под мечом королей

                лейтмотивом послужило произведение "Помню Тебя, Сейфуль-Мулюков!" Олега Лукошина http://www.proza.ru/2004/10/03-356


    У небольшого причала под энергичные призывы бодрого женского голоса, усиленного рупором, и призывавшего совершить незабываемую часовую экскурсию по водной акватории, прогуливались редкие прохожие. День был воскресным, но основная масса, видимо, проводила его подальше от цивилизации, надевшей бетонную набережную на берега рек, синих зонтиков, с рекламой пива, и каких-то отчаянно рвущихся из прибрежных кафешек звуков музыки, или чего-то близкого к гармонии, но соединенного в неописуемую какофонию пристрастий хозяев злачных заведений.
     Я смотрела, как медленно и совсем безнадежно заполняется это чудо экскурсионного бюро добрых услуг. Солнце было спрятано за этим капюшоном, смахивающим на грибок  детской площадки в старых советских садиках. Теперь такие грибки отчего-то вышли из моды. Было довольно жарко, но не душно, над фонтаном, бросавшим по близости горсти воды на пригревшуюся на солнышке чугунную рысь, то и дело пробегали сплохи радуг.
     Отчего-то вспомнилось, как десятки лет назад в этот день парк всегда был полон народу. Моряки всех флотов отмечали свое ежегодное  традиционное торжество – день списания на берег.  В совершенно далёком от всех морей городке в этот день аллеи были заполнены черными бескозырками  и пилотками, в глазах рябило от тельняшек и черно-белых парадных форм. Команды собирались вначале по флотам, потом по мере уменьшения количества участников, в связи с отсутствием пополнения – по интересам, но непременно присутствовал военно-морской флаг. Приносили его всегда на себе. То есть у кого-то на теле под тельником обязательно оказывался главный символ празднества.
     Где-то к обеду капитан второго ранга в отставке, который был в городке капитаном такого же прогулочного катера, что сейчас  слегка покачивался к стенки причала, собирал под свою команду разрозненный контингент бывшей славы флота, и отчаливал с ним  в позабытое матросское братство. И репродукторы судна заходились какими-то нездешними мелодиями: « тебе известно лишь одной – когда усталая подлодка из глубины идёт домой».
     Та лодка, видимо, порезана на лом на какой-то из ненужных баз бывшего флота. Теперь по воскресеньям – тихо, желающих осмотреть побережье,  практически нет. Сок грейпфрута слегка горчит, но как-то неуловимо соответствует настроению – щемящей утраты жизненных сил и радостей.
     К парапету подходит пара. Несколько экзотическая для сегодняшнего дня: он – явно восточных кровей – высок, худощав, чем-то неуловимо похож на детские неясные образы. Перипетии судьбы привели к очистке памяти как от нужных , так и от ненужных наслоений. Как будто кто-то почистил рыбью чешую, в которую куталось сознание. А может змеиную. И теперь воспоминания где-то затеряны в чужих душах, с ними же  заодно ускользнула, как песок сквозь просвет песочных часов, и мудрость, и ностальгия по прошлому.  Однако, выработавшаяся с годами привычка – не распускаться, не идти на поводу у физической деградации, тут же лихорадочно пытаются найти зацепки: откуда тебе может быть знакомо это лицо. И после долгих блужданий в хаосе, наконец, крючок нейронных цепочек выуживает альфу прототипа. Фарид Сейфуль-Мулюков. И тут же начинает звучать тревожный пульс «Международной панорамы». О чем там шли комментарии вспоминается только фоном к музыкальному сопровождению. Фарид. Импозантный, удивительно запоминающийся человек. Женщина, стоящая сейчас рядом с заинтересовавшим меня господином, одета на восточный манер в длинные яркие штанишки и халат. Может быть, ещё и поэтому воспоминания все ж таки нашли брешь, и пробились как вода над треснувшим по весне льдом. Между тем мужчина оборачивается и слегка кивает в знак приветствия головой, видимо в ответ на мой пристальный взгляд. Потом парочка усаживается за соседний столик.
     Проходит еще сколько минут и, вдруг, компаньон восточной красавицы обращается ко мне с вопросом:
    — Мы могли встречаться?
    Странно, даже голос мне на расстоянии времени, кажется похожим. Но встречаться, разумеется, не могли. Слишком близко дно, у которого всю жизнь простояло на приколе моё судёнышко. Корабли редко бороздят отсутствующие в лоциях моря и океаны.
    — Нет-нет, просто Вы напомнили одного человека. Был такой корреспондент – международник Фарид Сейфуль-Мулюков.
    — Никогда не слышал, - отвечает мне голос его двойника, и как бы в доказательство этой реплики, обращается к спутнице, - А ты?
    Женщина томно поднимает глаза, пару минут молча всматривается в знакомое ей лицо – будто бы сравнивая своего друга с названным мною человеком, потом  переводит на меня свой взгляд, и говорит, что-то мало соответствующее сути вопроса:
    — Тебе это зачтется.
    Господин, кажется удовлетворённый услышанным, вновь переводит на меня своё внимание и переводит за одно и фразу своей приятельницы, будто бы мы говорим на разных языках, употребляя при этом одни и те же слова:
    — Видите, как-то не припоминаем, — и пару минут спустя, судя по всему, не потеряв интерес к диалогу — добавляет, — мы приезжие, может быть, у нас спутниковое телевидение не берёт Ваши каналы.
    Я озадачено наблюдаю за товарищами за соседним столиком. Может быть они настолько не здешние, что жили в то время в другой стране.
    — Это старая программа, она шла еще во времена союза, тоже по воскресеньям и называлась панорама – «Международная панорама».
    Две пары глаз устремлены на меня и в тоже время, однозначно, мимо.
    — Я тебя предупреждала.
    — Что значит времена союза? — эти две реплики звучат практически одновременно.
    Начинает казаться, что собеседники беседуют не со мной, а с моим внутренним Я. Возникает какое-то странное ощущение — как при просмотре фильмов Свифта.  Реальность, трепыхающаяся маревом солнечного перегретого воздушного слоя, отсвечивающая радужными переливами, как при проникновении в наше пространство инородной светящейся субстанции. Стряхиваю наваждение – и говорю открыто и дружелюбно:
     — Пару десятков лет назад эта территория принадлежала стране, которая тогда называлась Советский Союз. Неужели никогда не слышали?
     Собеседники переглядываются, при этом дама пожимает плечом, под мимику: «можешь убедиться сам». Мужчина тем временем выдаёт:
     — Почему же эта страна носила такое странное название? Как какая-нибудь корпорация или конгломерат…. Против кого они дружили….
     Пробую сок грейпфрута на вкус. Ничего странного – та же горчинка на языке. Тогда что происходит?
     — Да они тут все время с кем-то якшаются, нет бы жить для себя — все ищут всяких проблем, — голос несколько шепелявит и сипит, видно, обладатель любитель злоупотребить. А может и профессионал. Обладатель сего резюме выползает у меня из-за спины, в сетчатой авоське позвякивают собираемые пивные бутылки.
     Может тоже не местный? Потертый, болотно-коричневый силуэт напоминает гриб строчок. И хотя с одной стороны, хочется возмутиться, со второй продолжать дискуссию в такой компании совершенно не т желания. Но вновь вступивший в разговор, как и многие люди обделённые вниманием, пытается заинтересовать собой окружающих:   
    — Уже жрать скоро будет не чего, а они все политиканствуют, все то за то, то за это им подавай голос, вступай в ихние ряды. А чего я там, допустим, не видел?
    Мои прежние собеседники как-то нерешительно переглядываются – однако, помалкивают. Зато теперь подаёт возмущенный клекот мужчина, отвлекшийся от сухих таранок и кружек с пивом, кои загромоздили его пластмассовую столешницу:
     — Да они кажнан раз, соберутся и давай — потерпи, погоди, наладится, только вступай и плати взносы. А я патриот — мне за державу обидно.
     Хочется уточнить насчёт — за державу, но понимаешь, что разговор бессмысленен.
      — Так о то ж! — а им поганцам, все по заграницам шастать, дома-то пусть быдло отдувается, — сборщик порожних сосудов перемещается поближе к бокалам с пивом, по-моему в надежде утолить жажду.
      — Союз — союзу рознь, — парочка скучающих пенсионеров видимо находят тему для беседы, — вот в наше время допустим — разве ж мы жалели жизни за державу. А она нам чем отплатила. Пиво и бесплатный проезд в общественном транспорте.
     Сок закончился – одним махом.
     — И вы про  Советский Союз не слыхали?
     Пенсионеры, не готовые к такой резкой атаке, переглядываются:
     — Почему советский-то?
     — А ка-акой?
     Снова быстрый взгляд друг другу в глаза, и затем уже один из них как бы мне:
     — Так оно того… разные, говорю, бывают… мало ли чего….
     Начинаю думать, что люди не могут вникнуть в суть произносимых мною слов.   И как это теперь понимать?
     — Может секта какая? — сборщик бутылок уже присел у вожделенного столика, и свой просевший голосок адресует обсыпанному рыбьей шелухой владельцу.
     Лысоватый обладатель клекота, пару минут внимательно всматривается в подсевшего к нему мужичка, потом как бы с барского плеча, размашисто ставит перед бедолагой пивной пластмассовый стакан — угощаю. Коричневый, знай наших, благодарит степенным кивком головы, и одним глотком, прикрыв глаза,  уполовинивает порцию. Потом берет костлявый обглоданный хребет и занюхивает, отчего настроение его явно меняется в позитивном направлении, и уже боле достойным голосом, обращаясь к благодетелю, владелец стеклотары заключает:
     — Каждый имеет право верить во что хош – только чтоб другому было не накладно.
     — Да Бог один, а воплощений много, — вдруг достаточно громко, адресуясь явно мне, подключает свой миленький голосок та самая симпатичная молодая женщина в восточном халате.
     Понимаю — мне пора, но эта реплика вызывает ответный возглас:
     — Ну и причем здесь бог?
     — Бог явно не причем, — перебрасывает мне шарик чуть язвительно приезжая гостья, и слегка оборачивается к своему господину, явно нуждаясь в одобрении своих действий.
     — Да страна была такая, понимаете, Вы русский язык — с-т-р-а-н-а. Назвалась она так – Союз Советских Республик – СССР, — понимаю, что говорю что-то не то, но сдержаться не могу.
     — Что значит СССР? - снова интересуется клёкот, в его исполнении это звучит: сэс-сэр.
     — Мабыть что-то английское, — сборщик бутылок, уже вальяжно развалился за столом с угощением и приступил ко второму стакану.
     — Те могут, — доносится от столика пенсионеров, — я тут на днях передачу одну смотрел, так што придумали, не поверишь….
     Но мне уже всё равно — говорят, у человека бывают такие состояния, забыла, как называются, но сейчас не хочется напрягать память для отыскания нужного слова, так вот в таком состоянии кажется в совершенной незнакомом месте и ситуации, что это с тобою уже происходило. Сейчас было с точностью до наоборот — казалось, что происходит то, что случиться не может в принципе, будто моего прошлого со мной не происходило никогда.
     — Бога забыли — вот и результат, — женская головка выглядит как-то искусственно на фоне другой культуры, но мне уже нет дела. Если одной какой бог дал разум — так на всё воля его.
     Иду потихоньку домой, но мысль, понять, когда же меня подвела память тогда, в прошлом, или сейчас в настоящем — не даёт покоя. Так и двух слов скоро не сможешь связать. Или двух воспоминаний. Будто все пишется на какие-то носители и прячется в библиотеке затерянных фолиантов.
     Еще пару дней прихожу в себя. Но видения — этого союза не отпускают. Однако, теперь решаю действовать более разумно. В гостях у сестры, как бы между прочим интересуюсь:
     — Помнишь, во времена Советского Союза… — и не закончив фразы, ожидаю реакции.
     Сестра пропускает мимо ушей – слава тебе боже, думаю — с психикой всё в порядке. Но тут она отвлекается от своего любимого сериала и интересуется:
     — Новый сериал какой?
     — Да про страну, называлась так — Советский Союз, длинный такой сериал — про людей. Других, не таких как мы.
     — И чего только не придумают, — сестра на рекламе краски для волос теряет интерес к ящику и соглашается поболтать, чего во время просмотра старается не делать, — помню в одном сериале про американку, та тоже впала в кому, а проснулась — никого вспомнить не может. Хорошо красивая была — сохранилась, так там за ней ещё и мужики побегали, а она то и про  это самое вспомнить не может, мол, зачем оно ей надо.
    — А оно-то как?
    — Да никак, изнасиловал её там один — всё не верил, что такая бывает глубокая амнезия. Все от обезьян произошли, это ж не математика — чего там можно забыть?
     Да, видимо, изнасилование самый доступный способ вернуть утраченную предками память за обезьян.
     Иду сумеречным городским вечером домой — удивляюсь, как мало на улицах детей. Все играют по домам в компьютерной реальности, как вот только что оставленные за спиною племянники, причём компьютера — два, чтобы не дрались. У них уже за тот союз и не спросишь, там какие-то совершенно незнакомые мне страны и народы, кому оно надо моё больное прошлое.
                А девочка прыгала в «классики»
                Только давно  - в той стране,
                Которой на картах бросили:
                «Встреча в казённом доме»

                Но девочка, перебрасывая формочку
                Из-под «Монпансье», не знала
                Да и не могла ещё знать – точку
                В её судьбе поставит гулящая дама

                История с парусом алым
                Летящим на гребней волне
                И дело было за малым
                В невидимой глазу войне

                А всё остальное ладненько...
                В «классики», правда, играть
                Как в былые года – как ни горько,
                Заказано ей навсегда.
   
     Нет, в «классики» по дворам никто уже не играл.
     Только войдя в квартиру,  вспомнила  — забыла купить спички. Но в принципе вечер как-то скоротать надо, а тащиться вдаль за коробком не очень-то хотелось, посему позвонила к соседке.  Из квартиры пахнуло собачьей подстилкой, поэтому на приглашение войти желания не возникло — так на минутку, чего там. Коробок был не полон, но этого на пару чашек вполне бы хватило. Стою, а кошка на душе скребётся — спрошу.
     — Ната, а ты не помнишь — страна была такая Советский Союз.
     — В каком веке?
     — Да читала где-то…— я тряхнув коробочкой у уха, и еще раз убедившись, что спички шоргнулись тамбурином, так что всё нормально — не сплю, благодарю соседку.
     — Ты може это выпей чего успокоительного — страх как съехала, смотреть неприятно.
     Озадачиваюсь — Ната врать не будет, у ней что на уме — то и выложит. Неужели всё так безнадёжно?
      — Погоди, — Натали исчезает в квартире и выносит завернутую в бумажную салфетку передачу, — Выпей тут пару раз на ночь. Будешь спать как убитая. И не читай ты эту фантастику. Мало кто там с больным воображением чего напридумал, а ты себе психику портишь.
     — Нат, спасибо.
     — Заходи.
     Пью чай из пол-литровой коричневого стекла чашки, где сквозь стенки видны редко проплывающие чаинки. На столе краснеется жестянка с китайскими железными дорогами. Видимо проекция какой-то почтовой открытки. Начало века. А был ли Китай? Чёрт его знает, когда нам врут, когда говорят правду. И нет никакой Америки, и Африки — тоже нет. Одна сплошная выдумка. Тарелки там всякие. Марсиане. Комар этот у Дали – точный их треножник.
      Ночью, видимо под воздействием Наташкиного усмиряющего, чувствую как половина тела ополовинивается, как у давешнего мужика стакан с пивом. Что странно не поперёк — а вдоль. Слышится запах подветриваемого мяса, как бы кусок свежины лежит долгое время на прилавке. Можно ли понять за жизнь в параллельных мирах. Можно, наверно, там я знала за этот грёбаный Советский Союз, иначе почему это вызывает такую реакцию у окружающих. И та — в халате. Ей повезло родиться в другой стране. Где никогда не было этого октябрьского то ли переворота, то ли революции. Как она смотрела – уничижающее жалостливо: что ты о ней знаешь? О стране или о ком?
     Лечили меня электрошокером. Это смешанная процедура: боли и наваждения. И все время в колючей сетчатой авоське звякали бутылки:
      — Так о то ж! — а им поганцам, все по заграницам шастать. Нахватались там. Подавай им союз. А остальным куда?
      Я не знала куда остальным. Но нам было точно никуда не надо.
                Запрягай, батька, лашадку шэраю
                Шэраю, лахматаю,
                А я паеду як — да на той хутар я
                Дзяучоначку пасватаю.
      Электрошок – это действеннее чем Наташина таблетка. Не даром я когда-то за кумира почитала Теслу. Электричество — наше будущее. И не то ГОЭЛРО, про которое написано в книге утопической страны под названием Советский Союз. А нормальной их державы, где все живут как люди. Правда, не знаю как там с новыми кумирами. Электропроцедуры дают только возможность — не знать. А знать…..
      Комиссия была представительной, на мой непосвященный взгляд. А знать?
      — Так это же та самая девочка….
      Не поняла я только: та самая относительно того мира, или этого…..


 Фамилия Сейфуль-Мулюков переводится как "меч королей"