***

   
СВИДАНЬЕ С ПЕТЕРБУРГОМ

1
Я с наскоку к тебе, Петербург.
Заскучал, как мальчишка влюблённый.
Десять лет, словно десять разлук
За плечами судьбы притомлённой.

Под размеренный, звонкий, стальной
Перестук учащённое сердце,
Чтоб ускорить свиданье с тобой,
Билось чайкой в вагонную дверцу.

На Исакии снег, на Неве,
На державных Петровых заплечьях.
В снеговейном небесном родстве
Торжествуют Разлука и Встреча.

Десять лет – десять дымчатых вьюг
Закружили в обряде причастья…
Я к тебе на полдня, Петербург,
И на годы продлённого счастья!

2
По дорогам большим и известным,
По глухим полустанкам страны
Я промчусь на коняге железном
С ощущением странной вины.

Промелькнёт Петербург огоньками
Сквозь балтийскую мглу маеты.
Разведутся опять между нами
Редких-редких свиданий мосты.

В зимнем небе над древнею Тверью
Проблеснёт золотая звезда.
Я по-прежнему в родину верю,
Почему же она – не всегда?

Разбегаются дали, столицу
Обогнув по стальному кольцу.
Буду помнить любимые лица –
Это чувство нам больше к лицу!

Поворачивай к югу, коняга!
Там донские раздолья вольны.
Я в вагонах твоих не бродяга –
Очарованный странник вины.

 *    *    *

Ты возникнешь ниоткуда
И исчезнешь в никуда –
Не звезда из Голливуда,
Даже просто не звезда.

Вспыхнет чёлка на морозе
Перламутром хрусталя.
Не звезда… Ты лучше – роза
В снежной вазе февраля.

На ресницах – лёгкий иней,
И уста – как лепестки.
Роза – юная богиня
И лекарство от тоски.

Я на миг про всё забуду
И замру, как ледяной.
Мне не важно: ты – откуда,
Важно мне: кто я такой?


*    *    *

Не наважденье, а вождизм
Больших снегов к исходу марта.
И прячет солнце оптимизм
Луча в небесной мгле Монмартра.

Мы у погоды все – рабы.
С времён былинных и доныне
Над страшной тайной морщим лбы,
Блуждая в жизненной пустыне.

Наверно, с века суждено,
Чтоб нас участливо водили:
В Крым – золотое красть руно,
Сжигать сердца – на Пикадилли.

Душа – прибежище вождей,
Тебя не гложет стыд извечный
За след кровавый от вожжей
На потных спинах человечьих?


*    *    *

Зима не уйдёт от зимы,
А осень не станет весною…
Зачем же так яростны мы
В желанье владеть пустотою?

Бежим мы от света и тьмы,
Спасаемся светом и тьмою…
Зачем же так мелочны мы
В попытках дружить с пустотою?


В КОСТЁНКАХ

Посещение музея

Ты мечтаешь быть циником, спать на циновке,
Хотя бы и псом, в особняке на Рублёвке,
Твой друг – просыпаться на Эйфелевой башне
С башкой, неподъёмной от попойки вчерашней.
А я – ваш третий спутник по общему веку –
Грущу по жизни обычного человека.
Плыву дикарём по Дону на плоскодонке,
Чтоб вновь побывать в музее села Костёнки,
Взглянуть на бивни мамонтов и на жилище
Далёкого предка… Подо мною – все тыщи
Кроманьонских родов с волосами в колечко,
Кто вынянчивал в муках судьбу человечью.
С этих круч меловых, из мослов симпатичных
Вылуплялась позднее Европы античность…
Жаль мне вас, даже если вы где-то Париже:
Ваше завтра – что кость в вязкой глиняной жиже.
За циновку цена по рублю на Рублёвке…
За похмелье на Эйфеле – пиво в бочонке…
А в Костёнках пронзает нутро от прозренья
О грядущей судьбе моего поколенья!

Первая вера

Здесь не было богов – они явились позже,
Когда людская плоть, насытившись сверх меры,
Сползала с дикаря клоком звериной кожи
И обращала в чувства обнажённость нерва.

И вразумлялись первобытные провидцы
Под мамонтовый рёв в долинах травостоя,
Простив влюблённым, будто лёгкую провинность,
Познанья грех под соблазнительной луною.

К нему и к ней спускались боги в час любильный,
И посылали им удачную охоту,
И украшали оберегами из бивней
Тела и шеи за отличную работу.

Провидцы плакали светло от осознанья
Единства неба, звёзд, людей и троп звериных.
И зов любви как главный промысел познанья
Был первой верой в этих играх дикариных.



*    *    *

В моём краю я не живу отдельно
От воздуха, от пашни, от реки,
От милых губ, созревших вопреки
Морозам и метелям запредельным.

Но если вдруг меня минует счастье
Стать сразу пашней, воздухом, рекой,
Лети, мой прах, за далью снеговой, 
Чтоб тут не быть развеянным на части!


*    *    *

Стервенеем, черствеем, звереем.
Чем цивильней живём, тем подлей.
И друг друга прощать не умеем,
И стыдимся казаться милей.

Пропадаем, мельчаем… По краю
Ходим, гоним, играем с судьбой.
Страшно мне, что и сам пропадаю,
И тебя волоку за собой.

Понимаю умом своим трезвым,
Сердцем чутко эпоху ловлю
И капризным ребёнком прогресса
Ненавижу его и люблю.


*    *    *

Суд небесный, суд земной…
Парк. Осенняя прохлада
Стелет первою листвой
Две дорожки у ограды.

Эта – к храму, к Богу, в рай.
Эта – смутною тревогой
Наполняет через край,
Не приблизив душу к Богу.

Ворон сел на верхний сук
И следит высоким оком:
В светлой блажи – божий суд
И людской – в тщете глубокой. 

Колокольный медный звон.
Сладок утренника ладан.
Суд небесный – радость, сон.
Парк. Начало листопада.


*    *    *

Ничего я не имею против –
Против солнца, против тишины.
В жизненном суровом обороте
Нам они по-прежнему важны.

Важен день, чтоб вырваться на дачу,
Важен час – побыть наедине.
И бредут удача с неудачей
Под ручку при влюбчивой луне.

Каркнет ворон – встрепенётся сердце,
Дрогнет ветка – обомрёт душа.
С неба осень в золотую дверцу
Выйдет, словно пар из шалаша.

И зажгутся в зарослях напротив
Листья в крапах первой желтизны…
Значит, и на позднем повороте
Мы ещё кому-нибудь нужны.


*    *    *

Балтийская чайка на мокром песке.
Прохладное утро, туманные дали.
У этой нехитрой житейской спирали
Себя обозначу на новом витке.

Ленивой волною причалят в ладонь
Докучные токи недавних сомнений
И вновь удалятся в пучину, как тени,
Наткнувшись на скрытый сердечный огонь.

И чайка вспорхнёт. И затянет песок
Следы этой долго скучавшей здесь птицы.
И крик её эхом раз пять повторится
У сосен и в новый совьётся  виток.


*    *    *

Созревает шиповник – в разгаре сентябрь.
Первый лист золотится по дачным делянкам.
Я ещё не остыл от горячей поры, не озяб
От прохлады осенней с ночным полустанком.

Я ещё поклоняюсь мгновеньям любви,
Как шиповник, впиваюсь колючками страсти
В полустаночный сумрак, в объятья твои
И в плацкартное место с билетом на счастье.

И пускай мне кричит уходящий состав:
Полустанок – всего лишь минутное чудо,
Упаду я шиповником в заросли трав,
Чтоб уже никуда не уехать отсюда.


*    *    *

И подумалось мне: для чего?
Для чего эти листья красивы?
Для чего напрягалось чело
И на глупости тратило силы?

Красоту не воспримет душа
В воспалённом тупом прозябанье…
К ней на цыпочках, еле дыша,
Я приучен ходить на свиданье.

Я пока не означил черту,
Не подвёл её под листопадом.
Я ещё за мою красоту
Постою, поборюсь, если надо.


*    *    *

Недоеденная булка,
Россыпь крошек – по столу.
Тишина вздыхает гулко
В дальнем комнатном углу.

За окошком ветер резкий,
С вишен сыплется листва.
И качают занавески
Отзвучавшие слова.

Что за странный берег – осень.
Ни причалить, ни помочь.
На часах – всего лишь восемь,
А в душе – большая ночь.
 
Может быть, пора в разлуку,
Лист грести, гасить любовь…
Крошки счастья, крошки муки…
Осень – странных чувств юдоль.


*    *    *

Отлегло, отвалило – прощён я,
Но осталась в пространстве нутра
Территория, где запрещён я
Даже искрою быть от костра.

Гаснут искры… Без искры ответа
Не дождёшься на русской версте.
Я прощён – и спасибо на этом!
Предок мой был распят на кресте…


*    *    *

Молодо-зелено, зелено-молодо…
Требуют чувства морозного холода.
Лыжи под мышку, рюкзак за плечо…
Чувствам – просторно, душе – горячо!

Было, да сплыло, следов не оставило.
В памяти всё уложилось по правилам:
Лыжи, рюкзак и тебя на плечо…
И от любви – горячо, горячо!

С русым колечком из вязаной шапочки
Сняты с дистанции юные шалости.
Жизнь зацепилась плечом за плечо…
И – горячо, горячо, горячо!


*    *    *

Друзья мои, я вышел из игры,
Из ваших душ, из ваших слов и снов,
Сменив подтексты истин и основ
На терпкий запах ёлочной коры.

Брожу себе с оттаявшей душой,
Грызу травинку в позднем октябре.
Не надо мне ни злата в серебре,
Ни серебра в оправе золотой.

Они прекрасны – хвойные друзья.
Не предают, хоть колют иногда.
И кажется: такая ерунда –
Играть умом, красуясь и язвя.

На смену вам такие же придут –
Природа не потерпит пустоты.
И ёлочек пушистые кусты
К зиме иголки старые стряхнут.