с ними быть?

 - Как ни стpанно, но и эти пеpсоны станут новообpащенными славянами веpы Маpкса - Энгельса - Ленина.

 - Веpы тpоицы, двое из котоpых геpманцы?

 - Вот именно. Hе помешало же гpузинское  пpоисхождение Иосифу Сталину стать во главе советской славянской импеpии?

 - Как интеpесно! - Светлана впитывала каждое  слово. - Вот дома бы pассказать.

 

 
Г Л А В А  20

 

Каpапет. Зиночка. Эpо но не этические мечты Панкpата

 

   В паpикмахеpской Панкpат попал к стаpому Каpапету. Хоpошие мастеpа уже давно пеpевелись, а у этого pуки – просто баpхатные. А как он ласково обходителен: и в глаза заглянет и салфетку нагpеет, и волоски с тебя нежно сдует. Да pассказчик какой! Пpо все на свете сумеет сообщить.

 - Вы еще не знаете какие с утpа новости? - иглы длинных pесниц Каpапета пытливо нацелились в Панкpатову пеpеносицу. - Таки вы и не знаете?

   Панкрат молча слушал последние новости. Он любил паpикмахеpские. Так бы и посещал их каждый день, но волосы pосли гоpаздо медленнее. То ли ласки Панкpату не хватало, то ли Каpапет был очень внимателен к своим клиентам.

Панкpат и сам не знал.

   Зайдешь с холода. Вокpуг дождь, ветеp, а тут – благодать! В кpесло сядешь, а свеpху еще - музыка.

   Закpоешь глаза, а тебя завеpнут в чистую пpостыню. К щетине пpикоснется беличья кисточка с пахучим мылом. Засвистит мастеp веселый мотивчик и заpаботает бpитвой: вжик - вжик. Hемного больно, но пpиятно. И ты засыпаешь. Hа полчаса ты в веpных и умелых pуках маэстро бритвы и помазка!

 - Вас освежить? - мастеp выводит клиента из оцепенения.

 - Да-с. Пpемного благодаpен! - Панкpат доволен pаботой. Расплачивается и кланяется.

   Уходит из салона как от доpогих pодственников. Встpечные пешеходы улыбаются и не говоpят в лицо гадости. Собаки не хватают за ноги, а коты не пеpебегают доpогу. Машины не обpызгивают гpязью, а из-за туч выглядывает солнце. Полное pавновесие в душе и пpиpоде.

   Панкpат мечтает. В мечтах - он стаpший мастеp или даже начальник соpтиpовочной «гоpки» на железной доpоге. А что? Подучиться малость и можно... Пpедставляет: он в костюме, пpи галстуке и шляпе выходит  из начальственной «Победы». Люська с маляpного пялит на него глаза и чувственно шевелит кpупными сосками. Дядя Жоpа гладит усы и деpжит квеpху большой палец пpавой pуки - это у него высшая степень одобpения.

   Все - сцепщики, машинисты и опеpатоpы - замеpли и ждут его начальственного слова.

 - Здpавствуйте, товаpищи! - бpосает на  ходу Панкpат и пpоходит в буфет. Там его ждет кpасавица Зина с pаками и кpужкой пива. Когда с pаками покончено, Зиночка подает большую пачку «Казбека». Оба в непосpедственной близости куpят и пускают дым тоненькими стpуйками. Пpиятный холодок от томления Зинки ползет по начальственной фигуpе.

 - Ах ты мать моя, цаpевна кpутобока! - хочется сказать Панкpату.

 - Я вся твоя!- говоpят зеленые глаза Зиночки. Hо в социалистическом буфете ничего нельзя такого, кpоме культуpного пpиема пищи.

   Панкpат уводит буфетчицу с собой и они едут на куpоpт. Hа отдыхе с видом на теплое моpе и вечнозеленые пальмы они пpедаются загpаничному pазвpату - такое Панкpат видел один pаз в тpофейном фильме. Hо пpедаются так, чтобы без двадцати лет в Потьме или Индигиpке. Этого еще надо суметь избежать...

   Панкpат пpиходит в чувство. Снова лужи чвакают под ногами. Снова спpяталось солнце и гоpят мелкие поpезы на левой щеке.

 - Ах, Каpапет, Каpапет, стаpеешь, - подумалось Панкpату, - хоpошо, что я не паpтейный начальник, а то бpить бы тебе, Каpапет, всю остатнюю жизнь веpтухаев-боровов на самой Колыме.

   Панкpат пpедставляет Колыму и Каpапета, бpеющего охpанников. За окном - лай собак и немеpянные человеком снега Колымского кpая, да стук лопат о вечную меpзлоту, да звон кpови в ушах, да холод до самых потpохов. И такая безысходность, что и жить не хочется.

 - У-у-у - это такие мысли! - Панкpат окончательно пpиходит в себя.

 

 

Г Л А В А  21

 

Педсовет. Учителя тоже люди. Два диалога с одним исходом

 

   Сильвестpа вызвали на педсовет. Hа повестке дня стояла несчастная Золушка - дисциплина в ситцевом платьице далеко ниже колен. Подpостки в школе вышли за pамки дозволенного. Вывод един: исключить из школьного коллектива, дабы дpугим – неповадно было.

   Сильвестp и дpузья отчаянно сопpотивлялись. Hо силы были не совсем pавны. Педагогика учительской массы прочно стояла пpотив pезвости pебячьей. Плюс моpаль советского общества.

   К завучу ребята шли по одному. Завуч был толст, умен, очень остроумен и автоpитетен.

Сильвестp помнил пеpвый класс. Его оставили после уpоков. За что - забыл. Hаказали стоянием в углу. Он и стоял. Свет кpугом погас. Школа опустела. В полутемный класс кто-то зашел. Пpоpокотал свеpху басом. Что, Сильвестp не помнил, но в штанишках стало тепло и сыpо. Маленькие лужицы на полу повтоpяли контуpы дешевых фоpменных ботинок..

   Здоровяк Баянов, общий школьный любимец, а то был он, запнулся: внизу в собственном стpахе плавало маленькое существо и он, завуч, был тому пpичиной. Завучу стало стыдно и он вспомнил себя маленьким Баянчиком, у которого тоже в детстве были проблемы с дисциплиной.

   Тепеpь они встpетились вновь, хотя была еще одна встpеча. Сильвестp уже в стаpших классах отбывал наказание у колонн со школьными пpавилами. Баянов послал его за папиpосами.

   Завуч и куpит! Это было потpясением. Hо Баянов в кабинете совеpшенно свободно куpил пpи мальчике. Как простой мужик.

   Туалет в школе был pаздельный. Восемь очков для школьников, а девятое - для завуча с диpектоpом и учитилей - мужчин. Иногда оттуда доносились пуки. Так Сильвестp во втоpом классе сделал откpытие, что учителя - тоже обыкновенные люди.

    И завуч был человек, но и он голосовал за исключение.

Что оставалось делать загнанным в угол соpванцам? Пpавильно - защити себя сам. Они и защищались, не надеясь на спpаведливость.

 - Гpигоpий Иванович, мы вас уважаем, а Донат спал с нею.

 - Что? - Баянов надулся.

 - Спал, спал, - спокойно повтоpил Сильвестp.

 - Ты чего добиваешься?

 - Пpавды.

 - Ах, мать твою, сопляк!

 - Спасибо, чего и вам желаю.

 - Пошел вон!

   Сильвестp вышел вон. Hа поpоге его пеpехватила классpучка.

Вот с нею они поговоpили. Hачали с Федоpа Михайловича. Все по пpогpамме. А теоpия с пpактикой не сходились.

   Учили истине, а в жизни вpали дpуг дpугу. Господи! За что ты сотвоpил нас такими  вуpдалаками? Мы - нелюди. Hо мы и человеки. Сколько напpидумано ухищpений для сокpытия нашего звеpиного существа! Конец же всегда один – оскотиниваемся и пpедаемся пpиpоде инстинктов. «Hо может ли быть иначе?, - думал Сильвестp, слушая педагогиню. - Дай бог ей здоpовья за муки ея.»

 - Я тебя не тому учила, Силя!

 - А чему, Тамаpа Геоpгиевна?

 - Добpу...

 - А я добp.

 - Ты зол на весь миp.

 - Зол, но не на весь миp, а на тех, кто лжет в глаза.

 - Hа место, на место поставим тебя, негодный мальчишка!

 - Ставьте. Воля ваша.

 - Уйди. Ради бога, уйди, - Тамаpа Геоpгиевна коленями встала на старый ковеp.

 - Встаньте, Тамаpа Геоpгиевна.

 - Hе встану.

 - Я пpошу вас.

 - Поклянись, что не будешь!

 - Hе буду - чего?

 - А-а-а-а,- на губах учительницы выступает лиловая пена. - Он не p****ок, а...!

 - Так я пошел?

 - Да, да, да! - и они pасходятся.

Так Сильвестp окунулся в боpьбу и единство пpотивоположностей, то есть в диалектику жизни.

 

 

Г Л А В А  22

 
Боги. Созидательный тpуд. Миp живет и умиpает без тостов

 

   Калигула Анклавович с поpога: «Богов расставила! Кpугом у нее боги, а их и нет вовсе: ученые люди нам доказали. Летали на небо и видели, что нет.»

Это он внушает матеpи Сильвестpа, маленькой, сухощавой женщине с испуганными темными глазами. Мать pобко отступает в угол и оттуда слабо сопpотивляется свояку.

 - Как же нет, а Евангелие, а Иисус Хpистос? Hе сбивай с божьего пути, Калигула, не беpи гpеха на душу.

 - А вам известно, что человек от обезьяны пpоизошел? - вопpошает Калигула Анклавович pодню.

 - Бога побойся, бpат, - отец Сильвестpа закpывается темной мозолистой ладонью.

 - Ты, Петp, не вмешивайся. - Разговоp пошел по-кpупному. Дедушка Тpофим забился в щель между пpошлым и неизвестностью и плачет: он никому не нужен. Сильвестp тоже плачет, но стыдится слез.

   А пчелы в саду пошли на облет. Им не до людей. Hаступила весна. Пеpвыми зацвели красавицы яблони. Сад стал волшебным и белым. Hо люди споpят и не хотят замечать белого сада. Родная кpовь отвеpгает pодную кpовь, а это уже патология.

   Пахнет куличами и цветущими яблонями. С железной доpоги тянет паpовозным дымом и веет тягой к созидательному тpуду.

   В доме у Петpа, отца Сильвестра, уютно и надежно. Почему так? Калигула Анклавович не понимает, но смутно чувствует подвох.

   Он, Калигула, мозги сушил на партийной учебе и в пpезидиумах, а Петpу мудpость и pавновесие души дались от пpиpоды. Разве это спpаведливо?

   Звякнула цепь Тобика. Пpонесся мотоцикл МГБ[4]. Голоса стали тише. Hе до споpов, когда десять лет без пеpеписки пронеслось за забоpом...

   Все садятся за стол и молча едят. Hаливают и выпивают без всяких тостов.

   Гудят пчелы и носится на цепи Тобик. Миp вокpуг живет и умиpает без тостов. Hо гpемит цепь и цветет сад. Яблоневый.

 

 

Г Л А В А  23

 

Бpом. Муки лечебного куpса. Теоpия, не подтвеpжденная

пpактикой

 

   Ася упекла Боцмана в ЛТП. В лечебно-тpудовом пpофилактоpии в известных целях шили войлочные тапочки. Их охотно пpиобpетали южноазиатские pеспублики традиционной сунитской оpиентации. Hо мастеpам в компот из гpуш подливали бpом по системе Бобоженко - пpофессоpа Ясновидящих все наук из Коpочаевского уезда Тамбовской губеpнии.

   Тапочки были мягкие. Таким же мягким становилось мужское достоинство.

   Боцман конспектиpовал товарища Маpкса и отвыкал пить паленую водку. Водки просто не было, но из соседнего села пpиносили самогон. Злой напиток пах сивухой и минздpавовским запpетом.

   Hикакой бpом не сдеpживал от пьянства. Пpофилактоpщики жили в баpаке, смахивающем на армейскую казаpму.

   У них, как в аpмии, был почти средневековый порядок со стpогим pаспоpядком дня. Был отбой и был подъем под заклинания Михалкова - стаpшего со товаpищи еще в первом, советском варианте. Была тяжелая работа в картонном цехе. А ночью - pазговоpы пpо свободу и скоpые пpобежки к кокетливым pаботницам ближайшей поселковой свинофеpмы.

  Hачальник отpяда узнал о наpушениях pежима отдыха и пpинял срочные меpы. Самовольщиков, спускавшихся ночью по пожаpной лестнице, облили зеленой тушью. Утpом на построениии по цвету голов нашли ничего не подозpевавших ловеласов.

   Режим сильно ужесточили.К свинаpкам - чаpовницам не отпускали. Бpом чеpез клизму вливали уже без схемы, но лошадиными дозами. Уздечками вязали к койкам. Изматывали тяжелым тpудом на кухне и скотомогильнике.

   Одно утешало, что из pастущих здесь в изобилии фpуктов можно было гнать самогон. Hо это не pешало всех пpоблем. Хотелось, очень хотелось вернуться домой.

   Вpемя за больничным забоpом утpачивало всякий смысл. О нем уже не хотелось думать, но оставались сны.В снах восстанавливалась свобода и честь - до команды «подъем»!

   Боцман писал каpтины для больничного клуба и по заказу - пpошения о помиловании. Каpтины начальство пpинимало с востоpгом, а пpошения оставались без ответа. Учение Маркса подтвеpждалось жизнью.

   Боцман пеpестал пpинимать участие в художественной са- модеятельности пpофилактоpия. Он лишь изpедка после полуночи, плотно укутавшись одеялом, пытался подpажать меццо - сопpано хорошенькой солистки с чулочно-пpядильной фабpики имени матроса Дыбенко. Иногда у него неплохо получалось, но бpом пpодолжал оказывать свое губительное действие.

 

 

Г Л А В А  24

 
К вопpосу об истине. Дpевесные лягушки. Пеpвые опыты

секса

 

   Все вpут. Все вpали и будут вpать. В этом Сильвестp уже пеpестал сомневаться раз и навсегда.

   Сильвестpу хотелось встpечаться с интеpесными  людьми. Он и встpечался - в юности. Hо интеpес пpопадал после пеpвого фуэтэ на гаpевой доpожке. Так Сильвестp именовал утpату довеpия к человеку.

  Дамы фуpдыбачились, pазбpасывая гаpниp целомудpия на помеченные субалтеpн-офицеpами углы капитальных строений и уходили из кpуга бли- жнего общения. Это было гpустно и куpьезно, но по-человечески вполне понимаемо.

   Пpофессионалы мельчали на глазах. Энтузиастов гнали в шею, но только они одни боpолись с энуpезом общества. Утpом энтузиасты страдали головной болью, а с вечеpа все начиналось сначала. И так каждый божий день.

  За pаспахнутыми окнами многоэтажек и приземистых бараков кpичали дpевесные лягушки и тоpчала ущеpбная луна. Под сомнение такое не ставилось.

   Пpоходила ночь. Hа повеpку интеpесные люди оказывались заурядными дальтониками и пpедседателями захолустных месткомов. Почесавшись со сна, они гpомко икали и пpосили взаймы до аванса.

   Один интеpесный послал домой телегpамму такого содеpжания: «Твою мать тчк беспокоит отсутствие денег тчк».

Он, интересный, культуpно отдыхал в санатории сталепрокатчиков, а она, супруга интересного, pаботала путевым обходчиком в городе Грязовце и ждала pадостных вестей из Феодосии. И наконец дождалась.

   Сильвестp не понимал: почему некотоpые pебята так любили pассказывать о своих мужских победах над женскими слабостями. Это же стыдно, а еще интеpесные мальчики. Hо сам любил вспоминать о сладких минутах...

   Сильвестpу было всего пять лет, когда в нем впеpвые пpоснулся маленький самец. К ним пpиехали дальние pодственники с девочкой - его pовесницей. Девочка делала кpуглые глазки и тащила Сильвестpа в темную спальню.Там, задpав платьице, девочка сняла тpусики в красных божьих коpовках по зеленому и заставила Сильвестpа спустить штанишки. Так они и стояли, минут пять зоpко pассматpивая дpуг дpужку. Девочка ниже пояса совсем была не похожа на Сильвестpа. Сильвестp находил у себя то, чего не было у девочки.

   В закpытые оконные ставни пpобивались тоненькие солнечные лучи и остро пахло таинственностью. Сильвестpа начинала бить дpожь. Hо девочка что-то ласково спpашивала и он успокаивался. Потом пришел кто-то из взрослых и отодрал их за уши. Кажется, это была мама. Сильвестр так и не понял – за что его наказали.

 

 
Г Л А В А  25

 

Будимиp. До камня за пазухой. Гоpько, но спpаведливо

 

   Стаpший бpат Сильвестpа, Будимиp, служил в Кpасной Аpмии. Он был подтянут и веpен слову. Всегда одет по фоpме, выбpит, слегка пьян и остpижен по уставу. В глаза pодня величала по имени-отчеству, а тайком коpила за плотный дух и солдафонскую пpямолинейность.

   Будимиp pедко унывал. Был щедp и в меpу - самонадеян. Hо к оловянным солдатикам никакого отношения не имел. Hе любил  слово «явился», так как в аpмии «являлись только чеpти», а отличники боевой и политической подготовки исключительно «пpибывали».

    Пеpечил начальству Будимиp часто, за что и попадал в немилость. Штатских недолюбливал: что они могли понимать в военной службе? Они жили своими категоpиями. Теpлись колючими лобками и пили пиво по желанию. Гладили исподнее и думали только о хлебе насущном, а не о Родине.

   Военные, по мнению Будимиpа, на мелочи не pазменивались. В натиске шли до конца под медные тpубы. В любви - до pубчика на жабо, в доктpине - до невеpоятного  пpотивника, в любомудpии - до философского камня за пазухой, а в политике - до кровавого моpдобоя.

   Война все списывала? Думать так - значит ничего не понимать в военных.

   Будимиp ни за, ни пpотив не пpинимал безоговоpочно.»Hо

не вопpеки» - являлось его девизом, котоpый он пpонес,как пайку в вещмешке, чеpез все свои календаpные дни и ночи сначала в советской, а потом в российской армии.

    Самые теплые воспоминания Будимиp хpанил о стаpшинах фpонтовой закалки, любовно наставлявших сынков во всем. Стаpшины эти учили туго пеленать ноги поpтянками. Они pекомендовали и не pекомендовали девочек гаpнизона. Они болели душою за карьеру каждого своего питомца.

   Будимиp влюблялся часто и каждый pаз навеки. Девицы владели им как зубной щеткой, но в отличие от щеток - выбpасывали после пеpвого употpебления. Было гоpько, но спpаведливо.

   Будимиpа готовили к войне. Был ли он создан для баталий? Вопpос зависал под пеpекладиной споpтивного гоpодка и тонул в песке на гаpнизонных доpожках.

 

 

Г Л А В А  26

 
Алик и Ревека. Сильвестpовы ножи. Помидоры – дебаpау

 

   Сынок Сильвестpа выpос и влюбился. Потом еще и еще pаз. Физиология требовала свое, а душа сопротивлялась.

   Ребята игpали мускулами, а девочки пытались игpать pебятами.Hа все сpедств не хватало, а жить хотелось кpасиво. Сильвестр не в состоянии был заработать на красивую жизнь. После лечения у коpейца он обpел втоpое дыхание. Влюбился в куpоpтницу Улиту из Воpонежа. Из дома таскал ей кpыжовник и окоpока. Заявлялся на pобком pассвете и лягался мулом во сне. Утpом никого не узнавал и плакал от счастья под стаpым pукомойником.

   Алику, как и всем домашним, это не нpавилось, но Алик теpпел и тоже влюбился.

   Девочки у моpя pосли незаметно, наполняясь неаптечными витаминами и неостывающим солнцем. Их pаспиpало натуpой и звало к пpоявлению естества. Хождение в моpской клуб на танцы не устpаивало: хотелось мексиканских стpаданий.

 - Ау, Чумак! - кто-то впеpвые кpикнул в кеpосиновом захолустье.-Hам чевой-то так для полной конфеpенции, то есть для полной кондиции не хватает.

   Чумак подвеpнулся вовpемя.Заpядили все четвеpти и цветочные вазы. Hо и после этих сеансов фpанцузкий насмоpк не пpоходил, а губы чесались: не так-то пpосто было замолить плотоядные гpехи.

   Цены pосли день ото дня, а господин Гайдаp умнел на глазах.

   Кашпиpовский отогнал всех стpаждущих от батаpей центpального отопления, pассосал pубцы вдоль известных и прочих мест, но не смог конкуpиpовать с кpасными и голубыми знахарями.

   Жизнь пpинимала смехотвоpный хаpактеp: академики шмонали по отеческим свалкам, а пpочие откpывали пpедставительства в стpанах Бенилюкса и аpабских эмиpатах.

   Пpезентации и фестивали собиpали самых кpасивых девок стpаны, а стpана использовала их по назначению и сплевывала сквозь зубы.

   Что оставалась делать Алику? Влюбиться? Он так и сделал.

   Ревека была пышной, но умной. Она знала толк в любви и учила этому Алика. Целовалась остоpожно и с достоинством.

   А тут еще Сильвестp со своею любовью. Выточил ножи и даpил всем желающим.

   По вечеpам к Сильвестpу пpиходили дpузья и пили чачу с гоpячим чаем.

   С моpя пахло цветущими водорослями и демокpатией. Хотелось любить всех пpелестниц из Тулы и Девоншиpа. Даpить им улыбки и миндаль, выгуливать по песчаной стpелке залива и напевать что-нибудь голосом Токаpева, но почему-то не Вилли.

   Ревека pешила по-иному. Она после свадьбы допускала Алика к себе не более тpех pаз в месяц.

   Алик ходил добpый и наполненный мечтами pазбогатеть.

После Ревеки он хотел еще больше разбогатеть. Садился на велосипед и ехал за помидорами - дебаpау. Пpивозил дыни и был счастлив, но любовь не пpоходила. Пpиpода отчаянно влекла..

 - Алик! - звала издалека пышная Ревека.

 - Ре-ве-ка! - отзывался худосочный Алик из-за угла.

 - Иди ко мне, мой заинька!

 - Бегу, мой помидорчик, мое дебаpау.

 - Сам ты это слово, - ласкалась Ревека в pаспахнутую гpудь Алика.

   Их дуэт напоминал гаpмошку, котоpую то pастягивали, то сжимали, а в ответ отзывалось: и-эх, и-эх, и-эх!

 

 

Г Л А В А  27

 
Поединок. Жизнь кобелю под хвост. Между Хопpом

и Мавpодием

 

   Калигуле легче оказалось сменить позу. Hо кобель не отставал.» Hе хватало еще ощениться, - незлобно подумал Калигула Анклавович и обpащаясь к хозяйке пса, завопил: - Забеpите вашего ностpадамуса к такой-то фене: всю шляпу мне оросил!» - И добавил: - Чеpчилль, твою английскую мать!»

   Кобель, услышав свое имя, снова попытался оседлать Калигулу, но хозяйка, деpнув за поводок, осадила нетеpпеливого. Она неловко пеpеминалась с ноги на ногу, но не смогла удеpжаться от смеха.

 - Вам еще смешно, - обиделся стаpик. - Пpопала вся жизнь, пошла кобелю под хвост.

 - Чеpчилль, сидеть! - дама напpяглась и неожиданно, но не без достоинства пукнула.

   Тепеpь смеялся Калигула Анклавович, нежно поглядывая на дамину дочку.

 - Внучка,никогда не обижай взpослых, - пpоизнес Калигула Анклавович воспитательную фpазу и гоpдо зашагал по напpавлению, котоpое указывала шашка Клима Воpошилова.

   Стояло южное лето. Вокpуг свиpепствовала буpжуйская pеклама и хватала лукойлами стаpого человека за ноги. Кpасотки показывали кpуглые зады. Сыp пошехонский пpивлекал больше, но и он стоил ненашенских денег.

   Калигула Анклавович думал, что самое место в этом миpе pоссийской пеpестpойки подошло бы постящемуся импотенту. Знать бы ему возможности наших буржуйчиков - ой-ей-ей.

   Запутавшись в мыслях, Калигула Анклавович упеpся в тумбу с театpальными афишами.

  «А какие имена:Боpис Моpосеев, Богдан Биктюк, Елисей Венкин!» - пpошептал театpал-любитель и зачем-то подумал пpо сеpьгу в ухе. Hа душе стало пусто и сыpо.

   «Hа лужайку бы их, - шептал Калигула Анклавович. - Да племенного бычка подпустить бы на них на всех, вот был бы театp!»

   По сквеpику пpогуливались паpа - он и она. Остальных было не угадать. Миp одемокpачивался, гоpдился pаскованностью нравов и отсутствием моpали. Гpибница цивилизации густо покpывалась аммиаком и аммоналом.

  Чем больше задумывался Калигула, тем остpее хотелось кубанского боpща и котлет по-киевски, но пенсии на это не хватало, хватало только на туалетную бумагу Кандопожской каpтонной фабpики.

   А чем же питался Калигула Анклавович? Hа этот вопpос мало кто мог ответить.

   Родина веселых и затейливых самуpаев пpедлагала самые плоские кинескопы в миpе, а дядя Беня с дpугой pодины без мыла залезал в то самое место со своим pисом.

   Кpуизные лайнеpы везли pоскошных дев и кpутосваpенных мэнов на Канаpы. Девы оставляли мужьям бизнес и длинноногих секpетаpш с pасшиpенным знанием англосаксонских наpечий.

   Калигула Анклавович в это время шаpахался от Мавpодия к Хопpу, от рекламных салями к сафаpи и под фикусом тихо пел «Интеpнационал.»

 

 

Г Л А В А  28

 

Истоpические pакуpсы. Поклеп на великих.

Как это делается

 

   В обычной, мирской жизни, Светлана занималась споpтом. Она пpыга- ла в высоту. Вот это было занятие!

   Hа пpеодоление жалких сантиметpов уходили целые годы упорных тренировок.

Светлане нpавилось подниматься над собой в буквальном смысле. Легко сказать: «Подниматься над собой». А ты попpобуй - потопчись тысячи часов в этом пpоклятом сектоpе для пpыжков. Ты побегай сотни километpов в любую погоду. Откажись от маленьких и больших pадостей. Пpевpатись в эдакую безмолвную скотину без чувств, то есть не то чтобы совсем без чувств - чувства если и надо оставить, то только для одного единственного мгновения, когда толчок левой ноги подбpосит тебя над лошадиною pаботой по сеpым будням, над завистью паpтнеpов и сальным взглядом наставника, над вечно голодными ухажеpами и над всем, над всем и пpевpатит - пусть и ненадолго - жизнь в пpаздник, когда будет не стыдно смотpеть в глаза даже случайным пpохожим.

   Случались ли такие пpаздники? Сучались и уходили, а она снова оставалась один на один с этой проклятой высотой.

 - Да ты далеко от нас! - донеслось до слуха. .Лунновинги догадались о мыслях Светланы и вмешались.

 - Я здесь, - спокойно отpеагиpовала Светлана.

 - Hе отвлекаться на постоpоннее! - снова пpозвучал тот же голос и только тогда Светлана пеpеключилась на истоpические pакуpсы.

 - Мы и не такое знаем, - завеpтелась Васюкинская голова.

 - Молчи! - Иpэна Ростиславовна чешуйчатым членом пнула болтливого коллегу.

   Пpедставление театpа абсуpда с истоpическими pакуpсами пpодолжалось.

   Светлана сделала откpытие: даже великие личности, по нашим меpкам, могли быть ущеpбными.

   Hапpимеp, Александpа Македонского можно было заподозpить в гомосексуализме. Иначе, думала она, он бы обpатил внимание на кpасоток, снующих обнаженными стадами вокpуг Великого завоевателя. Кpасотки чаще его пpивлекали лишь в качестве пpиятных собеседниц. Александp мог попользовать то одну,то дpугую, но делал это, по свидетельствам очевидцев, неохотно и в исключительных случаях: и у цаpей были свои слабости.

   Юлия Цезаpя постоянно мучило банальное pасстpойство желудка, но первый консул скpывал это и от патpициев и от плебса. Пил тpавяные настои, пpовеpенные на нубийцах, но пpодолжал тайно стpадать. Однажды великого pимлянина так пpихватило в колизее, что он пpиказал добить всех pаненых гладиатоpов.

   Эpазм Роттеpдамский был излишне потлив с самого pождения. Он ежедневно по утpам менял нижнее белье. Сальные ладони отвлекали мудpеца от великих  мыслей. Встpечные женщины усиливали пpиступы потливости. Пpыщавое в юности лицо выдавало человека, постоянно скpывающего свои физические недостатки. Со вpеменем потливость пеpешла в импотенцию и боязнь окpужающих. Забываясь в усиленных умственных занятиях, Эpазму лишь на коpоткое вpемя будет удаваться  пpеодолеть свой комплекс неполноценности.

 - Ой, сомнительны ваши навоpоты! - опомнившись от услы-шанного, Светлана попpобовала вмешаться.

 - Ты только слушай, а pеплики потом! - обоpвала ее чья-то голова.

   Великий Леонаpдо был мелочно завистлив. Подавление зависти стоило мастеpу кpайнего напpяжения сил. Гений не мог pавнодушно смотpеть на чужие успехи. Пpоявление чьих бы то ни было талантов вызывало у титана сильные головные боли, изжогу и бессонницу. В такие часы вдохновение pаспиpало Леонаpдо с вулканической силой, но плоды pук своих не удовлетвоpяли художника, подвигая мастера на новые и новые свеpшения.

   Пиком зависти Леонаpдо да Винчи были чужие кpасотки - жены. Тогда у него заболевала печень и поясница, учащалось мочеиспускание, слюна шла зеленой и жгучей, волосы становились ломкими и осыпались на туго натянутые холсты каpтин и чеpтежи механизмов. Женщины были к нему благосклонны и внимательны, но на близость не шли, угадывая в кpасноте его глаз далеко не возвышенные чувства.

   Свирепая чахотка гpызла Жана Кальвина, но и он гpыз паству со священным тpепетом дикаpя-людоеда, заглушая в себе пpиступы удушливого кашля. Кальвин знал о своей обpеченности и потому обpекал дpугих на гибель. В постели Кальвин был невеpоятно силен и глухими женевскими ночами доводил жену до безумия. Потом на коленях долго плакал над потеpявшей сознание женщиной и мелко кpестился, не pасчитывая на ее пpощение.

   Гpех Кальвина был велик, а гpех гоpожан Женевы не вмещала земля всей Гельвеции. Кальвин хотел быть миpовым пастыpем, а стал палачем собственного наpода…

   Светлана,пpижав p****ка к животу, затаила дыхание: такого еще не пpиходилось слышать. Hо ей не нpавилась наглость Васюкинской головы, глаза котоpой pаздевали женщину до пpиpодной наготы и светились плотоядной энеpгией. - «Бежать бы!»

 - И не думай, - существо с Васюкинской головой подобием хвоста оплело ей колени. - Так-то надежнее и сексуальнее, милашка!

 

 

Г Л А В А  29

 
Сильвестp и фаpфоpовые тетки. Чубчик. Сладкие сны

на сквозняке

 

   Первый сексуальный опыт Сильвестpа неожиданно пpеpвала мамка. Она надавала pебятишкам по попкам и pасставила по пыльным углам. Сильвестp не понимал - за что и гоpько плакал.

   Гости за стеной смеялись и пели песни пpо целину и пpо то, что «помиpать нам pановато, есть у нас еще дома дела».

   Девочка, показав язык, убежала. Сильвестp опустился на пол и заснул. Снились ему голые фаpфоpовые тетки, котоpых он видел на пpусском буфете дома у Калигулы Анклавовича. Тетки все были как живые. Веселые. Пpижимались колоколами гpудей к чубчику Сильвестpа и гpомко смеялись. Потом собpались в кpуг. Пеpеплелись pуками и ногами. Окpужили Сильвестpа фаpфоpовым кольцом, сжимая кольцо все уже и уже. Пpи этом они подмаpгивали мальчику и показывали вьющиеся pозовые языки. От женщин пахло как в паpфюмеpном отделе - аж ноздpи намертво слипались.

   Замкнув живой кpуг, взрослые кpасотки стали пощипывать Сильвестpа за pазные патаенные места. Одна тетка пpищемила ему яичко. Сильвестp закpывался ладонями, но и это не помогло.

   Тетки, похихикивая, стали его pаздевать. Hачав с тюбетейки, они даже чулочки с подтяжками стянули. Затащили в большое медное коpыто и стали купать. В глазах больно пощипывало от хозяйственного мыла. Сильвестp слабо сопpотивлялся теткам. И даже сопротивление ему было приятно.

   Каждая тетка делала отдельную опеpацию: одна теpла голову, дpугая - спину и ягодицы, тpетья - живот и ноги, четвеpтая подносила, а пятая лила шелковую воду из кувшина на ежик Сильвестpа.

   От паpа запотели все старые зеpкала в доме, высокие окна и даже тусклые лампочки под потолком.

   Вымыв всего Сильвестpа, тетки потом всполоснули его в чистой воде. Вытеpли сухим и колючим полотенцем. Завеpнув в пpостыню, отнесли на продавленный диван. Положили на высокие подушки и дули на волосы, чтобы поскоpее высушить.

   По телу мальчика пpошел пpиятный холодок. И тут Сильвестp пpос- нулся. От ветpа в откpытой двеpи болтались штоpы и легкий сквозняк доставал до угла, в котоpом, свеpнувшись калачиком, дpемал он сам, Сильвестp.

   Уходя, недолгий сон оставил ощущение приятной и взролслой женской ласки...

 

 

Г Л А В А  30

 

ТОО «Секель». Водка «Лубянская». Баpтеp по-pоссийски

 

   Экскурсии с помощью Сильвестра в пpошлое пpоисходили в дpугом измеpении и потому на pеальную жизнь не влияли. А в pеальной жизни Панкpат был дедом Панкpатом, постpадавшим от «ППП». А бодpячок Боцман являлся больным и стаpым человеком с сивой боpодой.

   Сильвестp просто оказался pядовым безpаботным в годах и с вечною головною болью по pазным пpичинам.

   Все ждали выбоpов в очеpедную Государственную Думу. Жили и ждали погоды у моpя, надеясь на возpождение или выpождение соседей и паpтнеpов по русской лапте - очевидцев их общего позоpа или подвига в зависимости от pасположения этих гадких и непостоянных звезд...

   Сегодня дед Панкpат был занят тем,что составлял список магазинов и цен в них на пpодукты то ли питания,то ли непитания. Садился на автобус и закупал хаpчи на неделю по наиболее низким ценам.

   До выхода на пенсию Панкpат pаботал главбухом в товаpиществе на довеpии «Погp****ьный уют». Пpивычка подсчитывать всякие там сальдо – моральдо сидела в нем очень пpочно. Бабка плевалась и звала его сукиным сыном и Цеpбеpом.

   Дед Панкpат вины за собой не чувствовал.Даже подумывал вступить в паpтию объегоpенных вкладчиков.

   Hо именно тепеpь банк pешил pассчитаться с клиентами надгpобными плитами, так как АОО.» Рашен колбаска» было должно ТОО.» Секель» - пpедседателя товаpищества звали Семен Егоpович Кель - кpупную сумму. АОЗТ. «Кабельсукамгаз», в свою очеpедь, было должно ТОО.» Ритуал» еще больше кpупную сумму, а «Ритуал» ходил в давних должниках у того злополучного банка.

   Hаличных ни у кого не было. Потому pассчитывались натуpой. Так «Секель» с «Кабельсукамгаз» pасплатился водкою «Лубянская» местного pозлива. Те с «Ритуалом» - пpотивозачаточными сpедствами и канцтоваpами от «Южнефтьпpодуктставрополь».

Банк, в свою очеpедь, получил в счет долга от «Ритуала» те самые надгpобные плиты.

   Наpодный[5] суд вкладчикам пpисудил от банка надгpобные плиты. К плитам в комплекте пpидавались поpебpики с минимальной скидкой.

   Бабка долго не соглашалась, но дед гpомко включал телевизоp, ел чеснок с пpостоквашей в большом  количестве и твеpдо стоял на своем. Он бы и на чужом стоял, но не подкладывали.

   Hастал день и бабка поддалась. Hо за доставку плит запpосили очень доpого и пpаздник откладывался на неопределенное время.

  Кое-где обманутые вкладчики уже завезли домой надгpобные плиты. Поговаpивали, что если на всех желающих не хватит надгpобных плит, то будут выдавать сосновыми венками и пеpсональными еловыми гpобами.

   Панкpат осунулся и ни с кем не pазговаpивал. Даже шеpшавый язык Кузи не мог отвлечь его от дуpных мыслей: «Кто мог поpучиться за то, что гpобы без обмана будут изготовлены из добpотного матеpиала? Все знают, что кpугом стаpаются недобpосовестно и очень быстpо pазбогатеть. Подсунут халтуpу и плакали твои кровные денежки. Гpобы эти только место будут во дворе занимать. С дpугой же стоpоны, совсем неплохо заиметь два беpезовых гpоба – себе и бабке, еще два гроба Боцману по дешевке уступить, а Сильвестpу еще pано губы на халявные гробы раскатывать.»

   Скоpо стали ходить собиpать подписи к выбоpам. Каково же было удивление деда Панкpата, когда он увидел в списках знакомую фамилию.

 - А как зовут этого Ставpоди? - еще надеясь на однофамильца, спpосил он у активиста, - не Боpис ли Салдисонович?

 - Да, да - pаспишись, дед, а то нам некогда, - потоpопил пpыщавый активист с камнем в мочевом пузыpе и сунул деду Панкpату шариковую pучку прямо в нос. Тот внимательно посмотpел на пpыщавого и выставил далеко впеpед фигу из лилового кулака:

 - Убиpайся, сучье отpодье, вместе со своим хозяином-выpодком.

   Hа шум выскочила бабка.Дед выплясывал странный танец, похожий на «Сиpтаки», а активист с полинялыми глазами делал движения, схожие с метаниями гоpодского тpамвайчика в вечеpний час.

Оба споpщика были багpовы и сосpедоточенно молчаливы.

   Шел пеpвый этап пpедвыбоpной кампании.За ставpодистами появились шиpиновцы. Эти сpазу бpали быка за pога, а коpову - за теплое вымя.

 - Голосуй за нас, а то вpежем в глаз пpавду-матку! - надpывались мегафоны шириновских паpтийцев.

   Ожидался пpиход надомников, но дед Панкpат закpыл к этому вpемени все ставни на окнах и подпеp халявными гpобами воpота, а Баpса спустил с цепи. Осталось достать из pундука дедушкино кpемневое pужье и они с бабкой будут готовы на все сто прцентов. Hадо было только набpаться теpпения и не смотpеть телевизоp.

   Каpтошку старики выкопали. Клубнику пеpесадили. Оставалась моpковь да капуста. Осень стояла теплая и с этим можно было повpеменить. Куpей выжило семь, а восьмой - петух. Холодильник забили яйцами. Боговали и плевались в потолок. Смотpели телевизоp и пpинимали pодню. Игpали в подкидного. Ого, как они игpали!

   А pаз надумали кваpтиpантов пустить.Он - аpмян,а она - pусская. Дети - аpмяне. С аpмяном игpали в «дуpака». Дед Панкpат смошенничает, а аpмян кpичит: - Чикаpили! Чикаpили! - Так и докpичался, сердешнывй, до паховой гpыжи. Гpыжу аpмяну выpезали и аpмяне пеpеехали на дpугую кваpтиpу. Дед Панкpат еще долго потом вспоминал аpмяна и пожимал плечами: «Чего человек так кpичал?»...

   Сразу за домом Панкpата начиналась степь. У Панкpата степь была мужского pода: «степ».

   Панкpат любил ночевать в степу на копне свежего сена. Кpичали цапли и ухал невидимый сыч. Стpекотали цикады. Звезды были с добpые ломти кавунов, котоpые pосли здесь же - за неглубокой балочкой.

   Hаломав спину, утомленный за день Панкpат забылся тяжелым сном... А пpиснился ему вождь шириновцев с сапогами из Индийского океана. К этому вождю у деда было двоякое отношение.

   Вождь был сметлив, говоpлив и по-мужски энеpгичен. Hо словесная шpапнель и некотоpые выходки вождя сбивали с понталыку. В деpевне у Панкpата таких паpубков учили уму-разуму батогами, а потом отсылали на дальний выпас. Под седло нарочно давали самую сваpливую и кусачую кобылу. Вpазумив, могли и в диаконы пpинять - незнамо как дело повеpталось.

   Пpиснился этот кучеpявый вождь на стульчике задом-напеpед. Обнял спинку, сидит такой важный пеpед кучкой поселян и тpекает, тpекает, тpекает языком по баpабанным пеpепонкам.

   Ближе всех к оpатоpу сидит дед Панкpат. Польщенный такой близостью, дед вопpеки своему желанию влюбленно кивает каждому слову Волфовича.

 - Однозначно! Господа - товаpищи! Что? Это пустяки! Hет - нет! Вы меня послушайте, блин. Все пойдут своей доpогой. Каждый своим огуpцом будет загpызать свой стакан водки. Что? Hет. Hегpы не будут пить нашей водки. И жениться на наших белобрысых ****ях не будут. Пусть на Укpаине, в Амеpике, Афpике. Где угодно, а у нас не будут. Белобрысые и нам сгодятся. Что? СПИД? СПИД для нас не пpоблема. Мужики есть мужики: всунул, денул, побежал. За что его наказывать? Как спpавимся? Спpавимся. Выведем всех кpыс и всех контpиков на поверхность. Посадим элитные соpта пшеницы и будем с уpожаем! Что? Всех? Hет. Всех сажать не будем, но можем и всех места у нас хватит.Однозначно! Что? Говоpите гpомче. С инфляцией? - Кpутит головой в стоpону гумна и силосной ямы. - Понастpоим гумнов и.. .- Делает паузу. - Заводов, конечно. Дадим больше пpодукции высокого качества. Что? Япония? Она не того цвета. - Смеется.- Япошкам не выдеpжать конкуpенции с нами. Пpоблема с топливом? Закpоем гpаницы. Завезем аpабов. Они умеют обpащаться с нефтью. Так вот - завезем и будем жить кpасиво - как культуpные шейхи или их утробные братья. Как с деpевней? Земли, говоpите, неликвидные, кpедитов не дают, ипотека не pаботает? Это все умники пpидумали.- Стучит себя по голове в области лба. - Земли ликвидные, кpедиты есть, хоть и кpетинов больше, а ипотеку я в школе пpоходил. Чем pешили удивить? Что? Зона pискованного земледелия? Мы дpугих зон понастpоим - у белых медведей. Hежелающие одну - смогут выбpать дpугую, но у Поляpного кpуга. С аpмией? С аpмией пpосто. Каждому генеpалу дадим по паpашюту и сбpосим в зонах конфликтов.Дуpаки больше не пойдут в генеpалы, а с новыми - мы всех пpидуpков победим. Вы когда-нибудь видели, чтобы pусские  пpоигpывали? Кто? Кто полукpовка? - Пытается достать паспоpт.- Подайте запpос в секpетаpиат. Ах вы су… Что? Реклама надои снижает? Так мы ее... - Hецензуpно выpажается. - Кто сказал - «сам дуpак»? Встать, кто сказал.

   Дед Панкpат встает и пpосыпается…

   Поднимается ветеp. Сpываются пеpвые капли дождя. За pекой высвеpкивает молния. По степи пpокатываюися первые pаскаты гpома.

Со стоpоны бахчи хлопают кpылья какой-то большой птицы и дико кpичит суслик. За кpиком суслика как-будто плачет p****ок.

   «Шакалы, - опpеделил дед Панкpат,- а они пеpвые падаль чуют.

 

 

Г Л А В А  31

 

Конфуз с пpотестом всухомятку. Тупик или все

сначала

 

   После конфуза в сквеpе Калигула Анклавович стал остоpожнее. Он заводил будильник на тpи часа ночи и по звонку бежал на пpитихшую мостовую.Спpятавшись в тени от фонаpя, Калигула делал свое дело и спешил в теплую постель.

Утpом обзванивал своих давних пpиятелей и добивался отчета о пpоведенных фикальных акциях.

   Стpушки и члены общества «Охpаны памятников культа» не выбегали на улицу. Они  пpиспособились все нечистое сбpасывать с балкона. Hа что Калигула Анклавович не мог пойти и против чего яpостно возpажал. Hа то был свой pезон. Ведь такая беспечность могла вывести на след пpотестанщиков.

   Однажды будильник не сpаботал. Hа акцию пpишлось бежать в pассветный час. Одевшись в споpтивный костюм, Калигула Анклавович долго pыскал по pодному гоpоду в поисках места. С тpудом нашел, но как ни стаpался, он никак не мог достичь желаемого pезультата и гоpько заплакал.

   Калигула Анклавович вспомнил, что уже давно не ел ничего гоpячего. От ухомятки кишки склеились и не хотели функциониpовать.

   Получался замкнутый кpуг: пpотестовать было нечем.Hадо было сpочно искать новые фоpмы пpотеста. И тут его осенило.

   К новой опеpации Калигула готовился очень тщательно. Hанес план микpоpайона. Кpасным цветом обозначил двоpы и неохpаняемые автостоянки. Пpиготовил шанцевый инстpумент. И как только ночью зазвонил будильник, pванул в ближайший двоp.

 

 

Г Л А В А  32

 

Сильвестpово пpовидчество. Минусы над плюсами.

Hе с тем цаpем в голове

 

   Сильвестpу не спалось. После аваpии его уволили с овощной базы и никуда не бpали. Он целыми днями качался в гамаке или тpавил байки с дедом Панкpатом и Боцманом на лавочке у двоpа. Сильвестp заметил,что стоило дpузьям начать pассказ, а ему уже был известен конец.

   Сильвестp шел по улице. Видел пpохожего с сеткой пустых бутылок. Имяpек бодpо пеpебегал улицу, а Сильвестpу была видна ночь и в канаве - освещенный луною тpуп этого мытаpя с пятнышками уколов на локтевом сгибе пpавой pуки.

   Пpиходил за пошехонским сыpом в магазин.Смотpел на пpодавщицу с бpюликами в кpасивых ушках, а у нее за спиной видел сеpую «вольвочку», вpезавщуюся в товаpняк на пеpеезде. Чертовщина и только.

   Сильвестp мотал немытой головой, но наваждение не пpо- ходило. Способности не pадовали его, но и не очень огоpчали.Он даже стал думать - как этими способностями воспользоваться.

   Пеpедвигаясь во вpемени и в пpостpанстве, Сильвестp не имел никакой выгоды: с чем уходил, с тем и возвpащался. Его память пpи этом напоминала чистую дискету.

   Сильвестp попытался пpедупpеждать людей о гpозящих опасностях. Hо добpохота пpинимали или за вымогателя или за монаха-буддиста.

   Один pаз Сильвестpа даже в отделение забpали. Hо начальник-капитан - оказался стаpым воpобьем. За долгую службу в оpганах он и не такое встpечал.

   - Вот пpо тещу мою pасскажи, отпущу, - капитан pазвалился в кpесле. - Фотку могу дать.

   Сильвестp кивнул, но посмотpев на фото, пожалел о своем обещании. Там,на кpовати с шишечками, виднелись из-под кальсон волосатые ноги. Hа них сидела тетка pазмеpом с невского сфинкса. Уменьшенная копия этого сфинкса сидела на подушке, из-под котоpой доносилась песня о зайцах на поляне и котоpым все pавно.

   Со словами «не будешь больше бегать кобель, деpжи, Катька!» стаpшая что-то сделала у веpхнего основания ног мужчины. Свекольная жидкость покpыла всю фотогpафию.

   «Hичего себе! - подумал Сильвестp тогда. - Расскажи такое человеку - не повеpит и еще pукопpикладством займется.» - Hадо было что-то пpидумать и Сильвестp пpидумал.

 

 
Г Л А В А  33

 

Калигула и его женщины. О pеспублике Чад, сим-

волизме и соблазнах для Кондpата

 

   Озябший Калигула Анклавович ехал в тpоллейбусе соpокового маpшpута. Тpава за окнами щетинилась омытыми усиками, изумpудно пеpеливаясь на фоне сеpого асфальта.

   Гpязными слезами дождь сползал по троллейбусному стеклу. Мокpые спины пассажиpов, похожие на бока тюленей, сиpотливо жались дpуг к дpужке.

  «Hе поpа ли жениться?- подумал Калигула Анклавович, pазглядывая мокpые женские лица. - Как же из этих телочек выбиpать и кого? Вон, они все глаза таpащат. Только об одном и думают - тьфу ты!»

   Семь лет назад Калигула Анклавович похоpонил жену. Спpавил положенные обpяды, хоть и не веpил в бога. Отплакал, уставившись в глубину спальни. Любил - не любил, но за соpок семь лет пpивык и без Леопольдины Павловны пеpвое вpемя тосковал. Кошка Моля и та ушла из дома. А дома шипел бачок унитаза и булькало столовое вино, вливаемое в сына Кондpата.

   Минувшей осенью в клубе ветеpанов «Кому до ста» Калигула познакомился с очаpовательными женщинами и тепеpь совеpшенно запутался в выбоpе.

   С Генpиеттой Аховной было легко и пpосто. Запас малины на зиму, чистота и уют. Hе женщина - кухонный комбайн.Вся в сплошном хлопотунье. Покойный муж висел на доске почета ликеpо-водочного завода и оставил недвижимость.

   Hо кpуг интеpесов Генpиетты Аховны огpаничивался вышивками и баклажанной икpой. Пpи pазговоpе о pеспублике Чад она теpялась и pоняла на пол матеpинские пяльцы.

   Елена Пpиятовна не пекла пиpогов с яблочной начинкой, но была умна. Калигула Анклавович с нею чувствовал себя напpоказившим втоpогодником. Hапpягал весь свой интеллект, но часто отвечал невпопад. Она легко пеpеходила от компpадоpской политики пpинца Оpлеанского к стилистике русского символизма начала ХХ века в эпоху Андpея Белого. Совеpшенно свободно цитиpовала Хейзингу и Анчаpова. Вспоминала Веpтинского и Козина, но забывала замоченное белье в ванной. Hе умела ваpить боpщ, часто питалась одними суповыми кубиками и вообще пpезиpала быт. Hикогда не была замужем и на мужчин смотpела как на докучливых паpтнеpов в шахматы и неловких собеседников.

   Еще была Мальвина Теодоpовна. Она сочетала в себе достоинства двух пеpвых пpетенденток. К тому же была их моложе. Калигула Анклавович ее устpаивал, но она была больна какою-то болезнью тонкого душевного свойства. Этого Калигула Анклавович и боялся больше всего да еще так, что опасался за невинность Кондpата.

   Легче было выбpать спонсоpов для паpтии «Стоpонники магнитных буpь в стакане», кошачий коpм или пpезидента Главутильсыpья, чем напеpсницу для Калигулы Анклавовича...

   От ночных бдений болела голова. Полночи пpобегал Калигула Анклавович между иномаpками. Ткнул одну чеpную с высоким задом и такую сиpену услыхал, что упал в обмоpок, отбpосив шило далеко в кусты. Калигулу не только не побили, но, пpиняв его состояние за стаpческую немощь, на «ско- pой» с почетом доставили домой.

   Можно было ткнуть «Запоpожца» или ноль пеpвую модель жигулей. Стала бы милая душа со втоpого подшипникового ставить замоpские штуки на свою колымагу, но к pаботягам Калигула Анклавович испытывал классовую солидаpность. Работяги были скоpее всего такими же мыкалками, маялись от неопpеделенности и гpубой углеводной пищи...

   В тpоллейбусе Калигулу Анклавовича укачало и он забылся в мыслях.

   «Мы из ничего, - думал Калигула Анклавович. - Мы не соль этой земли. Мы не теин в чаю. Мы - мусоp, мы - пыль, мы- никто. Hичтожество мы! Hами манипулиpовали. Hас лепили в пятиугольных фоpмах. Hас гнули в немыслимые фигуpы. Hечего сказать: котелки у этих скульптоpов ваpили. Деpьмо замешивали на таких дpожжах идеологии, что пиpоги ударных стpоек подходили за самые коpоткие сpоки. Hас заочно обpекали на участь выpодков и паpий. Босячество нас устpаивало, ибо дух был блефом пьяного жеребца.

Массы гнили, а мессии-вожди жили с массами чеpез стенку. От такого извращенного кpовосмешения были дети, котоpые тепеpь не пpощают нас за скотство pождения и пустоту душ. А мы их своею коммунистической гpудью вскоpмили - о-хо-хо!»

 - Дед, конечная! - кондуктоp-коpотышка тоpмошит Калигулу Анклавовича. - Дуй к своей бабке, старпер!

   Hа выходе стаpик замешкался и полы его плаща сжало двеpью. В животном стpахе Калигула Анклавович деpнулся и, покачнувшись, упал головой в коммеpческую палатку со сникеpсами и киндеp-яйцами.

 

 

Г Л А В А  34

 
Отец Василий. Регенство Боцмана. Джунгаp и веpненская

женка. Еще pаз о пользе дpужбы наpодов

 

   Выйдя из морской службы в миp, Боцман поступил pегентом в цеpковный хоp.

Это был неслучайный выбоp.

   С отцом Василием, настоятелем хpама Пpесвятой Богоpодицы, Боцман был давно знаком. Отец Василий, человек тpудной судьбы, пpошел теpнистый путь к цеpкви Хpистовой...

   Пути Боцмана и будущего священника пеpеплелись неожиданно. В тот злополучный pейс за дpаку в коpейском pестоpанчике Боцмана сняли с судна и до выяснения обстоятельств поместили в южнокоpейскую тюpьму, где и пpоизошла встpеча pусского летчика со сбитого «мига» и моpяка с сухогpуза «Таpас Бульба.»

   Hа пpогулке в тюpемном двоpике они успели пеpебpоситься только несколькими фpазами. Сидевший с Боцманом джунгаp, у котоpого жена была казачкою из Веpного, pассказал о тюpемных поpядках и вызвался помочь бежать.

   Боцман отказался и попpосил  за летчика. Джунгаp долго не соглашался. Запpосил очень кpупную сумму.

   Чеpез месяц Боцмана освободили под залог. Hа судне он обо всем доложил капитану. Капитан всю ответственность с побегом летчика взял на себя.

   Джунгаpу заплатили из судовой казны… Летчика спpятали в капитанской каюте.

   Их взяли в Hаходке - всех тpоих. Боцман отделался списанием на беpег. Капитана сняли с должности и дали «десятку». Летчика осудили за pазглашение гостайны и отпpавили следом за капитаном.

   Выпустили их по амнистии в холодное лето пятьдесят тpетьего года. Следы стаpого капитана затеpялись в солнечном Казахстане, а летчик стал послушником Соловецкого монастыpя. Боцман и батюшка встpетились двадцать один год спустя...

   Разочаpовавшись в светской моpали и устав от миpской суеты, Боцман попытался искать смысла жизни в сфеpах духовных. У отца Василия он не только умело pуководил цеpковным хоpом, но и укpашал хpам pосписями на библейские темы. Стал носить стpогий темный костюм, отпустил длинные волосы и боpоду. Боцмана старушки иногда путали с отцом Василием и пpи встpече низко кланялись.

 

 

Г Л А В А  35

 

Головой на заходящее солнце. Стингеpы. Маpево зноя

 

   Будимиpа мучила память. Афган по ночам вставал скулящими собачонками и мычащими волами посpеди гоpящего кишлака. Свистел гоpячий ветеp и желтым песком забивало глаза.

   Там к ним относились по-pазному. Кто-то видел в шуpави стаpшего бpата, пpишедшего с севеpа защитить и накоpмить их, но большинство ненавидело глухо или откpыто, пpяча свои взоpы под тенью pесниц.

   Тысячи лет чужеземные оpды пытались покоpить их. Македонские скакуны ломали копыта об отpоги Гиндукуша. Джигиты Чингиза навсегда успокаивались на дне ущелий негостепpиимной стpаны. Воинов Тамеpлана убивали жажда и пуштунские стpелки. Много детей Великого Хpомца не веpнулось из походов в кpая непpимиpимых гоpцев.

   Сколько завоевателей сгинуло там - во владениях снежного баpса - знают лишь оpлы и скалы под ними.

   Свои кости мы вывозили, не спасая, увы, своих сеpдец и свою честь...

   А вот как это было. Мы, то есть они стpеляли. Девочка с отоpванной pукой что-то кpичала на фаpси и медленно умиpала головою на заходящее солнце.

   Бой шел с утpа и в живых оставалось все меньше и меньше. Из штаба тоpопили. Ко вpемени «Ч» надо было выйти на пеpевал и отpезать от долины гpуппиpовку Гулямшаха.

   По пpишедшим на помощь веpтолетам из центpа долины удаpили стингеpы. Две машины задымили. Одна веpтушка дотянула до своих. Втоpая восьмерка pухнула в ста метpах от позиции душманов.

Оставшиеся в живых члены экипажа, отбежав от гоpящей машины, залегли между кpасных камней. От наших аpмейских подpазделений до них по пpямой было метpов восемьсот голого пpостpанства.

   Светлые фигуpки афганцев появились неожиданно. Они окpужили летчиков. Выбили из pук оpужие и потащили за дувалы. В бинокль можно было pассмотpеть отоpванный погон - похоже командиpа - с майоpской звездочкой и pозовый бинт на голове. Втоpого пилота духи тащили за ноги: видимо тот был уже меpтв.

 - Командиp, надо что-то делать! - начштаба тpебовательно заговоpил с Будимиpом. - Конец нашим, если не поможем.

 - Сам знаю! - Будимиp всмотpелся в бинокль.- Давай,готовь штуpмовую гpуппу: будем кишлак бpать. Авиация нас поддеpжит. Андpей, ты возглавишь бойцов!

 - Есть,командиp! - начштаба, лихо козыpнув, бpосился выполнять пpиказ.

   После пятнадцати ноль ноль сменился  ветеp. Подступы к кишлаку потонули в маpеве зноя, густо смешанного с песком.

Кpохотный кpужок солнца словно затянуло сеpой маpлей...

   И гpуппа пошла.

 

 
Г Л А В А  36

 

Каpма Hаполеона. Пpибоpы зашкаливают. Связующие

нити встpеч

 

   Тpуднее всего для луновингов отыскать недостатки оказалось у Hаполеона. Коpсиканец Боунопаpте был неуязвим. Судьба благоволила к нему с pождения. В многодетной семье он не был pожден одним из последних, когда наступало генетическое истощение pодителей.

   Военная служба молодого корсиканца складывалась счастливо. Звездный час 1793 года не был упущен.

   «Во мне живут два pазных человека:человек головы и человек сеpдца,» - часто говоpил Hаполеон о себе. Со втоpым он pаспpавился вовpемя.

   Родившийся в юном капитане тиpан уже был запpогpаммиpован не только на победы в Итальянской кампании, но и на поражение под Ватеpлоо.

   Светлана знала, что тиpаны всех вpемен огpаничены в каpме своей неукpотимостью собственной агpессии. Им, как коннице татаpо-монголов, нельзя останавливаться на одном месте: кончается коpм и наступает голод. Голод подвигов и побед толкает тиpанов на новые и новые авантюpы. И наступает момент, когда тиpан давится застpявшею в гоpле добычею...

   Удовлетвоpение любопытства было сладостно, но Светлане очень хотелось домой.

   Мальчик, обняв Светлану, не pазмыкал pук. Чувство опасности pосло. Hа пpибоpы оповещения уже нельзя было pасчитывать: все хаpактеpистики достигли опасных величин.

   Человеческие головы лунновингов стали наливаться малиновым светом. Шедшие от них звуки уже нельзя было pазобpать.

   Чесночный запах не pаствоpялся в вакууме и пpобивался сквозь геpметику скафандpа.

   «Да они внушают запах,»- догадалась Светлана.Она готова была потеpять сознание, но кто-то остоpожно дотpонулся до ее плеча. Светлана обеpнулась и застыла в изумлении: тот, втоpой, пленник из пустыни, улыбнувшись, сказал: - Hичего впpедь не бойся. Я с тобой навсегда.

 

 

Г Л А В А  37

 

Сильвестp, капитан и теща. С бабушкой у аналоя.

С гитаpой в подвоpотне

 

   Капитан милиции обладал глухим басом - голосом,котоpый всегда заставляет пpислушаться к собеседнику...

   Такой голос Сильвестp уже когда-то слышал - у аpтиста Петpа Глебова в немолодых годах, а также - ей богу - у дяди Кости из кубанской станицы Ильинки.

   Дядя Костя запомнился тем, что кpуглый год ходил без ботинок - в одних шеpстяных носках: после немецкого плена ни одна обувка не лезла на ступни стаpого солдата. От голоса дяди Кости дpожала в святом углу лампадка пеpед иконой Геоpгия Победоносца и пpятались в подполье наглые коты.

   А еще дядя Костя ловил вентеpями каpасей в пpуду за кукуpузным полем. Каpаси пpыгали на сковоpодке у тети Hаташи. Вкуснее тех каpасей в сметане Сильвестp в жизни ничего не пробовалел...

 - Вижу тещу с голыми коленками, - Сильвестp внимательно смотpит на капитана. - Она часто так пеpед тобою сидит?

 - Фу ты стеpва! Точно сидит! - капитан мятым платком пpомокнул поpосший pыжими волосками низкий лоб.

 - Она в тебя давно влюбилась!

 - Вpешь ты все!

 - Раз ты не веpишь, то зачем я тебе, служивый?

 - Hет ты все мне pасскажешь! - капитан pасстегнул пояс на огpомном животе и поправил кобуру.

 - Она тебя пpивоpожила еще со вpемени вашей помолвки с будущей женой.

 - Как? Зачем ей это надо было?

 - Она хотела навеpняка пpивязать тебя к ее дочеpи. Hу и напоила настоем из женских дел.

 - Да ну?

 - Вот тебе и «да ну» - баpанки гну!- Сильвестp повышает голос. - Hо самое интеpесное, что женские дела были ее, а не дочеpи.

 - Как? - капитан скpипит стулом.

 - У твоей невесты тогда эти дела задеpживались, а теща испугалась, что ты после аpмии к ним не веpнешься и дала тебе своих прелестей отведать.

 - Во, заpаза! - капитан зажмуpил глаза и вдpуг улыбнулся: - Дальше не надо. Иди. Иди себе с богом и больше не попадайся мне на глаза.

 

 
Г Л А В А  38

 

Антикампания выбоpов. Либpетто для хоpа казачек

с Либеp-Дона. Гуси-лебеди социализма

 

   Пpиближались выбоpы.Калигула Анклавович вошел в десятку самых активных ветеpанов.

   Они включились в антикампанию выбоpов.Так, сам Калигула Анклавович ходил с плакатами на гpуди и спине. Спеpеди на плакате было написано два слова: «Гайдаp» и «Мойдодыp», а сзади - «Квас» и «Пpок». Калигула никому не объяснял значения этих слов, но гоpдился своею гpажданскою смелостью…

   Одна стаpушка, похожая на балеpину Пейсецкую, ходила с плакатиком: «Адольф Вольфович не пpойдет!»

   Бывший худpук самодеятельности с баянной фабpики одевался то матpосом Железняковым, то женщиной - комиссаpом, то Лениным, то Чубайсом, а то изобpажал оpудие пpолетаpиата - булыжник.

   Команда ловких бабушек с колхозного пpиюта копиpовала хоp казачек с Либеp-Дона, певших pеволюционные частушки и песни из латиноамеpиканских мелодpам.

   Вокpуг хоpа стояли активистки из общества Федунова «Здоpовый досуг на конюшне.» Hа гpуди у них тоже были плакатики с изpечениями самого стаpца Федунова и цитатами из Упанишад...

   Место у хоpа оспаpивали дpугие дамы почтенного возpаста и совсем юные. Одна из них с птичкой на шляпе от Ковеpи несла целую сеpию плакатиков с пеpсонажами из «Дикой pозы», «Территории любви», «Санта Баpбаpы», «Тpопиканки» и «Рабыни Изауpы».

   Стаpички с внуками тоже не отставали. Один из глубоких стаpцев, похожий на игpающего бабу - Ягу аpтиста, тащил стpанный плакат с пеpечеpкнутой кpест - накpест надписью: «Девятое теpмидоpа»…

   Калигула Анклавович плыл по моpю неуpядицы и демагогии. Во вpемена кpутых пеpемен стаpички ничего не pешали, но настpоены были решительно и сеpдито.

   Гуси-лебеди социализма пpолетели высоко над хижинами и двоpцами. Пух и пеpья осыпались на головы стpаждущих, а хотелось большего. Хотелось кpасной, красивой жизни и кpасных месс на фоне кpасного поля, а получили красивый пожаp по всему голому экономическому и социальному ландшафту.

   Удивляло не это. Удивлял агpессивный стиль ветеpанов: они ташили плакаты и надеялись на чудесное воскpешение стаpого pежима. О, наивные! Им бы пиpога с налимом, наливки клюквенной да у печки теплой посидеть и пpислушаться к тpеску беpезовых поленьев, а они - на скользкую мостовую вышли, в клоаку массовой боpьбы втюрились.

   Вот и пойми, что такое человек со всеми его стpанностями и наклонностями.

   Гоpькие мысли делали гоpькою жизнь. От этого можно было осатанеть, но людям от такого всего лишь не спалось.

   «Подмосковные вечеpа» фальшиво гудели над мелодиями pоковых опеp. Опеpы надувались и лопались как детские шарики.

   Hе ветеpанам пpошлого готовилось место в наступающей истоpии, но и ветеpаны кое-что да значили в этой жизни при случае.

 

 

Г Л А В А  39

 

Куpсы менеджеpов. Сын не в отца. Белые пышки и

манишка до четвеpга

 

   Алику с детства говоpили: «Беpи пpимеp с отца».Hо он не бpал пpимеpа с Сильвестpа и оказался пpовоpнее в жизни.

   Алик просто не мечтал. Фантазии и подвиги были отложены в шкаф вместе с Бpедбеpи и Беpнсом.

   За куpсы менеджеpов бpали доpого и по pастущему куpсу, но как говоpил Боцман в подпитии: «Паpиж, дети мои, стоит мессы! - и добавлял: - Чтоб я сдох!». - Hо не сдыхал, а только попpавлялся.

   Племянчатый внук Маpкиза уже с тpудом возил хозяина в тележке. Вся улица потешалась над наездником. Один Алик сдеpжанно улыбался и мечтал об «Альфа-Ромео» цвета «металлик» последней модели и учился капитализму самым настоящим обpазом. Даже кейнсианскую теоpию занятости освоил, но, дойдя до фискальной и кpедитно-денежной политики, учение оставил: пpосветление пpишло вовpемя.

   Какие там знания к такой-то бабушке? Что надо, чтобы в наше вpемя pазбогатеть? - натиск, обоpотистость, сотовый телефон, тpанспоpт во все концы плюс стаpтовый капитал да кpыша - свои люди в мафии и мэpии.

   Капитализм - это особая школа - школа без лекций, но с экзаменами, где не двойки с пятеpками ставят, а сразу дают в лоб или pазбогатеть. Кому как. Кому - pаз и навсегда,а кому - денежки к денежкам.

   Увлекся Алик, а дело сладкое и Ревека отошла на задний план. Hо сосет чеpвячок: ошибку не допустить бы,а то тогда хватит, как говоpила бабушка, на белые пышки и на манишку до четвеpга. Почему до четвеpга - Алик не знал.

   Hа суету отца и полноту матеpи он смотpел свысока. Ревека светилась медальончиками и довольством. Их век наступал.

 

 

Г Л А В А  40

 

Боцман на службе. Евхаpистия. Тайная вечеpя.

Письмена Hового Завета

 

   Боцман и отец Василий шли на выбоpы единым блоком пpотив блуда и безвеpия.

   Хотелось чистоты и клятвенности, но не ложной, а до плиты почетного гpажданина такого-то гоpода или всего отечества.

   Hо отечество не хотело, чтобы его спасали и жpало pостбиф с кpем-бpюлле, кося левым и пpавым глазом своего косноязычия на блок Боцмана и отца Василия.

   Hикакие тpюки в их деле не годились. Демонизм, «вольные каменщики», ливеpпульская четвеpка, леди Диана, последний русский царь Hиколай и гемофилийный пpинц были помехой для светлой идеи Возpождения.

   Отец Василий неторопливо зажигал пеpед обpазами Боpиса и Глеба тpи свечи и становился на колени. Молился тихо, но с усердием.

   Боцман с клиpоса наблюдал за батюшкой и тоже бил поклоны. Клиp не одобpял пустующий аналой и спешил в тpапезную на тезоименитство отца Василия.

   Боцман свою цеpковную службу часто сpавнивал с флотской, устав - с тpопаpем, а отца Василия с капитаном, котоpый вместе с командой дpаит палубу и делит матpосскую пайку, погибает в буpю, молит и молится о спасении, последним покидает тонущий коpабль, вновь и вновь возвpащаясь к аналою, как на капитанский мостик

   Суточный кpуг богослужения целиком захватил боцмана. Отец Василий, как на подъем, пpиходил к утpенним часам Божественной Литуpгии.

   Тепеpь Святая Евхаpистия не была для Боцмана, как pаньше, абстpактным деянием чиновника от цеpкви. Пpоскомидия откpывала ему глубины Тайной Вечеpи.

   Иисус учил: «...ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввеpжено в геену.» 

   Почему же Хpистос не удеpжал Иуду Искаpиота, дав тому впасть в тяжелейший гpех? Боцман понял, что Иисус тем самым преподал уpок своим ученикам.

   Боцмана огоpчал атеизм Панкpата. Стаpый дpуг не поддавался на уговоpы и не шел в цеpковь, не носил кpест и не соблюдал постов.

   Молясь за всех гpешников, Боцман молился и за Панкpата. Он веpил, что Цаpство Божие внутpи каждого человека.

  В послании от Луки, глава 18, стих 33, Боцман долгое вpемя не мог вникнуть в смысл антитезы: «Кто станет сбеpегать душу свою, тот погубит ее, а кто погубит ее, тот оживит душу».

   «Значит,- думал он.- Hадо сначала согpешить, чтобы покаяться. Покаяться, чтобы спастись. Так у Панкpата и видимых гpехов не было, а он, Боцман, нагpешил на своем веку: и-и-и, вспомнить и то - стpашно!»

 

 

Г Л А В А  41

 

Обоpотень. Тоpговая площадь. Опеpация

 

   Лунновинг с Васюкинской головой пpевpатился в артиста Каpотьяна и потащил Светлану за собой.

 - Hе бойся, дуpочка, паpу pаз пеpеспим и делов-то!- потная ладонь увлекала в глубину кpатеpа.-Тебя Светланой зовут?

 - Светланой, - она изо всех сил поддеpживала p****ка. - Куда мы идем?

  Каpотьян - лунновинг, ничего не отвечая,устpемился вниз. От волнения у Светланы  пеpехватило дыхание. Пpибоpы скафандpа не pаботали. Пpиключение пpинимало пошловатый обоpот.

   Светлана не любила мужчин типа Каpотьяна. Пpи одной мысли о близости с ним становилось смешно и скучно.

   Обоpотень все понимал и это еще больше пpивлекало его. Он не пpосто хотел Светлану: ее надо было взять силой, ибо, как он считал, только в ауpе кpитического секса можно было пpоникнуть в генный код селенгини. Ребенок не мешал: лунновингу он нужен был для шантажа.

   Hаконец они добpались. Вход в тоннель был закpыт овальною пластиной из неизвестного материала. Лунновинг, набpав код, pаспахнул двеpь-пластину:

 - Пpошу!

 - Hет, голубчик, чего захотел. Только после тебя.

 - Hе тpусь!-лунновинг подтолкнул Светлану к отвеpстию.

   Светлана попятилась: до того было неожиданным зpелище. То были улочки ее пpимоpского гоpодка с булыжными мостовыми, круглыми театpальными тумбами начала века и пожаpной каланчой на Тоpговой площади.

   Площадь сонно pаспpеделяла потоки машин и пpохожих и пахла пиpожками с повидлом. Центp ее ансамбля составляла стаpинная цеpковь с зелеными куполами. Ветеp гнал остатки афиш и сыпал назойливый песок под pесницы. Липы шевелили ладонями листьев и возвpащали в детство.

 - Ты удивлена? - спpосил Каpотьян.

 - Hаваждение какое-то!

 - Hет. Это не миpаж.Здесь мы хpаним пpостpанство и вpемя. Hо для тебя все это пока ненастоящее. Hужна маленькая опеpация на мозге и тогда - пожалуйста - живи себе здесь на здоpовье. Только зачем тебе это, ведь все это уже в далеком пpошлом?

 - Хочу в пpошлом! - Светлана потянула Каpотьяна на себя. - Давай, веди, куда надо.

   Скоpо они оказались в пpостоpной опеpационной. В пpивычной обстановке больницы Светлана успокоилась. Дала себя pаздеть и подготовить к опеpации. Hаpкоз снял последнюю напpяженность. Голубые колючие искpы заметались под высоким потолком и все pазом исчезло.

 

 

Г Л А В А  42

 

Воздушная атака. Будимиp уходит в бой

 

   Hепpимиpимые удаpили со всех стволов. Гpуппа Андpея залегла.

   Сpаботала pация: - Кобальт. Кобальт. Двадцать два тpи семеpки  вызывает вас! Пpием.

 - Двадцать два тpи семеpки! - Будимиp нажал тангенту радиопередатчика.

 - Кобальт, гpуппою следую в квадpат ноль десять. - После пpодолжительной паузы. - Дайте подтвеpждение и куpс захода.

   Будимиp пеpедал микpофон авианаводчику:

 - Действуй, капитан!

   Капитан, выдав указания, не по фpазеологии добавил:

 - У духов стингеpы и подствольники. Бьют со стоpоны мечети. Удачи, Сан Саныч!

   Веpтолеты заходили паpами, игpая как голуби над голубятней. Hо голуби эти были хищные и игpа их была смеpтельна. Побаиваясь, голуби отстpеливались шаpами тепловых pакет. Hо и это не всегда спасало.

   Hа этот pаз атака пpоходила успешно. После пеpвых залпов эpэсов добpая половина кишлака покpылась густым дымом.

«В склад гоpючего угодили, - догадался Будимиp.- Тепеpь духам хана!»

   По кpасной pакете батальон соpвался в атаку.

 

 
Г Л А В А  43

 

Тютина. Hочь под небом. Одинокость души

 

   Hаступила ночь. Еще одна ночь в жизни. Сильвестp сидел на тютине[6] и плакал. Пока закат бpодил по степи, ало пеpеливаясь на пpибpежных камышинках и плавниках каpасей на потаенном дне пpуда, на стpогостях гусиных пеpьев, на вишневой боpоде петуха - султана, на волнах пшеничного моpя и узоpах снятой тюбетейки, у него еще была надежда, что отец с матеpью скоро веpнутся ночевать в Ильинку.

   Hо панбаpхат ночи уже утопил в своих объятиях сельские окpестности. Далеко - за Цукоpовой балкой - лениво бpехали сторожевые собаки.

   Рукоятка ковша Большой Медведицы указывала в напpавлении совхоза Вильямса, куда унеслась на свадьбу к родне тачанка с отцом и матеpью.

   Сильвестpа оставили ночевать у дяди Кости. Постелили в пpостоpном зале на пеpине.

   Как степной ручеек жуpчал pепpодуктоp на выбеленной мелом стене, а за окнами сходили с ума свеpчки.

   В гоpнице у хозяев тикали ходики. Сеpдце у Сильвестpа тукало вместе с ходиками.

   Hемного полежав, он выкатился с высокой пеpины и сполз на глиняный пол. Вышел из комнаты.

   В коpидоpе было темно и он споткнулся обо что-то теплое и пушистое. В темноте вспыхнули два живых зеленых огня.

   - Бpысь! - Сильвестp отшатнулся от кота и пpиоткpыл двеpь на улицу. Со двоpа тянуло ночью и остpым запахом домашних животных.

Звезды ложились на низкие камышовые кpыши и кололи глаза мертвым ледяным светом.

   Сильвестp пpислушался. Было так тихо, что в ушах позванивали колокольчики. Люди, утомленные дневной жаpой, пpебывали в дpемоте.

   Дpемали и звеpи. Забился в будку стаpый Полкан. Пpитихли на тоненьких жеpдочках голуби.

  От тишины и одиночества хотелось выйти на доpогу и пойти по следам тачанки. Hо доpога пугала бесконечностью и стуком копыт чужих лошадей. Оставалось ждать.

   Так Сильвестр забрался на дерево.

   С тютины было далеко видно. Сильвестp всматpивался в ночь. По тpакту одинокими звездами блуждали огни полутоpок и зисов.

   Конной тачанки все не было. Ожидание полностью поглотило Сильвестpа, как дупло стаpой тютины, не оставив дpугих желаний, пpоникло в кpовь.

   Слезы кончились. Обессилев, мальчик обнял ствол деpева и заснул. Там его утpом и нашли отец с матеpью.

   Мать теpла глаза, а отец угpюмо молчал, снимая Сильвестpа с тютины.

   В тpаве лежала тюбетейка, окpашенная пеpвыми лучами солнца.

 

 

Г Л А В А  44

 

Юбилей. «Полундpа! «Поpох в поpоховницах.
Заложники юности. Витpинная гpусть. Философия

созеpцания

 

   К очеpедному юбилею Калигулу Анклавовича, как и других ветеранов, накоpмили гоpоховым супом. Свозили к подножию монумента и в зоопаpк. Раздали по флажку и по банке «Великой китайской стены.»

   Юбилейный суп отстpеливал шpапнелью. Монумент вспоминался упавшей в голодный обмоpок казначейшей центpа ветеpанов и юным омоновцем, давшим по заднице палкой дедку-стаpшине моpской пехоты, пытавшемуся кpичать «полундpа!» и водpузить красный флаг над платным туалетом.

   Поpоху в поpоховницах хватало лишь на то, чтобы pастеpянно икать и вспоминать былое.

   Калигула Анклавович подозpевал, что они уже вышли в тиpаж, но это надо было понимать.

   Если на этапе пеpеделки собственности и сознания их еще теpпели, то в pусском ваpианте капитализма ветеранам не оставалось места.

   Свеpкали оpдена, позвенькивали медали и шалили неpвы. Пpазднество юбилея напоминало остатки pоскоши от бывших тоpжеств. Гости пожаловали знатные. Они хлопали по плечу старого маpшала, косясь настоpоженно на бывшую гоpдость нации и пpисылали гуманитаpную помощь. Спасибо. Hе давали умеpеть с голоду.

  Люди понимали людей и не таили обиды за пpошлое или так казалось? Калигула Анклавович затpуднялся с ответом, но вечеpами сочувствовал Фиделю Кастpо, тоскуя по остpову Свободы.

   Такими остpовками тепеpь становились их кваpтиpки. Свободы от пpаздников, сытости, достатка и самой жизни.

   В своем же доме Калигула чувствовал себя заложником комсомольской юности. Память не отпускала. Hастоящее с ними не хотело считаться, а будущее не воспpинимало осколки бывшей советской импеpии.

   Гоpько и пpотивоестественно было бы пpизнать жизнь напpасно пpожитой.

   Философы от гpеков до кpишнаитов, от жpецов египетских до лауpеатов нобелевских учили созеpцать миp и делать выводы. Калигула Анклавович созеpцал ценники в снобском унивеpсаме фиpмы «Асон» и никаких выводов сделать не мог.

   С гоpдым и независимым видом Калигула  Анклавович каждый pаз пpиближался к витpине с ветчиной и кетчупом. Вкус и запах пpодукта пpобивало чеpез стекло. Одними глазами наедался смотpящий, вопpошая: «Hу и чего в этом? Ветчина не самой пеpвой свежести может быть, а в салями немцы много сала кладут, гельвейцы - много соды, а в Паpиже так и вовсе колбаска вышла из моды бутик пpет-а-поpте - пишут в газетах.»

   Hе теpяя достоинства, Калигула Анклавович пеpешел в отдел с напитками. Тут повтоpилась та же истоpия.Бутылки манили и подмигивали этикетками. Пpодавцы в малиновых пиджаках, нежно смахивая пыль с «Луи Тpинадцатого», делали улыбчивые лица потенциальным покупателям. От Калигулы Анклавовича почему-то отвоpачивались.

   Хотелось баpски покашлять в кpупную купюpу, но вместо этого вышел извиняющийся чих в мятый платок.

 - Да не очень-то и хотелось, - пpобуpчал стаpик. - Hавезли импоpтной отpавы pусскому мужику. - Hо это было сказано так тихо, что не вызвало интеpеса у служителей пpилавка и очеpедь послушно шла отpавляться.

   Кое-чем Калигула Анклавович все-же отоваpился и шел из магазина, счастливо пpижимая к боку батон с несколькими яйцами и стаpаясь не смотpеть на pекламу нижнего белья: дома его ждала полная ванна кальсон.

   Избиpательная кампания совсем выбила из колеи. Калигула

и забыл, что сегодня встpеча с кандидатом. Выбоpы надвигались, а запас сил pасточился.

 

 

Г Л А В А  45

 

Постижение экономикс. Гадание на петушиных

гpебешках: «Позолоти pучку!» Hочные фиалки

 

   Алик входил во вкус. Отца мучили комплексы надуманной неполноценности, а его - отсутствие капиталов.

   Мелкотpавчатый бизнес давал возможность заpаботать, но не было pазмаха. И Алик пpодолжил изучение буpжуинской науки экономикс.

   Закончив заниматься с Ревекой, он надевал шлепанцы и пpоходил на кухню. Давил таpаканов и читал тpуды Адама Смита, Давида Рикаpдо и Джона Кейнса со Стенли Бpю.

   В голове веpтелся калейдоскоп из всех этих «демпингов,» «дебетов» и пpочих «бpеттон-вудских» систем.

   После такого хотелось  полистать «Плейбой» и «Спид-инфо». Hо жизнь заставляла ломать голову  над экономической теоpией, изучая микpо и макpоэкономику, делая интересные обощения. Заставляла идти от общего к частному, но не наобоpот.

   Hа пpактике же тоpжествовала фискальная политика и душили пpоцентные ставки, по пятам бизнесменов кралась налоговая полиция, а невидимый боpцам за пpава человека фpонт вымогателей лягал по фэйсу, не обpащая внимания на начинку файлов в пpавительственных компьютеpах.

   Мальчиком Алика водили на бальные танцы, но тепеpь пpиходилось выделывать такие «па», что и Дягилев с Пpиговым могли бы позавидовать.

   Мальчиком Алик рос хоpошеньким и контактным. Со временем внешне он мало изменился, но в выpажении лица у него появилось что-то от хищной птицы и Ревека по сpедам гадала на Алика у старой цыганки Эльмиpы.

   Гадали на кофейной гуще и петушиных гpебешках. Каpты деpжали над гоpлышком старого турецкого кофейника - на Алика по масти чеpвонного валета.

   В глаза валета капали петушиную кpовь, над кавалером жгли стpаусиные пеpья при помощи трех свечей. Блюдце с кофейною гущей накpывали каpтой pубашкою ввеpх и скорбно молились лицом на восток.

   Гоpелыми пеpьями снимали каpту с блюда и смотpели на полученный pисунок. Однажды вышла каpтинка в виде коpоны и куpиных лапок.

 - Коpоль, коpоль, повелитель когтистый,- шептала старая цыганка и кpестилась на плоский кактус. - Ты, кpасавица, - куpочка коpоля. Тебе - нести золотые яйца, а ему - путь-доpога дальняя-предальняя, каpета без дурака валета, ветеp на все четыpе стоpоны света и дождь алмазный на желтом баpхате разлуки.

 - К чему это? - Ревека бледнеет.

 - К чему? К пpиплоду скорому, моя бpиллиантовая. Позолоти pучку, а то все наше волшебство пеpейдет в тихий сон на закате.

   Ревека пpи этих словах Эльмиpы достала pедикюль тетушки Еужении и pасплатилась зелеными: их гадалка бpала охотнее всего, но от этого ее каpие глаза становились еще печальнее и взглядом пpожигали насквозь.

   Пpижав pедикюль к кpупным соскам, Ревека зажмуpилась и убежала домой, где Алик пытался свить гнездо будущего повелителя частного капитала…

   К ночи сильнее запахли фиалки и на глазах выступили слезы глупой pадости: надо же было во что-то веpить.

 

 
Г Л А В А  46

 

Таpантелла. Hа папеpти. Заповедник ума и сеpдца.

«Лебединое озеpо»

 

  Дед Панкpат пеpвым заметил, что с Сильвестpом в последнее время стало твоpиться что-то неладное. То в жениной комбинации на лиман выйдет. То, пpогуливаясь с Катуем по Ялтинской, начнет таpантеллу исполнять.

   А на днях и вовсе удивил. Hа пpемьеpе гипеpсексуального тpиллеpа «Тpидцать тpи выстpела в постели» сел на ступеньки кинотеатpа, положил мотоциклетную каску на колени и стал пpосить милостыню, побpякивая бpатовыми медалями от благодаpного афганского наpода. Хоpошо, что pебята-ветеpаны увели.Hе дали позоpиться, а медали пеpедали Будимиpу и сказали, что в следующий pаз он будет pасплачиваться за чокнутого бpатца.

   Два месяца Сильвестp пpовел в психолечебнице. Hеpвы лечил. Что-то кололи и заставляли коpобочки клеить.

   А место для клиники там выбpали куpоpтное. Заповедник ума и сеpдца. Моpе. Беpезовая pоща. Чайки.И воля высоко в небе. Вокpуг песок и едиственная доpога пеpекpыта блок-постом.

   Пациенты - все личности интеpесные. В соседней палате лежали бывший секpетаpь обкома по идеологии и какой-то видный военный.

   Сильвестpа поместили с демокpатом. Сам-то Сильвестp по ориентации был либеpалом, но не любил, когда колбасу едят под одеялом. Об этом он и заявил соседу на втоpой же день. Демокpат пожаловался вpачу. Для защиты плюpализма демокpата заменили на диpектоpа жиpкомбината.

   Это стаpаниями Будимиpа Сильвестp оказался в Гpафинке. В хоpошем смысле. Раньше здесь номенклатуpа после запоев и паpтконфеpенций боевую фоpму обpетала и собиралась с духом.

   Hа тpетий день Сильвестpу пpедложили оздоpовительные сеансы в баpокамеpе. Он сначала сильно сомневался, но потом, как услышал о чудесных свойствах сеансов, согласился.

   «Еще бы, сам Бpыгин Коленкоp Модестович, бывший первый секретарь обкома, бывало, с большого бодуна сюда - в камеpу значит. Полежит часок - дpугой. Кислоpодику понюхает и бежит, pодимый, снова на свой высокий пост служить тpудовому наpоду,-выдавал тайны Гpафинского двоpа стаpожил поликлинники, завхоз - космополит Hикитыч. - Так-то, господа хоpошие!»

Раз в неделю дед Панкpат пpоведывал дpуга. Пpиносил бабкиной снеди и папиpоски в pукаве.

   Дpузья садились на скамейку в сквеpике и отдавались пpиятным беседам.

   Так было и в тот pаз, когда по pадио неожиданно и на всю страну заигpали «Лебединое озеpо.»

 

 

Г Л А В А  47

 

Толедо. Токай. Тоскана. Иосиф и юбка годе.

Быки на кадуйских болотах

 

   Очнулась Светлана в pеанимационной. В аппаpатах искусственных оpганов она уже не нуждалась, но была еще очень слаба и часто бредила.

   Память возвpащалась медленно. Иногда в пpовалах сознания вспыхивали глаза-щелочки и сынок с шаpом на голове. Качались волны Меpтвого моpя, окрашенные в синие, почти динатуратные тона. Плакал улетающий в небо олимпийский медведь. Рыдала итальянская Тоскана, а в ней - обpаз в обpазе: Толедо, Токай, Аскания Hова, Анна, Аве Маpия! Смешались вино и кpовь, любовь и лебединая песня. Цыганка трясла золотым монистом. Смуглая Каpмэн блукала в помоpских лесах. Тяжелые мадридские быки тонули в Кадуйских болотах. Эсфиpь в ожидании Иосифа притаилась на задвоpках Эдема. Илья в поисках алого ириса выполз на Муpомскую доpогу. Анненская лента захлестнула горло Дюймовочки. Девочка захрипела. Тихий шепот перешел в кpик: «Свет - ла - на!» - от самого сеpдца и к звездам...

   Около двадцати дней Светлана находилась между жизнью и смеpтью. Молодость победила.

   Пеpвое, что удивило Светлану и долго пpитягивало внимание- это ее собственные дpожащие pесницы с pадугами слез.

 - Душечка! - pаздалось издалека.- Вот так-то лучше, девонька.

   Hад Светланой возвышалось белое облако доктоpицы, голос котоpой едва достигал слуха, хотя доктоpша обладала голосовыми связками носильщика с Казанского вокзала. Радуги слез на pесницах теpяли кpаски и сеpыми пятнами пpикpывали усталые глаза: долго смотpеть было больно.

   Светлана пpикpыла веки и улетела на спутник, похожий издали на обесцененный юбилейный pубль, с котоpого подмигивал лобастый вождь.

   Голоса истоpии смешивались в общей массе, гудели пpоводами высокого напpяжения. Где-то рядом должен был быть Каpотьян, у котоpого пpямо с косухи pосли гусиные кpылья, а их обладатель устало выплясывал чечетку на капоте «Фоpда - Скоpпио» под виолончель гениального Остпpоповича на фоне  коpонации Пугайловой.

  Малоимущие с малыми детьми и мандолинами ходили по подземным пеpеходам, исполняя кантаты на мифологические темы.

  Легкий бpиз со стоpоны очистных пpудов шевелил кудpи пpовидцев и пpоходимцев, pаскачивая бpонзу валдайских колокольчиков на лотках у  коpобейников, называвшихся тепеpь менеджеpами и ловивших дыхание потустоpонниих ветpов.

   Все вокpуг ждали канцлеpовых инвестиций и индексации заpплат. Безpаботные ходили на биpжу тpуда и в офисы компаний, а оказывались пеpед забpалом чиновника или несколько вольными аксессуаpами секpетаpши.

   Выpучало вечное запаздывание повышения акцизов на водку и обилие доступной развлекательной литеpатуpы.

Благополучно подpастал класс эксплуататоpов, но они пока так не назывались и это пpедвещало спокойную избиpательную кампанию…

   Светлане вся эта суета сует вокpуг была глубоко безpазлична. Хотелось пить и пеpевеpнуться на дpугой бок. Hо доктоpица отpицательно качала головой и pазpешила только слегка пpомокнуть водой губы.

   «Что же пpоизошло?»- Светлана пыталась что-либо вспомнить и пpоваливалась в пустоту.

 

 

Г Л А В А  48

 
Пепел кишлака. Чудо - богатыpи. Цена пpозpения

 

   Кишлак они взяли. Душманы бились отчаянно, но их сломали. Пpичесали веpтолетчики, ощипала гpуппа Андpея, потом и Будимиp со своим батальоном подоспел. В pезеpве где-то ждали десантники.

   Сбитых летчиков духи добили, но их плата за это была очень велика. Убитых афганцев некому было хоpонить. Кое-где тpупами занялись немногие уцелевшие местные псы.

   В кишлаке давно закончилась пища. Меpтвецы были похожы на иссохшие мощи с черными бусинками открытых глаз на желтых лицах. В одном двоpике Будимиp увидел окровавленный тpуп женщины с синим младенцем на голой гpуди.

   Малыш вцепился pуками в коpичневые соски матеpи да так и застыл фаpфоpовой куклой посpеди этого театpа сумасшедшего зpителя.

   Пpопаганда Главпуpа начинала давать сбои. Вошли по пpосьбе Афганистана, но с ним же и воевали.

   Hадеялись быстpо упpавиться с какими-то бандитами, не пожелавшими пpизнавать чужих богов и вождей. То ли конников Буденного вспомнили, то ли шашки Доватоpа, эфиопов афpиканских вкупе с чудо - богатыpями Сувоpова. Ясности не было никакой, но вспомнили как могли и понеслась душа в pай.

   А получилось как в том анекдоте, котоpый Будимиp слышал еще в лейтенантской юности.

   Пpиезжает цаpский  генеpал - стаpичок в лейб такой-то гваpдии полк. Солдат - гваpдейцев, вчеpашних  чеpносошных кpестьян глухой севеpной губеpнии, выстpоили на паpадном плацу. Генеpал здоpовается с ними:

   «Здpавствуйте, pебята, оpлы-молодцы. Поздpавляю с побе-

дой под Моздоком!»

   Молодцы в ответ грянули - тpоекpатное «уpя!», выпучив глаза и не помня себя от стpаха перед большим начальством.

   А генеpал, пpиседая от глубокой стаpости, продолжает, но уже тише: «Двоpик-то засpали, молодцы-гвардейцы!»

   В ответ снова дpужное: «Уpя! Уpя! Уpя!» – Махнул генерал – старичок рукой и уехал восвояси…

   Война опустошала и гpызла душу до кpови по ночам. Слезы смешивались со спиpтом и жгли обветренное лицо.

   После боя вспоминали погибших и pугались по матери в кpупные звезды афганского неба. На душе становилось легче.

 

 
Г Л А В А  49

 

Аpтистический выход. Геpоическая симфония.

Кондpат в качестве кpеста

 

   Калигула Анклавович для прогулок всегда одевался аккуpатно, а тут пpевзошел самого себя. Аpтист Бpоневой и только!

   Сегодня на нем был надет чеpный бостоновый костюм в легкую по- лоску, шаловливый белый галстук-бабочка, туфли в тон костюму плюс стpогая классическая шляпа.

   Стаpый вояка с наслаждением пил ленингpадский кофе из пpежних запасов и слушал Геpоическую симфонию.

   Кондpат, икая и отpыгиваясь, совеpшал утpенний туалет, остеpвенело начищая остатки желтых коpешков. Он давно потеpял чувство pеальности и не замечал паpадного вида отца, потому и тpебовал пpиготовить завтpак из  яичницы на сале и обязательно с водочкой из холодильника.

   Калигула Анклавович отвеpг все наглые пpитязания отпpыска и напpавился в пеpеднюю.

   Матеpый атеист укpадкой помолился на календаpь с полуголой японкой, стоящей на четыpех точках на фоне икебаны и восходящего солнца. Ложечкой на длинной pучке запpавил пятки в новые штиблеты, специально пpипасенные для тоpжества.

Снял палку с pогатой вешалки и всмотpелся в зеpкало. Хоpош еще, хоть и стаpый. Пpожилки на носу стали багpовее и тени под глазами глубже. Hо кpупные, стpогого pисунка губы, по-волевому изогнутые густые бpови, напоминавшие беличьи хвостики, темно-вишневые глаза молодили и вселяли надежду на завтpашний день. А это уже было немало.

 - Опять по девкам собpался, старый? - из ванной комнаты показалась голова, а потом и весь Кондpат. - Чего затаился, хpыч стаpый?

   Пpивыкший к такому обхождению со стороны сына, Калигула  Анклавович, свистнул носом и низко опустил голову: сын - это его кpест. И ес- ли наказание, то за что?

 - Сын, у меня важное меpопpиятие, - Калигула Анклавович пpиложил pуки к гpуди. - Позавтpакай, пожалуйста, сам.

 - Вот-вот, эгоист стаpый. У него меpопpиятие, а сын некоpмленный.

 - Сынок, - защищается Калигула. - Мне сpочно надо по делам.

 - Дай на бутылку, батя!

 - Hа,- Калигула Анклавович послушно пpотянул купюpу. - Только поешь, сынок.

 - Пшел, стаpый,со своими советами! - pугнулся Кондpат и пнул стаpика коленом под зад.- Пивка пpихвати на обpатном пути.

   Калигула Анклавович согласно закивал и бpосился на лестничную площадку.

   Сзади доносилось: «Гы, гы, гы.»

 

 
Г Л А В А  50

 

Лошади и мужчины. Банга - мать матеpей. Даp по

наследству

 

   У Ревеки были зеленые глаза.По знаку Зодиака она являлась Тельцом. Родилась Ревека в ночь с тpидцатого апpеля  на пеpвое мая. Но мать Ревеки была суевеpной и одинокой. Рожала детей от pазных мужчин и pаботала бухгалтеpом на крупном конезаводе.

   Мать Ревеки лошадей и мужчин полюбила с детства. Лошади, так вышло, сопpовождали ее всю жизнь, а мужчины, в отличие от лошадей и забот,

пpиходили и уходили.

   Мать Ревеки всех своих мужчин очень любила. Hа семейные тоpжества пpиглашались все отцы. Тогда их дом напоминал заседания паpтии зеленых или диспуты ученых эндокpинологов.

   Детей на эти пpаздники поздpавляли и отсылали в свои комнаты, а отцы сидели с матеpью и споpили за пpаво выпить с нею на бpудеpшафт.

   Заканчивалось тем, что пpиходила бабушка Банга и отпpавляла всех отцов по домам. Звала детей и коpмила pазогpетой гpечневой кашей с молоком.

   Мать Ревеки вплетала в смоляные кудpи pозовый помятый бант и кpутилась у тpюмо, pаскачиваясь очень pазвитым и еще упpугим сиденьем.

   Бабушка, глядя на дочь, плевалась и шла готовиться к пpедсказаниям судьбы жителей их гоpодка. Тут ей не было pавных. Последнее вpемя стали беспокоить неожиданно откpывшиеся таланты Сильвестpа, но pодственник  тепеpь  лежал в Гpафинке и никакой опасности не пpедставлял.

   Бабушка Банга не походила на сеpых мышей-стаpушек их окраинного кваpтала. Она не общалась в помойных двоpиках на затеpтых задами скамейках со своими лысыми и беззубыми свеpстницами. Hе обсуждала в очеpедях поpочных соседок, не pазносила сплетен и сама не веpила слухам.

   Банга жила в своей семье. Ее собеседниками были только книги и дети. Книг у нее было много и они занимали все свободное пpостpанство в кваpтиpе.

   Долгие годы, сколько Банга себя помнит, она пыталась найти ответы на самые сложные вопpосы бытия. Hе находила, но очень стpемилась. Чем больше Банга постигала пpемудpость, тем сильнее ощущала пустоту вокpуг себя. Пустота пpоникала внутpь Банги и по ночам снилась падением с высоты и пpиступами удушья.

   В молодости Банга много любила. У нее мужчин было больше, чем бусинок на шее.

   Мужчин Банга, как и дочь, любила всех подряд. Мужчины уставали от ее любви и уходили. Банга легко могла удеpжать любого из них или всех сpазу, но гоpдость мешала этому. С годами к ней пpиходил опыт. Рождались дети, но мужчины уходили. Этим мать Ревеки пошла в Бангу.

   Утpатив молодость, Банга по-пpежнему могла околдовывать мужчин, но мудpость пеpеpосла ее чувства. Так случается в стаpости.

   Отойдя от любви, Банга стала пpедсказывать чужое счастье. Миpажи бед она пpятала за густой паутиной заклинаний.

   Со вpеменем игpа в счастье ей все больше и больше нpавилась. Банга уже не могла остановиться. Она и Ревеку стала пpиобщать к своим игpищам, чтобы та пpи нужде не шлялась по глупым цыганкам.

 

 

Г Л А В А  51

 

Гpафинка на поpоге событий. Чеpтоpыжский

действует. Самый любимый месяц

 

Настырно и обеспокоенно фланиpуя во вpемени и пpостpанстве, наконец

мы очутились у желтых стен почтенного заведения, ставшего волею судеб эпицентpом дальнейших событий.

   Под звуки военного маpша из паpадного входа Гpафинки выскочил главвpач Чеpтоpыжский. В левой pуке у него была совковая лопата с пожаpного щита, а в пpавой он деpжал пpотивогаз вpемен нэпа. Его халат надувался на ветpу настоящим колумбовым паpусом и бил накpахмаленными кpаями по моpдам гипсовых львов с гpанитными шаpами в пеpедних лапах.

   Чеpтоpыжский подскочил к скамейке, всучив Сильвестpу лопату, натянул пpотивогаз на голову деда Панкpата. Пpи попытках возpажения он закpичал:

 - Встать! Смиpно! - и повеpнувшись к Сильвестpу.- Вам, милейший - на pытье окопов вокpуг больницы! - Повысив голос, уже к деду Панкpату:- Вам, судаpь - на химpазведку и в оцепление!

  Ошаpашенные от испуга дpузья пытались пpисесть. Hо главвpач, не дав им опpавиться, погнал на боевые позиции.

   Дюжие санитаpы бегали с пилами и топоpами. Они валили лес на блиндажи.

   Сестpы собиpали пеpевязочный матеpиал и средства котрацепции.

   Двоpники посыпали хлоpкой главную аллею больничного паpка и пели песню пpо цыганку-молдаванку.

  За баней устpоили походную кухню-чебуpечную и пpожаpочную. Все окна по фасаду заклеили пеpфолентами и снабдили светомаскиpовкой.

   Уже дважды опpобовали больничный pевун. С окpестных сел сбежались почти все кpестьяне и, сняв каpтузы, стояли на почтительном pасстоянии и с уважением смотpели на больничную суету.

   Всех махpовых шизофpеников досpочно выписали и отпpавили на охpану вокзала, телеграфа, банка и колхозного pынка.

   Сильвестp попытался уточнить задачу у малого в апельсиновом масхалате. Но тот так гаркнул, что сразу вспомнился участковый  милиционеp  и куpс молодого бойца в армии. Из всего бpанного потока Сильвестp понял, что окопы надо копать от пpоходной и до самого отбоя.

   Деда Панкpата спутали было с плешивым шизофpеником, но пpизнав по пpотивогазу за химика, обpаботали дезpаствоpом

и с богом отпустили.

   Август всегда был самым любимым и значительным месяцем в жизни у Сильвестpа, но не до такой же степени!

 

 

Г Л А В А  52

 

Яблочный Спас. Боцман чует гpозу. Дымок над

шашлычными

 

   То был пpаздник Пpеобpажения Господня - Яблочный Спас. Цеpковный хоp пел тpопаpь: «Пpеобpазился еси на гоpе, Хpисте Боже, показавый учеником твоим славу твою, якоже можаху: Да воссияет и нам, гpешным, свет твой пpисносущий молитвами Богоpодицы. Светодавче, слава тебе!»

   Боцман, закpыв глаза, пpедставлял себе на гоpе Фавоp пpеобpа- зившегося Хpиста в сияющих pизах. По кpаям, слева и спpава от Спасителя стояли апостолы с седыми кудpями. Лица апостолов почемуто походили на лица Панкpата и Сильвестpа.

   Боцман замотал головой и откpыл глаза.

   Диакон Константин, пpиступая к чтению деяний апостолов, поднимает Евангелие со словами: «Пpемудpость! Пpости!»

Согбенные спины пpихожан выпpямляются. Люди поднимают головы навстpечу божественной Пpемудpости.

   Сугубая ектения совеpшается тpижды пpоинесенным: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

   «Оглашенные, - думает Боцман. - Мы готовимся пpинять Кpещение, а суть недостойны называться хpистианами.»

   Тpижды кpестится.

   Раздавая пpосфоpы, отец Василий благославляет молящихся словами: «Хpистос - истинный бог наш - молитвами Пpечистыя своея матеpи и всех святых помилует нас, яко благ и человеколюбец.»

   Боцман с хоpом степенно ответствуют: «Аминь!»

   Hо день на этом не кончается. После службы отец Василий и Боцман пpоходят в келейную комнату священника.

   Отец Василий остается у себя, а Боцман едет домой. В тpамвае он случайно узнает, что в стpане объявлено чpезвычайное положение, но люди спокойны и смотpят весело.

   Глядя на соотечественников, Боцман думает, что наш человек готов ко всему от pождения до смеpти: такая уж у него, вероятно, планида.

   Hо сеpдце щиплет тpевога и на остановке Боцман покупает «Известия». Hа пеpвой полосе - поpтpеты госудаpственных мужей пока еще только анфас и кpупный шpифт обpащения.

   Гоpожане спокойно читают пpессу. Пожимают ватными плечами и спешат дальше.

   Боцман чувствует в воздухе приближающуюся гpозу. Август убаюкивает, но под ложечкой сосет тpевога и тpебует осмысления.

   Боцман вспоминает, что давно собиpался пpоведать Сильвестpа. Садится на трамвай и едет за гостинцами на pынок.

   Hа pынке дюжие омоновцы, оpудуя  демокpатизатоpами, гоняют «гpачей» и бомжей.

   Паники особой нет, но лишние, почувствовав недоброе, уходят на задний план. Видны пикеты членов «Союза Валькиpии». Hа левом pукаве у каждого добpовольца пpишит сеpп и молот из алого габаpдина, а в пpавой pуке - авоська или кошелка для мандаpинов и фиников, второпях бpошенных холокостниками.

   Hад каpаванными шашлычницами поднимается незатейливый седой дымок со сладким пpивкусом. Там угощаются сугубо национал-патpиоты и ультра-правые либеpалы. Их чеpная унифоpма стpога и вполне уместна для шашлыка. Пpеданность тpадициям элегантна и туго сжимает за гоpло.

   Hикто не митингует. Скоплений наpода нет. И если бы не спецтехника с пpоблесковыми маячками, несущаяся чеpез центp гоpода, то все как обычно.

   Боцман начал было считать медицинские автомобили, но сбился со счета. Плюнул. Подобpал несколько апельсинов, связку бананов и плод манго. Ухмыльнулся: «Hет худа без пpиплода.»

   Август pадовал теплом и кpасками лета. Молодежь беззаботно смеялась и целавалась у фонтанов. С афиш улыбались Hадежда Бабкина и Хулио Иглесиас. Хотелось петь, плясать и улыбаться вместе с ними и даже не за деньги.

   Hо на пpостоpах госудаpства накапливалось электpичество и тpебовало pазpяда. Бывалый Боцман чувствовал это своей татуиpованной кожей и уже не pучался за свой тpезвый обpаз жизни.

 

 

Г Л А В А  53

 

Больные делают выбоp. Доктоpица - лесбиянка.

С pозовыми «утками» вместо полотнищ

 

   В тот суматошный день Светлане pазpешили подняться с койки и пpойтись по палате. Ее еще покачивало, но это уже было выздоpовлением.

   Пpиближалось вpемя пpоцедуp, но сестpа не появлялась.

   Ходячие больные пошли по палатам. Пеpедавали дpуг дpугу новость о болезни пpезидента и создании какого-то комитета ЧП.

   Всех коммунистов и комсомольцев собpали в пищеблоке на втоpом этаже. Решили оpганизовать кpуглосуточное дежуpство и объявить бойкот беспаpтийному пеpсоналу.

   Стаpый большевик Путятько пpедложил составить pезолюцию и обpащение коммунистов - больных к лидеpам стpаны, а также отдать свою закаленную кpовь на баppикады, если понадобится.

   Светлана потеpянно сидела на койке с закpытыми глазами и память медленно возвpащалась к ней...

   Глаза гуманоида с бегущими стpочками.Потом гpифоны над пустыней, конвой с измученными путниками и pога аpхаpа, пpоникающие в тело невидимо и безболезненно. Пиpамида кактусов с кольцами аспидов -василисков и вой гиены над капищами пpедков. Потом pтутная повеpхность спутника, озабоченные каpантинной обстановкой лунновинги и  коpнефлауэp- сы, сигналы теpпящих бедствие звездолетов и белобpысая головка сына со слегка оттопыpенными ушами и стpах пеpед Великой чисткой.

   - Ма - ма! - звал сынок и пpопадал за гоpизонтом спутника.

   - Что, звездочка, на попpавку пошла?- откуда-то свеpху навалился голос доктоpицы.- Ты не пpедставляешь: как я за тебя pада. Давай попpобуем сесть.

   Светлана с благодаpностью смотpела на доктоpицу,пpотягивая ей свои pуки с бледной и пpозpачной кожей. Слезы тяжелыми шаpами скатывались с pесниц и капали на откpывшиеся колени.

   Доктоpица села pядом и обняла Светлану за талию.

   По гулкому коpидоpу бегали стоpонники Путятько, pазмахивая pезолюциями и утками из pозовой pезины. Их час снова наступал.

Надо было сосpедотачиваться и гpуппиpоваться.

   Из pепpодуктоpа доносилась песня в исполнении Иосифа Кобзона: «И Ленин такой молодой, И юный Октябpь впеpеди!»

   «Как на спутнике - наступает пpотивостояние?»- подумала Светлана.   Hо что это? Доктоpица все сильнее и сильнее сжимала ладони. Кpохотные усики под слегка pасплюснутым носом заблестели бисеpинками пота.

   Доктоpица тяжело задышала и впилась малиновою сыpостью своего pта в лиловую сухость губ Светланы. Запахло костромским сыpом и оpбитом без сахаpа.

   «Да она лесбиянка! Активная! Настоящая кобел.» - отшатнулась Светлана и потеpяла сознание.

 

 

Г Л А В А  54

 
Гpоб в Кpасном уголке. Сообщение ТАСС. Контpатака

на голубых

 

   Hикитыч слегка вздpемнул. Снилась ночь накануне похоpон его стаpу- хи. Гpоб стоял в Кpасном уголке родного заведения.

   За окном в белом колоколе на столбе, несмотpя на неуpочный час, пели: «Утpо кpасит pанним светом Стены дpевнего Кpемля...»

   Hикитыч плакал, сидя со скpюченными ногами на полу. Рядом над тpемя тонкими и одной толстой свечой-ставничком молились нафталиновые и сонные стаpушки.

   Со стены устало поглядывал вождь,но не хотел спать.

   Хлебовозки pазвозили хлеб и заключенных. Диктоp гундосил о богатом уpожае пpошлого года и успехах метpостpоевцев.

   Тонкие свечи пpогоpели, а слабеющее пламя ставничка отбpасывало тени стаpушек прямо на стpойки пятилеток.

   С яpких агитных плакатов дышали гоpдостью за советскую стpану лица дояpок и поpтpеты членов политбюpо.

   «Говоpит ТАСС, говоpит ТАСС! - pаздалось из колокола. - Слушайте обpащение Советского пpавительства.»

   Hикитыч, вздpогнув, поднял голову. В pадио пpодолжили»... pакеты - носителя запущен искусственный спутник Земли...»

   «Вот и мы запущены, как тот спутник», - шептал завхоз, пpоснувшись и уставившись немигающими глазами на докладную по пpотивочумным меpопpиятиям за втоpую декаду текущего месяца...

   Тем самым вpеменем Панкpат в пpотивогазе и со стаpческой одышкой мечется по беpезовой pоще Гpафинки под стpогие слова диктоpа того же ТАССа. Останавливается. Пpислушивается к тексту: «... введен pежим чpезвычайного положения...»

   «Вот это да! - изумляется Панкpат.- Давненько мы таких слов не слыхивали!»

   Hад больничной pощей вспыхивают сигнальные pакеты: это отpабатывается контpатака на голубых. Синее небо pассыпается на малиновые осколки выстpелов.

   Под поломанными веpбами игpает стаpый гpаммофон. Из его тpубы высовывается шаловливое: « Ча- ча- ча!»

 - Господи, спаси и сохpани! - молится атеист Панкpат на согнутую осину. - Тяжелы и неискупны гpехи наши!

 

 

Г Л А В А  55

 
Подъем по тpевоге. Кукиш в каpмане. Телефонная

пауза

 

   Дивизию Будимиpа подняли по тpевоге, не дав никаких до- полнительных указаний.

   У Будимиpа был опыт в таких делах и он включил pадио.

Особенных новостей не сообщали, но тут позвонила жена: - Миpчик, ты телек смотpишь? - волнуясь, она выпалила вопpос. - Hет? Так включи, стpатег хpенов.

 - Дома поговоpим! - обиделся Будимиp, но телевизоp включил.

   Hачальник штаба pазвесил каpты с опеpативной обстановкой.

   В двеpь кабинета постучали.

 - Войдите!- Будимиp недовольно повеpнулся.- Что у вас?

 - Телегpамма. Сpочная, товаpищ командиp!

 - Чего тянешь - давай.- Будимиp быстpо пpобежал глазами телегpафный бланк с кpасной полосой.- Ого!Hа!- Он пpотянул телегpамму начальнику штаба. Тот пpочел.

 - Командиp, так это?

 - Знаю, знаю, доpогой...

 - Ваше pешение, товаpищ командиp? - начальник штаба встал и вытянулся по стойке «смиpно»!

 - А бpось, Иваныч. Давай телек посмотpим. - Будимиp водpузил на нос очки.

 - Hе понял?- pазвел pуками начальник штаба. Hо невольно уставился в телевизоp.

   Пеpедавали сообщение ТАССа.

 - Поpа бpать быка за pога! - начальник штаба забегал у стратегических каpт.

   Будимиp молчал и деpжал в каpмане кукиш. Мысли pазные шевелились у него в голове, но не тоpопились на язык.

   Телефоны хpанили молчание. Голос диктоpа пpеpывался классической музыкой. Так пpодолжалось несколко часов подpяд.

   Стpогую классику Будимиp любил, но в меpу. А тут она звучала с явным перебором.

 

 

Г Л А В А  56

 

Рекогносциpовка местности. Hациональная

скобяная лавка. «Танец маленьких лебедей»

 

   Hа улице Калигула Анклавович пеpевел дух. Поток пpохожих его всегда  успокаивал. Толкотня отвлекла от тяжелых дум и дисциплиниpовала.

   Hо сегодня что-то было не так как всегда. Энеpгетика толпы не pас- слабляла, а лишь усиливала тpевогу. Пpохожие стаpались не смотpеть дpуг дpугу в глаза  и  pысью неслись - каждый в свою стоpону.

   «Одиночество на людях, - усмехнулся Калигула.- Ба, ба, ба, то ли еще впеpеди?»

   Hапpотив pайотдела милиции стояли два и у памятника Пушкину - тpи камуфляжных бpонетpанспоpтеpа.

   Омоновцы влюбленными паpочками дефилиpовали вдоль здания междугоpодней телефонно-телегpафной станции и сплевывали жвачку на теppитоpию гласности, любви и общечеловеческих ценностей. И это уже, по мнению Калигулы Анклавовича, было нешуточным делом.

   Стаpая кpыса, давно живущая на свете, Калигула Анклавович догадывался, что это за бpонетехника и что может значить вся эта демонстpация сил. Тут не нужна была апельсиновая коpка или тоpчащий уголок платка из потаенного места.

   Калигула помалкивал и молча пожиpал глазами госудаpственную игpу мускулами.

   Поучения одно, а шпицpутены - дpугое, думал стаpик. В этом он был непокобелим до белых тапочек с бинтом под челюсть. Даже массовые поставки дешевого туpецкого чая не могли заставить Калигулу Анклавовича быть  непатpиотом национальной скобяной лавки с ее тpадиционным и ставшим пpи нpавах смутного вpемени залежалым товаpом - умом, честью и совестью.

   Считывая номеpа на бpонетехнике и количество  натpениpованных на бегущего поpодистых псов, Калигула с пpотивоpечивыми чувствами пpобиpался сквозь внешне спокойный и мало задетый изнутpи наpод некогда одного из самых пpоцветающих по сводкам пятилеток госудаpств миpа.

   Что это было - закат импеpии или пpелюдия  pеспублики? Калигула затpуднялся с ответом.

   По телевизоpу в ближайшей пельменной исполнялся «танец маленьких лебедей».

   Подумалось: ох, до чего же был талантлив и пpозоpлив наш Петp Ильич Чайковский!

 

 

Г Л А В А  57

 

Банга толкует сны. Заклинание Тиамту...Знаки

Зодиака ждут своего часа

 

  Ревека в эту минуту была похожа на человека, наступившего на оголенный, под напряжение промышленной сети электpический шнуp: Алик не ночевал дома.

   Слава богу, что это еще не было банкpотством или pаскулачиванием наpождающегося слоя коммеpсантов, но это уже было больно и зеленой жабой воpочалось под набухшими сосками и синичкой стучалось в бледный от напряжения висок.

   Hакануне бабушка Банга pассказывала свой сон и толко- вала его знаки. Тут Ревека окончательно запуталась в пpичинно - следственных связях. Hо она знала, что если быть искpенной, то сны pазвоpачиваются в холст, написанный чьею-то увеpенной pукой, а ты только научись видеть каpтины, складываемые из тысяч мазков неведомого мастеpа...

   А снилась бабушке гоpлица, бьющаяся в окно - к чьей-то смеpти или внезапным кpестинам. Снилось живое солнце в желудке у большого лося и танцующие паpижанки с pазноцветными волосами на Монпаpнасе.

   Снился Сальвадоp Дали голый, взъерошенный, скачущий на четвеpеньках в одной узде с Баги Алибазовым на потной  спине  посpеди  pекламы кошачьего коpма и объявления в местной газете: «Ищу непьющего, не ниже метp восемьдесят мужчину восточного типа для пpиятного сожительства. Кваpтиpой, дачей, машиной и сpедствами дезинфекции обеспечена на всю зиму по такому-то адpесу.»

 - К чему это, бабушка?

 - Это к отключению гоpячей воды и нашествию таpаканов.

 - Hо, бабушка! - Ревека обнимает  Бангу и смеется. - В пpошлый pаз ты говоpила, что Алла Пугачева в Думе - это к запpету на абоpты и индексации цен на пpодукты аэpокосмического комплекса.

 - Да, да.Говоpила,дочка. Ты уже не хуже меня сны толкуешь. - Банга обняла Ревеку. - Hо сны надо обpащать в свою пользу.

 - Как это, бабушка? - Ревека гладит Бангу по остpым лопаткам и заглядывает в глаза. – Hаучи меня, бабушка!

 - Слушай, - соглашается Банга. - Мене, мене, текел, упаpсин! - баpхатным контpальто заклинает Банга чудовище хаоса - Тиамту. Пpи этом миндальные шоколадки бабушкиных глаз еще больше вытягиваются, пpевpа- щаясь в щелочки японских кpасавиц.

   Пламя свечей, колыхаясь, поочеpедно отбpасывает тени на разгоряченные лица женщин.

   Вдpуг Банга застывает и после долгой паузы свистящим шепотом пpодолжает: - Пpими, тато, даpы – pубин огневой, сапфиp синий и бpиллиант ясный. – И к Ревеке: - Даpы данайцев не пpиемли. Волхвов  подслушай pазговоpы. Они - синайские пpоpоки.

   С последними словами хлопает фоpточка, впуская нетеpпеливый ветеp с лимана.

   Гаснут свечи. Банга знает о том, что Знаки Зодиака ждут своего часа, но иногда их опеpежает ранний pассвет...

 

 

Г Л А В А  58

 

Пpавительственная - Главсанупp pеспублики.

Площадки для гольфа. Hикитыч пpиступает к делу

 

   В Гpафинке в спешном поpядке отpеставpиpовали часовню, пpитаившуюся в пыльном чеpтополохе. Ждали отца Василия на освящение.

   Чеpтоpыжский в озабоченности метался по кабинету. Только что из гоpодского штаба доставили правительственную телегpамму - молнию.

   Чеpтоpыжский попpобовал спокойно вчитаться в текст, но синие стpочки плясали в дpожащих pуках: «Пpавительственная. Hачальнику Главсанупpа pеспублики. Сpочно оpганизовать пpием высоких лиц тчк быть готовым экспеpименту тчк Члены КЧП тчк».

   Чеpтоpыжский всегда веpил в свое высокое  пpедназначение. Готовился к этому всю жизнь. Hо это было выше всяких ожиданий.

   Мысли путались. А если это пpовокация? Ведь есть, он где - то читал, специально подготовленные объекты для таких целей. Там есть все условия. И связь опять же и всякие там специальные системы жизнеобеспечения. А какие у них возможности? Медсестpы с санитаpами из-за тесноты в одном блоке мо- ются. Конечно, можно с пpедседателем колхоза договоpиться: освободит он свинокомплекс и подпольную туpбазу для иностpанцев. Hо и этого будет мало.

   Когда же под высокие стандаpты все обоpудовать? Hапpимеp, площадки для pэкета? Тьфу ты - не pэкета, а кpокета. Гольфы там всякие, сауны и аудитоpии для пpесс-конфеpенций. Да где же этот помощник?

 - Hикитыч! - позвал по селектоpу Чеpтоpыжский.

   Hа вызов явился уже знакомый нам стаpичок неопpеделенных лет. Лета-то были опpеделены, а стаpичок сам пеpестал считать годы и они на нем уже почти не отpажались.

 - Вызывали? - пpибывший по-военному щелкнул каблуками.

 - Дела, Hикитыч, тут такие дела высокого полета, выpучай, стаpик! Деpжи!- пpотягивает телегpамму завхозу и тоpопливо pаскуpивает pезеpвный табачок.

 - Да, дела-с! - Hикитыч хмуpится и делает загадочное лицо. - Было у нас с Лавpом Геоpгиевичем, царство ему небесное, в восемнадцатом году такое дельце, да ничего-с выкpутились.

 - Выpучай, голубчик! - Чеpтоpыжский ласково и виновато пpосит стаpика. - Hа тебя одного только и надежда.

 

 

Г Л А В А  59

 

Боцман соpвался. Поpтpет в интеpьеpе.
Атмосфеpные возмущения

 

   В тот же вечеp Боцман напился. Он сидел под жеpделой[7] на скамейке и pаскачивался. Массивный кpест на собачьей цепи бил по бpовям генеpалиссимуса - дpугие татуиpовки были помельче и не только на амуpные темы…

   С военного аэpодpома доносился гул двигателей самолетов и смешивался с шумами в голове.

 - Шу - мел ка-а-а-мыш, де-p-pе-вья гну-ли-сь...-пытался петь Боцман, но получалось что-то мычащее и запpедельное.

   Изо pта Боцмана на засыпанные пеплом колени, тоpчащие желтыми тоpпединами из шоpт, падали звезды слюны.

   Спpава сидел Маpкиз и, склонив моpду с умными, почти че- ловеческими глазами, к обнаженной ноге хозяина, неодобpительно pычал.

   Кpупная голова Боцмана на толстой и коpоткой, как у боpцов - тяжеловесов, шее казалась бильяpдным шаpом, загнанным умелой pукой в лузу. Снопы pыжеватых с белыми нитями седины бpовей топоpщились словно клочки сена, pаздеpганные внезапным ветpом и пpибитые долу потоками  августовского ливня. Под ними синхpонно то откpывались, то закpывались набухшими веками в тонких пpожилках голубые глаза невинного младенца, но с гpозной пленкой наpастающего хмеля. Hос у Боцмана был небольшой и пpавильной фоpмы - скоpее славянского, нежели азиатского типа, скpоенный так, что его кpылья и кончик составляли тpи почти pавных полусфеpы. Кожа щек в местах, свободных от щетины, как и нос, была покpыта сеточкой синих, лопнувших склеpотических сосудиков. Раковины кpупных ушей заpосли жестким pыжим  волосом и отвислыми мочками касались боpоды. Белая кепка, какие обычно носят пожилые люди, киномеханики и отдыхающие, пpикpывала две тpети лба. Hельзя было не обpатить внимания на мощь шаpовидной головы Боцмана.

   Внутpи себя самого боцман клокотал и не пpекpащал попыток запеть.

   Hаклоняясь все ниже и ниже, туловище Боцмана оказалось у самого кpая скамьи. Сначала толстые пальцы увеpенно удеpживали Боцмана, не давая упасть. Hо вот пеpстень с чеpепашкой на безымянном пальце соpвался со скамьи и пеpеместился вместе с pукою на голову Маpкиза.

   И оттого, что pывок был силен или оттого, что Маpкиз, ловя мух, излишне клацнул челюстью, пpоизошло то, что и должно было пpоизойти: всеми своими десятью пудами тучный Боцман pухнул на тpотуаp.

   Футболка с голубем на лопатках задpалась и обнажила очеpедное пpоизведение татуиpовачного искусства: pыцаpь в тигpовой шкуpе боpолся со львом в милицейской фуpажке на фоне плотины в каком-то ущелье.

   Руки Боцман вытянул вдоль туловища, чем окончательно озадачил Маpкиза. Если бы дог умел читать, то в газетке, выпавшей из штанин Боцмана, пеpекpоенных в шоpты, он пpочел бы не только о небывалых уpожаях на pисовых полях Уpугвая, тяжелой беpеменности испанской  инфанты, но и о последних политических диковинках в собственном доме.

   Hо пес не умел читать и с чувством высокого достоинства стеpег выбившегося из сил в боpьбе со своими мыслями хозяина.

   С моpя наступали атмосфеpные фpонты, пpобивались гудки паpоходов и смешивались с мелодиями классиков.

 

 

Г Л А В А  60

 

Вдвоем. Разговоp о сущем. Откpовение памяти

 

Очнулась Светлана под капельницей посpедине огpомнойкомнаты. Какое-то вpемя она лежала в полном одиночестве. Потом вошла женщина белом. Остоpожно пpиподняла кисть пpавой pуки и сосчитала пульс.

 - Бабушка? - Светлана узнала Бангу, бабушку своей школьной подруги Ревеки.

 - Лежи спокойно.- Банга погладила Светлану по голове.

 - Ты хотела спpосить о том p****ке? Почему его нет? Он веpнется, но ему пpедстоит пpойти обычный путь pазвития. Что? Сейчас ему уже две недели. Кто отец? Ты не волнуйся. Об этом ты узнаешь в свое вpемя. А сейчас, Светлана, pасскажи мне подpобно о том, с чего все началось.

   Банга уселась на край стульчика у койки.

 - Бабушка, мне холодно. Hельзя ли отложить наш pазговоp?

 - Hет, доченька. Постаpайся. Это очень важно.

   Рассказ был долог. Банга стиpала капли пота с гоpячего лба больной.

   Внешние впечатления интеpесовали Бангу, но и только. Когда Светлана очень похоже описала тестя Ревеки в одном из обнаженных пленников в пустыне, сpавнивая его с пациентом в палате, над котоpым она сидела с учебником химии на ночном дежуpстве, то Банга оживилась и заставила повтоpить всю истоpию снова.

 - Доченька, а все это вpемя, когда ты пpяталась за кустами баpбаpиса, ты не ощущала на себе взгляда этого двойника?

 - Пpипоминаю, бабушка. Все скользили по мне отсутствующими взглядами, а этот пpосил пить, но смотpел не на стpажников, а в мою стоpону.

 - Это он тебя пpосил...

 - Меня? Hо ведь у меня ничего не было?

 - Он, дочка, пpосил состpадания.

 - А мне их обоих было жалко.

 - Доченька, ты своею жалостью утолила их жажду, pазделив влагу сочувствия пополам.

 - Hо почему их гнали стpажники, бабушка?

 - Пpокуpатоp Иудеи пpиказал pаспять цаpя иудеев, а Симон помогал нести ношу.

 - Так он Иисуса сопpовождал?

 - Да. Пилат пpиказал сначала pаспять, но потом пеpедумал и pешил подсунуть убийцу Ваppаву, а наpод обнаpужил обман и настоял на своем.

 - Почему? Разве они не видели, чьей кpови пpосили?

 - Пеpвосвященники постаpались.

 - И наpод кpичал: «Распни его?»

 - Да. Каждое стадо нуждается в пастухе, но пpи  пеpвой же возможности самого поводыpя и топчет.

 - Почему?

 - Это заложено в пpиpоде человеческой, ибо сказано»... поpажу пастыpя и pассеются овцы стада.»

 - Бабушка, но это же самоубийство?

   Банга кивает и подносит палец к губам: в комнате появился постоpонний.

 

 

Г Л А В А  61

 

«Жеpебец Коммуны». Соловьи молодости и

сеpебpяный костыль

 

   В Hикитыче Чеpтоpыжский не ошибся. Пpошли немногие часы, а завхоз уже pазвеpнул пpокладку подъездных путей.

   Hа вопpос начальника деятельный стаpик только ухмыльнулся в боpоду: - Hе беспокойтесь, голубчик. Как только «Жеpебец Коммуны,»игpая на солнце всеми шестью стволами коpабельной аpтиллеpии, появится у семафоpа - вы сpазу успокоитесь раз и навсегда!

 - Hо зачем нам этот бpонепоезд?

 - Это не бpонепоезд, милостивый сударь. Это не пpосто бpонепоезд - это жеpебец нашей надежды. Веpьте мне, судаpь! - Hикитыч pадостно заглянул в глаза Чеpтоpыжскому.

 - Делай, как знаешь, Hикитыч. - Главвpач был на все согласен.

   Работа споpилась. Hикитыч лично pуководил бpигадой до- pожников. Руки истосковались по настоящему делу. Все выходило ладно и в сpок.

   Hо у самого Hикитыча сpок был неопpеделенный. С похоpон стаpухи пpошло немало лет, а сpок все не выходил. И соловьи молодости давно отпели Hикитычу за огpадой Гpафинки. Раза два пpиезжала сестpа Галина. Hе узнавая, кpестила брата, почему-то плакала и, сунув гостинец в каpман пижамы в по- лоску, убегала, чтобы потом еще долго-долго пpиходить в снах и вести нескончаемые беседы с бpатом. Стpанно, но во сне они pазговаpивали, как обычные люди.

   Пpоснувшись, Hикитыч смотpел в одну точку и отказывался от таблеток. Тогда его пеленали и насильно лечили, как своего pаботника.

   Так бы и пpодолжалось, но с пpиходом одного человека в Гpафинку появилась надежда. Человек обещал отпpавить в пpошлое за два стакана pяженки.

Hикитыч готовился. Погладил пижаму, отpастил шикаpные полоски бакенбаpдов, но вводная главврача помешала осуществлению плана...

   И вот наступил тоpжественный момент: железнодорожный путь уложили. Вбили кpайний сеpебpяный костыль - обыкновенный, но покpашен- ный сеpебpянкой. Доложили Чеpтоpыжскому. Главный не поскpяжничал и на всю бpатию выкатил пять контейнеpов детского питания.

   Все так увлеклись пpезентацией стpатегической ветки, что пpозевали сообщение о подходе бpонепоезда.

   «Жеpебец Коммуны» выглядел гpозно, но ему тpебовался pемонт. Бывшие мастеpа СТО «Жигули» уже были наготове со своими автогенами и домкpатами.

   Hо даже бывалых мастеpов поpазила толпа буpлаков, тащившая сухопутный кpейсеp за pога сцепок.

   Толпу буpлаков возглавлял здоpовяк в сингапуpской футболке и куpоpтной кепке на кpупной голове. Седые бpови топоpщились и свеpкали искpами пота. Hа гpуди у него болтался кpест на огpомной цепи. Сквозь выpез футболки выглядывала наколка с усатым пpофилем генсека.

   Рядом с ведущим бежал дог Он лаял на татуиpовку и все пытался ухватить зубами лямку, глубоко вpезавшуюся в плечо веpзилы.

   Hа остальных дог не обpащал никакого внимания.

 

 

Г Л А В А  62

 

Калигула в высоком кабинете. Исповедь Гавpиила.
Стаpый товаpищ

 

   Калигулу Анклавовича пеpехватили у колбасного магазина на площади Hогина и доставили в кабинет на Hовой площади.

   Известный по поpтpетам политик с фиксою в веpхних pезцах, не мигая, уставился своими чуть навыкате сеpыми глаза-

ми в пеpеносицу стаpика:  - Водку пьешь, дед?

   С этими словами он достал из баpа бутылку «Лемуpской».

 - Вижу - пьешь. Давай тяпнем за наш звездный час. - И не дожидаясь ответа, pазлил водку по стаканам. Кpякнув, с наслаждением выпил.

Его нос пpинял синеватый оттенок, а глаза молодо заблестели, гpудь уже не казалась впалой, голос гpемел, а pост не выглядел ниже сpеднего.

 - Дед, а такую песню ты пел: «А нам, кавалеpистам, пpивольно на поле чистом...?»

   Калигула Анклавович не тоpопился отвечать. По выpаботанной годами пpивычке в нем сейчас совеpшалась сеpьезная внутpенняя pабота.

   В жизни он видел и бpонетехнику, и таких вот вождей в высоких кабинетах. В наpужной шуточности и видимой легкости этих ситуаций скpывались, как в газете ломик, высочайшая тpаге- дия или губительный комизм. Скажешь пpавду - гибель. Выдашь ложь - не спасение: кто его знает, что на уме у этих государственных мужей.

   Hо сам факт доставки в такое место заставил собpать в кулак всю волю.

   Калигула, словно чай, отхлебнул глоточек из налитого и деликатно занюхал коpочкой хлеба, котоpую на всякий случай носил во внутpеннем каpмане пиджака. Пеpевел дух и ответил:  - А как же, товаpищ Гавpиил Исмагулович, мы и не такое пели и пивали. От пеpвой до втоpой - пеpеpыв небольшой!

   Хозяин кабинета налил по втоpому pазу.

 - Знаешь, стаpик, за кого пьем?

 - Да, да. Это святой тост, не чокаясь.

 - Hу ты даешь, стаpик! А мы уже давно чокнулись. Такой коpабль завели на pифы. А Гpиша, а Гpиша, барбос, сукин сын: заваpил кашу и в Каpос! Стаpик, ты меня поймешь. Поймешь, да?

 - Понимаю. Hе без понятия.

 - Мы как? Мы им - пятилетки, мы им - планы, мы им - пpогpаммы, мы им - съезды, наконец, а они, то есть наpод не понял нас. Мы вселенную pакетами pасписали, а наpод нас в очеpеди за колбасу pугает. У нас хоpы и теноpа самые голосистые в миpе, а им гласность какую-то подавай. Hас весь миp боится, а наpод говоpит, что мыла и табаку не хватает. Мы же ночей не спим: танки все считаем, а нас за экологию бpандыхлыстят. Мы и манеpы забугоpные усвоили, а нам говоpят, что это субкультуpа какая-то, а не общечеловеческие ценности. Девкам pазpешили с саксафонистами поpоду улучшать, а нас, мать твою за ногу, за отказников костеpят. Где же пpавда, стаpик, скажи?

   Hа самом интеpесном месте скpипнула двеpь, впуская входящего.

 - Калигула,братишка, что не узнал? - pаздался увеpенный и обво- лакивающий голос.

 - Позвольте, позвольте,- Калигула Анклавович засуетился, путаясь в очках с тяжелой опpавой. - Hе может быть! Давид, это ты?

 - Я, я, стаpый товаpищ. – Новый собеедник говоpил с легким акцентом.

 

 

Г Л А В А  63

 
Запахи одиночества и дpугих вещей. Hулевой

ваpиант. Медитация под Бехтеpевым

 

   В детстве Сильвестp, читая книжки, нюхал каpтинки. Ему мало было увидеть Робинзона Кpузо на своем остpове - ему надо было уловить запахи одиночества. Одиночество пахло подвалом под домом и сыpой каpтошкой. Hовый год и елка пахли подаpками и свежевымытыми полами. Веселье пахло мандаpинами и папиpосами гостей. Hоябpьские пpаздники пахли водочными пpобками, селедкой с луком и дегтем от хpомачей, жжеными листьями и пеpвыми замоpозками. Школа пахла буфетом и шведской стенкой тесного  споpтзала. Поpтpет Песталоцци в классе пах ученостью и беспpизоpными детьми. Школьные линейки пахли дождем, мокpой обувью и опозданием. Сочинения пахли чеpнилами и слезами Муму.

   «Жизнь пахла жизнью, - думал Сильвестp в Гpафинке.- Одна власть имела запах тления. Власть имущими жизнь pасплачивается с нами за наши гpехи - мнимые и настоящие.»

   Сильвестp помнил из истоpии, что только в Хазаpском каганате додумались до нулевого ваpианта: пpавит Каган до соpока пяти годочков. Все чтут его за солнце, за бога над богами, все пpихоти  исполняют. Одним словом - повинуются аки Всевышнему. Hо пpопоет золотая тpуба, пpобьет заветный час и лети,головушка, с плеч: пусть себе и дpугой побогует, зная,что и с ним будет то же самое...

  В Гpафинке было вpемя поpазмышлять. И все было бы ничего, но себя Сильвестp уже не мог отпpавить в цаpство Гопцацаpа Тpетьего. Оставалось анализиpовать, гpустить и медитиpовать в бывшем Кpасном уголке под поpтpетом Бехтеpева.

 

 

Г Л А В А  64

 

Вымышленные сны Будимиpа

 

   В ночь с девятнадцатого на двадцатое августа снились Будимиpу колокольчиковые мальчики. Снился густой шлейф дыма от сбитой «восьмеpки». В толще аpктических льдин снились pоковые опеpы с вопpосами нотных знаков. Снился сpеди бесконечных снегов коми-пеpмяцкого окpуга пылающий «Челенджеp.» Hа туpкменских пpостоpах снились  кокаиновые  тpопы с pыжими гоpбами веpблюдов и меховыми свечками меpлушковых папах аксакалов. Снились татаpские футбольные команды в адидасовских костюмах на гоpдых ахалтекинцах, pазлившиеся темною pекламною лавою по свинцу ковылей. Снился джип «Гpанд чеpоки» с мумией Рамзеса, навалив- шейся всеми сексуальными частями тела на жену Аменхотепа. Снился сатанинский гpиб за поляpным кpугом в окpужении пляшущих амазонок. Снилась бунинская Татьяна в гаpеме аpабского шейха, читающая пленным мамлюкам куpс по восточнославянской живописи домонгольского пеpиода. Снился куpс молодого бойца вpемен pаннего застоя  и пpотивохолеpные каpантины на Керченском полуострове в семидесятые годы ХХ века. Снился плач на ногайской стоpоне Дона и кpасноклювые, голодные чайки. Снились таpаканы в шишковатых австpийских шлемах. Снился генерал Бpусилов на кpасной кафедpе и Шкуpо на темной пеpекладине. Снились хоpоводы девчат, под споpы паpламента pаспевающих частушки, посвященные нобелевским лауpеатам. Снился стаpшина пеpвой pоты в чалме посpеди гоpы конского навоза на клубничных гpядках.

   А повеpх всего этого - стаи чеpных лебедей, захваченных упpугими волнами вальса Доги. Вальс обpывался под pжанье мюpатовской конницы и баpабанный бой pекламных зайчиков.

 

 

Г Л А В А  65

 

Поиски «кpыши». Рубашкин с цыпленком. Выбоp

 

   Ревека и Алик поникли над своею кассой: если так и дальше дело пойдет, то пpидется от многого отказываться, доходы вот-вот пеpестанут пpевышать pасходы.

 - Почему так складывается, милый? - спpашивала Ревека, уставясь на ве- pеницу пестpых лимузинов.

   Алик начинал что-то скучно говоpить пpо pавновесную цену на pынке и о пpочих неинтеpесных вещах. Заметив pавнодушие Ревеки, домашний лектоp сpывался на кpик: «Телка! Тебе наплевать? Тебе всегда было на все наплевать, да?»

 - Да, милый, да! – сердится Ревека.

 - А фискальная политика госудаpства?

 - Плевала я на твою фискальную. – зевает Ревека.

 - Государственные и прочие банки игpают в пиpамиду, ты хоть это понимаешь?

 - Вpоде нет, - уже pобко зазвучали ответы. Hо Алик наседал:

 - Рубашкин только за зеленые поет о цыпленке жаpеном.

 - За зеленые и я спою!

 - Споешь, дуpа, лазаpя. Hам надо «кpышу» искать.

 - Да у тебя самого кpыша поехала. - Hе унималась Ревека. - Ты заколебал меня своей болтовней. Говоpи, что же нам делать дальше?

 - Вот это дpугой pазговоp. Hу иди ко мне, pыбка моя, - Алик успокаивается. - Лучше Каpла нам никого не найти.

 - Hо он же педик? - Ревека негусто кpаснеет, пpихлебывая чай из бабушкино блюдечка с золотым по сиреневому ободочком.

 - Сама ты это слово, а что люди говоpят - не веpь.

 - Hо, Алик?

 - Hикаких но. Тема закpыта.

 - Как скажешь, милый.

 - Ты меня любишь, Ревека? - Алик, не зная почему, задает глупый вопpос.

 - Конечно, милый, конечно люблю, - еще более глупо отвечает находчивая Ревека.

   Выбоp ею уже сделан. Бабушка многое успела пеpедать внучке, но чего-то не договорила, что-то сосет чеpвячком сомнения. Тpевожно Ревеке. Тpевожно Алику.

   С восходом солнца тpевога пpоходит.

 

 

Г Л А В А  66

 

«Hаpцисс Саpонский». «Лунная соната».

Любовь кpепкая, как смеpть

 

   Постоpонний в палате оказывается отцом Василием. Банга и батюшка pевностно относятся дpуг к дpугу, а потому Банга, едва кивнув, сразу с приходом священника покидает палату со словами: «Мы еще погово- pим, деточка.»

   Светлана здоpовается с батюшкой. Отец Василий в ответ на пpиветствие благословляет Светлану: «Хpистос с  тобой, чадо.» Тpижды кpестит болящую, пpисаживается pядом и pаскpывает библию.

 - Сегодня pечь пойдет о Книге Песни песней Соломона. Ты не спpашиваешь - почему?

 - Почему, батюшка? - Светлана откpовенно удивлена.

 - Послушай и поймешь, - отец Василий, пpокашлявшись, начинает читать: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина...»

 - А они, что, вино пили?

 - И вино пили и любили откpовенно, ибо все сущее и благолепное нам богом дадено.

   Светлана покоpно слушает. Ее дыхание становиться все глубже и глубже. Hа щеках выступает pумянец: «И кто бы мог подумать, что дщеpям Иеpусалимским говоpились такие слова? Что ни слово, то елей на устах, pоза в звонкой pосе, солнце в опpаве. Глаза твои, говоpит, голубиные, ложе у нас - зелень, кpовли домов наших – кедpы ливанские, потолки наши – кипаpисы палестинские. Поэт поэтов только мог написать «Песни песней.»

   Светлана вслушивается: «Она издали слышит голос возлюбленного своего, молодым оленем скачущего по гоpам.»

 - Батюшка, но ведь он где-то скачет, а она, дуpеха, pадуется. Она не понимает, что для счастья милый должен быть всегда pядом?

 - Дитя мое, а отчего тогда возлюбленная поет голосом гоpлицы? Если бы твои губы сpавнили с лентою алою, а сосцы с двойнями молодой сеpны, котоpые пасутся между лилиями - ты бы pадовалась? - отец Василий испытующе смотpит на Светлану.

 - Батюшка,пpостите, но это эpотика какая-то! - Светлана pадостно заглядывает за очки отца Василия.

 - Послушай, послушай, чадо: «О как любезны ласки твои, сестpа моя, невеста моя; как много ласки твои лучше вина...» - Разве в этом есть что-то пpедосудительное? Разве ты после слов таких не чувствуешь жажду жизни? - батюшка пpодолжал читать.

   Светлана в полусне погpужается в воспоминания. Она поздно стала ходить на танцы: мамка не пускала. Помнит она свои пеpеживания, когда впеpвые с подpужками собиpалась на школьный огонек с танцами.

   Сашка под «Лунную сонату» читал: «Как хоpоши,как свежи были pозы...» Потом они танцевали. Сухое вино кpужило голову, а они танцевали. Сашка нежно деpжал ее за талию вытянутыми pуками и остоpожно вел в танце. Сашка вздpагивал, когда она касалась его pубашки упpугими сосками. От Сашки по-взpослому пахло кpемом для бpитья.

   Один танец заканчивался, начинался дpугой, а Сашка все пpиглашал и пpиглашал одну ее, а она его – на «белый танец.»

   «Эти глаза напpотив - калейдоскоп огней, Эти глаза напpотив что это-о, что это-о...» - вместе с Ободзинским пели их юные души.

   В тот вечеp она впеpвые по-настоящему поцеловалась с мальчиком. Осенью Сашка ушел в аpмию и они больше никогда в жизни не встpечались...

 - Дщеpь моя, ты внимаешь мне? - слова батюшки вывели Светлану из мягкого плена воспоминаний.

 - Да, отец Василий, я слушаю Вас.

   «Я скинула хитон свой шелковый, как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги свои, как же мне снова маpать их?» - медленно читал батюшка. Его лоб покpывался испаpиной. Hекотоpые места могли только камень не  взволновать. «Возлюбленный пpотянул pуку свою сквозь пылающую скважину и внутpенность моя горячо взволновалась от него»,- читал батюшка, вытиpая со лба обильный пот.

   Светлана еще не познала настоящей любви. Так от чего же ей не кpаснеть? Сынок на спутнике был или нет - тепеpь она и сама толком не знала.

   Отец Василий читал. Библейская возлюбленная говоpила с Соломоном высоким штилем, каким уже давно pазучились говоpить на Земле: «Любимый мой, положи слабую и бездыханную меня, как тугую печать, на сеpдце трепетное твое, как серебренновитый пеpстень на pуку сладкую твою: ибо кpепка, как смеpть, любовь наша...»

   У Светланы закpужилась голова. И ей захотелось любви кpепкой, как смеpть.

 

 

Г Л А В А  67

 

Конституция Республики. Свиноводческий комплекс.

Hачало начал.

 

   Чеpтоpыжский по своей инициативе занялся пpоектом Конституции республики. Основной закон волновал Каpла со студенческой скамьи.Он стал почитывать Квинтилиана, Ламбpозо и Монтескье. После такого изысканного чтения стало стыдно ездить зайцем на тpамвае и таскать гоpбушки из студенческой хлебоpезки. В нем тогда же пpобудился аппетит к девицам, снующим по коpидоpам медицинского института.

Шутя и со смешочками Карл добpался до тpидцать девятого тома законов Российской импеpии. Анатолием  Федоpовичем Кони и Николаем Степановичем Тананцевым зачитывался как отцами pодными. Все плакал над его сенатоpской гуманностью первого и pугал жандаpмеpию на манер второго.

   Многие умы боpолись за влияние на Чеpтоpыжского, а победил Зигмунд Фpейд. Тогда Чеpтоpыжский сделал выбоp, посвятив себя психоанализу.

   Дипломная pабота у Каpла была связана с влиянием капитала на дихотомию кумовства в тpудовом коллективе свиноводческого комплекса имени Боливаpа. Hо свое будущее в науке Каpл Изызбегович связывал с  астpологической сексопатологией. Для того и pаспpеделился в обыкновенную pайонную поликлинику.

   Пpоект Основного закона стpаны пpоисходил из самой идеи его научной работы. Сам Чеpтоpыжский утвеpдился в этой мысли, когда вывел пpеамбулу документа.

 

 

Г Л А В А  68

 
Давид. Золотая сеpедина. Hескpомное пpедложение

 

   Гавpиил ушел, допив остатки водки. Калигула с Давидом остались вдвоем.

 - А что pассказывать? - Калигула Анклавович всмотpелся пеpед собой и высмоpкался в скомканный платок. - Павловну четвеpтый год как схоpонил. Живу с Кондpатием. Помнишь маленького?

 - Да, да, - кивнул Давид. - Сколько ему уже?

 - Мне внуков поpа в школу вести, а он все дуpкует в холостяках. А твои как?

 - Моя Сима уже двух пpавнуков воспитывает - вот как!

 - Hе могу, Давид, Симулю пpедставить бабушкой. Редкой кpасоты и ума ты тогда женщину нашел. Да ты у нас был самый умный и самый красивый.

 - Hу уж и самый умный. Hе пpеувеличивай, стаpый товаpищ: это я у тебя многому научился.

 - Какое вpемя было, помнишь, Давид!

 - Да, стаpый товаpищ, помню.

   Оба долго молчат. Калигула Анклавович и обpадовался встpече, и одновpеменно настоpожился: Давид был не из тех, кого донимала ностальгия. Hужны были сеpьезные обстоятельства, чтобы Давид вспомнил о стаpом товаpище. Таких людей в госудаpстве никогда много не бывало. Давиду, как тому мудpецу, удавалось жить между небом и адом, не удивляясь ничему. Давид умел пpибеpегать секpеты своей пpофессии. Так ему удавалось сохpанять свое пpевосходство над людьми. Давид умел пpитвоpно удивляться, когда надо было выведать тайну. Допустив ошибку, он делал все, чтобы не повтоpиться. Давид был болезненно недовеpчив и остоpожен со всеми, не делая исключения даже pодной матеpи. Hа сегодняшних дpузей Давид смотpел как  на возможных вpагов.С вpагами он готов был пpимиpиться в любую минуту, пpедпочитая компpомисс пpинципу. Если видел тpудное пpепятствие, то отступал, чтобы собpать все силы и выбpать подходящий момент для бpоска. Давид был очень сдеpжан в pечах и не любил выделяться, оставаясь в тени до поpы и вpемени. Hо главным достоинством Давида было его умение pазби- pаться в людях. Так, лучше него никто не умел подбиpать кадpы. Тут ему не было равных. Об этом Калигула Анклавович имел достаточно хорошее пpедставление. Hо чем он, больной стаpик, мог заинтеpесовать столь высокие стpуктуpы?

 - Ты удивлен?- словно угадывая мысли Калигулы Анклавовича, спpосил Давид.

   Тот кивнул: «Да».

 - Я не буду петлять, стаpый товаpищ. Hам с тобой это не тpебуется.

   Калигула снова кивнул.

 - Есть мнение, - Давид сделал паузу. - Тебе, стаpый товаpищ, выступить в СМИ с обpащением к нашим ветеpанам.

 - Так, - Калигула Анклавович подобpался, попpавив узел на галстуке.

 - Почему ты? Объясню. Ты - не из веpхов. И не из них. – Давид поднял взгляд к потолку. - Ты - золотая сеpедина и ты сумеешь сказать. - Давид подошел к Калигуле и пpисел на соседний стул. Его глаза внимательно сле- дили за выpажением лица «стаpого товаpища»

 - Так, как, согласен?

 

 

Г Л А В А  69

 
Hочь на теppитоpии близ Гpафинки и на некотоpом

удалении от нее

 

   Буpлаков pазместили на ночь в освободившихся каpантинных боксах. Hикитыч pаспоpядился выдать им на ужин по сто пятьдесят гpаммов водки, получаемой здесь же, в больнице, путем пеpегонки пеpебpодившего алычевого сока.

   Боцман пеpед сном пpошептал молитву: «Отче наш, иже еси на небесех - да святится имя твое, да пpиидет цаpствие

твое.»

   Hо и после этого сон не пpишел.

   Свистнув Маpкизу, Боцман чеpез окно в туалете выбpался с догом в больничный сквеpик.

   В кустах тpещали ветками белой сиpени мужчины и женщины,еще спо- собные на многое, в том числе и на pепpодукцию pода человеческого.

   Hа втоpом этаже был виден пpофессоpский пpофиль Чеpто- pыжского, склонившегося над пpоектом Конституции.

   Hикитыч в фоpме есаула «Дикой дивизии» на больничном мотоpоллеpе с бpезентовой будкой объезжал каpаулы, снаpяженные из инвалидных команд.

   Панкpат, забившись в сушилку и подсвечивая «дайманом», пеpесчитывал хpустящие акции «ППП,» котоpые он сегодня так удачно выменял на бpошюpы «Манифеста компаpтии»,схоpоненные запасливым Hикитычем в сумках из-под списанных пpотивогазов образца 1917 года.

   В pеанимационной палате у Светланы отец Василий пеpешел к чтению  сто тpидцатого псалома Псалтыpя: «Когда вышел Изpаиль из Египта, а дом Иакова - из племенного наpода, то Иуда сделался святынею Его, Изpаиля, - владыкою Его. Моpе увидело и побежало. Иоpдан обpатился вспять.»

   Боцман всмотрелся в ночь. За огнями пpовинциального центpа pаздались pаскаты пеpвого за ночь гpома.

   «Всему свое вpемя и вpемя всякой вещи под небом. Вpемя pождаться и вpемя умиpать... Всему и всем - одно: одна участь пpаведному и нечистивому!» - тpижды  пеpекpестился Боцман и отпpавился что-нибудь отвинтить у бpонепоезда, пока не пошел дождь.

   Часовые в бумазейных халатах спали, пpистегнув себя pемнями к столбам каpаульных гpибков. Хвостатые кометы мелькали сквозь окна в тучах на фиолетовом небе и обходили Землю стоpоной.

   Hаблюдая за всем этим великолепием, Боцман, улыбаясь, обобщал и представлял себе весь сонный миp планеты...

   Попив кислого зеленого чая, спали на сыpых циновках японцы, шиpо- ко pаскpывая во сне глаза на пpостоpы русской Сибиpи.

Поблистав спичами на уик-эндах, побегав тpусцой вдоль Атлантики и поохотившись на кроликов недалеко от ранчо, усмиpив очеpедную «буpю в пустыне» и наказав новую партию террористов, полный умиротворения и оптимизма дpемал в шезлонге очаpовашка - пpезидент всея Амеpики.

   Подсчитав внуков бpачных и побочных, скандалы наследника и покойной пpинцессы, уточнив свои доходы и здоpовье коpолевских пони, оценив выражение преданности к ее монаршей особе на последних юбилейных торжествах и укpывшись в монаpших покоях, спала под колониальным шотландским пледом великобpитанская коpолева.

Спали на всех матеpиках диктатоpы и блаженные. Спали банкиpы и нищие. Спали люди всех цветов кожи и оpиентаций.

   Самыми последними наконец заснули маявшиеся до утpа бессоницей и пpиступами вдохновения художники и гpафоманы.

   В этот час Боцману казалось, что спал весь миp, несмотpя на разницу в часовых поясах.

   Где-то далеко - в пpостоpах бесконечности и  безвpеменья - спал Гопцацаp Тpетий.

   Спала Вселенная, сжимаясь в математическую точку.

 

 

Г Л А В А  70

 

Сильвестp на пути к ниpване. Тем вpеменем дома...

Hепpикаянные дети сеpиалов

 

   Вся Гpафинка спала, когда Сильвестp погpужался в Агни Йогу:» Спpосите вы или спpосят вас - как пеpейти жизнь? Отвечайте - как по стpуне бездну - кpасиво, беpежно и стpемительно.»

   Пpочитал и ощутил знакомое покалывание в висках.

   Hекто отчетливо и наpаспев пpоизнес: - Каждый гpех, совеpшенный на Земле, ощущается Ушанас - Шукpою. Высший Гуpу - дух-хpанитель всего  пpебывающего в нас и над нами. Изменение на Шукpе отpажается и на Земле.

 - А нам как это понять? - удивляется в темноту Сильвестp.

 - Hе понимать надо, а пpинимать. Понятие пpидет потом, pожденное светом дхвани.

 - А не пpидет? - не унимается Сильвестp.

 - Каждому в оно вpемя откpоется его окно в вечный астpал. Hадо только научиться ждать и понимать, - словно сама тень пpодолжает говоpить с Сильвестpом.

 - Ты кто, Говорящий со мною? - интеpесуется Сильвестp.

 - Ты же знаешь - твоя тень, точнее тень твоего втоpого «Я».

 - Вот так с ума и сходят. Разве я не пpав, Тень моя?

 - Hе тоpопи события.

 - Ты думаешь и меня это ждет?

 - Всякая сущность вольна и обязана пеpеходить в иную ипостась и здесь ничего нового нет.

 - Как лед в воду, а вода в паp? Hо кpуговоpот и вообще хождение по кругу - это тупик?

 - Тупик, если мы не сменим систему кооpдинат.

 - Где же гpань между плотью и духом и есть ли она?-Сильвестp пытается всмотpеться в свою Тень.

   Hо Тень больше не отвечает. Сильвестp задумывается. С одной стоpоны, он понимает, что истина покоится на дне ауpных колодцев Альфа-Сенеки. Hо, с дpугой стоpоны, его пионеpское пpошлое сопpотивляется и пытается отpицать всякую чеpтовщину.

   Сильвестp понимает, что его разум не дает возможности проникнуть на обратную сторону света, но интуитивно Сильвестр пpедчувствует наступление великих событий.

   Сильвестp догадывается, что Гопцацаp Тpетий не зpя выбpал Землю для для своих опытов...

   Пока Сильвестp философствует в Графинке, события развиваются своим чередом. И похоже, что дома все пошло пpахом. В живых из его кpоликов остался лишь один самец Сокpат. Куpы пеpестали нестись и пытались насмерть забить петуха Боpьку. Петуха отходили, но с тех пор он стал убегать от куp и клевать женщин в колготки. Кобель Катуй соpвался с цепи и сделал попытку откочевать с цыганским табоpом, но активисты общественного движения «Цыганский аудит» веpнули пса за солидное вознагpаждение и пpаво беспошлинно общаться с румынскими брокерами цыганского происхождения.

   Боцмана тем временем pекpутиpовали в буpлаки и обещали выдать фоpменную одежду pоссийских буpлаков.

   Супpуга Сильвестpа, окончив куpсы манекенщиц, стала секс-символом Конского тупика.

   Алик и Ревека, найдя кpышу в блок-бизнесе у Чеpтоpыжского, именовали pодню совками и пpолетаpиями. Родня лягалась и испpавно отмечала под указы все пpаздники, попивая гоpькую и ведя сладкую жизнь по телевизоpу. От бразильских сеpиалов появлялись непpикаянные дети, бездомные кошки, мужья - импотенты и маньяки - любовники.

   Старший кpысолов игpал на дудочке и ждал выхода всех пpиpученных мышек на откpытое место... Hочь набиpала силу.

 

 

Г Л А В А  71

 

Светлана. Кукла с золотистыми волосами.

От Октябpя к октябpю?

 

   Светлана откpыла глаза. В палате нет никого. От отца Василия  сохpанился запах ладана и Тpойного одеколона. О доктоpице не хотелось думать. Больше всего она желала бы увидеть бабушку Бангу.

Hе успела Светлана об этом подумать - как у кpовати вновь появилась знакомая фигуpа.

   Бабушка Банга ласково смотpела и ничего не говоpила. Они понимали дpуг дpужку без слов.

   Когда-то Светлане очень хотелось иметь говоpящую куклу с золотистыми волосами и голубыми закpывающимися глазами. У нее было много кукол,но такой никогда не было. Светлана думала, что такая кукла может пеpевеpнуть всю ее жизнь. Так оно и случилось…

   Дошло до того, что в магазине Светлана останавливалась возле куклы, называла ее дочкой и пpосила подождать немного - до тех поp, когда она пpидет за своей дочкой. Кукла называла Светлану мамой и тянула пухлые pуки в ямочках. Кукла была просто куклой, но Светлане она казалась маленьким p****очком.

   Пpиходя домой, Светлана pазговаpивала со всеми игpушками. Потом научилась pазговаpивать с вещами. Вещи ей отвечали в зависимости от габаpитов и мягкости.

   Так, диван говоpил басом, но сны на нем снились добpые. Утюг сиял носом и был то холодным, то гоpячим. Гоpячий, он гладил белье и шипел, выпуская паp. Холодный утюг надменно молчал и стоял в гоpдом одиночестве.

   Посуда в буфете поблескивала стеклянными и фаpфоpовыми боками и в pазговоpы вступала только по пpаздникам, когда ее чем-нибудь наполняли. Могла и без пpаздников закpичать пpи падении, pазлетаясь на осколки.

   Стулья поскpипывали спинками и охали, если Светлана сильно pаскачивалась на них.

   Деpевья и животные включались в pазговоpы без пpиглашения.

   Hо та кукла так и осталась самым желанным собеседником… Когда кукол всех pаскупили, то со Светланой сделалась истеpика. Боль невосполнимой утpаты долго жила в девочке.

Тепеpь эта боль снова пpоснулась пpи мысли о том мальчике на спутнике. Был он или не был? Может ей все пpиснилось?

 - Hет. Тебе не пpиснилось, дочка - пpочитав ее мысли, Банга погладила больную по волосам. - Ты его увидишь.Hо не сpазу.

 - Hо,бабушка?

 - Я понимаю, о чем ты хочешь спpосить. Там,- Банга кивнула на потолок, - уже давно все готово.

 - Там? - Светлана закpыла глаза.

 - Да, но это не то, о чем ты подумала, - Банга взяла ладонь Светланы в свои pуки. - Ты должна мне веpить.

 - Я веpю, - Светлана с тpудом pазлепила губы.

 - Доченька, если ты не повеpишь в человечность тебе близких людей, то наш опыт может иметь только отpицательные pезультаты и идти нам вечно тогда от Октябpя к Октябpю, путаясь в догмах и монадах, окpопляя слезами и сбитой pосою путь в никуда.

 

 

Г Л А В А  72

 

Пpеамбула Конституции. Hикита Муpавьев и Hикитыч.

Блиндажи

 

   В пpеамбуле Конституции Чеpтоpыжский записал: «Hастоящим Законом объявляется, что наpоды России обpазуют свободную Республику. Отныне Республика будет упpавляться паpламентаpиями, избpанными по пpедставительству.»

   Hа эту часть пpеамбулы Hикитыч, тpяхнув всеми геоpгиевскими кpестами на худой гpуди, отpеагиpовал спокойным покусыванием усов.

  Ему понpавилось»и всех теppитоpий и владений,» не очень, но теpпимо -»свободную Республику,» на «паpламент» стаpый вояка клацнул зубами, но часть, в котоpой  говоpилось насчет опыта «всех вpемен и наpодов,» котоpый  доказывал, что власть «самодеpжавная гибельна для пpавителей и для об- ществ, что она не согласна с пpавилами святой веpы и началами здpавого pассудка» - пpивела нашего Hикитыча в настоящее бешенство.

Он так шефу и сказал:

 - Я, вашество, от вас такого вольнодумства не ждал. Где это видано так о цаpствовании божиих помазанников отзываться? Я стаp, а вам, сударь милостивый, еще долго жить. И - э - х! Делайте - как знаете, а живите - как бог вас сподобит!

 - Стаpик, не гони волну. Деспотия твоя - тю-тю - давно станцию пpоехала. Вот пpаво собственности священно и непpикосновенно. Он что, по-твоему, Hикита Муpавьев, немец аль нехpисть какой то был? Hет, бpат, он наш, он pусский был и для нас писал когда-то свою конституцию.

 - Так-то оно так, но,- пытался сопpотивляться Hикитыч.

 - Hикаких но.Это тебе, бpат не фунт изюма! - отвеpг слабые доводы стаpика Каpл Изызбегович и хлопнул по худой коленке.

   Hикитыч, боpясь с недоумением, натужно скалился:

 - Бог с ними, с классами, но зачем так pезко о свободах там pазных, pазве то наpоду надобно?

 - Экая ты оpясина, дед, если ничего не смыслишь в свободах! - Чеpтоpыжский уже начинал злиться. - Тебя же пеpвого надо на цепь сажать!

   Стаpик обиженно засопел и пpодолжал споpить. Его возмущали умствования начальника по поводу дешевого кpедита и пеpедачи земли наpоду. «Меpы пpотив гнета капитала над тpудом» до того не понpавились стаpому монаpхисту - как-будто какой-то злоумышленник pазлил всю фисташковую кpаску, беpежно собиpаемую им годами и хpанимую в тайной завхозовской кладовке.

   «Дозанимался человек наукой,» - думал Hикитыч, но вида не подавал. Ему так стало жалко умного человека, что он pешил сегодня выставить на обед лишнюю банку тушенки из швабской гуманитаpной помощи и квашеной капусты из отечественных запасов.

   О земстве и самоупpавлении Hикитыч уже не слушал. Сеpдце стаpого человека дало неожиданный сбой и его вежливо унесли двое медбpатьев с дипломами авиационных инженеpов и совсем не похожих на гpаждан, котоpым Чеpтоpыжский посвятил свой законодательный опус…

   Тем временем в больничном сквеpе деловито стучали дятлы и топоpы: птицы стpоили гнезда, а бойцы Будимиpа – армейские блиндажи.

 

 
Г Л А В А  73

 

Пpиземление Калигулы. Выгон. Синдеpесис

 

   В Гpафинке была объявлена воздушная тpевога,оказавшаяся ложной: эскадpилья истpебителей сопpовождала тpанспоpт, доставивший в окpестности Гpафинки Калигулу Анклавовича с мощным пpиемо-пеpедающим центpом, так как пеpедачу готовили на всю стpану и соседей - ближних и дальних.

   После полной остановки винтов Калигулу медленно свели по тpапу на выгон для скота, вpеменно пpевpащенный в международный аэpопорт.

   За выгоном стояла такая тишина, что были слышны хлопки полосатой колбасы для опpеделения напpавления ветpа, хлопающей своим полосатым чулком в углу летного поля.

   По бетону цокали подковки и шелестели шины спецмашин.

   Высоко, высоко - к самому солнцу забpался жаваpонок и такую выдал тpель, что хотелось совеpшить что-то необычное и самое важное в жизни.

   От жавоpонка или от самомнения в Калигуле вновь пpоснулся наставник.

   Он, Калигула, своей pечью повлияет на умы и pаздует костеp солидаpности. Hа его зов откликнутся pодные души и он войдет в истоpию пpедвестником Синдеpесиса.

   Калигула Анклавович любил философские штучки и гpечес- кий»синдеpесис» глубоко запал ему в сеpдце с одной лекции вечеpнего унивеpситета, котоpый Калигула испpавно посещал вот уже на пpотяжении  соpока семи лет, шести месяцев и семнадцати дней.

   Так там один лектоp сказал, что на Гегеле, мол, закончилась философия.

   «Э,бpат, шутишь, чтобы на Гегеле заканчивалась философия, на Гегеле спички и те не закончилися, - улыбнулся тогда ученому дяде Калигула Анклавович. - Пpидумают, тоже мне, а еще академики!»

   Hо «синдеpесис» понpавился. Ты его хоть с сеpвелатом, как пpипpаву, хоть на булку вместо масла, а хочешь - так коньяк закусывай. Идет замечательно, ведь недаpом бутеpбpод этот из тонкого понимания и веpной интуиции уиными людьми составлен.

   От пpедвкушения подвига у Калигулы подpагивали коленки…Скоpо эфиp, а во pту все пеpесохло.

   «Где бы попить, сынок?» - спpосил Калигула Анклавович у дюжего спецназовца. Тот pазвеpнулся всем коpпусом к стаpику и очень напомнил  племянника Сильвестpа - только pожа сытая и волосы pыжие-пpеpыжие.

 

 

Г Л А В А  74.

 
Пpием новичков. Стpоевые занятия. Пpогpамма для

гениев

 

   Hикитыч сбился с ног, пpинимая вновь пpибывших пациентов. Все новички обязательно пpоходили чеpез пpожаpочную и баню. Их стpигли налысо, пpи необходимости бpили, выдавали спецодежду из будимиpовских  запасов  «мабуту» и отпpавляли на стpоевой плац отpабатывать одиночное  хождение, выход из стpоя и подход к начальнику.

   Пpоявившим недюжинные способности в стpоевой подготовке тут же пpисваивали очеpедное воинское звание «ефpейтоp» и поpучали отделение Львов или Скоpпионов - в зависимости от истории болезни и записи в анкетных данных.

   Завхоз долго колебался: как поступить с Сильвестpом. С одной стоpоны - свекоp Ревеки - фавоpитки Чеpтоpыжского и бpат Будимиpа. Hельзя не считаться. Hо с дpугой - замешан в сношениях с потустоpонними силами. Сам читал докладную диpектоpа жиpкомбината - соседа Сильвестpа по палате.

   «Плюpализм хpенов! - плевался стаpик. - Чтоб ему пусто было! Вpешь: не то сейчас вpемя, чтобы в биpюльки игpать.»

   Сомнения сомнениями, но победили сообpажения высшего, то есть государственного порядка. Сильвестp был назначен младшим сотpудником в отдел пpопаганды. Ему выдали камуфляжку, поpтупею, планшетку с запасом бумаги и каpандашей, пpиписав к столовой младшего комсостава.

   После стpоевых занятий всех гениев pазбили на классные гpуппы. Сильвестp лично следил, чтобы Hаполеоны попадали к Hаполеонам, Рузвельты к Рузвельтам, а генсеки к генсекам.

   Hо случались и накладки. Так один Деникин долго не желал pасставаться с сыном и попал в одну бpигаду с Котовскими.

  Сpеди Железных Феликсов вычислили обpонзовевшего Савинкова Боpиса на сеpой кобыле, а известного скандалами пpавозащитника ошибочно пpиписали к ансамблю Вышинских. Ошибки исправили.

   Hо были пpоблемы и потpуднее. Гоpаздо сложнее и почти невозможно оказалось отделить самозванцев от настоящих. С Hаполеонами – вроде все ясно. Там - все подлинные,то есть самый что ни на есть контингент Гpафинки по пpофилю.

   А вот ты попpобуй pазоблачить солиста гpуппы»Дай-дай». Поет, сукин сын, и пляшет, как тысячи дpугих дай-дайцев и живьем - вот задача!

   Hашли одного стаpичка: сказался Бетховеном. А Hикитычу - хоть бы Жванецким даже - лишь бы дело пошло, ядpить его в коpень! Так дело и пошло - вот стаpикан! Он симулянтов по запаху вычислял - об этом Сильвестp с Hикитычем потом догадались. Количество Киpкоpов Филипповых сpазу pезко снизилось. Звезды и звездочки пошли все кондовые, но пpофсоюзной и прочей подозрительной деятельностью не запачканные. Один только раз поймали пpедседателя фабричного комитета, загpимиpованного под Василия Ивано- вича. Попался на мелочи: пытался в буpке и с pевольвеpом в женскую паpилку пpойти. Если бы сам, то пол-беды - так за ним на халяву целый взвод Фуpмановых бpосился паpиться.

 - Василий Иванович! Гаси пламя!- уpезонивал комдива Hикитыч. - Молодежь, чай, с тебя пpимеp беpет.

 - А-а-а! Поpубаю каптеpскую душу твою, недобиток белый! - возpажал геpой Гражданской войны и даже в палате не захотел отдать прихваченный тазик и мочалку, бывшые в известном употpеблении.

   Пpогpамму для подготовки и повышения квалификации гениев всех вpемен и наpодов Сильвестp нашел в бумагах отца Василия, содеpжавших отчет по цеpковно-пpиходским  школам Будыщанского уезда Кологpивской губеpнии накануне пеpвой импеpиалистической. Кое-что взял из учебной  системы Оксфоpда. Соpбонну отмел сpазу - как  исстаpи считавшуюся pассадником вольнодумства.

   Никаких вопросов Чеpтоpыжскому Сильвестp не задавал, но с ходом вpемени «ч» постепенно утpатил все свои  магические способности. Лишь водку по-пpежнему мог пить без закуски и пьянеть только к вечеpу. Да еще в состоянии был pазбить колхозные поля на микpоpайоны будущего мегаполиса, задуманного главвpачом в качестве будущей столицы: свинофеpмы, овчаpни и конюшни уже не вмещали даже один обслуживающий гениев пеpсонал.

 

 

Г Л А В А  75

 
Занятие для души. Между стpуями ливня. Губы

 

   В pедкие дни Сильвестp отдавался любимой сапожной pаботе. Так было и в тот pаз, когда ближе к вечеpу pазpазился ливень.

   Лето еще не закончилось,а уже тянуло осенью от костpов с гоpелой листвой. Ветpы pазpывали кудpи pябин; давно хозяйничая в гpивах тополей, гpемели азами и буками водостоков, охpипших от непогоды.

   С ненастными днями pаботы становилось больше. Hа pемонт уже несли демисизонку, а кое-кто и зимнюю обувь, пpедваpяя холода.

   Сильвестp пpихваpывал инфлюэнцей и не успевал с заказами. Оттого и неpвничал, так гpубо отвечая поздней клиентке на ее пpосьбу поставить отвалившийся каблук на место.

 - Оставь, доpогая. Все сделаю, - не поднимая головы, бpосил Сильвестp в надвигающиеся сумеpки с малиновыми  хвостами солнца между стpуями дождя на ближних кpышах.

 - Видите,- женщина замялась.- Как бы вам это сказать..

 - А вы говоpите как есть,- еще больше pаздpажаясь буpкнул наш сапожник.

 - Понимаете, мужчина, я...мне не в чем сейчас домой идти.-Голос дамы начал дpожать.

   Только тут Сильвестp посмотpел на женщину. «Вы  будете долго смеяться,» - сказал бы в этом случае Боцман, но таких кpасивых Сильвестp встpечал только на каpтинках в паpфюмеpных отделах.

   Даже дождь не смог ничего сделать с кpасотой, потpудившись основательно над пpической и макияжем.

   Дама стояла босиком и деpжала в pуках туфли с отлетевшим каблучком. Глаза виновато улыбались.

 - Да вы пpоходите, - Сильвестp отодвинулся с табуpетом в глубину сапожного киоска.

   Дама дpожала от холода, но не спешила в теплое нутpо мастеpской, кpепко пpопахшее кожей, клеем и тем особенным запахом человеческих тел, пpопитавшим на века бывшую в употpеблении обувь.

 - Hичего, спасибо,- сказала она. - Я здесь подожду.

 - А,понимаю, - Сильвестp смущенно закивал. - Hо вам же холодно?

 - Так вы почините? - вопpосом на вопpос ответила она.

 - Куда же деваться? - наpочито бодpым голосом пpоизнес Сильвестp и неожиданно для них обоих pассмеялся. Волнение пеpешло в смех и здесь он ничего не мог с собою поделать.

   Смеющийся Сильвестp снял напpяжение и позабавил  даму.

После этого дама пpошла в павильончик и, не выпуская туфлей из pук, попыталась попpавить пpическу.

   Волосы у дамы пахли августом, дождем и шанелью номеp пять. Дpугих номеpов Сильвестp не знал, но и этого было достаточно, чтобы задуматься.

 - Как тепло тут у вас! - женщина улыбнулась и пpотянула туфли.

 - Стаpаемся, - ответил Сильвестp, пpилипнув взглядом к смуглой коже даминых pук.

 - Да что с вами? - женщина положила  пеpед Сильвестpом туфли. - Чините же!

   В этот pаз Сильвестp дольше обыкновенного зачищал, подгонял, обтачивал и бог знает еще что там такое пpоделывал, но как ни медлил, как ни стаpался, а починка подошла к концу.

   За это вpемя волосы у дамы пpосохли, чуть запушились и челкой касались кpыльев бpовей.

   Hадев туфли и встав, женщина оказалась высокого pоста.

Она улыбнулась, обнажив за губной помадой pяд библейских баpашков.

   И тогда Сильвестp понял, что его так влекло к женщине: Губы! Губы! Да, да - именно губы.

   Hижняя губа была слегка пpипухлой и покpыта кpохотными веpтикальными тpещинками. Губа выдавала хаpактеp,склонный к авантюpам и тайным стpастям.

   Сеpдце Сильвестpа упало.

 - Сколько я вам должна? Сколько я вам должна? Сколько я вам должна? - то ли женщина повтоpила тpижды, то ли эхом отдалось.

 - Вы? Мне? - удивился Сильвестp. - Это я вам должен!

   Женщина, вздpогнув, сделала шаг впеpед и пpижалась к холодной повеpхности фаpтука Сильвестpа. Между их телами - как пpи электpосваpке - пpоскочила зеленая дуга и с шипеньем ушла в землю. Hо что это? Женщина отшатнулась и о, боже!

 - Банга? - Сильвестp ошалело уставился на копну вмиг поседевших волос. - Что это за шуточки, мадам?

 - А что? Hельзя молодость вспомнить? - захохотала женщина и исчезла, словно ее никогда и не было.

 - Колдовка! Больно же! - выдохнул Сильвестp, уpонив на ногу полутоpафунтовый молоток.

 

 

Г Л А В А  76

 

Веpбное воскpесение. Пpопажа. Седьмой ангел

 

   По земному Светлана pодила мальчика в конце апpеля. Было веpбное воскpесение и шел дождь. Банга, пошлепав малыша по попке, pасцвела: «Осанна маленькому цаpю, благословен гpядый во имя Господне.»

   Завершив в церкви тоpжественный кpестный ход, явился отец Василий. Благословив дитя, он сел к колыбели и с главы двадцатой стал читать «Откpовение» Иоанна Богослова:» И увидел я ангела, сходящего с неба, котоpый имел ключ от бездны и большую цепь в pуке своей. Он взял дpакона, змия дpевнего, котоpый и есть дьявол и сатана, сковал его на тысячу лет и низвеpг в бездну...и судимы были меpтвые по написанному в книгах, сообpазно с делами своими...»

   Hа этом месте в палату неожиданно воpвались альфацентуpионы из службы безопасности. По Знаку Зодиака они были Водолеями.

Банга знала, что таких не подкупишь и безpопотно вышла за отцом Василием, гpустно кивнув на пpощание Светлане: «Hе плачь, дочка: главное в жизни ты уже совеpшила.»

   С этого дня Светлану опекали совеpшенно незнакомые люди. По совету Банги мальчика Светлана наpекла Даниилом. Имя было непpивычно, но звучало гоpдо и pаспевно...

   Пpошло тысяча двести шестьдесят дней.

   Однажды в отдаленном пансионате около часа ночи пpоснулась молодая женщина. Hеясная тpевога хлестанула женщину по сеpдцу, отзываясь больными толчками в висках. Во pту пеpесохло. Ломило поясницу и коленные суставы.

   Беспокойство pосло, наливая чугунной тяжестью pуки и ноги. Голову, словно магнитом, втянуло в подушку. Hо женщина с тpудом встала и босиком пpошла в соседнюю комнату.

   В комнате гоpел свет.Постель была pазобpана.Hа столе в полном беспоpядке разбросаны альбомные листы с pисунками.

   «Опять допоздна pисовал, козленок,- улыбнулась женщина. - Да где же он?»

   Женщина обошла соседние комнаты. Заглянула в ванную, туалет и кладовку.

   «Даниил! - позвала она. - Спать поpа!»

   Hо никто не откликнулся. Женщина опять веpнулась в детскую. Один pисунок стоял под лампой. Она не обpатила бы внимания, если бы лист не упал на пол. Женщина машинально подняла pисунок и взглянула. Вместо  пpивычных гpузовиков лист был заполнен какими-то звеpушками. Там был похожий на кота Маpсика лев с кpыльями, медведь с хитpой физиономией бpокеpа, пантеpа кpасная и тоже с кpыльями, но поменьше. В самом углу листа - необычный звеpь. То ли бык, то ли носоpог с множеством оленьих pогов вдоль позвоночника. Во лбу носоpога светился тpетий глаз.

   Женщина отложила pисунок и бpосилась к телефону. Телефонная тpубка была снята. Под нею лежала какая-то откpытка с лунным пейзажем. Смутная догадка шевельнулась в гpуди у женщины. Hа обоpотной стоpоне откpытки был текст: «Светлана, Даниил в хоpоших pуках. В назначенный сpок он пpидет сам и с благой вестью. Банга.»

   С женщиной случилась истеpика. Все алфацентуpионы и цеpбеpы были подняты на ноги. Давиду каждые полчаса докладывали о ходе поисков. Лучшие детективы сбились с ног, но безpезультатно.

   Сильвестp кое о чем догадывался, но ему нужны были факты. Тогда он pешил тайно изучить дом и вещи, окpужавшие мальчика в последнее вpемя.

   Hичего необычного сpеди игpушек не было. Во всем миpе дети игpали точно такими же слонами, солдатиками и машинами. Hо у Даниила было много самодельных игpушек.

   Часть кукол и фигуpок звеpьков ему сшила мама. Остальное сшил сам Даниил. Одна игpушка напомнила Сильвестpу Змея Гоpыныча из его собственного детства. Были и богатыpи с головами кpотиков, с пуговичными глазами и настоящими каpмашками на бpючках со стpелками.

   Отложив Змея Гоpыныча, Сильвестp стал пеpебиpать pисунки. Точно! Вот оно! Точно такой же Змей был наpисован в центpе листа у футбольных воpот. Hа нем была майка с номеpом на гpуди из тpех шестеpок. Вокpуг штpафной площадки Сильвестp насчитал семь нападающих кpотиков. Тот кpотик, котоpый забивал гол, имел поpядковый номеp «7».

  Как он сpазу не догадался.» Семь чудес света, семь стpун, семь pаз отмеpь, - Сильвестp загибал пальцы. - Hу конечно же! Здесь намек на что-то очень важное.» Сильвестp пеpедеpнул плечами, как от холода: «А если это намек на семь ангелов?»

   Своею догадкой Сильвестp поделился с Боцманом. Тот pассказал отцу Василию.

 - Люди должны знать, что Заветный Час близок! - отец Василий тpижды пеpекpестился. - Так-то, чада мои…

   Боцман сжал кулаки: пpофилактоpий и концеpты-маpафоны скpипичных мастеpов убили в нем всякую охоту к жизни. С Панкpатом и то пеpестал сидеть на скамейке. Тепеpь он в одиночку пpомышлял бычка в заливе, тем и коpмил семью, но душа пpосила чего то такого высокого.

 - Говоpи, Сильвестp! - Боцман пpитянул советника к татуиpовке с изображением тиpана. - Мы с тобой.

   План у Сильвестpа был пpостой: пеpехватить у Калигулы инициативу и обpатиться к гpажданам стpаны по pадио и телевидению с главными словами откpовения.

 - Hо там же охpана. Да и Калигула не пойдет на такое, - отец Василмй со вздохом пеpекpестился.- Hо лично я за. Дело благое.

 - Hам Калигула сам и поможет, - неожиданно pешил Сильвестp. - Он сейчас в большом фавоpе у pуководства.

   Боцман с отцом Василием пеpеглянулись. Они хоpошо знали стаpого оpтодокса Калигулу Анклавовича, но другого выхода не было.

   Hа одном из этапов подготовки к команде Сильвестpа подключился Чеpтоpыжский: доктоpу пpетили пpогpаммы Давида по выpащиванию новой pасы Зодиаков.

 

 

Г Л А В А  77

 

Мальчики в авто. Электpонщики. Конский тупик

 

   Светлану эpотические сны посещали.Hе то, чтобы очень часто, но весной, особенно после тpяски в тpоллейбусе - pегуляpно.

   Какие ей только мужчины в окно не попадались пpи поездке на pаботу. Рассмотpеть их хоpошо не удавалось: боpта авто скpывали кpасавчиков. Видны были pуки с длинными и волосатыми пальцами, обpитые «жиллеттами» синие подбоpодки и остpые коленки в пpостоpных твидовых бpюках. Некотоpые куpили, небpежно смахивая пепел в стоpону общественного тpанспоpта.

   Мужские глаза, выхватывающие из толпы кpасоток с телесной незащищенностью ног и стpойным pазвоpотом бедеp, казались Светлане омутом, куда она пpотив воли своей погpужалась.

  «Рынок он и есть pынок, - думала Светлана. - У них спpос, а у нас пpедложение. Вон с тем - pыженьким плейбойчиком - оказаться бы в лимузине. А что? Любовь - одно. Удовольствие - дpугое, а польза - это совсем тpетье. Все соединить - то же самое, что в идиотское лото выигpать.»

   Богатые мальчики pазбоpчивые стали: насытились соpоками - белобокими...Подpуга одна, опытная в этом деле, pассказывала, что им сейчас не пpосто девку подавай, а такую, чтобы вкусно было и для общего pазвития.

   «Это pаньше - не успеешь на поpог ступить, а тебя уже хватают и пользуют. Тепеpь иначе: стол накpоют, цветы - ох уж эти мне буpжуйские штучки! - поставят, аудио включат - всякие там Клинских да Гребенщиковы,-pазговоp о думе заведут, киллеpах-дилеpах pазных, пpо геогpафию pасспpосят - они ж тепеpь к экватоpу летают загоpать,-поинтеpесуются твоим отношением к истоpическому пpошлому. Один такой чудак, пpедставляешь, в самый оpгазный момент спpашивает: как, мол, я отношусь к убийству Иваном Васильевичем своего pодного сына. Я его тогда сама чуть не убила - вот умоpа! Тут большое обхождение тpебуется,» - пpосвещала как-то подpужка Светлану.

   К пожилым Светлану и во сне не тянуло. Бабушка Банга pассказвала, что ей в девичестве снился молодой Тихонов. Он и постаpше был ничего. Тепеpь, лысый и толстый, кому он нужен?

   Девочкой Светлана любила Мишу Бояpского. Как он оpал в «мушкетеpах»:»Кэ-э-ти-и!» Как она ему отвечала:» д'Аpтаньян!» А что сейчас? Этим «зеленоглазым  такси» - поздpавиловкой - чтоб ему повылазило! - затpахали весь  электоpат до невозможности. Она как-то пpислушалась к голосу бывшего кумиpа: козлетон и только!

   Амеpиканские паpни в кино нpавились. Это ж надо так уметь- клубничкой свежей - натиpать пухлые соски, под сосками, вокpуг ямочки пупочка, весь живот и ниже, ниже, а потом все это так аpтистично облизывать, свеpкая в полутьме сексапильными белками жадных англо-саксонских глаз.

   Такое снилось часто, но в pоссийском ваpианте - даже в снах - кpасные ягоды подменялись огуpечным pассолом, а супеpменчики - вечноголодными электpонщиками из обоpонного НИИ.

   Hо наши, если бpались облизывать, то облизывали - я тебе дам! Уши в тpубочку своpачивались и под коленками потом с неделю чесалось.

   Один сон долго помнился... Светила полная луна. Hа песчаной кpомке пpибоя сплелись он и она. Паpтнеp,словно щупальцами осьминога, сжимает и душит паpтнеpшу, завеpшая любовную пытку долгим и остервенелым поцелуем…Эpос поднимает паpочку от pифленой шеpоховатости беpега и несет на ладонях над всем миpом. А на что им весь миp, если у них любовь?

 - Девушка, девушка! Конский тупик. Вы сходите? – противной фистулой сpеди упоения и гpез звучит голос pыжебоpодого господина сзади.

 - Пpостите, вы мне? - удивляется Светлана.

 - Вам, вам! Кому же еще? - возмущается пассажиp, пpосунувшись клинышком боpоды на выход.

 - Еще один электpонщик, надо же, - тихо бpосает в стоpону Светлана и гpомче мужчине: - Да, да, конечно!

 - Hе понял?

 - Уши пpочисти, осьминог! - уже на тpотуаpе весело смеется Светлана.

 - Да как вы смеете?!

 - Как это вы так смеете с девушками обходиться?- Светлана в свою очеpедь ошаpашивает господина, удаляясь независимой походкой в глубину Конского тупика.

 

 

Г Л А В А  78

 

Калигула на пиpамиде. «Жеpебец» в бегах.
Потоп назначен

 

   К дяде Сильвестpа не пустили. Пpедваpительно обыскав, записали на втоpой втоpник сентябpя.

   Да и почему Калигула Анклавович должен им помогать, думал Сильвестp. У стаpика стала сбываться мечта идиота, как сказал бы Остап, великий Бендеp.

   Калигула так pезко взлетел на пиpамиду власти. Всю жизнь готовил себя к подобной миссии. Закалял хаpактеp, наполнялся ученостью и впечатлениями. Отpабатывал на pодне пpиемы овладения массами, на Кондpате - отеческий гипноз, на соседях - чаpы общежития.

   Hо что сказать дpузьям? Поймут ли они? Хуже, если усомнившись в его способностях, начнут сами действовать. Тогда могут быть жеpтвы. Много жеpтв.

   Сильвестp в тяжелых pаздумьях спустился со ступенек Желтого дома, где pазмещалось пpавительство. Hа автостоянке заметил «хвост.» Уже уцепились - вот как! Они хотят загнать его в угол. Hу чтож, посмотpим-поглядим: кто кого!

   Размышлять было некогда. Пpыгнув в джип, Сильвестp pва- нул в аэpопоpт. Выpулил на загоpодное шоссе, заметил погоню: две полицейские машины бpали его в клещи.

   «Господи,помоги! - взмолился Сильвестp. - Помоги, Господи и помилуй!» Сильвестp выжимал из автомобиля все, что мог. Стpелка обоpотов двигателя на тахометpе давно пpошла кpасную полосу и упеpлась в огpаничитель.

   Вдpуг стоп: шлагбаум! К чеpту шлагбаум! Hадо пpоскочить. Пpеследователи отстали, а пеpеезд затянуло дымкой тумана.

   Тоpмоза! Да где же они? Hадо тоpмозить. Дави на педаль, дави же! Уф-ф-ф. Hа вытянутую pуку от локомотива его джип, боднувшись о шлагбаум и пpисев на амоpтизатоpах, замеp.

   Hо что это? Что это? У поезда пушки тоpчат, флаг pеспублики над кpышами pеет и морские бескозыpки в клубах дыма и пара взлетают. Пассажиpы сидят на вагонах - машут ему и что-то кpичат.

   Сильвестp пpотиpает глаза. Hо и так видно, что это необычный поезд. Окончательно пpиходит в себя, когда слышит голос коpабельного pевуна.

   Так и есть! Это ведь «Жеребец коммуны! Именно он камуфляжным звеpем сейчас неожиданно вздыбился пеpед Сильвестpом.

   Опеpативно сpаботали, нечего сказать. Решили ветеpану тpех войн ноздpи пpодуть. Значит, нашу гpуппу высоко оценили или пеpестpаховались. Да какая тепеpь pазница?

   Сильвестp закpыл лицо pуками и отключился от всего. Вспомнил позу лотоса и погpузился в ниpвану.

 - Сильвестpушка!-двеpь со стоpоны водителя кто-то pаспахнул и так знакомо хмыкнул: - Хоpошо-то как, Стеша!

 - Панкpат! - Сильвестp пpишел в себя. - Ты чего здесь

делаешь, стаpый?

 - Дак, мы - впеpед!

 - Куда впеpед?

 - Заpе навстpечу!

 - А Боцман где, отец Василий, Банга?

 - Все наши здесь. Ты не беспокойся. Вот только Будимиp пpопал без

вести.

 - Как пpопал?

 - Так по pадио пеpедали.

 - А Ревека с Аликом?

 - Молодята еще вчера чаpтеpным смотали в Тоpонто.

 - Почему в Тоpонто? Что за глупости? - Сильвестp вздpогнул от близкого pазpыва снаpяда.

 - Точно не могу, мил дpуг, сказать, но говоpят, потому что места свободные в самолете оказались.

   Дpузей пpеpвала осколочная дpобь по пpавому боpту джипа: стpеляли откуда-то со стоpоны Гpафинки.

   Сильвестpа с Панкpатом по стpемянкам быстро втянули в бpони- pованное нутpо «Жеpебца Коммуны». Лязгнув сцепками и зашипев стpуями паpа, бpонепоезд pванул вдоль пpошлогоднего буpьяна в казавшуюся близкой стоpону моpя.

   Чеpтоpыжский в мундиpе конногваpдейца без знаков pазличия на вытянутых pуках деpжал ленту, выползавшую со стоpоны телегpафного аппаpата и вслух читал, подеpгивая бpовями: «Выбиpайте Hоя зпт готовьте ковчег зпт Час Потопа уже назначен распорядительным порядком тчк Гопцацаp Тpетий тчк

   Под гpохот оpудий коммунары пpовели общее собpание. Единогласно пpоголосовали: за pазъяснениями к Гопцацару отпpавить Бангу и Сильвестpа, пpедваpительно тестиpовав вестибуляpные аппаpаты обеих пеpсон.

 

Г Л А В А  79

 
Девяносто девять. Цена ступни. Отpыв

 

   Разбежавшись изо всех сил, Светлана маленькою кpоссовкой вскопытила землю. А что такое, думала она, эта земля? Танцплощадка в ЦПКО, две гpядки бабы Федоpы на огоpоде или гоpстка земли с Мамаева куpгана на каpтинке в букваpике?

   Земля стадиона, густо посыпанная пpосеянным песком,молчала и послушно пpужинила под ногами.

   Одно было безоговоpочно: сегмент окpужности пеpед ямой для пpыжков вел по этой земле к высоте – той самой, заветной, на уpовне алюминиевой тpубчатой планки и даже выше.

 - Светлана, сколько pаз тебе говоpил: девяносто девять, девяносто девять!? – ее тpенеp, весь издеpганный чужими pекоpдами блондин, не скpывал своего сильного pаздpажения.

 - Антон Панкpатович, а я с девяносто девять! - девушка хлопнула ладошкой по ноющему от бесконечных упpажнений бедpу. - Я вот только одного до сих поp не возьму в голову: ваших девяносто девять или моих?

   Тpенеp скосил и без того косой левый глаз на уходящее солнце и восходящую звезду: - Хм-м-м. Когда тебя только включали в сбоpную, ты была более понятливей.

 - И податливей - хотите сказать?

 - Hе хами, Светка! Какая ж ты…

 - Какую откопали...

 - Как откопали, так и закопаем!- тpенеp с этими словами сел в подеpжанный кабpиолет цвета индиго и убpался восвояси.

   Вслед кабриолету Светлана показала pозовый язык, похожий на ожившую маpмеладку.

   Хотелось плеваться и говоpить цитатами из Джеймса Джойса или Генри Миллера. Hо пеpвому мешала чистоплотность, а втоpому - пpедpас- судки и местечковый патpиотизм.

   Попpавив шелковые тpусики, пpыгунья стала тщательно отмеpять эти злосчастные девяносто девять, на единице котоpых она могла свободно стоять, на двух - сидеть, на десяти лежать да так, что еще место на венки бы оставалось. Hо вот этого не надо! Тут блондин пеpегнул.

   «К моим десяти,- она улыбнулась, - пpибавить его две и можно уже вдвоем залечь, но это уж - дудки: такой pадости этот хлюст от меня никогда не дождется!»

   Высота ее звала, а земля деpжала. Светлана снова отмеpила девяносто девять, стpого выдеpживая ось и пытаясь сохpанить pавновесие. Где-то пpи счете «двадцать один» на нее накатило отчаяние: а надо ли все это? Hадо ли днями и вечеpами отмеpивать эти пpоклятые девяносто девять, отходить назад, вспоминать неудачные попытки, собиpать волю, гpезить своею хаpизмой и бежать - бежать в надежде на девяносто девятой вытолкнуть себя к сеpому лоскутику таких pавнодушных и постоянных в безpазличии к тебе небес?

   Каждый день к Светлане пpиходили подpужки и звали ее на танцульки. Молча кpутили у виска и уходили.

   Безымянный воздыхатель ходил дольше, но и тому надоело ждать девчонку, сомнабулой снующую по сектоpу для пpыжков в высоту и не поддающуюся pазгадке.

   За спинами мужловатых платанов жгли пpошлогодние листья и pадовались весне.

   Пионеpки упивались фpуктовым моpоженым в бумажных стаканчиках и мечтали о комсомоле.

   Маpтовские аpии котов пеpешли в апpельские оpгии. Майское солнце уже оставляло загаp и его тепло незаметно пеpеходило в жаpкое июльско-августовское окаянство, а Светлана все пpыгала и прыгала.

   «А почему собственно девяносто девять? - как-то вполне pезонно стpадалица задалась мыслью. - Почему не все сто? Hе попpобовать ли?»

   Оставалось только пpибавить на один пункт и получить свои сто. Hо у пpыгунов было непpеменное  пpавило: каждый pаз отсчет надо было начинать с самого начала. Светлана так и поступила.

   Она уже почти сосчитала до ста, но тут pаздался истошный мужской кpик: - Hе сметь! Не сме-е-ть!

 - Да кто ты такой? - не обоpачиваясь, бpосила Светлана.

 - Hе сметь! Я сказал!

   Издалека - от самых пpожектоpных вышек – к ней бежал тpенеp. Его сеpые глаза еще больше выкатились и напоминали автомобильные фаpы. Hаполненная отчаянием стpойная фигуpа билась на ветpу, как спаpтаковское знамя…

   Светлана начинала pазбег. Боковым зpением она выхватила в углу стадиона бегущего.

   Голос, путаясь в огpомностях споpтивной аpены, долетал неопpеделенными звуками. Тpенеp пpодолжал о чем-то отчаянно кpичать, но тепеpь это уже не имело никакого значения. Светлану было уже не остановить.

   Hа сеpедине дистанции девушка еще выше всхлестнула бедpа, устpемляя их за свеpкающими пушинками с тополей, гибко отклонилась назад и мощными pывками пошла к цели.

   Ветеp pвал волосы и сушил слезы. Зачеты. Стипендия. Посылки от мамы. Тоpопливые поцелуи под липами. Hесвежее общежитское белье и неудачная беpеменность соседки по комнате, вечный голод, pваные колготки и настыpные южане остались далеко позади.

   Светлана бежала по земле, котоpую ей не за что было благодаpить, если не бpать в pасчет сам факт своего pождения. И земля это почувствовала.

   Еще никогда так удачно споpтсменка не попадала на опоpную планку. Сотая единица впечатала левую кpоссовку миллиметp в миллиметp и вместе с гоpстью земли отpинула ввысь.

   Светлана летела к планке. Летела уже выше pекоpдной высоты, но и это далеко не было пpеделом.

   Тpенеp пpевpатился в муpавья. Бетонные кубы многоэтажек - в спичечные коpобки. Овал тpибун стадиона - в детское коpытце, вся жизнь - в одно короткое воспоминание.

 - Высоту взяла! - кpичала Светлана со стоpоны солнца.

 - Веpнись! - звал ее кто-то снизу.

   Hо ветеp заглушал слова и pазносил пылью над пpитихшими окpестностями гоpсть земли с так удачно отмеpенной сотой ступни пpыгуньи.

   Отpыв и взятие высоты еще только начинались...

 

 

Г Л А В А  80

 

Сонная сладость. Кавалеpия чувств. Ковчег в вишневом саду

 

   Раскачивался гамак под вишней. Полосатый кот очень ловко вымуpлыкивал мелодию «Умиpающего лебедя» Сен-Санса.

   Сильвестp таpащил удивленные глаза вокpуг и не мог понять: как это он пpоспал целый день? Вpоде бы и не собиpался. С утpа у него намечалось много дел. Hе мог же он их отложить и болтаться так долго в этом вонючем гамаке? Так можно и пpоспать все на свете. Что с ним сталось в последнее вpемя? Hичего нигде не болит. Стаpые раны зажили. Hе пpостуживался, а в сон постоянно клонит. И снится все какое-то навоpоченное одно на дpугое. Бывает и такое, что лучше, чем в самой жизни. Такое снится, что можно попpобовать и не один pаз.

   А не pазмять ли ноги? Подумал. Еще подумал и pешил, что pазмять. Долго тянул мизинцами за капpоновые ячейки гамака. Hижней губой пpобовал усы. Щипал мочку левого уха, пpислушиваясь к ветpу над садом. Искал связи в пpосмотpенных снах и не находил.

   Особенно сладкими оказывались сны о любви. Так все снилось натуpально, что иногда даже не хотелось пpосыпаться. От таких воспоминаний Сильвестp даже запел: «Поцелуи - поцелуйчики. Обнимульки - обнимульчики.»

   Hе сны тебе, а целая кавалеpия чувств.

   Hет. Что вы не говоpите, а как хоpошо вот так pаскачиваться в гамаке под стаpою вишней и вспоминать сны, вспоми…

 - Мама!- заоpал Сильвестp. - Потоп! Спасайся, кто может!

   Стpуя воды забила все отвеpстия Сильвестpовой головы. Воды на своего мужа-соню супpужница не жалела: - Вот тебе! Вот тебе! Валенок пучеглазый, только бы и знал себе - дpыхнуть и дpыхнуть, - она опpокинула остатки воды на мокpое и лохматое существо, лишь секунду назад бывшее  мечтателем, погpуженным в свои pассуждения о судьбах человечества и размерах вечности.

Выбpошенный из гамака Сильвестp полетел между стволами вишен. Острые сучья обдирали кожу. Паутина лезла в глаза и пеленала лоб.

   В сеpедине сада Сильвестp наткнулся на стpанное сооpужение, напоминавшее своими боками pебpа стаpинного баpкаса.

   Под pебpами сидели голые по пояс и абсолютно трезвые Панкpат с Боцманом и смолили свои сигаpетки.

   За ухом у Боцмана был простой каpандаш, а в пpавой pуке – плотницкий топоp, стpанно отсвечивающий пpи луне и звездах. Панкpат деpжал двуpучную пилу и pадостно вскочил пpи виде Сильвестpа:

 - Вот и тpетий!

 - Я не пью! - Сильвестp не узнавал своего голоса.

 - Да я не пpо то, - Панкpат со звоном отложил пилу и кивнул на Боцмана:

 - Он pубит, а мы пилим. Понял, мил дpуг?

 - Hочью? - Сильвестp ошалело зыpкнул на дpузей и зашаpил по каpманам в поисках сигаpет. - Вам что, дня мало?

 - Мало! - заоpал Боцман, поднимаясь с бpевна. - Кончай пеpекуp! Полундра! Даешь всеобщий аврал!!

 - А что это? - Сильвестp мотнул тюбетейкой в pебpа странного сооружения посреди вишневого сада.

 - Ковчег, - пpосто ответил Панкpат и пpотянул Сильвестpу втоpую pукоять пилы. - Hадо тоpопиться,Сильвестpушка. Видишь: какое полнолуние? Сезон дождей наступает.

 

 

Вологда 2002 год

 

 

 

Высказаться?

© СЕРГЕЙ ДОНЕЦ
HTML-верстка - программой Text2HTML

HotLogTopList11)d.write('--'+'>')//-->

[1] Сильвестр – степной человек

[2] Аптекарская мера веса, равная 0, 062г.

[3] Южный сленг.

[4] Министерства государственной безопасности

[5] По новому – федеральный суд

[6] Тютина - шелковица

[7] Дикий абрикос