Встреча с Антокольским
Он был стар, как Державин,
ноги грелкою грел,
жарил там, где проржавел,
и дым трубкою ел.
Я назвал свою фамилию. Он посмотрел как-то яблокоглазо и запыхтел, всё гуще и гуще:
– Шерстюк? Шерсти тюк? Ворсюк? Волосюк? Ершук? Сын Щетинников? Ежук? Иглюк? Уколюк? Задирюк? Да вы понимаете, кто вы есть? Вы – Антишерстюк! Вы сам не свой... Что вы думаете о женщине?
Вдохновляясь кликушески
(был верлибровый бум,
как перчатка, сверкнувшая
неизвестно кому),
я читал что-то дерзкое,
низвергательски смел,
с обстановкою местною
не считаясь совсем,
я читал про агонию,
когда тело в поту,
про жестокую конницу
жажды зверской – и тут:
– Как? Как вы назвали женщину? Стерлядь? Да вы понимаете, что не имеете права! Вот, послушайте!..
Забыв про свои ноги, он подскочил к стеллажу, схватил древний томик и заклокотал: О, ля фам! О, ля фам! О, ля фам!..
Оляфамив прилично,
он полез вглубь стола,
где бутылка «Столичной»
вспыхнуть светом ждала.
Рядом с гранками «Избранного»
он поставил стакан
и сияние чистое
в его грани втолкал.
Я смущён был не очень,
сам имея снаряд
типа «Чёрные очи»,
но, видать, невпопад.
Он взглянул с любопытством
(снова яблоки глаз)
и движением быстрым –
наотрез, наотказ:
– Вот – катарсис. Если уж очищаться, то слезой. Или – чистым, как слеза. Причащаетесь часто?..
Я ввинтил, не поморщась,
и лимон приложил.
«Хорошо!» – он, довольный,
крякнул, будто сам пил.
Сам стихами пыхтел он
и дымил, и клубил,
то цветными, то белыми
кольцевался и плыл.
«Ты поэт! - возопил он. –
И дано тебе знать,
что, как спирт из опилок, –
шар стихами пузат!»
И я видел, как зоин*
улыбнулся портрет,
и я, кажется, понял,
в чем поэта секрет.
Просто мастером вздорным,
чья нещадна рука,
ловко загримирован
был он под старика.
Из-под складок опущенных,
словно занавес, кож
в нём проглядывал юноша
живоусый, как морж.
Волшебствуя словами,
жизнью он колдовал
и меня, расставаясь,
в губы расцеловал.
* З. Бажанова - жена П. Г. Антокольского.
Свидетельство о публикации №111110902574