Лежат медали - подборка

НА  ЗАДВОРКАХ

В день торжества и песен,
на редком сумраке берёз
мне тяжко, Мир мой тесен,
иду по наледи угроз –
остаться на задворках
с разбитым корпусом стихов.
Вода струится в переборках
по перебранкам петухов,
стекает ложью ветхой
по застеклённой тишине
и запоздалой веткой
мне хлещет ветер по спине.
Он словно подгоняет
принять завистливый наклон,
когда тебя пеняет,
пинает разъярённый слон
в манеже сладострастья
под лёгкий визг в осенний дождь.
Того гляди сорваться
ты можешь с массой странных звёзд,
светящих на беспутье.
По слякоти я босиком
шагаю как по ртути,
сверкающей в Миру ночном.


ПРИТАИЛАСЬ

На углу осенней стужи
притаилась пустота,
отражаясь в синей луже
наподобие листа
выплывает грусть сомненья
в золотом саду моём,
словно часть стихотворенья,
что попало в окоём
неосознанного чувства –
быть весёлым до конца.
Только где они берутся
эти странности лица?..


ПУГАЕТ  НЕЖЕЛАНЬЕ

Меня пугает нежеланье
подняться рано до зари
и, независимо от званья,
пускать по небу пузыри
из облегчённого незнанья,
неведенья, что впереди
нас ждёт весёлое исканье
с наградой чести на груди
за онемелость всей России
властителей приватных дел.
Наверно, жизнь, ты мне приснилась
и твой замызганный удел –
на сходнях странного парома
не у причала, а в саду,
где странно много пыли, грома,
когда все яблони в цвету.


В  БАРНАУЛЬСКОМ  НЕГЛИЖЕ

Я снова падаю в сомненье,
впадаю снова в суету.
Всё жду от грусти извиненья
за грубость и за пустоту
в пределах старого Алтая
и в барнаульском неглиже,
где без умолку все болтают.
Оставив горечь в витраже
метельного разгула ночью
со снегом в отголосках бурь.
Прошу себя я, между прочим:
– В сомнениях бровей не хмурь.
Не получается веселья
на новом месте куража.
Покрыта сумраками келья.
А я, наверное, ханжа.
Не признаю бестактность эту
по отношению ко мне –
беспутно-грешному Поэту,
присевшему, как голь, на пне
бессмысленного в жизни рвенья –
казаться, но не быть собой.
И ставить глупо ударенье
на первый слог, войдя в забой
по штреку лёгкой неувязки
в контексте с голой головой.
Себя не чувствовать в отмазке
пред мышью серой полевой.


И  ТЯНУТСЯ

В осеннем безмолвье печально
кружится в беспечности лист.
И словно бы в Мире астральном,
душой до безумия чист,
ложится на снег отголоском
красивой поры тишины...
И тянутся в небе полоски
густой, словно грусть, синевы.

И падает снег беспрерывно...
...болотная сизая мгла
под нею сокрыта наивность,
она, как наивность, бела
на фоне осенней тревоги
с подветренной в грусть суеты
по тяжкой в сугробах дороге
ведущей в просторы мечты.


НА  БЕНДЮЖНОМ  ЯЗЫКЕ

Отвлекаю от работы
я обычно всех подряд.
Нету даже мне субботы.
Нету грусти говорят
у меня в пылу старанья
превзойти в словах себя.
Не сдержать от возгоранья.
Без горения – труба
водосточная мурлычет
на бендюжном языке.
Пальцем гость осенний тычет
без браслета на руке.
Я хожу по сказкам леса,
удивляюсь чистоте
под не строганным навесом
не без струйки на винте,
размечтавшегося в бреднях
перейти пролив морской.
То упорство, а не вредность
разрывается тоской
на две части уравненья
в уравниловке сплошной.
Но мои горят мгновенья
под красивою луной,
взгромоздившейся на ветке
и махающей лучом.
Но минуты эти редки,
и лежат они ничком
перед будущей эпохой,
перед будущей строкой.
Я не знаю, что же плохо:
отвлекать своей рукой
от работы всех живущих
в этом городе тоски,
хлеб беспечности жующих,
рвущих совесть на куски,
и бросающих в жаровни
трупов синий холодец,
и несущихся на дровнях
отмороженных сердец
в неизведанные дали,
в сухостой лесной межи,
где в снегу лежат медали
за разбой и миражи,
что мы будем жить счастливо
под диктат сухой руки.
Запивается Россия
от печали и тоски.