Племяннику
НЕЧАЯННОЕ И НЕСТРОГОЕ
Чужая душа – потёмки,
потомков – ещё темней.
Племянник мой Гриша Тёмкин
курчав, но зато по мне.
Пройдоха, пацан, негодник
в тихом засел углу.
«И вопрошаху его народы...» –
штудирует Луку.
– Гриша, зачем тебе это?
Ты в древность залез, как моль!..
– Ма, это зовётся Заветом.
Готовлюсь вступить в комсомол!
– Книга, конечно, великая,
но... сколько в тебе Фомы?
– «Арбат, ты моя религия!»,
«О, озари!..», «...скифы мы!»
А то вдруг в сюжет мелодрамный
на кухню ворвётся он:
– Ах, мама, послушай, мама:
Ахматова! Реквием! Стон!
И полетят, срываясь
с обрыва безусых уст,
слов камни – языикаисто –
и слёзы – вниз – наизусть.
И смотрит на сына Машенька,
сама нестрога совсем, –
«... и мати его соблюдаше
глаголы вся в сердцы своем».
Ах, Гриша, ротастый бесёнок,
Лука был великий поэт –
ты понял уже, и бессонниц
чужих тебе светел след.
Грядущий и современный,
загадочный, как ни бейсь, –
какого ты роду, племени,
и чьих ты пророчеств PS?
Не моему ли голосу,
отпетому, как рецидивист,
аукнется твой стозвонистый –
заслушайся-задивись?!
И хулигански верится,
что, если ударишь в грязь,
твой образ на ней расстелется
нерукотворно, как Спас.
Но ты не ударь, курчавый.
Растут хоть из грязи той
анапесты, – всё ж я скучаю
по удали мне родной.
У музочки нашей рыженькой
ресницы там же, где зад.
Как любим её мы, Гри-ша!
(Где «ша» – Шерстюк Александр.)
Свидетельство о публикации №111110802906