В надежде на любовь повесть

В НАДЕЖДЕ НА ЛЮБОВЬ.


I

Рождённым
в Советском Союзе
посвящается.

Солнце московского утра, с трудом проникая через небольшие окна, пыталось осветить двухкомнатную хрущебу. Татьяна проснулась как от толчка и сразу же посмотрела на часы. Так и есть. Проспали. Видно она вчера мало завела звонок, вот и не услышала. Она резко вскочила с постели и, на ходу набрасывая лёгкий халат, влетела в комнату к сыну.
- Димка, вставай, проспали! Быстро одеваться, поможешь мне
сумки на коляску поставить и в школу.
Димке два раза повторять не надо было. Помочь матери оттащить коляску с товаром на рынок - это была его обязанность.
Мам, давай я на первый не пойду. Тебе же тяжело тащить.
Не выдумывай, дотяну. - Отмахнулась Татьяна от Димкиного предложения. - Давай только быстро, а то в школу опоздаешь.
Димка, стройный, светло русый парень, выше от матери на целую голову с чётко выраженными чертами чисто русского лица. Карие глаза и темноватые брови делала его лицо выразительным. Но истинным украшением его лица была улыбка. Она придавала лицу Димки обаяние, о чём тот даже не догадывался. И в этом был ещё больший шарм, потому, что она была всегда искренней. Они давно уже с матерью жили вдвоём. Отец, кадровый офицер, погиб в Афгане на последнем году войны. Его фотография, чёрно-белая, увеличенная стоит на тумбе в комнате матери. У них были и цветные фотографии, но им с мамой больше всех нравилась эта. Таня сфотографировала его, когда он приезжал последний раз в отпуск. Димка тогда увлекался фотографией и щёлкал своим "Зенитом" направо и налево, да и всех своих научил, сам же делал фотографии, потому качество снимка желало быть лучшим. Была ещё одна особенность в этой фотографии - с каждым годом Димка всё больше и больше походил на отца. За него они получали пенсию. Но на это жить не будешь, посему Татьяна крутилась, как могла. Несмотря на свои сорок лет, она была подвижна, легка и если и была седина, то в её белокурых волосах она практически незаметна. Когда-то инженер КБ, которое расползлось по коммерческим структурам, теперь рыночный торговец. Что поделаешь, жизнь оказалась с сюрпризами далеко не самыми приятными. Так как они живут, хоть и далековато, но пешком можно добраться до вещевого рынка, который появился не так давно на месте бывшего парка, это и определило их с Димкой судьбу. Их палатка стояла рядом с палаткой Зины, подруги Татьяны. Муж Зины занимался закупкой обуви в Польше, а Зина торговала. Дела у них шли неплохо, так что когда Татьяна осталась без работы, они помогли ей и деньгами и советом. Она стала ездить в Польшу и торговать женской одеждой. Наделённая природным вкусом, она могла выбрать товар, могла посоветовать и дела у неё шли сравнительно неплохо. Сама она одевалась не вычурно, без крика, вещи у неё были не очень дорогими, но на ней сидели хорошо, как будто  на неё шиты, по характеру весёлая, бойкая, с чувством юмора. Несчастной не казалась, да таковой и не была. Хотя погибшего мужа очень любила, родителей уже похоронила. Эти могилы, где лежали самые дорогие ей люди, она посещала довольно часто, всегда стараясь что-нибудь подправить, подкрасить. Сына воспитывала сама и все её надежды на будущее были связаны с Димкой. В этом году он оканчивал школу с математическим уклоном. Впереди институт. Вот ради этого института Татьяна и укалывала, пытаясь любую сэкономленную копейку отложить. Не то чтобы она сильно уж экономила, Димке она старалась ни в чём не отказывать, но в квартире единственное, что могло привлечь внимание - это книги, страсть Татьяны и Димки. При любой возможности оба покупали их охотно, да ещё Димкина гитара, остальное всё было старое и уже явно требовало замены. Отношения между матерью и сыном не скажешь что ровные, но они любят друг друга больше всех на свете и это любовь не показная, а внутренняя даже сдержанная. Со стороны может показаться, что они просто хорошие друзья. Могут вспылить, даже надерзить друг другу, но оскорбить, унизить - никогда. После смерти родителей Татьяны им достался старый "Запорожец", на котором никто давно не ездил,  и, что самое главное, гараж, где и стояла эта достопримечательность и Димкин любимец, довольно приличный мотоцикл. Татьяна все эти годы жила сыном. Он  неплохо владеет английским, хорошо играет на гитаре и может срифмовать стихотворение. У него много друзей, ему нравятся люди, и он им нравится. Оттаскивать сумки с товаром на рынок и привозить их обратно, было постоянной обязанностью Димки, но сегодня они проспали. Так что в быстром темпе стащили сумки и коляску вниз, получилась довольно внушительная гора. Татьяна на ходу давала распоряжения Димке:
  - Ты обязательно позавтракай. Не вздумай идти голодным в школу. В холодильнике есть ещё колбаса, твоя любимая и майонез. Так что поешь и купи хлеба, а то там маленький кусочек остался, на ужин не будет.
- Хорошо, мам. Я поем. Давай я всё-таки оттащу.
- Не надо, я сама.
- Ой, слушай, мам, я тебе забыл сказать, я не смогу тебя забрать.
Мы с ребятами готовим дискотеку, так что тебе придётся и вечером самой.
- Хорошо. Ты хоть хлеба купи. Не забудь.
- Может, я тебе сейчас принесу кусок колбасы? Ты же ничего
не ела.
- Я на рынке. Там как в Греции - всё есть. Ну, всё, я поехала.
Татьяна потащила коляску, а Димка вернулся в квартиру. До рынка Таня дотянула довольно браво, но по самому рынку к своему прилавку ей было тяжело тащить, она устала. Почти перед самой её палаткой дорогу ей перегородила тележка, которая стояла возле палатки Ли. Татьяна остановилась, оперлась на сумки локтем, положила на лоб ладонь и ещё учащённо дыша, устало сказала:
- Ли, твоя телега загородила дорогу. Ни пройти, ни проехать...
Ты слышишь или нет, Ли?
Тележка стояла полуразгружённая. С палатки показалась голова. Это был не Ли. Татьяна опустила ладонь и отвела голову. Удивлённо посмотрела на него и сказала:
- Привет. Вы кто?
- Привет. Я Дин. А вы кто?
И он продолжал спокойно разглядывать Татьяну. Она вначале немного растерялась, потом разозлилась, даже не поняв на кого, то ли на этого китайца, так бесцеремонно рассматривавшего её, то ли на себя - за своё смущение, за свои выбившиеся волосы. Вид у неё сейчас был, конечно, не из лучших, но она заставила себя улыбнуться.
- Я, Татьяна. А... Где Ли?
- Его нет. Он заболел. Татьяне почему-то стало весело.
- Я надеюсь - ничего серьёзного.
- Я тоже надеюсь.
Человек был спокоен, доброжелателен и сдержан.
- Ну, хорошо. Я что - так и буду стоять здесь? Мне три шага
осталось пройти. Сделайте что-нибудь со своей телегой.
- А где ваша палатка?
- Почти напротив вашей. - И Татьяна указала рукой. Китаец перепрыгнул через прилавок. Подошёл к Татьяне, взял пару сумок, поднёс их к палатке, оглянулся и спросил:
- Здесь?
Татьяна кивнула головой.
Он легко перебросил сумки через прилавок, подошёл, забрал следующие, сложил Татьянину коляску. Всё это быстро исчезло за прилавком. Мужчина был немолод, ему за сорок. Это было странно, обычно торговали ребята намного моложе. Китайцев на рынке было не так и много, но Татьяна, будучи человеком общительным, почти всех их знала по именам. Его она никогда не видела. Её роста, может чуть выше, с замкнутым лицом.
- Вот уж эмоции не хлещут. - Подумала про себя Татьяна. - Интересно, где же это он такой спокойный, нос поломал. Ведь явно видно, что нос был перебит, и на висках седина. Хотя, пожалуй, она ему идёт.
Татьяна отрешённо смотрела, как Дин перетаскивает её вещи.
Это у него прекрасно получалось. И вдруг ей захотелось, чтобы он взял её на руки и унёс отсюда куда-нибудь далеко-далеко. Она вспомнила Алёшу. Бог мой, ведь её когда-то носили на руках. Как же это было давно. Ей стало грустно.
- Всё. Проходите, пожалуйста.
Татьяна в знак благодарности нагнула голову к плечу, сказала:
- Спасибо. - И прошествовала мимо.
Заходя в свою палатку, она оглянулась. Никого не было, не было и части товара с телеги. В китайской палатке вовсю кипела работа. Она тоже стала открывать свои сумки и вывешивать кофточки, юбки, платья. Когда она выглянула в следующий раз, тележки уже не было, а в начале ряда Сергей тащил свою телегу с обувью.
 Сзади, положив руки на коробки, шла Зина. Они были моложе Тани, но это не мешало им дружить. У ребят была своя трагедия. Их сыну было четыре года, смышлёный, красивый пацан, но при родах что-то не так потянули, и его правая рука была нерабочей. Больницы, массажи не помогали, и рука висела плетью без движения. Валерка хорошо справлялся левой рукой, но это всё равно осложняло ему жизнь. Они поравнялись с палаткой Ли. Сергей, не подымая головы, сказал:
-  Здравствуй, Ли!
-  Здравствуй, но я не Ли.
Сергей остановился и удивлённо посмотрел на палатку Ли. Среди знакомых курток стоял незнакомый ему человек.
-  А куда Ли подевали? - Вмешалась в разговор Зина.
-  Он заболел.
-  Надолго?
-  Да ничего, дня через три выйдет.
-  А вы его подменяете?
Дин, поняв суть вопроса, но неуверенно сказал:
-  Я работаю, пока он болеет.
-  И как же вас зовут?
-  Дин.
- Будем знакомы. Я - Зина, а это Сергей, мы с Ли уже два года
рядом торгуем. Соседи так сказать. Если что - зовите на помощь.
-Куда звать?
Зина рассмеялась: - Не куда, а зачем.
Дин явно чего-то не понял и просто промолчал. У Татьяны к этому времени  всё было почти разложено.
- Привет. Что это вы так долго спите? Всю торговлю проспите.
Сергей, улыбнувшись, кивнул ей головой:
- Привет, Таня, то-то я смотрю, от клиентов отбоя нет, они сегодня, хотя бы, к девяти проснулись.
- Как ты съездил? Привет, Зин.
- Ничего, нормально, привёз партию туфель, новые модели, босоножек немного. Ещё не сезон на них, но посмотрим, как пойдёт.
- А мне дней через пять надо ехать. Не хочется, но надо.
Зина уже: за прилавком ловко и привычно выставляла обувь.
- Что поделаешь, наша жизнь из сплошного "надо" состоит. Не
потопаешь - не полопаешь.
Зина была явно чем-то расстроена.
-  Что профессор? - Спросила Таня.
- Что профессор? Что профессор - сказал, что чудес не бывает.
- Ты так это говоришь, как - будто это новость. Чудес не бывает. Чудес просто не бывает.
- О! А ты чего грустная?
- Я не грустная, я голодная. Где это Алка со своими варениками? Сегодня обещала принести.
С Аллой у обеих подруг были хорошие отношения. Она работала медсестрой, жила с сыном, сама его воспитывала, муж бросил её ещё при социализме, обобрав до нитки. Она его очень любила и очень болезненно пережила его уход. Болела, а потом смирилась и приспособилась. Сын учился на юрфаке, на последнем курсе. И Алла вытягивалась в ниточку, чтобы закончить учёбу сына. Если у неё было что-то похожее на выходной, она делала вареники с мясом, сыром, картошкой и выносила их на базар. Вареники у неё получались вкусные, да и брала она недорого. По возрасту, она была немножко старше Тани.
- Жди! Она часов в одиннадцать только придёт. Может, ход-дог купишь?
- А не хочу эту отраву. Подожду Алку. Не помру.
За торговлей время прошло незаметно и, выглянув в очередной раз со своей палатки, Зина увидела Аллу, волокущую свою тележку, и обрадовано сказала:
- Танька, радуйся. Мать-кормилица идёт и вареники несёт. Ещё немного и будет у нас.
- Наконец-то! Что сегодня так долго?- Вместо приветствия встретила Татьяна Аллу.
- Быстрее не бывает. Пока сделаешь. Я сегодня с суток. Тебе каких?
- Так ты что так и не спала до сих пор?
- Да, слава Богу, хоть ночь спокойная была. Никто не умер и на том спасибо. Так что тебе?
- Сегодня мне усиленное питание, так что давай по полной программе с бульоном, с чаем.
- А тебе, что Зина?
- Давай тоже по полной. Что-то я сегодня проголодалась. Хотя
весна. Худеть бы надо.
- Что это ты закомплексована? Сама ж говорила, что Сергею "стиральные доски" не нравятся.
- Не знаю, не знаю, что-то он уже в третий раз с какой-то Люсиндой в одной компании в Польшу ездит.
- Что ещё за Люсинда?
- Да Люська какая-то. Как не спрошу: "С кем ездил?" Всё Люся да Люся.
- Ой, Зинка, заревновала! Успокойся, там так с этими сумками накидаешься, что вообще ничего не хочешь. А Люську я знаю, несколько раз вместе ездили, ничего, весёлая. На личико не очень, а вот голос красивый. Поёт хорошо, и завести всех умеет. С ней нормально. Мы прошлым летом, когда обломался  автобус, три часа на обочине дороги загорали и не заметили. Её палатка с той столоны, она редко торгует, мать чаще.
- Ал, а как Николай? Я его как-то видела, с девушкой шёл. Ничего. Хорошо смотрятся. Знакомил?- Поинтересовалась Зина.
- Не знаю. Молчит пока, да и куда? Госы на носу. Я позавчера обручалку в ювелирный сдала. Сначала думала заложить. Да что за неё дадут? А вернуть навряд ли смогу. Так я её с концами. Денег больше - проблем меньше.

- Жаль, конечно. Ну, ничего, были б мы, а остальное будет. Всё-таки уже почти конец. А вот мой хотя бы поступил. А там будь что будет.
- Не переживай. Парень у тебя умный. Сама ж говорила, что на медаль идёт.
Таня, допив чай, стала доставать деньги.
- Да как-то он за всё сразу хватается: то дискотеки, то мотоцикл. Купила на свою голову. Послушалась. Теперь ни души, ни
сердца на месте нет. Ладно, держи денежку. Вареники у тебя сегодня преотличные.
Алла, собрав свои кастрюли, термосы в деревянный ящик, оббитый клеёнкой, который был крепко привязан к маленькой тележке на двух колесиках, решила уходить. Эту тележку она купила по дешёвке у одной незадавшейся бизнесменши с Донбасса. А получилось так, что той крупно не повезло, у неё вытащили деньги здесь же, на базаре, но часть денег она уже успела потратить, и среди её покупок было три платья и две кофточки, которые она купила у Татьяны. Ну, она и прибежала к ней вся зарёванная, чтобы та забрала вещи обратно, домой ведь за что-то доехать надо. Хорошо, что хоть документы додумалась отдельно от денег хранить. Что будешь делать? С каждым такое случиться может. А Алла в это время как раз с варениками пришла, она их в большой сумке таскала. Так и получилось, что они все втроём её утешали. Девчонка молодая, жалко. Одно утешение, что украли хоть свои деньги, а не чужие. Сейчас, как поездка дальняя, чтобы оправдать расходы, часть денег взаймы берут на несколько дней под приличные проценты. Когда всё хорошо, то оно всё хорошо, а если, не дай Бог, утекут, да ещё и долг с процентами, которые каждый день капают. Утешали по принципу: "всё плохо, но могло быть и хуже".
Чтобы её как-то утешить, Алка угостила своими варениками. Когда та немного успокоилась, то предложила Алле:
- Что ж вы сумку в руках таскаете? Купите у меня "кравчучку",
я дорого не возьму. К тому же она мне пока ни к чему, сумки - то
пустые. А дома я потом куплю.
Женщины сначала не поняли, что она сказала, и тогда та объяснила, что так называет у них коляски на двух колесиках в честь первого президента. Теперь "кравчучка" - неотъемлемая часть украинского менталитета, признак "незалежности и добробуту". Воистину в этой жизни от великого до мелкого, от грустного до смешного один шаг. Вот так Алла и приобрела свою часть "незалежности и добробуту".
- Ну что, девчонки, с вами хорошо, но деньги зарабатывать надо. Так что поволокла я свою "кравчучку" дальше.
- Подожди. - И Зина полным елея голосом обратилась к Дину.
- Дин, не хотите есть? У Аллы вареники хорошие и бульон
вкусный. Так что решайтесь.
Время близилось к вечеру. Таня исподтишка наблюдала за Дином. Благо, это было совсем нетрудно, расстояние между рядами было метра два. Так что они в своих палатках, занавешенных тряпьём, напоминали кукол из балаганчика кукольного театра. И рад бы уйти да куда же уйдёшь с этого надоевшего театра? Дина она могла видеть почти постоянно. Ей было интересно слышать, как он пытается обстоятельно ответить на вопросы покупателей, но торговать он не умел, это уж точно. Во всяком случае, она не услышала ни одного совета, слова рекламы или хотя бы какой-то попытки навязать товар. Можно предположить, что покупатели зашли в автоматизированную лавку и, если бы не внимательный доброжелательный взгляд продавца, то Дин вполне мог бы сойти за автомат. Но, как ни странно,  тот, кто останавливался возле его прилавка и был намерен действительно купить куртку, покупал её у Дина.
"Надо отдать ему должное; у него бешеное терпение, я б уже тысячу раз влезла со своими советами". - Думала Татьяна, наблюдая следующего покупателя. - "Ну, куда этот толстяк пытается натянуть укороченную куртку? С таким-то животиком, он же её век брать не будет, ведь она рассчитана на наличие талии, а где у этого "арбузика" талия?"
Татьяна разозлилась на себя, в конце концов, что ей за дело до этого Дина, а тем более до его покупателей. Сумерки предстоящей ночи быстро заполняли палатки, которые начали пустеть. Серёжа с Зиной уже увезли свой товар. Таня почти уложила свои вещи. Соседи разбрелись по домам, один Дин ещё и не начинал складываться.
- А вы что не укладываетесь? На сегодня уже всё, навряд ли кто придёт. Ну, как китайское барахлишко продаётся, успехи есть?
- А как польское барахлишко?
Татьяна хотела ответить резко, но потом засмеялась:
- А вам в рот палец не клади, откусите.
Дин молча, недоумённо посмотрел на неё. Татьяне как-то стало не по себе. Уж не думает ли он, что она собирается лишиться пальца.
- Ну, поговорка такая, как вам объяснить, просто так говорят.
Ну, ладно, Бог с ним, барахлишко и есть барахлишко... Скажите
лучше... пусть ребята молодые, им мир посмотреть хочется, а вы-то чего приехали сюда на край света? - Наконец-то она задала вопрос, который мучил её весь день.
Дин неуверенно полувопросительно повторил:- Край света?
- Ну, это когда уже дальше некуда.- Объяснила Татьяна.- Понятно?
- Почему дальше некуда? Дальше Европа.
Татьяна вздохнула, да уж разговор был явно "содержательный". Чтобы скрыть свою досаду, она ехидно спросила:
- А вы уверены, что она там есть?
На что Дин вполне серьёзно ответил: - Есть, уверен. Татьяна рассмеялась.
- С вами всё ясно. Вас не остановишь, так вы в Америке окажитесь, а дома жена как рыба об лёд бьётся.
- Почему рыба лёд?
Татьяна внимательно посмотрела на Дина. Дёрнула ж её нелёгкая затеять этот ненужный разговор. Теперь уж надо как-то выкручиваться: - Ну, жена, осталась одна, таскает сумки, кормит детей. Как ещё объяснить?
- Не таскает. Она умерла.
Татьяна как-то съёжилась: - От чего?
- Анемия. Я ничего не мог поделать.
- Белокровие? Тут уж ничего не сделаешь... Давно она умерла?
- Десять лет.
- Десять лет - это много. А дети есть?
- Дочь. Она дома. Заканчивает колледж. Знает английский, русский. Она хорошо говорит, не так как я.
- А у меня сын заканчивает школу. Ну, ладно, мне пора. Поехали. До свидания, Дин.
- До свидания, Таня.
Вечером в общежитии, где Дин и его ребята снимали комнаты, он зашёл к Ли узнать как тот себя чувствует. В своё время Дин ему очень помог и когда он предложил ему, и ещё троим ребятам, перебраться в Москву, Ли согласился. Вначале было очень трудно: здесь и языковой, барьер и неприятности с милицией. За эти два года они освоили язык, адаптировались к бесконечным взяткам. Ли отдавал должное Дину, если бы не его упрямство, они бы не удержались в Москве. Ему было непонятно, зачем нужно было так далеко забираться в Россию, вполне можно было обойтись и дальним Востоком. Те же самые деньги они смогли бы иметь и там с гораздо меньшими затратами и материальными и моральными. Теперь, когда они жили в общежитии, где было много китайцев, вьетнамцев и у каждого была своя комната, своя работа, он был благодарен Дину, он теперь уверен, что вернётся не к пустому месту и не с пустыми руками. Ведь когда-то ж он вернётся,  домой.
- Ну, как ты? - Спросил Дин.
- Да все нормально, могу завтра выходить. Спасибо, что подменили.
- Ли, что ты знаешь о Зине и Сереже?
- Почему вы спрашиваете?
- Но ведь ты два года с ними рядом. Что ты о них знаешь?
- Да ничего особенного. Раньше она, кажется, была инженером
где-то там. Они вместе с Таней работали. Это та, что рядом с
ними. Они давно знают друг друга, дружат. Серёжа, её муж, ездит
в Польшу за обувью. У них сын есть, Валерка. Маленький ещё, я
его видел. С рукой у него что-то, вроде бы при родах что-то
там потянули или зацепили. Она у него плетью висит и всё. Куда они его только не возили! Но там, наверное, ничего уже не
сделаешь. А так торгуют. У них неплохо идёт. Живут нормально.
- А Алла?
- Медсестрой работает. С мужем давно развелась. На рынке варениками подторговывает с мясом там, с картошкой. Неплохо готовит и недорого. Я у неё не всегда, но, бывает, покупаю. У неё сын заканчивает юрфак. Так она уже всё продала что могла. Зина с Таней ей помогали. Там, наверно, одни стены остались.
- А Таня?
Эта - тоже одна. Где муж - не знаю. Сын ей помогает. Привозит коляску с тряпьём, забирает. Встречает с поездок в Польшу. Уговорил мать купить ему мотоцикл. Теперь та с ума сходит, если он, куда нибудь с ребятами едет. Да так, ничего особенного. Зачем они вам?
- Так. Просто интересно. Да, ты не хочешь отдохнуть ещё день, а я поторгую, тебе нужно долечиться.
Ли глянул на него немного удивлённо.
- Я не против, тем более, если вы не против.
Дин засмеялся.
- Я не против, не против.
Наступило утро следующего дня. Даже с утра было видно, что день будет тёплым, да уже и пора было. Конец апреля, сколько можно мёрзнуть? На Татьяне был сегодня одет белый объёмный свитер, голубые джинсы и лёгкие сапожки на небольшом каблучке, волосы она подобрала сзади оригинальной заколкой, слегка подкрашенные губы и ресницы и всё это вместе - и день и она сама, наполняли её сердце радостью. Когда они с Димкой поравнялись с палаткой Дина, у того уже всё было разложено.
- Здравствуйте, Дин.- Поздоровалась Татьяна.
Димка же, не поворачивая головы, буркнул: - Здрасте.
- Здравствуйте.- Дин проводил их глазами к их палатке. Он не без интереса рассматривал Димку, а тот, не обращая ни на кого внимания, быстро закинул сумки за прилавок, сложил коляску.
- Ну что, мам я побежал.
- Дим, хлеб купишь или так как вчера?
- Мам, хлеб за мной, не волнуйся.
- Я не волнуюсь, я переживаю. Без хлеба как-то невкусно.
Димка на ходу развернулся и махнул ей рукой. От Татьяны не укрылось, что Дин рассматривает её сына, и она не без гордости сказала:
- Это мой сын Дима. А как там Ли?
- Ничего, ещё немножко болит.
Ряды быстро заполнились, и жизнь пошла своим чередом. Где-то в районе одиннадцати часов к ним подошёл директор рынка в сопровождении двух женщин. Он подошёл к ним из-за поворота, и первой его увидела Татьяна.
- Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Тот с опаской покосился на неё.
- Сергей Николаевич, Сергей Николаевич, когда ж это вы
нам почините освещение или мы мало платим, что вечерами в
темноте здесь копошимся?
Тот быстро прошёл вперёд, кидая на ходу:
- Сделаем, Татьяна Владимировна, сделаем.
- Не забудьте, пожалуйста, о яме, вечно в ней лужа. Сколько
можно! Коляски ломаются, гляди, ноги кто-нибудь поломает.
- Сделаем, сделаем.
Директор прошёл по ходу ещё несколько палаток. И дальше началась проверка налоговой инспекции. Зина, высунувшись с палатки, увидев, что происходит, прыснула со смеха. Потом сдавленным от смеха голосом сказала:
- Танька, Танька это же налоговая, а я думаю, что это за
бабы с ним? Ты представляешь - мимо нас прошли. Тебя, наверное,
испугались, думают: "Ну, всё, бешеная какая-то, с директором связалась, такая и побить сможет".
И обе тихо засмеявшись, чтоб их не было слышно отошли подальше в палатку. На рынке наступило затишье, покупателей почти нет. Многие продавцы вышли со своих палаток, собравшись на солнечной стороне, обсуждали поездки, семейные дела, политику. Таня стояла рядом с Зиной возле её палатки. Зина вздохнула:
- Да, вчера было веселее. Ну, теперь, может, перед вечером покупатели пойдут.
- А, Бог с ними, с покупателями. Какой сегодня хороший день, солнышко, весна! Даже не верится, что зиму пережили. Я думала, что уже никогда не сниму эти жуткие валенки.
- Да весной и выручки получше. Не то что зимой мёрзнешь, мёрзнешь, а результат кот наплакал. Ой, Тань, посмотри, кто идёт. Не иначе как твой воздыхатель. Он сегодня ну просто неотразим.
 Татьяна и не подумала поворачиваться, досадливо поморщившись, она тихонько буркнула:
- Как идёт, так и пройдёт.
Между палатками двигался мужчина лет сорока, а может немногим больше. Вид у него был довольный жизнью и собой. Его можно было назвать красивым. Заметив, что его заметили, он довольно красивым голосом запел:
Ах, эта девушка меня с ума свела,
Разбила сердце мне, покой взяла.
- Здравствуйте, королевы рынка. Как ваши успехи на главной
стезе капитализма? Свободный рынок - он двигатель прогресса, в
нем одном спасение цивилизации. Посему весь мир смотрит на нас,
ибо в ваших руках его будущее.
Все вокруг, оживились, ожидая, что Татьяна подхватит эту тираду и все станут свидетелями нечастых, но, всё же периодически возникающих словесных баталий между ними. Но у Татьяны не было желания поддерживать этот спектакль, потому ответила она довольно сухо:
- Здравствуйте, Олег, что это вы так далеко забрели от своих
сокровищ? Не боитесь, что пока вы разгуливаете по-нашему
Бродвею - на вашем Бродвее у вас могут что-либо стащить?
- Стащить у меня? Да никогда, моя королева, что-то вы сегодня, Танечка, не в духе? Много работаете? А в природе-то весна. Можно сказать„бабочки крылышками бяк-бяк-бяк».
Татьяна бросила на него многообещающий взгляд.
- Зря вы так, Танечка, я бы мог развеять вашу печаль и наполнить ваши дни счастьем.
Татьяна повернулась резко от прилавка к нему и что-то хотела сказать, едкое как всегда, но встретилась глазами с Дином, передумала и сказала спокойно и буднично:
- Я не жалуюсь на отсутствие счастья.
- Вы хотите сказать, что вы счастливый человек? И в чём же, позвольте спросить, ваше счастье?
- Не позволю.- И Татьяна спокойно посмотрела ему в глаза.
- Что-то случилось с моей королевой? Ты только скажи и я не заставлю ждать.
- Идите, Олег, идите, а то точно стёбнут ваши сокровища.
Тот внимательно посмотрел ей в лицо, потом картинно вздохнул:
- Я ухожу, но сердце моё остаётся с вами. И Олег, развернувшись, пошёл назад, напевая:

Ах, эти серые глаза меня пленили
И день, и ночь они стоят передо мной.
 
Таня повернулась к Зине.
- Вот трепло. - Сказала та. - Ну что ж, сегодня, наверное, больше ловить здесь нечего. Пойду-ка я, позвоню Сергею, чтобы забирал меня пораньше. Да я им и обещала что-нибудь вкусненькое приготовить. Таня, Дин присмотрите за товаром.
Зина ушла. Таня, помедлив, повернулась к Дину.
- Вы тоже сегодня пораньше?
- Да нет, я пока здесь побуду.
- Ну, как вам наша действительность?
Дин скорее угадал, о чём вопрос, чем понял.
- Да так. Ничего. - И неуверенно спросил:- А что такое стёбнуть?
- Что такое стёбнуть? Украсть, стащить, увести. Понятно?
- Понятно. А кто это был?
- Дон Жуан рыночных рядов.
- А что это значит?
Татьяна была в тихом бешенстве, ей хотелось его стукнуть.
- Вам что, всё нужно объяснять?
Да, нужно. - Он видел и понимал, что она злится, но уже не мог остановиться. Дин пытался смотреть на неё спокойно и уверенно, хотя чувствовал себя растерянно и уж совсем неспокойно. Между ними был только прилавок. Татьяна первая отвела взгляд. Тенью прошлась по лицу усталость и только что горевшие глаза наполнились грустью. Она вяло сказала:
- Ладно. - И хотела было отойти от прилавка, но вдруг Дин сказал:
- Вы ему нравитесь.
- Что?- Татьяна посмотрела удивлёнными глазами в его глаза и на какой-то миг они остались одни во Вселенной. Пауза затягивалась и Дин неуверенно, но, стараясь говорить чётко, повторил:
- Я думаю, что вы ему нравитесь
- А ещё что вы думаете?
В её глазах вновь ожили огоньки и, хотя Дин чувствовал, что он совсем не владеет ситуацией и абсолютно не знает, как среагирует эта странная, непонятная и такая притягательная женщина в следующую минуту, стараясь придать своему голосу максимум безразличия, выдохнул:
- Я, думаю, что он нравится вам.
- Ах, он думает! Какая глубокая мысль. Только маленькая неувязочка. Он мне не нравится. Мне нравитесь вы.- Татьяна сама удивилась тому, что сказала.
И вдруг Дин быстро и страстно заговорил на китайском языке. Он был абсолютно другим, чем секунду назад.
- Что вы сказали? Переведите.- Попросила его Таня.
Но Дин только покачал головой и как-то беспомощно провёл ладонями перед собой, как бы пытаясь что-то отстранить. Несмотря на то, что Татьяна абсолютно ничего не поняла, у неё вдруг стало светло на души.
- И всё-таки, что вы сказали?
 Но тут от её прилавка раздалось:
- А где продавец отсюда?
Дин сразу же схватился за эту спасительную фразу.
- Таня, вас спрашивают покупатели.
- Так вы не скажете?
Дин улыбнулся и опять покачал головой.
- Ладно, но я всё равно узнаю, что вы сказали.
Она сделала несколько шагов и оказалась рядом со своей палаткой. Перед ней стояли мать и дочь. Для того, чтобы это понять, не надо было гадать по звёздам и что с деньгами у них было неважно, ясно было и не заглядывая в их кошелёк.
- Здравствуйте, что вы хотели посмотреть?
- Да вот эту чёрную кофточку хотели бы примерить.
И мать указала на самую дешёвую вещь Татьяниного вернисажа. Та посмотрела на них. И почему-то ей захотелось сделать им что-нибудь приятное.
- Вы знаете, чёрный цвет конечно, практичен, но он всё-таки цвет печали, а ваша дочь молодая девушка: может вот лучше вот этот тёмно-синий свитерок, он по деньгам немножко дороже, но я вам уступлю, а так это очень практичный цвет и к карим глазам очень идёт, к тому же что юбка, что брюки - всё будет смотреться с ним хорошо. Вот посмотрите сами. Померяйте и ту и другую.
 Девочка померила одну вещь, другую. Синий цвет действительно был лучше.
Вернулась Зина. Пошли покупатели. Время пошло быстрее. К вечеру прибежал Димка, победно держа пакет с хлебом.
- Мам, я уже здесь. Вот хлеб. Ты ещё не собиралась? Давай быстрее.
Он быстро и привычно стал помогать снимать ей вещи и укладывать их в сумки. Татьяна сегодня не задавала ему никаких вопросов и была медлительней, чем всегда. Димка с удивлением поглядывал на неё. Они слишком хорошо знали друг друга.
- Мам, что-то случилось?
- Нет. Всё хорошо.
- Точно всё хорошо?
- Димка, не выдумывай. Всё нормально.
- Ну что ж, тогда едем.
- До свидания, Дин.- Попрощалась с Дином Татьяна.
- До свидания, Таня.
Димка хоть ничего не понял, но с тревогой посмотрел на мать, потом на незнакомого ему китайца.
- Ладно, мам, давай быстрее, я ещё хочу к ребятам забежать.
И  он потащил коляску.
Вечер. Димка занялся уроками, к его столу подсела мать, подперев голову рукой, стала смотреть на Димку. Тот вначале делал вид, что ничего не замечает. Потом отложил ручку и взял мать за руки. Он держал её ладони в своих.
- Мам, что случилось?
- Ты вырос и стал очень похож на отца.
- Я знаю. Что тебя мучает? Говори.
- Не знаю, как ты отнесётся к этому, но мне очень нравится один человек.
- И ты боишься, что я буду против?
Татьяна забрала у него свои руки и молча, кивнула.
- Я не буду против. Я действительно уже вырос, и после гибели отца прошло много лет. Это должно было случиться. Ну, вот и случилось.
- Я тебя огорчила?
- Что ты! Я, наверное, даже рад этому. Помнишь, как в твоей любимой сказке о Золушке: "Очень вредно не получать подарки, особенно когда ты их заслуживаешь".
- Это твоя любимая сказка.
- Нет, это твоя любимая сказка.
- Не будем спорить. Но дело в том, что мне придётся пригласить его сюда. Ведь не идти же мне в общежитие.
- Что ж, приводи. Я постараюсь вам не мешать.
- Ты никогда не будешь мне мешать. Потому что ты – всё, что у меня есть... И ещё одно - он китаец.
- Что? Мам, ты что? Ты думаешь, я не знаю, что ты многим нравилась? Зачем тебе китаец?
- Я же тебе сказала, что он мне нравится.
 Димку внезапно осенило.
- Слушай, это не тот, что с Ли торгует?- Спросил он.- Что ты в нём нашла?
- Я не знаю, что я в нём нашла. Не знаю. Мне нужно время,
нужно время, а его у меня нет.
Это было сказано с таким отчаяньем, с такой растерянностью, что Димке  стало жаль мать. Он поднялся, подошёл к ней и обнял её за плечи.
- Ну, ладно. Китаец, так китаец, что ты так переживаешь? Ты
всё равно самая лучшая мама в мире.
Татьяна благодарно посмотрела на него:
- Димка, Димка, что бы я без тебя делала? Ладно, тебя надо кормить. У меня есть рецепт одной вкуснятинки. Давай заканчивай с уроками, а я сейчас приготовлю.
Таня вышла. Димка сел на своё место. Вид у него был озадаченный.
- Китаец! Этого только не хватало. - И он тяжело вздохнул.
А в это время в общежитии Дин сидел на своей кушетке, прислонившись спиной к стене , и смотря куда-то в пустоту перед собой, в пол-уха слушал Ли. Ли не выдержал:
- Что-то случилось? Что вы такой мрачный?
Дин посмотрел на него и улыбнулся.
- Я не мрачный, я сосредоточенный. Денег уже наторговали достаточно. Можно ехать за товаром.
- Вы же хотели ещё недельку побыть здесь.
- Сумма уже приличная. Не надо раздувать больше. Как раз оптимально. Товар здесь на складе ещё есть, так что я, может, задержусь дома.
- Ну что ж, вам решать. Когда едите?
- Завтра. Что откладывать.
- А что сегодня на рынке?
- Выручка меньше, покупателей было мало, да, была налоговая.
- Налоговая? Вас проверяли?- Заинтересовано спросил Ли.
- Меня не проверяли.
- Как вам это удалось?
- Да никак. Налоговики были с директором рынка, ну а Татьяна стала говорить ему за свет. Вот они и прошли мимо.
Ли засмеялся.   
- Она ему нервы попортила. То, что у нас хоть какой-то асфальт между рядами проложен, это благодаря Татьяне, а то по грязи так бы и топали.
- Слушай, Ли, а кто такой дон Жуан?
- Испанский повеса. Ещё пьеса есть такая. А вообще-то так Олега называют за соответствие образу.
- Это у Мольера. Теперь я вспомнил.- И Дин рассмеялся.- Да. Язык нужно знать.
Утром следующего дня Татьяна и Димка пытались завести обычный разговор, но дело не ладилось. Оба нервничали. Когда они подъехали к палатке Ли, тот уже был на своём месте.
А вечером, когда многие уже ушли, а Ли собирал вещи, Татьяна не выдержала и подошла к нему.
- Ли, а где твой напарник?
- Он уехал в Китай.
- Совсем?
, действительно. Дальше только Америка.
Прошла неделя. Вечером Татьяна стояла возле окна. Такое впечатление, что она смотрит в него, но там темно. В фигуре её было что-то трогательно грустное и беззащитное. Димка делал уроки. И изредка поглядывал на мать.
"Плечи плачут". - Мелькнуло в Димкиной голове. Как всё-таки хорошо они знали друг друга. Порой Димке казалось, что пуповина, которая соединяла их, не оборвалась, а по-прежнему существует, и Димка почти физически ощутил одиночество и грусть, которые испытывала сейчас мама.- "И это всё из-за какого-то китайца".
Злое чувство шевельнулось в Димкиной груди. - "Нашла из-за кого переживать". - Димка попытался сделать вид, что ничего не происходит, и постарался сосредоточиться на задании. Потом, не выдержав, подошёл к ней взял её за плечи и повернул к себе.
- Это всё из-за китайца.
- Что всё?
- Ты что думаешь - я не вижу, что ты как в воду опущенная? Ну не получилось. На нём что - свет клином сошёлся? Что там у него? Десяток детей, три жены. Подумаешь - потеря. Ты ещё встретишь настоящего мужика, и у тебя будет всё хорошо.
Татьяна улыбнулась и прижалась к сыну.
- Слушай, Димка, мы, наверное, ненормальная семья. Это ж хорошо, что тебя никто не слышат.
- А, дело - то житейское».
Татьяна рассмеялась и легонько щёлкнула его по носу.
- Дался он тебе, забудь.
- Забывать нечего. Он укатил в свой Китай.
- Совсем? - Спросил Димка с плохо скрываемой радостью. Татьяна посмотрела на него с тревогой.
- Нет. Он приедет. Он закупает товар для нескольких человек,
которые торгуют здесь. Получается большая партия товара. Это
дешевле. Так что на нём закупка и доставка. Я спрашивала Ли. Он приедет, может, через неделю, а может ещё задержится. Они доверяют ему большие деньги. Ли говорит о нём с большим уважением. Я не совсем поняла, но вроде бы это он организовал их приехать сюда и теперь их семьи в Китае живут хорошо. Он у них как финансовый директор что ли. Дела, вроде бы, идут, деньги все крутятся, строят цех, закупили японское оборудование, и будут налаживать пошив курток и продавать уже свой товар.
Димка задумчиво:
- Какой деловой, оказывается, твой китаец.
- Его Дин зовут.
- Хорошо, я запомню.
Прошло десять дней. Дин вернулся с товаром. Разгрузка, развозка, улаживание накопившихся проблем. Так что к себе в общежитие он попал поздно вечером. Со своими ребятами он переговорил. И потому раздавшийся стук в двери его удивил.
- Войдите.
Зашёл Ли, вид у него был неуверенный и судя по всему он не против был уйти как можно побыстрее.
- Извините, вы отдыхаете. Может, я зайду позже?
- Что-то случилось?
- Да нет. Дело в том, что о вас спрашивали. И я решил вам сказать об этом.
- Кто спрашивал?
- Татьяна, это та, что напротив меня торгует.
- Что она спрашивала?
- Когда вы приедете? Что делаете в Китае? Вопросов, честно говоря, было много.
Ли был, явно не в своей тарелке. Ему не очень хотелось приходить и начинать этот разговор, но зато время, что они работают вместе, он привык обо всём говорить с Дином. Тот решал многие вопросы, поддерживал их связь с Китаем, исполнял роль почтальона, и вообще говорить с Дином о своих делах было нормально. Но в данном случае это вроде было не по делу. И потому ему было не по себе.
- Что же ты сказал?
- В общих чертах я рассказал ей, чем вы занимаетесь. Закупки, о фабрике сказал. От Татьяны нелегко отвязаться.- Добавил он виновато.- Если она что-то хочет узнать, то может задать тысячу вопросов на одну тему.
Чем больше говорил Ли, тем больше его охватывало беспокойство. Ему было трудно понять, как к этому относится Дин. Но так как тот был спокоен и безразличен, то ему всё больше казалось, что он говорит о чём-то абсолютно ненужном.
- Так я зашёл спросить, что ей сказать, вы приехали, не приехали, или вообще лучше сказать, что вы остались в Китае?
- Ничего не говори. Ли виновато улыбнулся.
- Боюсь, что с Татьяной этого не получится.
- Ну, хорошо, пока ей ничего не говори.
- Хорошо. Так я пошёл, отдыхайте. И уже уходя, он услышал:
- Ли, спасибо. Ли вышел, закрыл дверь, немного отошёл, а потом как будто что-то поняв, он с удивлением посмотрел на закрытую дверь комнаты Дина.
- Это ж надо! Чего в жизни не бывает!
Прошло несколько дождливых дней. Наконец-то выдался солнечный весенний день. Рынок жил своей жизнью. Дин при полном параде прошествовал между рядами, на нём приличный костюм, галстук, обувь. Вид у него как у посла, вручающего верительные грамотны королеве. Проходя мимо палатки Ли, он с ним поздоровался и сразу же подошёл к палаткам Зины и Тани.
- Здравствуйте, Зина.
- Здравствуйте, - слегка удивлённо, а потом, узнавая, радостно.
- Дин, это вы? Ну, вы сегодня как король на именинах, вас и не узнать.
Где это вы так долго пропадали?

В это время Татьяна подняла голову. Она сидела в своей  палатке и читала книгу, потому и не заметила, как Дин подошёл к ним. Теперь они смотрели друг на друга.
- Здравствуйте, Таня.
- Здравствуйте, Дин. Как ваши дела?
Зина, разогнавшись ещё что-то сказать, как-то сбилась и удивлённо смотрела на них обоих.
- Спасибо, хорошо. А  ваши?
- Хорошо.
- Вам сегодня Дима вечером помогает?
- Да, он придёт в пять часов.
- Я могу вас пригласить вечером в китайский ресторанчик, тот, что недалеко отсюда, рядом с кинотеатром? Я буду ждать вас. Там с шести часов. Вы придёте?
- Я приду. Наверное, к восьми, раньше не получится.
- Хорошо.
Дин повернулся к Зине.
- До свидания, Зина.
 Зина была в полу шоковом состоянии.- До свидания.
Проводив его глазами, Зина удивлённо посмотрела на Татьяну.
- Что это было?
- Ничего. Меня пригласили в ресторан. Что - меня нельзя пригласить в ресторан?
- Нет, можно. Но как? Где? Когда?
- В восемь часов в ресторане. Сегодня. Ты же слышала.
Зина засмеялась: - Ну, Татьяна, ты и даёшь. Вообще-то он ничего.
Вечером, выйдя с ванны, Татьяна зашла к Димке. Тот сидел за своим столом и что-то решал в своей тетрадке.
- Дим, извини, но мне нужен стол, мне срочно нужно прогладить платье.
- Куда это ты собралась?
- Меня сегодня пригласили в ресторан.
- Кто?
- Дин.
- Он всё-таки приехал.
- Да, он всё-таки приехал. Тебе придётся сегодня самому заняться своим ужином. Я не успеваю. И ещё - если я задержусь, не жди меня.
 Димка сгрёб свои учебники и перебрался на диван.
- Хорошо. Вы можете сюда прийти. Я вам мешать не буду.
Димка пытался сделать вид, что ему безразлично, но ему это плохо удавалось, вернее сказать - совсем не удавалось. Татьяна всё видела. У неё заболело сердце. Она подошла к дивану и села с ним рядом.
- Я не могу тебя видеть таким. Я никуда не пойду. Бог с ним. Всё. Забыли об этом.
- Как это ты не пойдёшь? Тебя человек ждёт, а ты сидишь, давай одевайся. И ничего не выдумывай, давай быстрее.
Китайский ресторанчик, выбранный Дином, был маленький, но ему здесь нравилось и не столько кухня (Дин к еде относился равнодушно - сыт и хорошо), сколько персонал, бармен и один из официантов были китайцами, Дина они знали и были рады ему. Время подбиралось уже к семи, Дин сидел за столиком, перед ним чашка с начатым кофе. Он просто сидел и просто ждал. Упершись локтями в стол, сцепив пальцы в замок и положив на них подбородок, он смотрел перед собой отсутствующим взглядом и, казалось, что он даже не дышит, никого и ничего не видит. Но, тем не менее, стоило Татьяне только переступить порог, как он сразу же, поднялся ей навстречу. Татьяна при полном параде, волнение и скрываемое, но всё же, проглядываемое смущение, делали её просто очаровательной. Дин подошёл к ней, взял за руку и повёл к столику.
- Я рад, что вы пришли. Я очень боялся, что вы не придёте.
- Почему? Я же сказала, что приду.
- И всё-таки хорошо, что вы здесь.
Они уже сидели за маленьким столиком напротив друг друга и смотрели друг на друга.
- Вы были в китайском ресторане?
- В китайском? Никогда.
- Значит, вы никогда не были в китайском ресторане. Что ж, я надеюсь, что вам здесь понравится.
Дин движением руки подозвал официанта, подошёл китаец, но он продолжал говорить на русском.
- Как мой заказ?
- Уже всё готово. Подавать?
- Да, пожалуйста.
Прошло время. Они о многом переговорили - о китайской кухне, о поездках, о работе, о детях. Им было легко и хорошо вместе.
- Здесь хорошо, но уже поздно и пора домой.
-Да, время прошло очень быстро. Официант, будьте добры - счёт и вызовите нам такси.
Буквально за считанные минуты такси привезло их к подъезду, где жила Татьяна. Они вышли с такси.
- Я провожу вас, можно?
- Можно.
Они медленно поднимались по лестнице, держась за руки. Татьяна шла впереди, а он чуть сзади.
- Я вам очень благодарна, у меня давно не было такого чудного вечера.
- У меня тоже.
- Да, я не пойму, вы вполне сносно говорите по-русски. Вы
что - притворялись?
- Что значит " притворялись"?
- Ну, тогда на рынке. Вы меня разыгрывали, сделали вид, что
плохо понимаете по-русски.
- Нет, я никого не разыгрывал. Я всё это время учил русский язык.
- Правда?! Спасибо это царский подарок. Значит, вы всё-таки вспоминали обо мне.
- Я давно уже ни о ком так много не думал как о вас. Вы мне
очень нравитесь, Таня.
Они смотрели друг на друга. Таня уже стояла на площадке, где была её квартира. Дин стоял чуть ниже. Она нежно взяла его голову в свои руки и осторожно стала целовать его лицо. Он шагнул, подхватил её на руки и прижал к себе.
- Таня, Танечка, Танюша. Если бы согласилась. Пойдём ко мне.
Можно в гостиницу. Я люблю. - Сам стал целовать её.- Таня,
пожалуйста, пойдём.
Таня прикрыла ладошкой его губы и попыталась освободиться. Дин отпустил её.
- Зачем в гостиницу? Пойдём ко мне. Вот моя дверь.- Она сделала шаг к двери и стала её отмыкать.
- А Дима?
Таня внимательно посмотрела на него.
- Дима спит. Да и он знает о тебе.
- Что же ты ему сказала?
- Я просто сказала, что мне очень нравится один человек.
Дверь за ними закрылась.
Конец мая. Димка возвращался с последней дискотеки. Поздно, он проходил мимо беседки, где сидели ребята с соседних домов. Они были чуть подвыпивши. Рядом с беседкой стояла группа ребят. Димка всех их знал. Среди ребят выделялся Антон, рослый, довольно симпатичный парень, качок по фигуре, Димка подошёл к ним, поздоровался за руку. В принципе у него со всеми неплохие отношения, но сегодня как говорится "ветер дул не в ту сторону".
- Откуда так поздно?
- У нас была дискотека.
- Ну как?
- Нормально. Мы с ребятами подготовили неплохую программу. Всё же последняя дискотека. Теперь экзамены и прощай школа.
- Куда тебе спешить? Бросай якорь, пришвартовывайся.- Предложил Генка.
- Твой китаец уже дома. Слушай, Откуда он взялся? - Ввязался в разговор Антон.
Димка ощетинился, но сдержался.
- Взялся и взялся. Не твоё дело.
Но от Антона не так просто было отделаться, к тому же, он был пьян, и его тянуло на подвиги:- Он что теперь твой отчим или приходящий папаша?
- Я тебе сказал - не твоё дело. - Димка явно был на взводе. Генка попытался вмешаться, чтобы перевести стрелки:
- Ребята, ну что вы? Прекращайте. Антон не унимался.
- А твоя маман тоже нашла сокровище - китайозу. Интересно ты уже выучил китайский?
Димка терял самообладание:- Я тебя предупредил. Не гавкай. Ещё скажешь слово - получишь.
- А вот за "гавкай" ты точно получишь, китайское дерьмо.
 И Антон толкнул Димку в грудь. Хотя Димка и уступал Антону и по
росту и по силе, но устоял и кинулся на Антона. Перевес явно
был на стороне Антона, но в Димке столько всего накопилось.
Он почти всё это время прожил в вежливо-доброжелательной скорлупке, испытывая бешеное внутреннее давление, что теперь, когда она треснула, он дрался, молча и отчаянно. Они упали на землю и если бы Генка и другие ребята их не растащили, то неизвестно, чем бы этот мордобой и закончился. Подбежали другие ребята, они не слышали разговора.
- Вы чё, ребята, взбесились? Что случилось?
Димка вырвался из их рук.
- Да пошли вы.- И пошёл к подъезду.
Антон провёл по своему лицу рукой, на ней осталась кровь.
- Псих какой-то, чуть не убил.
Генке было обидно за Димку, и он решил за него заступиться:
- А чего ты к нему пристал. Ты что думаешь, что он счастлив,
что ли, что его мамаша китайца надыбала?
Дин в это время собирался встречать Таню с Польши. Её не было двое суток, впервые с Димкой они остались одни.  Дин  испытывал  сильнейшее желание смыться в общежитие, где за ним числилась комната, но он решил этого не делать. И сделал вид, что всё нормально, что всё так и должно быть, хотя с Димкой их отношения явно не ладились. Тот им тяготился, хотя был безукоризненно вежлив. И вот это сочетание вежливости и взгляда, устремлённого куда-то поверх головы Дина, выводило того ужасно, тем более, что при Димкином росте тому не требовалось для этого усилия. Не хотел он его видеть и не видел. Дин понимал, что Димка терпеливо ждёт, когда он уйдёт, но он не хотел уходить, во всяком случае, без Татьяны. Самое странное было то, что они с Димкой виделись два-три раза на день, но даже этого хватало, чтобы испортить Дину настроение. Когда дома была Татьяна, атмосфера как-то разряжалась. Они оба не хотели её огорчать. Но теперь, когда они остались одни, им обоим эти два дня показались дольше года. Дин ещё, когда увидел на рынке его,  почувствовал, что без проблем не обойдётся. И оказался прав. Ну не нравился он Димке, и с этим нужно было что-то делать, как-то нужно было с ним поговорить, но он даже не представлял, как к нему подступиться. Когда дверь хлопнула, Дин выглянул с комнаты.
- Хорошо, что ты пришёл, а то я собирался уходить. -Димка, не глядя на него, буркнул : - Добрый вечер. - И хотел пройти мимо в свою комнату, но тот, заметив его разбитое лицо, грязную, разорванную рубашку, остановил его, взяв за руку выше локтя.
- Извини, но что случилось? Тебя избили? Ты дрался?
- Не избили и не дрался. Просто упал.
Просто так - так не падают. Давай снимай рубашку, нужно промыть раны перекисью и обработать йодом. Пошли на кухню.
- Я сам.
- Конечно сам, но с моей помощью. Давай снимай рубашку.
Димка хотел отказаться от его помощи окончательно, но видно, когда он падал, то пострадала не только рубашка. По всей видимости, он здорово содрал кожу на лопатке. Было больно. И он, молча, прошёл за Дином на кухню и снял рубашку. Дин быстро и ловко обработал ему рану на спине. Димка побледнел, но не жаловался, когда- же Дин хотел промыть перекисью содранное лицо, Димка резко отвёл голову.
- Спасибо, я сам.
Забрал у Дина перекись и подошёл к зеркалу. Дин взял со стула рубашку, развернул, чтобы посмотреть на неё.
- Ладно, с рубашкой всё ясно, её легче выкинуть, чем латать.
Я буду идти, захвачу её и выброшу в мусор. И всё-таки, что же случилось? Может, я могу чем-либо помочь?
Димка удивлённо посмотрел на него. Он слегка скривил губы, и было видно, что Дин для него самый последний человек на земле, от которого он принял бы помощь.
- Мне не нужна ваша помощь. Я просто упал.
Через два часа, Татьяна и Дин возвратились с товаром в квартиру. Димка в расстёгнутой рубашке с длинным рукавом, что прикрывает боевые раны, в спортивных брюках, с книжкой под мышкой, со вспухшей половиной лица, но с вполне счастливыми глазами и с перекошенной улыбкой подошёл к матери.
- Мам, с приездом. Наконец-то, а я тут книжку читаю, тебя жду. Как съездила?
- Что у тебя с лицом?
- Не поверишь - как в анекдоте: " Шёл, упал, потерял сознание, очнулся - гипс".
Димка ещё картинно провёл рукой возле разбитой щеки.
- Ты, что разбился на мотоцикле? Да?
Димка с видом оскорблённой добродетели возразил:
- Дался тебе этот мотоцикл! Я просто упал. Да ещё на ровном месте. Шли с ребятами, и я через бордюр перецепился так, что ласточкой летел. Так звезданулся!
- У тебя хоть голова не кружится, не подташнивает, а то не дай Бог сотрясение мозга.
- Да нет. С мозгами всё о кей, голова не болит. А вот с мордой! Ходи теперь на экзамены с сине-лиловой.
- Ты троксевазином мазал?
- Да нет, я перекисью и йодом обработал.
- Ты же знаешь, что все ушибы нужно мазать троксевазином.- Они ушли на кухню. Дин простоял между сумками, молча наблюдая весь этот спектакль.
- Ну и артист. Как они говорят?" Горелый артист горелого театра", вернее битый артист.- Подумал Дин.
- Как вы тут? Есть хотите? Я привезла хорошую колбасу, балык. Димка, твой любимый майонез. Кушать будете?
- Вообще-то уже ночь, но от колбаски с любимым майонезом я не откажусь.
-  Дин, будешь есть?
-  Спасибо, я сыт!
Дин запихивал вещи в маленькую кладовку в зале. Татьяна подошла к нему и обняла.
-  Как вы тут с Димкой?
-  Ничего. Нормально.
- А я переживала, места себе не находила. Почему ты не сказал, что он грохнулся? Вы у меня молодцы, в квартире чисто, посуда помыта и даже постирали.
Дин посмотрел на балкон, там висела пара брюк Димки, несколько футболок и рубашка Дина, которая до этой срочной стирки, спокойно висела на стуле, ведь он её приготовил, чтобы надеть  завтра. Дин подумал: "Это ж когда он успел отстирать, отжать, повесить. Брюки, конечно, были грязными основательно, а остальное, видно, намочил и отжал. Теперь Татьяне всё это гладить».- И, поцеловав её, Дин сказал:
-  Ничего, с нами ты без работы не останешься.
В комнате Татьяны ничего не изменилось всё также стоит фотография Алёши, просто добавились мужские вещи.
-  Мне нужно ехать домой.
-  Опять! Ты в Китае больше чем здесь.
Дин улыбнувшись: - Я в дороге больше, чем в Китае.
Татьяна, вздохнув:- Когда ты едешь?
-  Через три дня.
-  Когда вернёшься?
-  Точно не знаю. У Оксун выпускные экзамены. Я прошлый раз отвозил ей условия приёма в университет. Она хочет попробовать поступить в него.
-  Так ты её привезёшь сюда, к нам?
-  Я думал об этом. Наверное, не надо ей быть здесь. Я вполне могу снять квартиру, пока она поступит, а не поступит - вернётся в Китай. За квартиру я уже почти договорился.
-  А где будешь жить ты? Нет, так не пойдёт. Она будет жить у нас.
-  И где же она здесь будет жить? Не может, же она жить с нами или с Димой в одной комнате.
Таня села в постели. Потом повернулась к Дину.
- Может. С нами, конечно, нет, но у Димки места хватит на двоих.
- И как это ты себе представляешь?
- Ну, купим для неё кушетку или раскладное кресло, что-нибудь
для вещей. И ты знаешь, у нас в гараже есть ширма. Такая старая
раскладная стенка. Она довольна высокая. И если отодвинуть диван, переставить Димкин стол, развернуть книжный шкаф - вполне
будет достаточно места, чтобы сделать для неё уголок.
-  По-моему из этой затеи ничего не выйдет.
-  Почему не выйдет? Думаешь, Димка будет против? Ну, конечно, не в восторге. С ним нужно поговорить. Пока с квартирой обожди. Я поговорю с Димкой, тогда видно будет. А почему она решила поступать в Московский университет? Туда поступить не просто и даже очень не просто.
- В Москве учились моя мама и отец, они здесь познакомились и были здесь счастливы.
- Так это её бабушка настроила, ну в смысле посоветовала?
- Оксун никогда не видела бабушку. Мои родители погибли во время Культурной революции.
- Сколько же тебе было?
- Десять.
Таня положила ему голову на плечо.
- Я ничего о тебе не знаю. Мы не живём, мы бежим. Бежим, да ещё и сумки на себе тащим, так где-нибудь по дороге упадём и умрём. И всё это ради куска хлеба. Я плохо помню, но всё же, помню один эпизод, тогда по телевизору две бортовые машины, полные воробьев - это такие маленькие птички, что живут под крышей. Уж если досталось несчастным птичкам, то, что же досталось людям?
- Птички были позже. Давай не будем об этом. Когда-нибудь я
тебе всё расскажу, а пока не надо.
Татьяна, приподнявшись на локоть, посмотрела Дину в лицо.
- Хорошо. Не будем.- Потом легонько провела пальцем ему по
носу.- А кто тебе нос сломал?
Дин улыбнулся:- Обстоятельства.- Обнял и прижал к себе.- Ох, и хитрая ты, Танька.
Утром Татьяна ещё спала, а Дин брился на кухне. Сегодня он поднялся раньше обычного. Димка прошмыгнул в туалет, буркнув на ходу: - Доброе утро.
- Доброе утро.  - Ответил Дин.
Когда же Димка выходил с туалета, Дин его окликнул: - Дим, можно тебя на минуту. Димка сонный, с перекошенным лицом, нехотя подошёл к нему.
- Я вас слушаю.
- Тебе не кажется, что ты обманул мать?
Димка от неожиданности полностью проснулся. Он думал, что всё уже позади и продолжения не будет. Во всяком случае, не такое продолжение. Он предполагал, что Дин может рассказать матери, и где-то этого и ждал, но такого оборота - нет. Сначала это его удивило, а потом разозлило.
- А вы, кажется, забыли, что рубашку в мусор выкинули вы.
Дин улыбнувшись, сказал: - Ладно. Принимается. Мы с тобой обманули. Мне ты можешь ничего не говорить, а ей, я думаю, должен сказать правду.
- Меня не интересует, что вы думаете. Я упал.- Димка демонстративно развернулся и пошёл к себе.
 - Сегодня Татьяну вечером забираешь ты. Я не смогу.- Вдогонку ему сказал Дин.
Димка на ходу по слогам: - Хо-ро-шо.
Дин расстроился: - Ну, вот и поговорили. Нечего сказать! Что из себя мнит этот избалованный, самонадеянный мальчишка? Поговорить с Татьяной? Лучше не надо. Димка, пожалуй, этого только и ждёт. Да... Хрупкое перемирие и не Дину начинать войну. Чего уж там, преимущество на стороне Димки.- Дин это понял, когда наблюдал Димкину импровизацию по поводу "Я упал "- Он просто бессовестно пользуется любовью и доверием матери. Даже странно, что я до сих пор здесь. С такими-то талантами! Однако терпеливый мальчик, ждёт, что я сам уйду. Не могу я уйти, Дима, вот в чём вся проблема. Тебе нужна Татьяна, но мне она тоже нужна. И что делать - ума не приложу. Попробовать это объяснить Димке? Ну что он может понять. Пожалуй, лучше оставить всё как есть. Что ж, Дима, ты терпелив - я тоже, будем терпеть друг друга дальше.
Вечером, когда Димка делал уроки, Татьяна подсела к нему за стол напротив, положила руки на стол, а на них голову и, улыбаясь, стала смотреть на Димку. Тот посмотрел на неё раз, второй:- Так, что на этот раз?
- Ты меня убьёшь.
- Так серьёзно?
- Очень.
- Выкладывай. Не тяни кота за хвост.
Татьяна, став серьёзной, села прямо.
- Я тебе говорила, что у Дина есть дочь, и она в этом году заканчивает школу.
Димка и дышать перестал:- Уж не хочешь ты сказать, что она хочет приехать сюда?
- Да, она хочет приехать сюда и поступать в университет.
- Не хило.
- Так вот, до поступления в университет я хочу, чтобы она жила здесь.
- Где? На потолке!
- Дим, я по большому счёту о ней ничего не знаю. Без матери она осталась лет десять назад. Насколько я понимай, Дин очень любил её мать и очень любит её. Поступить учиться в Московский университет она хочет давно. В Китае она живёт с бабушкой, с маминой мамой, учится в престижном колледже. У Дина нет никого, кроме неё. Ни братьев, ни сестёр, ни родных. Никого. И он приехал сюда ради неё, чтобы заработать деньги и чтобы быть рядом с ней. Дин может нанять квартиру, но я не хочу, чтобы он это делал. По крайней мере, попытаться можно, если не получится, значит, не получится.
- Мам, что ты в нём нашла?
Татьяна улыбнулась: - Димка, Димка я люблю его. Ты не думай, что я люблю тебя сейчас меньше чем раньше. Я люблю тебя, я очень люблю Алёшу. Сама любовь не умирает, её можно только убить, а если её не убивать, она будет жить вечно. Я всегда буду любить твоего отца. Может, я и полюбила Дина потому, что он совершенно другой, чем Алёша. Я никогда не думала, что в моём сердце найдётся ещё место для одной любви. Есть люди - всю жизнь проживут и ни одной любви. Знаешь, как бы они там не жили, чтобы не имели, всё это ерунда, я всё равно их богаче. Вот в этой несчастной квартирке, где четырём негде поместиться - я богаче их. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, а для меня это значит, чтобы в твоей жизни была любовь.
- Ну, хорошо, но где же мы её поместим?- Димка засмеялся: - Не
квартира - китайский Шанхай. Ладно. Извини. Но как мы здесь с ней разминёмся?
- Помнишь бабушкину ширму, она у нас в гараже, придётся привести её в божеский вид, кое-что купим с мебели, произведём небольшую перестановку, этот угол будет твой, тот - её, ну и между вами ширма. Других вариантов нет.
- Не знаю. Может мне перейти на кухню?
Татьяна улыбнулась и покачала головой. Потом подошла к Димке и обняла его за плечи: - Дим, ты не поместишься в нашей кухне. Димка тернулся щекой, о её лежащую на его плече руку и тяжело вздохнул: - Ширма. Это где-то месяца два. И готовиться поступать мы будем здесь же. Так что два месяца, двадцать четыре часа в сутки... Мам, я не выдержу.
- Ну, если не выдержишь, значит, мне говорить Дину чтобы искал квартиру?
- Ладно. Давай попробуем. - Сдался Димка.
- Давай договоримся. Если получится так, что тебе будет невмоготу, ты мне скажешь. Лады?
Димка улыбнулся: - Не бойся, я с ней буду обращаться как с хрустальной статуэткой, пылинке не дам на неё упасть. Я за неё грудью на амбразуру.
- Тяжко тебе со мной приходится. Не повезло тебе с матерью.
- Ты что? У меня самая лучшая мама в мире. И если тебе хочется, чтобы она была здесь... Бог с ней. Я это как-нибудь переживу.
Поздний вечер, на кухне Дин доканчивает ужин. Татьяна сидит рядом за столом.
- Ты почему сегодня так поздно?
- Да перед поездкой работы всегда много. Билет я уже взял, так что послезавтра я в пути. Тань, мне завтра нужно дать окончательный ответ по поводу квартиры.
- Я говорила с Димкой. Он не против, так что привози Оксун сюда.
Дин удивлённо посмотрел на Таню.- Не ожидал. Трудный был разговор? Да?
- Почему трудный? Нормальный. А вот тебе с Оксун разговор ещё предстоит. Согласится ли она?
- Я думаю - согласится. - Дин улыбнулся.- Кто меня учил русскому языку? Она. И если честным быть до конца, то в китайский ресторан тебя пригласить посоветовала тоже она. Оксун сказала, что сердце любимой женщины лучше покорять на своей территории. Ты теперь во мне разочарована?
Таня покачала головой: - Нет.
- Наверное, не надо тебе было говорить об этом.
- Что ты? Ты мне понравился не в ресторане, а немножко раньше. Если бы не твоя дочь, может быть, по форме было бы что-то другое, по сути то же.
- Таня, ты меня извини, но я, кажется, опять чего-то не понял.
Татьяна засмеялась:- Ничего. Не всё сразу. Знаешь, я очень боялась встречи с твоей дочерью. Но то, что ты рассказал, вселило в мою душу надежду. Так что привози-ка её скорее. Мне очень хочется её увидеть.
Прошло три недели. В Димкиной комнате появилось сооружение или как он его называет - китайский уголок или китайской пагодой. Здесь кушетка, над ней бра, стул, зеркало, оригинальная то ли парта, то ли столик для занятий. Одну стену этой  импровизированной комнаты составляет ширма, а другую - развёрнутый книжный шкаф книгами наружу, а глухой стенкой в комнату. Во всей комнате переклеены обои и такими же обоями заклеена стенка шкафа, вместо двери красивые шторки. Всё подобрано по цвету. Это сооружение занимает большую часть комнаты, но, несмотря на ее миниатюрность, когда заходишь, то чувствуешь себя уютно и защищено. Так как для Димки места почти не осталось, то его диван занимает угол между ширмой и идёт вдоль окна, к нему вплотную поставлен стол, а дальше уже балконная дверь. Над диваном в кожаном футляре висит гитара, прибита полка, где расположены его учебники, так как места маловато, то они заняли ещё и пол подоконника. Только что отшумел выпускной. Медалистом Димка не стал, он умудрился сделать абсолютно глупую грамматическую ошибку в своём сочинении, так и получилось, что за содержание он получил пять, а по русскому языку четвёрку, о чём даже преподаватели жалели. Им нравился Димка своей ненавязчивой общительностью, открытостью. Непременный участник всех школьных дискотек и КВНов, он был негласным лидером и главной тягловой силой всех этих мероприятий, но, тем не менее, все находили, что у него математический склад ума. Он участвовал небезуспешно в олимпиадах, и поступать после окончания специализированной школы с математическим уклоном он собирался на физмат Московского университета имени М.В. Ломоносова. Оксун и Дина они ждали со дня на день. У Татьяны заканчивался товар, она тянула, тянула, а потом решила всё-таки поехать в Польшу. Димка после экзаменов решил развеяться и он, вместе с друзьями на мотоциклах, с девчонками махнули на озёра. Девчонки приготовили горы бутербродов из продуктов, купленных в складчину, все накупались, набегались и завалились загорать под солнышком. Димка сидел здесь же в тени под деревом и по заказу ребят исполнял свои и чужие песни.
Ночное метро, гулкие шаги,
А в пустом вагоне только я и ты
Сам себя я не пойму,
Но тебя терять я не хочу.
Может в этом и судьба,
Что тебя здесь встретил я.
Мерный стук колёс
Свет твоих волос
И хочу я одного,
Чтоб на станции "Любви"
Мы с тобой сошли.
Только вот беда - нет пути туда
И не ходят туда поезда.
Что ж ты делаешь, судьба?
Мимо вот идёт она
И проходит и уходит
И уходит навсегда
Попутчица прекрасная моя.
- Дим, спой ещё что-нибудь. Димка задумчиво: - Что-нибудь?
Тревожит меня сон.
Сжимают грудь мою
Сиреневые горы
В голубом краю.
Один я там стою,
Но я кого-то жду,
С обрыва вниз смотрю
И вижу там - себя.
Я там один стою
И я кого-то жду
Куда-то вниз смотрю
Хочу я крикнуть им:
"Сюда идти нельзя".
И крикнуть не могу
Сдавили грудь мою
Сиреневые горы
В голубом краю.

-Димка, ты чё? Откуда этот бред? Спой лучше "Сиреневый сон".
Димка вздохнув: - Действительно - бред. Ну что ж "Сиреневый сон" так "Сиреневый сон".
Цветёт сирень, который день
Цветёт сирень.
А мы с тобой, а мы с тобой
Идём по улице ночной
И никого на ней,
Одни лишь только фонари,
Они горят в ночной дали,
Да заливаются шальные соловьи.
По этой улице с тобой
Идём меж небом и землёй.
Пусть не кончается сон мой.
Проснулся я, и нет тебя.
Ты без меня не уходи,
На этой улице меня ты подожди,
Ведь я приду к тебе опять,
Чтоб имя мне твоё узнать
И о любви сказать.
Возвращались они уже вечером, но на обратном пути у его друга Генки напрочь сломался мотоцикл. Так как Димку дома никто не ждал, то он пару раз смотался до ближайшей станции метро, чтобы отвезти девчонок, а потом остался помогать Генке с мотоциклом, остальные все уехали в Москву, да и всем торчать здесь, не было смысла. Домой Димка появился под самое утро, чумазый, уставший. Он открыл ключом дверь, на полке для обуви стояли туфельки и обувь Дина. Димка с досадой тихо сказал:
- О, ёлкин свет, хоть бы не разбудить, а то сейчас начнётся воспитательный час.
Он зашёл на цыпочках в свою комнату, положил свою гитару на стол, добрался до дивана, сел на него, хотел раздеться, но повалился головой на подушку и отключился. Через час проснулся Дин, зашёл в комнату, увидел Димку, который полусидя, полулёжа, спал на своём диване, подошёл к нему, тронул за плечо:
- Дима, что случилось?- И попытался его посадить.- Дима, ты меня слы¬шишь, что случилось?
Димкина голова безвольно свисала, он попытался поднять её и открыть глаза, но они у него не открывались.
- Ничего, всё нормально. Спать, спать, спать.
- Дим, где мама?
- В Польше.
- Когда она приезжает?
- Сегодня дневным, в одиннадцать.
- Хорошо. Спи.- Дин положил Димку на подушку, поднял его ноги и попытался начать раздевать его, но Димка заупрямился.- Не надо.
 Потом глаза его удивлённо открылись, и он посмотрел мимо Дина. Сзади отца стояла Оксун. Она услышала разговор и проснулась.
- Ты кто?
- Оксун.
- А, так ты всё-таки приехала.- Он хотел было протянуть к ней руку, но отключился и уснул.
- Что с ним. Он пьян?
Дин, прикрывая Димку покрывалом, сказал:- Нет. Судя по грязи, он всю ночь промотался на мотоцикле, а может и день, и видно обломался, на него килограмм мыла надо потратить, чтобы отмыть. Таня в Польше, поезд приходит в одиннадцать. Скоро семь. Я иду в общежитие, а потом, оттуда поеду встречу Таню с товаром. Так что тебе придётся самой хозяйничать. Судя по всему, Димка отключился надолго. Пойдём, я покажу, что и как. А в институт пойдём завтра, хорошо?
- Хорошо.
Скоро одиннадцать. Оксун заходит в комнату и сразу же встречается с глазами Димки. Он внимательно и сосредоточенно смотрит на Оксун, потом садится.
- Ты Оксун.
- А ты Дима.
Димка галантно нагибает голову:- Собственной персоной.
- Персоне не мешало б умыться.
- Нет проблем. А сколько времени?
- Одиннадцать.
- Одиннадцать! Проблема есть. - Он вскочил с дивана. - Мать приезжает с Польши в одиннадцать, а я ещё здесь. Я побежал.
- Погоди. Не надо. Отец встретит твою маму.
- Дин? А откуда он знает?
- Ты ему сказал.
- И когда ж я успел?
- Когда отец тебя укладывал.
- Это что - я был так хорош?
- Ты и сейчас хорош. Посмотри в зеркало.
Дима глянул на свои грязные руки.
- Судя по рукам, на лицо лучше не смотреть. Боюсь, что это
не отмоется никогда.
- Почему не отмоется? Отмоется. Пошли в ванну. - Она взяла его за полу рубашки и потянула за собой.- Пошли. Пошли.
Димка на неё хитро посмотрел:- Ты точно с Китая?
- Какие сомнения?
-В Китае так по-русски не разговаривают.
- Много ты знаешь, как в Китае разговаривают по-русски.
Через час Димка, вымытый переодетый с ещё мокрой головой расположился за столом кухни и уминает то, что ему подала Оксун.
- Вкусно. Это Дин готовил?
Оксун хотела ответить, но тут стукнула дверь.
- А вот и наши. - Димка вскочил.
Послышался радостно- возбуждённый голос Тани: - Ребята, где вы? Димка и Оксун вышли в коридор. Димка сразу же подошёл к матери, чмокнул её в щёчку.
- Мам, с приездом.- С опаской посмотрел на Дина.- Дин, с приездом.
Потом быстренько шмыгнул за Оксун. - Мам, познакомься. Это Оксун.
Таня не без удивления рассматривала девочку. Она была красива непривычной красотой, а какой-то незнакомой, может с какой-то забытой сказки. Таня взяла её обе руки в свои руки.
- Здравствуй, Оксун. Я рада, что ты приехала.
- Здравствуйте - и, немного замявшись, Оксун добавила - Таня.
Таня засмеялась, обняла её и тихонько прижала к себе.
- Я абсолютно не буду против, если ты меня будешь звать Таней.
Надеюсь, Димка тут вас хорошо встретил.
Димка и глаза закрыл: - Мам, я их не встречал.
- То есть, как не встречал?
- Нет мне прощения. Мы с ребятами вчера поехали на озёра. Ну, думали туда - оттуда быстренько смотаемся. Но как на  грех на обратном пути у Генки рассыпался мотоцикл. Мы почти до утра с ним провозились, у меня аккумулятор чуть совсем не сел. Ты же знаешь - у Генки старьё, а в ремонте я разбираюсь больше чем он. Ну, как я мог его бросить?
Татьяна стояла такая несчастная, такая убитая.
- Ну, виноват. Ну, каюсь. Мам, ну прости.
- Что мне тебя прощать? - Грустно сказала Таня. - Ты вот у Дина с Оксун проси прошение.
- Не надо ни у кого ничего просить. Мне нужно было дать телеграмму, и всё было бы нормально. Нужно где-то расквартировать сумки. Дим, бери и потащили.
 Вечером. Таня и Дин у себя в комнате.
- У тебя красивая дочь. Наверное, в маму. А у тебя есть фотография жены?
- Есть, хочешь, покажу?
- Да. Покажи, пожалуйста.
Дин достал и протянул ей фотографию.
- Красивое лицо. Только странно, но Оксун не похожа ни на тебя,
ни на мать.
- Она очень похожа на бабушку, мою маму. Фотографии у меня не
осталось. Не сохранилось, но я помню.
- А как звали твою жену? - Её звали Маи.
- Мая? Это же русское имя.
- Не Мая, а Маи.
- Маи - повторила Татьяна, но для неё она навсегда осталась Маей, и она всегда обращалась к ней и думала о ней как о Мае.
- Если ты не будешь против можно, я увеличу эту фотографию и поставлю рядом с фотографией Алёши.
Через несколько дней Оксун, затянув в комнату Тани, увидела увеличенную цветную фотографию мамы.
- Мама?!
-Извини, наверное, нужно было спросить у тебя. Если ты не возражаешь, то пусть фотография стоит здесь.
 Оксун, молча, смотрела на обе фотографии.
- Это Алёша, Димин папа, он погиб в Афганистане. Дима на него похож.
- Да, очень.
- Это наше прошлое. Без него не было бы у нас  нашего настоящего, и я очень надеюсь на ваше будущее, потому что это и наше с Дином будущее. Что случится с вами, то будет и с нами. Что-то я сильно грустно. Да? Ну как, ты не против?
- Нет, не против.
Татьяна обняла девочку и прижала  к себе.
Потянулись дни подготовки к экзаменам. Дин с Татьяной вечно были заняты. Димка теперь редко помогал матери, единственной его обязанностью по дому было сходить в магазин и на рынок за продуктами. Остальное время они проводили с Оксун, часто сидя за одним столом друг против друга. Оксун читала учебник, а Димка, подперев щеку рукой, смотрел на Оксун. Оксун не выдержав:
- Дим, ты решил уже свою задачу?
- А, задачу. Да вот подхожу к концу решения, прямо так и маячит перед глазами, но не дается.
- Ну, оставь эту. Может она слишком сложная, попробуй другую, попроще.
- А ладно, Бог с ней, решу. Слушай, я там у них фотографию видел. Это твоя мама?
- Да.
- Странно, ты не похожа ни на Дина ни на мать.
- Внешне я похожа на бабушку.
-Это на ту, что ты с ней жила?
- Нет, на маму отца. Они с дедушкой здесь познакомились. Учились вместе в Москве.
- Он что - не китаец?
- Почему? Китаец.
- Действительно судьба. Где Китай, а где Москва. А мои, дедушка с бабушкой, умерли, представляешь, в один год. Сначала бабушка, а дед через три месяца. Мама говорит - дед одиночества не вынес. У них любовь была. А папины родители живы, старые уже, он у них поздний ребёнок. Они далеко. Раньше мы с мамой к ним ездили, а теперь поедешь... Как же.
- А мои, бабушка и дедушка, вместе умерли. Их убили во время культурной революции. У них тоже была любовь.
- А кем они были?
- Дим, давай заниматься, а то опять проболтаем несколько часов.
- Труба зовёт. Надо, значит надо.
Димка попытался заняться задачей, но она не получалась. Его мучили тысячи вопросов, ему очень хотелось продолжить разговор, но Оксун была права: стоит им начать говорить и время куда-то улетучивалось с невероятной скоростью, что поделаешь, но они действительно могли говорить часами, перескакивая с темы на тему, можно сказать, ни о чём и обо всём сразу. Димке нравилось поддразнивать Оксун, провоцировать её возмущение. Оксун понимала это, но не могла удержаться. Порой ей хотелось его просто стукнуть. В свои шестнадцать она имела довольно чёткий взгляд на жизнь и была в своих требованиях " максималисткой" в хорошем понимании этого слова и Димке это нравилось, хотя его и раздражал её ходульный патриотизме её убеждённость в своём ощущении этого мира, своего понимания его. При всём своём различии в своей сущности они были очень похожи и им очень нравилось искать подтверждение этой похожести, открывать себя в другом, хотя они этого и не осознавали. Общение друг с другом доставляло им массу радости. Это было интереснее любой книги, кино, путешествия, это был мир другого человека, где встречались те же чувства, те же мысли, те же страхи что и у тебя, они были такими же, но в тоже время совершенно другими; ну как обратная сторона Луны. Всё-таки это та же Луна, те же кратеры те же пыльные моря, те, но всё-таки другие. И когда они однажды проговорили всю ночь напролёт, Оксун ужаснулась, вся их подготовка к экзаменам грозила уйти в болтовню и тогда она выдвинула Димке ультиматум, обходиться только самыми необходимыми вопросами и поддерживать рабочий распорядок дня, а по ночам спать, иначе проку от занятий не будет никаких. Димка понимал, что она права, потому с энтузиазмом согласился на жёсткие требования, но выполнение их для него стало сущим наказанием, он постоянно оказывался в нарушителях договора. И вот опять Димка не выдержал: - Я задам только один вопрос.
Оксун с подозрением посмотрела на него, вздохнула и милостиво разрешила: - Хорошо. Задавай свой вопрос.
- Хорошо, внешне ты похожа на бабушку, а внутренне, то есть по характеру на кого? Как ты думаешь?
- Я думаю, что на отца.
- На Дина? С чего это ты взяла?
- Дима, это уже второй вопрос.
Оксун посмотрела на Димку сочувственно, сожалея, но Димка уже знал, что если он попытается настаивать дальше, она просто вздохнёт, заберёт книги и демонстративно уйдёт в другую ком¬нату, а ему этого не хотелось и он, нехотя смирился.
- Всё. Молчу.
Ещё через некоторое время опять комната Димы. Оксун сидит за столом, а Димка в углу своего дивана. Он что-то быстро пишет, черкает, короче, вместо математики он пишет стихи! Оксун с интересом поглядывает на него, он явно увлечён, в конце концов, она не выдерживает: - Как дела?
Димка счастливо улыбнулся.
- С переменным успехом.
- Я никогда не думала, что, решая задачи можно испытывать удовольствие.
- Ещё как.
- А я что-то не испытываю особого удовольствия.- Она вздохнула. - Вернее сказать я его совсем не испытываю.
- Ничего, ничего ты ещё подналяг и придёт второе дыхание. Вот увидишь, ты будешь влюблена во все склонения английских глаголов.
Июль подходил к концу, он таял как льдинка на жарком летнем солнце: только что были выпускные экзамены, только что приехала Оксун, а через десять дней начинались вступительные экзамены. Дин собирался уезжать в Китай. Перед поездкой он решил поговорить с Оксун о том, что его беспокоило. Они сидели с Оксун на диване и разговаривали.
- Жаль у тебя начнутся экзамены, а меня не будет. Надо съездить домой. Так что отпразднуем твой день рождения, и я уеду. Там Тао зашивается с фабрикой. Наконец-то вышли на приличные объёмы пошива. Нужно срочно расширять сеть продаж, привлечь хороших ребят. Теперь мы сами можем обеспечить их основным товаром приличного качества, да и в любой момент можем поменять модель, объём заказа. Пока всё нормально идёт. Но работы очень много.
- Будешь дома - навести бабушку, передай ей от меня привет. Я по ней скучаю.
- Хорошо. А как твои дела?
- Продвигаются понемножку.
- Слушай, если у тебя какие-то проблемы, вопрос, ведь не закрыт. Пока я здесь, всё можно изменить. Комната в общежитии свободна, она за мной. Да и квартиру можно снять, если захотеть. У меня есть время.
- Почему ты об этом заговорил? Ведь всё нормально. Я привыкла к своему бунгало и с Димкой и с Таней мы стали друзьями.
Дин взял её за подбородок: - Хорошо, моя девочка, пусть будет так. Ты ведь у меня умная девочка. Ведь так?
- Пап, что тебя беспокоит. А?
В это время хлопнула входная дверь, и Димка буквально влетел в комнату, крича на ходу: - Оксун, посмотри, кого я принёс!- Он с победным видом держал в двух ладонях маленький комочек - потешного щенка. Увидев Дина и Оксун, сидящих рядом на диване, он немного растерялся: - Я вам помешал. Извините.
Дин поднялся. - Нет. Просто я скоро еду домой и нам нужно был поговорить об этом. Слушай, Дим, заберёшь сегодня Таню с рынка. Я обещал, но у меня появилась необходимость встретиться с одним человеком.
- Нет проблем. Я с удовольствием.
Щенок был уже в руках Оксун. Она восторженно разговаривала с ним на китайском языке.
- Ой, какой ты хорошенький! Какой же ты хорошенький!
- Где ты его взял? - спросил Дин Димку.
- Во дворе. У нас здесь прижилась собачонка. Её все зовут Крошка Пэги, так у неё их аж четверо. Ну, я и взял одного бутуза. Пусть у нас живёт. Он такой потешный, но самостоятельный. Сразу видно - вожак. Оксун, давай назовём его Великим и Непобедимым Тимуром. А? Ничего?
- Нет, давай назовём его Тоб.
- Я не возражаю, но Тобик не может быть Великим и Непобедимым.
- Во-первых, он не Тобик, а Тоб, а во-вторых, чтобы быть Великим и Непобедимым, не обязательно быть Тимуром.
- Не могу устоять против таких весомых аргументов. О Великий и Непобедимый Тоб, а согласишься ли ты направить свои стопы в сторону холодильника и посмотреть,  а не завалялся ли там кусочек колбаски?
Вечером Таня сидела на Димкином диване, у неё на коленях был Великий и Непобедимый. Она перелистывала Димкину тетрадку по подготовке к экзаменам. Вид у неё бесконечно несчастный. Хлопнула входная дверь, вошёл Димка:- Народ! Кто дома? Опять у нас дверь не замкнута.
Увидев мать, он замолчал. Они, молча, смотрели друг на друга, пауза явно затягивалась.
- Дим, что это такое?- Нарушила молчание Татьяна. - Ты называешь это подготовкой к экзаменам? У тебя здесь страниц, исписанных стихами, больше, чем по всем предметам вместе взятым. Как же ты собирается поступать?
- Мам, ты читала стихи?
- У тебя жуткий почерк, но кое-что я прочла.
- Тебе понравилось?
- Стихи - вещь хорошая и в жизни не помешают, если ты провалишься в институт, то осенью зашумишь в армию. У тебя есть только один шанс. Я тебя очень прошу - воспользуйся им. Тем более ты же поступаешь на физмат. Ну, будем считать, что к сочинению ты подготовился, что-нибудь сочинишь, а как быть с математикой и физикой? Там нужно только знать и знать наверняка, они, понимаешь ли, точные науки.
Она, вздохнув, отложила тетрадку, взяла щенка и встала с дивана.
- Я решила просить Дина, чтобы он нашёл квартиру для Оксун. Иначе толку не  будет.
-Ну и как это будет выглядеть? Ты пригласила человека, а теперь выгоняешь его из дому.
-Я надеюсь, что Дин меня поймёт.
- Дин тебя может и поймёт. А Оксун, а я? Вспомни, какой у нас был уговор. Ты что считаешь, что я чем-то обидел Оксун, что я вел себя грубо?
- Дима, не передёргивай.
- А что ты хочешь? Ты из-за меня выгоняешь Оксун. А как ей быть? Что ей думать? Ты думаешь, что ей легко было здесь у нас привыкнуть? И вот почти перед самыми экзаменами ты её выставляешь, это притом, что её отца с ней не будет. Ты же знаешь, что он буквально через несколько дней едет в Китай, а не ехать туда он не может, хотя бы потому, что у них коллективный бизнес, и плюнуть на него он не может. Ну, мам, я же прав, ну подумай, я же прав? Ну что ты? Ну что ты?
Димка обнял мать, прижал их вместе со щенком к себе. – Ну, чего ты переполошилась, ну поступлю я в этот долбаный институт, поступлю. Не переживай ты так! Хорошо? И не тревожь Дина, пусть едет в. свой Китай спокойно. Ну, хорошо? Мам, хорошо?
- Хорошо. Пусть будет так. Но поступление за тобой, понял.
- Мам, я всё понял.
Был день рождения Оксун. Дима увидел, что она проснулась, вскочил с дивана: - Стой, не двигайся.
Завернувшись покрывалом, заложив руки за спину, подошёл к Оксун и поцеловал в щёчку.
- Поздравляю с Днём Рождения.
Потом поставил стул на середину комнаты, подхватил Оксун и поставил на него.
- Димка, что  ты делаешь?
Но тот уже схватил гитару и стал перед ней на одно колено.
- Приготовься слушать серенаду:
Воплощаются мечты
В этом мире, если веришь ты.
Не думал я и не гадал
В тебе тебя я повстречал.
Как многолик, как разен мир
Жестокость в нём и боль и страх,
Но есть в нём ты
И значит, в мире есть любовь.
Ты судьбою мне дана
Девочка хрустальная моя.
Хранить хочу покой души твоей,
Пусть не узнает она чёрных дней.
Что б ни случилось, где бы ни был я.
С тобой всегда, всегда душа моя.
Димка отложил гитару, поднялся с колена, обхватил Оксун и снял со стула.
- Пусть в твоей жизни будет много - много счастья. И у меня есть предложение. Давай твои семнадцать лет отметим на озёрах. Там такая красотища, тебе понравится.- Димка бережно поставил её на пол.- Хорошо, малыш?
В это время в комнате Татьяны Дин услышал музыку и захотел выйти, но Таня схватила его за руку. - Тихо, тихо. Димка поздравляет Оксун, он посвящает ей серенаду.
Всей семьёй они выехали на озёра. Был прекрасный день. Практически они впервые были все вместе целый день. Отложены были дела, подготовка к экзаменам и все наслаждались возможностью отдохнуть. Был пикник с шампанским, гитарой, с купанием. Им было хорошо вместе. Дин сидел и смотрел на озеро. Димка лежал рядом, подставив спину солнышку. Потом перевернулся, посмотрел в небо: оно было высоким и голубым.
- Какое небо голубое!
Дин думал о чём-то своём, потому он не разобрал, что говорит Дима. Он медленно повернул голову к нему. Димку поразило его лицо, казалось, он ничего не видит перед собой. - Что?
- Я говорю - какое небо голубое. - Неуверенно повторил Димка.
- А.
И Дин, даже не посмотрев на небо, снова уставился
перед собой на озеро. Казалось, что он где-то не здесь. Поток
времени унёс его в другое измерение. И какое озеро он видел
сейчас перед собой, и какие воспоминания вставали перед ним?
Впервые за всё время их знакомства Димке захотелось ему сказать
что-то доброе, чем-то его утешить. Он поднялся, протянул руку и коснулся его плеча, Дин обернулся к нему, лицо его было спокойно как всегда, он вопросительно посмотрел на Диму. Димка, поражённый такой быстрой сменой, растерялся и почти смущённо сказал: - Я хотел спросить, как по-китайски будет " Какое небо голубое!"
Дин ему сказал, но Димка, повторяя, сделал ошибку.
- Нет не так. - И Дин снова повторил фразу на китайском.
К ним подошла Оксун и удивлённо спросила: - Чем вы здесь занимаетесь?
- Не слышишь - изучаем китайский язык.- Входя в роль великого
полиглота, ответил ей Димка.- Я уже могу тебе сказать целую фразу по-китайски.
Димка развернулся к ней, картинно поднял руку, медленным жестом указывая на небо, и гордо произнёс по-китайски: - Какое небо голубое!
Оксун рассмеялась. Ей было смешно от вида Димки, от его произношения и от самой фразы. Она смеялась до слёз. Димка удивлённо посмотрел на Дина. Тот улыбался и смотрел на дочь счастливыми глазами.
- Я что-то неправильно сказал?
- Нет, нет, ты всё правильно сказал. - Успокоил его Дин
- Это первая фраза, которую ты выучил на  китайском языке?- Спросила Оксун.
- Это не то, что фраза, это вообще первые слова, которые я говорю
на китайском.
- Тебя можно поздравить. Ты выучил самые необходимые слова.
- Конечно, я с этими словами нигде не заблужусь, даже в Китае. Небо голубое везде.
Сколько ещё раз эта фраза будет предметом шуток, смеха.  Ведь она много раз будет звучать и на китайском и на русском языках.
Через несколько дней Таня на рынке взволновано ждала Димку.
Зина заметила её беспокойство и спросила:- Таня, что ты мечется по палатке как тигрица по клетке? Что случилось?
- Димка сегодня сдаёт профилирующий - математику, первый экзамен. От того, как он его сдаст, зависит многое.
- Тебе надо выпить успокоительное или корвалол. На тебе лица нет, и ты вся дрожишь. Ты что, свалиться хочешь? И что тогда?
Таня, успокаиваясь, сказала: - Хотя бы он сдал, хотя бы он сдал. Я ночь не спала. И спать вроде хочется, глаза закрою, а мозги работают так ярко, так чётко. Вспомнила, наверное, всю свою жизнь.
- Да что ты так? Димка у тебя умница. Даст Бог, сдаст.
- Ничего, ничего. Я уже успокоилась. Что будет, то будет. Я хотела с ним пойти. Да куда там! Странно, но когда мы спорим с Димкой, я ему почти всегда уступаю. Почему?
Наступила вторая половина дня.
- Зин, уже все сроки прошли. Он обещал ко мне зайти после
экзамена. Что-то там не ладится. Боже, что случилось?
И вдруг она увидела Диму в начале ряда. Хоть людей в проходе много, она его сразу узнала.
- Дима!? - Она пошла к нему навстречу. Димка шёл как слепой. Он был бесконечно растерян. Мать он увидел, когда она была уже перед ним.
- Мам, я срезался. Напрочь. У меня двойка. Всё. Института не будет.
Таня спокойно и даже слегка насмешливо сказала: - Ну, срезался, так срезался. В этой жизни за одного битого двух небитых дают. Так что учись держать удар, сынок.
Она его развернула обратно к выходу, обхватила рукой и повела с рынка.
- Пойдём отсюда. А по поводу института. Почему не будет? Все ещё будет. А если и не будет... Что ж, жаль, но есть в жизни вещь и поважнее института.
- И что же это за вещь?
- Жизнь, сынок, жизнь. Она сама по себе очень важная вещь.
- Осложнил я её тебе. Да?
- Если бы мне - это ещё ничего, но ты себе её осложнил. Ну, ничего... Если ещё завтра Оксун завалится... Моя вина, моя большая вина.
- Мам ты чё, а причём тут Оксун?
Они зашли в парк, здесь людей было мало. Димка немного отошёл.
- Я не знаю, что ей говорить.
- Что говорить? Говорить надо правду. Что ж лгать? Да такого рода ложь и не пройдёт. Разве что если она тоже загремит с институтом. Тогда Дин отправит её в Китай, и поступил ты в институт или нет, это уже будет просто неважно.
- Как в Китай?
- Да так - в Китай. Что ей здесь делать? Для неё Москва - это
институт. Не на рынке же ей здесь стоять. У неё в Китае гораздо
больше возможностей с работой, с учёбой и вообще устроить свою
жизнь. Давай сядем.
Они сели на уединённую скамейку. Димка буквально рухнул на неё.
 -Дим, ты не спрашивал Оксун, откуда она так хорошо знает русский?
Димка, молча, покачал головой.
- Не думаешь ли ты, что чтобы так знать русский достаточно его
учить в школе. Её бабушка, которая её все эти десять лет после
смерти матери фактически воспитывала, преподаёт русский язык в высшей партийной школе. Я думаю, ты догадывается, что это такое. Не знаю, как она владеет английским, может не так хорошо как русским, но я думаю - вполне прилично. Бабушка была против, она не хотела, чтобы Оксун ехала сюда. С её подготовкой она бы могла поступить в любой институт в Пекине. Но даже дело не в этом. Бабушка считает, что будущее Китая связано с Америкой, она как образец для подражания, а Россия - это прошлое Китая, ну ошибка, вот как Культурная революция, так и Россия была ошибкой в жизни Китая. Может, я слишком примитивно истолковываю, но суть передаю правильно. Оксун очень любит бабушку, но она очень любит и отца. И я так понимаю, что они с отцом вступили в "заговор" против бабушки. Мне так кажется. Понимаешь, Дину много дано от природы, но он рано остался сиротой, так что основную политическую часть этого так называемого "заговора" Оксун вела с бабушкой тет-а-тет. У бабушки была одна дочь, и когда она умерла, то единственным светом в окошке для неё стала внучка. Так что за внучку она воевала до конца. Она до конца была против, чтобы Оксун ехала сюда.
- Ты хочешь сказать, что если Оксун не поступит, то я могу её больше никогда не увидеть.
- Боюсь, что да.
- Мам, что делать?
- Уже ничего. У неё завтра экзамен и тут надежда только на Бога. А она быстрее всего сидит там и ждёт тебя и волнуется за тебя, что как сам понимаешь, не способствует усвоению новых знаний. Я не знаю как, я не знаю, что ты ей будешь говорить, но ты сейчас пойдёшь к ней и скажешь о своём провале. И если она тебе дорога, ты ей скажешь так, что известие об этом не помешает ей сдать завтра вступительный экзамен.
- Да, я сейчас пойду к ней. Только, ещё одно. Мам, почему ты мне об этом не рассказала раньше?
- Дима, если ты считаешь, что Дина так легко разговорить на
подобные темы, то ты несколько ошибается. Конечно, я кое-что
узнала от него, кое-что от Оксун. Если в семье есть разногласия,
это ещё не значит, что нет семьи. А Оксун сердце этой семьи.
- Мам, если Оксун вернётся в Китай, Дин тоже вернётся?
 Таня пожала плечами. - Не знаю. Я ничего не знаю.
- Ладно, пошли. Я сегодня вечером приду, помогу тебе.
У Оксун экзамен и Татьяна решила не выходить на рынок, а дома оставаться тоже было невмоготу. Она вспомнила, что давно была на кладбище и решила поехать проведать своих, а заодно и подкрасить, убрать. Дин тоже решил поехать с ней. Провал Димки на экзаменах на него произвёл не лучшее впечатление. И если раньше он не сомневался в талантах своей дочери, то теперь он не то чтобы сомневался, а побаивался и в душе ругал себя, что не настоял, чтобы Оксун жила отдельно от них. Оно может быть и Димка б не "загремел" на экзамене. С самого начала всё пошло не так как представлялось. Любовь заставляет людей горы двигать, но это к Димке не относится, кроме как влюбиться, на большее у него не хватило, ни ума, ни сил. Когда Дин понял, что Димка влюблён в его дочь, то испытал весьма смешанное чувство: с одной стороны ему было лестно, что он любит его дочь, но с другой, это была весьма сомнительная честь для Оксун, а во-вторых, это могло осложнить и так не простые их отношения с Татьяной. Результат не замедлил себя ждать. Провалился на первом же экзамене, теперь если ещё и Оксун не пройдёт... Придётся сворачивать все дела и возвращаться в Китай. Странно, но почему-то он всегда был уверен, что Оксун поступит, и все будущие пять лет своей жизни он связывал с Москвой. Правда, он не собирался в ней жить, он думал, что наладит дела и сможет реже сюда приезжать. Где-то раз в три месяца на несколько дней, больше к Оксун, чем по делам. Теперь же, когда здесь в Москве были и Таня и Оксун, возвращаться в Китай особого смысла не было, без них многое, чем он дорожил в Китае, теряло для него смысл. Если же Оксун провалится, придётся возвращаться в Китай, а Татьяна не поедет, несмотря на то, что любит его, всё равно не поедет. Дин это просто знал, а ему не хотелось её терять. Не так часто встречаешь человека, с которым хотелось бы прожить свою жизнь рядом, а остаться здесь без Оксун он не мог, чужая ему эта Москва, уж не говоря об этом торгашестве, деньги у него вроде бы и есть, но они крутятся, радости от них никакой, а от торгашества тем более. Много тревожных мыслей посещало Дина, как оказалось всё сложно, он привык, что жизнь зависит от его решений. Сейчас она зависела от того, поступит ли Оксун или нет. И в том и в другом случае она будет уже не той, какой он представлял её себе, когда замышлял эту затею. Вот так они и оказались на московском кладбище среди бесконечных рядов могил. Татьяна уверенно вела Дина по ряду.
- Мои родители здесь недалеко от Алёши лежат.
- Как ты здесь  ориентируешься?
- Как там, у Оксун дела? Хотя бы сдала, всё-таки два уже сдано. Ты не волнуйся, Димка с ней на все экзамены ходил. Что ж, сам пролетел.
- Жаль.
- Не то слово, отчаяние берёт. Если б хоть причина была, а то по собственной дурости. Ему ведь уже восемнадцать исполнилось, так что он попадает в осенний призыв. Что делать - ума не приложу.
Они подошли к двум могилам, огороженным одним железным заборчиком.
- Ну, вот и мои родители. Так что знакомься - это папа Владимир Иванович, это мама Наталья Григорьевна.
Дин посмотрел на даты их смерти. Разница между ними была менее трёх месяцев.
- Они что, умерли с Алёшей в один год.
-  Да. Это самый страшный год моей жизни. Обычно говорят: одна беда две ведёт. Ну, а у меня по старинному правилу "Пришла беда - открывай ворота". Алёшка в Афган попал, переживали мы за него все ужасно. Потом у мамы онкология, сделали операцию, отрезали грудь. Всё вроде бы нормально, а тут Алёшу привезли с Афгана. Гроб так и не открывали. Он на бэтээре подорвался. Только Алёшу похоронили - Димка руку поломал. Ну, вроде бы рука не голова, так нет же - в больнице занесли инфекцию. Начался сепсис. Крайнего, конечно, нет, да мне уже было и не до выяснений. Умирает мой сыночек. Ну, врачи-то и сами перепуганы, виноваты ж. Димку вроде бы вытащили. Он ещё с больницы не вышел - мама жалуется - на груди по шву появились какие-то уплотнения. Ну, мы с ней съездили в онкологию. Сказали, что ничего страшного, всё нормально. Сам понимаешь, какой груз спал. Вроде бы всё ничего, через три дня ночью у неё сердечный приступ. Она и на сердце как-то никогда не жаловалась. Ей плохо. Мы с отцом испугались, бегом "скорую". И «скорая» довольно быстро приехала, минут через двадцать, не больше. Врач высокий здоровый мужчина, за тридцать, с ним медсестра, такая симпатичная женщина. Я врача как увидела, ещё подумала: "Ну, слава Богу, теперь всё будет нормально. Этот спасёт". Они сразу же стали делать искусственное дыхание. Потом врач вдруг говорит: "Прекращаем, это бесполезно, она умерла». Я рядом всё время была и даже не поняла, когда она умерла. Она, наверно, уже была мертва, когда они начали ей делать искусственное дыхание. Всё произошло так быстро - за двадцать минут. Отец мне старался помогать, как мог, но о маме тосковал очень. А у Димки проблема с рукой - не срастается как надо, хоть умри. Так что я с больницы не вылазила. Сам знаешь - туда всё время давай, давай, давай. В долги мы, конечно, залезли. У меня работа - больница, больница - работа. Тогда мы жили в другой квартире, трёхкомнатной, тоже "хрущёвка", у нас там под домом был подвальчик, там у каждого своя кладовочка, картошка там, банки - склянки, такое всё. Ну, вот отец пошёл в подвал и нет его, и нет. Думаю, что ж такое, сколько ж можно за этой несчастной картошкой ходить. В подвал, а ему видно с сердцем как плохо стало, он присел возле стеночки и вот так сидит. Я к нему, а он мёртвый.
На Таню было страшно смотреть. Она сейчас была в тогда, в том страшном году. Она осунулась, движения были как у лунатика, какие-то неуверенные, она затравлено озиралась. Дин боялся шелохнуться, ему было страшно за неё. Он боялся, что если он сделает резкое движение, то она никогда не вернётся оттуда. Он тихо обнял её.
- Всё, всё, всё, всё прошло, всё прошло.
Таня вздохнула, как-то обмякла, и даже попыталась улыбнуться.
- Если бы на эти времена, тогда б действительно было всё. Мне б никогда не выкарабкаться. Но тогда люди больше держались друг друга, пытались помочь друг другу. С похоронами помогли, а тут у меня такое началось - не могу зайти в квартиру и всё, так было такое, что я у Димки под койкой в больнице спала. На работе мне все сочувствовали, но уже смотрели на меня не без страха. И вот тогда Зина, она тогда ещё не замужем была, говорит: "Тебе надо поменять квартиру, зачем вам с Димкой трёхкомнатная, а если поменять "хрущёвку" на "хрущёвку", то будет доплата». И я смогу рассчитаться с долгами. Я говорю: «Зина, я не против, но у меня нет,  ни сил, ни времени – ничего».
Ну, они с девчонками с нашего КБ развернули бурную деятельность.
Носились по всей Москве. И ты знаешь что интересно, она ж Серёжку как встретила?
Перед Дином сидел уже совершенно другой человек.
- Ну, что сидеть, давай и здесь оградку подкрасим. Зина, она ж такая бойкая. Через дом от нас, в таком же  как у нас доме, в двухкомнатной живут Серёжины родители. А она перепутала номера домов, и как раз получилось, что Сергей был у них, а они куда-то пошли. Звонок в дверь, открывает, а тут Зина: "Я по поводу обмена квартиры". Серёжа говорит: " Да нет, мы не меняем квартиру". Ну а Зина, номер квартиры такой - такой, двухкомнатная - двухкомнатная; у меня есть хороший вариант, доплата небольшая". Сергей посмотрел на неё, видно понравилась.
- В принципе я не знаю, здесь живут мои родители, они скоро придут, если хотите - я вам квартиру покажу.
Ну, показал ей квартиру, уже чаем её угощает, а тут приходят родители, естественно всё выяснилось, Зина глянула в свои записи, а дом - то она спутала. Ей было неудобно, она извинилась, рассказала им о моих бедах. Ну, в общем, она им очень понравилась, а мать ещё говорит: "Вы знаете, я когда вас увидела – подумала: ну наконец-то Сережа познакомит меня со своей девушкой''. А там же рядом. Сергей и пошёл с ней смотреть нашу квартиру. Вот так они с тех пор и не разлучаются. Они обо всём договорились, помогли мне переехать. Ну, а Димка почти пять месяцев провалялся по больницам - вот тебе и перелом руки. То этот жуткий сепсис, то руку пришлось перекладывать. Сначала как не заладилось, так до конца и тянулось: что-то да не так. Сейчас ничего, рука работает, всё нормально. Ну а потом новое место, новая школа, пропущено много, попробуй его нагнать, вот так он год и потерял. Зинке я многим обязана, свела нас судьба, за что я ей благодарна. Она мне как сестра. Что только не было за это время! Серёжа был товароведом в крупном обувном магазине, а тут эта ваучеризация. Ну, они ж на передовом фронте капитализма - у них там дела поживее, это у нас в КБ мы не знали, куда с этими ваучерами приткнуться, всё равно все прогорели. Сергей тогда сдал Зинин, Валерии и свой ваучер в магазин. Так вроде бы всё хорошо, они за первый год даже дивиденды получили. А потом директор говорит: "Нужно делать ремонт". Делает он шикарный ремонт, а этим лапшу на уши вешает, дескать, потерпите, подтяните пояса ещё на одну дырочку, это ж теперь не государственное, своё, сделаем ремонт, расплатимся с кредитом и заживём. Как же зажили! Они три месяца практически бесплатно проработали, грязь вытягивали, краску нюхали и торговали всё время. А там, то краску купить надо, то ещё что-нибудь за наличку, так и дешевле и выгоднее, как у нас всё, естественно часть денег брали на руки. Потом делается переучёт и всплывает огромная сумма недостачи. И директор стал давить на коллектив – дескать, воры. Как можно работать с такими людьми? Или платите недостачу деньгами, или есть ещё такой вариант, я шум не подымаю (сволочь такая) расходимся по-хорошему, я вам за каждый ваучер по пятьсот долларов плачу, это цена неплохая, а иначе ничего не получите и, короче говоря, чтоб я вас больше не видел. Серёжа и к адвокату ходил, всё узнавал. Он был настроен судиться и девчонок убеждал. Пусть уж не магазин им достанется, хотя бы за ваучер больше отсудят. Что девчонки! У каждого семья, у каждого проблемы, жить-то надо сейчас. Вот они и согласились. Их понять можно, с нашим судом свяжись - последнюю рубашку потеряешь. Получили они свои гроши и расползлись кто куда. А тот женился на бухгалтерше, как говорится верная боевая подруга, как-никак вместе сценарий разрабатывали, и теперь они полные хозяева, наняли девчушек и царюют. А Зина тогда, сколько слёз выплакала, она боялась, что Серёгу потеряет. Он так тяжело это всё перенёс. Жить-то надо, а у нас в КБ ушлый такой мужичок был, Сергей Николаевич, ему тогда уже под шестьдесят было, но как говорится каждому фрукту своё время. Он на работе числился, на работу не ходил, платил там кому надо, а сам с Польши не вылезал. Я б, может, всех этих моментов и не знала, но как-то так сложилось, что у нас с ним были хорошие уважительные отношения. Он если меня увидит, всегда остановится поговорить. А так как-то встретились, и я ему и рассказала за Серёжу. Он так это воспринял: "Ну, кинули и кинули, сейчас всю страну кидают, не стесняются у детей кусок хлеба забрать. Не надо отчаиваться, рынок он и есть рынок. Тем более Сергей спец по обуви, чего сидеть, пусть едет со мной в Польшу". Собрали мы с Зиной Сергея и отправили его в Польшу, а потом наше КБ накрылось, и я уже в Польшу поехала с Сергеем.
Таня улыбнулась. - Ну что? Я тебя заговорила. Что-то меня сегодня прорвало. Говорю и говорю, даже устала.
- Тяжело тебе пришлось.
- Ну вот, утопила тебя в слезах. У нас с Димкой была одна удача. Я в Польше закупала товар в одном ателье. Шили там хорошо, модно, а этикетки ставили - любая страна на выбор. А то так получилось, что я приехала и пошла сразу не на рынок, а к пани Зосе, а у неё распродажа, она удачно вышла замуж за американца и прикрывает свой бизнес. А материал у неё, видно, был закуплен, и она четыре фасона платьев разных размеров нашила и отдаёт их по хорошей для меня цене. Я сразу закупаю на все деньги, договариваюсь ещё о партии товара, приезжаю сюда, вытряхиваю сумки, выгребаю все свои деньги, занимаю и опять в Польшу. Мы с Димкой как разложили эти платья - лежат четыре кучи, в принципе одно и то же только разных размеров и разного цвета. И тут мне стало страшно, я ночь не спала. Думала - всё. И вдруг оказалось в масть, пошли. У меня эти платья улетали, девчонки с Украины по пять - десять штук брали. Я когда основную массу продала, высыпала деньги прямо на пол в зале, и Димка на них тумбу-юмбу танцевал. Какие мы были счастливые! Вот тогда Димка и раскрутил меня на мотоцикл.
Оксун хорошо сдала экзамены и была зачислена в университет. Димке же светило два года армии, что беспокоило Татьяну гораздо больше, чем Димку. Вечером она сидела в кресле спальни, опершись локтем в подлокотник, медленно потирала пальцами висок, взгляд её был устремлён на пол перед собой. Дин был уже в постели, читал книгу на китайском, повернулся к ней, внимательно посмотрел на неё и отложил книгу.
- Таня, что случилось.
- Я не знаю, что мне делать. - Вздохнула та и опять повторила. - Я не знаю, что мне делать. Есть возможность отмазать Димку от армии. Алла говорит, что это вполне можно сделать через врачей. У меня есть отложенные деньги, я готовила их Димке для института и этой суммы вполне хватит.
- Ты хочешь, чтобы Дима не шёл в армию?
Таня утвердительно покачала головой.
- Как я понимаю, без Димы ты всё равно не сможешь этого сделать. Тебе нужно говорить с ним.
- Да, и чем скорее, тем лучше.
- Мы сейчас сделаем так. Я забираю Оксун, мы идём на улицу,
посидим на скамейке или в беседке, а ты поговори с Димой.
Дин оделся и заглянул в комнату, где ребята смотрели телевизор. - Оксун, можно тебя на минуточку. - Сказал он на китайском. Та подошла к нему: - Что?
- Нам надо выйти на улицу.
- Я сейчас только переоденусь.
- Не надо. Пошли.
Они ушли. Хлопнула входная дверь. Димка, не обратив внимания, продолжал смотреть телевизор. Прошло довольно много времени, прежде чем Таня подошла к Диме.
- Дим, мне нужно с тобой поговорить. Можно выключить телевизор?
Димка удивлённо сказал: - Можно.
Выключив телевизор, Таня подошла к Диме и села рядом.
- Дим, есть возможность откупиться от армии.
- Ты серьёзно?
- Да. Алла сказала, что всё можно сделать через больницу, наших денег на это хватит, я даже занимать не буду.
- Мам, ты же говорила, что каждый поступок несёт свои последствия.
- Да... Я говорила.
- Что же ты мне предлагаешь, ты думаешь, я не знаю, как это делается, закосить под дурачка, или имитировать бурный энурез. Подумаешь, горя - то пописать под себя пару раз. Как ты думаешь, какие у всего этого могут быть последствия?
- Я не знаю.
- А я знаю. Я никогда не смогу себя уважать. Так что об этом забудь. И ещё: ты мне сейчас пообещаешь, что ты не будешь вмешиваться в это дело - бегать, клянчить, просить, унижаться и платить. Ты этого делать не будешь.
- Дим, ну ладно, с больницей ладно, Бог с ней. Но не
запрещай мне, пожалуйста. Можно попытаться отложить армию на год, всего лишь на год. Ты поступишь в институт. Вы с Оксун будете учиться, разве это плохо?
- Мам, я тебя очень прощу. Пообещай мне, что ты ничего'
этого делать не будешь. Обещаешь?
- Нет! Я твоя мать, я имею право хотя бы попытаться.
Почему нельзя отложить всего лишь на год? Что здесь такого?
- Мам, не предавай меня. Хорошо?
Татьяна вся сникла, поднялась и неуверенной походкой пошла к выходу, потом она обернулась. В лице её было сколько мольбы! Она посмотрела на Димку такими просящими глазами. Тот сидел на диване и смотрел на неё грустно и устало. Он покачал головой. Татьяна опустила свою.
- Ты просишь слишком многого, но я тебе обещаю.
- Спасибо, мама.
Таня вышла с квартиры, хлопнула дверь. Дин и Оксун сидели в беседке. Таня зашла в неё и села против них. Вид у неё был полностью убитый. Оксун хотела было спросить, что происходит, но побоялась.
- Я пойду. - Сказала она.
- Иди, доченька.- Оксун ушла.
- Он отказался?
- Я не знаю, как надо воспитывать детей. Я не знаю, зачем в этой стране вообще иметь детей.
- Значит - отказался. Знаешь, у тебя хороший сын.
  - Знаю, но чтобы выжить, недостаточно быть просто хорошим. Нужно быть хитрым, умным, сильным. Я не так его воспитывала: идеалы, литература, честь. Какая честь!? Кому это всё надо? В этом мире единственно, что признают - силу, силу и силу.
- У Димы хорошая голова, а мускулы нарастить можно. Это дело времени и труда.
- Времени, которого у него нет. Ему завтра надо явиться в Военкомат. Это пока только вызов, но за ним придёт повестка.
Дима был призван в армию. Прошло несколько месяцев. К нему на присягу приехали Таня и Оксун. Закончился приём присяги, сказано уже: - Вольно! Разойдись!
Димка, счастливый, подбежал к матери и к Оксун, обнял их, поцеловал обеих в щёчку.
 - Как хорошо, что вы не опоздали. Я так рад, что вы приехали. - Он забрал у них сумки. - Пошли, я знаю здесь красивейшее местечко. Там небо самое голубое в мире.
И они все засмеялись.
Осенний солнечный день. Красивейшая поляна среди золотых берёз. Постелено покрывало, разложена еда, Димка, укушанный до опьянения. Он блаженно улыбался, сейчас рядом с ним были два самых дорогих ему человека, два любимых им человека. Татьяна смотрела на его стриженую голову, на форму: - Бог мой! До чего же он похож на Алёшку!- Потом протянула руку и коснулась его щеки.
- Как твои дела?
- Мои дела прекрасны. Ты видишь перед собой бравого солдата, отличника боевой подготовки.
Оксун встала и подала ему руку. - А ну давай вставай, сейчас посмотрим, какой ты отличник.
Димка взял её ладошку в свою руку: - Что прямо вот так брать и вставать? Боюсь, что это невозможно. Оксун потянула его за руку. - Давай вставай.
  - Меня пытаются сдвинуть с места. - Он поднялся. - И что это будет.
- Ничего особенного, давай пройдём вот сюда.- Она поставила его перед собой. - А теперь попытайся меня ударить.
- Это невозможно. На женщин и детей я руку не подымаю.
Оксун вполне серьёзно и даже зло сказала:- А ты 
 представь перед собой врага.
    - Оксун, как бы я не старался, из тебя  враг не получится.- И он виновато улыбнулся.
    - Ну что ж пусть не враг. Тогда попытайся прикоснуться ко мне. Просто прикоснуться.
    - Хорошо. – Он протянул к её плечу руку и моментально оказался на земле.
    - И как это было? – Димка вопросительно посмотрел на Оксун.
Татьяна встревожилась:- Ребята вы осторожнее, в листьях могут быть сучки.
    - Подожди, мама, это даже интересно. – Сказал Димка, вставая с земли.
    -  Ну что, продолжим? – Спросила его Оксун.
    -  Продолжим.
    - Тогда ударь меня.
    - А если я тебя ударю  слишком сильно?
    - Не бойся, ты этого просто не сможешь сделать.
    - Тогда берегись. – И опять оказался на земле. Он, молча, вставал и снова летел на землю.
Татьяна со всей мочи пыталась не вмешиваться. Она растерянно смотрела на Димку, и ей было больно и страшно. Димка, пытаясь подняться, упал снова. Он посмотрел на Оксун и, тяжело дыша, сказал: - Всё, сдаюсь. Это было здорово. Кто ж тебя так научил?
- Отец. Борьба - это основное его занятие. Дома он работал
тренером, у него была своя школа.
Димка удивлённо посмотрел на мать. Та пожала плечами. Она об этом, так же как и он, слышала впервые.
По возвращении домой Татьяна продолжала работать на рынке. Вечером, когда Таня и Дин затаскивали в квартиру сумки, к ним вышла Оксун, Она радостно улыбалась, а в руках у неё было письмо.
- Димка письмо прислал.
- Наконец-то. Вот чего-чего, а что Димка будет писать раз в месяц - не ожидала. Ты до сих пор не открыла. Почему? Я же тебе говорила, что можешь не ждать нас. Давай читай.
Оксун неуверенно улыбнулась.- Нет, читайте вы.
Таня взяла письмо, прошла в зал, открывая его на ходу. Падает на диван. Оксун садится рядом. Дин занялся укладыванием сумок в маленькой кладовой, что находится здесь же. Открыв письмо, Таня достала фотографию.
- Димка с ребятами, вытянулся-то как, похудел. Тоже мне, вояки. Здесь и адреса ребят.
Все с интересом рассматривали фотографию.
- Ну ладно, давайте читать письмо.
"Здравствуйте, мои дорогие! Какие вы молодцы, что меня не забываете, ваши письма - моя самая большая радость. Не обижайтесь, что пишу нечасто, оно конечно: "Солдат спит - служба идёт. " Служба, конечно, идет, но со сном напряженка. В части недобор и график дежурств у нас уплотнённый, так что получается дежурство - занятие, занятие - дежурство. На сон только  тире и остаётся. Я много думаю о вас (особенно когда вижу небо голубое)". - Оксун и Татьяна счастливо переглянулись. Таня продолжила читать дальше. - "Вы только не подумайте, что мы тут совсем одичали, нет, мы ещё ничего -держимся. И вообще я человек везучий, мне на людей везёт. На фотографии, что я вам прислал, слева Никита Вельский, справа Максим Прихотько, это мои лучшие друзья. Вы знаете, я думаю, что эти ребята мне друзья на всю жизнь. Никита сам с Иванова. Он сколько анекдотов знает, тьму, у него чувство юмора уникальное, голоса имитирует только так. Ему б в эстрадно - цирковое, но он хочет поступить на факультет программирования, считает, что с такой работой не пропадёшь. Максим с Курска, на юрфак поступал, всего полбала недобрал. Ничего, будем живы - прорвёмся. Мам, ты пишешь, что вы с Оксун собираетесь ко мне приехать. Вы даже не представляете, как я хочу вас видеть, но пока учения перенесли, приезжать не надо. Так что они только сейчас начинаются, и мы выезжаем в лагеря, часть будет пустая. Мама, ты же знаешь, что с учений меня никто не отпустит, и вы зря только приедете. Так что, как говорится, не рвите мне душу, а то я буду думать, что вы там приехали и зря. Давайте лучше так: как только уляжется пыль, я вам напишу, и вы приедете, и мы отпразднуем встречу. До свидания. Всегда жду ваших писем. Дима».
- Если учесть, что Димка пишет письмо в месяц, и практически в каждом письме у него есть основания, чтобы мы не ехали, то мы можем и до конца его службы к нему не попасть, хотя съездить могли ещё тогда, когда собирались. Так что давайте так: ждём две недели, если письма не будет, то едем к нему.
Прошло две недели Таня и Оксун поехали в часть к Диме. Гружённые продуктами, они подошли к части. Возле её ворот со скучающим видом торчат два бледных создания в форме. Увидев их, Таня сказала Оксун: - Судя по виду этих великих вояк и по гробовой тишине, мы, наверное, точно попали на учения и в части никого нет.
Они подошли к ребятам.
- Здравствуйте, ребята, ну что, так никого и нет? И когда же они теперь вернутся?
- С Чечни? Да кто ж его знает? Этого никто не знает.
- И как давно часть в Чечне?
- Да месяцев пять уже.
Татьяна буквально рухнула на асфальт.
Весь обратный путь они проделали, почти не разговаривая. Да и к чему слова? Они обе думали о Димке, только каждая о своём. Татьяна напряжённо смотрела перед собой, а в голове одна мысль наезжала на другую. Хаос и отчаянье были в её душе.
- Почти пять месяцев Димка пудрил мне мозги с этим учением.
Почему он это сделал? Зачем? Неужели из-за Дина? Глупый, родной никогда и никто не сможет занять твоё место в моей душе, потому что оно твоё. Неужели ты считаешь, что моя душа как камера хранения, что б что-то туда положить, нужно оттуда что-то выкинуть? То, что туда попало, оно навсегда осталось там, и я буду воевать за тебя, как за свою душу и если ты разделишь судьбу Алёши, что станет с моей душой: ей ничего не останется, кроме надежды на скорую встречу с вами. Алёшка, не забирай его у меня. Ты же знаешь, как никто другой, что он значит для меня. Алёша, я знаю, я виновата. Я должна была знать, что война меня не минует. Как я могла надеяться, что она меня минует да ни в жизнь! Я как последняя дура жду писем от Димки и радуюсь, что он не там. Думаю: Ну да, ему тяжело, но всё же Димка не на войне. Алёша, согласись - это несправедливо, разве мало того, что ты погиб, зачем же Димке всё это, ведь он ребёнок. Алёша, я не думала, что Димке придётся воевать. Я всё думала: в армии бардак, в стране бардак и всем тяжело и Димке тяжело, но он всё-таки не там, не на войне. Мне такое и в самом страшном сне не снилось. Сколько можно воевать? Зачем? Для чего? Неужели это никогда не прекратится, и человек всегда будет убивать человека? Но ведь поводы с каждым разом всё мельче, жертвы всё бессмысленнее. Зачем нужно это вечное жертвоприношение? И почему Димка? Почему мой Димка? А почему кто-то другой? Почему всегда и во всём нужны жертвы? Дрова рубят - щепки летят, щенки летят - дрова  рубят. Как у меня болит голова и душа, как больно моей душе. Алёша, мы ведь были счастливы с тобой. И Димка - он ведь так на тебя похож, та же улыбка, тот же голос, но почему у него должна быть и твоя судьба? Это нечестно, это несправедливо. Алёша, мама, папа вы ведь любили Димку, я знаю вы и теперь его любите, как я люблю вас, вы ведь мне всегда помогали, никогда не оставляли в беде. Помните, какое у Димки было воспаление лёгких, как он таял буквально на глазах? Вы не оставили нас тогда, не оставьте и теперь. Мой мальчик в опасности, я чувствую это и схожу с ума от этого".
Мысли цеплялись одна за другую и бесконечной чередой неслись в её голове. Она так устала от них, так болела голова, но она не могла расслабиться, не могла остановить этот поток, в котором она тонула.
Домой Татьяна и Оксун приехали ночью. Зашли в квартиру, сумка их была пуста, продукты они оставили ребятам в части. Их радостно встретил Тоб. Дин, услышав шум, вышел со спальни, ему стоило глянуть на них, чтобы понять, что случилось несчастье и не просто несчастье, а беда. И эта беда придала их лицам, столь не похожим между собой и столь дорогих ему одинаковое выражение, в котором смешалось горе, растерянность, страх. Даже Тоб это почувствовал и притих.
- Что случилось с Димой? - Спросил Дин.
- Он в Чечне уже пять месяцев. - Ответила Таня. И дальше как бы сама с собой.- Вот тебе и уплотнённый график, а я даже не догадывалась.
Когда они остались вдвоём в их маленькой комнатке, и Татьяна, бесконечно несчастная и напряжённая, сидела на краю кресла, Дин опустился перед ней на корточки.
- Таня, ну что ты так, не впадай в отчаяние. Самое главное, что живой.
- А кто это знает? Когда писал письмо, был живой.- Спазм сдавил ей горло.- Господи, за что ты меня так наказываешь? – Ее ладони были сжаты в кулаки, она шаталась и била себя по голове ними.- За что?
Дин прижал её к себе и, раскачиваясь вместе с ней со стороны в сторону, сказал: - Таня, милая, родная, ну что ты так, пожалуйста, успокойся. Бог не наказывает, он никогда никого не наказывает, успокойся, наказывает себя сам человек, а не Бог.
Таня, освободившись из его объятий, посмотрела ему в глаза: - Почему? Почему всё повторяется? Когда придёт конец этому? Когда?
Она вскочила, выдвинула самый нижний ящик тумбочки. Вытянула оттуда пакет с фотографиями, вытряхнула их на койку. - Вот посмотри. Это уже было. Это уже всё было. На койке лежала груда фотографий. На одних были улыбающиеся молодые ребята в военной форме. На других эти же ребята мёртвые, изувеченные. И от этой мешанины живых и мёртвых охватывал ужас. Таня сникла, села на койку рядом с фотографиями. Дин подошёл и сел с другой стороны.
- Это с Афганистана?
- Да. Фотографии делал Алёша на них числа, даты, адреса ребят, коротко где, когда, как кто убит. В его подразделении ребята, которыми он командовал, называли его отцом, хотя он был не намного старше,  их. Перед тем как погибнуть, он приезжал в отпуск и тогда это привёз. Он говорил, что когда всё кончится, он возьмёт эти фотографии и поедет к каждому из своих погибших ребят, к их родителям, и отдаст их им. Я не понимаю, как бы он это сделал. Вот этот паренёк Миша Волков, здесь он живой, а это (она немного рассунула фотографии рукой и уверенно взяла в руки фотографию с обезображенной головой без ушей, без глаз) то, что родители похоронили у себя там на кладбище. Они здесь живут, в Москве. Я поехала к ним, была у них, но не смогла отдать им эту фотографию, а такая у них есть. - Она держала одну фотографию в одной руке, другую в другой. - И никто бы не смог её отдать.
Дин взял пакет, забрал у неё фотографии и стал складывать остальные.
- Я их уберу, их невозможно видеть.
- Да... Сколько я над ними не то, что плакала - выла. И теперь всё опять повторилось.
Дин положил фотографии на место.
- Я завтра же еду в Чечню в расположение Димкиной части.
- Я поеду с тобой.
- - А ты сможешь?
- Смогу, а сейчас уже, очень поздно, давай я помогу тебе раздеться, ложись, попробуй уснуть. Скоро утро, а работы много. Нужно взять с собой необходимые вещи, продукты, просмотреть расписание поездов.
- Нет, мы поездом не поедим. Мы самолётом. Я не знаю, где там есть аэропорт.
- Всё это мы узнаем завтра, а сегодня отдохни, давай я тебя
хорошенько укрою, попробуй уснуть.
Дин выходя со спальни, увидел, что в комнате Оксун горит свет. Он открыл дверь. Оксун сидела в углу дивана и прижимала к себе какую-то тетрадку. Тоб сидел рядом, увидев же Дина, соскочил и подбежал к нему. Дин прошел к дивану и сел рядом с Оксун. - Что там было?
- Хорошо, что я поехала с Таней. Мы только подошли к части,
ну она и спрашивает, а когда ж вернутся, она имела ввиду с
учения, а парень - солдат, что ворота охранял, говорит, что никто не знает когда с Чечни вернутся. Таня потеряла сознание. Пока прибежала женщина в белом халате, она пришла в себя. Хотели вызвать скорую. Таня сказала - нет. Потом она ходила там к начальству, узнавала когда? Где? Что? Она хочет завтра лететь в Чечню
- Да я знаю. Её нельзя оставлять одну. Я полечу с ней. Ты останешься сама. Справишься?
- Справлюсь.
- Прости мне, моя девочка, прости, что привёз тебя сюда. Я не
хотел сделать тебе больно.
- Мне не больно, мне хуже. А прощать? Мне не за что тебя прощать. Это был мой выбор, и если бы всё повторилось, я б всё равно сделала его. Пап, что будет с ним? Ты не представляешь, он же ничего не умеет: ни падать, ни защищаться - ничего. Я даже не уверена, умеет ли он стрелять. Но если он стреляет так, как дерётся... Сможет ли он там выжить?
Оксун заплакала.
- Но всё-таки пять месяцев он там продержался.- Дин обнял её и прижал к себе. - Не плачь моя девочка, не плачь.
- Папа, знаешь, что меня больше всего мучает? Что за то время, что мы были вместе, я могла бы его хоть чему-либо научить. Но мне не приходило в голову, что он может попасть на войну.
- Кто ж знал, кто ж думал? Не плачь, ничего уже изменить нельзя. К сожалению, жизнь так устроена, что ничего нельзя изменить. Ни-че-го.
- Понимаешь, мне было хорошо, и я думала, что будет и дальше всё хорошо. Почему я это решила? Знаешь, я была счастлива и даже не догадывалась об этом. Смогу ли я ещё когда-нибудь быть счастливой от того, что я просто живу, что... что... что небо надо мной просто голубое.
И она горько заплакала. Дин закрыл глаза. Ему было так больно. Слёзы дочери жгли его сердце.
Оксун знала, что Димка попадает под призыв и будет служить в армии два года, но всё произошло так быстро: только что был, и нет его. Её уютный уголок разобрали, и теперь она стала полной хозяйкой комнаты. Жизнь вошла в размеренное русло: метро-университет - метро. У неё появилась масса новых знакомых, Дин с Татьяной были к ней внимательны, но появился и какой-то вакуум, какая-то пустота. Просто однажды вечером ей стало грустно, что она не слышит Димкиного: - Эй, в теремке. Спокойной ночи. - Димка касался рукой плотной ткани ширмы со своей сторон, Оксун вытягивала руку и касалась со своей. Потом её ладошка скользила по упругой ткани, а Димка старался поймать её ладошку своей. Эта игра стала их маленьким ритуалом перед сном. Она появилась сама собой с первых же дней. Теперь ей её не хватало и, чтобы уснуть, она просто вспоминала Димку. В голову приходили какие-то забавные истории, например, как Димка её пугал. Он обмотался простынями, смешно махал руками и шипел:- Я привидение, я привидение Чуфы-р-р-р. Чуфы-р-р-р, чуфы-р-р-р. Привидение было таким забавным, что испугать её ему не удалось и это хорошо, а то был бы ему чуфы-р-р- р. Ей нравилось вспоминать свой день рождения. Какой был замечательный день! Димка давал им концерт. Он появился перед ними, обвешанный озёрной ряской с гитарой, с букетиком каких-то странных цветов, которые он преподнёс ей и объявил:
- В честь именинницы звучит песня любимого советским, и, надеюсь, китайским народом песенника Булата Окуджавы из великого фильма "Буратино" к сожалению неизвестного некоторым из сидящих здесь "Какое небо голубое". Исполняется на китайском языке впервые.
Какое небо голубое!
Мы не сторонники разбоя.
На жадину не нужен нож.
Ему покажешь медный грош –
И делай с ним что хошь.
При этом первую строчку он пел на китайском. Слова не очень вписывались в мелодию, но это его не смущало. Он так старался произносить правильно эти слова, и был так забавен, что они все втроём смеялись, чуть ли не до слёз. Потом Димка стянул с себя ряску и до самого вечера пел им какие-то песенки и даже одну пытался заставить спеть с ним, уверяя, что это хит всех времён и народов. Они опять смеялись, но, всё же, повторяли за ним:
Мы едем, едем, едем
В далёкие края
  Хорошие соседи, весёлые друзья.
И сколько ещё было в её памяти милых Димкиных художеств. А как они ехали с Димкой в троллейбусе, стояли на задней площадке, а рядом стояли три парня и увлечённо разговаривали о каком-то дне рождения. Оксун заинтересовало то, что они говорили вроде бы на русском, но много непонятных слов, и, хотя они с Димкой говорили почти всю дорогу, она успела запомнить некоторые из них, и когда они вышли, она спросила Димку, что значат эти слова и выдала ему целый список отборного мата. Димка мучительно покраснел: - Что б им... Я не могу это перевести. Это мат, ненормативная лексика, ругательные слова.
- Но, они же не ругались, не ссорились.
- Уф... Великий и могучий. Понимаешь, наш язык очень богат, но очень засорён. Ну, есть же у вас в Китае слова, которые стыдно, неприлично говорить.
- А почему тебе стыдно говорить, а им нет? Ведь они говорили
громко, на полтроллейбуса было слышно. Они что - бандиты?
- Нет, они не бандиты и вполне возможно даже неплохие ребята. Дело в том, что мат это, можно сказать, второй русский язык. Мне трудно тебе объяснить, почему так получилось, может потому, что почти у каждого в семье кто-то сидел в тюрьме. Блатной жаргон, вся словесная грязь стала достоянием всех. Так что у нас от бомжа до президента, так сказать временами "выражаются".
- А ты тоже так можешь говорить?
- Могу.- Обречённо вздохнул Димка.
- А Таня?
- Ну, если допекут... У меня к тебе просьба, пожалуйста, никогда не садись одна в машину к незнакомому человеку и прежде чем куда-то и с кем-то идти, хорошенько подумай, куда и с кем ты идёшь. Понимаешь, большинство людей хороших, но среди большинства есть ведь и меньшинство, а я бы не хотел тебя видеть несчастной.
- Димка, ты что, считаешь меня совсем беззащитной?
Димка засмеялся: - Ах да, я и забыл. «Красота - она страшная сила».
- Ты считаешь меня красивой?
- Не отлынивай, ты так мне и не ответила.
- Это ты не отлынивай.
- Конечно, красивой. Некрасивых девушек не бывает. И всё-таки пообещай мне выполнить мою просьбу.
Оксун засмеялась. - Таки выкрутился.
- Хорошо, я обещаю.
- Ну и что ж ты мне обещаешь?
- Димка, ты зануда.
- Ты даже не знаешь какая. Так как - я услышу, что ты мне обещаешь или нет?
- Я обещаю не садиться в машину к незнакомым и думать, куда
и с кем я иду. Ты доволен?
- Умница моя.- И Димка чмокнул её в лоб.- А теперь пойдём.
Он взял её за руку и потащил за собой дальше.
У Оксун были книги на китайском, да и отец всегда мог ей привезти что-либо почитать.  В квартире же книг было много, ими был забит большой шкаф в её комнате, они лежали на шифоньере в комнате Тани, и Оксун сама видела большой деревянный ящик в их гараже, когда она спросила: - Что это?- Димка засмеялся и сказал, что в Китае такого дива не бывает - это сундук ещё прабабушки, а когда он его открыл, то оказалось, что он набит книгами. Так что однажды вечером она отодвинула стекло и вынула со шкафа книгу с заинтересовавшим её названием. Когда она стала её перелистывать, то наткнулась на подчёркнутые строчки. Ей понравилось находить такие строчки, обычно в них содержалась какая-то интересная мысль или они несли сильную эмоциональную нагрузку, или просто были красивы. Когда она спросила Татьяну:
-  Кто это черкал книги?
Та ответила: - Да Димка, кто ж ещё? Варвар, конечно.
- Димка ва-а-арвар. - Думала каждый раз Оксун, перечитывая подчёркнутые места в очередной книге. Здесь же была целая полка поэзии, кроме Пушкина, Лермонтова и Байрона, об остальных она ничего не слышала или почти ничего. Мир поэзии оказался таким разнообразным и таким красивым, а путешествовать по нему помогали ей Димкины пометки. Её удивило, что в библиотеке почти не было детективов. Так пара классических детективов и те как-то сиротливо себя здесь чувствовали. Здесь были книги по истории, философии, приключения, много биографических книг, научная фантастика и даже сказки. Она открыла "Золушку" Шварца и прочитала её буквально на одном дыхании. Какое милое очарование и сказать о ней, что это сказка как-то не поворачивался язык. Это была нежность, мягкий добрый юмор и любовь. Приходили Димкины письма. Они их читали всей семьёй. Он не без юмора писал о солдатских буднях, об офицерах. Складывалось впечатление лёгкой какой-то бесшабашной жизни, взять хотя бы тот эпизод с дикой кошкой, что родила котят прямо под блоком питания и как они срывали пол, чтобы их достать, когда кошка куда-то пропала, а потом чуть ли не всей частью выхаживали четырёх заморышей и выходили. Они были в курсе всех перипетий их нелёгкой судьбы. В письмах всегда было несколько строк и для Оксун, милых, добрых, смешных, ничего не значащих строчек, но они так согревали ей душу. Потом была их поездка на Димкину присягу. Странное от неё осталось чувство, тревожное. А однажды Оксун решила глянуть какие книги на шкафу в маленькой комнате, там она нашла пакет, в котором лежали три толстые книги и одна потоньше, они все были обвёрнуты в обойную бумагу. Она очень удивилась, когда обнаружила, что это книги ставшие основой четырёх религиозных течений " Даосизм", Бхагавадгита", "Коран" и "Библия".
- А это зачем?
Оксун стала просматривать книги. Если в двух "Даосизме" и "Бхагавад-гите" были Димкины пометки, то в двух других - ничего. Она еле дождалась Татьяну и сразу выложила перед ней свою находку. Видела ли она? Знает ли? Ту эти книги совсем не удивили.
    - Так что, Димка верит в Бога?
     - Да, верит.
 - И в какого же?
 - Димка верит в Бога так же, как в него верю я. Просто верю.
А что эти книги? Так ни я, ни Димка не сомневаемся, что в них содержится истина в каждой какая-то её доля. Димка давно интересовался философией, он вообще считает, что за ней большое будущее, но он считает, что это будущее станет для неё большим, когда она сольётся с религией. Мне трудно объяснить тебе, да и Димка сам, наверное, не представляет, как это может быть. Просто если всё создано Богом, вся Вселенная, не говоря уже о нас, а мы не в состоянии охватить умом то, что создано, уже создано, то, как мы можем Бога ограничивать каким-то определением. Всё, что есть - всё это проявление Бога, можно сказать - его самовыражение, и оно не застывшее, идёт процесс непонятный для нас, мы не знаем его целей. Мы можем судить, делать оценки только себе, ну людям как таковым, а чтобы оценивать себя правильно, нам нужно знать своё предназначение, цель, для которой мы были созданы. Может быть, через религии нам были указаны эти цели, ведь почему-то от одних философских концепций до нас дошли несколько ярких фраз, а другие стали ни много, ни мало религиями. Мы много переговорили с Димкой на эту тему.
- Я смотрю, Димка прочитал только две книги.
- Три. "Коран" не успел.
- А почему в "Библии" нет пометок?
- Ну, если начать подчёркивать в "Библии", то придётся подчёркивать всё. Какой же смысл в этом подчёркивании? Димка чуть ли не год потратил, чтобы её только прочесть.
Оксун посмотрела на книгу: - Толстая, конечно, но год?
Татьяна засмеялась.
- Оксун, люди эту книгу читают всю жизнь, а многие отказываются от земной жизни ради этой книги. Может, им-то она и открыла свои тайны до конца. Вот из этих книг легче всего читать "Бхагавадгиту" там есть комментарии, а когда добрый дядя всё объяснил, оно и кажется, что понятно и читать легче. А "Библию", честно говоря, я так и не смогла прочитать.- Татьяна улыбнулась.- Не осилила. "Библия" состоит из многих книг, одни из них воспринимаются легко, может не всегда правильно, это уже другой вопрос. "Новый завет" я прочла, а вот "Ветхий" прочесть весь так и не смогла. Это тяжёлый труд. Да может на это нужно вдохновение, предназначение. Я не смогла.
Оксун принесла книги в свою комнату, положила их на стол и забралась в уголок Димкиного дивана. Странно, но это её ошеломило, она с тревогой и недоумением посматривала со своего уголка на эти книги. Ей пришла в голову совершенно дикая мысль, а вдруг Димка откажется от земной жизни, чтобы читать свою "Библию" всю жизнь, день за днём он будет читать, чтобы открыть истины и может их откроет, и будет счастлив, а как же она, в чём её цель, в чём её предназначение. Ей уже семнадцать и до сегодняшнего дня ей было всё ясно и понятно и с прошлым и с будущим не было проблем. Китай - самая лучшая страна в мире, китайский народ самый умный, самый трудолюбивый, ну убили дедушку с бабушкой, но это было давно, и все знают, что это была ошибка и она никогда не повторится. А если повторится? Что за чушь ей лезет в голову! Почему люди делают такие ужасные ошибки; Инквизиция, Варфоломеевская ночь, концлагеря, да и до того было не лучше. Где же гарантия что дальше не будет ещё чего-нибудь подобного? Жизнь человека священна, ибо принадлежит Богу, а как же Родина, народ? Димка верит, что Бог есть, а она верит или нет? Честно говоря, о Боге она не думала. Она просто жила. Её всегда любили. Как хорошо они жили в Шанхае, когда была жива мама. Все её желания исполнялись. У неё была самая красивая мама и самый сильный папа. Папа! Ей так нравилось идти с ним рядом, держась за его руку по их кварталу, где все их знали, потому что все знали её папу. Ещё бы - он такой сильный, он мог подбросить её чуть ли не к звёздам, мог поднять их с мамой одной рукой. А потом однажды она услышала приглушенный шум в комнате родителей, она подошла к двери и тихонько приоткрыла её. То, что она увидела, неизгладимым впечатлением осталось с ней навсегда. Её папа,  самый сильный, самый добрый папа в мире, который мог исполнить любое её желание, даже поездку на мотоцикле на край света. Как это было здорово сидеть впереди папы и держаться за руль. Ветер бил в лицо, а навстречу им неслась дорога и звёзды, и они доехали бы до края света, просто Оксун стало жаль маму, которая осталась дома совсем одна и они приняли с папой решение отложить пока поездку на край света и вернуться к маме. Так вот её папа, который мог всё - плакал, плакал как маленькая девочка, а Оксун уже была большая девочка, ей уже исполнилось шесть лет, и она уже хорошо читала и писала и давно уже не плакала. Она стояла и смотрела, потом закрыла дверь, зашла в свою комнату взяла на руки свою любимую куклу и тихо ей сказала:
- Папа плачет.
Странно, но она ни с кем не говорила об этом, но даже похороны мамы не произвели на неё такого впечатления, она как будто бы знала о них. А потом они переехали в Пекин, чтобы Оксун могла жить у бабушки, а папа мог приходить к ним. Оксун очень любила и бабушку, и папу, но бабушка не любила папу. Это было так непонятно, ведь папу любили все, но, тем не менее,  она это приняла спокойно и, чтобы не говорила бабушка и как бы она не обижалась, она всегда радовалась приходу папы, просто о папе она знала нечто такое, чего не знала бабушка. А потом папа занимался с ней борьбой и говорил, что в ней есть нечто такое, что если она захочет то может много достичь в борьбе, но она не хотела. Нет, она хорошо занималась и даже побеждала на соревнованиях, но когда стал вопрос, чтобы борьбу избрать целью своей жизни, она сказала: - Нет. Огорчился ли папа - трудно сказать, он только сказал: - Что ж, может так и лучше. А бабушка, как она радовалась, как она была счастлива. Ещё бы! Её любимая девочка сделала правильный выбор. У неё же явные способности к языкам, английский и русский, два таких сложных языка и в её возрасте, пусть со словарём, но уже читает не какие-то газеты, а литературный текст. Бедная бабушка, если бы она знала, к чему приведут её усилия по обучению её языкам. Трудно сказать, что её толкнуло на решение ехать, учится в Москву: то ли рассказы папы о дедушке и бабушке, то ли Пушкин. Она не просто читала ею стихи, она многие из них знала наизусть и считала его самым великим поэтом на Земле, а ведь он был не совсем русским. Как бы то ни было, эта мысль стала посещать её всё чаще и когда она говорила папе о своём желании ехать учиться в Москву, это уже было не желание, а решение. У них всегда с папой были хорошие отношения. Она знала, что нет ничего такого, чтобы отец для неё не сделал, если конечно это было в его силах. Но, даже она не ожидала от него такого - оставить работу, которую он любил, ( а это она знала точно), и обосноваться в Москве на период её обучения. Она даже пыталась его отговорить. Зачем всё бросать, зачем ему так усложнять свою жизнь? Одно дело - она поедет туда учиться, ей дадут временную прописку, там есть китайское посольство, а как ему быть? Но отец был настроен ехать, и они занялись изучением русского языка. Как это ни странно, но такое прозаическое занятие доставляло ей истинное удовольствие, они так много вместе смеялись, что порой ей казалось, что вернулись самые счастливые времена её жизни, и даже мама не умерла, а просто уехала. Они с папой очень редко говорили о маме, и, тем не менее, Оксун знала, что она по-прежнему занимает в его душе такое же большое место, как и раньше. Были ли у него женщины? Наверное, но он никогда о них не говорил и никогда, ни с кем её не знакомил.
Россия доставалась ему тяжко, Оксун предлагала ему бросить эту затею, но он говорил, что не надо торопиться с выводами, нужно подождать. А потом он приехал и попросил её о помощи:
- Оксун, я на рынке в Москве познакомился с женщиной, ну как познакомился, это громко сказано, просто она мне нравится, и я хотел бы с ней познакомиться. Она близкого мне возраста, у неё сын заканчивает в этом году школу, живут они вдвоём, она торгует на рынке одеждой с Польши, по образованию инженер, но сейчас в России не самые лучшие времена, а женщине, да ещё с ребёнком - выбирать здорово не приходится. И тут у меня проблема, понимаешь, она ведь не таможенник и не о заполнении же декларации говорить мне с ней. Извини, что я обращаюсь с такой просьбой к тебе, если тебе это неприятно, мы можем прекратить этот разговор.
- А как её зовут?
- Таня.
- Пожалуй, здесь нам может помочь Пушкин.
- Это твой любимый поэт, что ли? Извини, но он жил тысячу лет назад.
- Не тысячу, а двести, но и через тысячу лет кто обратится к Пушкину - не прогадает.
- Ну что ж, Пушкин так Пушкин, мне выбирать не приходится.
Оксун очень хотела ему помочь но, тем не менее, когда он уезжал, то был явно угнетён и не уверен, ни в Пушкине, ни в себе. Она была искренне рада за него, когда увидела его вновь, всё-таки приятно видеть человека счастливым любого, не говоря о том, у кого без твоей помощи, может быть, и не было бы этого счастья.
И потому, когда отец попросил её побыть у них с Татьяной хотя бы несколько дней, а если не понравится - он решит вопрос с квартирой, она согласилась не раздумывая. Дин уверял её, что Татьяна ей понравится, вот Димка разве что. Он неплохой парень, но пользуется тем, что мать его любит. Оно и понятно, что она в нём души не чает, муж у неё погиб в Афганистане, а Димка очень на него похож, вот она и избаловала его. Так что в любой момент малейший намёк с её стороны и с квартирой проблем не будет. Оксун очень переживала, как она встретится с Таней и с Димкой, но оказалось - зря переживала. Дверь Дину пришлось открывать своим ключом, так как в квартире никого не было и даже какой-нибудь записки и той не было. Оксун очень расстроилась, ей было очень неприятно, мало того, что складывалось впечатление, что они как воры заняли пустующую квартиру, ещё и квартира сама по себе была: низкий потолок, маленькие окна и в квартире всё было - не за что глазу зацепиться. Она пыталась делать вид, что все нормально, но если это нормально, то, что ж тогда ненормально, тем более, что им пришлось и спать лечь, так и не узнав, куда запропастились обитатели этой конуры. Как ни странно, но именно эти обитатели и примирили её с этой конурой, теперь ей и самой непонятно, почему ей так не понравилась эта милая квартирка. Она вначале настороженно отнеслась к Димке, ожидая от него какой-нибудь высокомерной выходки, но потом, когда увидела его такого виноватого и такого несчастного, когда он оправдывался перед матерью, её удивило: неужели отец не видит то, что видно невооружённым глазом: Димка любит мать и о том, чтобы использовать её любовь в каких-то своих целях, и разговора быть не может, а то, что случилось – ну дурость, глупость, безответственность, но только не расчёт. Трудно сказать, причём здесь Бог, и всё это, что сейчас ей вспомнилось. Может быть тогда, когда плакал её папа, она не столько поняла, сколько почувствовала, что есть некто больше и сильнее, чем её папа.
А однажды она затеяла генеральную уборку, оказывается, сколько было мест, куда не доходили руки. Таня была на рынке, отец уехал в Китай, так что её никто не отвлекал. Усилия по уборке были вознаграждены самым неожиданным образом: на дне ящика, где лежала обувь, она нашла старый дипломат, он был не замкнут, да это было бы и странно, она была уверена, что ключ от этого дипломата потеряли в первый же день, всё-таки она уже кое-что знала об обитателях этой квартиры. В дипломате оказались исписанные нотные тетради, одна толстая тетрадь, заполненная стихами и несколько черновиков, исчёрканных и исполосованных. У Оксун аж сердце запрыгало, так ей хотелось почитать стихи. То, что Димка писал стихи, ни для кого не было секретом, но никто это всерьёз не воспринимал, да и сам он, пожалуй, тоже. Ей стоило больших усилий сложить тетрадки назад и закрыть дипломат. Она решила - раз они скоро поедут к Димке в часть, то она найдёт способ получить у него разрешение прочитать стихи, но с поездкой всё не складывалось, Димка стал писать редко, но что больше всего её огорчало, он в последних письмах не написал для неё ни строчки. Как будто он забыл, что она есть на свете.
Зима подходила к концу. Это у Пушкина было легко и красиво. Спрашивается, как он мог любить зиму? Однако странную дал реакцию южно-северный коктейль в его крови. Честно говоря, Оксун зима не понравилась, очень долго и очень серо, наверно Димка её тоже не любил, потому и письма писал так редко.
И всё-таки они с Татьяной наконец-то собрались съездить в часть. Да и на улице была весна, а то Оксун уже думала, что она и не придёт никогда. То, что Димка оказался на войне, да ещё давно, было просто шоком. Когда они попали домой, измотанные нервным напряжением до предела и Оксун осталась одна, она вытащила тетрадку с Димкиными стихами, забралась в угол дивана, где обычно сидел Димка, и прижала тетрадь к себе. Некому теперь давать ей разрешение. Её ошеломило то, что Димка воюет, а реакция Татьяны испугала.
2
Татьяна и Дин приехали в Чечню в расположение Димкиной части. Они встретились со старшим лейтенантом, в непосредственном подчинении которого было отделение, в котором служил Димка. Димка был в специальной группе, которой теперь уже не было.
- А Никита Вельский и Максим Приходько? - После молчания
спросила Татьяна.
- Они погибли в том же бою. Я вам говорил, что их группа попала в засаду. Погибли все. Кроме вашего сына и Юры Тарасенко. Ну, Юру потом нашли через две недели. Он был в плену, его расстреляли.
- Значит, мой сын пропал без вести.
- Может, он ещё жив, может он в плену. Всё может быть.
Татьяна смотрела на этого лейтенанта, что старательно как на экзамене пытался ответить на её вопросы. И глухое раздражение накапливалось в ней: "Ну, сколько этому молокососу? От силы 23-24, тоже мне "великий воин". Цыплятник! Сделать его виноватым раз плюнуть. Да, кажется, он себя таковым и считает. Такой же, как мой Алёшка.- Подумала Татьяна. - Алёшка, у меня одна надежда на тебя. Ты там, мы здесь, а Димки нет. Боже, что же пережил мой мальчик, мой сын! Не забирай его у меня, Господи, пожалуйста, не забирай". 
Тяжёлое молчание нависло над ними. Лейтенант ответил на вопросы, а Татьяна молчала и смотрела на него, и под этим, казалось, застывшим взглядом он начинал задыхаться, он давил на него как могильная плита.
- Господи, пусть она заплачет, закричит. Ну, ударит меня! Только пусть не молчит.
Он боялся вздохнуть, ему так не хватало воздуха. Татьяна вздохнула, как-то вся обмякла и,  привалилась к Дину, как к стенке. Что-то жёсткое в её глазах сломалось, и бесконечная покорность заполнила их.
- Неопознанные тела за этот месяц есть?
- Есть. Мы такие тела... Ну, здесь на станции в тупике вагон- рефрижератор. Там. Они там.
- С кем я могу решить вопрос, чтобы посмотреть их?
- Димы там нет. Неопознанных мы просматриваем. Диму я б узнал.
- И всё-таки я бы хотела знать точно, что среди них нет моего сына.
- Давайте зайдём в палатку. Вам нужно сделать полное описание, все приметы, какие вы помните. Передадим это патологоанатому, если там будет кто с такими приметами, хотя бы чуть-чуть похожими, вам его покажут.
Дин с Таней были в этом вагоне мёртвых. Тело, которое им показали, было телом другого человека не Димы. Они вышли с вагона, и пошли по шпалам по направлении к вокзалу.
- Давай сядем. - Предложил Дин. Он сел здесь же на насыпи, Татьяна села рядом, но усидеть не смогла. Нужно было решать, что делать дальше. Ей нужно спасать Димку и эта мысль была та соломинка, за которую она уцепилась всем своим существом. Она тонула в отчаянии и в горе и эта мысль - единственное, что держало её на поверхности.
- Да, это ужасно, но можно точно сказать, что это не Дима. - Сказала она. - А теперь ты поедешь домой, а я останусь здесь, мне нужно его найти.
Дин поднял голову и с беспокойством посмотрел на Татьяну, она хоть понимает, что она говорит, о чём она говорит. Иголка в стогу - это же детский лепет по сравнению с этой задачей. Официально военные действия прекращены, но мира нет, и война идёт, и конца ей не видно. Если Димка в плену - власть должна решать этот вопрос. Обмен, выкуп - в конце концов, она его толкнула в это пекло, а то получается, что она вообще ни за что не отвечает: ни за свои решения, ни за последствия своих действий. Они должны заниматься этим. Да, как мать, она имеет право участвовать в поисках, в переговорах, но под защитой государства, она же до первого поворота не дойдёт. Это так не делается, нужно выходить на руководство и вместе со службами, которые занимаются решением вопросов, связанных с пленными, выяснять, что можно сделать. Дин попытался это изложить Татьяне. Та его вначале внимательно слушала, потом безнадёжно махнула рукой и перебила его.
- Дин, у меня нет ни времени, ни сил тебе что-то объяснять. Когда я была в части, Димки уже не было три недели. Три. Они не соизволили мне даже об этом сказать. Ты думаешь, они этого не знали? Мы для них - игрушки, понимаешь ты это или нет? Только не говори мне о Родине, о народе я слышать этого больше не могу. То, что я узнала, где точно находится часть в Чечне, это личное одолжение ни мне как матери, ни Димке как солдату, а Алёше. Потому что Алёша погиб, в Афгане, потому что брат человека, который мне это сказал, погиб в Афгане. Я поседею, но ничего не добьюсь, связавшись с нашей так называемой властью. В общем, Дин это не Китай, это Россия. Я не могу терять время, для спасения Димки каждая минута дорога. Так что, ради Бога я тебя прошу - ты поезжай в Москву, а я займусь поисками Димы.
- Нет, это невозможно, я не могу тебя оставить здесь, в разрушенном городе, среди чужих людей.
За все время, что они были вместе, они впервые спорили. Спорили отчаянно. Дин пытался сначала доказать, что он прав, но это было невозможно, Татьяна стояла насмерть. В конце концов, Дин перестал что-то доказывать, он просто тупо и упрямо говорил: - Нет. Они вышли на перрон железнодорожного вокзала в Грозном. Впереди шёл Дин, а за ним немного отстав, шла Татьяна. Таня, вдруг резко набрав скорость, обошла Дина и остановилась перед ним.
- Дин отдай деньги я тебя, по-хорошему прошу.
- Не отдам. Мы едем домой в Москву. Ты здесь не останешься.
- Как ты не понимаешь! Как ты не понимаешь! Он - мой сын, он - мой единственный сын, без него я никуда отсюда не уеду. Не уеду.
- Таня, так нельзя, что ты делаешь, Таня.
Вид у них был насколько напряжённый, что все вокруг начали обращать на них внимание. В их разговор попытался вмешаться дед, который сидел здесь же на лавочке.
- Что случилось? А ну-ка сядьте, оба сядьте. Что вы как две
шаровые молнии.
Но они не обращали на него внимания, тогда дед обратился
- Дочка, что случилось?
    - Пусть отдаст мне деньги. Мне нужны деньги. - Сказала та не отрывая взгляд от Дина.
      -  Ты что забрал у неё деньги? Верни.
- Как я ей верну, она хочет остаться здесь. Тут служил Дима,
сын. Мы приехали узнать что, как? А он оказывается месяц уже в плену, а нам ничего не сообщили.
Дед поднялся со скамейки и подошёл к Татьяне.
- Дочка вот садись рядом со мной, вот послушай, что я тебе скажу.- Он взял Таню за руку, подвёл к скамейке и посадил рядом с собой.
- Я прошёл войну. Я всю войну прошёл. На войне, чтобы выжить, голова нужна. Где пуле поклонишься, где в воронку заскочить, где на пузе проползёшь. Я разведчиком был, за линию фронта ходил, "языка" доставал. Так я тебе так скажу. Прежде чем что-то сделать, всё надо продумать до мелочей, здесь всё имеет значение и как одет и с какой стороны нож, с какой сапёрная лопатка, какая местность перед тобой, какое задание. Ты хочешь искать сына? Ну и куда же ты пойдёшь на своих каблучках, в платье. Тебе ж не по асфальту, а может по горным тропинкам идти придётся. Нужна хорошая обувка, нужен рюкзак. Так что, твой прав, нужно ехать домой собраться.
Таня внимательно всё это время смотрела на деда. Дед сказал: - Так же? - И кивнул ей головой. Таня автоматически повторила кивок за ним.- Так.
- Ну вот, правильно. Вот беда, беда. Опять заварили кашу наши
повара. А нам её теперь хлебать и хлебать. Я вот к внучке приезжал, она тут в Грозном, врач. Мы сами со станицы, казаки мы. Ну, а внучка-то моя вышла замуж за чеченца. Хороший мужик, жили хорошо, дом, машина в достатке жили. Двое пацанов. У меня они теперь. Война началась, я их забрал и увёз к себе в станину. Хотел внучку с зятем забрать, но они, ни в какую, а и то понять можно: им даром ничего не досталось, всё заработанное, а бросишь - больше не найдёшь. Ехал сюда, ну думаю, хоть бы живы были, когда повезло - под бомбу не попали. Так что у меня радость. Мои живы, а сколько приехало искать и не нашли. Много горя, очень много горя. И вот у тебя сын пропал. Я тебе совет дам, ты узнай досконально, в каком бою это случилось, где, когда, кто, что с ребят видел.
- Нет ребят, все погибли. Попали в засаду, пока пришли на подмогу - они погибли. Всех нашли, а Диму не нашли. Единственная надежда - может он в плену, может живой ещё.
- Может. Почему не может? Всё может быть.
- Спасибо вам. Как вас зовут?
- Григорий Степанович я, а тебя дочка как зовут?
- Таня.
- О! Так вы с моей внучкой тёзки. Ты надежды не теряй.
- Спасибо. Я пойду, узнаю, когда ближайшая электричка.
Татьяна ушла. Дин проводил её глазами, потом обернулся к Григорию Степановичу.
- Спасибо. Я вообще не знал, что делать. Не связывать же её.
Я ей всё пытался объяснить. Но это было бесполезно. До неё не
докричаться, не достучаться. Я уже и так, и эдак. Говорю, давай я останусь. Нет и всё. Нельзя ей сюда возвращаться. Что я буду делать с ней в Москве, не представляю.
- Да, проблема. Ничего, сынок не тушуйся.
Они уехали в Москву.
Через пару дней, вечером Дин собрал всех своих ребят в своей комнате в общежитии.
- Вот я вам всё рассказал. Зачем мне нужны деньги - вы знаете.
- Деньги что есть - отдадим. В принципе, это часть ваших денег.
- Спасибо. У меня к тебе просьба, Ли. Может так случится, что Татьяна к тебе подойдёт, будет просить денег. Не давай. Ни копейки не давай. А то она окажется в Чечне раньше меня. Понял?
- Понял.
- Вот блокнот, я здесь записал всё - где, как, что. К кому обращаться, что делать. Кому-то из вас придётся делать ту работу, что делал я. Может ты, Чжао?
- Хорошо, я найду продавца. У меня есть человек, я с ним уже работал.
- Тогда пока я здесь, давай всё пройдём досконально. Времени
у нас в обрез, а ещё нужно тебя кое с кем познакомить.
Потом Дин отправился к Зине. У них все три комнаты раздельные, большой холл, не так давно они сделали ремонт, обновили мебель, купили хороший телевизор, машину. Зазвонил звонок входной двери, Зина открыла дверь и увидела Дина. Зина удивилась. Несколько часов назад Дин и Татьяна были у них. Зина с Серёжей одолжили Тане три тысячи долларов, эти деньги у них не были в деле, они их хранили для подстраховки, на чёрный день, мало ли что может случиться, когда сумма может понадобиться большая и сразу. Эти деньги должны были находиться у Дина, а он должен был привести их в Чечню сразу же, как Татьяна найдёт Димку и договорится о выкупе. Татьяна с Зиной ходили к нотариусу оформлять на Зину доверенность на продажу Зиной гаража, Димкиного мотоцикла и старого "Запорожца". Эти деньги тоже должны были пойти на выкуп, Дин с Татьяной много спорили, пока не пришли к такой договорённости, Что Дин остаётся в Москве, откладывает все свои поездки в Китай и ждёт вызова от Татьяны с Чечни. Выкуп был наиболее вероятным вариантом из всех рассмотренных.
- Зин здравствуй ещё раз.- Сказал Дин.- Серёжа дома? Мне нужно с ним поговорить.
- Сергей дома. Проходи.
Дин прошёл в зал. Зина позвала Сергея. Тот зашёл в зал, пожал Дину руку и жестом пригласил его сесть на диван.
- Что-то случилось?
- Я принёс ваши три тысячи.- Дин вытянул деньги и протянул их Сергею, тот удивлённо посмотрел на него.
- Разве Таня в Чечню не едет?
- В Чечню поеду я.
- Таня согласилась?
- Нет, но в Чечню поеду я. Ей туда ехать нельзя.
- Разве тебе не будут нужны деньги?
—У меня есть. Во всяком случае, эти три тысячи проблему не решают. У меня к вам просьба. Не говорите Тане, что я у вас был, но самое главное, не давайте ей денег. Вообще не давайте ей денег.
Зина взволновано сказала:- Как я ей не дам денег, когда они у меня есть, что я могу придумать, чтобы не дать ей денег? Когда дело касается Димы. Да, не дай Бог, такое с моим Валеркой. Как я, могу ей, не дать денет?
Валера, услышав взволнованный голос матери, зашёл в зал. В левой руке он держал машинку. Глаза у него были настороженно-испуганы. Зина, увидев его, сказала: - Валера, иди к себе, здесь взрослые разговаривают.
Тот недоверчиво посмотрел на Дина.
- Валера, ты не бойся, всё нормально, я не обижу твою маму.
Иди, играй.
Валера нехотя ушёл.
- Ну что ж, тогда давайте так. Вы скажете Тане, что я приходил
к вам и просил вас не давать ей денег, и вы мне обещали.
- Не переживай, денег мы ей не дадим. - Сказал Серёжа.
- Спасибо. Мне надо уходить.
- - Пойдём, я тебя провожу.
- Дин, дай Бог тебе удачи.
- Спасибо, Зина.
 Они с Сергеем вышли с комнаты, а в холе стоял Валера, увидев Дина, он внимательно посмотрел на него. Дин подмигнул ему, потом протянул ему руку.- Ну что, Валера, до свидания. - Тот нагнулся, положил машинку на пол и пожал ему руку:
- До свидания, дядя Дин.
Татьяна собиралась в Чечню. Рюкзак, сумка - всё уже собрано. На кресле лежала походная одежда.
- Кажется, всё сложено, где у тебя документы, деньги? Билет
ты не забыла?
- В сумке. Всё уложено.
- Таня, давай может, всё-таки, я поеду.
- Дин, поеду я. Мы уже тысячу раз с тобой об этом говорили. Тебе будет тяжелее, чем мне. Ты неплохо знаешь русский язык но, только ты не обижайся, многих вещей ты просто не улавливаешь. Ты умный человек и всё это понимаешь.
- Но чеченский язык ты не знаешь, так же, как и я, так что в этом плане мы с тобой на равных.
- Ты же понимаешь - язык не главное, ты там будешь чужим не только для чеченцев, но и для русских. Пока разберутся кто ты, что ты, могут и голову снести. И вообще, давай прекратим этот разговор, а то мне ехать, а мы с тобой поссоримся.
- Ладно. Давай прекратим.
Татьяна, вздохнув, сказала: - Дин, и всё-таки давай распишемся, до самолёта время есть. Заплатим. Всё можно оформить. И мне будет спокойнее.
- Таня, я уже три года в Москве и всё нормально, у меня русское  гражданство. Почему со мной должно что-то случиться?
Таня устало сказала: - Я не знаю... Ну, когда один парламент разгоняют, другой расстреливают... У них подлость в крови и ждать от них можно всё, что угодно. А ты вообще на птичьих правах, и это меня тревожит.
- Таня, вот этот разговор точно давай прекратим. Мы с тобой
распишемся, когда ты вернёшься, а ты обязательно вернёшься.
И вообще знаешь, что я хотел тебе сказать?
- Что?
- Помнишь, тогда на рынке ты хотела узнать, что я сказал
по-китайски.
Таня улыбнулась: - Помню. Ну, так и что ты тогда сказал?
Я сказал: "Что ты наделал, Дин, ты влюбился как какой-то юнец. Влюбился в женщину, которая никогда - никогда не будет твоею. И тебя уже ничто не спасёт, никакие приёмы здесь, не пройдут. И она будет играть с тобой как кошка с мышью. И пока есть возможность, хоть малейшая возможность - беги, беги и не оглядывайся".
- Вот значит ты как обо мне.
Они смотрели друг на друга счастливыми глазами.
Когда Татьяна уснула, Дин встал, забрал сумки и перенёс их на кухню, переложил продукты в рюкзак, забрал деньги, билет. Что ж, теперь можно ехать в Чечню. Осталось только одно: поговорить с Оксун. Дин прошёл в комнату дочери и, стараясь не шуметь, разбудил её.
- Оксун, проснись.
- Что случилось, папа?
-Мне нужно поговорить с тобой. Не включай свет. Таня уснула. Вот тебе деньги, не давай их Тане и трать понемногу, чтобы она не поняла, что они у тебя есть. А я сейчас уезжаю в Чечню.
- Пап, ты что?
- Оксун пойми меня. Тане туда ехать нельзя. А я смогу. Вот поверь мне - я смогу найти Диму.
- А если не сможешь, а если ты не вернёшься?
- Не думай так, я вернусь, и не бойся. Ты ведь у меня умница. Присмотри за Татьяной. Я оставил ей письмо, я там всё ей объяснил. И ещё денег я оставил только на хлеб, остальное всё забрал. У меня к тебе просьба: мне нужна твоя помощь, вот адрес Григория Степановича, будешь на него писать мне письма, а я буду писать на Ли, он будет тебе передавать. Так что держи меня в курсе всех событий. Сделаешь?
- Да. Пап, а если ты не вернёшься? - Оксун обняла его и заплакала.
- Не бойся, я вернусь, а если нет - ребята тебе всегда помогут, ты знаешь. Да и Татьяна тебя никогда не оставит. Она человек надёжный. Ну а там смотри. Разумнее всего тебе будет вернуться в Китай к бабушке.
Проснувшись, Таня с удивлением увидела, что рюкзака и сумки нет на месте. Её личные вещи, паспорт аккуратно положены в кресле, а на них листок, исписанный иероглифами.
- Дин! - Она вскочила с койки, схватила этот листок, а под ним
маленький кусок бумаги, на котором старательными неуверенными буквами было написано: "Таня, береги Оксун". Таня медленно вышла с комнаты с листком в руках.
- Оксун, что это такое?
Оксун перевела ей письмо отца.
Утром Таня пошла на рынок, за ней шла Оксун. Она подошла к палатке Зины. Та с тревогой посмотрела на неё. - Дин уехал в Чечню.
- Я знаю. Он заходил к нам.
- Так ты знала! Знала и не сказала мне!
- Таня, он мужчина и это был его выбор.
- Какой выбор? Ты понимаешь, что он там совсем чужой. Он человек с другой страны, с другого мира. Да, он человек с другой страны, но не с другого мира. И почему, если рассчитывала найти Диму ты, то он не сможет сделать то же?
Ладно. Не будем спорить. Зин, мне нужны деньги.
- Таня, я пообещала Дину, что я не дам тебе денег и я их тебе не дам.
Таня резко развернулась и подошла к Ли.
- Ли, мне нужны деньги.
- У меня нет денег, я их отдал Дину и ещё, я обещал ему, что не дам вам денег.
- Ах, так! Он думает, я не найду деньги, я их найду.
Зина вышла со своей палатки: - Не надо их искать. Не надо, Таня.
И тут взорвалась Оксун. У неё истерика.
- Почему? Почему вы не верите, что мой отец вернётся?
Он вернётся, он обязательно вернётся. Я верю, я знаю. И Диму он найдёт. - Оксун расплакалась.
 Татьяна обняла её, прижала к себе. - Девочка моя, прости меня. Он вернётся, он конечно вернётся. Ты не плачь Оксун, милая моя, хорошая, девочка моя. Господи, что ж мы сделали с вами, со своими детьми!
Чечня. В лесу группа чеченцев на привале, два брата немного в стороне от всех остальных. Махмуду лет двадцать пять, Ахмеду под тридцать, совершенно между собой непохожие ни внешне, ни по характеру, тем не менее, они ладили всегда.  Махмуд, подвижный с ироничным складом ума, был заводилой среди своих сверстников, часто попадал в переделки, из которых умудрялся выйти сухим, расхлёбывать же последствия чаще всего доставалось Ахмеду, но тот не роптал и за брата стоял горой. Война их сблизила ещё больше. Они не были столь наивными, чтобы ненавидеть русских за то, что они русские, а любить чеченцев потому, что они чеченцы. Они прекрасно видели, что под шумок войны много проворачивается дел несовместимых ни с верой в Аллаха ни с любовью к своему народу. Деньги - вот причина, вот стержень, вокруг которого многое вертелось в этой войне и с одной стороны и с другой. Кому нефть, кому амбиции, а народу доставалась разруха, горе, боль. Впрочем, как и всегда, в любой войне. С активной фазы война перешла в нечто расплывчатое, аморфное. Перемирие вроде бы настало, но мир так и не пришёл.
- Тут какой-то китаец, шатается по окрестным аулам. Говорит,
что ищет сына, дескать, он в плену и не то чтобы намекает, но
проскальзывает намёк, что готов за него заплатить. Есть у него
деньги или нет - не ясно, ребята его несколько раз шмонали,
оружия нет, денег тоже нет.
- Он же не конченный идиот носить их с собой.
- Да понятно. При нём фотография сына. Абсолютно на него не похож. Светлый, в лице ничего китайского. Спрашивают - откуда у тебя такой сын, говорит, Бог дал, на мать похож.
- Интересно, есть у него деньги или нет, может, треплется? - Кто знает, может и треплется, а может и нет. Прячет где-нибудь. Прижать его хорошо - ну скажет, что нет денег, что солгал, чтобы сына найти. А вот за мальчишку, если они у него действительно есть, отдаст.
- Ну и что теперь? Бегать по горам, что б ему сына найти?
-Бегать, не бегать, а к нему присмотреться надо.
 Прошла неделя. Махмуд и Ахмед подошли к командиру отряда.
- Здравствуй, Абдул. У нас к тебе дело. У тебя тут пацан есть. Доходной такой, кашляет. Что ты намерен с ним делать?
А что делать? Он там с какой-то захудалой деревни, кажется пензенской, жили с матерью. Нищета. Пока копает. Не сможет копать – значит, не сможет. Кормить даром его никто не будет.
-Слушай, кажется, он уже откопался. А тестю Ахмеда работник нужен. Мы даром не просим. Ты нас знаешь. Барана дадим хорошего, больше весит, чем этот твой крот...
Сашку привязали в сарае к яслям, кинули прошлогоднего сена, здесь же в отдельной загородке находились овцы. У него русые волосы, светлая борода, его донимал кашель, и бил озноб. За эти несколько дней, что он здесь, его почти не кормили, но и не заставляли работать. У него серые глаза, правильные черты лица, ростом и фигурой он чем-то похож на Диму. Что будет с ним дальше, Сашка не знал, но хорошего не ждал и когда к нему подошли братья, он попытался встать, но Ахмед сбил его ударом ноги и он опять повалился на сено.
- Тебя как зовут? - Спросил его Махмуд.
-  Александр.
Махмуд хмыкнул: - Александр? Александр не пойдёт,- Тебя Дима зовут. Ясно?- И с угрозой повторил.- Ясно или нет?
- Ясно.
- Тебя отец ищет, Дима.- Продолжил Махмуд.
- У меня нет отца.
- Так будет.
- Китаец говорил, что у того глаза карие.- Вмешался Ахмед.- И
вообще он много треплется.
- Пожалуй, ты прав. С этим что-то надо делать. Слушай, Ахмед,
отглянцуй ему фотографию, только не переусердствуй, а то ещё
концы отдаст.
Ахмед подошёл к Сашке, опустился перед ним и особо не спеша начал колотить его по лицу. Потом остановился и как великий художник внимательно посмотрел на то, что было лицом. Потом, решив, что нужен ещё один штрих, он со всего маху ударил Сашу по лицу. Тот отключился.
-Ахмед, я ж тебя просил - не переусердствуй.
-Ничего, я ему только нос сломал. Ерунда, сейчас очухается. Ну, как тебе работа?
- Шедевр кубизма.
- Ничего лицо сейчас разбухнет так, что будет шедевр шаризма, а не кубизма.
- О, кажется, очухивается. - Махмуд подошёл к Саше, присел
рядом с ним на корточки. - Как тебя зовут? Я тебя спрашиваю,
иди тебе мало дали?
Саша попытался назвать своё новое имя, но разобрать ничего нельзя.
- Так что Дима, учти, - выкинешь какой-нибудь фортель, вместе
со своим папиком отправишься на тот свет.- Махмуд встал и
подошёл к Ахмеду. - Нормально. Сбредёт на внутреннем рынке.
Дин ждал в условленном месте. На лошадях подъехали Махмуд и Ахмед. Братья были вооружены. Поперёк лошади Махмуда лежал Саша. Ахмед остановился подальше, так чтобы Дин находился в пределах досягаемости автоматной очереди. Махмуд подъехал к Дину и скинул Сашку на землю.
- Ну что, китаец, смотри - твоё сокровище или нет?
Дин пытался поставить Сашу на ноги: - Дима, Дима.- Но того шатает как камыш на ветру.
- Твоё или нет? Я не могу тут стоять вечно.
На Дина смотрело два автоматных дула, а Димка был так беспомощен. Он не мог им рисковать.
- Моё.
- Раз, твоё - плати.
- А где гарантия, что вы нас не пристрелите?
- Гарантия - моё слово.
- А твоему слову можно верить?
- А у тебя есть выбор?
- Нет, выбора нет.
Махмуд подъехал к Ахмеду.- Вот они, денежки. Заплатил. А ты говорил - не сработает.
- Так может пристрелить?
- Не надо.
- Посмотри. Потащил. Это ж надо - родного сына не отличить.
- Да ты его так отделал, что его родная мама не узнает, не
то, что чужой папа. - И они засмеялись.
Дин дотащил Сашку до ручья, тот безвольно опустился на землю. Дин стал осторожно смачивать ему лицо водой. Сашка застонал. - Ничего, Дима, потерпи, сейчас станет легче. Потерпи, сынок, как бы то ни было - самое страшное уже позади. Сашка немного пришёл в себя, услышав, что говорит Дин, он с трудом выговорил:- Я не Дима, я Саша они вас обманули.
Дин лёг рядом с ним на спину. В вышине было голубое небо, оно было близко и вместе с тем так далеко.
- Вот тебе и небо голубое. Ничего, сынок, ничего, нам бы до поста дотянуть.
- Деньги. Вы отдали им, а я не Дима.
- За деньги не волнуйся. Это я Димку найти не могу, а этих я найти смогу. Знаешь, а ты мне пожалуй можешь помочь в этом. Постарайся вспомнить всё, что касается твоего пребывания в плену. Чем занимался, как охраняли, ну и за этих двоих вплоть до того, какой рукой били - правой или левой здесь имеет значение любая деталь, всё может пригодиться.
- Они, кажется, братья я так слышал. - Выдавил с себя Сашка.
 - Даже так. Что ж хорошо. Говорить тебе больно, но у меня есть ручка и блокнот. Если сможешь, напиши печатными буквами. А сейчас давай есть. Нужно беречь силы. Нам ещё идти и идти. К тому же тебе нужно выпить лекарство, у тебя явно температура. У меня тут кое-что есть. Давай, я тебе дам антибиотик. Дин взял таблетку, раздавил её в ложке, смещал с водой и дал Саше выпить.- Горькое. Пропей ещё водой. - Потом Дин стал, мелко крошить продукты, размачивать сухари в воде и эту смесь осторожно класть в разбитые губы Саши. Тот пытался глотать, не жуя, ему было очень больно, но и есть хотелось очень сильно.
- Ничего, сынок, давай глотай.
Дин вывел Сашку на контрольно-пропускной пункт, а сам поехал в станицу к Григорию Степановичу. Когда Дин зашёл во двор, пёс Рыжик узнал его и радостно бросился к нему навстречу. Дин прошёл к лавочке рядом с виноградом, сел на неё и обратился к Рыжику: - Хороший ты пёс, Рыжик, хороший, узнал-таки, молодец.
С кухни на шум вышел Григорий Степанович.
- Дин - это ты? Здравствуй, сынок. А я думаю - кого это Рыжик так радостно встречает. Ну что не получилось? Не он?
- Не то слово. Ни денег, ни Димы.
- Да как же ты им деньги- то отдал?
- Они мне Сашку подсунули, отделали его так – не лицо, а пухлая пицца.
-Так ты деньги за чужого сына отдал? Не узнал что ли?
- Не узнал.
- Тебе надо отдохнуть, поесть. И не переживай. Руки, ноги
целы, это уже хорошо. То, что денег нет... Ну, раз нет - значит
нужно соображаловку включать. - И дед выразительно постучал
себя по лбу пальцем. - Давай проходи в кухню, у меня как раз борщ кончает вариться, свеженького поешь. Тут твоя дочка писем тебе прислала. Меня
уже вся станица спрашивает: - Дед, кто у тебя в Москве такой
писачий: сейчас поешь, письма почитаешь, отдохнёшь, а потом
мне всё расскажешь.
Дин после обеда пошёл в сад, лёг на старую раскладушку и стал читать письма. Во двор зашёл Рустам. Он был злой, потрёпанный и с синяком под глазом, Дина он не увидел, подошёл к колонке, открыл кран и начал умываться. Дед, увидев правнука из окошка кухни, вышел во двор.
- Рустам, иди сюда.- Тот закрутил кран колонки и нехотя
подошёл к деду.
- Ты опять дрался? Ты додерёшься, пока тебя изуродуют. Скажи мне, кто тебя бьёт. Я же всё равно узнаю.
- Я упал. - Мрачно ответил тот.
- Так ты мало того, что дерёшься, ты ещё и лжёшь.
Дину хорошо было их видно и слышно. Он поднялся и подошёл к ним. - Здравствуй, Рустам.
Тот, обрадовано, сказал: - Здравствуйте, дядя Дин. Нашли Диму?
- Нет. Пока нет. За что хоть дерёшься?
Рустам, набычившись, сказал: - Если он ещё будет называть меня "Чечня чумазая" я его убью.
- Я не понимаю проблемы. У тебя отец чеченец, значит Чечня твоя родина. Почему тебя оскорбляет, что тебя "Чечнёй" называют.
Красивый стройный мальчишка, лет четырнадцати, ершистый, вспыльчивый, он жил у деда вдвоём с девятилетним Тимуром. Тимур как-то прижился в станице сразу, а Рустам никак. Дрался даже со старшими ребятами.
- И ты не просто чеченец, ты ещё и казак и ни то и ни другое у тебя нельзя забрать, нельзя же тебя перерубить надвое. Мне кажется, не стоит отказываться ни от того, ни от другого, не нужно себя суживать. У тебя есть возможность прожить нелёгкую, но очень богатую жизнь; для этого, конечно, нужно быть сильным человеком. А ты знаешь разницу между сильным и слабым человеком?
- Знаю. Сильный всегда побеждает.
- Даже самый сильный человек всегда не сможет побеждать. Сильный человек никогда не полезет в драку. Ему нет необходимости утверждать свою силу кулаками, но он никогда не потерпит, чтобы его оскорбляли. Если ты хочешь, я покажу тебе, как можно защитить себя. Конечно, этого мало, у нас мало времени, но если ты захочешь быть по-настоящему сильным человеком, ты пойдёшь дальше сам.
Всё своё свободное время Дин провозился с мальчишками, показал им несколько простых приёмов защиты, порекомендовал им несколько упражнений. Мальчишки были в восторге.
Григорий Степанович и Дин подъехали к дому стоящему на отшибе аула. За рулём был Саид, зять Григория Степановича.
- Остановите, это здесь.- Сказал Дин.
Саид остановил машину, развернулся, посмотрел на Дина и деда:- Может, я схожу и поговорю с ним - это же будет лучше.
- Не надо, сынок, не лезь. Мы сами.- Ответил дед.
- Я боюсь, что ваших " планов громадьё" завалится. Отец, вы хоть
не начинайте с татаро-монгольского ига, это ни к чему хорошему не приведёт.
- Ну, знаешь, Саид, уж если на то пошло - это наше иго и если надо будет, то можем начать и с ига. Поезжай домой, не жди и не волнуйся. Назад доберёмся сами.
Саид высадил их возле дома Османа, отъехал немного в сторону, остановился и стал ждать. Он был уверен, что у них ничего не получится. С самого начала они с Татьяной принимали живейшее участие в поисках Димы. Они оба врачи. Он был хирургом и хорошим хирургом, а Татьяна работала в родильном отделении больницы Грозного. Они не прекращали работать и в самые трудные дни войны. Что поделаешь, но женщины рожали, несмотря на рвущиеся снаряды рядом. Жизнь упрямо хочет существовать и в этом есть своя мудрость. Саид часто сталкивался с человеческим страхом, надеждой, горем. В глазах, которые смотрели на него очень часто, были именно эти чувства: страх, мольба о помощи, надежда, но было и такое, что ему пытались приказать и даже угрожали, как будто бы угрозы что-то меняли. Научиться убивать - это всё-таки не спасать, разница уж больно большая. Он много оперировал, он очень много оперировал, когда в его руке был скальпель, для него не существовало ни времени, ни голода, не говоря уже обо всех этих политических вывертах. Постояли б эти умники восемь-двенадцать часов без перерыва, подышали бы наркозом, покупались бы в собственном поту, спасая всего лишь одну жизнь, может быть, хоть немного что-то поняли. Хотя, навряд ли. Разве им можно объяснить, что когда он оперирует, он не может делать плохо или хорошо, он делает, как может. И он всегда говорил и тем, кто молили его и тем, кто угрожали ему: - Я сделаю всё что смогу, а там как Бог даст.- И это правда. Порой выживали в таких случаях, что кроме как "чудо" это по-другому и не назовёшь. А уж он-то в чудеса верил меньше всего. А какие ему приходилось делать операции всего лишь под местным наркозом, а оперировать в анатомических перчатках, потому что других нет! А сделать операцию, труднейшую операцию и потерять человека только потому, что не было самого простейшего антибиотика! А дети, его сыновья, которых он за это время практически не видел, за ними смотрит Григорий Степанович, в его возрасте дай Бог с собой управиться, а он пытается дать лад двум пацанам. Сейчас с ними Татьяна, но это ненадолго, а забирать их в Грозный нельзя, им нужно учиться, нужно питаться нормально. А вокруг, сколько горя, беды, боли! И когда Григорий Степанович, вместе с правнуками и Дином появились у них в Грозном, и Григорий Степанович сказал, что нужно помочь, проблем не было, Саид сразу сказал, что если только Димка в Грозном или в ближайших аулах, они его найдут. Фотографию Димки смотрели много людей, но его не было, самое паршивое, что даже не удалось выяснить, к кому именно из командиров попал отряд Димки в засаду. Горы есть горы, и искать надо было Димку в них. И вот надо же, как всё обернулось: какие-то два братца, которые только и умеют, что убивать, использовали чужое горе, чтобы нажиться. Если бы Дин не признал в Сашке Диму, то они бы их просто убили бы и всё. Да, надо отдать должное этим подлецам, всё хорошо было продумано, правдоподобно. Чего уж, он, может быть, и сам попался бы на такой крючок, как и Дин. Дин не видел второго брата и не знал о его существовании, он разговаривал с Махмудом, а вышел на него через хозяина этого дома, к которому они приехали. Звали его Османом, уже старый человек и то, что говорил о нём Дин, не соответствовало той роли, которую он сыграл, быстрее всего он не знал о задуманной подмене, его использовали. Вот это и хотели сейчас выяснить Григорий Степанович и Дин, будет ли он с ними разговаривать - это ещё вопрос, а с ним он был бы откровенен, хотя бы потому, что они оба чеченцы. Хотя, судя по тому, что их уже нет час, может быть, действительно они нашли общий язык и без его помощи. Ну что ж, надо ехать домой, мешать он им не будет.
Дед и Дин зашли во двор, где их встретила заливистым лаем маленькая дворняжка. У Дина в руках была гружёная сумка.
- Есть кто живой? - Громко сказал Григорий Степанович и, увидев, что к ним идёт такой же пожилой человек, как и он сам, добавил: - Хозяин, убери своего волкодава. Поговорить надо.
Осман узнал Дина сразу же, как увидел: - А с чего ты взял, что я хочу с тобой разговаривать. Я тебя в гости не звал.
- Что ж так негостеприимно-то? Знаешь, небось, что мальца другого подсунули?
- А он, тоже мне отец, родного ребенка от чужого отличить не может.
- А, вот ты о чём, если тебе так лицо отделать, как они его,
то, ты сам себя в зеркале не узнаешь. Да забери ты, свою тарахтелку.
- Рекс, молчать, место. - Собачонка как будто бы ждала этого
приказа - сразу же успокоилась и пошла к своей будочке.
- Ну что нам так и стоять здесь? Может, хоть к этому столу пригласишь, раз в дом не хочешь. -  И Григорий Степанович подошёл к столу во дворе под деревом.
- А вы и не нуждаетесь в приглашении. Вам бы на танк и вперёд. Вы только и умеете, что стрелять.
- Слушай, да кому ты нужен, кто в тебя собирается стрелять?
- Да, я никому не нужен. А всё из-за кого? Из-за вас. У меня
семья была? Была! Кто пришёл в мой дом, не враг пришел в мой
дом, ты пришёл. Я на фронте был, я свою семью не смог защитить.
А теперь ты приходишь и говоришь, что я никому не нужен.
- Я тоже на фронте был, так что твою семью не разрушал, а
ты меня виноватым считаешь. Как хорошо устроился, чуть что - кто
виноват? Русский Ваня. Да забери у тебя русского Ваню, кого ты
ненавидеть-то будешь? Тебе эта ненависть слаще мёда. А мне кого
винить? Мои корни отрублены. У нас семья была - детей восемь
человек, я один остался. Когда раскулачивали и за полярный
круг высылали, родители меня и сестру дядьке отдали, мы были
самыми младшими, не доехали бы туда. А тут голод, дядьку забрали и с концами, а у его жены своих, гавриков, четверо. Что ей было делать, вот она нас малых на улицу-то и выставила. Подаяниями жили, в скирде спади. Сестру съели, люди съели, не волки. Кто в этом виноват? Кого мне винить?
 - Тебе корни срубили, а мне крылья. У меня два сына было. Два! Одному три, другому года не было, когда их с Фатимой как скот загнали в вагон. Ей девятнадцать было. Сама ребёнок с двумя детьми на руках. Она не выдержала дороги - умерла. Дети ослабели без матери, началась дизентерия. Их и забрали на каком-то перегоне. Мне ничего не надо. Мне хоть бы знать - хоть один из них выжил или нет. Мне больше ничего не надо.
Тут не выдержал Дин: - Хватит! Дед, мы зря здесь теряем время. Пошли.
- Мы не теряем здесь время зря. Ты - китаец, ты наших дел не знаешь.
- Я не знаю! Когда маму и отца,  на моих глазах... убивали, а я стоял и молчал. Молчал, чтобы меня не убили. А вы говорите - я не знаю.
- Это твои, что, в культурную революцию погибли-то? И название ж придумали, а! "Культурная" не много ни мало. Значит мои попали под "головокружение от успехов", твои - под "перегиб", а твою, "культурную," как потом назвали?
- Ошибкой.
- Значит, твои - под ошибку. Любят у нас это дело, ошибки делать, а ты потом и живи, после этого, если сможешь. Э-эх!
- Давай, Дин, доставай вино, вытряхивай сумку. Осман, у тебя стаканы есть, давай неси.
На столе появилась бутыль с домашним вином, колбаса, сыр, хлеб. Григорий Степанович заполнил стаканы вином до половины и сказал: - Давай познакомимся, я Григорий, знакомый Дина, он мне о тебе рассказывал - ты Осман. Это ты помог тем ребятам обкрутить Дина. Дин тебе доверился, а ты …
- Я не думал, что они сделают подмену, хотел Махмуду помочь. Чё не помочь-то, он приехал, сказал, что хотел бы договориться с китайцем, поискать ему парня за деньги, конечно, но сам не может, посредник нужен. Да и то понятно - для него это риск. Я знаю только, что его зовут Махмуд, и он воюет против вас. Потом приехали вдвоём, рассказали, как было, деньги предлагали, но я отказался. За такое, сказал, не возьму. Пусть он ему не родной сын, но это их подлости не умаляет, а деньги оставили, так что могу отдать те, что дали, я к ним не прикасался.
- Не надо отдавать.- Сказал Дин.- Мне не деньги нужны, мне
ваша помощь нужна.
- Понятно, ребята захотели подзаработать. - Вмешался Григорий
Степанович. – Ладно, о них потом поговорим. А сейчас давайте-ка
выпьем за наши корни, за наши крылья. -  Выпили, закусили.
- Осман, а ты что так бобылём и прожил, не женился больше?
-Почему не женился? Женился, у меня жена хорошая была. Недавно умерла. Вот только счастливой со мной не была. Семья без детей не семья.
- Что ж так.
- Что ж так! Я до пятьдесят четвёртого на Колыме был. Вот так!
- Понятно. Там не то, что дети - души вымерзали, до сих пор холода не люблю. А моя, тоже умерла. Хорошим человеком была. Что это мы с тобой вопреки статистике. В нашей стране вроде бы женщины дольше мужиков живут, а мы своих пережили. Ещё коптим небо. Видно, надоели мы смерти, обломала она об нас зубы, решила - пусть живут, пока сами не умрут.
- Давай выпьем за наших. Пусть будет земля им пухом.
- Да, телу земля, душе - рай.
Спасибо Родина, тебе,
Что яму вырыла ты мне,
Гулагом яму назвала,
Меня сюда ты загнала
И зэком гордо нарекла.
- Откуда знаешь?
- Да по тем же местам, что и ты. Сначала юг, с японцами в Китае пришлось повоевать, а потом разжаловали, награды забрали и чтобы далеко не везти в края северные - в края Магаданские.
- За что ж тебя, такого героического.
- Да на гниду напоролся. Гниду от человека отличать уметь надо.
- Русский?
- Русский, русский, не боись. Гнида та не чеченская была.
- Оно и чеченские гниды бывают.
- Да эта пакость всемирная и везде их любят, холят и плодят, а потом удивляются: - "Чего это народ так завшивел?"
- Да. С гнид только вши и бывают, природа развития у них такая.
А в Магадане, а в Магадане
Светило солнце в небе ясном
Как в нирване.
Укрыло сопки несказанными цветами,
То прорастали наша кровь
и наши нервы.
Ведь эти сопки мы собою удобряли.

Наутро следующего дня Григорий Степанович уезжал, а Дин оставался.
- Спасибо за хлеб, за соль. А ты всё-таки подумай, что у тебя хозяйства, те десяток  кур да овцы. Присмотрю, не беспокойся. Ты бы пожил у меня, правнуков бросить не с кем, в Грозном сейчас врачи нужны.
- Да так-то оно так. Да куда Рэкса то денешь.
-А что Рэкс, бери его с собой. Моему Рыжику друг будет, он у меня компанейский. Посмотришь на моих правнуков. Там такие крылья, что только и смотри, чтоб не оторвались.
А в Москве на вещевом рынке Таня и Зина продолжали торговать на своих местах. К ним направляется Олег, сегодня он был основательно пьян. Увидев Таню, он запел:
Москва - Пекин, к счастью ведут дороги,
Москва- Пекин пусть зеленеют всходы.
- Танечка, разрешите пришвартоваться уставшему кораблю к вашей пристани.
- Олег, пожалуйста, уходите.
- Что ж так строго Таня? Ну, ещё бы! Куда нам! Она познала китайскую любовь. А где ж это ваш китайский сюрприз? Покинул вас?
- Олег, уходите.- Вмешалась Зина, но тот на неё не обратил
никакого внимания.
- Что ж вы так страдаете, Танечка? Из-за кого? Вы прямо безутешная вдова.
Зина выскочила и как разъярённая кошка бросилась на Олега, отталкивая его от прилавка.
- Что ты всё ходишь, что ты всё капаешь на мозги, не видишь
человеку и так плохо.
- Зина, не лезь, это тебя не касается - и вдруг со злой насмешкой - Или ты ревнуешь?
- Ты... ты... ты...
- Что, Зиночка, заело ну, и кто же я? Ну, напряги свою, извилинку!
- Сперматозавр. - Выпалила Зина, развернулась и пошла к Тане.
Та сидела в углу палатки и плакала.
- Таня, что ты? Ну, мало кто что ляпнул. Тем более Дон Жуан.
Даст Бог, вернётся Дин, вернётся Димка и у тебя всё ещё будет хорошо. Знаешь, орёт это радио с утра до вечера: "Все мы
бабы стервы". Не все. Я вот посмотрю на Алку, на тебя и на
многих, тянут же непосильный груз. У Надьки двое, у Светки
двое, а попробуй их поднять, просто прокормить я уже не говорю - воспитать. А мужики  то, какие? Как наш Дон Жуан: "Сколько той жизни. Наполним бокалы, стукнем их разом". Вот и пользуются одиночеством, чужой безнадёгой, а думают, что они неотразимы. Был бы рядом человек, кто бы глянул на этого Дон Жуана… Знаешь, Сергей, хочет брать кредит, а для этого надо заложить
всё. Машина, гараж - Бог с ними, но ведь и квартиру. Танька я с ума схожу. Не знаю что делать: то ли держать и не пущать, то ли толкать и вдохновлять. Ведь всё таким трудом, такими нервами досталось, а пропасть может в один миг.
- Он всё-таки решился попробовать сделать цех по пошиву обуви?-
Пересилила себя Татьяна.
- Да. Он за него уже давно долдонит.
- Знаешь, пусть делает. Нормальному мужику настоящее дело надо. И не надо его ни толкать, ни держать, поддерживай по мере возможности.
- Я боюсь, я так боюсь. Не представляю, как это будет.
- Зина, а не окончить ли тебе бухгалтерские курсы, глядишь
какое-то представление и появится. Рынок так рынок, для него
самое главное деньги, вот с них и начни.
Григорий Степанович с Дином обосновались в доме Османа, а тот вместе с Саидом поехал в станицу, забрав с собой Рэкса, чтобы присмотреть за детьми, когда Саид и Татьяна уедут в Грозный.   Григория Степановича своим соседям Саид представил, как друга сказал, что вместе сидели в зоне на Колыме, а сейчас он в его доме поживёт, пока его не будет. Дин же оставался в доме всё время и о его присутствии никто из соседей не знал. Григорий Степанович потихоньку ознакомился с селом, с соседями, а так они жили тихо, работы у них было много: в подвале они вырыли довольно просторную яму, оборудовали её. К этому времени Сайд привёз Османа и забрал Григория Степановича, а Дин отправился на поиски братьев. Рэкс же так и остался в станице. Его хозяин должен был ещё в неё вернуться. Через несколько дней ночью Дин вернулся с Махмудом. Он притащил его в яму в подвале, зажёг старую коногонку. Яма получилась просторная. С одной стороны была сделана лавка, стол. В бревно, что поддерживало крышу, вбита металлическая цепь, рядом стояло ведро с крышкой. С другой стороны была приставлена лестница, и стояло ещё одно ведро. На столе лежали сухари, фруктовая сушка и два пакета - один с брынзой другой с сушеной рыбой. Дин по лестнице затащил Махмуда. У него были связаны руки и ноги, на глазах повязка. Дин, уставший до предела, всё-таки дотащил его до нар, закрепил цепь за ногу. Потом, придавив Махмуда, разрезал ему верёвку на руках и правую руку, обметав металлической цепочкой, примкнул к цепи.
Дин устало отошёл к лестнице и сел на неё. Махмуд свободной левой рукой снял повязку с глаз и потихоньку сорвал лейкопластырь со рта. В яме был полумрак. Махмуд, сняв лейкопластырь, сказал:
- И что дальше?
- А дальше ты найдёшь моего Димку.
- С чего ты взял, что я его буду искать?
- С того, что ты деньги взял.
- Ну, ты тоже ушёл не с пустыми руками. Так что сделка состоялась. Деньги тебе возвращать никто не намерен.
- А я не деньги - я сына вернуть хочу. И ты мне в этом поможешь.
- Да, надо было тебя пристрелить.
- Что, о своём слове жалеешь?
Дин подошёл к Махмуду, быстрым движением поднял его за связанные ноги и разрезал верёвку. Махмуд вскочил и хотел кинуться на Дина, но цепи хватило только до половины ямы.
- Не будем повторять пройденного. По-моему, ты уже понял, что я могу за себя постоять.
Дин принес ведро воды.
- Надеюсь, тебе всё понятно. Это тебе на четыре дня, а может и
на шесть. Я вернусь сюда с Ахмедом, вот тогда и будем говорить.
Махмуд схватил со стола пакет с брынзой и со злостью швырнул его в Дина, тот ловко перехватил летящий в него пакет.
- Здесь тебе не китайский ресторан и я тебе не официант, меню
обеспечивать не намерен. И ещё - можешь голосовые связки не рвать,
я очень хорошо подумал, прежде чем рыть.
Закрыв за собою ляду, Дин выбрался наружу.
Через пять дней Дин возвратился и открыл ляду ямы. Внизу за  столом он увидел Григория Степановича и Махмуда, на столе плов, хлеб, горела керосиновая лампа, на нарах лежали одеяла. Махмуд был побрит, умыт. Дед сидел на табуретке, застеленной фуфайкой, рядом с Махмудом. Они подняли головы вверх и посмотрели на Дина. Григорий Степанович возбуждённо-довольный поднялся:
- Дин, спускайся. Ахмеда привёз?
-Привёз. - Спускаясь в яму, сказал Дин.- Дед, что вы здесь делаете? Мы как с вами договаривались?
Дин сел на ступеньках лестницы. Вся нервотрепка этих дней, все неудачи навалились на него. И он вдруг понял всю бесполезность этого их с дедом плана.
- Ты об этом? - Дед поднял вверх шапочку с дырками для глаз.
- Зачем это напяливать, мы что - не люди, мы что - понять друг друга не можем?
- Вы хотя бы о внуках подумали.
- Я о них подумал. Не беспокойся. Там Осман. Он ними верховодит только так. Он за ними и присмотрит и накормит. Готовит он, куда там ресторанам.
- Я потерял, я потерял три недели и всё впустую. Я не могу вернуться без Димки. Я просто не могу. И судя по тому, как всё идёт, я вполне могу домой и не попасть.
- Не надо так безнадёжно. Махмуд тебе поможет. Он согласен. Мы с ним договорились.
- Махмуд поможет. Вы договорились. А не могли вы раньше договориться, а не начинать палить друг в друга? К тому же мне Махмуд уже "помогал". И если вы можете себе позволить рисковать своими внуками, то я Димкой не могу.
Махмуд вмешался в разговор: - Зачем ты так говоришь, зачем обижаешь меня и деда?
- В общем, так, братания не будет. Всё остаётся так, как было
решено раньше.
Дин подошёл к Махмуду, отомкнул его правую руку, вытянул из кармана верёвку: - Руки! - Он был взбешён.
Махмуд посмотрел на него, вздохнул и протянул перед собой руки. Дин быстрым движением намотал на них верёвку. Потом отомкнул цепь, развернулся и поднялся наверх.
- Не обижайся на него сынок, он на пределе. У каждого свой предел и не переживай, Ахмеда я не обижу.- Сказал ему дед.
 Дин возвратился с Ахмедом, у того руки были связаны, на губах лейкопластырь. Дин подвёл его к нарам и повторил процедуру с цепями, потом посмотрел на Махмуда: - Понятно?
- Понятно!
- Раз понятно, то пошли.
Ахмед уже содрал лейкопластырь. Махмуд с тревогой посмотрел на него и перевёл взгляд на деда, тот сделал ему успокаивающий жест. Дин почувствовал какое-то движение сзади и оглянулся на Григория Степановича, тот сидел с ангельским смирением на лице. Дин вздохнул и надел повязку на глаза Махмуду, помог ему выбраться с ямы.
Дин несколько часов ехал на лошади, прежде чем остановиться. Поперёк лошади лежал Махмуд с завязанными глазами; остановившись, Дин спустился с лошади, стащил Махмуда, развязал ему глаза и разрезал верёвку на руках. Утренний туман заполнял всю долину, лежащую внизу, первые солнечные лучи касались снежных вершин гор, а птичий хор радостно пел гимн утру нового дня. Махмуд растёр затёкшие запястья: - Если с Ахмедом, что-нибудь случится, я тебя в Китае найду, не то, что в Москве.
- Ближе к делу. Куда пойдёшь, где встретимся? Да, вот, возьми свой металлолом. - И Дин с сумки, привязанной к седлу, достал автомат Калашникова.- А то твои тебя без него могут не узнать.
- Не боишься?
- Нет, не боюсь. Там пуль нет, а без них в твоих руках это уже не оружие.
- Чужой ты здесь.
- Ах да у вас здесь маленький междусобойчик. Только причём тут Димка?
- Что ты так разволновался? Он ведь не твой?
- А, я тоже так сначала считал. А оказалось – мой. Мой, а не ваш. Так как, что ты намерен делать?
Дин сидел на берегу речки недалеко от мостика, здесь они договорились встретиться с Махмудом, он ждал его несколько часов. Наконец-то Махмуд пришёл и, не здороваясь, сел рядом. - Ну что, это тоже не он?- спросил его Дин
- Я не смог к нему подойти. На меня и так уже смотрят косо. Я попытаюсь, немного позже.
- Он там один. Что делает?
- Нет, двое, их постоянно охраняют, меняясь, три человека. Под их наблюдением они роют ямы по всему району.
- А где они сейчас?
- Да здесь, недалеко.
- Я могу его увидеть?
- Чтобы его узнать, нужно подойти близко. А это опасно.
 - Мне неважно его увидеть, мне важно, чтобы он меня услышал.
Димка со своим другом по несчастью рыл очередную яму – будущую землянку или тайник для оружия. И вдруг он чётко услышал на китайском: - Какое небо голубое!
Охранник вскочил, покрутил головой, прошёлся, он чётко слышал человеческий голос или нечто, похожее на человеческий голос, но было тихо, и он решил, что ему показалось. Димка выпрямился, посмотрел на небо и, пытаясь говорить чётко, повторил на русском то, что было сказано на китайском: - Какое небо голубое. - Чем разозлил охранника.
- А ну давай, рой, а то я сейчас тебя отправлю на твоё голубое
небо, моргнуть не успеешь.
Димка принялся за работу.
Махмуд ждал Дина и нервничал. Он даже обрадовался, когда увидел его.- Да, это он.- Сказал ему Дин.
- Ты уверен?
- На все сто.
- Может чем помочь? Шумнуть, что бы отвлечь внимание. - Дин посмотрел на него удивлённо:- Спасибо, но не надо. Этого нельзя делать.-  Дальше я всё сделаю сам.
- Если удастся - возвращаться лучше по второму варианту. Так конечно длиннее, но там должно быть сейчас спокойно. Ну что, прощай.
- Спасибо. Прощай, где Григорий Степанович живёт, знаешь? Тот утвердительно махнул головой: - Знаю. Димку Ахмед нашёл.
- Понятно.
Димка и Дин бежали со всех ног, чуть ли не натыкаясь на стволы деревьев в темноте. Сзади была метушня, стрельба. Когда они отбежали довольно далеко, Димка, задыхаясь, сказал: - Всё, падаем... Нет сил... Перевести дух надо... Куда Вовка рванул? Поискать бы, может, найдём.
- Я не слышал, чтобы он бежал за нами, - сказал Дин. – Может, он в другую сторону рванул. Искать мы его не будем, а то напоремся на погоню. Уйдёт, так уйдёт. О! Сумку с едой, потерял.
Дин повёл Димку, старательно обходя все встречные сёла. Всё складывалось для них удачно, с едой только было плохо, но зато воды в горных ручьях было вдоволь.
- Какая всё-таки вода вкусная.- Сказал Дин, стряхивая капли воды с рук.
- Ага, а если бы в ней хоть одна макаронина плавала, ей бы цены не было.
- Мы же о еде не говорим.
- Можно попытаться подойти к кому-нибудь, ну к пастуху, или хотя бы пойдём более коротким путём.
- Нет, я не Джеки Чан, ты не Шварценеггер, мы не создадим с тобой американский боевик, тут хотя бы в какой-нибудь фильм ужасов не вляпаться.
- А жаль. Хорошо быть суперменом.
- Ладно, супермен, пошли. Ты лучше скажи, зачем ты нас обманывал? Это что - ложь во спасение? За нос нас всех водил почти пять месяцев.
- А чтобы изменилось?
- Всё. Ложь есть ложь.
- А лгать нехорошо. Это мы уже проходили.
- Проходили, но ещё не прошли. Татьяна чуть не умерла, когда ей сказали, что часть в Чечне, и мало того, что в Чечне - уже пять месяцев в Чечне. Ты пойми, она тебе верила, каждому тобою написанному слову. Ты думаешь, ты её уберёг? Почему ты решил, что из правила бывают исключения, а ты вправе решать, что сделать исключением.
- Уж если на то пошло. Да. Я её - уберёг. Она пять месяцев жила нормальной жизнью, не сходила с ума, когда слышала о боях в Чечне. Я хорошо помню, когда отец был в Афгане, её лицо. Я тогда ненавидел телевизор. И если бы мне удалось скрыть от неё своё пребывание в Чечне, я бы это сделал.
- Ты говоришь ужасные вещи. Нельзя любить человека и обманывать его.
- О Господи, Дин, вы говорите банальности.
- Ну, ещё бы! Но ты прекрасно знаешь, что у каждого поступка свои последствия. А ложь - это поступок, прежде всего, а не просто потрепаться языком, и ничто, ничто так не разрушает самого человека и все вокруг его, как творимая им ложь. Лжец всегда трус и всегда предатель. Ложь никогда ничего не создает, она только разрушает.
- Значит я предатель, трус и разрушитель? - Димка был взбешён.
- Да. И учти, я не собираюсь с тобой драться. И не злись. Ты разрушил то безграничное доверие к тебе, которое было у Тани. Когда у вас был разговор об армии, Таня ведь не решилась разрушить твоё доверие к ней. А ведь она колебалась до последней минуты. Ты предал её, когда оставил в неведении о большом горе и опасности, которые не только могли, но уже обрушились на неё, а она даже этого не знала. И если уж дальше, ты - струсил, потому что творить приятные вещи в этой жизни всегда легче, чем тяжёлые и страшные, но, если об этом говорит человек, который тебя любит и которому ты никто и ничто - это большая разница. Я б ещё мог понять, если бы твоя мама была слабым человеком, реакция которого - только жалобы и слёзы, но она человек сильный, а сильный человек достоин большего, чем жалости.
- Но ведь даже врачи допускают, что смертельно больному человеку можно и даже нужно говорить неправду. Ведь всё равно уже ничего не сделаешь. Зачем утяжелять ношу, которая и так тяжела. - Отбивался Димка.
- Дима, пример неудачный, может с медицинской точки зрения это и нужно делать, но я говорю об отношениях между людьми, которые больше, чем отношения: больной и врач. Ну, как тебе объяснить. Маи, это мама Оксун, она умерла от лейкемии, ей, то было совсем плохо, то отпускало, но мы оба знали, что она умирает и оба старались делать вид, что не сегодня - завтра всё развеется как кошмарный сон, и мы и дальше будем вместе. Понимаешь, я очень боялся её потерять и я струсил, а она меня жалела, потому что была сильнее меня. А должен был быть сильнее я. Я лишил её возможности быть слабой, я не сказал ей того, что должен был сказать, а мне было, что ей сказать. Я об этом жалею больше десяти лет, и буду жалеть всегда.
- Я не знаю. Но то, что вы говорите, наверное, для очень сильных людей. Боюсь, что я в их число не попадаю.
- Людей очень сильных не бывает и сильным человеком нельзя
стать один раз и на всю жизнь. Каждый раз и всё заново.
Голод сильно донимал их, и когда они добрались до места в маленькой речушке, где она делала перепад, и в прозрачной воде хорошо было видно стайки рыб. Дин, обвязав рукава рубашки вокруг себя как фартук, подолом решил наловить рыбы. Рыбёшка попадалась крошечная.
- Вот ещё две акулы попались. Держи.- И Дин передал их Димке.
- Хватит Дин, заканчивайте, вода как лёд, заболеете, достаточно рыбы. Я уже и есть не хочу.
Наконец-то они добрались до блокпоста военных и остановились между деревьями.
- Ну что ж, давай иди. Адрес Григория Степановича не забудь. Буду ждать тебя неделю. Постарайся получить отпуск.
- Зря вы так, пошли вместе.
- Нет.
- А то б лучше вообще сразу в Москву. Там ждут, волнуются.
- Пусть лучше подождут, чем потом разбираться дезертир ты или нет.
Дин подождал пока Димка дошёл до поста, обошёл его и отправился в станицу. Когда Дин зашёл во двор Григория Степановича, был воскресный день, ребята были дома. Они его первыми и увидели и бросились к нему с криком: - Дядя Дин пришёл. Здравствуйте дядя Дин.- Оба повисли на нём. Дин не удержался на ногах и оказался на земле.
- Осторожней ребята, что-то дядя Дин сегодня расклеился.
Услышав шум, во двор вышел дед, Осман, Ахмед, Махмуд. Дед подошёл к Дину: - Наконец-то, а мы тебя ещё с вчерашнего дня поджидаем, даже волноваться стали.
Дин посмотрел на всех.
- Дед, вам бы в ООН работать.
- Э! У каждого есть сердце и путь к человеку через сердце всегда ближе, чем через…- и дед постукал себя по голове.- Ну что сидеть? А ну-ка, ребята, подымайте его!
А Саша после выздоровления поехал в Москву, он решил навестить Дина, узнать как у него дела. Дверь ему открыла Оксун.
- Здравствуйте Оксун! - Лицо его сияло, на удивление оно выглядело не самым худшим образом, только нос видно, что перебит.
- Здравствуйте, а откуда вы знаете моё имя?
- Мне Дин о вас рассказывал.
- Папа?
Татьяна, услышав их разговор, выскочила с кухни: - Оксун, кто там?
Теперь, когда они остались с Татьяной одни, каждая в своей комнате, вся их жизнь превратилась в ожидание, слишком много для них значили эти два человека. Когда же появился Саша,  Татьяна уступила ему свою комнату, а сама перебралась в комнату к  Оксун. Татьяна решила, что  Саша останется жить у них  до возвращения Дина и Димы. Куда ему возвращаться, в Москве тяжело, а там ещё тяжелее, Оксун согласилась.
Татьяна теперь спала на Димкином диване, а на столе стояли фотографии Маи и Алёши. Оксун часто смотрела на фотографию мамы цветную, красивую, яркую и Алёши чёрно-белую, почти размытую, отчего сходство отца с сыном было ещё больше. За это время они очень сблизились с Татьяной. А однажды, когда Таня была в Польше, Оксун проснулась и тихо лежала несколько минут, прислушиваясь к равномерному дыханию, которое доносилось с дивана.
- Тани нет и приехать она не могла, значит, вернулся Димка.- Подумала Оксун, резко приподнялась, и посмотрела на диван. На нём никого не было. Этого быть не может, ей не могло присниться, просто не могло, она же точно не спала. Если они не вернутся, или вернётся отец один, она всё равно не останется здесь и вернётся домой, в Китай к бабушке. С неё достаточно, потому что если она здесь останется, она просто сойдёт с ума. Ей придётся начинать всё заново. Только она уже никогда не сможет так уверенно смотреть на жизнь как раньше, так наивно ждать счастья, не сомневаясь, что оно придёт. Человек - это всегда его прошлое и его надежды на будущее. Какое прошлое, такие и надежды, а какое будущее будет у неё, если ни одной её надежде не суждено будет сбыться.
После приезда Саши они существовали буквально автоматически. Дин остался без денег и остался там. К чему приведут его поиски, быстрее всего напрасные? Увидят ли они его? Оксун поняла, что она больше не уснёт, включила свет и взяла Димкины тетрадки. Вот эти черновики, ей знакома здесь каждая каракуля. Когда она сообразила, что это и есть его тетрадки по подготовке в институт, она была просто возмущена. Какая безответственность, какое наплевательское отношение к себе и к другим! Теперь понятно, почему он не вылазил со своего любимого угла, а она-то думала, что он решает задачи. Имел ли он право из-за каких-то четырёх десятков стихов так исковеркать свою жизнь? Тоже мне Пушкин! Конечно не Пушкин. Она по частям собирала стихотворения и выписывала их в блокнот. Димка и черновики хранил потому, что он так и не удосужился переписать законченные стихотворения, так и оставшиеся разбросанными среди формул по физике и задач по математике. Из них у неё было своё любимое, "Журавли", правда так она его сама назвала, у Димки всего несколько стихотворений были с собственными именами, он просто обходился без названий.
Плыли небом журавли
Лету уходящему во след.
И казалось, что они
Улетают от Земли
В мир, где нету бед.
И с собой меня они
Звали улететь.
Только есть ли мир,
Мир, где нету бед?
Что ж, плывите журавли
В синеве небес
И ищите журавли
Мир, где нету бед.
Ну, а если не найдёте
Не печальтесь, журавли,
Возвращайтесь, журавли,
Вас я буду ждать
Будет ждать Земля,
Милые края.
Вы нам так нужны,
Нам без вас беда,
Наши журавли.
Здесь было и стихотворение о войне.
Война - безумие и ужас.
Неужто снова ты?
Твои ужасные черты
Всё явственнее проступают
Не надо, Господи! Не надо!
Пусть не людей –
Ты землю пожалей –
Она устала.
И даже мёртвая Луна
Седою стала.
Не надо, Господи! Не надо!
Неужто смерти дела мало?
Её коса косить устала.
Война - безумие и ужас
Перед тобою смерть - дитя.
Да, страшен зверь,
Ещё страшней стихия,
Но как ужасен человек
Войною обуян!
Не надо, Господи! Не надо!
Оно её очень удивило, ведь тогда ещё никто не говорил о войне и,  если он думал о войне, если понимал, что она может быть, как он мог так подставиться?
А над этим она плакала, в нём чувствовалась какая-то растерянность и беспомощность.
Была страна, в ней жил народ
Теперь уж нет ни той страны
И ни того народа.
Говорят, неважный был народ
Говорят, страна была неважной.
Что теперь об этом говорить,
Ничего уже не изменить.
Может быть, один лишь только я
О тебе грущу, моя страна.
Хорошо, что хоть была.
Вот так
Была страна, и нет страны.
Действительно - был Димка, и нет, Димки, и может быть никогда - никогда его больше не будет. И никому нет до этого дела. Что значит Димка, когда исчезают страны, целые народы? Что ж, за удовольствие мыслить свободно, нужно платить. Вот Димка и заплатил. Цена слишком большая? Ну что ж, будем надеяться, что и удовольствие он получил большое. А какой спектакль он устроил, чтобы показать, что ему безразличен его провал! Зачем? Боялся её жалости? Она тогда так переживала – сдал, не сдал? Время затягивалось, и вдруг звонок чуть ли не разрывается, они с Тобом открывают двери, а на пороге Димка - в одной руке торт из мороженого, а в другой блюдо с горой малины. Вид у него был такой довольный, что она была уверена, что он сдал и когда он сказал: - Извини, что я тебя побеспокоил, но видишь, руки заняты так не до ключа. Посмотри, какая шикарная малина, а вкусная и торт есть "Мороженное" и повод есть. Будем праздновать мой провал. - Она опешила.
- Какой провал?
- Вчистую, так что не надо больше сушить голову над физикой. Во всём есть своя прелесть.
- Как же ты не сдал? Ты же готовился?
- Готовился, но не было вдохновения, да что ты так расстраиваешься? Посмотри, какой торт, сколько на нём шоколада и учти: он тает, я просто чувствую, как он тает в моих руках. Так что давай быстренько его уничтожать.
Он прошёл в комнату, смёл, её учебники и тетради на конец стола и водрузил торт и блюдо с малиной.
- Одну минуту терпения, сейчас будет произведена сервировка
по высшему разряду.
Димка смотался на кухню, притащил посуду.
- Так, что мы имеем? Какая роза тебе больше нравится? Давай,
я тебе отрежу красную.
Он отрезал, чуть ли не четверть торта, и водрузил его на тарелку перед ней.
- И обязательно малина. Тоб, не бойся, я о тебе не забыл. Вот твоё любимое блюдце, так что угощайся тортом. Ну что ты стоишь? Садись. Ну, пожалуйста! Он её усадил за стол.
- Я не хочу мороженое.
- Так не бывает - ты хочешь мороженое, но просто этого не
осознаёшь. Ты знаешь, ты переучилась. Посмотри, оно тает, рискни,
съешь чуть-чуть.
Он всё-таки уговорил её съесть немного мороженого. - Глянь на Тоба. Как уплетает! Его за уши не оттянешь. Он нагнулся и стал оттаскивать Тоба от мороженого за его свисающие ушки. Тот вырывался и вновь принимался гонять мороженое по блюдцу.
- Прекрати издеваться над животным. - Возмутилась она. Взяла
Тоба на руки и в утешение чмокнула его в лобик.
-Тоб, тебя целуют! Где же справедливость? А я? А мне утешительный поцелуй? Уж если на то пошло, я его достоин больше, чем Тоб.
- Ну, ещё бы! Так бездарно завалить математику!- Не выдержала Оксун.
- Вот именно, за это меня и надо поцеловать. Ты не находишь? -
И он подставил ей лицо.
- Не нахожу. И хватит паясничать.
- Вот Тоб, видно так и умрёшь без утешительного поцелуя. -Преувеличенно-трагично вздохнул он. - Мороженое тебе не нравится, поцеловать меня ты не хочешь. Может, у меня ещё не все шансы утрачены, и тебе понравится малина?
Потом он притащил сумки с рынка, забрал гитару и исчез. Появился только в девять вечера. А на следующий день он сказал, что на экзамен пойдёт с ней. Он ждал её со всех экзаменов, потом они ехали на рынок сказать Тане, что всё хорошо и остаток дня проводили вместе. У Димки всегда были идеи.
Наконец-то они вернулись домой. Димка и Дин зашли в квартиру. Никого не было, кроме Тоба. Тот сначала отнёсся к ним настороженно, но потом узнал Дина и обрадовано завилял хвостом.
- Тоб, а меня ты не помнишь? Эх ты! Наконец-то добрались, а наших никого нет. Мама, наверное, на рынке.
Дин открыл свою комнату, на кресле лежали мужские брюки, фотографий не было. Димка тоже удивлённо посмотрел на чужие вещи:
- Может, к нам гости приехали?
Он заглянул в зал, здесь стояли фотографии, и по вещам было видно, что Таня и Оксун живут здесь.
- Они здесь живут. Дин, пойдёмте к маме на рынок.
- В таком виде? Нет, давай быстро в душ, переодевайся и пойдём.
 Дин тоже принял душ, переоделся и, застёгивая ремешок часов на руке, вышел с комнаты при полном параде.
- Дима, ты готов?
Никто не ответил. Он вошёл в зал и увидел, что Димка спит на своём диване, на стуле лежат приготовленные вещи. Дин подошёл к нему, хотел его разбудить, а потом улыбнулся, накрыл его покрывалом и тихо вышел с квартиры. Дин шагал между рядами рынка. Его начали, узнавать рыночные торговцы. Молодая девушка, сказала своей соседке: - Слушай, это ж Дин. Это точно он! Он вернулся, представляешь?
- А кто это?
- Ты не знаешь?
На Дина вдруг посыпалось с обеих сторон: - Здравствуйте Дин. Вы приехали?! Вы вернулись?! С возвращением! А где Димка, нашёлся? Вот радость у Татьяны!
Вдруг к нему подбежал парень.- Отец, вы вернулись! Ну, наконец-то, а как Дима? Нашли! Дин удивлённо посмотрел на него?
- Это я, Саша. Вы меня не узнаёте?
-Саша? - Дин протянул руку к его лицу, погладил его по щеке. - Я думал, хуже будет, нос только немного, ну после того, что было... Саша, как ты-то здесь?
- А я у вас живу, когда я на пост вышел, сразу в госпиталь попал, а уволиться с армии я ещё весной должен был. Так что, я дембель сразу получил, заехал к матери и сюда. Ну, а тётя Таня меня оставила, нашла мне на рынке работу. Я так рад видеть вас, отец.
- Я тоже рад тебя видеть, сынок. Теперь всё будет хорошо. - И вдруг он увидел в проходе Таню. - Извини, вечером поговорим.
Таня сделала несколько шагов к нему навстречу и остановилась. Дин быстро подошёл к ней, обнял: - Таня, милая, всё хорошо!
- Ты вернулся. Ты вернулся.
- И я вернулся и Димка вернулся. Он хотел сюда идти, но уснул. Спит дома на диване. Живой, здоровый, на тридцать дней получил увольнительную.
 - Правда? Господи, неужели это правда?
- Пойдём домой, пойдём домой. Всё уже позади.
- Таня иди. - Зина замахала им руками.- Идите, идите. За вещи
не переживайте. Привезём.
Только открыв дверь, Оксун сразу же догадалась, что они приехали. Это не мог быть никто другой, но ей так этого хотелось, что она боялась поверить  очевидному. Тихо прикрыв дверь, оставив свою сумку сразу же возле порога, она неуверенно пошла вперёд, ей было трудно дышать то ли от счастья переполнявшего её, то ли от ужаса, что что-то не так и это не они. Димку она увидела сразу. Он спал в своём углу на своём диване, как будто никогда и не
уходил. И Оксун заплакала. Она стояла, прижавшись к косяку двери,
и плакала всем своим существом навзрыд, взахлёб, стараясь сдержать рыдания, чтобы не разбудить его. Этот водопад прекратился так же внезапно, как и начался. Оксун подошла к Димке, опустилась рядом на пол, и ещё всхлипывая, но, уже улыбаясь, она шёпотом говорила ему о любви, и в этом потоке китайских слов, самым важным для нее было его имя. Как она потом жалела, что сдержалась и не разбудила его! Был миг, миг, дарованный самой
судьбой, и она его упустила. Она могла быть счастливой сама и
сделать счастливым Димку, потому что в тот миг не имели значения ни сами слова, ни язык, на котором они были сказаны, ибо говорила её душа, она говорила о большой любви, и этого нельзя было не понять. Но миг был упущен и что Димка узнал? Что когда пришли родители, она сидела на полу и смотрела на него. Как оказывается непередаваема, неуловима, жизнь души,  самое ценное в ней эмоции, мысли, предчувствия, надежды, страдания всё то, что наполняет человека и составляет неповторимую сущность каждого, куда-то исчезает. А остаётся всего лишь грустная, стандартная фабула: родился – жил - умер. И что ты там мучился и чего ты там хотел? Хорошо, если что-то получилось, а если нет? Сколько воздушных замков, благородных намерений и грандиозных усилий так и остались ничем, только потому, что так и не воплотились в реальность. А жизнь проходит, она проходит так быстро и ни исправить, ни вернуть ничего нельзя. Твоё время ушло, и на что ты его потратил, знаешь только ты.
Оксун услышала, как стукнула входная дверь и сразу же в комнату влетела Татьяна. Её заплаканное лицо светилось счастьем: - Димка! Сыночек, родной ты мой!
В это время и Дин зашёл в комнату, Оксун кинулась к нему и повисла у него на шее. Дин обнял её и так и понёс на кухню.
- Папа, папочка, миленький, ты вернулся. Я знала, я всегда знала, что ты вернётся. Как же вас долго не было! Как же вас долго не было!
- Моя девочка, моя доченька! Спасибо тебе, если бы не твои письма, я бы не выдержал. Как ты тут?
- У меня всё хорошо, мы с Таней тебя так ждали. Да, здесь же Саша, я тебе не писала, хотела, чтобы это было для тебя сюрпризом.
- Я знаю. Я его видел на рынке. А как бабушка?
- Бабушка? Ты не представляешь, я ей как написала, что ты за Димкой поехал, она меня письмами завалила, требовала, чтобы я вернулась домой срочно.
- И чихвостила, наверное, меня, на чём свет стоит?
- Не без того конечно. Но ты знаешь, в мире не так много людей, которых мы любим, ещё меньше тех, кто любят нас. Ли недавно был дома и привёз от неё письмо. Тебе нужно его прочитать, она в нём о тебе так хорошо пишет.
- Неужели?
- Я ей писала о Саше, о вас с Таней, о себе,  о Диме.
- Ты не думай, я к бабушке хорошо отношусь, просто у нас как-то не складываются отношения.
- Ну не может она тебя простить. А как ты хотел, она почти выдала замуж свою единственную дочь, а тут ты, и всё летит кувырком. Ты же её отбил. Мало этого - ещё и в Шанхай увёз.
Дин улыбнулся: - Ну, за твою маму стоило воевать. Даже в этом  не очень приспособленном к счастью мире мы были с ней счастливы. А когда у нас родилась ты, счастью нашему не было границ, а твоя бабушка так и не смирилась, она всегда преклонялась перед интеллектуалами, людьми образованными, а у меня, сама понимаешь, с образованием не очень.
- Папка, ты комплексуешь? Подумаешь - образование. Да поступи на любой платный факультет, сейчас возраст значения не имеет,
деньги бы платили, и будет у тебя образование.
- Нет. В этой жизни я не успеваю. Может, в следующей. Если
она будет.
Оксун засмеялась. - Пап, слушай, давай в следующей жизни я тоже буду твоей дочкой. Договорились?
С Димкой им пришлось встретиться в коридоре, забитом сумками и людьми. В этот момент Саша, Сергей и Ли принесли с рынка Татьянины сумки и они все высыпали в коридор. Стоял гам и шум, все о чём-то говорили, поздравляли Дина и Димку с возвращением, а заодно и их с Татьяной. Тоб носился ошалелый, радостно-возбуждённый. Ещё бы, сколько людей, сколько шума и радости, такого ему ещё переживать не приходилось. Конечно, в данном случае рассчитывать на многое не приходилось, но:- Здравствуй, Оксун. 
- И это - всё?! - Оксун смотрела на Димку, который знакомился с Сашкой, обнимался с дядей Серёжей, с Ли и ей хотелось плакать. Не могли они притащить эти сумки чуть-чуть попозже?! К тому же они пришли с шампанским, и Оксун поняла, что ждать больше нечего. Когда же она узнала, что Димка будет дома почти месяц и строила самые радужные планы, разве она могла знать, что от этого месяца ей почти ничего не достанется? Даже трудно было предположить, что совсем недавно они были вместе чуть ли не сутками. Или дома постоянно был кто-то чужой, или Димки вообще не было дома, что было ещё хуже. Оказалось, что у Димки масса знакомых, которые приходили когда им вздумается и уходили когда им вздумается, это хорошо, если они, хоть Димку не забирали. Гена со своим вечно поломанным мотоциклом, Сашка, хоть его и пристроили в общежитие на место Дина, ошивался у них в квартире, казалось, с утра до поздней ночи, как ему это удавалось - непонятно, ведь он по десять часов торговал на рынке. Они сдружились с Димкой так, как будто бы знали друг друга сто лет. И эта парочка притягивала всех в округе. Все дворовые мальчишки, все Димкины друзья, что были в Москве, перебывали у них. Их бесцеремонность была невыносима, мало того, что они забирали у неё Димку, они добрались до Дина и без зазрения совести грузили его своими проблемами. Приходили знакомые Дина по общежитию. Так что их маленькая квартирка превратилась в какой-то проходной двор. А она так надеялась, что этот месяц они проведут вместе, ведь у неё были каникулы, и ей так о многом надо было поговорить с Димкой. Но всё пошло наперекосяк с самого начала. Взять хотя бы этот непредвиденный сабантуй, который был назначен через день после их возвращения, так как такое событие отметить нужно непременно. Это был понедельник и он считался выходным днём на рынке и, хотя Оксун знала, что рынок работает и по понедельникам, но на этот раз там, наверное, был действительно выходной.
Уже поздним вечером Таня зашла в спальню и сразу же попала в объятия Дина, он поцеловал ее и сказал:- Я, очень соскучился по тебе.
- И я. - Таня отстранилась, взяла его ладони в свои руки.- Знаешь, мне нужно тебе это сказать. Я виновата перед тобой.
- Ты ни в чём не виновата.
Таня, покачав головою, сказала:- Нет, виновата и очень, если бы я повела себя по другому, если бы я послушалась тебя, тебе бы было легче, да и мне тоже.
- Ты ни в чём не виновата. Просто мы очень мало были вместе и очень плохо знаем друг друга.
- Да? А я подозреваю, что я тебя совсем не знаю. Я не знаю, что тебе сказать, что бы ты понял, что ты значишь для меня, и что ты сделал для меня.
- А ты ничего не говори.
Таня заплакала: - Я не могу молчать. Я не знаю, куда идём мы, я не знаю, куда идёт этот мир и какое у него будущее: светлое, тёмное. Но если бы не ты, у меня не было бы никакого будущего.- И вдруг она засмеялась: - Знаешь как у Пушкина "Я знаю, ты мне послан Богом".
- До гроба ты хранитель мой. - Продолжил Дин.
- Откуда? Оксун?
- Она.
- У тебя замечательная дочь. Как тебе удалось воспитать её такой?
- Что я мог ей дать? Это не я, это бабушка.
- Не знаю, но бабушку она любит очень, чуть - ли не каждый  день писала ей письма.
Татьяна с отяжелевшими от слёз веками и припухшими губами была чем-то похожа на растерянную, заблудившуюся девочку, которая пыталась что-то вспомнить, но не могла. Ей так много надо было ему сказать, она так много думала о них с Дином, об их детях, но эмоции переполняли её и мысли путались и всё, что она говорила, было не то, и не так. А Дин пытался дотянуться до неё и поцеловать, ему это почти удавалось, но каждый раз она с виноватой улыбкой уходила от поцелуя. Какие-то самые важные слова ускользали от неё, а ей так нужно было ему их сказать. Она держала его ладони в своих, изредка поглаживая их кончиками пальцев. Дину ничего не стоило освободить свои руки и решить все свои проблемы, но ему почему-то так не хотелось. В конце концов, после очередной попытки, Дин, не выдержав, со смехом сказал: - Тань, если я тебя сейчас не поцелую - я умру.
Татьяна подняла своё лицо к нему. И Дин понял, как бедны слова, зачем они нужны, когда он без них видит и знает, что чтобы не преподнесла им ещё судьба и куда бы она их не забросила, Татьяна всегда будет с ним. И в горести и в радости, и в Китае и на Марсе. И ради этого мига стоило жить. Она, слегка качая головой, тихо прошептала: - Ох, Дин, Дин ты невозможен. - И растворилась в его объятиях.
Всё складывалось совсем не так, как себе представляла Оксун, а даже наоборот, то, что по её мнению должно было их сблизить с Димкой, отдалило их ещё дальше друг от друга. Она уговорила отца позаниматься с Димкой борьбой, хоть тот был настроен влиться в рыночный конвейер как можно быстрее. Она рассчитывала, что отец позанимается несколько дней, а потом она будет заниматься с Димкой. Ведь отец ей сам говорил, что если бы она решила посвятить свою жизнь борьбе, она бы достигла больших успехов: у неё был характер, воля, ловкость и, несмотря на её хрупкость, сила. Тогда утром следующего дня отец сделал так, как они договорились. Он пришёл к ним в комнату рано утром. Теперь здесь опять стояла ширма, Димка спал на диване, а Сашка на раскладушке, Дин захлопал в ладоши.
- Ребята, подъём. - В ответ донеслось: - Что случилось? Почему так рано?
В комнату зашла Татьяна.
- Зачем ты их будишь в такую рань? Ещё час можно поспать.
- Мы с Оксун сейчас вам кое-что покажем. А ну, уберите раскладушку и ширму. - Оксун  была уже одета в спортивный костюм и стояла рядом с отцом.
-Так получается, что нападающий всегда в выигрышной позиции - на его стороне инициатива, внезапность и коварство, но всё же кое-что можно против него предпринять. Сейчас мы с Оксун вам покажем несколько приёмов.- Они начали показ приёмов борьбы, у них всё получалось так легко и красиво, без надрыва, что это всё больше напоминало танец.
- Как видите, нужно уметь делать всё: падать, подыматься, держать удар и отвечать на него, предупреждать удар и многое другое. Этому можно научиться и я могу этому научить. Конечно, если вы хотите. Ну, так как?
- Я только  за. - Радостно согласился Сашка, он вообще всё, что исходило от Дина, принимал с радостью. Димка, всё это время подпиравший стену спиной, вздохнул: - Всё это хорошо, но если учиться, то учиться нужно серьёзно. Да и в квартире нельзя, это странно, что соседи ещё не здесь. У меня есть предложение, давайте я переговорю с директором нашей школы, он нормальный мужик, поймёт всё правильно, да и сейчас июль самая глухая пора в школе, кроме сторожа никого, так что спортзал пустует, а с нашим сторожем дядей Толей, всегда поладить можно, так что можно будет заниматься хоть всю ночь.
- Что ж, это хорошая идея. Если ты не возражаешь, то к директору я пойду с тобой. - Сказал Дин.
Они позавтракали, отвезли товар на рынок, и ушли к директору. Увидела Оксун их только в обед, они с восторгом съели всё, что она им подала, и исчезли в энском направлении закупать продукты для сабантуя. Вечером они притащили товар с рынка, поужинали и уже втроём с Сашкой отправились в спортзал. О том, чтобы она пошла с ними и речи никто не заводил. В этот день сложился расклад, который практически так и продержался до конца Димкиного отпуска. Татьяна с Сашкой торговали на рынке, Дин с Димкой и Сашей, когда тот был свободен, занимались борьбой, а ей остались кухня и Тоб.
На следующий день был сабантуй. Димка и Дин ещё с утра отправились на овощной рынок, загрузились и спешили домой. Они вынуждены были переждать поток машин на шоссе, который нескончаемой лентой скользил перед ними. Они ждали возможность перебраться на другую сторону улицы. Рядом с Димкой стояла женщина с ребёнком лет трёх. Мальчишку чем-то привлёк Димка и он внимательно, во все глаза, как только умеют смотреть дети, рассматривал его. Димка тоже посмотрел на него, улыбнулся и подмигнул ему. И вдруг ему показалось, что Дин пошёл прямо под огромный рефрижератор. Димка попытался крикнуть, но спазм сдавил ему горло и он только прохрипел: - Отец!
Рефрижератор прошёл. Димка с ужасом посмотрел перед собой на дорогу. На ней никого не было. В это время Дин на противоположной стороне дороги увидел, что улица пуста, а Димка всё так же стоит на той стороне. Он крикнул ему: - Дим, ты идёшь?
Димка перешёл улицу и подошёл у нему, бледный, его всего трясло, он бросил пакеты на землю и закричал на Дина: - Кто? Кто так улицу переходит?
Ему было явно плохо. Дин поставил пакеты, обхватил Димку.
- Тихо, тихо, давай сядем. Что случилось? У тебя сердце
сейчас выпрыгнет. Что случилось?
Димка вдруг обмяк. - У меня не только сердце, у меня и ноги подкашиваются. - Они опустились на траву, росшую  на обочине дороги.
- Отец, ну а если бы тебя сбила машина?
- Ну что ты, сынок, почему она должна была меня сбить?
- Ну, ты и китаец. - Сказав это, Димка испугался, что Дин неправильно поймёт его. - Извини ради Бога.
Дин удивлённо посмотрел на Димку.- За что? Я действительно китаец.
Димка вдруг рассмеялся: - Теперь я понимаю, за что тебя так любит мама.
- Ты думаешь,  она меня любит?
- Я не думаю, я знаю. Ты даже не представляешь, как я её к тебе ревновал.
- Представляю.
- Неужели?
- А ты думаешь, я Оксун к тебе не ревновал?
Димка, пытаясь скрыть смущение, сказал: - Неужели так сильно видно, что я влюблён?
- Я ошибся?
- Нет, не ошиблись. Я действительно люблю Оксун. - Димка напряжённо смотрел на Дина.
- А почему в тех письмах, что пришли с Чечни, ты всегда писал так, как- будто её не существует? Ты не написал ей ни одной строчки.
- Отправить первое письмо с Чечни у меня появилась возможность сразу же после первого боя. Нам досталось. Среди погибших был и Вовка, мы с ним всё время были вместе. Он погиб на моих глазах. Умирал на моих руках. Ему разворотило почти всё лицо. Смерть выбрала его. Это случай. На его месте мог быть я. Я как стал писать письмо - вакуум. Что писать, о чём писать? Там, в Москве, своя жизнь, а здесь... Ну, вот я тогда и подумал, ну привезут меня в цинковом гробу... Мало того, что маме... А Оксун-то за что? Зачем? Она ребёнок. Чем меньше ей будет, что помнить обо мне, тем легче это будет для неё. А так что? Ну, в общем... Нечего помнить, нечего забывать. - Димка улыбнулся и посмотрел на Дина: - Что? Я опять не прав?
Дин вздохнув. -  Не знаю... И не понимаю этой войны.
- Она уродлива и противоестественна. Всё так фальшиво, надуманно и гадко, нормальному человеку это понять невозможно. Впрочем, как и многое другое. Ведь, в сущности, это всё из-за нефти и денег, ничтожный повод, прикрытый такими высокими словами... Плохо у нас. Да?
- Боюсь, что нигде не хорошо. Вот в чём проблема. Посмотришь вроде бы всё о'кей. А присмотришься - какой там о'кей.
- Я вот думаю за эти доллары. Ведь бумажки, а весь мир как с ума сошёл. Американцы их печатают копейка штука, а мы за них друг друга убиваем. И что им цена копейка - знают все и так переплачивают, да понять это невозможно.
- Ладно, Дим, нам надо идти.
- Да пора, а то сабантуй по поводу нашего возвращения может состояться без нас.
Когда они занесли сумки на кухню, там вовсю кипела работа. Таня, Зина, Оксун занимались приготовлением блюд. Таня, увидев их, сказала: - Ну, вы и долго, скоро гости придут, а у нас ни стола, ни лавок.
- Мам, не волнуйся. Сейчас всё будет. Отец, пошли сооружать стол для пиршества.
Таня удивлённо посмотрела в след Димке. Когда Дин выходил с кухни, Таня поймала его за руку: - Что случилось? - Тихо спросила она.
- А что случилось? - Нагнувшись к ней, тихо переспросил Дин. Глаза его смеялись.
- Ну, ну... Иди, помогай Диме.
Оксун не теряла оптимизма. Ничего, сабантуй пережили. В их маленькой квартире оказались, чуть ли не пол рынка и весь двор. Даже непонятно было, как все и разместились. Теперь Сашка должен перебраться в общежитие, а отец уедет в Китай и всё образуется, но через день после сабантуя утром, оказалось, что не отец уезжает, а Димка. Они завтракали в зале, потому что пять человек на их кухне ни при каких условиях одновременно не могли поместиться. Они уже заканчивали завтрак, когда Димка обратился к Тане: - Мам, где фотография, которую я прислал тебе с Чечни? Мне нужны адреса ребят, я сегодня вечером уезжаю.
- Да, да конечно. Я сегодня не пойду на рынок, нужно тебя собрать, а фотография в той комнате. Пойдём, я тебе её отдам.
Сашка подхватился, пожелал Димке скорейшего возвращения и убежал на рынок. Оказывается, все знали о его предстоящей поездке, только для неё это была полная неожиданность, и Оксун не выдержала: - Куда это он едет? Зачем? Только порог переступил, на скелет смахивает, куда ещё и ехать. Можно и отложить. - Её перебил Дин.
- Оксун, ему надо ехать. Пусть едет.
-Но вы же собирались заниматься борьбой. - Как последний аргумент сказала она, уже зная, что ничего не изменит.
- Ничего. Дин пока позанимается с Сашкой, а когда я вернусь, я догоню. Дин, вы мне поможете? Да? - Обратился Димка к Дину. Вообще-то Дин собирался в ближайшее время ехать в Китай, но теперь, когда Димка обратился к нему за помощью, он решил: будь что будет, но до Димкиного возвращения в армию он останется дома. Хватит, он однажды уже "облегчил" себе существование. Конечно, это авантюра: за месяц никакой серьёзной борьбе никого не научишь. И он сказал: - Конечно. До конца твоего отпуска у нас ещё масса времени.
Димка с Татьяной вышли, а Дин с Оксун остались вдвоём. Она, молча, стала собирать тарелки со стола.
- Оксун, пойми, он не сможет успокоиться, пока не сделает то, что надумал. Его не отпустит Чечня, пока он этого не сделает.
Вот так и получилось, что через день после сабантуя Димка уехал к родителям погибших друзей. У них была договорённость с ребятами: к родителям того, кто погибнет, приедут живые и расскажут правду, как он погиб. Их было четверо. Димка остался один, его не было шесть суток. Оксун казалось, что в квартире и часы остановились, хотя все занимались своими делами, но чувствовалось какое-то напряжение, все ждали Димку и переживали за него. И вообще, это было очень спорно, нужно ли это делать и тем более, нужно ли это делать сейчас, но, тем не менее, когда Димка сказал, что он едет, никто и не пикнул. Надо - значит надо. Оксун так переживала за него. Наконец-то он появился на седьмые сутки с какой-то самодельной игрушкой, купленной на каком-то из вокзалов. Это был Петрушка с улыбкой до ушек и почему-то печальными глазами. Он был леской подвязан к деревянной крестовине, а к его ладошке Димка прикрепил одну ромашку. Оксун смотрела на них обоих, несмотря на свои широкие улыбки, оба вызывали в ней чувство жалости. Оксун смотрела на осунувшееся Димкино лицо, выглядел он сейчас хуже, чем когда либо: - Туго тебе пришлось, мой Димка, Димка – невидимка, если так дела пойдут и дальше, ты действительно можешь раствориться до невидимости.
Странно, но он не постарел и даже не повзрослел, а казался наоборот моложе своих лет, только в глазах проскальзывало что-то близкое к отчаянью. Её Димка на пределе, и если ему хочется видеть её маленькой девочкой, радующейся его затейливому Петрушке, то она будет такой, но Димку не так легко провести. Петрушка в его руках грустно опустил голову и неуверенно протянул ей ромашку.
- Мы тебе не нравимся? Да?
Она отцепила ромашку, тронула пальцем курносый нос игрушки и, поддерживая игру, сказала: - Вы мне очень нравитесь, уважаемый Петрушка, а ваша ромашка просто великолепна и, если вы не будете против, то в благодарность за неё я бы хотела угостить вас молодой картошкой с салатом. К тому же, для вас у меня найдётся очень вкусная отбивная, так что давайте-ка мойтесь, я вас жду в нашем великолепном обеденном зале, где великий путешественник может отобедать, а потом и отдохнуть на пуховых перинах в наших палатах.
Димка засмеялся: - О, это слишком большое искушение. Перед ним бы не устояли и более великие, чем скромный путешественник.
Она сидела на диване, перед ней сидел Димка на полу, а его Петрушка пытался изобразить поклон.
Когда Димка появился на кухне после ванны, она обратила внимание на два шрама, украшавшие его левое предплечье: - Что это?
- Да так, царапнуло.
- Похоже, на то, что на нашего скромного путешественника охотились, как на какую-то утку.
- Это ерунда, поверь.- И Димка посмотрел на неё виноватыми глазами.
 - Конечно ерунда, подумаешь каких-то пятнадцать сантиметров туда - сюда. - Оксун почувствовала, что ещё пару слов, и она взорвётся. С большим трудом она пересилила себя. - Ладно. Ты ешь. И, между прочим, я могу предложить тебе компот с малины.
Димка улыбнулся: - Компот с малины? Это очень серьёзное предложение.
После сытной вкусной еды Димку развезло, и Оксун отправила его спать. Димка попытался вяло сопротивляться, но уснул практически моментально. Оксун выкрутила пробку со счётчика и оставила незамкнутой дверь, чтобы стуком не разбудили Димку. Тоба она забрала на кухню, поставила холодильник на размораживание и занялась приготовлением еды. Димку надо кормить. Прошло шесть часов, а Димка всё спал, за всё это время он даже не пошевелился, как уснул - так и лежал. Оксун подходила к нему несколько раз, прислушивалась к его мерному дыханию и уходила, тихо прикрыв за собой дверь. Она готовила кушать, выпроваживала гостей, жаждущих увидеть Димку, встречала отца, Таню, Сашку, кормила их рассказывала о его приезде, показывала Петрушку, Но её чувства и мысли были заняты совершенно другим. Её мучила мысль: почему именно с Димкой такое, ведь тысячи не попадут в эту Чечню. Уж не говоря о том, что тысячи вообще не будут служить в армии.  Будут себя считать героями, бахвалиться тем, как они лихо отвертелись от армии. А ведь среди них есть прирождённые убийцы, ведь им это нравится, с каким наслаждением они смотрят тупые боевики, им нравится хруст свёрнутых шей, горы трупов, дикие крики, они распаляют своё похотливое воображение извращенческими фильмами, наслаждаются ужасом жертв бесконечных триллеров. Война - их стихия, их родная мать и  если у них так много адреналина, пусть выплёскивают его там, где есть реальная опасность, так нет же: изнасиловать девчонку в подъезде, искалечить кого-нибудь, кто послабее, облапошить, а потом ещё и получать от этого моральное удовольствие. И ведь получают удовольствие от человеческого горя, унижения от боли, которую испытывает другой. И самое страшное, что таких то, как раз и много, вот в чём дело. Хотя они себя таковыми не считают. Что вы! Скажи такому, что он то, в сущности подлец... Ведь не согласится, сочтёт себя смертельно оскорблённым. А ведь если бы их не было так много, то мир был бы другим. Для нас этот мир такой, каким его чувствуют и понимают большинство. Если это большинство разбой принимает за справедливость, а подлость за честность, то и расхлёбывают это все до тех пор, пока это же большинство не уразумеет наконец-то, что разбой и справедливость - это всё-таки разные вещи и подлость за честность тоже не принимается. И что из того, что ты оказался умнее всех, и всё ты увидел и понял раньше всех, ведь  всё равно пока все это не поймут, ты будешь хлебать это вместе со всеми, кривиться, плеваться, но всё-таки будешь хлебать. Потому что мы - человечество, мы масса одиночеств, но мы одиночества, которые не могут вырваться с массы. Ну, хорошо, испарилась капелька с поверхности реки, поднялась вверх и оттуда опять упала в ту же реку, потому, что она капелька, она вода, а вот если эта река станет чем-то совсем другим, ну например огнём, она тоже станет огнём. Но сможет ли вода стать огнём? Сможет ли человечество стать чем-то другим? Мы сколько раз на это натыкались. Вот их перестройка, если послушать Татьяну просто то, что было скрыто, закамуфлировано взяли и легализовали. Просто образ жизни меньшинства, которое воровало, брало взятки, давало их, стал законом для большинства, а честных людей становилось всё меньше и меньше их перевоспитывало новое большинство и теперь уже трудно сказать, а есть ли в этой стране честные люди. Татьяна не считает себя честным человеком, ведь она играет по тем же правилам, что и все, скрывает выручку, дает взятки на таможне и т.д. и т.п. Ну и что, что это не доставляет ей удовольствие, ведь она это делает так же, как делает и её отец, а иначе его здесь не было бы. А ведь в Китае он мог себе позволить быть честным человеком, какая это, оказывается, редкая роскошь - быть честным человеком. Хотя, что она знает, может, там тоже были свои взятки, только не деньгами, а чем-то другим. Этот мир принадлежит далеко не самым лучшим представителям человечества, он их. Они им правят при помощи денег, подлости и обмана и они чистенькие, а её Димка, Димка который даже детективы не любит, потому что там насилие - убийца и отец его убийца. Заморочили им головы высокими словами о долге, о чести, о Родине, а потом оставили их без выбора: или - иди. Или ты или тебя и нет там ни долга, ни чести, ни Родины, есть только смерть, потому что там решаются совершенно другие задачи до пошлости меркантильные. И так во всём. Любовь, доброта, дружба, совесть, да что там совесть, даже веру в Бога - все можно использовать, на всём можно заработать деньги. А что человек при этом потерял совесть, любовь, веру и остался один на один со своим ничтожеством, то так и надо, не выпадай со стандарта, не люби, не верь, не дружи. Притворись - да, но по-настоящему, всей душой, ты что, дурак? Ну, а если дурак, то тебя и будут учить до тех пор, пока ты не поумнеешь. И становятся такие, как Димка убийцами, а то, что у него в душе живого места нет, так кого это волнует? Скажи, что ты исполнял долг перед Родиной, или перед Аллахом, или ради торжества справедливости, прав человека и глядишь - ты герой. Что такое жизнь человека перед такими величинами? Но, самое важное, что Бог действительно есть и
 
любовь есть, и честь, и совесть – они существуют, так же как  подлость, дьявол, предательство. Только нельзя понять, где что, вот в этом вся проблема. Дело не в словах. Они ведь не есть сущность, они только называют любовь любовью, веру верой, Бога Богом и каким же надо быть умным сильным человеком, чтобы назвать всё своими именем, а не напутать и не назвать дьявола Богом, предательство - честью. Как ей самой, как Димке разобраться в этом и не сломаться, не запутаться окончательно, а иначе будет ещё одна Чечня или ещё что-нибудь похуже. Димка, ты не чувствуешь себя героем, ты мучаешься своей виной и я люблю тебя за это. Ведь, в сущности, я люблю тебя за то, за что ты с точки зрения этого мира - дурак. Ты хочешь найти в этом мире настоящую любовь, истинную дружбу, настоящею Бога я такая же, как и ты, и тоже хочу любви, дружбы, Родины, Бога, и всё, чтобы было настоящим, истинным. Потому я и встретила тебя, а мой отец встретил твою мать, потому, что им обоим нужно настоящее, а не суррогат. В этом мире, наверное, есть и справедливость, просто мы не в состоянии её увидеть. Мы запутали себя словами, сами с собой, хитрим, сами себя обманываем, довольно легко договариваемся со своей совестью и даже с Богом, зачем нам реальный Бог, у нас у каждого свой. Димка, держись, держись родной, если ты сломаешься, что будет со мной, где ж ещё я такого найду? Таких больше нет!
Вот и опять ничего не вышло, а Оксун так надеялась на эту поездку. Идея поехать на озёра принадлежала Антону. Ему отец купил хорошую трёхкомнатную квартиру в многоэтажке, которую недавно построили недалеко от «хрущёвок», где он вырос. Здесь же недалеко был и гараж, так что Антон остался жить в своём районе, а родители переехали в центр. Здесь он учился в школе, где учился и Димка, он знал всех ребят с их двора, со многими из них у него сохранились приятельские отношения. По большому счёту из всех жильцов окрестных «хрущевок» только отцу Антона удалось действительно удачно вписаться в капитализм. Он один из самых первых понял, как к этой дверке подобрать ключик. И жизнь Антона быстро изменилась: из обыкновенного, как все, он стал другим, у него всё было лучшее: еда, одежда, аппаратура, каникулы он проводил за границей: Анталия, Кипр, Франция, Мальдивские острова. Среди зимы он возвращался с каникул загорелым, ему нравилось удивление по поводу его загара, нравилось небрежно завернуть пару фраз о Париже. Что не говори, а одно дело читать о Париже и совсем другое - там побывать. Да, конечно, это ему тоже давалось недаром, отец ставил условия, и появилась целая вереница репетиторов, которые старательно отрабатывали свои деньги, пытаясь не пережать палку, что поделаешь репетиторов много, а таких как Антон? То-то же. Бассейн, хороший спортзал, массаж… Буквально на глазах заморыш превращался в красивого уверенного в себе юношу. Антону не надо было долго объяснять, что дураки больших денег не делают и жизнь в достатке - это всё-таки жизнь в достатке. У него не было проблем со школой, не было и с институтом. И не только потому, что он учился на платном факультете. А на платный не поступить - это надо было постараться. Там брали всех по принципу "Сначала деньги, а там дальше разберёмся", Антон понимал, что надо - значит надо, тем более - Всё вознаграждалось: за поступление в день своего восемнадцатилетия он получил прекрасную машину, а теперь вот квартиру. После школы стал вопрос: не поехать ли ему продолжать учиться в Англию. Антон так резко отказался, сказав отцу: - Никакой Англии, сыт я этой Англией по горло, - что тот, удивлённо посмотрев на него, спросил. - Что-то случилось в твою поездку туда?
- Ничего.
- Можно в другую страну.
- Пусть будет Москва.
- Хорошо. Пусть будет Москва.
Самое смешное, что действительно в Англии всё было нормально, не хуже, чем везде, просто однажды ему стало тошно в своём номере, он вышел в город. Была ночь. Он набрёл на какой-то бар и напился как никогда в жизни, выбравшись из него под утро, он шёл неуверенной походкой по пустынной улице, размазывал по лицу пьяные слёзы и сам себе пел неизвестно откуда всплывавшие в его набухшем от спиртного мозгу слова:
Звенит высокая тоска,
Невыразимая словами.
Пока я жив - я буду с вами
Деревья, птицы, облака.
Деревья, птицы, облака.
А ведь он прекрасно владел английским, и было непонятно ему самому, почему это ему Лондон так не пошёл?
С институтом складывалось всё хорошо, он был старостой группы, а ею красивую ладную фигуру с интересом провожала не одна пара девичьих глаз. Жизнь улыбалась, новый круг знакомых, новый образ жизни. Он легко знакомился с девчонками, легко проводил с ними время, легко расставался. А однажды зимой он подвёз Оксун, она бежала в метро, а он подкатил к ней на своём навороченном автомобиле, открыл перед ней дверь.
- Давай подвезу, Оксун!
Она сначала удивлённо посмотрела на него, а потом, узнав Димкиного знакомого, улыбнулась ему.
- А нам по пути?
- По пути, садись скорей, а то салон остынет.
Всё шло как по маслу, он трепался о ночных огнях Эйфелевой башни, о фресках в храмах Рима, о старинных замках Англии. Оксун ему мило улыбалась, удивлялась, задавала те же вопросы, что и все другие до неё.   Как последний аккорд, при подъезде к её институту, он предложил ей провести вечер в любом ресторане. Можно даже в китайском, отведать фирменной пекинской утки. Проблем нет. Она, всё так же мило улыбаясь, ответила: - Нет. У меня, к сожалению, есть проблемы и на ресторан совершенно не остаётся времени.
Антона это покоробило, но он всё-таки попытался изменить ход событий, и, улыбаясь своей самой обаятельной улыбкой: - Может, я могу решить твои проблемы? Я многое могу.
- Боюсь, что нет. Да и свои проблемы я привыкла решать сама. Спасибо, что подвёз.
- Не за что.- Антон был зол. - Подумаешь, фу ты, ну ты, китайские фонарики, да таких возле каждого столба по десятку.- И, тем не менее, хоть пар он выпустил, но настроение не улучшалось. Он старательно старался её дальше не замечать, но однажды не выдержал и предложил подвезти её ещё раз. Она не нашла нужным даже придумать благовидный предлог для отказа, она просто ему сказала:- Спасибо, не надо. Я на метро.
Он хлопнул дверью и рванул машину вперёд. И, тем не менее, она ему нравилась, хрупкость фигуры, матовость кожи, тонкость запястья, изгиб шеи, а губы, чуть припухшие с затаившейся улыбкой в уголках, вообще сводили его с ума. Так что, выбросить её из головы у него не получалось, и когда появился у них Сашка, он сдружился с ним. С Сашкой вообще было легче найти общий язык, чем с Димкой. Он был у них в квартире, видел Оксун, но их отношения так и оставались отношениями без отношений. Вот почему получение квартиры он решил использовать, как повод пригласить всех, если уж он не может пригласить её одну. Он знал прекрасное место на озёрах. Он так надеялся на эту поездку! Всё складывалось хорошо, все купались, объедались разными вкуснятинами, кто не был за рулём - пили шампанское, нежились на солнышке и когда Оксун, шлёпая босыми ногами по мелководью, пошла вдоль берега озера, Антон решил, что всё не зря. И каково же было ею разочарование увидеть недоумённо испуганные глаза Оксун, когда он её догнал, а тем более, когда она от него рванула так, как будто он был бандит с большой дороги самое меньшее. Он не мог понять, что случилось? Что он ей такою сделал? И только немного успокоившись, он вдруг решил, что это Димка. Димка рассказал ей о той злополучной глупой драке. И кто он в её глазах после этого? И потом когда они уже собирались возвращаться домой, и у него появилась возможность остаться с Димкой тэт-а-тэт, он сразу же налетел на него.
- Зачем ты рассказал Оксун о той драке? Ты что не понимаешь, что я был пьян?
- Я ничего Оксун не рассказывал. Я вообще о той драке никому ничего не рассказывал.
Что ж, не верить Димке Антону не было оснований, они давно знали друг друга. Значит, дела его совсем плохи, безнадёжно плохи. Неужели она его боится? Но почему? Откуда Антону было знать, что, услышав, что её кто-то догоняет, она обрадовалась и решила, что наконец-то Димка бросил свою гитару, и они смогут поговорить. И, увидев Антона, она испугалась, элементарно испугалась, что они с Антоном здесь, а Димка там и что взбредёт в его голову - было и так ясно. А она этого не хотела. Ей нужен был Димка, а не его ревность. И ещё большой вопрос: а будет ли ревновать Димка, мало ли как это повернётся в его голове. И она развернулась и быстро пошла назад.
- Оксун, ты куда? Подожди!
Антон, наверное, решил, что она его испугалась. Пусть. Пусть думает что хочет. В принципе она ничего не имела против Антона. Он как-то её даже подвозил на своей машине в институт. Он рассказывал ей о Риме, Париже легко и уверенно вёл машину. Она спрашивала, где он учится, что собирается делать, когда закончит институт. Он сказал, что будет работать с отцом, для этого и учится.
- А в армию разве ты после института не пойдёшь?
Он засмеялся её наивному вопросу. Святая простота. Никому бы и в голову не пришло его спросить об этом.
- Конечно, не пойду, что за дела. Я что - дурак?
Значит её Димка - дурак. Ей стало грустно, и она его больше ни о чём не спрашивала.
А он продолжал ей дальше рассказывать об Англии, что он видел, что он ел, что он пил. Потом даже предлагал ей пойти в китайский ресторан отведать утку по пекински. Она сказала себе: - Оксун, подумай - куда и с кем ты идёшь. - Мило улыбнулась и отказалась.
Оксун сделала небольшой крюк и вышла к месту, где они расположились. Димка сидел, привалившись к берёзе, рядом с ним на кожан-ном футляре лежала гитара, Оксун знала от Татьяны, что эту гитару привезли с личными вещами Алёши с Афганистан. Димка дорожил нею и даже в армию её не взял, оставил дома. Потому и футляр стоил гораздо дороже, чем сама гитара. Она не стала идти дальше, а, обхватив рукой молодую берёзку, осталась стоять возле неё. Ей отсюда хорошо было видно всех. Димка сидел к ней вполоборота, правая рука его вписала с согнутых колен, а левой, оперлись локтем на колено, он подпирал голову. Ей хорошо были видны два рванных шрама на предплечье. Все сидели тут же разговаривали, ели, смеялись. Димка же сидел тихо и смотрел куда-то перед собой. Оксун заметили, и Ирина позвала её: - Оксун, что ты там стоишь? Иди сюда, а то мы уже креветки приканчиваем. Не достанется.
Димка резко опустил левую руку и повернул к ней лицо. Какая смесь удивления, радости и счастья была на этом лице!
- Что Дим, не получается сделать вид, что всё безразлично.- Подумала Оксун и пошла прямо на взгляд. Она прошла рядом с ним, чуть ли не наступая ему на ноги. Поравнявшись с ним, она не выдержала и скорчила ему рожицу. Димка улыбнулся счастливой улыбкой, поднял руки вверх и одними губами прошептал: - Сдаюсь.
А она высокомерно посмотрела на него, дёрнула плечом и гордой походкой королевы отправилась расправляться с креветками. Пир так пир горой. Почему ей так легко с Димкой и так трудно? Что мешает им понять друг друга до конца. Что за невидимая стена их разделяет?
Сегодня они отправились на концерт, который давала группа из Ленинграда. Димке они нравились, он купил билеты, предлагал и Сашке пойти с ними, но тот не захотел, и они с Оксун отправились вдвоём. При выходе с метро Димка взял её за руку, чтобы их не разбивала толпа. Он шёл чуть впереди, прокладывая дорогу, а Оксун шла рядом и грустные мысли переполняли её: - Ну, вот и всё, от месяца почти ничего не осталось, и Димка скоро уедет, а они так ни о чём не поговорили. - Она посмотрела на него и вдруг волна раздражения захлестнула её. Да полно, любит ли он её? С чего это она вдруг взяла, что он её любит? И никто её не любит и никому она не нужна. Ну, подумаешь, там стишочки, а она вообразила, Бог знает что. А нужна ли ему её любовь, может, она ему не нужна, может, она ему в тягость? Она так ждала его, она так переживала. Тащит её за руку как ребёнка в зоопарк, тоже мне папочка выискался. И она резко выдернула руку. Димка сделал шаг, потом развернулся и удивлённо посмотрел на неё. Она стояла в толпе напряжённо - обиженно глядя на него. Димка, ничего не поняв, сделал шаг к ней, протянул свою руку к её руке и, улыбаясь, сказал: - Заблудишься.
 Оксун резко отдёрнула свою руку: - Сам не заблудись. У тебя это так хорошо получается.
Она увидела, как Димка непроизвольно отшатнулся назад так, как будто его ударили по лицу, он беспомощно заморгал глазами, улыбка медленно сползла с его лица, а глаза, только что смотревшие на неё, бывшие полными чувств стали пустыми и смотрели в никуда. Что она натворила? Зачем она это сделала? Разве она хотела ему сделать больно? Всё. Теперь действительно, всё. Толпа обтекала их с двух сторон. И вдруг до её сознания как сквозь туман пробился Димкин голос.
- Ну и кому больнее?
Она растерянно посмотрела на него, развернулась и, натыкаясь на людей, пошла поперёк движения.
- Оксун! - Услышала она вдогонку, но она уже выбралась с потока и быстро пошла по переулку. Она всё ускоряла шаг, прошла через какие-то ворота и оказалась среди высоких деревьев перед каким-то маленьким фонтанчиком. Она остановилась, и Димка буквально налетел на неё, его руки обхватили её.
- Оксун, что случилось? Ну что случилось. - Спрашивал он её,
стараясь заглянуть ей в лицо, но она прижалась к нему, уткнулась лицом в его грудь и заплакала. Димка растерянно притих. Одной рукой он обхватил её, а другой гладил по голове.
- Прости меня. Не плачь. Мой ежонок, мой котёнок, ты мой глупый оленёнок.
- Сам глупый.
Димка улыбнулся, поцеловал её в висок.
- Боюсь, что ты права. Если бы это было не так, ты бы не плакала. Оксун, поверь, я бы хотел видеть тебя счастливой всегда.
Ведь я люблю тебя. Ведь я так тебя люблю.
Оксун потянулась к нему, поцеловала его в шею. - Я тебя тоже люблю.
Димкины объятья сжались с такой силой, что Оксун не выдержала: - Димка, раздавишь.
- Ой, извини. - Димка расслабил свои объятья.- Только, пожалуйста, не говори, что я ослышался.
Оксун уперлась ему руками в грудь и серьёзно посмотрела в его глаза. - И не надейся.
Их губы соприкоснулись, и время остановилось. Кто бы мог подумать, что чуть ли не в центре Москвы можно найти такой укромный уголок. Тихое журчание воды. Шум деревьев смешивался с еле слышным шумом города и никого вокруг. Оксун забыла, что буквально несколько минут назад она чувствовала себя самым несчастным человеком в мире. Она была счастлива, а о Димке и говорить нечего. Он боялся поверить своему счастью и временами прерывал поток поцелуев, то ли спрашивая, то ли утверждая: - Ты меня любишь? Ты меня действительно любишь?
И вдруг до Оксун дошёл смысл этих слов. Она высвободилась из его объятий: - Дим, пойдем, сядем.- Они подошли к скамейке. Оксун хотела сесть с ним рядом, но Димка усадил её себе на колени, и хотел было её поцеловать, но она увернулась.
- Подожди. Дим, ты действительно не знал, что я тебя люблю?
 Тот недоумённо посмотрел на неё, явно не понимая, что от него хотят.
- То, что я тебя люблю, знают все: отец, Таня, Сашка и даже Тоб. Почему ты думал, что я тебя не люблю?
- Я не думал, что ты меня не любишь. Просто. Ну, как тебе сказать. Ты красива, умна...
Димка, явно не был готов к такому повороту разговора. Оксун решила прийти ему на помощь: - То есть ты там, в Чечне, думал, что я здесь хожу по ресторанам и снимаю пробы фирменных блюд?
По тому, как Димка виновато спрятал глаза, она поняла, что она угадала, или почти угадала. Значит, вот в чём собака зарыта.
 - Ну не совсем так. То есть совсем не так.
Димка замолчал, Оксун молчала тоже. Пусть уже выговорится. - Ладно, уж если говорить до конца... Москва - город соблазнов, город возможностей.
- И ты считаешь, что именно за этими возможностями я сюда и приехала? - Не выдержала Оксун.
- Я считаю - не замечая её выпада, упрямо продолжал Димка - что ты могла и можешь встретить человека, который может обеспечить тебе и рестораны, и Рим, и Париж.
Оксун смотрела на его серьёзное лицо, и вдруг ей стало весело.
- Ну, например, Антона? - Спросила она.
- Ну, не только Антона? - Недовольно поморщился Димка.
- Значит, Антон для меня недостаточно хорош. А ведь он упакован своим папой по высшему разряду, есть машина, квартира, Рим, Париж тоже не проблема, я уж не говорю о том, что он в армию не пойдёт.
- Ну, а со мной ты не попадёшь ни в Рим, ни в Париж, да и рестораны, наверное, будут проблемой.
Она сидела у него на коленях, но он уже не обнимал её. Димка, Димка, ты страдаешь от того, что не уверен, что сможешь обеспечить красивую жизнь женщине, которую любишь... Что ж, тебе не помогают твои философы? Куда выветрились все их умные рассуждения  с твоей глупой головушки?
- Да, это серьёзно! Ну, рестораны я беру на себя. Придётся мне
их устраивать тебе дома самой. А вот Рим и Париж, как хочешь,
за тобой. – Смеясь, сказала Оксун. Димка слабо улыбнулся. Оксун
стала серьёзной.
- Дим, неужели ты думаешь, что эти открыточные города для меня
так много значат? Что они мне, ведь я выросла в Пекине.
В её голосе была такая щемящая тоска. Димка взял её за плечи руками.
- Бог мой, об этом я и не подумал. Что ты надумала? Ты хочешь вернуться в Пекин? Да? Тебе с нами плохо? Да?
Он с напряжением смотрел ей в лицо, и отчаянье и страх были в его глазах. Димка и сам не знал, что его так испугало. Его, которого, казалось, уже ничто не может испугать. Он не должен, он не может потерять Оксун. Он не может больше терять. Тогда, когда в его автомате не осталось ни одного патрона, он сидел среди расстрелянных гильз, отбросив бесполезный теперь автомат, прижавшись спиной к валуну, правой рукой зажимая рваные раны от осколков на предплечье левой. А к нему, как в замедленном кино, приближались боевики, просматривая лежащих вокруг ребят и достреливая тяжелораненых, его трясло, и холодный пот выступил на лице, а в голове была только одна мысль.
- Зачем он держит раны рукой? Ведь его всё равно сейчас убьют. И не мог разжать пальцы. Когда к нему подошли и, взмахнув автоматом, приказали ему встать, он, опираясь на валун, поднялся на ноги всё так же, не разжимая пальцев. Их осталось только двое из всего отряда, он и Юра, у того было ранение в плечо. Боевики спешили уходить, они забрали своих убитых, раненых, их с Юркой, и старались уйти как можно дальше в горы. Когда уже совсем стемнело, они сделали короткий привал, похоронили своих умерших и пошли дальше в горы, в горы, в горы. Только на третьи сутки они вышли к подпольной базе: здесь было оружие, еда; боевики расслабились, развели костры, Юрке стало плохо, у него поднялась температура, он почти бредил. Димка, как мог, старался поддерживать его, но не было лекарств, а перевязка, которую он ему сделал, пропиталась кровью, взялась бурым коржом и воняла. Нужно было сменить повязку промыть рану, нужны были антибиотики. Вечером их по одному повели на допрос. Сначала Юру, а потом его. Когда его подвели к костру там сидели два чеченца. Они молча рассматривали его, а он их. Один из них что-то держал в руке. Димка догадался, что это фотография, та фотография, что вытащили у него с грудного кармана при обыске ещё там, возле валуна. На ней они были все втроём. Отец в военной форме: он только приехал с Афганистана в свой последний отпуск домой, и мама такая молодая и красивая. Они сидели рядом на диване возле окна, а Димка, забравшись им на руки, пытался втиснуться между ними, а они смеялись и щекотали его с двух сторон, а он, заливаясь от смеха, всё же не сдавался. В этот момент дедушка и щёлкнул Димкиным "Зенитом". Фотография получилась не Бог весть какая, тем более, что освещение, которое падало с маленького окна их «хрущёвки» сзади, было недостаточным, но они были на ней такие все счастливые, что потом, когда отца не стало, Димка с этого кадра, сделал десятка два фотографий. Они были большие, маленькие. Ему нравилось их проявлять, сам процесс проявления завораживал его. Там под водой сначала расплывчато, а потом всё чётче и чётче появлялись они все трое, и они все трое так смеялись, что Димка сквозь слёзы сам улыбался им. Вот эту фотографию он и взял с собой в армию. Вообще-то, по правилам, личные вещи нужно было сдавать или оставлять в части, но Димка не расставался с ней. Так постоянно и таскал её в нагрудном кармане гимнастёрки. Безумие конечно, ведь на отце был офицерский мундир. Тот, что держал фотографию в руке, спросил: - Ты кто?
 - Воронцов Дмитрий Алексеевич.
 То, что фотография принадлежала Димке и на ней была изображена его семья, было ясно и так, стоило только сравнить отца с сыном.
- И где же теперь служит капитан Алексей Воронцов?
- Он погиб в Афгане.
- Лавры отца не дают спать сыну. Тоже захотелось домой в цинковом гробу? - Спросил тот.
Димка мрачно посмотрел на него и перевёл глаза на огонь. Тот бросил фотографию в огонь, она подхваченная пламенем перевернулась, и Димка смотрел как огонь, освещая их улыбки, превращал их в пепел.
- Где и с кем живёшь?
- С мамой в Москве? - Ответил Димка, не отводя взгляд, от пепла фотографии.
- В той же "хрущебе"?
- Нет, в другой. - Димка поднял на него глаза и слегка  улыбнулся. - Но тоже "хрущебе" - Добавил он и снова стал смотреть на огонь. Тот внимательно посмотрел на него.
- Дмитрий Алексеевич, ты не увидишь больше мамы.
- Ни мамы, ни Оксун. - Эти слова эхом прозвучали в Димкиной душе, и бесконечная печаль заполнила её. Всё это время он пытался не думать о них, переключился на Юрку. Помочь ему, спасти его для него было самым главным. И для чего он это делает, какой в этом смысл, он не знал, а только надеялся, что всё-таки в этом есть какой-то смысл, и, если чудо произойдёт, и Юрка выкарабкается, значит всё, всё будет хорошо.
Но теперь реальность сдёрнула покрывало иллюзии с Димкиных чувств и в душе образовалась бездна. Она была внутри него, и она была снаружи. Что жизнь, что смерть - перед этой бездной? Ничто!
- Я знаю. - Тихо произнёс Димка, голос его не дрогнул, спазм
не сдавил горло, а в широко раскрытых глазах не блеснула слеза, что-то подобное улыбки проскользнуло по его губах, но эта улыбка странным образом не коснулась, ни лица, ни глаз.
Чеченец заметил эту улыбку, и на какой-то миг она его взбесила.
- Ты посмотри, разулыбался здесь, а если я сейчас возьму и прикажу вкинуть его в этот огонь, завизжит как миленький.- Подумал он, но в следующую секунду он представил этот визг, вонь палёного мяса и на душе стало отвратно.
- Нет уж, портить себе такой хороший вечер садистскими штучками он не будет. Опротивело всё: и эта война, и этот сопляк. Вот тебе и светлое будущее - "от чистого истока прекрасное далёко,"  нечего сказать прекрасней не бывает. "Что-то не так в доме Облонских". Был момент - был, когда казалось, что народ един и, пережив столько горя и унижения, дух народный расправил свои крылья, ну а потом завелась какая-то грызня, возня, делёжка, на поверхность вынесло тьму дерьма и вместо будущего всё покатилось в прошлое. Он военный, он профессионал, этих вояк они вели чуть ли не с части, сделать засаду и перехлопать их было уже дедом техники. Ну и что дальше? Кто? Кого? Кому теперь продаст? Это война не идей, не религий - это война денег, а всё остальное бутафория, этот сопляк этого даже не понимает. Отец погиб в Афгане. Спрашивается, ради чего и кого? А от этого, поди, и могилы не останется. Он уже труп, вот это, кажется, он понял. Не сегодня-завтра сторгуются, и всё пойдёт, как и было, только более цинично, будут установлены новые правила игры,  но всё по тому же, нехитрому принципу" чёрно-бело не берите, "да" и "нет" не говорите", а остальное всё можно. Он подал знак рукой и Димку увели.
А рано утром его отвели в сторону, указали место, кинули ему лопату и сказали: - Копай могилу.
Димка стал копать, раны, затянувшиеся за эти дни на руке, снова засочились, остатки рукава во время роботы раздражали их и Димка взял и полностью оторвал рукав  и откинул его в сторону, потом ему сказали: - Хватит .
Он прекратил рыть, выбрался с ямы. - Да, маловата могила для двоих.- Подумал он. - Хотя. Не всё ли равно?
Привели Юрку, поставили перед могилой на колени и почти в упор выстрелили ему в голову. Он упал лицом в яму.
- Закапывай. - Сказали Димке, но он не услышал. Он продолжал смотреть, как кровь с раны текла по Юркиной шее. Его толкнули автоматом в бок.
- Закапывай, кому говорят. - Димка взял свой оторванный рукав, прыгнул в могилу, уложил Юрку поудобнее и прикрыл его лицо рукавом, вылез и стал закапывать могилу. А через час они ушли дальше. Потом в части Димка узнал, что через неделю на этот перевалочный пункт наткнулись наши. Они и откопали Юрку. А потом начались бесконечные переходы, в которых на него нагружали больше, чем на лошадь, и бесконечные копания под дулом автомата. Его предупредили сразу: резкое движение в сторону, лопату выше определённого уровня - очередь с автомата по нему без промедления. И то, что они с Сашкой трепались на занятиях по борьбе на счёт философии, всё это блеф, они хотели казаться себе сильнее, чем были на самом деле. Какая философия? Никакой философии. Голод, холод, боль в разбитых до крови руках, во всём перенапряжённом теле и усталость, от которой хотелось одного -умереть. Было почти невозможно поверить, что есть другая жизнь, телевизор, радио, что у него есть мама, которая любит его и там есть Оксун, они обе казались такими далёкими и нереальными. Да и вообще двадцатый ли век на  дворе сейчас, может это пятый или средневековье, ну и что, что в руках у чеченцев автоматы, с таким же успехом в них могли быть и топоры, это абсолютно ничего не доказывало. Они были смертниками. И только желание убежать ещё как-то будоражило их мозги, но шло время, сил было всё меньше, а случая, того счастливого и единственного случая, всё не было. И вдруг среди белого дня он услышал голос Дина. Он не поверил себе, что что-то слышит. Этого просто не могло быть. И если бы чеченцы не заволновались, не удивились, то он бы так и решил, что это слуховая галлюцинация. Нужно было что-то делать, как-то ответить и он, выпрямился, поднял голову к небу, и как можно громче и чётче повторил по-русски то, что было сказано на китайском: - Какое небо голубое!
 Он смотрел в небо, которое просматривалось через ветки деревьев, и оно было голубым. Оно удивительно было голубым. И ночью, когда они с Вовкой лежали, прижавшись, друг к другу, чтобы хоть как-то согреться, и Вовка его спросил - чего ему вздумалось высказываться по поводу неба. Он что - Саида не знает? Тому очередь спустить, как плюнуть. Димка спросил его, что он слышал?
- Да ничего, вроде бы крикнул человек, а может и не человек,
а просто похоже на человеческий голос.
- Так? - И Димка сказал на китайском: - Какое небо голубое.
Вовка смотрел на него во все глаза, и даже в темноте было видно, как блестят его расширенные зрачки: - Кажется так. Димку вдруг заколотило: - Это Дин. Это точно Дин. Как он оказался здесь? Допустим, что он его искал, но как он его нашёл? Среди этих гор, в чужой стране? Непостижимо.
Димка пытался узнать - вышел Вовка или нет, но о нём не было никаких сведений. Может его убили сразу, а может, раненый он где-нибудь под каким-то деревом умирал, теряя последние силы, или его ещё живого загрызли волки. Был ли у них шанс найти его или они погибли бы вместе. Теперь уже никогда не узнать. Они не вернулись искать его, и чувство вины навсегда залегло в его душе, да и в душе Дина тоже.
Оксун видела страх в его глазах. Она обняла его голову и прижала к себе.
- Ты не бойся. Я никогда не стану заставлять тебя делать
выбор между мной и твоей Родиной. Если бы ты не вернулся, и я
узнала, что ты погиб, я бы вернулась в Китай, даже если бы отец
остался здесь с Татьяной. Навряд ли бы мы смогли забрать её от дорогих ее сердцу могил.
- А. Ты заметила?
- Да.
- Ты не думай - она не сумасшедшая, просто они для неё не умерли, а переместились в другое измерение и находятся где-то рядом. Это от одиночества, от страха, от неуверенности в завтрашнем дне. У кого же попросить помощи и поддержки, как не у самых близких пусть и мёртвых?
- Я знаю. Я очень люблю твою маму и считаю, что отцу удивительно повезло. Повезло два раза в жизни, это много.
- Мама его очень любит. И вообще отец у тебя что надо. И ещё. Спасибо тебе за всё: за любовь, за маму, за Родину. Я люблю тебя и, хотя я почти ничего не знаю о Китае, я узнаю. Я выучу китайский, и дай мне только время и я смогу объясниться тебе в любви в самых возвышенных в самых красивых словах, какие есть в китайском языке. Я клянусь тебе в этом. - Димка улыбнулся.- Знаешь, только есть одна проблема: китайскому языку учить придётся меня тебе, но ты не волнуйся, я не безнадёжен, к тому же, я знаю уже целую фразу на китайском. Оксун засмеялась.
- Какой ты хвастунишка! Придётся мне заняться «твоим» китайским.
Но учти, я буду очень строгой учительницей.
- Но так дело не пойдёт, у тебя устаревшие взгляды на преподавание. Никакой строгости, только ласка и нежность. Ласка и нежность. Милая моя, хорошая, чудная моя.
Их губы горели от поцелуев, тела наслаждались лаской, а потом в изнеможении они прильнули друг к другу.
- А не заняться ли нам китайским? Как будет по-китайски "Луна"?
- Димка, тебя так и тянет на небо.
- Меня тянет к тебе, и очень.
- Подожди. Иначе ты никогда не узнаешь, почему я не зову тебя в Китай.
- Почему?
- Потому, что о Китае ты никогда не сочинишь такую песню, как ты сочинил о России.
Димка удивлённо посмотрел на неё. - И что же я там сочинил?
Оксун улыбнулась, положила свою голову ему на плечо, и стала тихо напевать:
Будь счастлива Россия, будь всегда!
Пусть будет светлой
Твоя судьба! Мы верим в Бога
И в тебя. Живи Россия, живи всегда!
Тому, что было, Бог судья,
Нам ничего забыть нельзя
И просим Бога за себя: "Яви нам милость,
прости грехи. Спаси Россию и сохрани.
Россия будет, будем мы
Ты научи, Боже, как ей помочь
Ведь наша мать она
и наша дочь. Мы верим в будущее её,
Где счастье в мире она найдёт,
И счастье Миру принесёт.
Россия - Будь!
Когда она закончила, Димка сказал: - У тебя красивый голос.
- Димка - перебила его Оксун. - За что ты её любишь? Извини: погода, природа да у нас в Китае и погода, и природа и вообще всё в сто раз лучше.
- Я тебя люблю. А то, что Родиной зовётся? Люблю ли? Порой ненавижу, а порой такая жалость, боль, обида за всех наших, советских. Ну, Прибалтика - с ними всё ясно, а вот за остальных душа болит. Ведь так же, как и мы, маются.
- Дим, но ведь Советского Союза нет, и народа того нет, ты же сам писал: - " Была страна, и нет страны".
- Мало ли что я писал. Страны нет. И уже не будет. А народ? Конечно, тот народ тоже исчезнет, он уже исчезает, но пока он есть, я же, его чувствую, мне за него больно. - Димка заглянул Оксун в глаза и виновато улыбнулся. - Наверное, это звучит глупо?
- Звучит действительно как-то странно. Как можно чувствовать народ?
- Я и сам не знаю, я не могу это объяснить, но я так чувствую.
- Ну, хорошо. А чеченцы? Они же бандиты!
- Почему они бандиты? Там есть бандиты, но это не значит, что все чеченцы бандиты. Вон у нас в Москве полно всяких бандитских группировок, но это же, не значит, что москвичи бандиты. Так? А то, что я воевал с чеченскими бандитами, так кто-то же воюет и с московскими. Просто там более наглядно, а здесь - менее, но проблема та же. Если мы с бандитами не разберёмся, то они разберутся с нами. А не воевать с ними нельзя, хотя бы потому, что они бандиты. Добрых Робин Гудов нет, и не было, это всё сказки - хорошая вещь но, нужно понимать, что это сказки. В их мире всё держится на страхе, унижении и крови, сама понимаешь, что на таких трёх китах счастье не создашь ни для себя, ни для других (конечно, если у тебя с психикой более или менее). Вот и получается, что бороться с ними надо, иначе у нас будет средневековье, а то и вообще рабство. Сущность бандитская такая, любят они рабов заводить. Посмотри на чеченцев: как только ружья в руки взяли, сразу рабов себе позаводили, а что может быть противнее и неестественнее для свободного человека, чем раб рядом. Свободный человек подымет рядом стоящего до «своего» уровня, а бандит опустит, ибо ему нужен раб. Это не только в тюрьме там или в Чечне, думаешь, в Москве нет рабов? Если есть бандиты, значит - есть рабы. В Москве просто всё сложнее, чем в Чечне.
- Димка-а-а, мне за тебя страшно.
- Чудачка, не бойся. Ты что думаешь, что я сейчас схвачусь за автомат и буду бегать по Москве, искать бандитов? Всё и проще и сложнее: этот процесс вечен. Наш русский классик Чехов сказал, что раба нужно выдавливать из себя по каплям, а я бы добавил и бандита - раба и бандита. Ведь жить, никого не унижая, не оскорбляя, не обманывая, жить, уважая себя и других - разве это плохо?
- Вообще-то жить как порядочный человек, это роскошь, это я знаю.
- Пожалуй, что и роскошь. Слушай, а откуда ты знаешь эту песню?
- Дим, я нашла твой дипломат, где лежат твои стихи и ноты.
- И ты не удержалась и всё прочла.
- Я не сразу. Я думала, что, когда мы поедем к тебе на встречу, то я уговорю тебя, и ты разрешишь мне их прочитать. Но мы поехали, а тебя не было и было всё так плохо.
- И тебя это мучает. Бог с ними, прочла и прочла. Хоть какая-то от них польза. Куда ж тебя такую любопытную денешь. – Потом, что-то вспомнив.- Там были черновики. Ты их тоже прочла?
- Да.
 
- Ну конечно, ты их тоже прочла. И это не смотря на мой ужасный почерк.
- Почерк у тебя действительно не очень.
- Там была пара стихотворений... Ты мне, пожалуйста, их прости. Хорошо?
- Ну, куда ж тебя такого виноватого денешь? Придётся простить.-
И она поцеловала его.
- А ты в Пекине училась в музыкальной школе?
- Нет.
- Но ты правильно спела. Кто же тебе прочитал ноты?
- Таня.
- Мама... У меня бабушка преподавала в музыкальном училище, а дедушка был технарь - инженер. У нас было прекрасное пианино. Так что, я с пяти лет уже стучал на нём гаммы. Бабушка считала, что у меня врождённый слух. Она очень хотела, чтобы я был пианистом. Она гордилась мной и очень любила меня. Мне кажется, она и умерла потому, что я поломал руку. С поломанными руками великих пианистов не бывает. А я её так глупо, так глупо поломал, а когда вышел с больницы, уже не было ни бабушки, ни дедушки, и квартира была другая. Пианино стояло в нашей комнате. Я больше на нём не играл, а руку разрабатывал на гитаре. Это гитара отца.
- Я знаю. А куда же делось пианино?
- А мы его продали. У меня было воспаление лёгких сразу с двух сторон. Ну, врачи: «Море. Море. Лучше Чёрное». А за что туда ехать? А за пианино давно нам бабушкины знакомые хорошие деньги предлагали, вот мы его и толкнули. Мы с мамой тогда дикарями  проехали всё побережье Крыма. Мы ели, спали, купались, ходили на экскурсии, шикарно справляли поминки по пианино.
- Жаль, что вам его пришлось продать. Ну, ничего, мы заработаем деньги и купим не хуже.
- А зачем нам пианино? Да ещё хорошее?
- А почему наши дети должны учиться играть на плохом пианино?
- Вообще-то да. - Засмеялся Димка. - Так что, я прихожу с
армии и сразу же начинаю зарабатывать деньги на пианино.
- Нет. Ты приходишь с армии и сразу же начинаешь учиться дальше.
- А деньги?
- А деньги мы как-то будем зарабатывать с тобой после учёбы.
- Согласен. - Димка посмотрел на часы.- А ты знаешь, что если мы ещё немного посидим здесь, то даже метро закроется.
Они встали и в обнимку пошли к станции метро. Они даже не оглянулись. Молодость всегда смотрит только вперёд.
- Когда они появились дома, Татьяна поджидала их с ужином. Они были такими счастливыми, что она сказала: - Вижу - концерт был хорошим.
- Оксун и Димка посмотрели друг на друга и рассмеялись.
- Наверное, хорошим.
Но Татьяна не заметила этой фразы, да и они не заметили, что она чем-то угнетена.
Дин сидел в кресле в их с Татьяной маленькой комнате. Ребята сегодня задерживались. Время уже было позднее. На его колене лежала открытая книга, но он даже не пытался в неё заглянуть. Он напряжённо думал. Его донимал вечный вопрос: что делать? Они явно доедают основу Татьяниного бизнеса, вот она в Польшу и не едет: во-первых, Димка дома, а во-вторых, с чем ехать? На них быстро, как скорый поезд надвигалась нищета, и, если они сейчас не увернутся, то она их накроет, а Дин прекрасно знал, что есть черта, за которую если свалился - подняться почти невозможно, а они близки к ней. Продать квартиру в Пекине? Но он сможет это сделать только через полгода, он её сдал в аренду и деньги получил вперёд. И по большому счёту она - всё, что у него есть, да ещё та небольшая часть денег, что осталась, что крутиться в их курточно - джинсовом бизнесе. Дела там пока идут неплохо. Димка скоро уезжает, так что надо впрягаться. И опять Пекин - Москва; Москва - Пекин; купил - продал; продал - купил. Дину аж на душе стало тошно. Боже, до чего это не его. Ему даже самому не верилось, что он больше трёх лет тянул эту лямку. А после Чечни что-то с ним не так. Нужно себя переломить, нужно себя заставить. А может всё-таки попробовать открыть школу борьбы? Собственно эта идея лежала на поверхности, но первым высказал её Димка. Просто однажды во время отдыха между занятиями борьбой завязался разговор о ближайшем будущем, зашёл разговор и о поездках в Китай, полулегальном бизнесе и вдруг Димка, как бы ни по теме, стал расспрашивать его о работе тренером в Китае.
- Почему вам не заниматься этим здесь, в Москве? Я думаю - желающие будут и не только китайцы, и, скорее всего, даже не они. Сила, ловкость, пластичность, я уже не говорю об экзотике, что само по себе может многих привлечь. Для начала можно Николая тёти Аллы подклинить, он юрист, пусть прозондирует почву: как организовываются, регистрируются подобные секции, чтобы не наломать дров случайно. С помещением проблема, но нужно поискать, может какой подвал, зал, чердак на худой конец, а там Китайский антураж, можно музыку использовать.
- Да ещё кофе подавать.- Хмыкнул Дин.
- А что, можно и кофе, если платят.- Вмешался Сашка.
  - Ну, нет уж. Если что-то делать, так делать серьёзно. Чтобы
научиться побеждать, нужны годы, это убивать учатся за месяцы.
- А вы убивали? - Спросил Сашка.
- Нет. Никогда. Собственно говоря, это не так и трудно, человек довольно хлипкое создание. Побеждать труднее, но и интереснее. Ну, убил бы я Махмуда или Ахмеда или их обоих. Мог ведь, но нашёл ли бы я Димку без их помощи? Навряд ли. Горы есть горы. Так что нужно брать пацанов.
- А можно и девчонок. У Оксун же  хорошо получается. Нам бы так.
- Нет, Саша. Девчонок учить нельзя.
- Почему? А Оксун?  Ее же её учили. - Не унимался Сашка.
- Она моя дочь.
- Ну, это, во-первых, а во-вторых? - Спросил Димка.
- И, во-вторых, и, в-третьих, она моя дочь. Женщины - они другие. Они сильны своею слабостью. Став сильными, они становятся слабее.
- Интересное рассуждение. Хотя, очень спорное. Слабого обидеть, всегда желающих больше, чем сильного - закон такой.
- Ну, а если чем сильнее человек, тем большую силу он притягивает к себе, а чем слабее - тем большую слабость. Как тебе такой закон?
- Это что? По принципу: чем выше дерево, тем больше ему молний.
- Можно сказать и так.
 Димка хмыкнул. - Что-то в этом есть, но всё-таки вы ретроград.
- Димка, я не знаю, что ты сказал, но у тебя есть шанс получить по шее.
Сашка смотрел на них задумчиво, а потом недоумённо: - И всё-таки я не понимаю, почему это они другие. Я в училище перед армией учился, девчонок там было полно. И никакие они не другие, нормальные ребята, с ними всегда было можно поладить. Дин и Димка удивлённо посмотрели на него: - Саша, поверь, они другие. И если ты этого не поймёшь, то у тебя будут проблемы.
- Или не будет проблем. - Засмеялся Димка. - Сашка, ты как бы больше хотел, чтобы у тебя были проблемы, или чтобы у тебя их не было?
Сашку Димкина тирада задела он отвернулся от них и пробурчал обидчиво: - Да ну вас. С вами разговаривать... Занимаетесь какой-то словесной эквилибристикой.
- О! Сашка, ты далеко пойдёшь, если не остановишься.
- Ну что делать? Прямо напрашивается на трёпку, Димка я ж тебя сильнее.
- Это мы ещё посмотрим.
- А чего смотреть, я тебе сейчас это докажу. - И Сашка потянулся
к Димке, который лежал рядом с ним на чёрных латаных матах.
Ребята завозились бороться. Такие разговоры между ними были не редкость. В вечерние часы в школьном спортзале они допоздна занимались борьбой, но часто эти занятия превращались в дискуссии без темы, просто начинали говорить о том, что их тревожило. Часто с ними проводил вечера и сторож, дядя Толя, он больше молчал, но если ввязывался в разговор, то проговорить могли и до часу ночи. До общежития Сашке было далеко, так что раскладушка в их квартире не пустовала. Возня ребят Дину не мешала, он смотрел на них и думал: - Какие, всё-таки, они разные.
Ему пожалуй больше импонировал Сашка, лёгкий в общении, оптимист по натуре, к тому же он восхищался Дином и не почувствовать этого было нельзя. Он даже своим перебитым носом гордился потому, что у Дина был такой же. Смешной. С Димкой намного труднее. Вот точно можно сказать, что с Сашки, если бы с ним заниматься серьёзно с детства получился бы отличный боец. А Димка? Порой Дин ловил себя на мысли: "Как он и выжил".
Да, он старался, делал всё не хуже Сашки, но какая-то часть его в этом не участвовала, она присутствовала, но не участвовала. Как его называет Татьяна "Дымок, Димка - невидимка". И всё-таки Оксун выбрала его.
Он поднялся и похлопал в ладоши.
- Всё, ребята. Кончаем. Подъём! Нужно работать.
- "Учиться, учиться и учиться" как говорил великий Ленин. - Сказал Димка, поднимаясь.
- Был великим - стал маленьким. - Добавил Сашка.
- Не думаю, чтобы он так уж значительно уменьшился.
- Да его в газетах вообще паханом называют.- Возразил Сашка.
- Что значит пахан? - Поинтересовался Дин.
- Главарь, предводитель банды. - Объяснил Димка.
- Это слишком просто. - Сказал Дин.
- Это просто глупо. Это всё равно, что сравнивать шторм в океане с бурей в стакане воды, может это чем-то похожие, но не сопоставимы вещи. Есть процессы глубинные и причина их, смысл их - поиск. Поиск истины. Этот процесс может не осознаваться, может принимать разные формы, но как река ищет путь к океану, так и человечество ищет свой путь к своему океану. Да, реку может поглотить болото, но даже тогда вода не успокаивается, она  какими - то пластами, под землёй, но всё-таки идёт дальше.
     - Димка,- не сдавался Сашка,- ты прямо завернул лекцию по геологии родного края. Вода туда, вода сюда, а по мне все эти истины, все эти поиски сводятся к одному: человек хочет, может и должен жить комфортно, хорошо без напряга, с уверенностью в завтрашнем дне. И вообще, я тебе скажу, тебе попались какие-то слишком добрые чеченцы, сидение в яме и любование небом в клеточку тебе не пошло на пользу, тебя надо было заставлять копать, копать и копать.
- Ой, не напоминай. Уж что-что, а копать я научился.
- Ну, вот и рой тихо свою норку, делай счастливыми себя и своих близких, а человечество, истина, путь. Ходим мы кругами. Нет никакого пути. А океан? С ним ещё надо разобраться. Есть ли он? Нужен ли он? Стоит ли в него впадать, уж если мы река по твоей аналогии. И стоит ли нам, таким пресным, становиться солёными, может лучше пресными и оставаться.
- Видно, твоя яма была очень глубокой, так что ты стал
прямо философом.
- А что в ней было делать: или философствовать или сдыхать. Я уж было собрался сдыхать. Да вот живу, благодаря Дину. И я хочу жить, а не философствовать.
- Но ведь можно жить философствуя. Как тебе такое сочетание;
- Непрактично. Жить - значит брать. А начнёшь философствовать...
А имеешь ли ты право брать, а не должен ли ты что-то оставить,
или с кем-то поделиться? Пока ты так философствуешь, а какой-нибудь ушлый раз, и всё забрал, не раздумывая  и, между прочим, забрал не только своё, но и твоё прихватил. И в результате у него дача, квартира, Багамы, а у тебя пустые щи.
- Я не против того, что человек должен жить хорошо. Я "за" может даже больше, чем ты. Но само понятие "хорошо" мы с тобой понимаем по-разному. Вот тот счастливец, что ты его сейчас так ярко описал, как раз хорошо и не живёт, хотя у него и дача, и Багамы и всё такое прочее. А вообще-то, философствовать нужно хотя бы для того, чтобы не хапать всё подряд, а иметь представление, что ты берёшь, для чего ты берёшь и нужно ли оно тебе, вот в чём вопрос.
- Ненужного не бывает. В хозяйстве всё пригодится.
Дин не прерывал их. Им скоро расставаться, они много пережили, о многом подумали, пусть говорят. Они молоды, им нужно определиться, как жить дальше, жаль, что у него одна Оксун и нет сына. Что за мужчина, который не мечтает о сыне. Ну что ж, судьба как могла, компенсировала, он всю жизнь возился с мальчишками, а теперь Сашка, Димка - доморощенные философы. Наивно всё, но ничего, жизнь внесёт свои коррективы.
Теперь Дин часто вспоминал этот день, и этот разговор и ему всё сильнее и сильнее хотелось рискнуть. А риск большой. Они живут далеко не в самом богатом районе Москвы. Найдутся ли родители, согласные платить за то, чему он хочет и может научить их сыновей. Есть самбо, дзюдо - эти виды борьбы знают, они на слуху, а то, что хочет предложить он, для них действительно "китайская грамота", так, кажется, они небрежно называют всё то, что за пределами их понимания. Ну и выражение придумали! Может, открыть школу дзюдо? Для него дзюдо не проблема, он ведь профессионал в своём деле, а чтобы быть хорошим профессионалам, нужно знать как можно больше о том, что имеет отношение к твоей профессии. И он учился, он всю жизнь учился так, что об основах дзюдо понятие он имеет. Да, в Китае у него не было б проблем, а здесь? Здесь он никто, ничто и звать его никак. Забрать бы их всех домой, но у Димки армия, у Оксун институт. Вот влезли всеми четырьмя. Он вздохнул. Значит или торговать или дзюдо. Торговать не хочется абсолютно, к дзюдо тоже душа не лежит. "Хочется, не хочется" - какое он имеет право так рассуждать. Нужно принимать решение, у него семья, он должен. Итак: есть три варианта: торговать - самый выверенный в данных условиях материально самый выгодный, дзюдо - какие-то надежды ещё теплятся и безнадёжный вариант. Но искушение большое. Как хочется и как страшно! Тогда, когда он принимал решение ехать в Москву, тоже было нелегко. Но разве можно сравнить тогда и теперь? Тогда он терял школу, хорошо отлаженный привычный образ жизни, но не Китай. У него были планы, и если бы они провалились, он прогорел бы материально, но он всегда мог вернуться домой. Подумать только, никогда не знаешь, что решит твою судьбу. Разве он думал, рассказывая Оксун о её бабушке и дедушке, что поселит в её душе мечту. В их семье о Москве всегда говорили тепло, ведь там были прожитые самые счастливые дни их жизни, и в какой-то степени это была родина Дина, он там родился и его в шутку звали "москвичом". И когда Оксун открыла ему свою тайну, которая заключалась в том, что она мечтает поехать учиться в Москву, ему пришлось о многом передумать, ведь не мог же он отпустить её одну в страну, которая прямо на глазах разваливалась и превращалась в какой-то проходной двор. И вот тогда и было принято решение, которое стоило Дину седых волос, но принесло и много радостных минут. Как удивилась и обрадовалась Оксун, когда он рассказал ей о своих планах, как загорелись её глазки, вспыхнула фантазия! С каким серьёзным видом, как настойчиво она учила его русскому языку! Она возникала как из-под земли в самых неожиданных местах и устраивала ему экзамены просто на улице. Сколько забавных, смешных случаев подарили им эти занятия! Дин был прилежным учеником, но порой детство просыпалось в нём, и он как школьник выкручивался, утверждая, что этого не задавали, это не проходили и вообще, значение этого слова вчера было другое. Оксун почти перебралась к нему. А их ужины по-русски! Бабушка была вне себя. Если ему вздумалось стать "челноком", то это его проблема, а русский можно выучить и на курсах и нечего морочить голову девочке. А когда он приехал забирать Оксун в Москву, сколько негодования и упрёков вылилось на его голову. Первые поездки в Россию он сделал на своём "Ниссане" по Хабаровскому краю. И вот здесь он оценил уроки Оксун. Она действительно учила его тому что, могло пригодиться на практике, даже такую, казалось бы, простую необходимость как различать русские купюры и то она предугадала. А потом он все-таки решился, продал всё, что у него, было, сдал квартиру, взял товар, Ли и уехал в Москву. В Москве его упорно все принимали за казаха, так что "Назарбаев", "Алма-ата" и "как жизнь в Казахстане?" он выучил скорее, чем "Ельцин, парламент и реформы", о которых трубили с утра до вечера. Ему было интересно наблюдать, как собеседники будто натыкались на невидимую стену, когда он говорил, что он китаец. Потом он понял, что это было вызвано тем, что о Китае у них было довольно смутное представление: Мао Дзедун; культурная революция, естественно китайская стена, женьшень, дракон и фонарики и наивное представление, что живут там неплохо, в чём Дин их не разочаровывал, но и не убеждал. По-разному живут в Китае, очень даже по-разному.
Он слышал, как ребята пришли с концерта, как Татьяна кормила их ужином на кухне. Потом она зашла в комнату и села на край койки, опершись руками. Вид у неё был угнетённый и печальный. У Дина сжалось сердце.
Так, кажется их финансовые дела хуже, чем он предполагал.
- Дин, мне нужно с тобой поговорить.
- Что, так серьёзно? - Дин попытался улыбнуться и придать своему голосу уверенную беспечность. - Что-то случилось?
Таня вздохнула.
- Случилось. Я сегодня была в больнице... Ну, в общем, я беременна, срок почти месяц, откладывать дальше нельзя, что-то нужно решать. - И она вымученно улыбнулась.
Так, он предполагал неприятности с одной стороны, а они достали с другой. Больница, это худшее из всего, что может случиться. Он вспомнил бледную, почти прозрачную Маи на больничной койке и в какой-то миг лицо Май стало лицом Татьяны.
Нет, это слишком, это несправедливо. Дать, что бы потом отнять, что бы опять прогнать его через эту боль и страх. Он с трудом взял себя в руки. Подошёл к Татьяне, сел рядом с ней, обнял её за плачи.
- Таня, Танечка если нужно делать операцию, то, чем раньше,
тем лучше, но нужны ещё консультации у других врачей. Может, диагноз не подтвердится. Может всё ещё не так плохо, потом... Таня, это очень опасная болезнь?
-Дин, ты же ничего не понял. Понимаешь, я думала, что у меня уже не может быть детей. Возраст, сумки, какие дети? И вот, я жду ребёнка и нам нужно решить вопрос: будет у нас он или нет и решить нужно быстро.
-Ребёнок? - Пожалуйста, пусть будет.
Ребёнок. Неужели это возможно? У них с Татьяной будет ребёнок. А вдруг сын? У него будет сын и ему уже почти месяц. У него стало так легко и радостно на душе, страх и сомнения ушли. У него всё получится. Должно получиться.
- Дин, не сегодня - завтра наши дети скажут, что они хотят создать семью, а мы практически нищие.
- Это я то, нищий? Ну что ты, Таня. У меня в этом мире была только Оксун, а теперь есть ты, Дима, Саша, и ещё будет ребёнок. Я самый богатый человек в мире.
- Мы не выдержим.
- Это я-то не выдержу? Ну, это было бы несправедливо, что ж я счастья не выдержу. А ребёнок - это ведь счастье.
- Счастье. Была б нормальная жизнь, кто бы спорил.
- Таня, тебе не кажется, что ты пытаешься взвалить на себя всю Вселенную? Для одной тебя это не много? А? Может, разделим эту ношу пополам. Ведь я же у тебя есть.
- Значит, ждём ребёнка. - Неуверенно сказала Таня.
- И очень ждём.
- А как же рынок?
- Давай на него плюнем.
- На рынок?
-  На рынок.
- Я боюсь.
- Давай так, бояться буду я, а ты не бойся, не переживай, ведь кроме рынка есть  много чего более интересного.
- Ещё бы. Конечно, есть, но не про нашу честь.- Татьяна  нервно засмеялась.- Не представляю, как я скажу об этом Димке.
- Очень просто. - Дин взял её на руки и понёс в комнату к
ребятам.
- Дин, что ты делаешь? - Только и успела растерянно сказать
Татьяна.
- Ребята, в наш дом пришло счастье! У нас с Таней будет
ребёнок, а она говорит, что мы не выдержим.
- Выдержим. Мы постараемся. - Димка буквально светился счастьем. - С ума сойти. Это же здорово.
Дин поставил Татьяну на пол. Димка и Оксун стали поздравлять своих родителей, радоваться будущему братику или сестричке. Когда кутерьма немного улеглась, Димка обнял Оксун, поцеловал её в шею.
- Мама, отец, вы не будете против, если после моего возвращения с армии мы с Оксун поженимся. - Димка перевёл взгляд на Оксун и добавил.- Конечно, если она не будет против.
- Она будет против. - Как будто не о себе сказала Оксун в третьем лице. Глаза её смеялись, но Димке было не до смеха, он только растерянно спросил - Да!? И непонятно было к чему это "да" относилось. - Я не намерена ждать, пока ты отслужишь.- Продолжила Оксун.- Распишемся завтра же. И попробуй только писать мне одно письмо в месяц.
- Что ты, я завалю тебя письмами и стихами. - Во взгляде Димки
странным образом смешались восхищение, удивление и любовь. Что и говорить: такого подарка он не ожидал. Его любили, им дорожили, его боялись потерять и это не кто-нибудь, а самая красивая, самая очаровательная девушка на земле и самый нужный ему человек по жизни. Какой странный, какой чудный день выпал в их судьбе.
А давайте и вы тоже распишетесь.- Предложила Оксун. - Будет две свадьбы в один день.
Это великолепная идея.- Поддержал её Дин.- Как ты считаешь, Таня?
И вдруг Таня разрыдалась. Она плакала так горько, что все испугались.
- Таня не плакай, не плакай. - Растерянно твердил Дин, прижимая её к себе.
- Мам, не плачь, пожалуйста, не плачь. Чего ты? Что случилось?
- Я не знаю. Я просто плачу.- Сквозь рыдания сдавленным голосом проговорила Таня.
Месяц пролетел как один день. Димка уезжает, уезжает в часть по месту её дислокации. Последние минуты дома. Все сели на дорожку. На вокзал его провожала Оксун, а Дин и Татьяна прощались с ним дома. Димка поднялся и все поднялись тоже.
- Ну, всё, нам с Оксун пора. - Он подошёл к матери, та заискивающе виновато посмотрела снизу ему в лицо. Димка обнял её.
- Ну что ты, мам, всё будет хорошо, не волнуйся.
Но Татьяна как, ни пыталась сдержаться, всё-таки не выдержала. Она уткнулась в него лицом и горько заплакала.
- Мам, я тебе говорю: я приеду в часть, а наши уже там все, их должны были вывести из Чечни. Я ещё, когда там был, они собирались возвращаться. И вообще, ты же знаешь фронтовой закон, что бомба два раза в одну и ту же воронку не попадает.
Татьяна немного успокоившись: - Это ты этой дуре скажи.- Сказала она, стирая тыльной стороной ладони слёзы со щеки.
- Это бомбе что ли? - Не понял Димка.
- Вот ей самой, а то боюсь, что она не слышала ни о каких законах. Ладно, сынок, прости меня. Что-то я совсем расклеилась. Пусть бережёт тебя Бог, Алёша, да и все наши. - Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
- Спасибо, мама.
Димка подошёл к Дину, обнял его.
- Что отец, берегите её. - А потом лукаво посмотрев на Оксун. – И ещё. У меня к вам очень большая просьба. Пожалуйста, присматривай за своей дочерью.
Все засмеялись.
- Хорошо я постараюсь. Удачи тебе. Будем ждать тебя, сынок.

3

Прошло пять лет. Оксун работает в русско-китайской фирме. Димка, студент факультета журналистики. Их сыну Алёше два года, а их брату Чжоу Диновичу уже четыре. В своё время Димкино решение поступить на журналисткий, вызвало целую бурю протеста у Татьяны. Оксун и Дин отнеслись к его решению спокойно, профессия как профессия, даже интересно, как это получится у Димки. Татьяна же никак не могла успокоиться, и пока Димка не поступил, она всё пыталась его отговорить. Стоило им остаться одним, как Татьяна начинала этот нелёгкий разговор, Димка отбивался, как мог.
- Да, конечно, - говорил он в очередной раз, пытаясь доказать правомерность своего выбора, - если человек сам по себе порочен, то ни какими описаниями его не изменишь и в доброте, в бескорыстии он будет видеть глупость и больше ничего, а описание жестокого он воспримет как оправдание своих дурных поступков. Так же как и человек порядочный останется порядочным в своём восприятии любой информации, но нагромождая жестокость, ненависть, хамство, словесную грязь, мы автоматически поддерживаем прохвоста и подлеца, даём ему моральную поддержку, своего рода карт-бланш, индульгенцию на подлость прошлую и подлость будущую. Сиюминутная человеческая мораль, человеческий суд без опоры на моральные требования, выработанные предками, на Божий суд, в конце концов, становятся разрушительными и для человеческого общества и для человеческой личности.   Но понять это может только человек с уже выработанным взглядом на жизнь, который знает цену и словам и поступкам, но даже ему тяжело противостоять поклонению силе и агрессии, которые культивируются нашим обществом, мы оставляем его без опоры общественной, ему остаётся только Бог, любимые им люди и он сам. Внушая ему постоянно, что предательство присуще всем людям, что Бог далеко, а в нём самом от зверя больше чем от Бога (да, больше), но одни и те же инстинкты лежат в основе любви и секса, подвига и подлости, жадности и бескорыстия. Инстинкты у нас во всех одинаковые, а люди мы почему-то очень разные. Вот в чём дело. И ещё  всё, что появилось, не исчезает, оно существует, шаманы - существуют? Существуют. Рабство - существует? Существует. Пусть в какой-то другой форме, в другом виде, но всё что появилось, всё осталось в виде предрассудков, в виде страхов, оно продолжает жить и всегда может вернуться, значит нужно быть осторожным с тем, что было, да и с тем, что будет.Нельзя ни от чего зарекаться, но всё же нужно стараться не рождать новых чудовищ. Ведь профессионализм журналиста не в том, чтобы описать так самоубийство, что следом ещё три человека повторят его, а в том, чтобы если у кого-то в голове и были подобные мысли, чтобы они ушли. Удержать человека над пропастью, а не спровоцировать, не подтолкнуть его упасть в неё.
 - О Боже, Дим. - Не выдержала Татьяна. - Всё, что ты говоришь, тысячу раз правильно и не только в отношении журналистов, а и в отношении педагогов, врачей, политиков, да любого человека, потому что каждый из нас может как спасти другого, так и подтолкнуть его к смерти, порой, не отдавая себе в этом отчёта. Я не сомневаюсь в твоих искренних, благородных, так скажем, побуждениях, но я очень сомневаюсь в будущей совместимости их с твоей профессией. Независимости и абсолютной свободы не бывает ни для кого, а для слова тем более, я имею в виду слова печатного, слова в эфире, то есть слова, которое изначально предназначено на продажу. Ты что, этого не понимаешь? Твоё слово должны купить наркодельцы, конрабандисты, воры разных мастей, включая сюда и власть предержащих, а потом уж читатели. Тебе не дадут работать просто - ты и читатель, ну может там природно -  погодное что то и пройдёт, а серьёзные вещи навряд ли. Между тобой и читателем не просто Бог, совесть, а всегда будет третий - заказчик. Ведь некоторые статьи читаешь и сразу видно, что они написаны под заказ, а если внимательно проследить за такого рода статьями, то можно вычислить и заказчика и даже сумму гонорара, а как это сейчас звучит красиво  лоббировать интересы. Дим, сейчас все лоббируют чьи-то интересы, ты думаешь, ты от этого сможешь уйти?
- А я и не собираюсь уходить. Я тоже буду лоббировать. Лоббировать интересы своей земли, своего народа, или хотя бы интересы своего читателя.
- Дим, это называется не лоббировать, а пробивать лбом стенку. Ну, расплывутся твои мозги по этой стенке, вот и всё, чем это закончится. Нельзя заниматься профессионально проституцией и быть порядочной женщиной... Извини, что я так говорю, но некоторые вещи не совмещаются, хотя вся твоя журналистика пытается доказать обратное... Димка, подумай и выбери что-либо другое.
- Мне жаль, что ты  против, но я сдал документы на журфак и сделаю всё, чтобы на этот раз не провалить экзамены.
- Дим, ты делаешь глупость.
- Я не делаю глупость. Я должен, я хочу, я так чувствую.
- Это ж надо! Во, выродила сыночка, копия папаша. Я тому тысячу раз говорила, оставайся, не уезжай, ты имеешь все права остаться (офицеры служили по очереди), ты своё уже в Афгане отслужил. Он отслужил свой срок, свои жуткие два года. Нет же, он должен, понимаешь ли, стране, народу. Где та страна? А народу стыдно за этот Афган. - Татьяна расплакалась.- А мне? Мне он ничего не должен? Ни он не должен, ни ты не должен. Да! Отрастили себе чувство долга, понимаешь ли. А если бы он остался, тогда у нас всё было бы по-другому. Всё. И твоя жизнь сложилась бы по-другому и моя по-другому. Димка обнял мать за плечи и прижал к себе.
- Не плачь. Она сложилась так, как сложилась. У тебя есть ещё
один сын, а у меня брат и... ещё один отец.
- Ты не понимаешь. Ведь это просто случай, что я встретила
Дина, а ведь я его могла и не встретить.
- Это не случай, мам, это судьба.
Татьяна отстранилась от Димки. Она уже не плакала. Вздохнула и сказала: - Что ж, может и судьба, но пережить тот год, что я пережила... И представить, что его в моей жизни не было б, могло б не быть. Ведь могло б, Дим, понимаешь... Ну ладно... у Алёшки мозги были запудрены: долг, честь, Родина. Вот он и хотел вывести своих ребят с Афгана, сам, считал, что должен. А ты кому? Что ты-то должен?
Димка невесело засмеялся.
- Ой, мама, мама. Да всё, то же: долг, честь, Родина.
- Дим, очнись, что ты говоришь: какая честь, какая Родина. Присосались к земле как пиявки и сосут её, пока не лопнут. Как она, бедная, и терпит - непонятно. Я где-то даже такое выражение прочитала "Москва с трубой" так что, вот и всё что осталось от Родины. Что ты ей должен - я не знаю.
- Не всё, мама. Далеко не всё. А должен я много, очень много
тем ребятам, что оставили свои жизни в Чечне.
- Ну, положим, им не ты должен, а кое-кто другой, кое-что должен, в этом я соглашусь.
- Кое-кто должен, это да, Но и я от своего долга не отказываюсь. Другой Чечни не должно быть. Никогда.
- Дим, не журналистика ж помешает этому. Это же, по меньшей мере, наивно. Уж если на то пошло - Дин больше делает для этого, чем вся твоя журналистика вместе взятая. Он пытается дать слабому  силу и пробудить в нём чувство собственного достоинства, а сильный, уважающий себя и других человек не захочет терять это уважение, а, следовательно, не позволит другим унижать себя, по крайней мере, безнаказанно. Дин рассказывал, что в Китае, давно, была проведена попытка сделать регулярную армию с мастеров борьбы. И не получилось, и дело не в том, что у них были разные школы, а дело в том, что они были слишком яркими индивидуальностями. А мне кажется, что дело в другом. Само назначение этой армии не соответствовало предназначению этих людей, служить своему императору, наверное, это было мелко для них, им нужно было нечто большее.
- А я и хочу им дать нечто большее.
- Ну и что ж это за нечто большее. Ты хоть знаешь?
- Знаю. Любовь к своей земле, уважение к своему народу, память о своих предках, доверие к себе, к своему будущему и ко всему человечеству. Дин этого не даст.
- Дим, ты придумщик. Извини, но ты к тому же, упрям, удивительно глуп и наивен… Я не думала, что это передаётся через гены. Самое смешное, что Алёшка, наверное, гордился бы тобой… Я люблю тебя, и я боюсь за тебя.
- Не бойся, я не один, нас таких много.
- Много – говоришь…Ну что ж, пусть Бог и те, на кого ты рассчитываешь, помогут тебе.
- Мам, ты у меня мудрая женщина.
- С вами или с ума сойдёшь или «помудреешь». Татьяна поднялась и ушла, а Димка остался. И всё-таки этот разговор их примирил. Татьяна восприняла всё как неизбежность, но если Димке нужен был совет или просто слушатель, она всегда старалась быть предельно откровенной и честной, и Димка это понимал и ценил. О его будущей профессии она больше своего мнения не высказывала. И всё-таки в глубине Димкиной души осталось беспокойство. Ему казалось, что какая-то тень  их стала разделять, тень непонимания, а может ещё хуже - тень недоверия. Люди за своё существование так исчерпали запасы доверия к себе подобным, что уже на уровне инстинкта самосохранения не доверяют друг другу и даже годы дружбы до конца преодолеть это недоверие. И только любовь, как волшебный ключик, открывает зыбкий мир человеческой души, любящий человек оборачивается к любимому той гранью своего существа, которой он, может быть, повёрнут к Богу. Житейские заботы, хлопоты, рождение сына, любовь к Оксун и её любовь к нему наполняли Димкино существование и всё-таки ему было жаль той душевной близости, того понимания и ощущения мира, которые несла в себе Татьяна. Он знал, что человек это не должность и даже не поступки, а мир ощущений, эмоций, мыслей, осмыслений, страхов, переживаний, надежд, желаний и то, что Татьяна стирает пелёнки, крутится весь день на кухне - это ещё не значит, что её душевная жизнь такая же серая, как и её будни. Он видел их взаимную любовь с Дином, замечал, что мама изменилась, стала более терпимой и немножко другой, чем он её знал. Что ж, наверное, это неизбежность - их отдаление друг от друга. И только столкнувшись с горем, Димка понял, что никакого отдаления не было, что его место не занято, а быстрее всего он сам отдалился от неё, а не мама от него. Правда, чтобы это понять, нужно было испытать потрясение.
Случилось нечто непонятное, непостижимое от чего душа терялась и не хотела, не могла смириться с случившемся. Игорь повесился. Конечно, чужая душа - потёмки и как мог дойти до верёвки двадцатишестилетний мужчина, в Татьяниных глазах доброжелательный, милый, симпатичный мальчик, которого она помнила ещё школьником. Ей нравился Игорь и его красивая жена Ирина. Понять случившееся было невозможно.
Несмотря на то, что Игорь был на три года старше Димки и жили они на одной площадке, но жили как бы в разных плоскостях, не пересекаясь, да и с его матерью Татьяна практически не общалась, но, тем не менее, смерть Игоря, воспринималась ими обоими, как смерть близкого человека. Время сейчас такое, что у каждого проблем невпроворот, но не самоубийство же, их решение. Когда привезли тело Игоря с морга, Татьяна и Димка спустились к подъезду, а потом вместе с соседями поехали на кладбище
Казалось, что всё происходящее нереально, а когда ещё и уронили гроб... Подождав, когда засыпят могилу, они не стали ждать окончания сымпровизированных здесь же на раскладном столике поминок, а пошли к "своим могилам". Раньше они проведывали могилы своих родных гораздо чаще, но сейчас, когда в семье было двое малышей и двое студентов, времени было в обрез, все были загружены до предела, и выбраться на кладбище стало проблемой. Татьяна крутилась на кухне с утра до вечера, работала она в школе боевых искусств у Дина бухгалтером, так что периодически ей приходилось бросать кухню и бежать в налоговую сдавать очередной отчёт. Несмотря на то, что у них не велась ни торговая, ни производственная деятельность, бумаг было достаточно, чтобы отравить существование кому угодно. Так что кухня, налоговая и банк и составляли тот треугольник, в котором проходила её жизнь, хорошо ещё, что Зинка её не забывала, названивала ей или прибегала поболтать и понянчить «китайчат», а в бухгалтерских делах она была просто палочкой-выручалочкой, так как училась на заочном, осваивала бухучёт, да и к своей работе относилась очень даже ответственно, так что, благодаря ей Татьяна была в курсе всех нововведений. Димку она почти не видела, он учился, пытался подрабатывать, где только можно. Они проведали могилы «своих умерших», а теперь шли на остановку. Оба они были одеты в чёрные одежды, на голове у Татьяны был чёрный кружевной шарф.
Они шли рядом и тихо разговаривали.
- Непостижимо. Молодой, здоровый парень, не наркоман, не алкаш, жена красавица, такая пара была – залюбуешься, и вдруг такой трагичный конец.
- Кто теперь может знать? Может, случилось что-то, что потрясло его, и он в состоянии аффекта сделал это.
- Говорят, он ещё неделю назад приезжал к матери и говорил, что он повесится. Следовательно, это его мучило, было навязчивой идеей, но та не придала его словам значение. Что же надо было пережить в душе, чтобы решиться на такое! Конечно, сейчас жить тяжело, но какими бы,  ни были житейские неурядицы, не решать же, их таким способом. Ведь по жизни многим, может быть, даже большинству, приходится решать один и тот же вопрос, а стоит ли жизнь наших усилий, тем более такая, как наша. Жизнь в грехе. Постоянно это чувство, что ты виноват и надо бы, остановиться и попробовать разобраться, в чём твой грех и попытаться сопротивляться ему, попытаться что-то изменить в себе, вокруг себя. Ведь даже Афган - страшная ошибка, все это понимали, но казалось, что ещё можно что-то исправить. Ну а теперь - где эта ошибка, в чём она? Чувствуешь себя мухой, попавшей на липучку: чем больше сопротивляешься, тем скорее пропадёшь, да и не сопротивляясь тоже пропадёшь, сплошной сироп свободы, в котором никто не чувствует себя свободным, везде какие-то условия унизительные, а часто просто грязные, которые можно вроде бы и не исполнять, но другого способа жизни нет. Везде какой-то махлёж, запашок-с, какое-то мелкое постоянное бесчестье, от чего ты чувствуешь себя не человеком, а мелким пресмыкающимся. Ну, вот скажи, как может человек пресмыкающийся воспитать свободного человека? Да никак. Может у тех, кто выбрался на ступеньку выше... но я посмотрю на Зину с Серёжей  те же, проблемы: нужно выкручиваться, подтасовывать, подмазывать, а иначе «делов» не будет, завтра же, окажутся на рынке, а то и дальше. И так везде всё хлипкое, всё окутано какой-то паутиной.
- К сожалению, прошла криминальная революция и ты же об этом знаешь, чему ты удивляешься; мы строим не национальное государство, не социальное, а криминальное, где не пойманные воры учат всех жить.
- Хорошо, они сильнее, они при власти, но мы же, должны им сопротивляться.
- Мам, а как же непротивление злу... «ударили по правой
подставь левую». По-моему ты раньше всегда говорила, что отвечать
хаму - это всё равно, что плодить хамство.
- Подожди. Да, отвечать хаму... Дело в том, что непротивление злу может себе позволить очень сильный человек. Это подходит для сильных людей, а для слабых это непозволительная роскошь, потому что хамство стало намного сильнее нас. Посмотри на них, у них нет тормозов, нет предела, они забрали наши деньги, заводы, пароходы, леса, поля, при этом « всё раздав народу». Дим, ну что мы такие убогие, нам легче повеситься, чем попытаться сопротивляться.
- Пока непонятно, как сопротивляться. Ведь даже то, что
мы зовём культурой, которая всегда была призвана созидать и объединять и всегда придерживалась этой роли, теперь же разрушает и разъединяет, то есть эти тенденции всегда были ей присущи, но они были на задворках, теперь же они правят бал. То, что было неприличным - стало нормой, а чаще выдаётся за неё... Вопрос, мне кажется, не ставится: "А стоит ли жизнь, чтобы быть прожитой?" Ответ здесь однозначный: "Стоит." Он выстрадан всем человечеством. Вопрос в другом: "Как стоит жить?" Ведь в принципе жизнь - это Дар Божий, а наказанием Божьим мы её умудрились сделать сами. У человечества есть перспектива - целая Вселенная перед ним. Это такое богатство не в смысле брать, а куда можно отдавать - энергию, мечты, труд, созидание человеческое может стать безграничным. Как это ни странно, для этого и надо всего, чтобы человечество стало человечеством, то есть при всех своих отличиях быть всё-таки единым и, прежде всего, человечным в отношении человека и всего окружающего мира. Человечным, не в смысле человеческих недостатков, а человечность как квинтэссенция всего лучшею в человеке то, что даёт человеку возможность любить друг друга бескорыстно, помогать другому человеку, а не использовать его как предмет в достижении своих целей, ставить единые цеди высшего порядка. Да, большинство живёт, не мудрствуя лукаво, днём настоящим и правильно и не нужно разрушать день настоящий, раз мы в нем живём, значит это наш день и может случиться, что другого дня не будет, но прожить его надо так, как- будто перед нами вечность.
- Дим, но ведь Советский Союз разве не был попыткой создания человечества, как единого организма и эта махина, скреплённая такой кровью, такими усилиями рассыпалась как карточный домик.    А ведь мы все от октябрят до армии, правительства клялись ему в верности и в сущности в большинстве своём, желания его разваливать мы и не испытывали. Просто было ощущение, что так больше жить нельзя. Все хотели перемен, но не таких же. Да, мы были винтиками, шестерёнками, но мы принадлежали единому организму, который двигался, и мы думали, что он движется в направлении будущего, прекрасного будущего. Ты помнишь песню, которую часто тогда пели: "Прекрасное далёко не будь ко мне жестоко". Спрашивается: с чего это мы были так уверены, что будущее будет прекрасным, жизнь и люди будут прекрасными в своих желаниях, в своих отношениях. Почему мы их ставили выше себя, ведь в сущности, в этой песенке мы просили их быть великодушными к нам и простить нас. А за что собственно? Что мы не выдержали, что мы предали их и себя, вот оказывается за что, но ведь мы тогда не знали, что мы предадим. Нас унижало то, что мы винтики, но ведь в сущности это нас же и облагораживало, потому что "прекрасное далёко" не могло прийти без нас. Мы для него жертвовали, и все эти жертвы оказались напрасны. Помнишь, ты мне читал заметку с газеты, что американцы подсчитали, что если бы индейцы положили в банк те деньги, которые они получили за свои земли, то сейчас бы у них были огромные деньги. Дескать, вините не нас, а своих предков, что не смогли подумать о будущих поколениях. Цинизм высшего пилотажа, кого упрекают, и кто упрекает, сами-то они кому и что дали, только брали и будут только брать. Ты не думай, для меня эти «новые русские» они не русские они американцы.
 Димка грустно улыбнулся.- В таком случае получается, что мы индейцы. Весь мир состоит из американцев и индейцев.
Татьяна остановилась и удивлённо посмотрела на него.
- Ты знаешь, я так не думала, но боюсь, что ты прав. Мы - индейцы, за стекляшки и горючую воду отдавшие своё Эльдорадо, мы больше не нужны нашим американцам, мы им мешаем, ибо не можем быть полноценными винтиками в их машине, потому что в глубине души нам противна эта увеселительно-жвачная машина. Они привезут себе других рабов, без комплексов, а мы потихоньку вымрем.
- Мам, ты что так - пессимистично? Что ты говоришь? Ведь у нас всё хорошо, у нас дети. Мы, конечно, не разъезжаем по «заграницам», но потерпи немного. Оксун скоро окончит институт, я окончу и будет намного легче, мы ещё в Китай все съездим, не то, что в Париж.
- Глупыш, я не об этом. Вот ты говоришь - дети, а мы с тобой сможем их защитить. Ты сейчас учишься - это одно, а завтра тебе придётся столкнуться с этой ужасной машиной, выбор ведь у тебя небольшой: или стать её винтиком или быть раздавленным нею.
- Но ведь та машина тоже давила.
- Давила, но после войны, сколько было беспризорников, какая разруха была? Отстроили и дети не пропали, в люди вышли, а сейчас? Вот посмотри, был народ, у этого народа была земля, а теперь «нету народа». Мы не народ и наша земля, не принадлежит нам, иначе бы, не случилось то с нашими детьми, что произошло. Голодающий ребёнок, ребёнок в рабстве у сволочей при, ( в общем – то), излишестве всего. Всё есть, но пусть лучше гниёт, чем достанется ребёнку. Сплошная булимия - жрут, жрут как в прорву, паскудничают... противно. И всё так примитивно, право же всё слишком фальшиво. Может быть мечта о "прекрасном далёком" и была ложью, но на такую ложь не стыдно и попасться, а на эту вонючую свободу... вот это ложь так ложь, вот где на дураков рассчитано. Да эти притырошные коммунисты со своей "осознанной необходимостью" были в сто раз честнее, просто для того, чтобы осознать что-то, надо головой работать, а они выучили по фразе с Маркса, Энгельса и Ленина, и на этом спеклись, умишки-то и не хватило.
- Мам, а как ты думаешь - у китайцев получится?
- Нет. Не получится. Они тоже спекутся. Переродятся в американцев и в индейцев.
- Я не хочу так думать.
- Ну и не думай.
- Может религия?
- Может. Хотя, в своё время она не смогла.
- Тогда. Может философия?
         - Её-то вообще проституткой называли. Она может всё доказать и всё оправдать.
                - А может по Горькому? «Человек - звучит гордо» и т.д. и т.п.?
             - Вот именно: и т. д. и т.п. После чего «гордо», это уже никак не звучит. Ох, Димка, Димка, если бы я знала, если бы я знала…
                - Мам, я знаю, что вы с отцом любили друг друга, но он воевал, а ты долго была одна. Извини, что я спрашиваю. Ты изменяла ему? Ты не думай, я не собираюсь что-то там судить-рядить, мне просто почему-то надо услышать твой ответ.
- Нет.
- А как же инстинкты и всё такое прочее?
- Да пошёл ты... Инстинкты у кошки, а я любила. Зарока и клятв не давала, но Алёшку потерять боялась  до суеверия, до сумасшествия... Что это ты? Небось, рыльце в пушку? Ладно, эти вещи каждый решает для себя сам.
- Ты что, думаешь, что я Оксун изменял? Нет. Я вот просто подумал - может Любовь? Всё-таки это не только сильное чувство, это и восприятие мира и мышление.
- У Достоевского красота спасёт мир, у тебя - любовь. - Татьяна вздохнула. - Любовь действительно многое может спасти и от многого удержать человека. Но мир? Навряд ли.
- А что же остаётся? Надежды нет.
- Надежды нет. Единственное - вера.
- Но вера ведь, ни на что не опирается. Верить можно во что угодно.
- Почему не опирается. Она опирается на Бога.
- На какого?
- На единственного.
- А если Его нет?
- А если Он есть?
- Это две большие разницы.
- А тебе какая разница ближе?
- Лучше, чтобы Он был. Всё-таки Отец всему сущему. Я уж не говорю о том, что и нам тоже... но ведь сатане Он тоже Отец, вот загвоздка... Сплошные родственники. А если Его нет, то и Сатаны тоже нет.
- Но ведь добро и зло остаются.
- Я вот думаю: если Он ему Отец, может Он его хочет спасти.
- Может... А может, и нет. Ведь не избавил же он от смерти сына своего Иисуса Христа.
- Он же воскрес!
- А если бы не воскрес? Если бы Он усомнился в Боге, может быть, и не воскрес.
- Как Он мог усомниться в себе? Ведь Он же и есть Бог.
- Но ведь сотворил же, Бог Сатану?
- По большому счёту Он творил не сатану, а прекрасного Люцифера, а он усёк это дело, что он прекрасен и решил, что ему всё можно.
- Следовательно, не всё можно. То есть, есть вещи, которые нельзя делать, иначе из прекрасного Люцифера можно превратиться в ужасного
Сатану.
- А кто знает, что можно, а что нельзя?
      -  Если бы мы были честными перед собой и не лукавили, то мы бы, наверное, смогли определиться, что можно, а что нельзя, но нас это не устраивает, потому что во всём и всегда хотим иметь выгоду и не в будущем, а сейчас. Вообще думать нас не устраивает. Вот болтать языком что придётся, делать что подвернётся. Вот это, да, вот это по-нашему. "Слово-дело", а почему слово было таким, а дело  таким - мы пытаемся осмыслить задним числом, но даже сказать, что мы богаты задним умом, и того нельзя, всё как-то куцо, а думать о будущем выстраивать стратегию, тактику этого будущего без идеи нельзя, просто не получится.
- Ты хочешь сказать, что сначала было не слово, а идея, но
это не по Библии!
- Почему нет? Ведь там сказано не просто «Сначала было слово»,
а добавлено, что это слово было у Бога. А Бог сам по себе идея.
- Вообще-то, да, сначала был Бог, но говорить, что у нас нет идей это нечестно, у нас тьма идей.
- Ну, например.
- Братство человечества, так как есть отцовство Бога, то почему не быть Братству человечества.
- Идея грандиозная, но об неё, сколько черепушек разбилось.
В общем, мы опять вернулись к Советскому Союзу.
- Если есть идея, значит, нужна стратегия и тактика. А с Советским Союзом получилась ошибка.
- В стратегии или в тактике? - Татьяна насмешливо посмотрела Димке в глаза.
- Может, в вере? - Неуверенно ответил тот.- Не, поверили, что
сможем, что воскреснем.
Татьяна слегка пожала плечами и с грустной неуверенностью то ли сказала, то ли спросила.
- А может мы, создавая прекрасного Люцифера, создали Сатану?
- Нет. Мы не дотянули. - Уверенно ответил Димка и улыбнулся. - Ни до того, ни до другого, но ошибка возможна и в будущем, но если ничего не делать, потому что бояться ошибки? Нет. Само ничего не сделается - это точно, ведь даже Богу пришлось говорить слово и трудиться, то чего уж нам-то отлынивать от труда. Только труд над собой, над окружающим миром приведёт к размышлениям, в которых родится слово, которое изменит мир.
- Димка, ну ты и путаник, ты переставил всё местами.
- Но мы же, пришли не на пустое место, до нас тоже не дураки жили.
Они шли некоторое время, молча, недалеко от остановки Димка остановился.
- Я вот думаю: зря ты так о свободе. Просто, свобода для немногих за счёт многих, как она сейчас есть - это материальная свобода, но ведь есть свобода высшего плана, к которой всегда стремился наш народ. Свобода не унижать и не быть униженным, такое могут позволить себе поистине духовно свободные люди, понимающие, что жизнь - дар, драгоценный дар со всеми материальными издержками, с изнашиваемостью наших тел, с душой, раздираемой противоречьями и низменными страстями, всё-таки - это дар, благодаря которому, свободный человек, сделав достойный его выбор, может перевесить чашу жизни в сторону добра, а следовательно, может продлить жизнь. Ведь в Библии не сказано, что вот в такой-то день, в такой-то час грядёт Страшный суд или то, что мы называем концом света. А, по сути, свет-то как раз может и устоит, а вот для человечества - это действительно станет концом, а сказано, что это произойдёт через три с половиной года, после воцарения Сатаны и поклонения ему человечества, следовательно, борясь с сатанизмом в себе, с искушением жить только для удовлетворения, пусть шикарного удовлетворения своих физических и материальных потребностей, которые ставятся нами выше жизни, то есть выше судьбы близких, рода, народа, человечества и даже Бога, мы подготавливаем почву для пришествия Сатаны, то есть для пришествия своего конца. Мы не должны уподобляться лягушке, которая в своей гордыне раздувалась, пока не лопнула, а умалиться до понятия места человечества в этом мире, в материальном мире, в бесконечном, безграничном мире. Мы не то, что исчерпали, мы даже не приблизились к тому духовному прорыву, который позволил бы нам соперничать с Сатаной за себя и этот мир, пока мы только проигрываем, мы всегда ему проигрываем более совершенному, более сильному, более знающему... но это пока. Ведь при всём нашем несовершенстве Бог ведь не отказался от нас как от него и в искупление нашего грехопадения его сын прошёл через муки распятия, сделав это для нас, как бы разделив нашу участь и сказав своим поступком, что смерть, даже позорная смерть, но во имя высших идеалов не может быть концом и не будет концом для человечества, а может стать началом более совершенного существования. Мы как зерно меж двух жерновов - перемелется - мука будет, но пока мелется, трещат и головы и души.
- Дим, ты говоришь вещи отвлечённые, а я о реальных: ну скажи на милость - как можно породнить индейцев и американцев? Ты же хочешь Братство. Мир сейчас в руках американцев в прямом и в переносном смысле. Остался только Китай, но он навряд ли продержится.
- А Индия? Они живут несколько по другим законам, чем остальной
мир.
- Индия - уникальная страна, но сохрани нас Господи... Они мало
того, что разделены на американцев и индейцев, у них ещё касты вдобавок. Каждому есть, кого считать ниже себя. Ничего с этого не получится, по крайней мере, теперь.
- В общем, вместе идти у вас не получается, придётся каждому отдельно добираться, кто окольными, кто подпольными путями, но
прийти мы должны  в определённую точку, она явно есть. Во всяком случае, должна быть. Если Бог есть и мы Его творения, то есть и цель,
ради которой Он нас создал.
- Боюсь, что в одиночку не получится, даже семьёй не получится.
Вспомни историю с наркотиками, если бы Дин раньше не сталкивался с проявлениями их применения, кто знает, существовала бы его школа. Ведь пришлось поднять на ноги всех: родителей, школу, милицию, можно сказать сообща придушили этот бизнес по онаркоманиванию детей, дети слишком лёгкая добыча для разных сволочей, для которых деньги заменяют всё на свете, вот и стараются ради них развратить, споить детей, приучить их к наркотикам. На чём ещё можно больше заработать, как не на наркотической, зависимости, так что, от своего они не отступятся и данная победа временна, да можно ли говорить о временной победе, быстрее всего это просто отсрочка разгромного поражения.
-Ты что и Дину такое говорила? Он сколько побегал тогда. К тому же, ему надо отдать должное - пацаны его слушаются.
- Как он там справляется? Оставили его одного на хозяйстве.
А вот и автобус. Наконец - то. Дим, наверное, давай сделаем так: я сразу же домой, а ты зайди, купи окорочков, я вам плов приготовлю. Денег дать?
- Да не надо, я сделал курсовую Максу, он расплатился, так,
что деньги есть.
Дин чуть ли не сутками пропадал в своей школе борьбы. Он арендовал прекрасное полуподвальное помещение под огромной многоэтажкой со знаковым названием "Китайская стена", но только Богу известно, сколько нервов стоило ему это помещение. Миром правит случай, в этом он убедился. Один их поход в загс чего стоил! Пожалуй, они изначально сделали ошибку. Нужно было вначале договориться, а потом уж являться "шумною толпою", а так им пришлось выслушать, что загс не проходной двор, есть определённые правила подачи заявления, тем более брак с иностранцами. Все доводы и уговоры были бесполезны - эта симпатичная восточного типа женщина их просто не слышала и не видела. Когда они уже все расстроились, и Татьяна почти робко попросила, а нельзя ли сделать исключение хотя бы для их детей, в этой неприступной даме что-то щёлкнуло, и она вдруг узнала Татьяну. Оказывается, они вместе учились в музыкальной школе, только Таня была в старших классах, а Гульфия в младших и преподавателем у неё была Танина мама и как она сожалела, когда узнала, что такой хороший человек так рано ушёл из жизни. В общем, через десять минут то, что нельзя было никак и ни при каких условиях, состоялось по высшему разряду и с минимальными потерями для их кошелька. Что было очень кстати. Всё-таки Дин никак не мог привыкнуть к этому почти цирковому кульбиту между "нельзя" и "можно". А перед этим он год промаялся, чтобы взять русское гражданство и влетело это ему в довольно-таки приличную копеечку. А потом закрутилось колесо с оформлением школы по борьбе. Знакомые каких-то знакомых предлагали дешёвый пенеплен, советовали, какие краны лучше поставить в душевых, чтобы это было недорого, а самое важное - практично. Он знал, сколько платят родители за своих отпрысков в аналогичных школах других видов борьбы во всех ближайших районах Москвы, сколько человек приблизительно в них занимается, куда нужно бежать, какие бумаги надо оформлять, какие патенты покупать. Срочно нужны были копии на русском языке, подтверждающие его профессиональную квалификацию и т.д. и т.п. Вот тогда ему и предложили в аренду помещение. Оно было не очень далеко от их дома, всего полчаса ходьбы дворами и цена за аренду была приемлемой. Они пошли его смотреть с Димкой. Дом был сравнительно нестарым, длинная ступенчатая многоэтажка тянулась вдоль шоссе. Между шоссе и домом был обширный сквер, напротив дома была остановка транспорта. Все его полуподвальные помещения были заняты, здесь было всё: от аптеки до мастерских, только в торце здания помещение ещё пустовало. Судя по бурной жизни, что кипела вокруг, это было даже странно. Они спустились несколько ступенек вниз и открыли двери, их встретил душный, влажный, вонючий воздух затхлого помещения и еле слышный шум воды. Они пошли на этот шум в торец здания и оказались перед дверью, она разбухла. Они с трудом её открыли и остолбенели. Надо сказать - было от чего. Перед ними открылась обширная комната. Когда-то вся выложенная кафелем, теперь же, он местами поотпадал, и так и лежал битым на полу, а на уровне глаз Дина заканчивалась канализационная труба и всё, что сбегало со всего стояка многоэтажного здания, с брызгами, с паром и с каким-то торжествующим шумом летело в дыру в полу. Судя по набухшему полу вокруг этой дыры подходить к ней было опасно. Они грешным делом подумали, что об аварии никто не знает и нужно срочно вызвать аварийку и что-то делать, ведь стоки явно подтапливали торцовую стену дома и куда они шли дальше, и как этот дом до сих пор не завалился - непонятно. Они поднялись в подъезд и позвонили в квартиру, когда они хозяину объяснили в чём дело, то он их успокоил, что канализация бежит уже лет семь, а аварийную службу нет смысла вызывать, они всё равно ничего не сделают. Раньше это помещение было у государственной организации, и что они ни делали и как ни пытались, всё равно она бежала. Теперь они перешли в другое помещение, а в отношении того, что стоки подмывают фундамент, так ребята с аварийной говорят, что они почти не попадают под дом, а шуруют прямо в канализацию под землёй, ну в полуподвале находиться тяжело. Теперь становилось понятным, почему ему так лихо предложили довольно выгодные условия аренды аж на десять лет и ключи дали, сказав, что помещение они могут осмотреть и без представителя, только ключи занесите. Из-за этой трубы представитель не захотел видно идти с ними, а они-то думали, что им доверяют. Просто ему видно надоело в двести пятый раз слушать одни и те же вопросы. Что ремонтом они не собираются заниматься - это понятно, иначе они б его давно сделали и сдали в аренду на более выгодных для себя условиях. Чем больше Дин смотрел на помещение, тем больше оно ему нравилось. Сносная высота, зарешетчатые окна, отопление в сносном порядке, два туалета, вполне можно было переоборудовать одну комнату под душевую, пол был выложен плиточным линолеумом, всё было окрашено или оклеено когда-то обоями, видно бывшие хозяева старались, как могли придать приличный вид, но воздух, сырой вонючий воздух прошёл во все щели. Особенно ему понравился большой зал, видно было, что здесь раньше стояли стулья, теперь пустой он был просто создан для проведения занятий. Этот зал и решил всё. Дин понимал, что навряд ли он найдёт ещё что-либо столь подходящее. По всей вероятности организация, обитавшая здесь, была довольно солидной. Как же они мирились с этой трубой, если верить соседу, целых семь лет? Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать.
Дин решил рискнуть и подписал условия аренды, тем более что без наличия помещения он не мог до конца оформить все остальные документы. Арендодатели были явно счастливы, избавиться от этого помещения. Договор об аренде был подписан вмиг и на целых десять лет. Вот здесь и начались его неприятности. Дело со школой борьбы застопорилось ещё сильнее. Нужен был санитарный паспорт, но пока плюхала эта труба, ни о какой санэпидемстанции не могло быть и речи. Эта труба уже снилась ему по ночам. Получалось, что сделать ничего нельзя, а если что-то и можно, так для этого надо было, чуть ли не снести дом, а потом заново его построить. Так что на вопрос: "Как ваши дела?" он вполне резонно мог ответить: "Дела труба" и в прямом и в переносном смысле. Время стремительно уходило, ситуация не менялась. Дин был уже не рад своему скоропалительному решению, отказывались же люди до него, что и ему стоило немного разузнать, как обстоят дела с этой ужасной трубой. В конце-то концов, ему сказали, что нужно обратиться к дяде Васе у него голова «Дом Советов» а «руки золото», и если он не сделает, то не сделает никто. Правда, дядя Вася работал только на трезвую голову, а это было только тогда, когда у него не было за что выпить. Дину повезло: у дяди Васи как раз по случаю отсутствия наличных пересох источник с живительной влагой. Они пришли посмотреть на трубу. Дядя Вася посмотрел на это безобразие, осторожно приблизился к трубе, Дин с тревогой предупредил ею, что можно провалиться и неизвестно как глубоко.
- Можно,- согласился дядя Вася, потом, вернувшись к Дину, он уверенно произнёс: - Ну что, хозяин, пятьсот баксов и нет проблем. Так что давай аванс.
Но Дин, памятуя о его роковой, страсти, аванс давать, не стал. Немного попререкавшись и увидев, что выпивка откладывается, дядя Вася вздохнул, беззлобно обозвал его жмотом, взял ключи и исчез. Каково же было удивление Дина, когда через три дня к нему домой явился дядя Вася.
- Ну что, хозяин, пойдём принимать работу. Деньги-то не забудь захватить.
Дядя Вася действительно решил проблему, так что Дин без тени сожаления отдал ему пятьсот баксов. Получив деньги, дядя Вася оживился и хотел уже испариться, но у него была широкая натура и он, предложил Дину обмыть это дело. Скорее он и не рассчитывал, что тот согласится, ведь всё-таки Дин - хозяин, а он всего лишь дядя Вася, да ещё и алкоголик. Но он не обижался, отказ принимал как должное, да и предлагал обмыть он не каждому, обычно хозяева старались использовать его порочную страсть - сами подпаивали его, а потом урезали причитающиеся деньги. Дин ему понравился и тем, что не дал ему аванс, и тем, что не стал охаивать его работу, чтобы заплатить меньше. Дин сначала было хотел отказаться, всё-таки пить с алкашом, но с другой стороны, мастер и выручил он его, что уж и говорить. И Дин сказал: - Что ж, неплохая идея, только угощаю я, как никак хозяин.
По предложению дяди Васи они пошли через сквер к ближайшей рюмочной, у дяди Васи было прекрасное настроение и, когда они проходили мимо скамейки, на которой сидела компания молодых людей, у которых тоже сегодня было хорошее настроение, они смеялись, что-то громко обсуждая, он не выдержал, остановился рядом с ними и поздоровался: - Здравствуйте, сынки. Как дела?
Те дружно отозвались.
- Привет, отец. Дела - прекрасно.
- Что значит молодость!- Рассуждал дядя Вася, когда они отправились дальше. - Какая б жизнь ни была, а молодые всегда находят возможность радоваться. Приятие видеть счастливых людей.
- Они не радуются, они кайфуют. - Отозвался Дин.- Это две большие разницы.
- С чего ты взял? - Расстроился дядя Вася. - Хорошие ребята.
- А я и не говорю, что плохие, просто наркоманы. Часть из них недавно начала принимать наркоту, а часть уже основательно сидит на ней.
- Ты уверен? - Спросил он недоверчиво.
- К сожалению,  уверен.
- Вот, поди - ж,  пакость какая. Они что - видения какие-то видят?
- Не обязательно, каждый человек в своей жизни испытывает радость, удовлетворение, только для этого нужно было приложить усилия. Допустим, нарисовать картину, покорить вершину, сходить на свидание с любимым человеком, то есть нужно было приложить усилия, умственные, волевые, физические, эмоциональные и тогда в организме вырабатываются вещества, благодаря каким человек и испытывает радость, счастье. Наркоманы вводят себе подобного рода вещества в больших количествах, так что радость они испытывают просто так, от ничего, от пятна на стенке, внешнее не имеет значения.
- А это типа "дурносмеха", палец покажи - смеяться будет.
- Нет, наверное. Просто мозг наш собственный как бы награждает организм и себя за выполненную работу, у наркоманов же их удовольствие не связано со своим организмом, оно чужое, в результате они не могут испытывать радость от жизни, от любви, от труда. Им всё это становится в тягость.
- Даже секс?
- Даже секс.
- Ну вот, а все говорят - "основной инстинкт".
- Наверное, не основной. А что? Им укол сделал и счастлив, да только вот беда - дозы нужны с каждым разом всё больше и больше и вот приходит момент, что им уже нужна доза не для кайфа, а для того, чтобы хоть чувствовать себя более или менее сносно. Он уже не может существовать без наркотика и хотя, большие дозы отравляют организм: почки, печень, кровь, мозг - они деградируют, но этого не замечают, часто умирают от цирроза печени, передозировок и обычно в страшных муках, страдания их облегчить нельзя, так как для устранения боли нужна уже смертельная доза наркотиков.
Они пришли в рюмочную, дядя Вася чувствовал себя здесь как дома, здоровался с завсегдатаями, называл продавщиц по именам, на столе быстро появилась водка, закуска, дядя Вася привычным движением скрутил пробку бутылки и наполнил рюмки.
- Давай выпьем за трубу, я тебе её на совесть сделал, стоять будет, ну и за твоё дело.
- Что ж, давайте выпьем за вашу хорошую работу, у вас действительно золотые руки.
Они выпили.
- Ты хорошее дело затеял, учить детей - это большое дело. - Продолжил дядя Вася. - Вот так растишь ребёнка, душу в него вкладываешь, а он сел на наркотики и смотри, как он умирает, это страшное горе.
- Есть такой Димка, так он считает, что наркотики химическим путём уничтожают не только тело, но и душу, в чём самый большой грех наркомана. Душа, переходя из одной человеческой жизни к другой, развивается за счёт счастья, которое дано испытать человеку в период высшего напряжения созидания. Может она через миллион жизней прошла прежде, чем досталась наркоману, тот же взламывает душу и, то счастье и радость, которые по крупицам собирала душа на своём пути, становятся доступными для него, без каких бы то ни было физических, умственных, творческих усилий. Душа как пчела, должна была донести это счастье к Богу, но её уничтожили,  стёрли.
- Мудрёно. Этот Димка верующий, что ли? - Спросил Дядя Вася. Дин улыбнулся.
- Скорее сомневающийся.
- А я в Бога не верю ни в китайского, ни в еврейского, ни в нашего. Да и что толку. Всё равно всем в аду гореть. У меня друг был, дядя Егор. Вот это я тебе скажу мастер, тоже воевал, сейчас помер, рак. Так он верил, Библию читал. Как начнёт, на память многое знал. А я ему говорю: всё равно в аду встретимся, хоть я не верующий, а ты верующий, ты же заповеди нарушал? Нарушал. Главная заповедь "не убий", а ты ж воевал, это раз, потом "Библия" смирение проповедует, а ты большевиков ненавидел? Ненавидел. Это два. "Не укради" - в "Библии" так и написано: "Не укради". - Обратился дядя Вася к Дину, а потом дальше повёл свой разговор со своим невидимым другом. - А ты крал, а он говорит: "А я, может, раскаялся". Так что, говорю, если б заново всё так, ты б в большевиках ходил.
- Никогда. - Отвечает. - Ты думаешь, что я им раскулачивание
простить не могу? Могу. Забрали, жалко, больно, но, по крайней мере, понятно. А вот всё угробить, толку ничему не дать. Зачем забирали, чтобы потом тридцать третий год был?  Своих же, голодом морили, вот этого я им никогда не прошу. Да, чтобы выжить, я у них крал, но считаю, что я у них не крал, а своё забирал и ненавидел их,  что, правда, то, правда. Когда немцы на Союз напали, думал - пусть лучше немцы, чем эти ублюдки, которые своих же со света сживают.
Дядя Вася вздохнул. - Вот как бывает. Давай выпьем за память его души, это ничего, что ты его не знал. За хорошего человека всегда выпить можно, даже нужно.
После того как выпили, Дин спросил: - Так, что, он у немцев служил?
Дядя Вася ошалело посмотрел на него.
 - Да ты что! У него медаль "За взятие Будапешта" была, медаль "За отвагу". Он фашистов ого-го как бил.
Дин недоумённо вопросительно посмотрел на дядю Васю. - Так вы же сказали, что он хотел, чтобы немцы пришли.
- Так мало чего кто хотел. Тогда многие так думали. Немцы - они как бы цивилизованный народ, культурный, в Бога верующий. У них на бляхах, ремневых, так и написано было "С нами Бог", а мы же безбожники были, мне в сорок первом восемнадцать было, комсомольцем я не был, я ж сам с деревни. В тридцать третьем  в голодовку у меня отец умер, мать умерла, сестра попала под поезд, на станцию ходила просить, а осталось нас трое, я - самый старший, ну и пошёл я работать, кормиться надо было как-то. Так что я с одиннадцати лет наравне с мужиками работал.
- Так сколько ж вам лет? - Спросил Дин.
- Мне? Семьдесят три.
Дин внимательно посмотрел на дядю Васю. Маленький, худенький, подвижный, с живыми глазами, да ещё и алкоголик. Вот после этого и говори, что алкоголики долго не живут. Можно сказать, что человек пожилой, но семьдесят три года не дашь. Даже волосы коротко подстриженные, и те были полуседыми.
Дядя Вася довольно засмеялся.
- Что, не веришь? Это потому, что я заспиртованный, я с одиннадцати лет выпиваю, как пошёл работать, а там как - сено грузим или пашем, поработаешь, устанешь, а обед, какой обед, мужики самогонку пьют и мне наливают. Меня сын презирает, говорит: "Алкоголик". Хотел меня на принудительное лечение сдать, он у меня тогда партийным был, боялся, что я его авторитет подрываю, а я сказал, что так не будет, что если он это сделает, то я повешусь. Ну, он тык-мык, так и заглохло. Я с дому никогда ничего не таскал, я свою норму знаю, бывает, перебираю, но редко, а ты закусывай, водочка - она закуску любит и хороший разговор.
- Так вы и не учились?
- Какое там! Три неполных класса, я ко всему сам доходил. Да и на людей мне всегда везло. Вот дядя Егор, он меня многому научил.
- А у меня тоже три неполных класса.
- У тебя - то почему? Ты ж молодой, родителей не было, что ли?
- Родители были да погибли. Убили их во время культурной революции, и стал я, как у вас говорят, катиться полем.
- Перекати-поле - это трава такая, когда её ветер отрывает от корня, а она круглая как мяч, вот она и катится, катится полем, не за что ей зацепиться. Так ты вот так и докатился, аж сюда в Москву. Что, в Китае не сложилась жизнь?
- Почему? Сложилась. Жена была - умерла, дочь выросла, решила приехать сюда учиться, как я её мог отпустить одну так далеко, вот и решил поехать посмотреть, что да как. Торговал. На рынке Татьяну встретил. Недавно поженились. Ребёнка ждём.
При упоминании о будущем ребёнке лицо Дина прояснилось, и он несколько смущённо улыбнулся, как будто стесняясь своей радости. Дядя Вася радостно улыбнулся. Рюмки вмиг оказались наполненными.
- Вот это хорошо, вот за это надо выпить. Дочка у тебя есть, пусть у тебя сын будет и пусть у него судьба счастливая будет, чтобы не было в ней революции, и войны тоже, чтобы не было.
- Да, войны не надо. Это большое горе. Она под себя людей ломает. Вот ваш дядя Егор в Бога верил, убивать не хотел, для него это грех был, а вот пошёл против своей веры. Это его наверно очень мучило.
- Да недолго мучило, как в концлагере посидел, так и мучить перестало. Его же мобилизовали и сразу в бой. А в начале, как было: людей кидают в бой, а оружия - одна винтовка на троих, вот и бегут в атаку один с винтовкой, а двое с палками. У фашистов же всё было. Вот он в плен и попал. Оттуда бежал. Их одиннадцать человек бежало. Повезло. Правда, потом чуть не умер от воспаления лёгких. Так вот. После этого концлагеря он сказал себе, что фашисты - это не люди, это сама нечистая сила, и когда он попал в армейскую часть, то уже воевал, бил фашистов как мог. То ж я ему и говорил, а если б повторить, то убивал бы фашистов? Он говорит: "Убивал". Потому что это были не люди. Почему не люди? Люди. Я четыре концлагеря прошёл, разных видел немцев, ну в смысле фашистов. А сволочей разве среди наших не было? Я воевал на Керченском полуострове, это в Крыму, теперь это Украина (Ну ты не знаешь). Капитан у нас был один, он роту, где я служил, почти всю на минном поле уложил. Мы окопались перед минным полем, почти сутки не жрали, есть хочется, аж внутри всё сводит, а я самый младший был, мужики мне и говорят: "Васька, сбегай да разузнай, где кухня? Может, что принесёшь". Ну, я и пошёл, нашёл кухню, набрал, что мог и назад. Возвращаюсь, слышу взрывы у нас, ну я стал пробираться, думаю - мало ли что. Обидно б было попасть под шальной осколок и не донести еду, все ж голодные. А там бугорки, камни, ну выглядываю я из-за бугорка, а там стоит наша рота и капитан орёт: "Мать-перемать, предатели, изменники". У самого оружие в руках, а мужики борону гружённую деревом тащат по минному полю, взорвались одни, идут следующие. С тех, кто там стоял, только трое и осталось. Капитан оружием любил помахать. Полили дожди. Грязь была страшная, переброску делали на машинах, ребята впереди застряли, мы выскочили, стали толкать машину, он подскакивает, орет, матерится, саботажниками обзывает, выхватывает свой любимый пистолет и разряжает его в шофёра. Потом бой был, ну его свои же, и убили. Вот так. Я там, в плен попал, оттуда морем в Турцию, а потом в Германию… У меня ранение в плечо было. Жара. Татары немцев с хлебом - солью встречали. Они тоже, как дядя Егор, немцев как спасителей воспринимали. Если бы эти спасители победили, навряд ли бы кто-то помнил сейчас о татарах, да и от нас бы мало что осталось. Сейчас люди не могут поверить, что было б так, может им мешает в это поверить вера в Бога, " Бог не допустит', "Бог уладит", "Фашисты тоже люди". Люди. Я не буду говорить, что они были там нечистой силой, мне немецкие врачи два раза жизнь спасали, с конвоирами, с охранниками можно было договориться, могли и собаку попридержать, а могли и натравить... Однажды…нас выгнали с барака и погнали. Пригнали. Вырыта яма глубокая, рядом стоят евреи, они же эту яму и вырыли. Немцы загоняют их в яму и приказывают нам взять лопаты и закапывать их живыми. Мы стоим, лопаты не берём. Говорим, что закапывать не будем. Немцы стали кричать, угрожать расстрелом. Мы тоже не смолчали. За годы концлагерей немецкий выучили в достаточном объёме, чтобы объясниться по поводу смерти. В душе каждый понял, что он уже труп. Мы стоим злые, немцы тоже разозлились. Терять уже нечего, умирать так, умирать. И тут они сделали то, что мы не ожидали. Они заранее знали, что так сделают, потому что они это не обсуждали. Они приказали евреям подняться с ямы, а нам спуститься в яму. Мы стоим в яме, смотрим оттуда на немцев и евреев. Те говорят евреям: "Закапывайте этих русских свиней". И евреи хватают лопаты и начинают быстро, торопливо нас закапывать. Что такое русский мат - ты знаешь.
     Дин утвердительно молча, покачал головой.
  - Мы материмся по-чёрному, евреи нас закапывают, а немцы смеются, подгоняют евреев, улюлюкают. Комья земли падают на наши головы. Натешившись, немцы приказали бросить евреям лопаты, а нам - чтобы мы вылезли с ямы. Мы вылезли. Последовал приказ: евреям спуститься в яму. Те стали плакать, но в яму полезли. Нам приказали их закопать. Мы взяли лопаты. Что тут началось! Евреи плакали, умоляли, а мы их закапывали. Мы их закопали. И дело не в том, что рядом стояли немцы с автоматами. Смерть в концлагере - привычное дело, чужая ли, твоя ли собственная, дело в том, что мы их закопали.
   Дядя Вася, молча, налил себе и выпил. Он выпил водку как воду.
- А если бы немцев поставить на ваше место, разве они бы не закопали кого угодно, русских ли, евреев, немцев?
- Да, закопали, но тех евреев закопали мы.
- Если бы немцы им не помешали, они бы вас тоже закопали.
- Да, закопали.
- Евреи надеялись в ситуации полностью безнадёжной, если бы они вас закопали, их бы всё равно убили?
- Быстрее всего что да.
- Они были обречены.
- Да, они были обречены.
- Если бы они отказались вас закапывать, немцы это бы так
не оставили, они бы вас убили вместе.
- Ты не понимаешь. Дело не в том, как поступили немцы, как поступили евреи, дело в том, как поступили мы. Не немцы нас заставили их закопать, это мы сделали такой выбор. Я не хочу сваливать на кого бы то ни было то, что я сам сделал... Теперь немцы предлагают компенсацию в денежном эквиваленте. Мой сын и жена мечтают её получить, а я не хочу. Не хочу! Человек жалок и низок, а Бога нет.
Вот тогда Дин впервые напился, нет, он мог позволить себе выпить и раньше, но напился он тогда впервые, Когда он явился домой, он видел испуганные глаза Татьяны и полные ужаса глаза Оксун. Он попытался им что-то объяснить, но они его не понимали. Татьяна потому, что она не знала китайского, а Оксун потому, что ей было слишком страшно и больно видеть его таким. Утром Дин подошёл к ним и, ничего не объясняя, попросил прощения и сказал, что больше никогда не позволит себе терять веру, чем окончательно сбил их с толку.
С дядей Васей они остались друзьями, тот делал у него в школе душевые. А потом он заболел, пришёл к нему и сказал, что всё, кажется, он уже отпил своё, выпил свою бочку до дна, у него рак желудка и он ложится на операцию. Но операцию не сделали. Во-первых, было уже слишком поздно, метастазы уже были в лёгком, в печени, в кишечнике; во-вторых, как делать операцию алкоголику, он ведь просто умрёт от передозировки наркоза, вот и всё. Наркоманов и алкоголиков наркоз не берёт, он их убивает. Дядя Вася ещё держался, хорохорился, но слабел быстро. Однажды Дин, обеспокоенный тем, что он давно у него не появлялся, забежал вечером после занятий к нему домой. Дядя Вася, худой, измождённый, лежал на койке. Его он узнал и даже попытался обрадоваться его приходу. Он не мог уже ничего есть, даже пить, его от всего рвало. Потом он сказал Дину, чтобы он положил свою руку ему на живот. Когда Дин провёл рукой над желудком, он чётко почувствовал опухоль, она выпячивалась под кожей. На какое-то время глаза дяди Васи стали прежними, живыми.
- А ты мне медку не принёс? - Спросил он Дина. Тот ничего не принёс, он не думал, что дела так плохи. Дин пообещал прийти и принести мёд, они договорились о встрече. Когда Дин пришёл с литровой банкой мёда, которую он купил на базаре, дядя Вася уже был мёртв, переодет и лежал в гробу. Оказывается, он умер через час после прихода Дина. Дин был последним, с кем он разговаривал. Сын его попросил Дина помочь вынести гроб. Гроб был большой для дяди Васи и лёгкий. Пришёл маленький фургончик, они поставили в него гроб и отвезли в церковь, где и оставили его на ночь, чтобы завтра похоронить. Машина уехала, а Дин остался, не поехал с ними. Дин впервые был в православном храме. Гроб с дядей Васей поставили рядом с гробом, в котором лежала женщина, в руках у него была свеча, на шее крестик, а на лбу лежала бумажная лента с надписью. Дин постоял в храме. Как странно всё складывается. Дядю Васю, который не верил в Бога, похоронят по церковному обряду, найдёт ли его душа успокоение, встретит ли он там своего друга дядю Егора, и как-то совсем некстати пришла мысль, что теперь, когда он умер, наверно его семья сможет получить компенсацию с Германии. В конце-то концов, какое это имеет значение, подумал Дин. В чем-то дядя Вася прав. В этом мире каждый делает свой выбор, только свой, и каждый несёт ответственность за свой выбор, обстоятельства, время, сущности выбора не меняют и не оправдывают, как это ни прискорбно звучит. Даже дядя Вася это понял, дядя Вася, у которого в жизни ничего не было, кроме голода, работы, водки, даже женился он для того, чтобы создать семью, а не по любви. В сущности многие так и поступают, жизнь идёт и чтобы она была хоть немного благополучной, нужна семья, жена, ребёнок, квартира, да и в Москву он попал по его же словам потому, что она всегда хорошо жрала, а ему надоело жить впроголодь, и не ошибся. Москва действительно хорошо жрала и презирала лимитчиков, колбасников и других, кто приезжал в нее подобрать крошки с её пирога. Теперь для него всё закончилось: и выяснения отношений с Богом, и мучения с собственной совестью… а может всё только начинается.
Дин вспомнил Маи и подумал: хорошо бы было встретиться там с Маи, мамой, отцом, с дядей Васей, с дядей Егором; что из того, что он его никогда не видел (если хороший человек, то почему б не встретиться), с Алёшей и со многими другими, с кем сводила его жизнь или просто с теми, кто вошёл в его душу, пусть он их никогда не видел. Даже с Пушкиным Александром Сергеевичем, ведь он ему тоже многим обязан. Дин улыбнулся и покачал головой. Это было бы слишком хорошо. Татьяна от отчаянья придумала эту сказку и если в неё поверить, то захочется умереть, а у него только что родился сын, его надо поднять на ноги, а значит нужно зарабатывать деньги, нужно выживать и какая цена должна быть этому выживанию, чтобы она не была дороже самой жизни. Ведь даже за жизнь можно переплатить, заплатить такую цену, что даже она потеряет всякий смысл.
Заскрипели тяжёлые двери храма, и вовнутрь его вошла женщина, перекрестилась, купила две тоненькие свечи и поставила их возле иконы "Божьей Матери". Она стояла перед иконой, губы её беззвучно шевелились, а правой рукой она изредка крестилась, потом поцеловала икону и пошла к выходу. Перед тем, как выйти, она обернулась, перекрестилась, и дверь за нею закрылась. С основами христианства Дин познакомился, благодаря Татьяне. Он всегда любил читать больше, чем смотреть телевидение, когда же поездки его в Китай прекратились, оказалось, что, несмотря на занятость, ему не хватало книг на китайском. Будучи в квартире, напичканной книгами, он пытался читать на русском. Татьяне удалось даже купить для него довольно приличный русско-китайский словарь, но у него не хватало терпения больше, чем на несколько страниц, читать для него всегда было приятным, интересным удовольствием, о каком удовольствии может идти речь, если чуть – ли, не за каждым словом нужно смотреть в словарь. Тогда Татьяна сжала читать ему вслух. Странно, но на слух он гораздо лучше воспринимал текст, к тому же, она всегда разъясняла ему то, что не было понятно. Порой это объяснение уводило их далеко от содержания, но, тем не менее, начав с детективов, как более лёгкого чтива, всё-таки в их основе лежит смысловой шаблон, они перешли к историческим произведениям и даже осилили "Мастера и Маргариту" Булгакова. Вначале Дин слушал скорее из уважения к Татьяне, а потом не заметил, как сам увлёкся. Знакомство с этой книгой привело к тому, что они много вечеров говорили о христианстве. Теперь же, оказавшись в церкви, Дин попытался присмотреться к иконам и определить, кому они посвящены. Он нашёл Иисуса Христа, Архангела Михаила, Георгия Победоносца, были ещё и другие иконы, но он не рискнул подойти к ним, чтобы прочитать надписи. Недалеко от него была прекрасная икона Божьей Матери. Молодая, грустная, красивая женщина держала на руках младенца с недетским выражением серых глаз. Дину даже показалось, что на его маленькой щёчке виден след слезы. Несмотря на то, что чуть ли не под самым куполом горело электричество, а возле икон горело по несколько свечей, в храме был полумрак. Дину захотелось купить побольше свечей и расставить их перед иконами. Это должно было быть красиво и, наверное, понравилось бы дяде Васе, он посмотрел на женщину, продающую свечи, лицо её было замкнуто, а чёрный платок подчёркивал строгость линий и Дин не решился зажечь прощальные свечи, боясь нарушить какой-либо запрет. Как часто мы боимся поддаться чувству, желанию, которое в основе своей чисто и прекрасно в страхе быть неправильно понятыми.
Дин мысленно попрощался с дядей Васей и пошёл к выходу. Взявшись за ручку двери, он оглянулся назад, На него смотрели иконы и, стараясь не скрипеть дверью, осторожно толкнул их и вышел.
Тогда же после ремонта трубы (хотя дядя Вася говорил, что здесь можно танком проехать, ничего не провалится) у Дина так и осталось недоверие к этой комнате и, несмотря на то, что она была довольно объёмная, он оставил её под хранение инвентаря. Дальше дела пошли намного веселее, хотя, конечно, и не без дополнительных затрат. Застопорились они на самой ответственной фазе: к нему не шли дети. И это, несмотря на то, что оплату он поставил самую низкую по Москве, рассчитывая набрать побольше количество ребят. Но не помогало ни объявление в газете, ни объявления, развешенные на дверях его школы и на всех ближайших остановках транспорта, а ведь в одном только доме, где была расположена его школа, была масса мальчишек. Помог ему директор школы, где учился Димка, он предложил показать и рассказать ребятам, чему он хочет их научить. Так что в один прекрасный день мальчиков со второго по седьмой класс попросили собраться в актовом зале на большой перемене. Дин сказал несколько слов, они с Оксун показали несколько приёмов, и он ознакомил их с условиями поступления. Конечно же - на всех произвела впечатление Оксун, это, несомненно, но немаловажную роль сыграл и разговор Дина с девочкой при выходе со школы. Ещё в зале Дин видел, как приоткрывались двери, и любопытные девчоночьи мордашки заглядывали в них. Так что они ещё не успели покинуть актовый зал, а уже вся школа знала, что там происходило. И когда Дин с Оксун выходили с зала, окружённые мальчиками, которые задавали им вопросы, вокруг изнывая от любопытства, крутились девчонки. А потом одна из них всё-таки отважилась задать вопрос:
- А что, это только для мальчиков?
- Да, только для мальчиков. - Ответил Дин.
Ему в лицо снизу заглядывали огромные голубые глаза, а милое личико окутывала волна пышных светлых волос. Ничего и удивительного, что в таких девчонок влюбляются мальчишки всем классом.
- А почему девочкам нельзя?
- Почему нельзя? Можно, но не нужно. Для девочек есть танцы, гимнастика, там развивается женская грация и пластика, а в борьбе развивается мужская грация. Понятно?
Когда они отошли от детей. Оксун посмотрела на него и спросила: - Это у меня, что ли мужская грация?
 Дин засмеялся. - Не придирайся к словам, должен же я был как-то ей ответить. У нас с ней принципиальный разговор был. К тому же с мальчишками и так хлопот не оберёшься, а если ещё девчонок набрать... Как только учителя и справляются.
Как бы то ни было, но через неделю он снял объявление о наборе и за все эти годы больше ни разу его не вывешивал. Дин для перестраховки набрал больше ребят, чем предполагал: кто-то не выдержит нагрузки, у кого-то материально не получится, но отсева практически не было, хотя было и такое, что ему по полгода не платили. Начинать всегда очень тяжело и ему и ребятам. Он им сразу же при поступлении говорил о том, что если они пришли к нему для того, чтобы овладеть приёмами мордобоя в надежде, что после этого круче их в подъезде никого не будет, то они пришли не туда. Драки как таковые здесь запрещены, здесь будут учиться одному из немассовых видов боевого единоборства. Это воинское искусство, а не бандитское, никакой "боевой магии" здесь не будет, вместо этого монотонная обработка одних и тех же приёмов, а это труд, пот и боль. Так что никакой "экзотикой" здесь не занимаются, а работают не только над своим телом, но и над своим духом, только так можно научиться побеждать.
За эти пять лет чего только не было! В школе он был знаком со всеми преподавателями, в милиции - с инспектором по делам несовершеннолетних, знал многих родителей своих подопечных. За эти годы мальчишки выросли на его глазах, у них появились определённые традиции, свои жесты, даже свой шуточный гимн, это уже Димка расстарался. В школе у них получили постоянное место жительства галчонок Умник и пёс Мамай, и это притом, что Дин сопротивлялся как мог, а то бы там вообще был приют всех бездомных котов и собак. Особенно «доставал» его Валька.  Тот постоянно кого-нибудь спасал, его вместе с его найдёнышами постоянно выставляли из дому. Дин тоже старался не разрешать оставлять в школе животных,  но всё же, когда тот притащил молодого галчонка с варварски обрезанным крылом и они оба такие несчастные смотрели на Дина, у того сердце не выдержало и он разрешил галчонку остаться, а потом была очередь Мамая. Дин наткнулся на своих мальчишек, которые тащили на руках огромного пса, у которого полностью была раздавлена машиной левая передняя нога. Конечно же, инициатором этого спасения был Валька; зарёванный, он уговаривал собаку потерпеть и тот терпел, хотя вполне мог искусать своих благодетелей. Валька - это было бедствие. Он постоянно таскал за пазухой, каких то, сдохликов. И, хотя Дин говорил ему, что он может заразиться какой-либо гадостью, на него это не производило никакого впечатления. Притащив очередного заморыша, он начинал ныть, что ему нужно  только три дня, а потом он определит свою живность в другое место. Всё будет в лучшем виде - ни запаха, ни грязи. Эти три дня растягивались до недели, а то и до двух, за это время он умудрялся приводить их в божеский вид и когда Дин уж совсем терял терпение, уносил их на рынок, где определял по пять копеек, при этом выдавал гарантию, что они принесут новому хозяину счастье. И всегда находился чудак, попадавшийся на эту удочку. Хотя с другой стороны - кому не хочется обзавестись счастьем, тем более всего за пять копеек.
Дин посмотрел на всю эту компанию. Судя по всему, пса тащили к нему в школу, так что он бы его всё равно не миновал. Нужно было что-то делать. Это кончилось тем, что Дин позвонил Оксун, благо та ещё не ушла, чтобы она пришла на занятия, нанял машину, и они отвезли собаку в ветлечебницу, где ей под наркозом отрезали ногу. Валька всё время был рядом с собакой. Когда они вернулись назад, все высыпали их встречать. 0ни вытащили пса с машины, он был ещё под наркозом. Тогда он ещё не был Мамаем, а был большим, грязным, вонючим псом. Дин грешным делом думал, что он никогда не отмоется и так и будет до конца дней своих вонять псиной. Он договорился с Валькой, что все уколы и перевязки собаке будет делать тот сам, и если ему удастся его выходить, то так уж и быть, пусть живёт при школе. У него, правда, ещё была надежда, что найдётся хозяин этого волкодава и заберёт  его, но хозяин так и не нашёлся. Он дал Вальке деньги на лекарства, ключ от школы, и тот всё-таки ухитрился поставить пса на ноги. Теперь каждое утро Мамай, с трудом преодолевая те несколько ступенек, чтобы выйти на площадку перед школой, и как полководец, принимающий парад войска, внимательным взглядом встречал каждого ученика их школы. Может быть поэтому, а может по другой причине, он и получил своё столь грозное имя. А после того как Димка объяснил Дину значение этого имени, то он своих подопечных, если они его сильно доставали, для себя называл «ордой трёхногого Мамая». Ребята у него были все вроде бы неплохие, но без каких-то выяснений не обходилось. Уж на что Валька, мирный человек и то как-то в кабинете у Дина появились две разгорячённые дамы с явным намерением с этого китайца сделать ещё тот русский омлет. Они сходу ему заявили, что он развёл здесь гнездо бандитов и садистов, а когда в данном бандитизме обе мамаши единодушно обвинили Вальку, Дин решил, что это какое-то недоразумение. Валька не склонен был махать руками, у Дина вообще было подозрение, что Валька ходит к нему исключительно из-за возможности пристроить пусть на недолгое время свой зоосад. Он сказал, что сейчас они всё выяснят, выглянул в коридор и попросил ребят найти Вальку. Через пару минут в кабинет заявился Валька, на руках у него сидел маленький щенок и, запрокинув голову, со всех сил старался дотянуться к Валькиному лицу и хапнуть за него своими  остренькими зубками. Дин, увидев его, не утерпел: - Опять...- Сказал он недовольно. - Ты хоть к лицу его не тули. Да брось ты его.
 Валька нехотя опустил щенка на пол.
- Тут мне жалуются на тебя. Говорят, что ты избил ребят.
- Да не бил я их. Так, дал по мордам. - Мрачно выдал Валька.
- Валя, здесь школа боевого искусства, искусства, а не мордобоя.
- А что мне было делать? Они втроём хотели повесить Джульетту на иве. Я им говорил, я их предупреждал, а они смеялись, ну я им и дал, а Джульетту забрал. - Валька стоял воплощением скорби.
- Какую Джульетту? - Не понял Дин.
- Вот эту. - И Валька указал рукой на щенка.
- Ну и ну. Оно оказывается дама, да ещё и Джульетта. - Подумал Дин.
Почувствовав внимание к своей персоне, Джульетта вдохновенно как манекенщица по подиуму, "вышивала" по его кабинету, кокетливо виляя хвостиком. Потом она сделала реверанс, подняла свою голову, посмотрела на них весёлыми, плутоватыми глазками и проникновенно сказала: "Гав!"
- Я, конечно, не оправдываю Вальку и за рукоприкладство его накажу, но согласитесь вешать такое очаровательное существо как Джульетту - это уж слишком.
 Когда женщины покинули его кабинет, Дин посмотрел на удручённого Вальку, на развесёлую Джульетту и спросил: - Валь, ты не находишь, что это перебор?
- А как бы я забрал Джульетту?
- Я не об этом... Назвать это создание Джульеттой. Не соответствует как-то.
- Почему не соответствует? Очень даже соответствует. Она же
породистая.
- Валь у тебя всё, что на четырёх ногах - породистое. Ладно, забирай свою Джульетту, пока она мне здесь лужу не сделала и чтобы я её не видел.
- Её нельзя сейчас отдавать, ей нужно хотя бы три дня, чтобы она отошла. У неё же нервный стресс.
- Валька, уйди. '
  Валька подхватил свою Джульетту и скрылся с нею за дверью.
- Это еще надо разобраться - думал Дин - у кого здесь нервный
стресс. У меня конец квартала, а я вместо того, чтобы готовить документы в налоговую, занимаюсь какой-то замухрыженной собачонкой. Это окончится тем, что я опять не впишусь в сроки, и буду платить штраф.
После окончания курсов бухгалтером у него работала Татьяна, но двое маленьких детей, куча домашней работы занимали очень много времени, так что все бухгалтерские записи Дин вёл сам. Это было для него сущей каторгой. Квартальный отчёт в налоговую обычно сдавала Татьяна, но и так вечно туда нужно было тащить какую-то бумажку и именно сегодня, потому что сегодня, как раз последний срок, когда ее принимают. Если бы не Оксун и Димка, которые подменяли его на занятиях,( пока он стоял в очереди под дверьми в длинных коридорах налоговой), ему бы пришлось сократить количество ребят, что у него занимались. Дин сосредоточился на двадцати цифрах, которые нужно было записать энное количество раз в разной последовательности на разных бумажках. Не прошло и часа, как от столь "увлекательного" занятия его отвлекли три длинноногих существа самым решительным образом, требовавших от него, чтобы он вернул их Кетти, которую так бессовестно у них украли, они точно знают, что она у них в школе, крошку Кетти видели здесь. Когда Дин понял, что Джульетта это вовсе не Джульетта а, по всей вероятности она и есть их Кетти, он вышел в коридор, где ему на глаза попался Толька.
- Толь, Валька, наверное, тут еще околачивается. Пожалуйста,
разыщи его, пусть он с своей Джульеттой зайдёт ко мне в кабинет.
Стоило Вальке с Джульеттой на руках переступить порог, как все трое защебетали от радости, что наконец-то они нашли своё сокровище.
- Вот видишь, Валя, и никакая она не Джульетта, а Кетти,
крошка Кетти - не удержался Дин от сарказма. - Так что верни её
хозяйкам и пусть они снимают её нервный стресс.
Но Вальку заклинило, он заупрямился и заявил, что он не может отдать им животное. Они плохие хозяйки и никто у них её не крал, а они просто её потеряли, и таким безответственным людям нельзя доверять живое существо.
Но тут Дин уже не выдержал и просто выставил их за двери в надежде, что они разберутся между собой как-нибудь без него.
Вечером он притащил домой все бухгалтерские документы на проверку Татьяне, та с Оксун на кухне лепила пельмени, мальчишки распевали какую-то новую детскую песенку с Димкой. Дин зашёл на кухню, декламируя:
"Кетти, Кетти, крошка Кетти
Ты одна на целом свете
Без тебя не жить мне, Кетти."
В конце-то концов, не так и тяжело сочинять стихи, особенно если тебя допекут. Татьяна посмотрела на него и засмеялась: - Бес, какой это Кетти тебе не жить? Оксун, твой отец сегодня не ужинает. Он жить без Кетти не может, не то, что есть наши пельмени.
- Ну, нет, лишиться пельменей из-за Кетти - ни за что на свете.-
И он стал рассказывать о злоключениях своих и Вальки. Они так смеялись, что даже маленький Алёшка, который сидел на руках у Димки, заливался вместе с ними. Когда Дин закончил рассказывать, Димка сказал: - Считайте, что вам с Валькой повезло. Если бы они пришли не с интервалом в час, а вместе мало бы вам не показалось. К тому же еще может быть продолжение этой истории, насколько я понял Валька бил морды трём, а мамаши пришло только две.
- Может, третья мамаша всё-таки удосужилась узнать, за что
её любимому чаду досталось. Чаще всего морды бьют по делу, а не
просто так.
- Или другой вариант. Она просто не заметила, что у её чада неблагополучно с лицом. - Добавила Татьяна. - С одной стороны это конечно смешно, но с другой…
А вот совсем недавно появился "Пушкин". Его старшие ребята в этом году попадали в армию. Он пошёл в военкомат поговорить с начальником. Мужик оказался что надо, воевал в Афгане, и, не смотря на то, что он отказал Дину в его просьбе послать ребят в одну часть, он железно пообещал, что они будут отправлены по трое, ну, в крайнем случае, двое в одну часть. Они с Дином нашли общий язык, и он даже пошел на то, чтобы Дин с ребятами сами решили, кто с кем поедет служить. Было решено, что школа проведёт своих воспитанников, для этого устраивались показательное выступление с приглашением родных и знакомых ребят. Его ребята делали показательные выступления для школы, но такого показ-шоу не проводили. Все группы готовили свои номера, так как Дин боялся, чтобы ребята в азарте не наломали дров, все-таки это не клоунада, а вещь опасная, к каждой группе был прикреплён свой куратор роль, которых исполняли Сашка, Оксун и Димка. Димке достались самые маленькие. Дин был посвящен во все три проекта и осуществлял роль контролёра. Всё-таки не хотелось омрачать праздник травмированием кого-либо из ребят. Идея была неплохая сама по себе и, если её удачно исполнить, то такие выступления могли стать традицией для школы. Местом для выступления была выбрана площадка перед домом, где была школа. Договорились, что младшая группа придёт с вениками, подметёт площадку, а старшие установят по периметру скамейки. Дин задерживался, но его ребята были вполне самостоятельными людьми и не нуждались в указаниях. Он, ещё только подходя к площадке, понял, что что-то не то. Дин остановился и внимательно стал наблюдать - что происходит. Если старшие с подчёркнуто - независимым видом занимались скамейками, то младшие заметали в кучи мусор и выносили его, но трое мальчишек стояли в стороне и наблюдали как перед ними, старательно орудуя веником, становясь на колени, чтобы выгрести мусор, застрявший в траве, работал мальчишка лет на пять от них старше. Дин понял, в чём ситуация: эти трое малявок наняли бездомного мальчишку и наслаждались новым для них чувством. Ему захотелось поближе посмотреть на их мордашки. Его появление было для них неожиданным, и Дин увидел то, что хотел. Какое отвратительное возбуждение было на этих личиках, как будто этот мальчик не просто нанялся выполнить за них работу, чтобы заработать на кусок хлеба, а занимался чем-то сверхпохабным и унизительным. Было мгновение, когда Дин чуть не сорвался и чуть не влепил по их наглым рожицам. Он сделал несколько резких шагов к ним, они увидели его, и на их лицах проскользнул испуг, но Дин не стал подходить к ним, а остановился возле работающего мальчишки, тот, не обращая на него внимания, продолжал, сосредоточенно отрабатывать деньги. Тогда Дин прошёл в конец площадки, поговорил со старшими ребятами и остался стоять там, наблюдая за парнем, тот напряжённо - недоверчиво посмотрел на него, но работу не прекратил. Они с Дином, молча, периодически бросали взгляд друг на друга, а вокруг усиленно в полной тишине скребли вениками ребята. Когда он закончил и выпрямился, Дин увидел что он уже сейчас ростом выше него, красивые правильные черты лица, удивительно глубокие карие глаза и давно не стриженные волнистые каштановые волосы. Одежда, когда-то вполне приличная, сейчас была одного грязного цвета, кусок левой штанины был вырван.
- Как тебя зовут? - Спросил Дин.
- Александр. - Ответил тот, не глядя Дину в глаза.
- А отчество? - Спросил дальше Дин.
- Сергеевич.- Без запинки ответил тот.
- Ясно. - Подумал Дин. - Если я спрошу фамилию, то вполне вероятно, что она будет Пушкин. Неумело, но всё-таки врёт и будет врать до упора.
Парень не был похож на тех развязных мальчишек, которые бродяжничали по всей стране, умеющих складно приврать, надавить на жалость, украсть, если что под руку попадётся. Что-то с ним случилось, и его столь располагающий вид ещё не о чём не говорил. Он вполне мог быть и жертвой, а мог и наоборот.
- Тебе уже заплатили за работу? - Поинтересовался Дин.
- Нет.
- В чём дело, ребята, нанимали, будьте добры заплатить. - Обратился он к троице.
Те смущённо ткнули парню рубли в руку. Тот взял деньги и собирался уходить, и тут Дина как дёрнуло:
- Александр Сергеевич, я вижу - у тебя сейчас не самые лучшие времена, мне бы, не помешал сторож, правда, на весьма скромных условиях.
Была ещё надежда, что он откажется, но он согласился.
- Ну и зачем мне это надо? - Подумал Дин. - Будут у меня ещё проблемы с этим "Пушкиным".
Фамилия его оказалась не Пушкин, и он довольно правдоподобно рассказывал, что он из Грозного, что многоэтажку их разбомбили полностью, все его родственники погибли, из документов у него ничего нет, он не чеченец и чеченского языка не знает, на эвакопункт он не попал. У Дина сложилось впечатление, что он врёт, даже особо не заботясь, верят ли ему или нет.
-Он или  подлец основательный,  или просто на пределе, попробуй, разберись.
Дин упорно продолжал ему не верить и для себя не иначе, как     "Пушкиным" его не называл.
На следующий день его школа принимала гостей, пришли родители ребят, их друзья, вокруг площадки столпилось много людей, был выходной день, и все жильцы дома высыпали на свои лоджии и сверху наблюдали за ребятами. Его ребята как по маслу отработали показательные выступления. Со стороны всё казалось легко и чем-то даже больше напоминало танец, чем приёмы боя. За этой лёгкостью и кажущейся небрежностью был труд нескольких лет. Отмытый, подстриженный, переодетый Пушкин ничем не отличался от остальных ребят. Хотя парень он был явно не простой. С Димкой сошёлся сразу, и тот отзывался о нём как об интеллектуальном мальчике, даже как об интернетовском мальчике, а когда Дин предложил ему заняться борьбой, он согласился сходу, как будто ждал и рассчитывал на это. У него явно была школа борьбы за плечами, не надо быть спецом, чтобы это понять. Дин только спросил его: - Откуда приёмы дзюдо знаешь?
Тот не стал отрицать: - Да так, баловался.
На занятиях борьбы выкладывался полностью и занимался серьёзно и целенаправленно. "Баловался" здесь как-то не подходило. Было странно и непонятно, почему он согласился тогда за гроши мести. У него вполне хватало и сил и умения где-нибудь в укромном местечке вытряхнуть деньги с взрослого мужика, не говоря уже о малолетках. Он бывал у них дома, с интересом перерыл всю их библиотеку, к детям он был явно равнодушен. Это не Валька, у того они б уже на голове были.
Шло время. Дина всё больше тревожил "Пушкин". Нельзя оставлять его у себя без документов, а это значит - надо идти в милицию, а это в свою очередь значит, что нужно сделать вид, что он ему верит и всё принимает за чистую монету. Прямо весь из себя такой простой, доверчивый, добрый дядя. Подумать только, какое-то минутное настроение и вот, пожалуйста - он связан с ним чуть ли не как с родным. В принципе у него есть выход подойти к нему и сказать: - Парень, ты мне не нравишься. Ты, лжёшь, и все твои россказни выеденного яйца не стоят. Так что уходи по добру по здорову. Но вся беда в том, что Дин не мог так сделать, просто не мог и всё.
Одна надежда на то, что если он предложит ему обратиться в милицию для получения, хотя бы временной справки, подтверждающей личность, тот смоется, но с другой стороны может и не смыться. Одно дело попасть в распределитель и там "вешать лапшу" в отношении Чечни, другое дело - прийти с Дином, тем более, что время у него было и если он не глуп, а он не глуп, то значит, что чеченскую версию продумал во всех деталях: где жил, как добрался до Москвы, кто родители. Вообще-то Грозный - это идеальный вариант, если нужно исчезнуть. Какие "концы" можно найти в городе, через который два раза прокатилась война. Он рискнёт, рискнёт и выиграет, если не вмешается Дин, а он не вмешается, сам не зная почему. Дин разговаривал о нём с Димкой, но от этого разговора ему легче не стало. Димка сказал ему: - Я не знаю - что сказать и что советовать. Есть слой людей, с которыми мы не соприкасаемся вообще. Он был при социализме, он есть и при капитализме. Мы обыкновенные, таких как мы, большинство, ну о чём мы мечтаем, вокруг чего сосредоточена наша жизнь - банальнейшие вещи: чтоб было здоровье, была семья, были друзья, работа, обеспечивающая более или менее сносное существование и при этом ещё и душу грела, чтобы вокруг нас жили люди не хуже нас. Потому, что видеть несчастных очень тяжело и тем более тяжело, когда ты не в силах им помочь; хочется гордиться своей Родиной, чтобы не было войны, чтобы у детей было счастливое детство, а у стариков - достойная старость. Лично мне одному Рай не нужен. Самое интересное, что всегда большинство людей хотели этого же и при царизме, и при социализме, и при капитализме, но почему эти банальные вещи недосягаемы? Ну, хорошо, были там первобытные времена, когда племя, чтобы выжить в суровых условиях, изгоняло слабых, чтобы выжили сильные, хотя какие же они сильные, если для их выживания уничтожались слабые. Но вот прошли тысячелетия, а психология не изменилась. Сильным ты можешь быть только за счёт слабых, а если я не хочу быть сильным за счёт слабых, просто не хочу, ну противно мне это, значит я - слабый. У меня психология слабого человека, в ней нет тех черт, которые формируют сильный характер, где сущность его - потребительское отношение к себе подобным, хотя, всё это прикрыто заботой о человеке. Громкими фразами: мы - народ. Хотя если вдуматься если  такой человек говорит "мы" то, в сущности, для него это 'мы" значит "я" или "они" и вся его забота  это забота о себе любимом. Понимаете, у нас ещё, наверное, тогда, в первобытные времена, получился какой-то вывих в психике, потому общество в целом относится равнодушно к судьбе детей и стариков. То есть получается - это твоя личная проблема как поступить с своими слабыми, можешь оставить своего ребёнка на перекрёстке, оставить без поддержки мать. Тебя всегда поймут: были тяжёлые времена, самое интересное, что оправдывающие обстоятельства всегда найдутся, общество заинтересовано их найти. Потому, что это примиряет его с собой, общество не может считать себя слабым, подлым и ничтожным, а потом удивляется: "Откуда берутся такие, как Мавроди с его пирамидой "МММ"? Всё рассчитал, не постеснялся на сознательный обман, ограбил людей, при этом их же и "халявщиками" обозвал. Верх цинизма, верх подлости и что же? Общество "съело", потому что в глазах общества он удачлив и силён, потому что общество, то есть большинство из нас, хочет быть таким как Мавроди. И таких же новоявленных "мавродиков" тьма, они лихо использовали наши слабости и будут: использовать, не брезговали откровенной ложью и не будут брезговать. Мы даже не можем себе представить, какими  они считают себя сильными, умными, хитрыми, но никак не подлыми, слабыми и ничтожными, чем, в сущности, они и есть. Мы знаем, что у наркоманов меняется психика кардинально, потому что они у нас на глазах и это легко отслеживается, но с деньгами, пожалуй, та же, история, что и с наркотиками: до каких-то пределов мы ими распоряжаемся, у каждого этот предел свой, но если его перешагнуть, они распоряжаются нами. Вот посмотрите - доллары, это та же пирамида "МММ". Мы перешагнули черту, и  теперь они распоряжаются нами, всем миром. Мы все играем в эту игру и вместо того, чтобы честно назвать всё своими именами и подумать, как с минимальными потерями соскочить с этой иглы, мы ничего не делаем и не будем делать кроме вида, что все хорошо, что так и должно быть. Потому, как втайне надеемся, что когда эта пирамида рухнет, то лично я не попаду под неё, потому что я сильный и умный, а попадёт слабый и глупый.
- Дим, я всё это понимаю. Есть вещи неизбежные, они произойдут, потому что они произойдут. Люди не решают эту проблему, потому, что всей их фантазии не хватает, чтобы понять, что будет после того, как упадёт долларовая пирамида. И пытаться что-то делать - значит подтолкнуть эту пирамиду к падению и они это инстинктивно чувствуют. Есть вещи, которые человечеству нужно пережить, ну как ребёнку переболеть корью.
  - Хорошенькая корь, опять слабые загнутся для того, чтобы жили так называемые сильные. Вы считаете это справедливым?
- Мы не можем судить о том, что справедливо, что нет, истинность
события скрыта от нас.
- Какая терпимость! Вы, наверное, считаете, что убивать родителей на глазах у ребёнка - в этом тоже была какая-то сверхнеобходимость? Бедный Китай разрушился бы, не сделав этого!!
Между ними зависла тяжёлая тишина.
- Дин, не молчите ради Бота. Я знаю, что я не имел права говорить об этом, тем более в таком тоне, но я не могу в Гулаге видеть
великий смысл, в концлагере видеть великий смысл, в Афгане видеть
великий смысл, в том, что ребёнок, роется в мусорном ящике видетъ
великий смысл. - Голос Димки дрогнул, и он почти шепотом добавил. -
Извините.
- Дим, успокойся, я тоже не вижу во всём этом великого смысла, но я  надеюсь, что вес это недаром: такие страдания не могут быть только ради страданий, иначе, зачем мы тогда существуем? Машина для производства страданий. Я не могу принять такое определение человека. Иначе я бы не жил, просто не жил, тем более  не рожал детей.
 Димка улыбнулся. - Рожают женщины.
-  Ну, без мужчин они не рожают. - Дин потёр ладонью лоб и, вздохнув, добавил? - Что ж мне делать с Пушкиным? И откуда он свалился на мою голову?
- Да оттуда ж и свалился. Они все оттуда валятся к нам. У
этих мавродиков есть семьи, а в семьях есть дети. Кто поумнее, тот сознаёт, что не безгрешен, своих чад держат, где подальше: в Англиях, в Америках, а кого зашкалило от безнаказанности, позволяют себе царский подарок, чтобы его ребёнок рос рядом с ним. Это ж, какой кайф, видеть своё отражение сильного, умного и богатого в глазах собственного ребёнка. В один прекрасный момент этот сильный, умный и богатый напарывается на ещё более сильного, умного и богатого, который в отличие от так называемых, слабых не роняет слёзы, не жалуется Богу, а решает это дело, как подобает «сильному человеку». И вот начинается разборка, перестрелка и вот уже просто вернуть деньги, мало, нужно возместить моральный: ущерб, а то, что мальчишка оказался несколько сильнее и вместо того, чтобы тихо отправиться к праотцам вслед за родителями, кому-то там свернул шею, благодаря чему остался жив. Что поделаешь, бывает и такое. А вот как ему жить после этого? В том, что с ним случилось, он не видит никакого другого смысла кроме одного: что его папу такого хорошего, такого сильного и умного убил трус, подлец и негодяй, и он его ещё достанет, и он с ним за всё расквитается.
- Что ж, пожалуй, оно так и есть. Не нравиться мне всё это. Я учу их побеждать, а не убивать, и если они не поймут разницу между этими понятиями, а сочтут что это одно и то же, тогда, наверное, лучше бы мне было и дальше заниматься «купи-продай».
- Что поделаешь, как говорил великий Пушкин:
"Нам не дано предугадать
Как наше слово отзовётся
Как наше дело повернётся".
- Что, так и говорил?
- Ну... приблизительно так.
- Я так понимаю: в милиции он скажет достоверный адрес точно разрушенного ещё в первую войну дома в городе Грозном.
Димка виновато глянул на Дина: - Да.
- И чеченский язык ты тоже не забыл?
- Да я его здорово и не знал, но кое-что помню.
- И своей настоящей фамилии он тебе не сказал?
- Я и не спрашивал. Какой смысл? Если он соврёт, то ложь выползет нескоро, а если скажет правду, то тоже лучше не уточнять. По крайней мере - пока.
- Одна маленькая деталь: то, что он к нам не в гости приехал,
знает весь наш район.
Димка засмеялся. Дин удивлённо глянул на него. - Нет, я просто подумал: "Жаль, что в Китае не польский язык или там чехословацкий, а то бы можно было переправить его туда на воспитание бабушке". Дурацкая мысль, конечно. А если серьёзно - ситуация с Пушкиным сложная и может даже опасная, мы только до конца не представляем степень её опасности и самое главное с какой стороны её ожидать. К нам попал мальчишка четырнадцати лет и если ему верить, его мать и отца убили и должны были убить и его. Точно причина, по которой это сделали, не установлена; спасаясь, он убил человека, какие-то родственники у него, конечно же, есть, но он к ним не пошёл, не пошёл сознательно. Он почти три месяца бродяжничал и в результате оказался у нас. Если отбросить все эмоции, за три недели, что он у нас, ничего не случилось, к нему уже все привыкли, его легенда известна многим. Но то, что она шита белыми нитками, он и сам прекрасно понимает и теперь стоит вопрос: как его легализовать и легализовать придётся по его же, легенде или другой выход - просто сказать ему: "Уходи". Я всё правильно рассказал?
- В общем да. Давай попробуем разобрать всё по пунктам. Первое, с Чечнёй он лжёт, это всё ясно, но где гарантия, что и вторая версия не ложь? Четырнадцать лет. О криминальных структурах долдонят с утра до вечера, может, включил воображение и морочит нам головы?
- Не проходит. Почему? Для просто бомжующего мальчишки не подходит. Я не знаю интерната, где бы к четырнадцати годам давали такое развитие; это прекрасный английский, знание не просто компьютера, но и интернета. Он с нашим-то компьютером освоился без проблем, ну еще, как вы говорите, дзюдо и тоже на приличном уровне. Чтобы дать такое своему сыну, папа его вложил приличные деньги, это понятно. Человека, который имел доступ к практически любой информации, навряд ли б потянуло  к такому тяжёлому и трудному приключению. Что-то случилось такое, что он действительно это всё потерял? Может быть, элементарное банкротство отца и, допустим, что отец этого не выдержал и покончил жизнь самоубийством, а сын просто сдвинулся по фазе. Он похож на сумасшедшего?
   -    Нет.
- Нет. Так что, быстрее всего вторая версия, правда? И в пользу этого говорит, как ни странно, и убийство. Наговаривать на себя такое даже если и с целью самообороны? Убийство есть убийство и по нему вполне возможно возбуждено уголовное дело. Насколько я понимаю, если есть труп, должно быть и дело.
- С этим убийством не всё так ясно как кажется. Он мог его и не убить, а отключить на какое-то время, а с испуга вполне искренне считать, что убил.
- Я его спрашивал об этом, но он утверждает, что этому быку он точно свернул шею, он слышал не только хруст сломанных позвонков, но чувствовал и видел это.
- Это убийство все очень осложняет. Был бы он и правда ребёнком из Чечни - никаких проблем.
- Странно, но и мама и Оксун его так и воспринимают, хотя это явный абсурд, самого талантливого ребёнка нельзя выучить за день работать с компьютером. Это была такая лажа! Прям гений во плоти, не успеешь показать - он уже всё запомнил, а пальцы по клавиатуре бегают не хуже моих, а я всё-таки в своё время неплохо играл на пианино. Так что для такой лёгкости годы нужны. Ну, Оксун-то с ним мало общается, но мама? У неё же прекрасно развито логическое мышление, как она этого не видит?
- У неё проблем выше крыши, а ну-ка семь человек прокормить, к тому же нельзя сбрасывать со счёта инстинкт материнства, для них он - ребёнок, вот они его таким и воспринимают. К тому же, честно говоря, я стараюсь не пробуждать в ней сомнений. Если только оно в ней появится, она быстро увидит истинную ситуацию, а мне бы не хотелось, чтобы она тревожилась раньше времени.
- Кто знает, где это раньше времени заканчивается. Честно говоря, я впервые что-то скрываю от Оксун. И я не вполне уверен, что делаю правильно.
Дин улыбнулся: - А как же твой рассказ? Ты ведь так ей и не сказал, что его напечатали.
 - Это же совершенно другое. Я хочу сделать ей сюрприз. Вот отметим вселение в новую квартиру, и я поведу её в китайский ресторан. Должен же я продемонстрировать свои достижения в китайском, тем более, что на русском мне запрещено с ней разговаривать.
- Нужно сказать, что под руководством бабушки ты просто делаешь успехи в китайском, за ту неделю, что она у нас, ты его освоил лучше, чем за годы нашего с Оксун общения с тобой.
- Да, нужно отдать ей должное. Она случайно не заслуженный преподаватель Китайской Народной Республики? Хватка у неё! Понимаете, я ничего не имею против китайского языка, я ей даже благодарен, но иероглифы это сверх программы, я пытался это дело спустить на тормозах, но недооценил бабушку. Она мне не оставила выбора. Знаете, что она придумала, когда я попытался открутиться от этого занятия? Она стала "доставать'' Оксун и на чистейшем китайском в моём присутствии выговаривать ей за мою лень, несобранность, при этом возражать я должен был только на китайском. И в результате у меня масса проблем, горы работы, а я рисую иероглифы. Было б их штук тридцать - сорок - куда ни шло, но их же сотни. Ну, там иероглиф "гора" или "человек" их ещё можно нарисовать. Но иероглиф "рыба", честное слово, легче нарисовать саму рыбу или даже целую стаю, чем его. Единственно, что меня не даёт мне впасть в полное отчаянье - это то, что она через неделю уедет в Китай и займётся там преподаванием русского языка. Вот за что за что, а за русский язык я спокоен, он в надёжных руках. Теперь я понимаю, откуда у Оксун такое идеальное знание русского. Одного не понимаю: откуда бабушка его так хорошо знает? Неужели в пятидесятых годах у нас так хорошо китайцам преподавали русский язык?
- А ты не знаешь? Ты что, не спрашивал у Оксун?
- Нет. Мне и в голову не приходило. Я считал, что само собой она училась здесь в Москве, как и ваши родители. Насколько я знаю, её родители погибли во время бомбёжки японскими самолётами города. Вот её сюда и прислала партия в период любви и дружбы, которые потом прошли.
- Нет. Она никогда не была в России.
- Да? А откуда ж тогда русский?
- Когда её родители погибли, ей было, наверное, года три, а может пять и её на воспитание взяла русская женщина, эмигрантка из России. Ну ей тогда, наверное, было лет шестьдесят и до самой своей смерти она её воспитывала как свою дочь, вернее сказать, как свою внучку, женщина она была образованная, знала несколько языков. Дело в том, что бабушка Оксун сама была не с бедной семьи. И в своё время её семья очень помогла этой женщине и та, несмотря на то, что было очень тяжело, ребёнка не оставила, хотя могла бы наверное найти каких-то родственников и отдать им девчонку, но она сделала так, как сделала.
- Вот оно что, вот откуда и Пушкин и вообще. А ведь я с самого начала как-то не воспринимал Оксун как китаянку, я её даже донимал тем, что она притворяется и имя её не Оксун, а Оксана, только она его переделала на китайский манер. Она так забавно на меня обижалась и утверждала, что имя как раз китайское.
- Имя больше корейское, чем китайское, хотя это не принципиально, его вполне можно считать китайским.
- Вот тебе и бабушка! Подумать только - может быть, если бы не этот разговор, я бы об этом так никогда и не узнал. Мы так мимо многого проходим и не замечаем! Если её воспитывала русская да ещё из бывших, несколько языков даже в старой России не так и многие знали. Теперь понятно, почему она считает, что для Китая правильный путь - это путь Америки, а не России. Одно непонятно: как она с такими взглядами, с её довольно-таки непреклонным характером смогла выжить в Культурную революцию, я уж не говорю о том, как она в партию-то вступила.
- С чего ты взял, что она партийная, она никогда никуда не вступала.
- А как же ВПША?
- А это ещё что?
- Но, она же, преподаёт русский и английский в Высшей партийной школе или как там это называется в Китае?
- Да, преподаёт. У неё муж был партийным, занимал довольно высокий хозяйственный пост. Она - сирота с детства и к тому же она спец в своём деле. Она человек умный, выдержанный.  Может быть, благодаря  этим качествам, их и не коснулась Культурная революция. Они смогли пробалансировать между двух стихий, может потому, что не воспринимали это как остальные. Во всяком случае, им как-то удалось не участвовать в этом ни в качестве жертв, ни в качестве травящих этих жертв. А это много.
- Какой, интересный человек! Если бы её разговорить!
- Ну, это без меня. У меня с ней был один-единственный разговор за все годы, что я её знаю, и больше мы с ней практически не разговаривали. Так, высказывали каждый своё мнение по какому-то житейскому вопросу, если эти мнения совпадали - то, значит, совпадали, если нет - то каждый из нас оставался при своём мнении.
- И как же в таком случае вы воспитывали Оксун вместе? Ну, если ваши мнения совпадали, там понятно, а если нет? Я этого не представляю, что же вы делали в таких случаях?
- Ничего. Решение оставалось за Оксун, так как она - единственное, что нас связывало и, следовательно, все проблемы, которые могли нас связывать, были связаны с нею.
- Ну, хорошо, лет в пятнадцать - шестнадцать она могла принимать решения, но она же, с шести лет осталась с вами. Какое в шесть, ну даже в десять лет ребёнок может принять решение? Тем более - выбор. До определённого возраста взрослые довольно легко манипулируют детьми и говорить о их самостоятельности несерьёзно.
- Как бы то ни было, но то, что Оксун осталась моей дочерью, не номинально там по рождению, а именно моей по отношению ко мне - это её выбор. Когда умирала Маи, она вызвала бабушку, то есть свою маму. Ну, чтобы тебе было понятно, так сложилось, что её мама не была ни на нашей свадьбе, ни когда родилась Оксун, она никогда не была у нас в Шанхае. Они жили с мужем в Пекине, и Оксун она увидела уже двухлетним ребёнком на похоронах мужа. Мы тогда приехали все вместе, но даже после этого наши отношения не изменились. Я не знаю, о чём они разговаривали с Маи, её я не видел, она сразу же уехала. А через несколько дней Маи умерла и уже после похорон она мне предложила забрать Оксун к себе, мотивируя это тем, что девочке я не смогу дать надлежащего воспитания, и к тому же Маи просила её помочь мне с дочерью. Если бы у меня был сын, а не дочь, я бы ни при каких условиях не отдал бы ей его, но дочь есть дочь и я действительно многого не мог ей дать, это было тяжёлое решение. Я высказал ей условия, на которых моя дочь может быть у неё. Я хотел не только материально принимать участие в её жизни, но и воспитывать её как отец. Для этого мы должны были с Оксун покинуть Шанхай и переселиться в Пекин. Она безоговорочно приняла все мои условия. За неделю до начала занятий в школе мы перебрались в Пекин. Оксун было решено отдать в первый класс с шести лет в школу рядом с домом, где жила бабушка. Она к тому времени хорошо считала и читала. Маи вообще много уделяла ей внимания, а когда уже был поставлен диагноз, то все силы что у неё оставались, она отдавала Оксун. Так вот, когда я ее привёз к бабушке с вещами и игрушками, у меня было такое чувство, что я с ней прощаюсь. За тот месяц, что мы провели с нею вдвоём, хотя как мы его провели: она часто оставалась одна в квартире или я её брал с собой, конечно, если у меня такая возможность была, тогда я уже работал тренером, часто задерживался допоздна. Если она была со мною, то обычно домой я её приносил спящую, но, несмотря на это, между нами всё же установилась какая-то щемящая близость. Часто, когда я шёл с нею по ночному городу, и хоть попадались прохожие, у меня было чувство, что мы с нею одни во Вселенной, не то, что на Земле. Я отдавал себе отчёт, что с бабушкой ей будет легче, да и мне будет проще, но я опять терял. Передавая часть забот о ней бабушке, я передавал ей и чувства Оксун, и вполне было бы логично, если бы в один прекрасный момент она стала игнорировать меня, а то ещё хуже - тяготиться мною. Но именно Оксун придала моим условиям реальность, особенно одному, что ребёнка я могу взять с собой, когда захочу и насколько захочу. Легко было говорить, но мне всегда можно было бы отказать под предлогом уроков, нездоровья, но Оксун здесь повела себя так, что бабушка не могла мне отказать в моём желании быть с нею. Стоило мне только переступить порог, как она сразу же брала инициативу в свои руки, у неё были такие фразы, ну, например: "Хорошо, что ты пришёл, я тебя ждала", или" Ты сегодня опоздал, а если опаздываешь - нужно звонить вовремя", потом она уточняла у меня, когда мы вернёмся и уже, повторяя мои слова о времени бабушке, обязательно добавляла: "Мы постараемся не опаздывать, но если задержимся, ты нас жди", при этом она брала меня за руку и тянула к двери. То есть получалось, что я с бабушкой практически не разговаривал. Все эти фразы у Оксун появились не на пустом месте. Я очень тосковал по ней, особенно вначале, и приходил к ним чуть ли не каждый день, чем раздражал бабушку неимоверно, и каждый раз у нас с ней происходил один и тот же разговор, в конце которого мы довольно часто начинали пререкаться. Она утверждала, что я дёргаю, ребёнка, отвлекаю, что первый класс требует от неё сосредоточенности, а о какой сосредоточенности может идти речь, если я являюсь, и ребёнку приходится всё бросать, чтобы идти со мной. Я же возражал, что какие-то несчастные полчаса, ну час такого уж рокового значения не имеют и уж если на то пошло, то отвлечься порой не просто полезно, но даже нужно. Эти пререкания могли растягиваться до бесконечности. Было так, что я оставлял Оксун, было так, что забирал, но это так выматывало, что рано или поздно, но то, что было в каких-то рамках, могло вырваться в элементарный скандал. Оксун мы видно своими разговорами так надоели, что она выбрала из нашего кругооборота фраз те, что она считала по существу и стала вести весь разговор как бы за нас с бабушкой. Порой у неё в одной фразе содержался и вопрос и ответ вместе, к тому же в ее озвучивании не было ни того раздражения, ни подтекста, которые мы невольно привносили в разговор, и в результате обстановка разрядилась. Оксун была такая деловая и серьёзная и вместе с тем смешная, что подчиняться ей было одно удовольствие. Мы все втроём стали поддерживать эту игру. Были вообще курьёзные случаи, она могла забыть, как в данной ситуации нужно отвечать, тогда она вопросительно смотрела на кого-нибудь из нас, и стоило только начать фразу, как она вспоминала и сразу же говорила: «Я сама» и заканчивала всю фразу. По характеру Оксун очень похожа на Маи.
- А мне она говорила, что на вас.
- Нет, она просто, не помнит Маи. То есть, она что-то помнит, но её воспоминаний не хватает, что бы создать чёткое представление о том, какой была её мама. А вот в жестах, в оптимистическом восприятии жизни, в открытости и вместе с тем сдержанности, в решительности, в каком-то чётком ощущении ситуации, да и во многом другом она очень похожа на мать. Вроде бы такого рода вещи генетически не передаются, трудно объяснить, откуда это у неё.
- Но ведь были чисто семейные праздники: дни рождения, Новый
год. Неужели даже они вас не сблизили?
- Вместе мы отмечали десятилетие Оксун, пятидесятипятилетие бабушки и моё сорокалетие. В остальных случаях мы поздравляли друг
друга, преподносили подарки. Подарки были всегда совместными -
от меня и Оксун бабушке или от Оксун и бабушки мне. Оксун же мы
делали подарки каждый отдельно.
- Это что - ненависть?
- Почему? Неужели со стороны это выглядит так печально? Нет. Были периоды, мы прекрасно ладили, но у каждого был свой круг знакомых, своя работа. Работа, которая доставляя нам не только материальные блага, но и моральное удовлетворение, и оба мы хотели для Оксун счастья, но у нас несколько разное представление о счастье, вот и вся причина для разногласий.
- И ещё одна - единственный разговор, в котором, как я понимаю, и были высказаны основополагающие тезисы о счастье, где и было сделано открытие, что эти тезисы несколько не совпадают.
- Да, был разговор, который начался с просьбы, которую априори я пообещал выполнить, а потом отказался.
- О чём же она вас попросила?
- Чтобы я не уродовал жизнь Маи.
- Не понимаю.
- Я тогда жил в Шанхае, в Пекин мы приехали с командой, на соревнование, всё складывалось очень удачно и для команды и для меня лично. Мне было двадцать пять лет, я преклонялся перед силой, волей и упорством, можно сказать, что у меня был просто пунктик на них. Я был молодым, самоуверенным и наглым. Мы с ребятами собрались отпраздновать победу в одном из ресторанов, а по дороге встретили Маи, и я пригласил ее в ресторан. После того, как она отказалась идти со мной в ресторан, я оставил ребят, а когда узнал, что она идёт на вечер в университет, я отправился с нею. На этом вечере мне здорово досталось, наверно я сам был виноват, уж больно определённо себя вёл, а это не могло не раздражать друзей Маи, тем более что среди них был и её так называемый жених, чего я тогда не знал. Я отрекомендовался им портовым грузчиком. Порт действительно меня спас в своё время. Это их вообще привело в восторг, они просто считали своим долгом проехаться в мой адрес, но Маи молчала и старалась делать вид, что она уж здесь совсем, не причём. Она не знала, как на меня реагировать, а я знал: раз она сомневается, значит, у меня есть шанс, а упускать свой шанс я не был намерен. Не знаю, может быть, это и продолжалось бы до конца вечера, но меня вывела из себя очень красивая девушка, она как - бы, защищая меня, изрекла: - Ну что вы так! Может это любовь с первого взгляда.
Всё бы ничего, но в интонации было столько фальшивого сочувствия и насмешки, что вдруг я почувствовал непреодолимое отвращение к ним всем. Первым желанием у меня было уйти, но Маи смотрела на меня, и я решил: будь что будет, и сказал:
- С первого и до последнего... А сейчас, Маи, разрешите
пригласить вас на танец. - И я протянул к ней руку. Повисла
пауза. - Рискните. - Добавил я.
Маи засмеялась и неуверенно положила свою ладошку на мою ладонь. Я отвёл её как можно ближе к выходу. Дело в том, что я совершенно не умел танцевать, в чём мне пришлось довольно скоро сознаться, и взамен я предложил ей показать Пекин. Она сказала, что Пекин-то уж она знает, я сказал, что нет. Моего Пекина она не знает, а потом попытался надавить на её самолюбие, сказав, что, конечно, если она рискнёт со столь сомнительной личностью как я покинуть столь высокое собрание, или вы боитесь меня?
-  А что, надо бояться? - Спросила она.
- Нет. Вам меня - никогда, я никогда не обижу вас и никогда не позволю это сделать другим.
- Вы очень самоуверенны.
- Не очень, самоуверенные люди ни от кого не зависят, а я завишу от вас, и с каждой минутой эта зависимость растёт и мне это нравится.
- А вы не боитесь вот так с душой нараспашку, а если я воспользуюсь вашей зависимостью во вред вам?
- Я готов рискнуть. А вы так и не решитесь посмотреть со мной мой Пекин? Если нет, то покажите мне свой Пекин. Мне было бы интересно.
И мы ушли. Странно устроена человеческая память, сколько всего забылось, причём напрочь, а вот некоторые события помнятся так, как будто они были, только вчера. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы, ни эта встреча. Порой в жизни бывают такие минуты, что кажется, что жизнь хуже смерти и жить не стоит, но жизнь - это не минуты, это определённый отрезок времени и если набраться терпения и всё-таки дожать её до конца, вполне возможно, что пожалеешь, что она была такой короткой. Нет, жизнь стоит того чтобы жить.
-  А что было дальше?
- Дальше? В Пекине я пробыл ещё четыре дня и все эти дни мы были вместе с Маи. Потом я уехал в Шанхай и почти каждые три дня бывал в Пекине, чтобы встретиться с Маи.
- Но там же,  большое расстояние. Как вам это удавалось?
- Я знал расписание электричек, поездов самолётов на Пекин, а с Пекина на Шанхай наверное лучше всех в Китае. Порой я открывал глаза и ловил себя на мысли, что не могу сообразить точно, в какую сторону я еду. Когда Маи сдала сессию, мы решили, что она переведётся учиться в университет в Шанхае и мы сможем пожениться. Этим решением мы поспешили обрадовать родителей Маи. Я был так счастлив, что был уверен, что будут все счастливы так же, как и я, но я ошибся. Родители Маи совершенно не спешили стать счастливыми, у них всё вызывало сомнение: я, моя профессия, Шанхай. Они считали, что мы слишком спешим и т.д. и т.п., но меня, честно говоря, это не очень огорчило, ну, не понравился я им, что ж бывает и такое. Мы с Маи любили друг друга, и это было главное. Вот тогда вечером ко мне в гостиничный номер и пришла мать Маи. Это была полная неожиданность. Она и сейчас выглядит хорошо, а тогда это была красивейшая женщина. И вот она зашла ко мне такая вся нерешительная, такая вся беспомощная, она начала с извинения, что меня побеспокоила, но она так рассчитывает на моё понимание, на мою помощь, ей так они нужны, что я ей гарантировал и понимание и помощь. Но когда до меня дошло, что она собственно хочет всего ничего, чтобы я исчез в жизни Маи, я попытался объяснить, что я люблю Маи, что для меня это слишком серьёзно, чтобы я мог от неё отказаться.
- Вот именно, вот именно. Потому что вы её так любите, вы не должны её губить. Вы сделаете её несчастной и будете несчастным с ней сами.
Она говорила и говорила, и все мои возражения она сводила к тому же, чтобы я отказался от Маи. Её слова, были как липкая лента, и вдруг, в один прекрасный миг я понял: если я эту ленту не разорву, я чего доброго действительно решу, что кроме несчастья я ничего не могу дать Маи и сам ради своей же любви откажусь от неё. Это вообще не поддавалось никакой логике. И тогда я сказал, что очень сожалею, но я ничем не могу ей помочь, она любит свою дочь и желает ей счастья, но я тоже её люблю и тоже горя ей не желаю, и отказаться от Маи меня не заставит никто и ничто. Когда она поняла, что таким способом она не добьётся от меня того, что хотела то она изменилась буквально на глазах. Если бы она тогда ушла, кто знает, как бы сложились наши отношения, но она решила идти до конца, сжитая за собой все мосты. Такого высокомерия и презрения к своей особе я в жизни никогда не испытывал. Она в моё самолюбие всадила, сколько иголок, что оно стало похоже на ежа, а с моей самоуверенности она сделала просто решето. Мне попались две книжонки, я был рад, что я их купил. Она увидела эти детективы и выдала мне, что такие двухходовки впору читать в пятнадцать лет, да и то, чтобы засорить мозги. Она назвала меня дудкой с одной дыркой, конечно, дырка - это большое достижение, на мне можно свистеть, но играть никогда. Что Мопассан, монпансье и Монмартр для меня даже не одно и то же, а вообще ничего. И многое другое. В общем, когда она ушла, у меня было ощущение, что мне переломали позвоночник, самое меньшее. Я был растерян, возмущен, но когда я немного успокоился, мне пришла в голову страшная мысль, что быстрее всего это же, она скажет, а может и уже сказала Маи. И тогда не я откажусь от Маи, а она откажется от меня. Я попытался уснуть, отключиться как-то от потока мыслей, но не тут-то было. На следующий день мы должны были встретиться с Маи в десять часов. Я так нервничал, что на встречу пришёл на час раньше, по дороге я купил цветы для неё. И вот с этими цветами я стоял как истукан, с каждой минутой всё больше и больше убеждаясь, что она не придёт, что это конец, что теперь она будет избегать меня. Через полчаса я хотел уйти, даже не сообразив, что времени полдесятого, а не пол - одиннадцатого. Потом я решил, что буду ждать её двадцать четыре часа, как это ни странно, но такое абсурдное решение меня немного успокоило. И вдруг я увидел Маи, не спеша идущую к месту встречи.. В первый миг я обрадовался, рванул ей навстречу, а потом я подумал, что она потому идёт так медленно, что она идёт прощаться со мной. На ней было нежно-голубое платье, и она была такая красивая! Ей понравились цветы, она что-то говорила, я что-то отвечал, но все время ждал: сейчас, сейчас она скажет, что никакой свадьбы не будет и ни в какой Шанхай она со мной не едет. В конце-то концов, я не выдержал и сказал: - Не бросай меня, пожалуйста. Моя жизнь без тебя будит пустой и никчемной. Я не могу отказаться от тебя. Это выше моих сил.
Она посмотрела на меня так удивлённо тревожно.
- Что? Что случилось? - Спросила она. В её голосе было столько нежности и заботы, что у меня как гора с плеч упала, а на душе стало светло и радостно. Я сказал: - Ничего.
С того дня мы восемь лет не разлучались, и, если я уезжал, то звонил ей столько раз в день, сколько мог. Это было время, когда мне всё удавалось. Я многим обязан Маи. Я бы очень мимо многого прошёл в этой жизни, если бы не она. А по поводу иероглифов ты не беспокойся, бабушка очень последовательный человек. И то, что она через неделю уезжает, я думаю, твоей участи не облегчит.
- Придётся подключить Оксун.
- Твои каракули от почерка Оксун она сможет отличить.
- Вы думаете?
- Думаю.
- А всё-таки у неё педагогический талант. Вы заметили, как наши пацаны её слушают и это она с ними разговаривает по-китайски. Тут по-русски приходится десять раз повторять и никакой реакции. И с мамой у них неплохие отношения. Я вот думаю: если бы была жива моя бабушка, они, наверно, поладили бы. У меня была мировая бабушка. Мама с отцом маялись по гарнизонам, по общежитиям. Они вначале не хотели меня отдавать ей, но бабушка настояла, у меня был развит слух с детства. Все люди обладают музыкальным слухом, но он часто бывает в непроявленной форме, человек не может воспроизвести, ну как бы, не может соединиться с тем, что он слышит внутренне, это определёнными методиками убирается и внутренний слух соединяется с воспроизведением, у меня же, этой преграды не было изначально. А бабушка когда-то была неплохой пианисткой, это потом она стала преподавать в музыкальной школе. Ну, вот под это дело она меня и забрала, убедив родителей, что они не должны губить будущее своего ребёнка по неустроенным гарнизонам. Так получилось, что для бабушки на мне многое сошлось. В своё время она мечтала о большой сцене, о признании, но не  получилось, а мечта осталась, пусть неисполненная, но всё-таки она у неё была. И когда мы стали заниматься музыкой, то мечта опять вернулась к ней. Бабушка меня очень любила и я её. Мы с ней жили в таком интересном мире, в мире звуков, сказок и фантазий. Мне очень нравилась игра - звуками выразить что-либо. Ими можно выразить всё: цвет, движение, даже тишину. Реальная жизнь, честно говоря, для меня была чем-то далёким, в придуманном мире мне было хорошо. Потом, когда папа уехал в Афганистан, мама стала жить с нами, что ей было делать в гарнизоне, где и работы-то по её специальности не было. Кем только она не работала: и в детском саду воспитателем, и в столовой и даже продавцом. То, что отец в Афгане, я воспринимал просто: папа воюет, папа - герой, как в Отечественную. Я был так глуп, что это не могло кончиться добром. И когда отец приехал в отпуск, первые дни были чудными, вполне соответствовали моим представлениям, а потом приходили друзья отца, дедушка, мама они много говорили, нервничали, даже спорили, а я всё это слушал, слушал и мой мир стал трещать по швам. Всё оказалось совсем не так: и война эта была какая-то не такая, и мы какие-то не такие. Я хорошо помню, как они говорили, что там ещё есть родовые общины и уклад жизни у них ещё средневековый и зачем было туда лезть. Жили себе люди, пусть бы жили так и дальше, есть определённый путь развития и народы должны его пройти  самостоятельно. Одно дело - им помочь, совершенно другое силовым способом вторгаться в эту жизнь, а мы (они имели в виду СССР и Америку) пытаемся мир сделать под себя, а такие вещи чреваты большими неприятностями. Насильственное всегда вызывает неприятие и насилие, даже с благими намерениями, оно всё равно насилие и одно другое не уравновешивает. А потом отец уехал, но он оставил пакет маме. Меня к этому пакету тянуло как магнитом.
- Фотографии?
- Вы их видели?
- Да, Таня показывала.
- Да, это были они. И вот в один прекрасный день я их стащил, когда дома был один и, чтобы мне не мешали, отправился с ними в наш подвал. Я тогда не знал, что там, но когда я его открыл... Я до сих пор не знаю, почему я решил их стащить, а не спросить маму. Я уверен, что она бы мне сказала правду и всё объяснила. Что я ожидал увидеть в этом пакете? До сих пор не знаю. Эти фотографии... Я не хотел их смотреть и всё же смотрел. Вначале я воспринимал живых отдельно, мёртвых отдельно. Потом я понял, что между ними есть какая-то связь, я стал находить записи на фотографиях, сравнивать живых с мёртвыми. Я не знаю, что со мною было в том подвале, но у меня было такое ощущение, что это меня изуродовали и убили, я вспомнил, о чём разговаривали взрослые и вдруг я понял, что я ненавижу всё то, что так любил, всё то, чем так гордился: Родину, отца, маму. У меня просто сорвало крышу. Я стал неуправляем. А тут ещё отца привезли, гроб не открывали, даже вопрос об этом не ставили. Я знал, что отец подорвался с БТРом на мине, но я не мог избавиться от виденного на фотографиях и порой, мне казалось, что там, в гробу, лежит изуродованная его голова. Отца похоронили с салютом. Я не знаю, чем бы это закончилось для меня, но я сломал руку. Меня это даже не очень расстроило, хотя я и подумал, что всё, пианистом я уже точно не буду. Бабушку только было жалко. А потом чуть не умер. С рукой была масса проблем: то она неправильно срасталась, её перекладывали, то она вообще не хотела срастаться, а тут ещё смерть бабушки и дедушки. Как это ни странно, это поставило мои мозги на место. Трудно даже сказать, что привело к этому: то ли страдания мои собственные, то ли страх потерять ещё и маму, она тогда вообще была на грани, то ли смерть перестала мне казаться такой ужасной.
- Дим, я не могу понять. Ну, там по поводу Родины понятно,
разочарование и всё такое, но почему ты испытывал ненависть к отцу, к матери. Потому что отец не был героем?
- Не только. Фотографии... Ведь это ж он их делал. Зачем он их делал? Это что, цинизм?
- Дим, ты никогда не говорил об этом с Таней?
- Никогда.
- Твой отец делал их для того, чтобы, когда закончится война, и они вернутся с Афгана, поехать к родителям погибших и отдать их им, чтобы они знали правду, что случилось с их сыновьями.
- Но это невозможно сделать. Как бы он смог это сделать?
  -  Но, ты же, ездил к родителям своих друзей.
-Это совершенно другое. Да, я рассказывал им о ребятах, как мы жили, воевали, где и когда они погибли, мы ходили к их могилам на кладбища. Но неужели вы думаете,  что я Вовкиным родителям говорил, что ему снесло часть лица, и были видны раскрошенные зубы… часть черепа, что глаз выплыл, а  другой смотрел на меня и он хрипел, как будто хотел что-то сказать. А потом жизнь ушла, а целый глаз с расширенным  зрачком блестел и смотрел уже не на
меня,  а куда-то в вечность. Или как ребят достреливали…Такое невозможно  забыть, но рассказать такое родителям, да ещё и фотографию преподнести! Это не возможно! Как он мог думать, что он сможет это сделать. Этим можно убить.
         - Дим, мне кажется, что он смог бы это сделать. Ты знаешь, что ребята звали его отцом. Я думаю, что они не зря его так звали. Мы не можем судить правильно хотя  бы потому, что мы  не в состоянии представить всей глубины чувств, которые он испытал. Насколько я понимаю, он был против этой войны и если на то пошло, приехав сюда  Москву, уже при Горбачёве, он мог туда и не вернуться. Тем более, что уже были приняты некоторые решения и можно было предполагать, что скоро должны были вывести войска с Афганистана. По крайней мере, они с Таней на это надеялись и ждали конца войны. Мне так Таня говорила. Как ты думаешь: отвоевав положенные два года в Афгане, он  мог туда не возвращаться? Найти какой-то официальный способ, неофициальный. Ну, допустим, заболеть или что-то другое. Мог?
- Наверное, мог.
- Мог. Но он не захотел, а не захотел он из-за тех пацанов, что звали его отцом. Не из-за Родины, которая их предала, а просто он сам не захотел их предавать, И человек, принявший такое решение, наверное, мог сделать то, что он хотел сделать. Он перешагнул такую черту между жизнью и смертью, к которой мы даже не приблизились. А вообще-то это безумие - хранить в доме такого рода вещи. Тем более, если в доме есть дети. От них ведь ничего нельзя спрятать.
- Мне очень жаль, я совсем не знал своего отца, а мама
говорит, что я очень на него похож и не только внешне. Вот все эти Мавродики со своими семьями не стоят и волоска с головы моего Алёшки.
- Ты хочешь, чтобы Пушкин ушёл?
- Нет.
- Дим, ты противоречишь себе.
- Ну, куда ему идти? Пропадёт ведь. Да, уж если на то пошло, он не безнадёжен. Если ему сейчас не помочь, он попадёт этажом ниже, а оно на нашем уровне удержаться в человеческих рамках труда стоит, то там, ниже, перешагиваются через такие границы, через которые нельзя перешагивать безнаказанно. И они перешагиваются, часто вынужденно, а Сашка ещё ребёнок и, если честно, нравится мне этот новоявленный Пушкин, даже не знаю, почему.
- Наверное, потому, что он тебе доверяет больше, чем кому-либо из нас.
- Вы хотите сказать, что он считает меня лохом больше, чем кого-либо другого? Что ж, может быть я и лох, но я ему, верю и считаю, что он, верит мне, и предавать его я не хочу. А в отношении того - противоречу я себе или нет? Может и да, но я точно знаю, дай Бог не  ошибиться. Это кажется у Гёте там о порядочности, как о мечте подлеца, дескать, она - вещь хорошая, особенно если все вокруг порядочны, а я один непорядочен. Так вот, непорядочность всегда была, есть и будет, но в каких пропорциях - это очень важно, если эти пропорции смещены в сторону непорядочности, то из жизни исчезает самое лучшее, что она может дать человеку: взаимоотношения между людьми, построенные на взаимодоверии. Я говорю не о юридических ухищрениях, они как раз регулируют последствия от возможного соприкосновения с непорядочностью, но не заменяют порядочность. Есть вещи, которые на порядок выше юридических ухищрений, они, конечно, хрупче, чем правовые, но без них невозможно существование человеческой нравственности и культуры, без них нет различия между человеческим и, условно говоря, животным, без них невозможно самоосознание человека, без них человечество погибнет, сойдёт на нет. Людей может многое разделять, но если есть доверие человека к человеку – значит, возможны человеческие взаимоотношения, ежели его нет, то мы моментально скатываемся до звериного существования.   Нельзя уничтожать запас доверия человека к человеку, это высшая подлость.
- Дим, ну и каша у тебя в голове.
- Ха! Если бы у меня одного. А вы сами? Что вам-то этот Пушкин?
- У меня всё проще. Кто знает, будь у меня тогда навыки, может быть я тоже, кому-нибудь сломал шею. И его графский синдром мне тоже понятен.
- Это вы о графе Монте Кристо, что ли?
- Да. Синдром графа Монте Кристо. Он меня, можно сказать, вдохновлял всю мою молодость.
- Вы хотели отомстить? Вы их не нашли?
- Ну не всех, но кое-кого нашёл и если бы дела пошли в этом направлении, я бы нашёл многих.
- Что же вас остановило?
- Не что, а кто. Лин, он лет на пять меня старше. Что значит, в нужный момент встретить нужного человека! В таких случаях у вас говорят: " Он послан Богом".
-  У нас давно так не говорят, но действительно есть встречи, которые определяют наше будущее.
- Да, очень много зависит от того, кто с тобой рядом окажется в решающую минуту. Так вот отец Лина был известным человеком в Китае, ему ничто не угрожало, по крайней мере, на тот период. Молчал бы себе и молчал, но он выступил против, и пошёл на самоубийство из протеста. Самосожжение. Тогда по Китаю прокатилась целая волна политических самоубийств, люди таким способом протестовали против культурной революции.
- А я и не знал.
- Да я и сам толком не знал до встречи с Лином. Мы тогда о многом с ним говорили: и о Родине, и о народе, и о мести, о жертвах и палачах, о революции как о протесте более глубинном, чем протест бедных. Я отказался от мести. Просто я подумал: если такие люди пошли на самоубийство. Предпочли убить себя, но не стали воевать с народом, пусть и  оказавшемся в руках подлецов. Всё-таки в них вера в народ, любовь к народу оказалась сильнее презрения и ненависти, которые, может быть, и внушал он им. Ведь большую часть подлого дела сделали руками молодых, конечно направляемых старшими. Молодыми всегда манипулировать легче, наверное, потому, что у них стадный инстинкт выражен сильнее, а в стаде как в стаде: все за вожаком, кто против течения, того свои же затопчут, а уж тех, кто против стада, и говорить нечего - сметут. Вот и моих родителей, как пыль со стола смели. Навряд ли моим родителям понравилось бы, что бы я за них мстил. Они ведь не пустились на хитрость, не влились в это стадо, может, не могли, а может, не захотели? Был ли у них выбор? Я не знаю. Наверное, их, его лишили. А если бы им дали такой выбор, может, они тоже выбрали самоубийство в надежде остановить кровопролитие и начинать его мне, даже с таким благородным чувством как месть - разве это не предать своих родителей? Насилие  есть  насилие, в этом твой отец прав, ему нет оправданий и быть не может.
- Да. Как это объяснить Пушкину?
- Это не объяснишь. К этому нужно самому дойти. Если решение не принято всем твоим существом, а так, на уровне ума, то всё равно будет какой-то комплекс вины, Будешь считать себя трусом, предателем или ещё что-нибудь, к хорошему это не приведёт. Месть или нужно осуществлять с полным сознанием того, что ты делаешь, с полным принятием тех последствий, к каким может это привести, или отказаться от неё, тоже отдавая себе отчёт в этом. И то и другое - тяжёлое решение. Когда у меня не стало мести, у меня не стало смысла жизни, я был как пирамида, с которой выдернули стержень, ну такая как Чжоу с Алёшей играются, пока она на стержне и скручена, то держится, а вынь стержень - малейший толчок и она развалится. Вот все говорят: свобода, свобода, что они с ней так носятся? Сама по себе свобода немногого стоит. Свобода созидать и свобода убивать - это всё-таки разная свобода, то есть свобода имеет определённое значение в зависимости от того, с чем она связана, для каких целей она используется. Да мне кажется, что свобода не является основополагающей, она всё-таки следствие других, более высших ценностей, а без них она просто альтернатива рабству. Конечно, свобода лучше, чем рабство, но это низший, примитивный уровень свободы, а свобода как высший выбор, выбор мировоззренческих, принципиальных, фундаментальных вещей - это её высший уровень. Я в своей жизни два раза испытал чувство полной свободы. Первый раз, когда убили моих родителей, и я шёл по городу бесцельно, бессмысленно, ведь смерть моих близких для меня была абсолютно непонятная вещь. Кто? За что? Почему? У меня не было ответов на эти вопросы. Понимаешь: землетрясение, наводнение, звери разорвали - это всё-таки одно, но когда это сделали люди, то их нужно сделать только врагами, поставить на уровень зверей, иначе рассудок не в состоянии вынести этого. Первое, что нарушило мою полную свободу, было чувство голода, оно дало работу сознанию в другом направлении, второе чувство - желание отомстить, а для того, чтобы отомстить, нужно стать большим и сильным. Появилась цель, а это значит, что сделан выбор, и ты начал двигаться для его осуществления, значит, уже нет свободы. А второй раз чувство свободы я испытал, когда понял что я не буду мстить. Я потерял не только цель, но и смысл всего того, что я воспитывал в себе для осуществления мести, и если бы не встреча с Маи, то вполне возможно, что мои же, качества меня бы и погубили. Маи много значила для меня. Из человека, готового умереть, мне нужно было становиться человеком, готовым жить. И тут возникает сразу же масса вопросов: как жить, для чего жить? Маи, не только стала мне родным человеком, но и открыла передо мной путь к бесконечной цели, пусть и к недостижимой. Путь самоусовершенствования, а у совершенства предела нет. Правда, здесь есть очень большая опасность, нужно уметь отличать самоусовершенствование от самораспада.
- Вы прямо по Толстому, его, между прочим, за подобные умозаключения церковь осудила, анафеме предала.
- Дим, это было сказано за тысячу лет до Толстого. Хоть того же Конфуция почитай. Если у страны есть путь, значит, в ней есть самоусовершенствование и каждые порядочный человек обязан принимать в нём посильное участие, если же нет пути - значит идёт самораспад, и каждый порядочный человек обязан не принимать в нём участив, как минимум.
- Это хорошо говорить, но нельзя осуществить. Во времена
Конфуция может и можно. Но сейчас, когда человека массировано, обрабатывают со всех сторон с применением практически всех методов психологической обработки, даже применяются такие бандитские, как шантаж и ложь, и всё это так прикрыто, что надо быть мудрецом или отшельником, что бы ни попасться на крючок, что согласитесь далеко не каждому по
плечу.
- Ну что ж, значит нужно срочно «мудреть».
- При такой системе оболванивания?
- А почему нет? Можно подумать, что система оболванивания, как ты говоришь, сегодня родилась и почему ты думаешь, что шаман, бьющий в бубен, на своих соплеменников оказывал меньшее давление, чем тот же телевизор. Может даже больше, потому что сейчас кроме телевизора есть много другого, проблема в том, что большинство устраивает быть оболваненными, лишь бы болванка не сильно жала. Самостоятельное мышление  - процесс трудоёмкий, а человек ленив.
- А мне кажется проблема в другом. Нет чётких ориентиров на
будущее. Социализм улетел, капитализм очень многих проблем не решает и не может решить (даже те проблемы, которые являются следствием данного образа жизни, я уж, не говорю о большем), посему не вдохновляет. Что людям остаётся, одно лишь: личное счастье. Ну, вот каждый и строит свой мирок, а он такой хлипкий. Дай Бог, если нашёл человека, с которым жизнь прожить сможешь, а если нет? А ведь такое бывает сплошь и рядом и, что странно, вроде бы все ищут друг друга и хотят большинство одного и того же и людей-то тьма, миллиарды, а попробуй, найди. А быть счастливым в одиночестве - это для единиц. Нужна общая цель для всех.
- А вдруг общей-то цели и нет, а у каждого она индивидуальная - личное развитие.
- Нет, общая есть. Это точно. Хотя бы существование и развитие человечества дальше.
- Дальше чего?
- Ну, я не знаю. Дальше в смысле времени, в смысле человеческих способностей, ведь есть же понятии: левитация, телепатия да и другие незаурядные способности, которые по каким-то причинам стали доступны единицам. Почему они не могут стать доступными всем? Если один человек смог, значит, сможет и другой.
- Ну и почему это должно стать целью всех?
- Потому, что достигнуть этого можно только усилиями всех.
- Усилия всех направлены на продление жизни лично своей, а если бы так, как ты говоришь, в смысле времени всего человечества люди бы были по существу немного другие.
- Но ведь во время войны с фашистами воевали не за страх, а за совесть, спасали всех, ведь фашисты никого не щадили.
- Дим, явное противоречие - фашизм не давал выбора, пеплом сожжённых они удобряли землю. Они в своей жестокости никому не оставляли надежду выжить. У человечества не было другого выхода. Или победить или стать удобрением. Своей жестокостью они поставили себя вне человечества.
- Ну, под эту гребёнку можно замести и все революции. Уж там-то жестокости было не меньше.
- Это разные вещи.
- Почему же разные, если судить но жестокости.
- Революции всегда шли во имя большинства, за восстанием (не дворцовым переворотом, а именно восстанием) обычно тоже стоит большинство, войны же всегда во имя меньшинства, а фашизм - это вообще запредельное.
- И всё-таки у человечества есть общая цель.
- "И всё-таки она вертится". Понятно.
- Хотя бы и так. Ладно, допустим, что люди в силу своих особенностей замкнуты в эгоцентризме, как в яйце, они не способны ощущать боль другого, но ведь они способны на сочувствие, на сопереживание. Они меняются и меняются в лучшую сторону.
- А ты это Пушкину скажи. Можно сказать, третье тысячелетие
началось, а он в какую-то вендетту средневековую угодил, всю
семью уничтожили, а ему, чтобы спастись, убить пришлось и чтобы
жить дальше, ему нужны документы, а помогая ему их получить, мы с тобой автоматически становимся преступниками, так как укрываем, обманываем, способствуем и вслепую я этого делать не буду. Татьяна - та вообще рвётся его усыновить: Чечня, судьба и всё такое прочее. Нам надо с ним поговорить ещё раз вдвоём с тобой.
- Может, имеет смысл,  втроём?
- Нет. Татьяну пока в это впутывать не надо.
- Я не о маме. Осман Ибрагимович приедет, может с ним посоветоваться.
- Зачем его-то беспокоить? Чем он может помочь?
- Может. Он десять лет в зоне оттрубил и как раз тогда закладывались основы того преступного мира, какой есть сейчас. Это и язык, и символика, и иерархия, к тому же так просто семью не уничтожают даже там. Это должно что-то значить.
- Дим, по-моему, ты накручиваешь лишнее. Хотя с Османом Ибрагимовичем есть смысл поговорить. В своё время мне очень помог Григорий Степанович, жаль, что умер. И всё-таки должны ж быть у него какие-то родственники, дальние, можно попытаться переправить его к ним.
 
- Это невозможно.
Дин удивлённо посмотрел на Димку, тот виновато отвёл глаза.
- Дело в том, что у него есть предположение, он не уверен, но всё же...
- Давай не мямли, что ещё.
- Того быка, которому он шею свернул, он видел как-то с дядей, так что у него теперь уже появилось предположение, что его семью уничтожил дядя, не в смысле "хороший знакомый", а в прямом смысле дядя - по крови.
    Дин разозлился.
- И это ты мне говоришь только теперь? Мы о чём говорили с тобой два часа, это же всё ставит с ног на голову, не сегодня-завтра по телевизору покажут его фотографию, а может уже показали. Дескать, помогите бедному дяде найти племянничка.
- Навряд ли.
- Откуда ты так уверен?
- Дядя заинтересован видеть его мёртвым, а не живым. Как-никак, он преемник своего отца. Раз он его решил убрать, значит, не уверен, что потянет роль любящего дяди, заботящегося о племяннике. Да он будет его искать, но не настолько рьяно, чтобы его фотографии мелькали по телевизору. Если он и контролирует милицию, в своём городе, то это ещё не значит, что он захочет сюда вмешивать милицию Москвы.  Ведь если Сашка поделится с ними своими соображениями, то те так это просто не оставят, не из-за жалости к Сашке, а хотя бы потому, что здесь замешаны и деньги, и власть, и интересы. Так что, в сущности, это ничего не меняет и Сашку можно попытаться легализовать здесь в Москве по той легенде, что есть у него сейчас.
- Зачем так усложнять? Если убийца известен, то почему б
нам не пойти в милицию вместе с ним и как говорится: "Пусть возмездие свершится".
- Мы думали с ним об этом. К сожалению, сейчас такое время, что опасно доверять, кому бы то ни было. И то, что он не говорит ни откуда он, ни какое его настоящее имя, это правильно, это его защита. В милиции же он её лишиться в обмен на её защиту, а в её надёжности есть большие сомнения. Это в кино они раскрывают все преступлении, а в жизни они это делают гораздо реже. К тому же мёртвый Сашка может стоить гораздо дороже, чем живой, а это искушение, большое искушение.
- Может ты и прав. Как говорит Татьяна сейчас, время испытаний и искушений и... что-то победителей в этом деле не видать. Так что сделаем, как договорились. В милицию надо идти хорошо подготовленными, сомнения у них должны быть минимальными, но если он в розыске... Ладно, понадеемся на осторожность дяди.
Сегодня в семье праздник, наконец-то они вселились в новую четырёхкомнатную квартиру с лоджией, сделали ремонт своими силами, кое-что купили с мебели. Так что, это был долгожданный праздник. В новой квартире была большая, светлая кухня, что приводило Татьяну в восторг, теперь при необходимости она могла всё семейство кормить за один присест, а это что-то да значит, особенно если тебе приходится изо дня в день этим заниматься. Сейчас все женщины собрались на кухне и занимались приготовлением блюд. Оксун, бабушка, Таня, им помогала Зина, так что на кухне было весело. Димка был у них на побегушках. Зина работала бухгалтером вместе с Сергеем, их цех по пошиву обуви был небольшой но, несмотря на все дефолты и падения рубля, им удалось удержаться на плаву. Зина и сама удивлялась, как это у них получилось: буквально по острию ножа прошли, а теперь, кода долги были выплачены, она стала поспокойней и уверенней в себе. Сергей, правда, рвался ещё взять кредит, но Зина стояла насмерть, и расширение цеха шло за счёт своих средств. Это, конечно, замедляло процесс, денег вечно не хватало, но, как говорила Зина, зато ничего лишнего, никаких излишеств и пыли в глаза. Валерка за эти пять лет вытянулся, учился он хорошо, но в последнее время у них с матерью были напряжённые отношения.
- С Валеркой просто беда, такой был послушный, хороший мальчик, а теперь как подменили. Недавно пришёл, нос разбит, от ранца лямка оторвана. Пытались, пытались его разговорить. Ни в какую. Молчит и всё, Сергей попытался на него надавить, так он ему нагрубил. Такого ещё не было. Я в ужасе. Замкнётся, что тогда делать.
- Да вроде бы для переходного возраста еще рановато. - Посочувствовала ей Татьяна. - Мальчик он у тебя начитанный, умный, может, кто его терроризирует, сейчас дети растут без контроля, сами устанавливают свои законы.
- Вот этого я и боюсь. И поднялась же у кого-то рука на практически беззащитного ребёнка.
Дин тоже был сегодня дома, он редко позволял себе такую роскошь, но сегодня был особенный день, соберутся все знакомые, друзья, да и событие стоит того, с квартирой явно повезло, удачная покупка. Ему было дано задание,  заниматься с ребятней, чтобы они не путались под ногами, и он с удовольствием с ними возился на ковре в детской, ярко освещенной солнцем. Мальчишки пытались одолеть дедушку - папу. Тоб лежал в стороне и миролюбиво наблюдал возню, он был бы и сам не прочь ввязаться в это дело, но он был уже бывалым псом, к тому же, ему было приятно сознавать, что на этот раз треплют не его. Против мальчишек он ничего не имел, но порой они ему досаждали, так что большого труда стоило сдержаться и не искусать этих малолетних нахалов. Валерка тоже был здесь, он сидел за столиком и безразлично смотрел на эту возню.
-   Валера, что ты такой мрачный? Случилось что? - Затронул его Дин.
- Ничего не случилось.
- Ничего не случилось, но настроения нет, хочешь, подключи видик, там на полке есть кассеты.
Валерка подошёл к полке, посмотрел.
- А тут только сказки. - Сказал он и опять уселся на своё место.
- А ты не любишь сказки? А что ж ты тогда любишь?
- Мне боевики нравятся.
-  Американские?
- Не только американские. Мне и с Джеки Чаном нравятся.
- Да? А ты хотел бы быть таким, как Джеки Чан?
- С меня Джеки Чан не получится.
- Почему это?
- Не получится и всё.
-    А всё - таки, почему?
Валерка, помолчав, сказал: - Я калека.
- С чего это ты взял? Из-за руки что ли? Да у тебя ж левая,
работает лучше, чем у некоторых правая. Конечно, если ты хочешь
считать себя калекой, то, пожалуйста. Но если бы ты захотел, то мог бы ходить ко мне на секцию, Джеки Чан с тебя, конечно, не получится, но однорукий Джеки Чан вполне. Ну как, ты не против попробовать?
- Не против.
- Ну, вот и хорошо. Пошли, скажем, твоей маме. Ребята, подождите нас здесь.
Дин подхватил Валерку на плечо и понёс его на кухню. Когда они вошли на кухню, Валерка висел у Дина на плече и счастливо смеялся, правая рука его болталась. Увидев мать, он сразу же ей объявил:
- Мам, я буду одноруким Джеки Чаном.
- Валера, ну что ты, у тебя же две руки.
Дин поставил Валерку на пол, тот посмотрел серьёзными, умными глазами матери в лицо, слегка улыбнулся и, отведя глаза, сказал: - Да ладно мам, разве это рука.
- Если вы с Серёжей не возражаете, пусть Валера приходит ко мне заниматься. Я подберу ему индивидуальную программу, сначала позанимаюсь с ним отдельно, а потом будет ходить на занятия вместе с ребятами.
- Вы думаете, у него получится.
- А почему нет? Должно получиться. Да, Валера?
Тот смотрел на Дина  глазами полными счастья: - Да, дядя Дин.
Пришёл Саша со своей женой Еленой. Он три года прожил в Китайском общежитии, у него оказался коммерческий талант. Начал с  реализатора чужого товара, на сегодняшний день у него было четыре точки на  московских рынках, одна из них была Таниной, именно с неё Сашка и начал работать как самостоятельный хозяин. Чем он только не торговал? Теперь он снимал двухкомнатную квартиру и не так давно женился на девочке, которая, работала у него бухгалтером. Они с Сашей были даже чем-то похожи, оба блондины с серыми глазами, они были обаятельной парой. Саша с Леной зашли на кухню, со всеми поздоровались.
- Ну как, помощники требуются? - Весело спросил Сашка.
- Требуются, требуются. - Отозвалась Татьяна.- Иди-ка к Димке в зал, раскладывайте стол. Уже пора.
Лена осталась на кухне, а Сашка отправился к Димке. - Привет. Как дела? Скоро мы прочтём статьи известного обозревателя Дмитрия Алексеевича?
Димка засмеялся. - Привет.- Сказал он, протягивая Сашке руку для рукопожатия. - Будет время и статьям, а пока только стихи.
- Поздравляю!
- Тебя давно не было видно. Что это ты такой счастливый? С каких это пор у наших бизнесменов стали так хорошо идти дела?
             Сашка загадочно улыбнулся. - Потом. А где Дин? - Димка махнул в сторону детской комнаты:- Там. Слышишь, какая возня идёт, по-моему, ему там туго приходится.
- Будем надеяться, что он ещё держит оборону. Так, что тут
тебе помогать? - Скорее для проформы, сказал Сашка. Стол Димка уже
разложил, стулья поставил. Сашка открыл бар. - Та-а-к. А что
пить будем? Ба! Да здесь вина на все вкусы от "Мартини" до "Кагора".
- Рустам привёз домашнего вина, виноградного, приготовленного
по рецепту Григория Степановича, так что всё будет по высшему
разряду.
- Слушай, Димка, я хотел тебя спросить, что Дин водку не признаёт?
- Почему не признаёт? - Переспросил Димка.
- Просто у вас почти никогда не бывает водки, и вот сейчас, водка ведь дешевле вин, даже наших, я не говорю о импортных.
-  Водку пьют на поминки, а у нас всё-таки новоселье.
- Ну, ты и выдал, с каких это пор, водка всегда гвоздь
программы и на свадьбе и на похоронах.
- Так-то оно так, но если есть возможность, то вино всё-таки
лучше. - Согласился Димка, не соглашаясь внутренне, у него водка упорно ассоциировалась с похоронами, он её впервые и попробовал, поминая своего отца, тогда после похорон, когда все разошлись, а оставшиеся уснули, он долго не мог заснуть. Наверное, уже было далеко за полночь, когда он поднялся, дверь на кухню была закрыта, но за ней горел свет, он открыл её, за столом сидел дедушка, на столе стояла бутылка водки и рюмка. Увидев Димку, он даже не удивился, только сказал: - Что, не спится? Проходи. Садись.- Димка сел рядом с ним на стул. Дедушка поднялся, взял ещё одну рамку и налил в неё немного водки. - Вот так-то Дима, я в твоём возрасте без отца остался, ты тоже. Жаль Алёшку. Мой отец погиб, защищая Сталинград, был разведчиком, попал к немцам, они его так пытали, что потом, когда ребята с его взвода нашли его тело, только по наколке и смогли узнать, что это он, у него на руке якорь был наколот и имя "Ваня". Об этом они маме написали и бабушке. Бабушка так до конца и не оправилась после этого известия, долго болела. Его там и похоронили в Сталинграде, в братской могиле... И вот Алёшка. Ему бы жить и жить. Твой прадед погиб, так хоть понятно было, за что и ради чего. Тогда может быть решалась участь человечества как такового, а не какой-то системы, все эти - измы - фальш, значение имеет человек и человеческое в нём, а не  они. Почему мы постоянно жертвуем человеческим в себе ради них? Почему эти измы сильнее нас? Твой отец был против этой войны, вот она скоро закончится, но, сколько жизней она унесла. В войне всегда почему-то гибнут лучшие, может это необходимое жертвоприношение, чтобы война закончилась? Только кому, ради кого Алёшкина жертва, неужели только человеческой глупости. Дорого нам обходятся наша глупость, ограниченность. Почему мы такие примитивные, мы постоянно наступаем на одни и те же грабли, уже б, наверное, и обезьяна сообразила, в чём дело, а мы никак. Что ж, Дима, давай выпьем за твоего отца, за Алёшу.
Вот тогда Димка впервые и попробовал водку, было очень горько. Потом, когда он ездил к родителям погибших друзей, он покупал водку, приходил в их дом. Его везде встречали очень хорошо, ездили с ним на кладбище, плакали, пили водку, желали ему жить долго и счастливо, называли сыночком, а ему было так больно, что даже водка не казалась горькой, и это бесконечное чувство вины, что они погибли, а он нет, чувство утраты, невосполнимой утраты. Так что, когда стал вопрос, что пить в день их двойной свадьбы, Димка предложил отметить это событие хорошим вином. Все встретили эту идею с восторгом, так с тех пор и повелось, что праздник - это близкие люди, хорошие друзья и приличное вино.
В это время в зал вошла бабушка Оксун, она приехала с Китая по приглашению, специально на новоселье. К Димке она обратилась на китайском: - Дима, если у тебя всё готово, то сбегай в магазин, на бутерброды батонов не будет хватать. - Хорошо, я сейчас. – Ответил тот на китайском. Сашка, проводив бабушку удивлёнными глазами, посмотрел вопросительно на Димку: - Чего это она? Она ведь прекрасно говорит по-русски.
- А...- Махнул рукой Димка, - Это мой китайский нашли ужасным. Вот теперь учу.
- Раз бабушка взялась за тебя, то это серьёзно. Она что, у тебя экзамены принимала?
- Ещё как. - Димка вздохнул. Угораздило ж его захотеть блеснуть своим знанием китайского. Это была явная ошибка. Бабушка
сразу же попала в свою родную стихию, её педагогический стаж в энное количество лет не мог вытерпеть такого издевательства с родной речи. Димка отчаянно отбивался, но всё было тщетно, а когда они дошли до будущей работы Димки, и оказалось, что он не знает, как будет по-китайски "газета", он понял, что он потерпел полное фиаско в глазах бабушки. Оксун в это время возилась с Алёшкой. Она старательно пыталась оставаться серьёзной, но это ей не удавалось. Димка видел, как вздрагивали её плечики от смеха, а когда он посмотрел на неё полными недоумения глазами и спросил: - Как? Неужели в их китайском языке есть такие прозаические слова как "газета"?
Оксун буквально взорвалась безудержным смехом. На что бабушка сказала, что она не понимает их веселья, и, по крайней мере, если уж браться изучать язык, то основу речи, обиходную часть её надо знать. Что говорить, до обиходной части они с Оксун так и не дошли, их больше интересовала другая её часть. Были сделаны строгие выводы, с далеко идущими последствиями и Оксун и Дину было запрещено с ним говорить на русском. Сначала такой поворот событий его немного расстроил, но потом даже обрадовал. Он удачно пристроил свой рассказ и получил за него неплохие деньжата. Конечно, на это не свозишь Оксун и Алёшку в Пекин, о чём Димка втайне мечтал (как показывали его расчёты - Париж и тот реальнее, чем Пекин), а пока для него, студента журфака, подрабатывающего, где только можно, деньги за рассказ были настоящим подарком судьбы. Он долго думал, как их потратить, чтобы удивить Оксун, но теперь решил, что они пойдут с нею в китайский ресторан и приглашение, заказ в ресторане и естественно ещё одно объяснение в любви он сделает на китайском и в стихах. Это было первое Димкино стихотворение на     родном для Оксун языке.             
           Пишу иероглиф «Я»
           Пишу иероглиф «Ты»,
           А рядом я пишу,
           Что ты моя судьба,
           Что Богом мне дана
           И в продолженье нам
           И жизни на земле
           Живёт к тебе во мне
           Святая любовь.
           И счастлив жизнью я
           Согрета ведь она
           Сияньем твоих глаз
            И рук твоих теплом,
            И сын растёт у нас.
            Среди живущих жить
           Не долог этот час,
           Но каждого из нас
           Согреет пусть любовь
            И счастье даст.
 Для этого был подключён Дин и хотя у того был не Бог весть какой опыт хождения по ресторанам, а тем более по кулинарным изыскам пусть и китайской кухни, но у Димки он был ещё меньше. Ёлкин свет, Суворов к своему походу через Альпы не готовился так, как Димка, чтобы сходить с Оксун в ресторан. Это была его тайна.
-Теперь все со мной говорят строго на китайском.
- Вот здорово! И Оксун тоже?
- Что Оксун! Даже наши малявки пытаются говорить со мной на китайском.
- Вот это бабушка! Вот это да! Может мне тоже перейти на
китайский? Всё же за годы общаги я кое-что освоил.
-  Пройди сначала стажировку у бабушки, а то вдруг « твой» китайский, не чистокровный китайский.
- Ну, уж нет. Китай мне не светит, а с нашими китайцами мы
как нибудь поймём друг друга. А где Осман Ибраигмович, он, что ещё не приехал?
- Они с Рустамом вчера приехали, а сегодня поехали сдавать кровь на генетическую идентификацию.
- Что? Неужели кто-то нашёлся?
- Трудно что-то сказать, там, понимаешь, в чём дело, после передачи на телевидении, все гипотезы что приходили, отпадали практически сразу. А это месяца три назад пришло письмо от учительницы из Казахстана. Она преподавала в школе математику и была классным руководителем в классе, где учился Александр Владимирович Сулейманов, а классом младше учился Александр Владимирович Абдулов, когда она смотрела передачу, где рассказывал о сыновьях Осман Ибрагимович, ей пришла в голову мысль на первый взгляд абсолютно абсурдная, что эти ребята могли быть братьями, они всегда держались вместе, оба учились хорошо и вполне возможно, что по возрасту Сулейманов действительно мог быть старше, но если учесть, что дети были ослабленные после дизентерии, а Сулейманов тонкокостный и хрупкий, Абдулов же более широкий в кости и если тот, кто определял возраст детей, особо не вдавался в подробности, то разница в возрасте могла быть меньше, чем фактическая. При всей непохожести ребят они почему-то всегда воспринимались как братья, да и держались друг друга крепко, тронуть одного - значит тронуть обоих. Лидером среди них был Сулейманов, более подвижный, более бойкий он и в классе был лидером. Несмотря на то, что прошло столько лет, и через её руки прошли сотни, если не тысячи детей, эти ей запомнились и не столько тем, что учились хорошо, сколько своей преданностью друг другу. Такие вещи запоминаются, В общем, она прикидывала и так и этак, в результате она решила разобраться, пошла в интернат, там ей пошли навстречу, подняли документы, сделали запросы. На всю эту писанину понадобилось месяца три, и выяснилась одна очень интересная деталь: эти ребята, прежде чем попасть в школу, где она преподавала, были в двух детдомах и ещё одном интернате. Судя по тому, что они кочевали по учреждениям вместе, следовательно, они всегда держались друг друга, так что их не хотели разбивать. Они в документах появились, как дети, вывезенные со Сталинграда, там была большая группа детей, но среди них выделялась группа детей, поступивших в тяжёлом состоянии именно с фамилиями, явно сделанными с имён. Если учесть, что дети были маленькими, в пределах трёх лет, больными, да ещё в чужой для них языковой среде, могли не сказать свою фамилию, даже если и знали, а так всё просто до гениальности, к имени приделывало окончание -ов, вот и получалась русская фамилия, но была ещё одна особенность: все мальчики по отчеству были Владимировичи, а девочки Александровны и по национальности все были записаны как русские. Например, Татьяна Александровна Фатимова звучит вполне  по-русски, и человек так просто и не обратит внимания, что Фатимова и Фатима - явно одного корня. Трудно сказать,
- Жаль. Это ж надо, а дед всю жизнь помнил об этом пятнышке.
- Да, если б оно, было, было б конечно больше надежд, что это его сын. Теперь это уже не определить. А так вот они всю жизнь поддерживали друг с другом отношения, могли, конечно, и по пять лет друг о друге ничего не знать, но, тем не менее, когда Сулейманов погиб, Абдулов был у него на похоронах и переживал его гибель как гибель родного брата. Когда мы к нему обратились со своим предположением, он отнёсся к этому очень серьёзно, представляешь, а вдруг и правда два брата были рядом всю жизнь и не знали, что они братья. Он уже у Натальи Александровны здесь в Москве дня четыре, вчера мы ездили с ними на вокзал встречать Османа Ибрагимовича, а сегодня они прямо с утра поехали сдавать кровь на анализ, а потом приедут к нам.
- А результат когда будет?
- Не знаю, кажется через месяц, а может и меньше.
- Да. Вот если бы подтвердилось, тогда очень вероятно, что и Сулейманов тоже его сын.
- Процентов на пятьдесят вполне возможно.
- А если б точно знали, что у него есть отметина на подошве, то на все девяносто девять. Вот тебе и пятнышко. Сашка рассмеялся.- Всё. Будет у меня ребенок, перепишу все пятнышки, где какие есть. А вообще-то вот они встретились, между ними есть что-то похожее?
- Точно сказать трудно, вроде бы есть, но явно так нет. Вот если так смотреть не по индивидуальным чертам, а по национальным, так за чеченца принять можно вполне. А вот Сулейманов по фотографиям вообще даже очень похож на чеченца, жаль, что его нет, был бы он жив, можно б было сразу делать какие-то выводы.
-Так это не аргумент, половину русских вполне можно принять за чеченцев. Слушай, Димка, а почему ты на борьбу не ходишь?
- Да работы много.
- Раз работы много, значит и денег много. Мне как раз
кредит нужен, не спонсируешь? Или опять за спасибо пашешь?
- Ладно тебе. Ищи кредитора в другом месте.
- Как тебя Оксун и терпит, вечно при деле и вечно без денег.
- А как тебя Ленка терпит? Ты ей наверно все двадцать четыре часа только о деньгах и говоришь.
- Не только. Знаешь, кого я встретил вчера? Антона. С ним такая женщина - ходячая обложка журнала. Охрана. Видно дела идут неплохо.
- Вот тебе и кредит. У кого как не у банкира кредиты брать? Или он тебя не узнал?
- Да он меня и не видел. Я сделал резкий зигзаг в сторону.
- Чего это вдруг? Вы ж с ним были друзьями.
- Да не были мы с ним друзьями. Ему Оксун нравилась, а я, дурак, уши развесил. Между прочим, основательно нравилась. Так что сглупила девочка, поторопилась. И что она в тебе нашла?
- Я чувствую, что мне надо с тобой разобраться, провести допрос
с пристрастием и выяснить до конца: какова истинная твоя роль в этом деле?
- Слушай, у тебя в роду случайно опричников не было?
- А кто его знает, может и были. Так что берегись, расправа будет жестокой.
- Ладно, вызов принимается. Между прочим, ты ещё не забыл о бутербродах?
- Ох, да, побежал я за батонами.
- Ну, а я к Дину, поговорить надо.
Сашка пошёл в детскую комнату. А там писк, смех, лай Тоба, которому надоело быть сторонним наблюдателем. На ковре куча мала, идёт борьба, Дин сидит, а трое мальчишек пытаются его положить на ковёр.
- Привет великим воинам. Здравствуй, отец.
                - Здравствуй, Саша.
- Мне нужно вам кое-что сказать.
- А ну-ка, ребята, подождите минутку. - Дин поднялся.-
Пойдём, у нас теперь аж четыре комнаты, заблудиться можно.
Они зашли в спальню.
- Что случилось, Саша?
- Отец, мы с Ленкой ждём ребёнка. - Выпалил Сашка новость, которая его прямо распирала. Глаза его светились счастьем.
- Здорово. Поздравляю. Ну, молодцы. Это хорошо, это очень хорошо. - Дин обнял Сашку за плечи. - Матери уже сообщил?
- Не-е, пока не успел.
- Сообщи, это же такая радость.
Наконец-то гости все собрались. Здесь все, с кем свела жизнь, кто стал другом и хорошим знакомым. Здесь и Алла, и ребята с Китая, с которыми Дин начинал работать на рынке в Москве, и директор школы, и Осман  Ибрагимович и его предполагаемый сын и другие, близкие и родные. Сели за стол. На правах хозяина первый тост предлагает Дин: - Разрешите мне. Я рад вас видеть здесь всех. И очень рад, что первая весть, которая пришла в наш новый дом. Весть счастливая. Давайте поздравим Сашу и Лену, они ждут ребёнка, а ребёнок в доме - это радость в доме. Так пусть он родится здоровым и счастливым.
- Ребята, так кою ждём - девочку или мальчика?
- Саша хочет мальчика, а я девочку. - Сказала Лена. В руках у неё был бокал с напитком.
Дин преподнёс свой бокал, стукнул им легонько о бокал Лены и подмигнул ей.
- Давно известно. Что хочет женщина - то хочет Бог.

                8  03 2000г.