Иронический портрет Г. М. Красильникова

ИРОНИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ
Г. М. КРАСИЛЬНИКОВА,

               русского, беспартийного,
               уроженца XX-го века,
               проживающего противу
               стоянки первобытного человека,
               в доме, который вот-вот снесут,
               мастера кисти суть,
               коменданта помойки и клоповника
               по совместительству,
               заваривающего чай
               как то приличествует.

Георгий Михалыч, пока Вы выдавливаете
из тюбиков мой гениальный портрет,
я Вас нарисую. Пусть виды видавшие
слова на Вас взглянут, мазне не во вред.

Начнём с головы. Волосатою тыквой
назвать её можно б, как то повелось,
да волосами не слишком утыкана
и слишком наружу – как сопка – нос.

Я знаю, откуда у Вас залысины.
С кистями – затык. И где ж их берём?
С начала советско-китайского кризиса
подручным Вы пользуетесь сырьём.

Брови густы и ленивы, как мурки.
Глаза побыстрее. Добры. Глубоки.
В них плещутся два молодых сатурна,
надевши спасательные круги.

Вот рот. Квасо-траво-краПИВО-глотатель.
И он же изверг, беломорину вдев,
вопросец – мне лично очаровательный:
«ГДЕ НАСЕКОМОСТИ ПРЕДЕЛ?»

Возьмём теперь торс. Он могуч. Охалатен.
Халат весь б/у. И х/б. Чёрный весь.
Весь в красочных пятнах. Но не запятнана
халатская чернорабочая честь.

Руки-поруки... Они древовидны.
Это влияние стружек и рам.
И мебели сборно-разборно-невиданной.
И вида из окон на ёлки храм.

В общем и целом немного сутуловище
едет на детище. Шинный след.
Изобрели Вы – признает будущее –
чудо: подрамник-велосипед.

Изобразить мне осталось две вещи,
весьма характерные: фон и тон.
Тон дымно-сугробен, небом подсвечен.
Так синяково не жил никто.

Фон внешне спокоен. В нём, палкою шаря
успешно, как сотни других не смогли б,
охотится спутница Ваша поджарая
под шляпой широкой, как зонтичный гриб.

Она и модель Ваша повсеместная,
и модельерша, каких я не знал,
и экстренный выпуск последних известий,
и верный заказчик, и Главтранжирснаб.

Фон сразу теплеет – атмосфера нагрета, –
когда, поправляя галстучек свой,
войдёт главхудожник т. Свинаренко,
оценщик... простите, ценитель большой.

Едва не забыл сказать я о времени,
чреватом для нас запоздниться у Вас.
Для «прихожан» всегда оно пленное,
когда ни придёшь – комендантский час.

Чем заняты Вы? Всё одним и тем же,
когда ни зайди – плита всё да щи.
Вы винегрет по-кубистски режете,
олеем, как лаком, его умащив.

И это понятно: чтоб древо искусства
вечно цвело и могло плодить
плоды натюрмортов, как мумии грустные,
надо модель ежедневно кормить.

Ну вот вроде всё, Георгий Михалыч.
Не сетуйте, если я что упустил.
Вот если вода в бумагу впиталась,
коробя её, – то нельзя простить.