Искатель-дух, неутолимый свет...

За Феодосией



Кузнечики - хитиновый надкус
полынной жилы, мускус-мускулинум
собранья сочленений... Шорох муз
в бессмертнике - цветке первопричинном.
И охрою, и переспелой хной
холмы окрасит кафкианство полдня.
Всю Кафу, все кофейни за спиной
оставлю, вместе с будкой - в сутки сотня...

И вновь холмов, что Осип величал
овечьими, касается мой посох
и прочь ведёт от черномазых шпал
туда, где синевой сияет воздух.
В побег ведёт - в реликтовый распах
пространства, где - ни лающей собаки,
ни сапиенса с ложью на губах,
где море - сокровенно... После драки

ни шуйцей, ни правицей не машу.
Грядой бугристой жизнь брела сквозь годы -
без всяких шансов одолеть межу
вреждебных чисел, внешней несвободы.
Но вот - кто есть, не мавр, не бедуин,
не кафр, лишь Кафы родич загорелый,
спешу опять, - в мальчишестве седин, -
по мергелю, по здешней глине белой

с зеленоватой примесью. Трещат
кузнечики, хранители аскезы
степного мира. Дышит, - непочат,
и некой свежиной богаче Креза,-
искатель-дух, неутолимый свет
за слоганом футболки, за грудиной...
Душа, на нас земной управы нет!
На сорок здешних бед - один ответ:
размах небес и Батько Всеединый.