Ока

Сижу на выщербленном бетоне
левобережной нищеты,
листая куцый фолиант
полуистлевших страниц детства.
Память слезами и кровью
пытается склеить
жалкие черепки раскопа,
но эмаль осыпается
и роспись не разгадать.

Роскошная свалка Автозавода
в пяти шагах от бараков и землянок,
где мы добывали медь,
меняя ее на медь
у жадного Менялы.
На леденцы хватало.
Малая родина стерта
до голи и ссадины в горле,
ржавь арматурных монстров
древнее колонн Парфенона.

Пыхтит заезженный дизель,
 захлебываясь течением,
и застыли сепией берега.
Правый съеживается и опадает,
открывая горизонт и
одинокого птеродактиля,
оседлавшего облако
с закатной гривой.

Минуты только -  не века,
но не примет в объятья Ока,
упившись до комы
сном Менделеева.

Намедни  увещал Патриарх.
Не решаясь воззвать к власти,
 он вешал на меня «грешен»
 во всех и всея
и, наверное, был прав,
если вешал то же самое
и на себя.

Мерно скрипит арба,
обгоняя машину времени,
буксующей на изношенном
 алгоритме аль-Хорезми.

А в кущах притихшего Млечья
всплёскивает и заламывает ноты
заблудившаяся Музыка,
страждущая пролиться
в раковины Баха.