Упыри, вампиры и нетопыри наши предки?

О  ГИПОТЕЗЕ  БИОЛОГА  ВАДИМА  МАСЛАЕВА

                Дева первая, Ева, Эвочка,
                По-учёному Эволюция…
                А.Ш.

         Человек до сих пор не знает, как он произошёл. Правда, для верующих такое заявление звучит дерзко. Уж они-то точно ведают, что человек сотворён Богом, как об этом сказано в священных писаниях. Но не все разделяют их точку зрения. А наиболее самоуверенные из атеистов – например те, кто знают постоянную Планка, – порой так озадачивают верующих: «Хорошо, пусть Бог сотворил человека. Но кто сотворил Бога?»

         Чтобы спор этот не стал ответвлением известной проблемы первородства «курица или яйцо?» и не столь радикально-непримиримым, как в диалоге Остапа Бендера с ксёндзами, мы сразу пойдём дальше. Заметим только, что и среди учёных не все боятся скакнуть через планку своих сложных познаний и что не все они произошли от ехидны.

         Помните Дарвина, который произошёл от обезьяны? Правда, он так и не сумел показать, от какой именно. С тех пор в науку вошло понятие «недостающее звено». От него, которое никак не могут достать, мы, если верить Дарвину, и произошли. (По-видимому, именно поэтому, от недостающего звена, у человечества изначально чего-либо недостаёт и мы генетически просто приговорены к обилию недостатков. Ха!)

         Так вот, среди учёных есть и такие, для которых объяснительная недостаточность эволюционной доктрины Дарвина стала настолько явной, что отказались они карабкаться дальше в Альпы по крутым и тернистым тропинкам старых методов научного познания и стали переваливаться с боку на бок в уютном уголке библейского креационизма (от латинского сreatio – созидание, отсюда Creador – Создатель, Творец, или вспомните модные нынче словечки, характеризующие нечто творческое, – креатив, креативный). Креационисты отрицают принцип самопроизвольного восхождения от низших форм материи к высшим. Они считают, что без специально направленной энергии кирпичи спонтанно, например под действием урагана, сами никогда не сложатся в дом. Они утверждают, что идея саморазвития материи от простого к сложному не имеет экспериментального подтверждения, не основана на человеческом опыте и является идеологическим мифом.

         Эволюционисты оказались в затруднительном положении. Что они могут возразить, если действительно никаких свидетельств якобы постоянно текущей тотальной эволюции не видно, живое из неживого не вырастает, даже черви из грязи сами не появляются. Даже гадкие вши, обнаруживающиеся вдруг у вонючих бомжей, плодятся не от вони самой по себе, а вылупляются из гнид, отложенных столь же гадкими добропорядочными вшами-родителями. Да, некоторые смельчаки типа академика Лысенко Т.Д. и т.п., разные там Презенты, пытались, условно говоря, из чёрных жаб вырастить белые розы (помните есенинское: «Розу белую с чёрной жабой Я хотел на земле повенчать»?) или нечто в этом роде, да ни фигушки у них не получилось, презент Вождю Народов не состоялся.
 
         Денно и нощно трудятся селекционисты, посмотрите, сколько разных собачек и псищ понавыводили, а вывод один: кошку из собаки сделать невозможно. Никому из человеков, никаким скрещиванием и перекрещиванием, никаким даже Чернобыльским катастроечно-научным экспериментом большего, чем пятую ногу у свиньи, получить не удалось. Уродство – да, пожалуйста, нате, хватайте, в кунсткамеру спиртуйте. А вот из гуся сделать порося всё равно не удастся. Или чтоб из той же свиньи, органы которой, говорят, более всего подходят для пересадки человеку, да чтоб из неё заполучить самого человека, – то это невозможно представить даже в условиях спецлагеря оруэлловского «Скотского двора» (хотя обратное, но только в фигуральном смысле, в рамках высокой поэзии, возможно: «Вырастет из сына свин», – предупреждал В. Маяковский). Мы уж не говорим о таких фантазиях, как евтушенковская «ардабиола» или анекдотические смеси бульдога с носорогом, грузина с чемоданом. Барьер между видами, какие бы виды на него селекционисты ни имели, ещё ни разу никем из них не был преодолён. А ведь, напомню, главное, чем тужатся козырять эволюционисты-дарвинисты, это то, что ими якобы объяснён механизм появления именно новых видов; теория Дарвина так и называется: «Происхождение видов».

         Итак, креационисты, буде они степенные биологи, а порой и физики навроде «мифических» и тоже знающие постоянную Планка, не стали тупо задавать тупиковых вопросов о Создателе, а, объединившись в Институт Креационных Исследований (США, 1972), нанесли такой мощный удар по последователям бородатого Дарвина и жуткой пародии на него в лице безволосого Лысенко, что те, оклемавшись, вынуждены были встать из нокаута с отречением от идеи о равномерном течении эволюции. Эволюция стала представляться более сложной, с чередованием длинных плавных периодов спокойного развития, когда вид ответвляет от себя столько производных, сколько трофических ниш он может освоить, и периодов катастроф – коротких, но скачкообразно меняющих картину жизни, с внезапным появлением новых видов из прежних организмов в результате множественных, накладывающихся друг на друга мутаций.

         Sic! Это уже почти победа. Только вот эти мутации… тут какая-то мутата получается. Селекционная практика показывает, что мутации в целом понижают жизнеспособность выведенных пород. Эти породы, как правило, не способны выжить без помощи человека, а некоторые из них вообще не дают потомства. Так что теория катастрофического мутагенеза слабо подкрепляет доктрину эволюции.

         Воспользовавшись временным преимуществом, креационисты, эти истые теисты, совсем осмелели и квалифицировали доктрину эволюции как разновидность религии тотемизма, принятого на вооружение современным научным сообществом. А сталбыть, считают они, дарвинизм, пусть не совсем потерпевший катастрофу, но всё-таки приобретший катастрофическо-трагическую окраску в своих некогда ясных чертах, есть не что иное, как язычество в науке.

         Два слова о тотемизме. Давным-давно почти каждый народ считал себя произошедшим от какого-либо зверя, причём не обязательно от обезьяны, и даже вовсе не от неё. (Ибо обезьяна как предок вообще никому не нравится. И это при том, что родителей не выбирают и что их положено любить.) А некоторые и сегодня верят в это. Вон чеченцы, несмотря на их ислам с Аллахом, сотворившим мир и человека, производят себя от волков. Да чего там далеко ходить. Несколько лет назад в любимом всем кремлёвским народом с 2000 года Санкт-Петербурге возник некий Союз венедов, объявивших себя «детьми птицы клевучей матери-Сва», а священным занятием своим выбравших вязание веников.

         А закончим мы этот затянувшийся зачин напоминанием, что в поисках предков человека есть и иные предположения. Некоторые считают, что были и эволюция, и, так сказать, управление ею Сверху. То ли Бог, то ли Всемирный Разум время от времени вмешивались в вялотекущую земную юдоль и создавали новые интересные виды. Такая версия должна примирить эволюционистов с креационистами – она компромиссна и никому не компроматна.

         У эзотериков во главе с Блаватской своё откровение на этот счёт, но прикосновение к нему чревато ожогами и души, и мозга.
В последнее время появились могучие разработки о том, что во всём виноваты пришельцы с 13-й планеты, на Земле они застали обезьян и некоторым из них сделали генную операцию для того, чтобы было кому вкалывать на золотых рудниках в Африке, ведь своих шахтёров доставлять на Землю издалека накладно, а глупых земных обезьян не очень-то заставишь работать, умных же человеков – запросто (читайте книги Захарии Ситчина, USA, там всё это очень доказательно, и эпос о Гильгамеше проработан, и мильён археологических артефактов учтён). Гипотеза интересная, к ней можно прислушаться.

         Но можно быть и неслухами. Потому как если это даже и так, то есть если человечество расплодилось от неких космических засланцев, то снова встаёт уходящий в бесконечность вопрос: а кто создал этих пришельцев на их исторической родине?


         СНАЧАЛА БЫЛИ ЦВЕТОЧКИ…

         Скажем сразу: Вадим Маслаев – отпетый эволюционист, он считает, что жизнь саморазвивается. Причём ему очевидно, что природа не создаёт конструкции в расчёте наперёд, заранее неизвестно зачем – каждое её достижение не результат полёта фантазии, а вынужденный выход из безнадёжного положения.

         Но факт отсутствия у человека явных ископаемых предков (да и не только у человека – а где переходные формы у многих других видов? – палеонтологические следы их отсутствуют) и наличие этого самого недостающего звена заставили эволюционировать собственное сознание Маслаева. «О, коль схожа на нас зверь гнусный обезьяна!» – воскликнул классификатор Карл Линней. Ну и что с того, решил Маслаев, это ещё не значит, что мы произошли от обезьяны. Вполне может быть, что обезьяна – наш не родитель, а брат. Только менее удавшийся, даже просто карикатурный. Тогда кто родитель?

         К поискам истинных родителей Homo sapiens,a Маслаева подтолкнул случай. Когда-то, ещё молодым человеком, он пришёл на свидание, причём было оно назначено у цветочного киоска. Вскоре появилась жданная особь и удивлённо спросила: «А почему ты мне не купил цветы?» Маслаев над этим вопросом задумался, и серьёзно. Не тотчас, конечно. Но вопрос не давал ему покоя. Почему там, где есть двое, он и она, должно присутствовать ещё что-то третье, передаваемое от одного к другому в собственность? Вопрос, как видите, достойный пытливого ума учёного. (Особенно если у него, как у всякого дознавателя, холодное сердце и чистые – от такого предрассудка, как цветы даме, – руки.)

         Те, кто такие вопросы не задаёт, объясняют всё просто: это, дескать, инстинкт. Но для учёного оное объяснение не достаточно. Все инстинкты имеют древние корни, они получены нами от далёких предков. Кто они, эти предки?

         По одним некупленным цветочкам ягодку результата получить было трудно. Уж если идти искать предков, решил Маслаев, то не с лопатой, выкапывая отдельный зуб или кусок челюсти и достраивая к ним карточный домик цельного облика гоминида-прародителя и такой же призрачной прочности гипотезы, а лучше направить поиск по более сохранившимся признакам – всему палеонтологическому комплексу инстинктов, имеющихся у каждого человека.

         Такая работа исследователем была проделана, огромная работа. И на первый вопрос – о цветах – был найден ответ: женщины потому так любят цветы, что человек произошёл не от обезьян, равнодушных к разным там розам-мимозам, а от… летучих мышей.

         Женщина, конечно, ужаснулась бы этому ответу, ведь у неё есть своё, примерно такое понимание: «Я сама красивая, ну прямо как цветок! Поэтому и вокруг меня должны быть цветы!»

         Дорогая! Эту свою эмоцию выплёскивайте трепетным романтикам-эстетам, но не железным биологам! Биологи знают, что равнодушная к вашим изысканным чувствам природа снабдила всё живое довольно жёсткой программой, где главное – дышать, есть, размножаться и быть в безопасности. Цветы в этой тетраде могут выполнять только одну роль – роль продукта питания. Ими питались наши предки, и с тех пор цветы кажутся нам привлекательными, по форме – красивыми, на запах – приятными. Наверное, далёкий предок человека дарил своей возлюбленной цветок, как современный мужик дарит шоколадку, и тем приобретал её благосклонность. Дарить цветок с животных времён входило в брачную церемонию, и это надо помнить прогрессивному мужескому (так писали встарь) полу, быстрее консервативных женщин очищающих свою память от устаревших сведений.

         К инстинктам мы ещё вернёмся, а пока отметим, что на первом плане всё-таки был спор с дарвинистами. У них почти всё определялось морфологическими сопоставлениями, то есть сходством в строении тел человека и предполагаемых его родителей. Вот взять, например, феномен «эрекции» – прямохождения (Homo erectus – человек выпрямленный). Ни одно млекопитающее, кроме человека, не ходит с прямым вертикальным позвоночником. По Дарвину, предкам человека было выгодно всё больше и больше выпрямляться и становиться двуногими – чтобы освобождались руки, ведь они – инструмент в жизненной борьбе. Вот так, постепенно выпрямляясь, они и стали такими, что персидские Меджнуны выразили потом в словоизлияниях своим обожаемым Лейлам: «Своею стройностью ты унизила кедр!». (Гм, тогда почему не выпрямились гориллы и прочие гиббоны, что ж это они упустили свою выгоду?)

         Сказав «гм!», Маслаев продолжил свою мысль примерно так: несомненно, выпрямленный скелет достался человеку опять-таки от летучих мышей, ибо все они во время отдыха, большую часть своей жизни, висят вниз головой, миллионы лет висят, и для спрямления позвоночника этот метод гораздо более эффективен, чем сон человека на ровной доске по методике японского профессора Ниши. Кроме того, как выяснилось, многие рукокрылые (то есть те же летучие мыши, только поучёней сказано) умеют ходить по земле на двух ногах головой вверх. Правда, ходят они хуже, чем пингвины или, скажем, куры, но пингвины и куры не могут быть зачислены в наши предки, потому как наши женщины не несут яиц. А если несут, то с рынка, но не из себя.

         А дальше – мозг.

         По Дарвину, разум у человека возник якобы в результате освобождения рук, появления в этих руках орудий труда. Разум стал для человека средством выживания в беспощадных условиях естественного отбора. Но почему тогда человек не получил от эволюции, спрашивает Маслаев, таких проверенных средств защиты и нападения, как мощные клыки, большие рога (рога у некоторых доблестных мужей не в счёт, они получены не от эволюции), острые когти или хотя бы тёплую шкуру для защиты от холода? Если бы человек развивался от гоминидов и, следовательно, специализировался дальше (а специализация, медленное вхождение в свою трофическую нишу – суть эволюции), то он выглядел бы так, как обычно изображают дьявола – с рогами и копытами.

         Да просто дать дёру от опасности, спастись бегом (в беге человека обгоняет даже неуклюжий бегемот) или мигом вскарабкаться на дерево человек не может. И живёт. Как же так?

         Ответ Маслаева: человек остался обделённым средствами защиты и среди остальных животных выглядит зародышем какого-то таинственного существа, но при этом смог выжить потому, что получил разум уже в готовом, развитом виде.

         И здесь в самый раз мы подкинем Маслаеву вопросец: не пора ли, после такого заявления, вам, дорогой логик, становиться креационистом?

         Не знаете вы Маслаева! У него на все ваши недостойные каверзы заготовлены достойные поперечные траверзы.


         ПОЭМА ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ

         Точнее, не заготовлены специально для вас, а найдены в процессе постоянного напряжённого всматривания в проблему. И ответы нужны были прежде всего ему самому. А получить их можно, рассматривая человека во всей его уникальности, в том комплексе отличительных свойств, которые выделяют его из царства животных.

         Если стало ясно, что человек получил разум сразу, то – откуда? Конечно, катастрофы были, скачки в развитии живого мира тоже, но ведь и предпосылки для появления разума должны быть. Ну, действительно, не может же сложиться дом после урагана, если вообще нет кирпичей, а ещё лучше – готовых квартирных блоков!

         И вот для ответа на этот вопрос летучие мыши тоже оказались подходящим объектом. Именно рукокрылые обладают наиболее совершенным, в отличие от дельфинов и некоторых других животных, аппаратом эхолокации, они просто виртуозы её. А что такое эхолокация? Ведь это уже разговор с окружающим миром. Не глазами видит летучая мышь, а опрашивая всех встречных и поперечных – всё пространство – этой речью. Хотя глаза и имеют. Но они получены летучими мышами от предков. И оказались практически не нужны, так как этот отряд животных был вытеснен из светлой дневной жизни в тёмную ночную. И стали они опрашивать мир не глазами, а… ртом или носом. Из гортани у летучих мышей идёт ультразвуковой сигнал, и мы должны запомнить это: орган человеческой речи – язык – тоже модулирует тот звукоток, который идёт из гортани.

         Физические характеристики эхолокации вполне соответствуют теории языка и речи. Структура фразы такова: импульсный синусоидальный сигнал-запрос плюс ответная серия. Например, летит ночная бабочка. Летучая мышь получает от неё, согласно законам физики, на один посланный короткий сигнал некую сумму отражённых сигналов, уже разных и по частоте, и по амплитуде, и по фазе. Воспринимающий орган – уши. Дальше в работу вступает мозг летучей мыши. Он обрабатывает полученную информацию и получает чёткое представление – что это за объект, куда и с какой скоростью он перемещается.

         Сканирующие лучи посылаются, конечно, в разные моменты времени по разным направлениям. И разговор с пространством, если перевести его на человеческий язык, выглядит примерно так:

                Кто там? Слева удаляется бабочка.
                Кто там? Справа висит стрекоза.
                Кто там? Слева приближается бабочка.
                Кто там? Справа улетает стрекоза.

         И что же получается? А получается, что летучая мышь разговаривает стихами. Вот это, стоящее впереди каждого отдельного стиха, регулярно повторяющееся «Кто там?» в теории эхолокации является излучённым импульсом, а в стихосложении называется анафорой – приёмом, подчёркивающим ритмичность речи. Возьмём пример из Бальмонта:

                Она отдалась без упрёка,
                Она целовала без слов.
                – Как тёмное море глубоко.
                Как дышат края облаков!

         Летая, летучая мышь сочиняет целые поэмы. Правда, с примитивными рифмами, но они уже появились. А генезис их оставался неразгаданным и в наше время. Теоретик стихосложения академик В. Жирмунский удивлялся: «Рифма появляется для нашего исторического сознания уже в готовом виде – как Паллада из головы Зевса».
         
         Дж. Дармстетер, исследователь древней персидской поэзии, приводит такую легенду: «Царь Бехрам-Гур сидел однажды у ног возлюбленной – красавицы Дель-Арам. Он говорил о своей любви, она отвечала тем же. Два сердца бились в унисон; в унисон звучали и слова; как ЭХО повторялись одинаковые звуки. Так Персия родила поэзию, ритм и рифму».

         Легенда эта не может заменить научного познания, но приближается к нему, слово ЭХО мы выделили специально. И не будем спорить, кто первый родил поэзию, ритм и рифму, персы или не персы, – главное, что предпосылки для этого уходят в глубину миллионолетий.

         Однако, спросит читатель, разве другие животные не издают звуковые сигналы, например означающие опасность? Издают. Но надо ведь перебросить мостик от просто звука к слову. А слово – это последовательный звукоряд, обозначающий конкретный объект или взаимоотношения между объектами. Чтобы осуществился переход от просто звука к слову, должна была произойти идеологическая революция в мышлении, и физическим базисом её, считает Маслаев, стала эхолокация, в структуре которой уже были фразы и уже лежала идея слова, языка и речи, и поэтому мыслительный аппарат человека, унаследованный им от своих предков, был готов восстановить эту идею на новом уровне.

         Мозг летучих мышей к этому был готов. И мы знаем ещё, что мозг дельфинов, тоже эхолоцирующих пространство, только подводное, также весьма развит. Есть даже легенда о том, будто бы дельфины – это бывшие люди, ушедшие жить в океан во время всемирного потопа. «Морскую воду стали пить… и скользкой кожей обрастали, чтобы стремительнее плыть», – писал С. Кирсанов в поэме на эту тему «Дельфиниада».

         А вот те животные, которые не имеют эхолокации, не имеют и столь высокоразвитого мозга. Он у них не развился потому, что в этом нет необходимости, глазом мир воспринимается интегрально, сразу большой картиной. Хотя сигналы здесь тоже отражённые, изначально исходящие от некоего источника света, но поступают они в мозг не последовательно, как при эхолокации, а параллельно, и создание картины упрощается.

         И ещё интересно. Долго люди не могли понять: как это летучие мыши летают в абсолютной темноте, ни с чем не сталкиваясь? И первый, кто высказал предположение о том, что они используют звуковое эхо для обнаружения препятствий, был знаете кто? Изобретатель знаменитого «максима» – скорострельного станкового пулемёта Хайрем Стивенс Максим. И он же предложил применить эхолокацию в приборе для обнаружения невидимых предметов.

         Добавим, что известнейший учёный Н. Бехтерева несколько лет назад, пытаясь объяснить эффект ясновидения, высказалась таким образом, что, по-видимому, в основе этого несомненно встречающегося явления лежит локация пространства, осуществляемая человеческим мозгом. Заметим, что, хотя физическая природа механизма локации у человека пока остаётся неясной, академик Н. Бехтерева, всю жизнь занимавшаяся исследованием мозга, не сомневается в его способности выполнять подобную аналитическую работу.

         Жаль только, что внучка великого В. Бехтерева более известна своим гениально-парадоксальным императивом: «Насчёт гласности не может быть двух мнений!»


         ВСЯКАЯ ВЛАСТЬ ПРОПИТАНА КРОВЬЮ

         Маслаев продолжает поиск и находит, что истоки такого специфического устройства человеческой жизни, как государство, тоже находятся там, в популяциях рукокрылых. Причём у них такая же социальная дифференциация, как и у людей.

         Напомним, что среди летучих мышей есть вампиры, они же упыри, которые живут тем, что сосут кровь у коров и других животных, в том числе и у своих сородичей.

         Человеческое сообщество условно можно разделить на две основные группы – рабов и вампиров. Рабы – это те, кто трудится; вампиры – те, кто начальствует. Вампиры-человеки рвутся к власти и получают её. И затем паразитируют на рабах-тружениках во имя их же интересов. Аналогия этому – в пещерах, где под потолком висят гроздья летучих мышей. Вампиры-рукокрылые, сначала обвеяв и усыпив своих невампирных собратьев, затем прикладываются к ним, нежно целуют, прокусывают кожицу и далее отсасывают у них кровь. Казалось бы, раз такой беспредел и жуткая эксплуатация, то почему бы остальным летучим мышам не объединиться в гневе и не изгнать паразитов, которых в несколько раз меньше? Но дело в том, что эти отвратительные вампиры не впускают в пещеру, где живёт популяция, хищников – так называемых «листоносов», уже настоящих разбойников, которые мало того что выпивают кровь, так ещё и терзают и убивают своих жертв. А вампиры – эта подлинная пещерная номенклатура – сосут кровь в меру, не до конца, и даже строго по очереди. Получается, что обычным летучим мышам лучше платить кровавую дань своим родным пещерно-национальным кровопийцам, чем быть уничтоженными кровопийцами, появляющимися извне.

         Такая вот форма общественного договора, имеющая почти полную аналогию в человеческом мире. И вот она, основа психологического разделения на своих и чужих, на «мы» и «они» – эту основу патриотизма, считает Маслаев.

         У вампиров и рабов очень разная врождённая психология. И, соответственно, мораль тоже. Для достижения власти носители вампирской психологии готовы на всё – для них цель оправдывает средства. И как же это отличается от психологии и морали тех, кому любая «власть отвратительна, как руки брадобрея» (О. Мандельштам), она им не нужна в принципе. Вот яркий пример. В 1905 году народ Норвегии предложил своему национальному герою, знаменитому полярнику Фритьофу Нансену, занять пост президента. Ни один вампир не отверг бы такого предложения. Но Нансен отказался не раздумывая. Он хотел заниматься обычными своими делами. И это большой парадокс: тот, кто хочет править, недостоин власти, а кто достоин, не хочет тратить на неё своё время.

         Маслаев очень много места в своих разработках отдаёт именно проблеме истоков человеческой морали, далеко не божественной, как можно заметить, по своим проявлениям, а значит, и по своему происхождению. Знание этих истоков, считает исследователь, помогло бы выработать правильные ориентиры в организации человеческого общества. Коль в основе всех форм государственной власти и общественного строя лежит вампиризм, то есть внутривидовой паразитизм, то форма власти имеет малое значение. При любой власти на вершине её оказывается по сути своей вампир, а в идеале должен бы быть раб, мораль которого направлена не на ограбление народа, а на служение ему. Но такие случаи бывают крайне редко. Из всех видов государственного устройства, считает Маслаев, хуже всего демократия, так как она собирает в органы власти наиболее активных вампиров со всей страны. Лучше всего – конституционная монархия. В ней власть передаётся по наследству, и остаётся некий шанс, что наследник власти окажется по своей психологии невампиром.

         Итак, наши представления о государстве, родине, морали и нравственности оказываются производными древних инстинктов и двойственными по своему содержанию. Для наследников вампирических качеств, то есть примерно одной десятой части народа, государство служит дойной коровой, а власть над людьми является смыслом жизни. Для другой, большей части народа, наследников рабской морали, тружеников, государство – аппарат насилия и принуждения. И ладно бы, с этим можно б смириться, если бы жизнь человеческого общества, определяемая в большинстве своих черт власть имущими, производила впечатление устроенной разумно. Куда там! С каждым веком дела идут всё хуже. И что же будет дальше? Вопрос тем более уместен, что меньшая, властная группа не собирается ассимилироваться внутри большой, потерять свои держимордские и унтер-пришибеевские замашки – напротив, они издавна стремятся размножаться обособленно – все эти князья, графья, элиты, VIPы.
         И потому вопрос: а не разделится ли со временем единый вид Homo sapiens на два самостоятельных вида – Homo-бугров и Homo-горбов?


         КОГДА Я ПЬЯН, А ПЬЯН ВСЕГДА Я… НЕ ОТ НАРКОТЫ, ТАК ОТ ЛЮБВИ

         Приверженность человека к алкоголизму, наркозависимость, считает Маслаев, корнями своими имеют также особенности жизни рукокрылых. Наркотические вещества, содержащиеся в плодах, семенах, цветах и других частях растений и употребляемые теперь человеком, первоначально были созданы природой для рукокрылых. Они привязывали их невидимыми нитями к наркосодержащим растениям для их гарантированного опыления, порой даже ценой быстрой смерти самих опылителей.

         Среди летучих мышей есть т.н. летучие собаки. Они живут в тропиках и очень любят сладкий перебродивший сок, вытекающий из перезрелых плодов и скапливающийся в устьях листьев пальм. Летучие собаки напиваются этой бражки до такой степени, что не могут лететь домой, падают на землю и валяются в бессознательном состоянии. Местные жители собирают пьяных животных в корзины и отправляют на кухню. Мясо летучих собак считается среди туземцев большим лакомством.

         Но мы знаем, что наркозависимость у людей очень различна. Объяснить это можно тем, что произошли мы от различных рукокрылых. Одни летучие мыши растительноядны, другие питаются насекомыми, а третьи – хищники либо паразиты. Действие на них, а значит и на нас, растительных наркотиков должно быть разным.

         Возможно и такое, что некоторым рукокрылым в войне с растениями удалось выработать противоядие от наркозависимости и опыт их мог бы пригодиться человеку. Вопрос этот заслуживает специального изучения, считает Маслаев. Тем более что замечено: мыши-вампиры, сосущие животных, заражаясь от них бешенством, потом ещё живут многие месяцы, у них выработалась какая-то биологическая защита от бешенства. Так, может быть, есть у них защита и от наркотиков и алкоголизма?
Множество – свыше сотни в целом – других параллелей и зависимостей находит автор гипотезы, сравнивая человека и рукокрылых.

         Вот женщины – почему многие из них инстинктивно боятся мышей (не летучих, а самых обычных – серых безобидных мышек)? Да потому, что эти обычные мыши способны ползать по стенам и, проживая в одной пещере с летучими мышами, могли нападать на беспомощных беременных самок, которым не хватало места на потолке и они вынуждены были висеть на стенах. Страх был так велик, что до сих пор, завидев мышонка, женщина отпрыгивает и визжит, чтобы предупредить о смертельной опасности своих подруг.

         Возвращаясь к любовным отношениям между мужчиной и женщиной, Маслаев ставит такой вопрос: в чём секрет поцелуев? Не в том ли, что самец летучей мыши мог накормить нектаром самку? А также пыльцой, прилипшей к усам и бороде. И последующую благосклонность самки можно считать простой платой за вкусную еду. А коли так, то и менструальный половой цикл появился как необходимость расплачиваться – сожительствовать – в периоды покоя половой системы самок, ведь нужда в пище постоянна.

         А привычная для человека поза при копуляции (то бишь соитии), не свойственная большинству животных, может быть объяснена тем, что для рукокрылых с широкой перепонкой между хвостом и ногами она была единственно возможной.

         Любовный садизм у людей также может быть объяснён отношениями полов в мире летучих мышей. Например, полюбили друг друга раб и вампирица или, хуже того, разбойная лжевампирица. Это возможно и у рукокрылых (и тогда любовные игры могут заканчиваться высасыванием крови у жениха и даже пожиранием его со всеми потрохами), и у людей (и тогда Петрарки падают в обморок от одного только появления в поле их зрения недоступных Лаур; а такие успешные охотники за самками, как Пикассо, делят их на богинь и служанок – вампириц и рабынь, если брать аналог в мире рукокрылых).


         ЧТО ЕЩЁ У НАС, РЕБЯТА, В РЮКЗАКАХ?

         Доказательная база гипотезы Маслаева велика. Большинство пунктов её мы просто вынуждены опустить. О некоторых упомянем очень кратко.

         Это и многообразие у рукокрылых в отношениях между полами, такое же как у людей, – от парной семьи до гаремов, состоящих как из самок, так и из самцов.

         Это и сны с полётами, которые люди видят часто (а вот чтобы плавать в морских недрах – не видят!).

         Кстати, полёты. Исследователь задаётся вопросом: не связано ли предпочтение, которое отдают самоубийцы, прыгая вниз с высоты, с тем особым, идущим из глубочайших недр ощущением, что полёт – это очень красиво и даже привычно для случаев особого эмоционального подъёма (да, да, подъёма, переполнения какой-то неуправляемой радостью, когда так легко преодолеваются границы дозволенного), а с другой стороны, при негативном стрессе, когда кажется, что от неприятностей можно улететь.

         К этому же реликту автор гипотезы относит и стремление людей прыгать с парашютом, стремление  порой столь неуёмное, что счёт прыжков может измеряться многими тысячами, – не столько по «производственной необходимости», а по любви к самому процессу. О лётчиках и планеристах уж и говорить не приходится – им интересней жить в небе, а не на земле. Как верно подмечено любимой в народе песней, для таких бравых парней даже «девушки – потом», а «первым делом, первым делом – самолёты». (Пушкин как-то сказал, что нельзя сравнивать котлету с погодой, в нашем случае – девушек с самолётами, но, видать, уже по пословице, когда очень хочется, то можно.)

         А вот стремление к высоте, наиболее ярко проявляющееся у альпинистов, полагает Маслаев, идёт оттуда же – от тех крылатых млекопитающих, точнее от той их разновидности, называемой «летучими собаками», которые, в отличие от сородичей, из-за своего большого веса не могут подвешиваться на потолке пещер и ночуют на вершинах одиноких старых сухих деревьев, куда не могут забраться земные звери. Возникает вопрос: не этот ли первобытный подсознательный страх гонит альпинистов в горы, делая их сверхчеловеками, смелыми до безрассудства и часто погибающими «пачками»?.. 

         Продолжая сопоставления в области психологии, исследователь обнаруживает, что свойственный сознанию любого человека феномен разделения на «мы» и «они», вероятно, тождествен представлениям о добре и зле, а также примыкающим к ним сказочным представлениям о неких блаженных краях с молочными реками и кисельными берегами (на другом полюсе находятся представления о существовании владений злых сил, чертей, ведьм и прочей нечисти), которые также гнездятся в нашем подсознании и имеют древнюю основу. Ту основу, где, с одной стороны, мрак замкнутого пространства пещеры, хищники, зима, нехватка пищи, страхи... серая незавидная юдоль, а с другой – бескрайний мир с вкусными бабочками, с нектаром, пыльцой и прочими прелестями – полюс добра, настоящая жизнь, рай!.. Что же касается «мы» и «они», то зло мира сего для многих людей категория компромиссная. Рекетир, предоставляющий кому-либо «крышу», – тот же «свой» вампир, хоть и сосущий кровушку, но помогающий защищаться от других врагов, а потому – уже почти добро. Таковы корни рабской психологии...

         Или – поведение, когда пожар в помещении. У людей возникает паника и давка у выхода. Вход затыкается телами сбитых и – трагедия! Хотя можно, казалось бы, спокойно всем выйти – успели бы. Да в том-то и дело, что спокойно – не могут. Точно как у летучих мышей, которые тысячами срываются с потолка пещеры, если землетрясение или потоп. Но скорость-то у них выше, а манёвренность выше стократ. Они не сталкиваются и не давят друг друга. Инстинкт у людей остался, но служит им дурную службу…

         Однако вернёмся к вещам более грубым – физиологии.

         Вот молочные, временные, зубы у человека – казалось, почему бы зубы не иметь сразу одни и на всю жизнь? Оказывается, у детёнышей рукокрылых молочные зубы тоже есть, специализированные, загнутые назад для зацепления за соски грудных желёз матери, чтобы не сорваться в полёте с её тела и не погибнуть. Когда ребёнок летучей мыши подрастает, молочные зубы сменяются, и вторая генерация зубов уже имеет нормальную форму. Человеческое дитя не летает с матерью, но дентальная двухэтапность сохранилась.

         А помните выражение «типун тебе на язык»? Кончик языка у человека очень чувствительный. Это особенно ощущается, если много щёлкать семечки – тогда здесь появляется болезненный прыщик, называемый «типун». Аналогом ему, считает Маслаев, может быть кисточка из чувствительных тонких сосочков у одного из видов летучих мышей, которыми они высасывают нектар из цветов. (Опять цветы!)

         А то обстоятельство, что самки летучих мышей перед впадением в спячку и предстоящей беременностью накапливают запасы жира на бёдрах? У женщин в период полового созревания отложения жира располагаются аналогично.

         А то, что у многих пожилых людей на пяточных костях вырастают небольшие костные образования, напоминающие шпоры? Иногда они разрастаются настолько, что требуют хирургического вмешательства. У летучих мышей шпоры на пяточной кости служат для прикрепления перепонок.

         А то, что человек рождается на свет с длинными руками и короткими недоразвитыми ногами? Такое соотношение конечностей свойственно и рукокрылым.

         А то, что около человека и летучих мышей кормится множество одинаковых мелких паразитов? Это тараканы, пауки, вши, блохи. А постельный клоп – тот вообще паразитирует только на человеке и рукокрылых!

         А музыкальные способности человека? У рукокрылых особенно развиты слуховые подкорковые центры головного мозга. Без такого наследства, считает Маслаев, не смогла бы возникнуть музыкальная культура мира.

         А время и расстояние? Точнее, представления о них. Когда человек говорит «мой дом в пяти минутах ходьбы», он говорит о расстоянии – одно с другим соотносится вполне определённо. А у летучей мыши? Чтобы быстро летать, не задевая предметов, в её мозгу должны быть часы – счётное устройство, чётко определяющее разницу во времени между сигналом посланным и его эхом. Не эти ли часы, то есть представление о времени как основном факторе всех действий, получил в наследство от рукокрылых человек? И пусть редуцировалась (отмерла) эхолокация, но ведь мозг-то остался! А биочасы понадобились уже для решения других задач. Способность определять время с точностью в 5-10 минут можно развить практически у любого человека – без всяких кварцев и маятниковых механизмов. Случай Пастернака, отмерявшего не пятиминутки, а тысячелетья, стоящие на дворе, опускаем в силу его уникальности.

         Кстати, здесь, в пространственно-временных отсчётах, у людей порой наблюдается такой парадокс. Идут навстречу друг другу два человека, и вдруг начинают синхронно качаться налево-направо, пытаясь уступить дорогу. Отчего это? Маслаев объясняет это так: наши далёкие предки передвигались намного быстрее нас (до 100 км/ч), тормозить в воздушной среде было намного труднее, чем менять курс; вот и человек при внезапной встрече с препятствием автоматически мгновенно меняет курс, хотя ему-то как раз гораздо проще было бы тормознуть и соотнести своё движение с движением встречного человека, увы, столь же зависимого от доставшегося наследия.

         К этим же последствиям наследия Маслаев относит и поведение автоводителей в опасных дорожных ситуациях. Как ни учат новичков крутить руль в сторону заноса, чтобы выправить автомобиль, в реальности наука напрочь забывается, руль водитель всё равно круто гонит от заноса, и машина летит под откос. Срабатывает не наука вождения (даже если экзамен сдан на отлично), а врождённая реакция на опасность, от опасности же не размышляя надо шарахаться. Для летучих мышей, у коих гололёдов в пути не бывает и механика движения другая, такая реакция была и есть – правильная. А вот наследственность, доставшаяся их потомкам... Не оттого ли погибла принцесса Диана, когда её извозчик рванул руль от мнимой опасности – вспышки фотоаппарата?..
С помощью летучей мыши Маслаев бросил и новый взгляд на природу ревности. Не мужской – с нею всё понятно, она направлена против осеменения избранницы посторонними самцами, иначе он потратит свою жизнь впустую, выкармливая чужих детей и не имея своих. А вот ревность женская, помимо ущемлённого самолюбия, – откуда она? Если брать род людской, то женщина худо-бедно может справиться с задачей воспитания потомства и без мужика, но тогда чего ей с такой яростью отстаивать своё право собственности на него? Не в том ли кроется секрет, что когда-то персональный самец, от которого летучая мышь зачала, буквально спасал её и будущее потомство от гибели, опасность которой исходила от вампиров – любителей пососать очень вкусную, отличающуюся по составу,  кровь беременной самки? Такая верность напрямую служила продолжению рода и заслужила быть увековеченной в подсознании как высшая ценность, а посему всякие легкомысленные супруговы шуры-муры и через миллионы лет должны нещадно искореняться – и калёным железом, и батогами, и вырванными клочьями волос и, наконец, той же ответной мерой – изменой в отместку. Коль ты такое гнусное и похотливое животное – живи, чёрт, с рогами!.. Кстати, «супруги» – означает «находящиеся в одной упряжке», а взялся за гуж, не говори, что не дюж, – натягивай крепче гужи!..

         Или взять зачатие. Если у большинства млекопитающих это (и зачатие, и совокупление вкупе) возможно только один раз за весь половой цикл – в период овуляции, то есть течки, то у человека и летучих мышей сожительство и оплодотворение за тот же половой цикл возможны много-много раз. А если кто-то вспомнит, что и у приматов потребительская корзина эротических удовольствий столь же полновесна, то ведь сие только подтверждает гипотезу – они, приматы, имеют тот же корень, что и человек.

         А есть ещё такая штука – телегония. Это сохранение в половых путях самки живых сперматозоидов на некоторое, порой длительное, время. Явление нечастое, но в мире людей может приводить к таким казусам, что родившийся ребёнок, зачатый вроде бы ровно девять месяцев назад, похож, однако, не на нордического отца-мужа или такую же чистокровную арийку-мать, а, берём наиболее контрастный случай, – ну, скажем, самый настоящий негритёныш! То есть является отпрыском того мачо либо мучачо, который, утолив свою тропическую страсть на этом самом лоне пару месяцев до того, ничего не подозревает, да и думать не желает... Негр, конечно, крайность, и обычно у псевдоотца нет причин для шока, даже буде он гармонист. Вот если б гармошка умела всё говорить не тая, тогда дело другое... Одним словом, у летучих мышей это явление – самое что ни на есть заурядное. Впали в зимнюю спячку – осеменённых самок всего 10-15%, проснулись от зимовки – брюхатых, простите, уже 100%!.. Вопрос: почему были названы «ровно девять месяцев»? Да потому что эти, от предыдущего партнёра, сперматозоиды, приморившиеся при штурме яйцеклетки, но живые, отдохнув месячишко-другой во влагалище (ну, прямо, как на курорте!), при новом половом акте активизируются, вновь идут в атаку, и один из них побеждает. Это у людей. А как они активизируются у летучих мышей, можно только предполагать. Возможно, найдутся учёные, готовые подержать зимой свечку в пещере с летучими мышами.

         Был ещё такой эксперимент – на зрительное восприятие. Английский психолог Д. Стрэттон неделю непрерывно носил специальные очки, переворачивающие мир вверх ногами. Вначале дела шли плохо: психолог то и дело обо всё спотыкался и вообще был нелеп. Но через несколько дней он освоился с очками настолько, что смог уверенно ездить на велосипеде и автомобиле и даже заколачивать противнику теннисные мячи. Правда, интересно? Ведь ни одно животное (исключая приматов, но о них уже говорилось) не способно освоить переворачивающие очки. Единственное животное, видимый мир которого ежедневно и многократно переворачивается с головы на ноги и обратно, – это летучие мыши. Вам всё понятно?

         Переходим к кровопусканиям. Какое животное чувствует себя лучше после такой процедуры? Только человек, использующий кровопускания с незапамятных времён. Даже пиявок стали кормить своей кровью с этой целью –  чтобы ушли головные и грудные боли и прочие напасти. А почему именно пиявок – ну, это за отсутствием настоящих вампиров. Важно то, что крови, стало быть, в человеческом организме вырабатывается несколько больше, чем ему необходимо. Такая вот неискоренимая с прапещерных времён привычка.   


         Но, кажется, в гостях у Маслаева мы запозднились... За пределами нашего показа осталось ещё многое. Особенно из области физиологии, особенно рудиментарной и атавистической. Здесь и большая частота появления у женщин родинок на лице около рта и носа (по Маслаеву, родинки – это следы бывших когда-то на мордочках летучих мышей вибрисс – жёстких чувствительных волосков). И губы сосущего типа у человека и летучих мышей (последним это было необходимо для высасывания нектара или крови). И наличие бороды и усов только у мужчин – на них собиралась пыльца, служившая питанием для беспомощных, больных или беременных самок. И то, что, питаясь цветковыми растениями, в пыльце которых содержится полный набор аминокислот при избытке витамина С, летучие мыши в процессе эволюции не обзавелись механизмом выработки в своём организме этого витамина – у человека и приматов тоже нет нужных ферментов для самостоятельного синтеза витамина С...

         К рудиментарным в человеке Маслаев относит также, например, ушные раковины – их роль в улавливании звука очень мала (проверить это можно, закрыв уши руками), и их ещё ждёт неизбежная деградация. Уже сейчас многие люди, особенно такие эстетически чуткие, как дамы и художники, не любят показывать и изображать уши, прикрывают их волосами, головными уборами. Явным, но не случайным атавизмом являются появляющиеся иногда у людей перепонки между пальцами, способность двигать ушами... А копчик – несколько низших сросшихся позвонков – этот остаток отмершего хвоста летучих мышей? А любовь большинства мужчин к курносеньким носам у женщин, таким похожим на носы наших прародителей? И разве не дышит поэзией видение быстро идущей женщины с развевающейся шалью на плечах, так напоминающей развёрнутые в полёте крылья летучей мыши. «Я чёрная моль, я – летучая мышь!..»


         ЧЕЛОВЕК КАК ВИД ЕСТЬ РУКОКРЫЛОЕ

         Диапазон доводов исследователя в пользу своей гипотезы простирается от какого-либо бугорка  на теле человека, являющегося эхом органа нашего экзотического прародителя, до высокой, но не безумной поэзии.

         Наш исследователь понял, что новый взгляд на происхождение человека может заслужить длительное внимание не экстравагантностью самой по себе, а весомостью доказательств. А для весомости надо иметь немалую сумму их. Надо по-новому объяснить всё или почти всё, что существенно отличает человека от животных.

         Маслаев собрал столько доводов в пользу своей версии, что, пронумеровав их, получил число, большее 100.
Если вспомнить теорию вероятности, то к этой массе доводов можно применить несколько странную оговорку: истинность гипотезы Маслаева более чем вероятна.

         Маслаев пришёл к выводу, что:

         Всё, что есть у человека, есть и у рукокрылых.

         Что сам человек как вид есть рукокрылое, лишённое крыльев и эхолокации.

         Что приматы не происходят друг от друга.

         Что у них общий предок. Что этот предок теперь очевиден – это рукокрылые.

         Что мы с обезьянами и гоминидами – только лишь братья, и не более того.

         Что человек изначально появился совершенным.
Что, десантировав от летучих мышей, он изначально оказался гораздо более удачной моделью, чем обезьяна.

         Что пусть он самый неспециализированный вид приматов, но он – верх совершенства. Но не в физиологическом смысле. Его совершенство – в его разуме.

         И разума у него больше, чем требуется для обыкновенной животной жизни.

         И есть надежда, что он, обременённый ужасным наследием животных инстинктов, преодолеет их. Не воспитанием, так генной хирургией. И будет процветать. И будет покровителем всех остальных земных существ и растений.

         Хотя,  жаль, конечно, что утратил рукокрылость. Эту жаль он понял ещё в древности, пытаясь соорудить себе крылья (Икар, воск). И что пришлось заменить их неживыми лётными конструкциями – как и вместо эхолокации изобрести локацию электромагнитными излучениями. Но, может быть, эволюция на новом витке от них откажется как от явлений неестественных и даже противоестественных?..

         Дарвину давайте всё-таки отдадим должное. В заключение своего труда «Происхождение видов» он писал: «Есть величие в этом воззрении на жизнь с её различными силами, изначально вложенными Творцом в незначительное число форм или только в одну».
   

         P. S. ПРИТЧА. Умирал 91-летний старик, мой отец. И спросил сын у него: «Что самое главное в жизни, отец? Здоровье? Благополучие? Семейное счастье? Удовольствия? Слава? Богатство?..» И ответил старик: «Совесть».

         От какого зверя произошла совесть?


         P. P. S. На этот наивный вопрос наука давно искала ответ. Так, родоначальник утилитарной морали Иеремия Бентам, английский правовед, свято верил, что польза есть единственное основание нравственности. Сегодня биолог Николай Кастрикин, и не он один, также доказывает, что для выживания человека как вида совесть оказалась очень неплохим подспорьем.

         А «пост-спорьем» всего этого станет, вероятно, итог гигантской работы по научной реконструкции генеалогического древа человека – не отдельных избранных вампиров-властителей (составлением своих пышных, как их парики, древ в основном занимались дворяне), а, по выражению поэта Велимира Хлебникова, творян, – или в целом рода человеческого. Благо, инструмент для построения такого древа есть – генетический анализ всех живых и ископаемых, в том числе окаменевших, останков всего когда-либо жившего на Земле.