Таксатор Сафронов

В 1996 году я работал в экспедиции в довольно глухом таёжном районе. Дорог было мало и чтобы добраться до конкретной горки часто приходилось ломиться лесом по азимуту без дороги. Иногда удавалось воспользоваться старой заросшей просекой, если конечно просеки вообще были когда-то прорублены.

В один из дней, уставший, от подъёма через заваленный буреломом склон, я неожиданно вышел на такую заросшую просеку, которой не было на карте. Мне было по пути, и я пошёл. Идти по самой просеке невозможно, т.к. лес на ней растёт гораздо гуще, чем обычно, можно лишь двигаться вдоль неё, ориентируясь на "зеркала" - заплывшие смолой полузаросшие корой затёсы на старых деревьях. Иду себе и вдруг вижу, из земли торчит невысокий, до колена, пикетный столбик. На пикете отметка XIX, и точно, через 100 метров торчит из земли здоровенный в обхват толщиной заросший мхом квартальный столб. И тут из надписи на столбе выясняются такие обстоятельства, в 1953 году (год смерти Сталина) в этих лесах проводил лесоустройство таксатор по фамилии Сафронов. Этот человек топором прорубал просеку, валил для столбов здоровенные лиственницы, копал ямы и закапывал туда чугунной тяжести двухметровые лиственничные кряжи. На столбах он аккуратно писал разведённой сажей положенные номера и ставил свою подпись, как художник на картине. Но это не всё, каждые 100 метров просеки он отмерял рулеткой и отмечал пикетным столбиком с затёсками, обозначающими расстояние. Просеки он прорубал через каждые 2 километра.

В дальнейшем была проведена реформа лесного хозяйства и здешние леса переподчинили, лесоустройство пошло по-другому и просеки Сафронова стали зарастать молодым лесом. Даже на картах лесхоза никаких сведений не сохранилось. Я решил передохнуть, сидел возле сафроновского столба, кипятил на костерке чаёк, и подумалось мне: "Вот человек работал на совесть, в одиночку топором, безо всяких бензопил, прорубал в комариной тайге пути, отмерял стометровки и ставил тяжеленные столбы. И не мог не знать, что в такой глухомани никто не проверит его работу. Никто не будет перемерять рулеткой 100 метров между пикетами, или 105. И вместо тяжеленной лиственницы можно сделать столб из лёгкой ели или пихты, но он делал из лиственницы, потому что такой столб 50 лет простоял и ещё 100 простоит. И судя по карте, я вообще был первый и единственный случайный путник, посетивший с 53 года его путь и, наверное, никто из людей больше никогда не ступит сюда и не прочтёт фамилию безвестного работника русского леса. Так зачем же он это делал? Зачем уезжал каждую весну от жены и детей, чтобы всё лето до снега кормить комаров по таёжным дебрям? Зачем надсажался, таская в одиночку кряжи? Почему не облегчал свой труд, как другие? Зачем ставил свою подпись, если знал, что никто её не прочтёт, никто не станет искать таксатора Сафронова и благодарить за хорошо сделанную работу? Ведь и лесу, в общем-то, без разницы, есть ли в нём просеки и какое качество столбов. В чём вообще смысл такого тяжкого, неблагодарного и напрасного в сущности труда, такой жизни?"

Вот такие вопросы подумались мне тогда у костерка. Я допил свой чай, взвалил на спину рюкзак и побрёл дальше в гору, любуясь полыхающим на горизонте закатом.