Роберт Сервис. Три солдата

Жил-был художник Баррет – кистью владел, как Бог.
Жил композитор Фэннинг – звуков и нот пророк.
Жил сочинитель Харли, маг стихотворных строк.

Я слушал их разговоры – в них одержимость цвела.
Делом своим заняться им война не дала.
Творили бы в мирное время – слава им и хвала!

Увы, живописец Баррет на проволоке повис;
Руки, что кисть держали, в огне до золы спеклись;
Глаза с чудодейным зреньем размякли в липкую слизь.

Фэннинг услышал пенье снаряда, что падал вниз;
Клочками разодранной плоти он лег – поодаль и близ;
Сгинул он до конца времен в желудках окопных крыс.

Писателя Харли я видел – Господи, помоги –
Корчащимся от боли под вой железной пурги;
Орудийный расчет накрыло, вышибло всем мозги.

Баррет, Фэннинг и Харли – твержу друзей имена;
Вино ваших ярких жизней выпила Смерть до дна,
Безжалостно загасила ваших душ пламена...

И все же... Ночами в окопе на боевом посту
Сиянье душ убиенных я вижу сквозь темноту,
Творящих в полном согласье предвечную красоту.

Мог Баррет к вершине славы взойти дорогой побед;
Фэннингу больше не виден звезды путеводной свет;
Безвестный, забытый Харли... Они не погибли, нет!

Все мы величьем грезим, все мечтаний полны;
Но не всегда успеваем сделать то, что должны,
Жизнь прекращая по воле жадных богов войны.

Дети барственной лени, вам, конечно, видней:
Купайтесь в шампанской пене, шпорьте своих коней –
Но преклоните колени пред памятью трех парней!

THE THREE TOMMIES

That Barret, the painter of pictures, what feeling for color he had!
And Fanning, the maker of music, such melodies mirthful and mad!
And Harley, the writer of stories, so whimsical, tender and glad!

To hark to their talk in the trenches, high heart unfolding to heart,
Of the day when the war would be over, and each would be true to his part,
Upbuilding a Palace of Beauty to the wonder and glory of Art...

Yon's Barret, the painter of pictures, yon carcass that rots on the wire;
His hand with its sensitive cunning is crisped to a cinder with fire;
His eyes with their magical vision are bubbles of glutinous mire.

Poor Fanning! He sought to discover the symphonic note of a shell;
There are bits of him broken and bloody, to show you the place where he fell;
I've reason to fear on his exquisite ear the rats have been banqueting well.

And speaking of Harley, the writer, I fancy I looked on him last,
Sprawling and staring and writhing in the roar of the battle blast;
Then a mad gun-team crashed over, and scattered his brains as it passed.

Oh, Harley and Fanning and Barret, they were bloody good mates o' mine;
Their bodies are empty bottles; Death has guzzled the wine;
What's left of them's filth and corruption... Where is the Fire Divine?

I'll tell you... At night in the trenches, as I watch and I do my part,
Three radiant spirits I'm seeing, high heart revealing to heart,
And they're building a peerless palace to the splendor and triumph of Art.

Yet, alas! for the fame of Barret, the glory he might have trailed!
And alas! for the name of Fanning, a star that beaconed and paled,
Poor Harley, obscure and forgotten... Well, who shall say that they failed!

No, each did a Something Grander than ever he dreamed to do;
And as for the work unfinished, all will be paid their due;
The broken ends will be fitted, the balance struck will be true.

So painters, and players, and penmen, I tell you: do as you please;
Let your fame outleap on the trumpets, you'll never rise up to these  –
To three grim and gory Tommies, down, down on your bended knees!