Предисловия к Оракулу Венецианской биеннале

 ВЗОЙТИ НА ОЛИМП. Предисловие гроссмейстера футуризма

   Не раз ступавший на италийскую землю Пифагор советовал говорить мало, а писать еще меньше. Тем не менее, люди и говорят, и пишут избыточно много. Слова обесцениваются, энергия мысли рассеивается впустую, дела превращаются в имитацию. И в то же время слово продолжает оставаться неисчерпаемым, а дела взывают к подвигу.
   Не кажется ли странным, что в эпоху кризиса книжного знания – логически правильного и систематизированного – книги продолжают писаться и выходить в свет? И не дерзость ли это – представлять на мировом форуме искусства, каковым, без сомнения, является Венецианская биеннале, книгу с таким претенциозным названием? Конечно, новая книга Александра Сизифа по содержанию превосходит рамки всякого художественного события. Но само ее название позволяет предположить, что автор написал ее специально для этого пиршества искусств. А если так, то где же еще, если не здесь, и когда, как не теперь – предложить книгу вниманию публики!
   Кстати сказать, благодаря нестандартному своему названию, необычной форме изложения книга может рассматриваться как произведение искусства (специфический и эстетически выраженный объект), а ее представление – как перфоманс в духе модных ныне течений. Но дело даже не в этом. Книга помогает по-новому и с удивлением взглянуть на то, что в рутине обыденного уже почти утратило свои очертания, а также она открывает горизонты, за которыми ощущается свежесть взгляда, осмысленность и целесообразность существования. Не в этом ли нуждается современный человек, разуверившийся в ценностях искусства и в немалой мере склонный к скептицизму и цинизму?
   Сизиф не пишет об истории Венецианской биеннале, не множит хронологические факты. Его задача иного масштаба – выразить в слове то, что пребывает как бы по ту сторону разумения. Автор прилагает усилия, чтобы всякий читатель его книги смог обнаружить в самом себе нечто глубоко сокровенное, онтологически незыблемое, превосходящее любые ограничения времени и пространства. В этом, бесспорно, главное достоинство книги – зажечь сердца оптимизмом открывающихся возможностей духовного совершенствования в искусстве.
   Исторический Сизиф, как хорошо известно, был основателем Коринфа и отличался такой независимостью и неординарностью, что человеческая молва с веками поставила его в оппозицию богам Олимпа. Не удивительно, что боги постарались взять реванш и наказали непокорного. Правда, кара богов настигла Сизифа уже посмертно. Он был обречен на вечный и, казалось бы, бесполезный труд – тащить в гору кусок скалы, всякий раз срывающийся вниз, едва Сизиф достигал вершины.
   Как наивны могут быть даже боги! Не желая того, они сделали Сизифа человеческой ипостасью вечного двигателя! Ясно, что вкатываемый Сизифом камень не только позволяет ему вечно пребывать в творчески активной физической форме. Ведь камень, очевидно, есть не что иное, как бремя забот человеческих. Водрузи Сизиф свой камень на вершине – и труд закончен, заботы исчерпаны. Это – гибель! Человек существует, пока он дышит заботой и ответственностью. Значит, пример давно ставшего мифологическим Сизифа можно и нужно толковать только одним единственно правильным способом: нескончаемый труд есть не только основа жизни здесь, на земле, но еще и условие существования там, за чертой вещественного и материального. Если Прометей открыл людям огонь, то его праправнук Сизиф понес человечеству свет некнижного знания, возникающего как откровение свыше. Как здесь не провести параллель с девизом нынешней Венецианской биеннале – озарением!
   Быть может, у кого-то возникнет вопрос, почему А. Сизиф не представляет свою книгу в павильоне России, в рамках художественной государственной стратегии? Это было бы смешно ввиду принципиального отрицания Сизифом какой бы то ни было государственности. За исключением разве что созданной им Священной Империи Духа. Нетрудно догадаться, что территория ее безгранична, как и бессмысленны какие-либо законы в стандартном их понимании.
   Несмотря на более чем столетнюю историю существования Венецианской биеннале, до сих пор не было метафизического ее осмысления. Никто не собрал множество ее частных проявлений в целостную картину, которую можно было бы рассматривать как метафору всего Мироздания. Книга А. Сизифа восполняет этот пробел. Читатель сможет найти в ней практически ответ на любой свой вопрос, возникший как в связи с искусством и биеннале, так и относящийся к вечной дилемме «быть иль не быть?». Иначе говоря, книга Сизифа может играть роль необычного путеводителя в лабиринтах искусства и жизни.
   Автор книги придерживается лапидарности изложения, ибо по его собственному утверждению времена логичных рассуждений, даже вдохновляемых благими порывами, давно миновали. Человеческая история убеждает в том, что логика отношений в обществе постоянно терпит крах. Не поэтому ли благими намерениями человечества оказывается вымощенной дорога в ад?
   Любой абзац книги выполняет функцию пригласительного билета на отплывающий в будущее корабль воображения, на котором каждый – сам себе капитан и первооткрыватель. И в этом напоминание Сизифа о славном прошлом Венецианской республики, чьи корабли бороздили просторы морей и океанов, обеспечивая развитие торговли и процветание. Познание продолжается. Древний призыв Дельфийского оракула остаётся в силе! Познать самого себя как сокровищницу бесконечного и неуничтожимого и в этом познании обрести уверенность в качественно ином будущем. К этому же призывает и книга А. Сизифа. Уверен, что раскрывший ее не останется равнодушным.
               
                Сафар Гали
                Гроссмейстер футуризма




ПРОЗРЕВАЯ БЕЗДНУ. Предисловие автора

   Если можно удержаться, чтобы не писать, то лучше сохранить молчание и не возмущать мировой эфир торжеством тщеславия и лишенными сакрального смысла словами. Ну, а если промолчать невозможно? Тогда остается решить, о чем сказать и в какой форме преподнести свою весть читателю. Какие слова можно произнести над Апеннинским полуостровом, если эта древняя земля слышала пророчества Сивилл?
   Венецианская биеннале за свою историю видела много событий, ярких личностей, испытала смену эпох и направлений в искусстве, выкристаллизовала все самое выдающееся. Вместе с тем она также усвоила все технологии борьбы за самоутверждение на художественном рынке, познала ту истину, что культовые в глазах толпы художники и подлинные первопроходцы в искусстве находятся, как правило, по разные стороны черты Апеллеса. Где же истина, в свете которой можно разглядеть ценности, остающиеся во все времена актуальными? Почему итогом XX столетия стало признание того факта, что никаких критериев у искусства нет, и каждый может мнить себя художником, равно как поэтом, композитором, ученым?
   Борьба за права человека и тотальная демократизация обозначили тенденцию к деградации общества, в котором господствуют хищнические инстинкты потребления на фоне инфантилизма и пренебрежения обязанностями. Человек в массе стал безответственным – перед самим собой, социумом, миром. И такое разлагающее влияние на него в немалой мере оказало и продолжает оказывать искусство, нивелированное и выхолощенное в угоду обывательским вкусам. Закономерно, что именно такое искусство постепенно захватило все позиции на международных биеннале, в том числе и на Венецианской.
   Жизнь убеждает в том, что поначалу благородные цели со временем превращаются если не в свою противоположность, то искажаются почти до неузнаваемости. Достаточно вспомнить завещание Альфреда Нобеля о вручении его Премии мира. Предполагалось, что в этой номинации премия будет вручаться за выдающиеся открытия в философии, могущие преобразовать человека, раскрыть перед ним новые горизонты познания, повести к высотам совершенствования и благоустройства мира. Что мы видим сегодня? Полную противоположность завету Нобеля! Премия мира вручается политическим дельцам за их государственные заслуги международного характера, но сомнительного свойства.
   Эрзац-культура прочно заняла свое место под солнцем, оттеснив подлинную культуру на обочину жизни. Отцы-основатели Венецианской биеннале постулировали ее как мировой смотр всего выдающегося и значительного в искусстве, всего того, что выражает самые передовые движения мысли, неизведанные глубины чувства. Были построены государственные павильоны, дабы представлять в них искусство на государственном уровне. Ясно, что там, где государство, там господствуют чванство, плебейский дух чинопочитания, убогость мысли и чувственная посредственность. Поэтому гремят хлопушки, сверкают фейерверки, мелькают пряники. Зачарованный  обыватель польщен своей причастностью к мировой тусовке. Где очистительный огонь прозрений силы Гераклита, окрыленный полет над океаном непознанного стремительности Эмпедокла, изощренность мысли дальновидности Архимеда? Их нет, потому что они недосягаемы для пребывающего в самодовольстве и ограниченности обывателя, утратившего ориентиры подлинного.
   Понятно, что в подобных условиях надеяться на логические убеждения едва ли уместно. Самое разумное – это отказаться от человеческой логики и довериться откровениям запредельного. Иначе говоря, в этой книге речь будет вестись не столько от первого лица – автора этих строк, – сколько станет словесной материализацией ветра, гоняющего облака над Венецианской лагуной.
   Для тех, кому это покажется малоубедительным, приведу другой аргумент. Пусть они представят себя автора, надышавшегося серным дымом фумарол и впадшего в состояние вдохновенного раскрепощения сознания. Не в этом ли состоянии пребывали и древние прорицающие пифии? Такое состояние делает человека тонко настроенным приемником, улавливающим энергетические уплотнения черных дыр, затерявшихся в бескрайности Космоса. Вот к чему нужно прислушиваться и быть готовым воспринять шелест межзвездной пыли, биенье вулканического пульса или вздох загрязненного отходами человеческой жизнедеятельности океана. Объективная идея снисходит и проявляется в человеке, подчинившем ей свое сердце, свой ум.
   Ввиду сказанного становится понятным и название книги, и выбор тематики, и лаконизм изложения. Каждая глава размером не более одной страницы. Но и это много для разучившегося читать, а в еще большей мере – вопрошать книгу. Поэтому каждая глава автономна и не зависит от других. Более того, в пределах одной главы текст четко разбит на абзацы, каждый из которых целен, являясь отражением бесконечного в конечном. Отсюда и способы общения с книгой. Ее можно читать в общепринятом смысле, перелистывая страницу за страницей. Можно раскрыть в любом месте и наугад прочитать какой-либо абзац. Уже этого будет достаточно для мыслящего читателя. Он вправе считать себя по справедливости вознагражденным за потраченные усилия.
   Но наибольшей эффективности от общения с книгой читатель достигнет в том случае, если сначала он задаст книге любой интересующий его вопрос, а затем наугад раскроет ее и также наугад коснется пальцем в произвольном месте. Остаётся прочесть случайно выбранный таким образом абзац и правильно истолковать его как ответ на заданный вопрос. Недаром кто-то из мудрых сказал, что правильно заданный вопрос есть уже начало ответа на него. Книга предъявляет к читателю лишь одно требование – быть начеку, сохраняя бодрость духа и неусыпность чувства.

                Александр Сизиф


На картине А. Сизифа - визуализация незримого живописными средствами.