Топонимика детства

ТРИПТИХ

1. РЕЧКИ

Речка Барлычка и речка Орель
текут исключительно вдоль деревень.

Текут из ключей, из сочений земных,
в аирах лечебных, в осоках прямых.

Деревни вдоль речек щетинят хребты.
Картошка и хаты, и вязов ряды.

Текут вдоль Днепровки, ракушки на дне,
и вёрст через тыщу вливаются в Днепр.

Текут по равнине, текут, не спешат –
такая уж, видно, у них душа.

Век тут бессилен. Темп водопойный.
Может, отравят, но не подгонят.

Текут ручейками. Где та вода,
пока не склонишься, не увидать.

И так я скажу вам о ширине:
станет копыто – плотина уже.

А баба пойдёт полоскать бельё,
положит досочку – мост наведён.

И всё ж луговой этих скромниц вид
из виду не выпущен мной, не забыт.

Я помню Барлычку и помню Орель,
я в них серебристых ловил пескарей.

Руками, корзиной, по пузо в грязи,
и по уши тож, негритося в Руси.

Потом всё смывалось плеском струи.
Мы были счастливейшие плескари!

Дикарское племя, гатьная рать.
Волшебное время – не жить, а играть.

В те дни-колдуны и Орель и Барлычку
я звал, как и все, то есть попросту речкой.

Как скиф называл словом «речка» – «дын» –
Дон, Днепр, Днестр, Дунай, – доскакав до воды.

Сейчас моих речек не знает имён
ни пахарь окрестный, ни тот, кто «район».

И где здесь утрата, не знаю пока –
то ль речки мельчают, то ль память мелка.

Я сам, лишь всклубив вековечную пыль,
ширь речек забвения переплыл.

Понюхав один зело ветхий архив,
я аромат своих речек вкусил.

Имён аромат. Переливы «арл», «орл».
Струение в руслах ушей и горл.

Горл тех, кто здесь жил и кто будет жить,
и будет вдоль речек орлеть и рулить.

...Я верю, народ мой повесит таблички,
где речка Орель и речка Барлычка.


2. УЛИЦЫ

Деды мои жили на Ковалёвке.
Тут же в их кузнях звенели поковки.

Узка Ковалёвка. Низинна, ручьиста.
И, как говорится, не очень казиста.

Не просыхают её колеи.
Совсем не пройти, мжель парося коли.*

Здесь к выручающей песне металла
лапотность вязла, но пробиралась.

Но были, рассказывают, дни –
цвели сарафаны и саяны.

Я улицу эту знаю неважно,
её посетил лишь наездом однажды.

Но всё же её в думе мину едва ли:
здесь деды ковали, деды пахали.

Судьба вознесла мою жизнь повыше –
я жил на холме, на улице Гришевке.

Характер другой её. Грядки покатые.
Стёжки приветливей, в травы закатаны.

Грязь тут редка, как и пыль. Но найдёт
петух и ребёнок – кому что идёт.

Тихая улица. Улица таинств.
Правда, со временем всё же меняется.

Помню, рассыпанность хат была связана
гущей ветвей, узловатыми вязами.

Над ними, сжимая отквакавший груз,
спускался к протянутым ртам черногуз.

Теперь вязы редки. Жучки, говорят,
американские, корни едят.

Исчез черногуз. Появился – «аист»,
но на холме, где вязы остались.

А тут появляются – то мопед,
трещотка несчастная, Мишка-сосед

с громом несётся – струятся спицы, –
словно Ильюша на колеснице,

то вот ещё новость: ввели таблички.
Дома в номерах. И не обезличена

улица тоже. Её надписали:
«пер. Стародубский». Очень похвально.

Теперь ни один не заблудится пёс,
лишь ткнёт в угол с номером чуткий нос.

Но почему «Стародубский»? Здесь не дубы,
здесь старые вязы морщинили лбы.

Райцентр Стародуб? Далековато.
И улица мимо глядит куда-то.

А Гришевка – ну, давайте по душам,
друзья кабинетные, – чем она хуже?

И Ковалёвка – теперь «Гвардейская».
Как в гарнизоне. Есть чем гордиться...

Только уж ежели всё по-новому,
то почему непролазность по-старому?

Знаю, что скоро всё заасфальтится,
но – почему начинаем с нелепицы?

Эх, земляки, ваш жестяный «пер.»
есть пригвождённый чиновный перл.

...Сегодня нарочно спросил я Мишку:
«Где ты живёшь?» – он ответил: «На Гришевке!»


3. ЛЮДИ

Людей имена – это тоже ландшафт
и воздух, который вдыхает душа.

Но воздух текуч. За циклоном циклон.
Сколько уже растворилось имён!

Читать книгу детства – как святцы читать.
Вот всего несколько скромных цитат.

Только на нашей улице жили
Захар, Куприян, Никифор, Аксинья.

Дальше Егоры – Пармёнов и Лямкин.
Матвеевна, Фрол, Ульянушка, Яков.

А за Лукерьей, лукавой в боках,
жил вечно пропахший цыбулей Лука.

Ещё приходили, помнится, к нам
Данилка, Игнат, Диомид, Кузьма,

Савелий, Авдотья, Кулинка, Клим,
Прохор – да кто только не приходил!

Коричневозубо дымил Спиридон,
кресалом ещё добывал он огонь.

Баб собирая – что там на фронте? –
гадала на жизнь и на смерть Софрониха.

Вздымая рожок, возвещал о заре,
как эллинов Пан, пан телят Пантелей.

И разносила вести и письма
сорока весёлая – Дарья Анисимовна.

Анисья, сестра её, в Лавры ходила –
платок, посошок и курс на кадило.

На самом краю жил Селивёрст –
там, где к селу подступает даль вёрст.

Крёстную вспомнил: душа-Герасимовна,
лучение вся, нет добрей и прекраснее.

А крёстного звали Иван Орехович**,
скакун одноногий и чуточку брехович.

Иваны зацеплены... Их было, может...
бесспорнейше, было всего их больше.

«Иванов – хоть греблю гати», – говорила
соседка Прасковья, что Федьку любила.

Женщин имён я назвал бы побольше,
но женщин, как правило, звали по-батюшке.

А заглаза – в основном по мужу,
что стольким гектарам и ртам был нужен,

да не вернулся с покоса железного
или вернулся уже Неизвестным.

Полностью звался народ поучёнее.
Мой первый вела Ефросинья Антоновна.

А мама моя – помню, звали все её
то Ковалихой, то Мосеевной.

Их было три брата – давнишний посев:
Мосей и Лексей и меньшой Овсей.

А сёстры у мамы – Агафья и Хима.
Недавно узнал я, что Хима – Евфимия.

Дедов не помню. Умерли все.
Где-то в дороге упал Мосей.

С сумою шагал в 33-м голодном.
Там и зарыт. А может, обглодан.

Ушедших – немало. Лежат за речкой,
под холмиками, крестами помечены.

Их имена, как во сне, ворочаются
в памятях, частью ж осели в отчествах.

Какие теперь имена? Всё больше
Люси да Вали, Коли да Толи.

Не встретишь ни Емельяна, ни Стеньки,
как ни поэтят их евтушенки.

Исчезли Демьяны и Северьяны,
Демьяны не бедные – знать, не Демьяны.

Простонародье вышло в князья,
а кто из князей был, допустим, Касьян?

Да что там Касьяны – Иванов всё меньше,
среди молодёжи и вовсе не встретишь.

Стыдятся иванства. Недавно Иван
встретился мне – оказалось, цыган.

Ну что ж, остаётся сказать спасибо
святым, что когда-то их вдоволь было.

Где-то они обходились молчаньем,
но в урожае имён выручали.

...Как воздух текуч! За циклоном циклон.
Сколько ещё растворится имён!


* мжель парося коли - то есть когда идёт мельчайший дождик.
** Орехович - то есть Арефьевич.