Меланхолия Ларса фон Триера Рецензия-эссе

Мы оказались современниками рождения высокого художественного шедевра, который, как часто и бывает, прошёл среди нас  практически незамеченным – как самим зрителем, так и самодовольной критикой, увидевшей в этом шедевре в лучшем случае личную драму героини, основанную на эксцентричности характера и её нежелании вписаться в реалии окружающей действительности.
Картина Ларса фон Триера «Меланхолия» принадлежит к гениальным шедеврам современной культуры, ибо это именно тот шедевр, который заставляет каждого зрителя находить в нём своё в соответствии с собственным интеллектуальным уровнем, культурным фоном и жизненным опытом.
Кто-то увидел в нём историю неудачного замужества Джастин, разрушающей своим поведением общепринятые «нормы морали», эпатажность её поступков, непонимание окружающих её близких людей; кто-то обратил внимание на вселенский катаклизм – приближающуюся к Земле планету «Меланхолия» и поведение людей перед неизбежным столкновением двух планет. А кому-то просто понравилась обстановка и музыка… Критики на самом деле не очень-то много: действительно, а зачем задумываться о глубинном внутреннем содержании фильма – это может привести к шокирующим выводам!
И вот, словно вороны в павлиньих перьях, на просторах Интернета начинают расхаживать плагиатские утверждения  о том, что Ларс фон Триер – нацист. Да, его фильм не вписывается в общую картину порно-развлекательных однотипных тупых творений, негласно разрешённых к просмотру.
На то оно и великое, когда, увидев раз, не можешь забыть, а, возвращаясь вновь и вновь памятью в этот фильм, находишь для себя парадоксальные ответы на вопросы, так долго носимые в себе.
Недаром Ларс фон Триер – мастер аллегории. В его творчестве основное и важное – это женская природа, соединённая с Природой окружающей. И если не зацикливаться на общем фоне повествования и углубиться в детали – сразу всё становится ясно. Но для этого нужно хотя бы немного знать – немного больше поверхностного обывателя. Ибо весь ключ понимания фильма в этих вот скромно сменяющих друг друга подсказках, которые, к сожалению, не были замечены большинством критиков.
Для меня Джастин – это не только главная героиня «Меланхолии», это, прежде всего, олицетворение самого образа режиссёра, его непонятой многими, гонимой, мятущейся и одинокой провидческой души.
Вспомним теперь эти образы-подсказки: вот невеста в подвенечном платье, с большим трудом пробирающаяся сквозь липкую серую пряжу; с каждым шагом идти становится всё труднее, она утопает в этой серой мерзкой пряже: кругом ночь и ниоткуда нет помощи, и нет освобождения. Недаром весь фильм пронизывает напряжение, ожидание трагической развязки – и это, конечно же, благодаря великому Вагнеру. Никогда ещё вагнеровская увертюра к «Тристану и Изольде» не звучала так в унисон с обзим фоном разворачивающихся событий!
Ключи – в деталях. Вот шеф рекламного агентства, в котором работает Джастин (главный генератор свежих идей), показывает кадры последнего удачного рекламного клипа – человеческие фигуры наших современников, лежащих в позах героев фантастической страны «Шларафии», и тут же вспоминаются строчки шедевра 15го века:
Там стены башен и домов
Из кренделей и пирогов,
И в каждом закоулке
Растут на липах и дубах
Поджаристые булки…

Что изменилось?! Старо, как мир – тупое безудержное потребление, гонка за наслаждениями. Попирание буржуазных норм морали мы видим в поведении Джастин – она мучается от этого тупого, безграмотного, сытого самодовольства. И зритель, воспитанный в рамках мещанско-буржуазной морали, поначалу особенно испытывает некоторую неприязнь и неловкость вместе с гостями-обывателями, психологические типы которых  так точно и ёмко обрисовал Ларс фон Триер:
Но только требуется лгать,
И не краснеть при этом… («Шлараффия»)
А гать как раз у неё и не получается, хотя  Джастин честно признаётся своей сестре Клэр, так на неё не похожей: «Я пыталась я честно пыталась…», «Я улыбаюсь, улыбаюсь и улыбаюсь…» Притворство убивает прежде всего личность. Поломать себя через колено не удалось. И вот ещё, казалось бы, второстепенный эпизод. На полках библиотеки замка, арендованного под свадьбу – раскрытые книги с практически одинаковыми абстракциями – дань современной моде, нивелирование вкусов, геометрия вкуса. Джастин в порыве отчаяния сбрасывает эти однотипные поверхностные картинки заменяя их знаменитым фламандским «Зимним пейзажем», изображением оленя. Что хочет сказать этим режиссёр?
Что современное общество потеряло самоё себя, неотвратим конец этому безумию, ибо в обществе без связи с Природой нет жизни. Мы разошлись с Природой, со своим собственным естеством, мы разучились быть сами собой и выполняем помимо своей воли кем-то навязанные тупые стереотипы, которые так же мертвы и бездушны, как эти абстракции, выставленные в угоду общему мнению.
Ещё краткий эпизод: Джастин-Офелия среди кувшинок, Джастин на лошади, которая упорно не хочет преодолеть некие мостки (наладить мосты с окружающими?). И даже неоднократные попытки пересилить эту ситуацию не увенчиваются успехом.
Сила и одновременно беспомощность и одиночество Джастин – в её провидческом даре. И тут – на фоне Вагнера – начинается совсем уже трагическое. Апокалипсис, предчувствие конца и неотвратимость катаклизма, переживаемые вначале в глубоком одиночестве – изоляции от общества, а затем – смирение с фатальным развитием событий и необыкновенное, космическое, спокойствие перед началом конца всего живого. Ибо это то, что ей миллион раз пришлось пережить раньше в трансцендентальной плоскости сознания.
На Землю неотвратимо надвигается планета Меланхолия, в пять раз превышающая массу Земли. Люди в панике начинают совершать именно те поступки, которые характеризуют их внутреннюю сущность. Здесь мужчины – как это часто бывает у Триера – оказываются слабее женщин, их поведение предсказуемо. Материнская природа сестры Джастин – Клэр – толкает её на интуитивном рефлексе спасать жизнь своего ребёнка, но – все пути ведут в одну точку, где нет спасения. И когда приходит необоримое ощущение конца, Клэр остаётся, сама того не ощущая, верным носителем тех моральных штампов, которые  её не отпускают даже накануне «конца света». «Где ты хочешь встретить свой конец, Клэр?» - «Можно зажечь свечи, выпить вина, спеть песню?» - «Можно с таким же успехом встретить свой конец, засев в туалете» Что изменит ситуацию? Не всё ли тебе равно? Джастин может многим показаться злой, жестокой. Но она – единственная, кто предстаёт перед зрителем человеком-провидцем, которому чужда и мерзка  эта «серая пряжа», плотно и неумолимо опутывающая человеческое общество.
Ларс фон Триер – гений. Ибо только дару гения подвластно увидеть в этой титанической по размерам и неотвратимости наступления на Землю планеты с красноречивым названием «Меланхолия» - ту сокрушительную слепую гнетущую силу, которая сотрёт всё живое в пыль. «Я чувствую вкус пепла», - эти слова Джастин бьют по тебе, словно звон погребального колокола.
Ведь, в сущности, титаническая планета – это сгусток вселенских масштабов равнодушия, бездействия, утраты своих собственных корней, тупого предавания себя сиюминутным удовольствиям, безликости, тупости, лживых идеалов и отсутствия какой-либо цельности человеческой натуры. Шлараффия процветает, а в своём отечестве давно уже нет пророков. А если они и есть – то наши современники предпочитают обходить их гениальные провидческие творения стороной – «как бы чего не вышло». Ибо легче пропустить равнодушно великое творение, нежели понять его. Ведь для этого нужно напрячься и начать думать. А это как раз для большинства современников – самое трудное. Оглянитесь – «Меланхолия» уже рядом, что дальше?! Спросите у Вагнера.